Отправлено: 28.10.08 16:06. Заголовок: Нинон де Ланкло
Нинон Ланкло
Эта удивительная женщина отказалась украшать двор Короля-Солнца блеском своей иронии и веселостью, объяснив это так: "При дворе надо быть двуличной и иметь раздвоенный язык, а мне уже поздно учиться лицемерию..." Но, кажется, дело было не только и не столько в этом. Кроме своих собственных законов, она уважала разве что законы природы. Не могли рядом существовать два Солнца, Aaron Elliott молодой монарх Людовик XIV, Aaron Elliott заявивший: "Государство – это я", и самая блестящая и скандально знаменитая роковая красавица XVII века, имевшая право произнести: "Франция – это я", Нинон де Ланкло.
Пожалуй, у Нинон было даже больше оснований так сказать.
В ней – прекрасной, образованной, утонченной, безупречно честной с друзьями и отважной в любви – воплотился дух Франции XVII столетия – Франции "Трех мушкетеров": основание Французской Академии, возрождение Сорбонны, галантные интриги, шпаги и кружевные манжеты, эпиграммы и Фронда, музыка лютни и зеркала Версаля…
15 мая 1616 года в Париже, в семье туренского дворянина Генриха де Ланкло и его супруги, урожденной Ракони, из древней орлеанской фамилии, родилась девочка, нареченная Анной – Нинон – как ее ласково звал отец. Малышка отличалась завидным здоровьем и аппетитом. Упрямством, крепкой шеей и влажным взглядом она напоминала своего звездного покровителя – Тельца. В учебе Нинон делала такие успехи, что учителя назвали ее восьмым чудом света. Ее библиотека состояла из таких сочинений, как "Искусство нравиться и любить", "Истории знаменитых своим легкомыслием или любовью женщин" и многими другими. Обладая изумительной памятью, она знала почти наизусть все прочитанные книги, огорчая мать вкусами, казавшимися греховными женщине, проводившей время в молитвах и постах.
А маленькая Нинон, если когда-нибудь и молилась, то вовсе не о том, чтобы Господь создал из нее "честную женщину", нет, она желала быть честным человеком. "Еще в детстве, - вспоминала она, - я часто задумывалась о несправедливости судьбы, предоставившей все права мужчинам и совершенно забывшей о нас".
Donald Heald Оставшись круглой сиротой – и хозяйкой себе – в шестнадцать лет, Нинон устроила себе жизнь по своему вкусу.
Вступление в брак для такого человека часто откладывается, зато семейная жизнь спокойна и радостна. Понимание им красоты формы, звука и цвета может служить эталоном для окружающих. Нередко материальное благополучие достается в наследство от родителей или через брак.
От создания семейной жизни юная красотка решительно отказалась. Связать свою судьбу, подчинить себя мужчине казалось ей чудовищным покушением на собственное "я".
Надо добавить, справедливости ради, что Нинон оберегала не только личную свободу, но и финансовую – ибо тогда по закону муж имел полное право на состояние супруги. Умно распорядившись полученным наследством, она купила себе ренту и вскоре увеличила доход до 10 000 ливров в год – в переводе на современные деньги около 110 000 евро. Этого было недостаточно для роскоши, к которой стремилась Нинон, но вполне достаточно для того, чтобы быть разборчивой.
Gutenberg "Благоразумная женщина не избирает себе мужа без согласия своего рассудка, как любовника без согласия своего сердца", - говорила она. Но сердцу иногда было трудно определиться…
Телец любит других просто за то, что они доставляют ему удовольствие и гарантируют удобства и уют, зато и он по отношению к ним проявляет удивительное благородство.
В один прекрасный день граф д’Эстре, гуляя с аббатом д’Эффиа, встретил Нинон и оба страстно влюбились в нее. Они были молоды и красивы, а Нинон де Ланкло симпатизировала обоим и придумала средство, чтобы не сердить друзей: одного она ласкала днем, другого ночью. Результатом их "сотрудничества" явился младенец. Отцовство счастливые папаши разыграли на костях.
Она была свободна в своем выборе – в отличие от своей "коллеги" Марион Делорм, начинавшей свой путь с единственным капиталом – красотой.
Что ж, это увеличивало цену Нинон, о чем она прекрасно знала, и знала, о чем говорила, утверждая: "Любовь – самая рискованная торговля, оттого-то и банкротства в ней столь часты"…
Небезызвестный кардинал Ришелье, плативший Марион сто пистолей за визит (стандартное вознаграждение для куртизанки), предлагал Нинон за "сеанс" в пятьсот раз больше. Легенда гласит, что та отказалась…но это легенда. В конце концов, любовь Тельцов к деньгам вполне сопоставима с их любовью к самой Любви и к Искусству.
Телец обожает красивое окружение, вкусную пищу и избыток финансов. Дом всегда оформляется с редким художественным вкусом. Велико влечение к красивым и дорогим вещам. Интерес к материальной стороне жизни великолепно сочетается с пониманием истинных жизненных ценностей. Просто он очень любит роскошь, надежность и свободу. Это - типичный филантроп и покровитель талантов.
В 1663 году в салоне де Ланкло Мольер впервые прочитал своего "Тартюфа". Нинон аплодировала громче всех, в каждой сцене встречая собственные рассуждения, превосходно схваченные гениальным комедиантом. Вообще, Мольер часто выводил ее в своих пьесах. Очаровательная Селимена в "Мизантропе" не кто иная, как "царица куртизанок".
Gutenberg Этот титул она утвердила за собой окончательно в 1643 году, когда умерла после неудачного аборта Марион Делорм – ее менее счастливая соперница – и посетители ее салона перешли к Нинон.
Нинон никогда не позволяла страстям одержать верх над собой. Ее реакция в определенных ситуациях смущала поклонников – никогда нельзя было понять, чего ожидать от этой женщины. "Выбирайте, - усмехалась она им в ответ, - либо любить женщину, либо понимать ее. Она была независима, казалось, даже от своего тела. Над возрастом она шутила : "Если уж Богу угодно было дать женщинам морщины, он мог хотя бы часть их разместить на подошвах ног!"
Ей приходилось рожать несколько раз. Первые роды – в восемнадцать, и последние – в пятьдесят пять – дали ей двух дочерей, умерших в младенчестве. Между ними она родила еще двух сыновей. Обоих воспитывали их отцы – образ жизни Нинон не позволял ей быть нежной матерью, да она и не стремилась. Со старшим сыном у нее сложились дружеские отношения. Младший, встретив ее, и не зная, что она его мать, влюбился со всей безумной пылкостью юности, а узнав правду, покончил с собой… Трагедия заставила 56-летнюю Нинон на время изменить свой образ жизни, ее стали видеть в церкви… Но недолго. Зря старались священники."Вы знаете, какую выгоду я извлекла из своего тела. Похоже, душу я могла бы продать еще дороже", - писала Нинон мадам де Севинье, своей подруге, чьи муж, а потом сын – не избежали ее роковых чар.
Wikimedia Foundation Что же в ней было такое, что вновь и вновь приводило самых блестящих мужчин в ее объятия? Ревнивые кумушки шипели, что колдовство. Было о чем шипеть.
Граф Шуазель, впоследствии маршал Франции, стал ухаживать за Нинон, когда ей минуло шестьдесят лет. Шведский граф, державший пари, что не влюбится в семидесятилетнюю старуху – он прибыл в Париж в 1685 году, – после приема у Нинон плакал от любви, как мальчишка, а после ночи с ней утверждал, что "ей не дать больше двадцати лет"…
Сама Нинон со смехом утверждала, что "к сорока годам мой возраст совершенно изгладился из моей памяти". А о красоте говорила так: "Красота без очарования – что крючок без наживки". Тайну своего неувядающего очарования она унесла с собой.
Последним любовником Нинон был аббат де Жедуаен, восьмидесяти лет. Куртизанка целый месяц томила возлюбленного и отдалась ему в тот день, когда ей исполнилось восемьдесят. Целый год длилась эта связь, но ревность аббата заставила Нинон расстаться с ним…
Нинон умерла 17 октября 1706 года в возрасте девяноста лет в своем маленьком домике на улице Турней.
Что вспоминала она из жизни своей, сверкающей золотым фонтаном остроумия и любовных побед? Первое признание в любви среди серебристых ветвей сирени? Первый успех в свете, первую боль предательства любимого?
Или свой ответ Анне Австрийской, велевшей отправиться ей в обитель для кающихся девиц: "Во-первых, я не девица. Во-вторых, мне не в чем каяться…" Галина Опанасенко • 21.04.2008
Сообщение: 241
Зарегистрирован: 25.09.08
Откуда: Москва
Репутация:
2
Отправлено: 14.11.08 11:11. Заголовок: Нинон де Ланкло. Аф..
Нинон де Ланкло.
Нинон де ЛАНКЛО (1620-1706) французская куртизанка, хозяйка литературного салона.
Афоризмы.
• • •
Чем меньше страсти выказываешь, тем большую страсть возбуждаешь.
• • •
Привязанность начинается там, где кончается любовь; не-верность начинается там, где кончается привязанность.
Сопротивление, которое оказывает женщина, доказыва-ет не столько ее добродетельность, сколько ее опытность.
Красота без очарования — все равно что крючок без на-живки.
• • •
Самые лестные признания не те, что делаются намерен-но, а те, что вырываются помимо воли.
• • •
В любви, как и во всем, опыт — врач, являющийся после болезни. Искренняя сердечная связь — это пьеса, где акты самые краткие, а антракты самые длинные.
• • •
Любовь — самая рискованная торговля, оттого-то бан-кротства в ней столь часты.
• • •
Боже, позволь мне стать добродетельным человеком — но не добродетельной женщиной!
• • •
Если уж Богу было угодно дать женщине морщины, он мог бы, по крайней мере, часть из них разместить на подо-швах ног.
• • •
Когда женщине исполнится тридцать, первое, что она на-чинает забывать, это свой возраст; а в сорок он уже совер-шенно изглаживается из ее памяти.
Любовь — изменница; она царапает вас до крови, кошка, даже если вы хотели всего лишь с ней поиграться.
Женщины чаще отдаются по капризу, чем по любви.
Нет в природе ничего более разнообразного, чем люовные похождения, хотя кажется, будто они всегда одина-ковы.
• • •
Никогда мужчина не бывает так нежен, как после того, как его простили за минутную неверность.
• • •
Коварство не в неверности, а в лицемерных ласках не-верного. Неверность простить можно, коварство — никогда. Одерживать победы мужчинам чаще мешает их нелов-кость, нежели добродетельность женщин.
• • •
Выбирайте: либо любить женщин, либо понимать их.
• • •
Поэты безумны, коль скоро они вручили Амуру лук, кол-чан и светильник. Могущество этого бога заключено в повяз-ке на глазах. Желание нравиться рождается у женщин прежде жела-ния любить.
Сообщение: 19
Зарегистрирован: 09.12.08
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
1
Отправлено: 21.01.09 20:20. Заголовок: Нинон де Ланкло, пол..
Нинон де Ланкло, полное имя Анна де л’Анкло (10 ноября 1615/1623, Париж — 17 октября 1705) — знаменитая французская куртизанка, писательница и хозяйка литературного салона. Прославилась своей красотой, необычайным остроумием, а также тем, что сохраняла свою необыкновенную привлекательность практически до самой смерти на девятом десятке.
Де Ланкло — символ образованной и независимой женщины, царицы парижских салонов, сочетавшей ум и сердце, пример эволюции нравов XVII и XVIII вв.
Юность Анна де л’Анкло родилась в Париже в семье туренского дворянина Генриха де Ланкло и его супруги, урожд. Ракони. Уменьшительное имя «Нинон» ей дал в детстве отец, последователь философии Эпикура, который в 1632 г. за дуэль был выслан из Франции и умер. 10 лет спустя скончалась её мать, и Нинон отправилась в монастырь — только ради того, чтобы покинуть его через год.
Если знать, какой путь Нинон изберёт себе дальше, этот выбор монастырской карьеры вначале её жизни кажется странным. Но он был вызван тем же жизненным принципом, которым она будет руководствоваться всегда — Нинон собиралась оставаться не состоящей в браке и независимой. В дальнейшем, под влиянием философии эпикуреизма вообще и Монтеня в частности, Нинон посвятит свое бытие удовольствию — физическому и умственному.
В наследство Нинон получила большое состояние, которым сумела хорошо распорядиться, получая ежегодно 10 000 ливров ренты.
Жизнь куртизанкой и заключение в монастырь Возвратившаяся в Париж Нинон стала популярной фигурой в светских салонах того времени, и её собственная гостиная также стала центром споров о литературе и создания новых произведений. В начале 1630-х именно Нинон де Ланкло поощрила молодого Мольера — например, именно в её салоне он впервые прочёл своего «Тартюфа», и он вывел её в «Мизантропе» в образе Селимены. (Уж не говоря о том, что в своём завещании она оставила средства для покупки книг 9-летнему сыну своего счетовода по имени Франсуа Мари Аруэ — который позже прославится под фамилией Вольтер).
Именно в этот период началась её жизнь в качестве куртизанки. Нинон сменила череду богатых и знатных любовников, включая кузена короля Великого Конде, Гаспара де Колиньи (герцог Шатильонский, внучатый племянник адмирала Колиньи), и Франсуа Ларошфуко. Нинон всегда окружали толпы поклонников, но возлюбленный у неё всегда был только один, и если он ей надоедал, она об этом говорила ему прямо и честно и брала другого. И такая была сила в подобной экстравагантности, что ни один мужчина не мог противиться своей отставке. «Единственное, что ему оставалось — радоваться, что ему ещё разрешили наносить Нинон визиты в качестве друга», — свидетельствовал Сен-Симон. Изящная, превосходно сложенная брюнетка, с лицом ослепительной белизны, с лёгким румянцем, с большими синими глазами, в которых одновременно сквозили благопристойность, рассудительность, безумие и сладострастие, с восхитительными зубами и очаровательной улыбкой, Нинон держалась с необыкновенным благородством, обладая поразительной грацией манер.
В любви Нинон руководствовалась по большей части велениями сердца — она отвергла 50 тыс. франков за ночь от кардинала Ришелье, заявив, что она «отдаётся, но не продаётся» (из воспоминаний графа де Шавеньяка). Cчитается, что денег Нинон со своих возлюбленных не брала никогда (в отличие от своей современницы Марион Делорм), в подарок принимала от них только цветы, а свою репутацию куртизанки заслужила просто неприличным для незамужней девицы поведением. Тем не менее, Таллеман де Рео пишет: «Её любовников делили на три разряда: тех, кто платил и к коим она была совершенно равнодушна, терпя их лишь до поры до времени, пока они были ей нужны; на тех, кого она мучила, и любимчиков».
Подобный стиль жизни (тогда ещё не столь приемлемый, как это стало позже), а также её вольнодумство (мнение относительно религии) привели к тому, что по навету госпожи де Граммон и повелению регентши Анны Австрийской Нинон была помещена в женский монастырь Мадлонетт. Некоторое время спустя, тем не менее, узницу посетила Кристина, бывшая королева Швеции, которая вместе с Конде добилась от Мазарини освобождения Нинон.
В браке Нинон никогда не состояла, но родила от своих связей двух сыновей и дочь.
Нинон-писательница В качестве реванша Нинон де Ланкло стала писать произведения, в которых защищала свою позицию: достойная жизнь без какой-либо религии. Среди них особенно выделяется «Месть кокетки» (La coquette vengée, 1659). Она была отлично образована, знала итальянский и испанский языки, свободно ориентировалась в классической литературе, играла на лютне и клавесине. Кроме того, Нинон была также прославлена своими остроумными высказываниями. Рассказывают, что по просьбе Сент-Эвремона она написала свою биографию, умолчав, однако, о своих любовных историях: «Вот мой портрет, но только по пояс». Выбирайте: либо любить женщин, либо понимать их.
Начиная с конца 1660-х гг. Нинон понемногу оставила образ жизни куртизанки, сконцентрировавшись на своих литературных друзьях: в 1667 г. начинаются её приемы в отеле Сагонь (hôtel Sagonne) на улице Турнелль, № 36, вошедшем в историю как дом её литературных салонов (несмотря на то, что они собирались и в других зданиях). В эти годы она стала другом Расина.
Посетители её салона носили прозвище «турнелльских птиц». В их число входили: Фонтенель, Ларошфуко, Шарль де Сент-Эвремон, аббат Скаррон, Жан-Батист Люлли, Лафонтен, Филипп II Орлеанский, Антуан Годо, Антуан Гомбо, герцог Сен-Симон, граф Рабютен, Жюль де Клерамбо, аббат Шатонеф, Гюйгенс, Франсуа Буаробер, Шарль Перро, Шарль де Севинье (сын знаменитой мемуаристки), Буало и др.
Свет и даже королевский двор прислушивались к мнению остроумной Нинон, побаивались её острот. Даже Людовик XIV по поводу всевозможных событий интересовался «А что сказала об этом Нинон?».
Позже она стала близкой подругой Франсуазы д’Обиньи, более известной как мадам де Мантенон, фаворитки, а затем второй жены Людовика XIV. Нинон скончалась в возрасте приблизительно 82 лет очень богатой женщиной. До старости она сохраняла красоту — например, барон Сигизмунд Банье долго не соглашался посетить её салон, считая, что 70-летняя дама никак не может ему оказаться интересной. Когда же он наконец познакомился с де Ланкло, он сразу захотел стать её любовником. А проведя с нею ночь, был готов поклясться, что ей не более восемнадцати. Вскоре барон был убит на дуэли одним из отвергнутых соперников.
Анекдоты и легенды о Нинон Дети Нинон
Как-то у Нинон было одновременно два любовника — граф д’Эстре и аббат д’Эффиа (брат Сен-Мара). Одного из них она принимала по утрам, другого — по вечерам. Родив ребёнка, она не смогла решить, кто из них был отцом, и сказала обоим мужчинам решить спор, бросив игральные кости. Граф выбросил 14 очков. Ребёнок был назван его сыном. Впоследствии этот мальчик получил имя де ла Брюсьер, служил во флоте, был отмечен наградами и дослужился до чина капитана. Другая история — о сыне Нинон от маркиза де Жерсея, который воспитывался вдали от неё. Он получил имя Альберт де Вилье и в возрасте 20 лет случайно встретил прекрасную женщину в парке Тюильри, в которую безумно влюбился. Ей было 56 и она была всё так же прекрасна. Нинон догадалась, что он — её ребенок и сказала об этом юноше. Тот в отчаянии повесился. Своего третьего ребенка, девочку, Нинон родила в возрасте 55 лет. Согласно легенде, ребёнок был так красив, что хотя и прожил всего несколько часов, его отец (говорили — принц крови) приказал забальзамировать тело и поместить его под стеклянный колпак в своём кабинете[1].
Возлюбленные Нинон Некий Гурвиль, любовник Нинон, спасаясь от Мазарини был вынужден был отправиться в изгнание. Уезжая из Парижа, он отдал на хранение 20 000 экю своему другу, настоятелю монастыря. Такую же сумму получила Нинон. Когда Гурвиль несколько лет спустя вернулся, и попробовал получить свои деньги обратно, священник сделал вид, что никаких денег вообще не было. Расстроенный путешественник даже не стал обращаться к Нинон, не рассчитывая на честность куртизанки. Она сама нашла его и отдала ему деньги со словами, что если он и потерял свое место в её сердце, то что касается 20 000 экю, то, слава Богу, память относительно этого не изменила ей.
Сообщение: 3386
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
19
Отправлено: 31.12.09 00:53. Заголовок: Таллеман де Рео Нино..
Таллеман де Рео о Нинон де Ланкло:
Нинон была дочерью де Ланкло, который находился на службе у г-на д'Эльбефа и очень хорошо играл на лютне. Она была еще совсем ребенком, когда ее отец вынужден был покинуть Францию из-за того, что заколол Шабана, причем так, что это могли посчитать убийством, ибо Шабан не успел еще выйти из кареты, как Ланкло пронзил его шпагой.
В его отсутствие девочка подросла; поскольку она отличалась живым умом, хорошо играла на лютне и превосходно танцевала, особливо сарабанду, жившие по соседству дамы (это было в Маре) часто приглашали ее к себе; хотя красотою она не блистала, в ней всегда было много приятности.
Ей было всего тринадцать лет, когда во время процессии Страстей господних, увидев, что все плачут, она спросила: «Чего это они? qu'importa que maten se ressuscitan?» . Это была испанская песенка, распевавшаяся в ту пору и сложенная в честь прекрасных женских глаз. Ее мать узнала про это и просила некоего иезуита хорошенько намылить ей голову. Нинон призналась мне, будто с той самой поры она поняла, что всякая религия — не что иное, как воображение, и во всем этом нет никакой правды.
Первым, кто приволокнулся за ней, был Сент-Этьен: он вел себя с ней крайне свободно. Мать полагала, что он женится на Нинон; но в конце концов эта связь окончилась. Затем в Нинон влюбился шевалье де Pape. Говорят, будто однажды, когда ее домашние не хотели, чтобы она с ним говорила, Нинон, увидя в окно, что он переходит улицу, быстро сбегает вниз и заговаривает с ним. Им сильно мешал какой-то нищий; Нинон нечего было ему дать. «На вот, — сказала она, протягивая ему свой носовой платок, обшитый кружевами, — и оставь нас в покое».
Тем временем за нею стал упорно волочиться Кулон: он тоже домогался ее. Я полагаю, что он сговорился с матерью Нинон в Мениль-Корнюэле. Благодаря г-же Кулон все это раскрылось; тогда все порядочные или так называемые порядочные женщины отвернулись от Нинон и перестали с ней встречаться. Кулон сбросил маску и стал открыто содержать ее; он давал ей пятьсот ливров в месяц, которые, говорят, продолжал ей выплачивать восемь или десять лет подряд, до 1650 года, хотя за это время меж ними и случались ссоры. Некоторое время спустя к Кулону присоединился Обижу и стал вносить свою долю.
Первый, в кого она влюбилась, был покойный г-н де Шатийон, убитый под Шарантоном; в ту пору он был просто Дандело. Она написала ему и назначила свидание. Шатийон пришел, но он был непостоянен и вскоре бросил ее. Нинон же, которая, как это видно будет из дальнейшего, была скорее склонна бросать сама, нежели быть брошенной, не могла стерпеть подобного обращения и пожаловалась Ламуссе; он примирил их, вернув ей сбежавшего. Рассказывали, — но я в этом сомневаюсь, — будто из мести она нарочно заразилась, чтобы наградить и его, да столь основательно, что он долго не мог поправиться: у него была жидкая кровь и он легко заболевал. Это, быть может, спасло ему жизнь, ибо, не заболей он, ему, служившему под началом маршала де Граммона, пришлось бы участвовать в сражении при Онкуре и, должно быть, остаться на поле брани. Позднее у Нинон было изрядное число возлюбленных; тем не менее Кулон по-прежнему оказывал ей денежную поддержку.
Севиньи, Рамбуйе были ее любовниками по три месяца. У нее был сын от Мере и еще один от Миоссанса.
Однажды во время прогулки на Кур-ла-Рен она увидела, как маршал де Граммон пригласил какого-то статного мужчину, проезжавшего мимо верхом, пересесть к себе в карету. Это был Навай, в ту пору еще не женатый; он ей понравился. Она велит передать, что будет очень рада побеседовать с ним после прогулки; короче говоря, она увозит его к себе. Они ужинают; после ужина она отводит его в весьма опрятную спальню, предлагает ему лечь и ждать — к нему, мол, скоро придет подружка. Он же, должно быть устав, засыпает. Увидев его спящим, Нинон отправляется спать в другую комнату, унося с собой платье этого сони. Наутро, спозаранку, она надевает это платье, нацепляет шпагу и входит в спальню, отчаянно ругаясь. Навай просыпается и видит перед собою человека, который готов все сокрушить. «О сударь, — говорит он, — я человек чести и готов дать вам удовлетворение; ради бога, поговорим начистоту!». Тут Нинон расхохоталась. Но при всем том, говорят, он доставил ей весьма умеренное удовольствие. Он сильно волосат; она ему сказала: «Вы, должно быть, очень сильный, уж больно вы воздержанны».
Шарлевалю, который умолял ее о том, о чем вы догадываетесь, она сказала: «Жди моего каприза». Он был ее первой жертвой; ни разу он от нее так ничего и не добился, так же как и Бранкa. Но больше всего [215] меня удивил покойный Моро, сын заместителя Верховного судьи; он был весьма приятен собою. Нинон всегда желала иметь его своим другом; но он так и умер, не добившись ее благосклонности. Ее любовников делили на три разряда: тех, кто платил, к коим она была совершенно равнодушна, терпя их лишь до поры до времени, пока они были ей нужны; тех, кого она мучила, и любимчиков.
Она говорила, что ей очень нравятся белокурые, но они не столь пылки, как темноволосые. В 1648 г. она совершила путешествие в Лион: одни говорили, будто для того, чтобы втайне излечиться от какого-то недуга, (Я не думаю, чтоб она когда-либо страдала дурной болезнью.) другие — будто это была просто прихоть. Еще говорили, что ради Виллара Орондата , впоследствии посла в Испании, и что она проделала это путешествие на почтовых, как курьер, а не в портшезе, как это делалось позднее, и притом переодетая мужчиною. Она говорила, что сделала это с целью удалиться от света, и в самом, деле, она поступила в монастырь. Там лионский кардинал пленился ее прекрасным нравом и пошел ради нее на какие-то безумства.
Один из братьев Перрашонов влюбился в Нинон без памяти, ничего от нее не требуя; умолял разрешить ему изредка видеться с нею и подарил ей дом, который стоил, должно быть, восемь тысяч экю; но потом он стал домогаться того, в чем она никак не хотела ему уступить, и в одно прекрасное утро она, будучи бескорыстной, вернула ему подношение.
По возвращении Нинон твердо решила принадлежать лишь тем, что ей приглянутся; она сама делала первый шаг, говорила или же писала им о своей склонности. Она любила Севиньи, даром что он был женат, в течение трех месяцев или около того, причем это ему ничего не стоило, ежели не считать какого-то дешевого перстня. Когда он ей наскучил, она ему об этом сказала и взяла на его место Рамбуйе на последующие три месяца. Она в шутку так ему и написала: «Думаю, что любить тебя буду три месяца; для меня это целая вечность». Шарлеваль, застав у Нинон этого юнца, подошел к ней и шепнул ей на ушко: «Дорогая, по внешнему виду это, должно быть, один из ваших капризов». С той поры ее мимолетных любовников называют ее капризами, и она говорила, например: «У меня сейчас двадцатый каприз», — желая сказать, что взяла себе двадцатого любовника.
Пока Нинон кого-нибудь любила, никто не приходил к ней, кроме предмета ее увлечения; у нее, правда, бывали еще и другие, но только как приятные собеседники; кое-кто оставался ужинать, ибо стол у нее был довольно приличный. Дом у нее был обставлен вполне сносно; она всегда держала небольшую двухместную карету.
За Рамбуйе последовал Вассе. От него она получала содержание; он был очень богат и не перестал выплачивать эти деньги, даже когда время его миновало; но, подобно Кулону и Обижу, он бывал с ней близок, лишь когда у нее появлялось желание.
Фурро, претолстый малый, сын г-жи Ларше, замечательный лишь тем, что он превосходно знает толк в мясе, был у Нинон чем-то вроде банкира; она переводила на его имя свои векселя: г-н Фурро благоволит уплатить и т. д. Полагают, что он от нее почти ничего не получал. Она говорила, будто заметила у него опухоль на бабке, настолько он казался ей похожим на лошадь.
Шарлеваль, один из господ д'Эльбенов и Миоссанс сильно способствовали тому, чтобы приобщить Нинон к вольнодумству. Она говорит, будто нет ничего дурного в том, чем она занимается, не скрывает, что ни во что не верит, хвалится тем, что стойко держалась во время болезни, когда думали, что конец ее уже близок, и приобщалась святых тайн лишь из приличия. От этих троих господ она переняла особую манеру изъясняться и делать смелые умозаключения на манер философов; читает она одного Монтеня и судит обо всем, как ей вздумается. В письмах ее есть пылкость, но мысли излагаются беспорядочно. Она требует уважения к себе от всех, кто ее посещает, и не потерпела бы, чтобы самый знатный придворный посмеялся над кем-либо из ее гостей.
Кулон и она рассорились (в 1650 году), потому что Нинон рассталась с кварталом Маре ради Сен-Жерменского предместья , где жил Обижy. Покойный Моро младший, сын супруги заместителя Верховного судьи, был в ту пору без памяти влюблен в Нинон; он благоговел перед нею, словно перед королевой; он ей платил, но неизвестно, спал ли он с нею. Я слышал от соседей, что его лакей всегда читал записки своего хозяина, перед тем как передать их Барышне, и ответы Барышни по выходе от нее. Она как-то спросила Рамбуйе: «Скажите, такой-то хорош собой? Мне очень хочется острой приправы». Она говорила это, как вполне порядочная женщина, ибо всегда знала меру и весьма редко отваживалась забеременеть.
Во время поста 1651 года придворные частенько лакомились у нее скоромным; к несчастью, кто-то выкинул однажды из окна кость на голову проходившего мимо священника из церкви Сен-Сюльпис. Этот священник пошел к кюре, поднял у него большой шум, и движимый усердием, добавил, словно речь шла о какой-то мелочи, что в этом доме убили двух человек, не говоря уж о том, что там открыто едят мясное. Кюре пожаловался на это окружному Судье, который был мошенником. Нинон, узнав об этом, послала г-на де Кандаля и г-на де Мортемара к судье для переговоров, и тот учтиво принял их.
Следующим летом, присутствуя на проповеди, Нинон оказалась подле г-жи Паже, жены докладчика в Государственном Совете. Эта женщина с большим удовольствием побеседовала с Нинон и спросила у Дюпена, казначея, ведавшего мелкими расходами Короля, кто эта дама. «Это г-жа д'Аржанкур, из Бретани, которая приехала сюда по поводу своей тяжбы». Имя д'Аржанкур он назвал в насмешку ; г-жа Паже не поняла шутки и спросила у Нинон: «Сударыня, вам, стало быть, предстоит судебный процесс? Я помогу вам; мне будет весьма приятно похлопотать о такой милой женщине». Нинон кусала себе губы, с трудом удерживаясь от смеха.. В эту минуту с ней раскланялся Буаробер. «Откуда вы его знаете?» — спросила г-жа Паже. — «Я его соседка, сударыня, я остановилась в этом предместье». — «Ах, никогда ему не прощу, что он нас покинул ради этой мерзавки Нинон». — «О, сударыня, — откликнулась Нинон, несколько озадаченная, — не следует верить всему, что говорят: быть может, это честная девица, ведь и про вас и про меня могут тоже наболтать разное; злые языки никого не щадят». (Эта г-жа Паже ведет легкомысленный образ жизни). По выходе из церкви Буаробер подошел к ней и сказал: «Вы очень мило побеседовали с Нинон». H тут эта дама необычайно разгневалась на Дюпена, а также и на Нинон; однако она нашла ее такой приятною, что Дюпен отважился привести Нинон в сад Тевнена, глазного лекаря, у ворот Ришелье, где прогуливались обычно его соседи. Г-жа Паже, жена племянника г-жи Тевнен, оказалась там в числе других и снова побеседовала с Нинон.
Однажды в присутствии Нинон ополчились на Буаробера за то, что ему нравятся красивые мальчики. «Право же, — сказал он, — об этом не стоит говорить в присутствии мадемуазель». — «Пренебрегите этим,— сказала она,— уж не настолько я женщина, как вы воображаете».
Ее последним возлюбленным был Вилларсо. Дабы проще видеться с ним и не жить в Париже (это происходило в 1652 году), она отправилась в Вексен, к знатному дворянину по имени Варикарвиль; он богат и хорошо кормит людей; но это оригинал, особливо по части еды, ибо не ест ничего, что было бы живым, но не в силу отвращения (как некий дворянин из Боса по имени д'Отей, которого на этот счет никак нельзя было провести: у него всегда начиналась тошнота), а по убеждению.
Варикарвиль мало во что верит, так же как и Нинон. Однажды они заперлись вдвоем, чтобы пофилософствовать. У них спросили, чем они заняты. «Мы пытаемся, — ответила Нинон, — свести наши верования к определенным положениям. Кое-что мы уже сделали; следующий раз мы поработаем над этим как следует».
От Вилларсо у Нинон было двое детей. Люди говорили: «Она стареет, она становится постоянной». В ту пору ей было около тридцати лет.
Однажды, в самый разгар своей влюбленности Вилларсо увидел в окно, — ибо он нарочно поселился в доме насупротив, — что у Нинон горит свеча; он послал спросить, не пускают ли ей кровь. Она ответила, что нет; тогда он решил, что она, стало быть, пишет письмо какому-нибудь сопернику. Его охватывает ревность, он хочет бежать к ней; в своем неистовстве вместо шляпы насаживает себе на голову серебряный кувшин, да с такой силою, что потом лишь с большим трудом этот сосуд [218] удается с него содрать. Нинон не сумела рассеять его сомнения; он опасно заболевает. Нинон так этим растрогана, что отрезает себе волосы — а они у нее великолепны — и посылает их Вилларсо, дабы он видел, что она не желает ни выезжать, ни кого-либо принимать у себя. Такое самопожертвование благотворно сказывается на состоянии больного: лихорадка тотчас же проходит. Узнав об этом, она идет к нему, ложится в его постель, и они не встают с нее целую неделю.
Два года спустя один высокий, статный малый, по имени де Муссе (родом он из Бове), по возвращении из Швеции, где королева за красивую внешность сделала его капитаном своей гвардии (впоследствии она вынуждена была лишить его этой должности, поскольку другие французы утверждали, будто он не дворянин; еще до этого он побывал на Кандии 312, где состоял на военной службе у венецианцев), — так вот, этот де Муссо, познакомившись с Нинон в Комедии, пришел навестить ее; она приняла его лежа в постели. «Кто вы такой, — спросила она, — вы, берущий на себя смелость входить ко мне, не будучи представленным?». — «У меня нет имени», — ответил он. «А родом вы откуда?».—«Я пикардец» (она ненавидит пикардцев). «А где вы воспитывались?». — «На Кандии». — «Боже мой! что за человек! а вы, случаем, не вор? Пьеро, смотрите в оба, чтобы он чего-нибудь не стащил. Я не знаю, кто вы такой, мне нужен поручитель». — «Я приведу вам Буаробера». — «Это не то, что мне нужно, да и вам тоже». — «Тогда я приведу Роклора». — «Он слишком гасконец» (заметьте, что обоих он знал только по виду). «Но будь у меня поручитель, что бы тогда?».— «Там было бы видно; вы пожили бы некоторое время здесь, ведь я переменчива. Пьеро бы вам прислуживал». — «Но у меня нет ни гроша, — говорит он, — меня надобно содержать».— «Сколько же вам надобно?». — «Пистоль в день». — «Полноте, — говорит она, — я даю вам сорок су». Наконец он проговорился и назвал Рамбуйе, который был ему знаком. «О! — воскликнула она, — вот его я согласна взять в поручители». На этом они расстались. Впоследствии этот малый перешел на службу к г-ну де Ноаю.
Любовное увлечение Вилларсо доставило немало огорчений его жене. Буаробер рассказывает, что однажды, когда он зашел к Вилларсо, — ибо, бывая в Париже, квартирует в доме, который ему продал, — воспитатель детей Вилларсо, желая показать Буароберу, насколько образованы его питомцы, спросил у одного из них: — Quis fuit primus monarcha? — Nembrot. — Quem virum Semiramis? — Ninum 313. Г-жа де Вилларсо сильно разгневалась на учителя. «Поистине, — сказала она ему, — вам следовало бы воздержаться и не обучать детей всяким гадостям»; и добавила, что упоминание этого имени у нее в доме оскорбительно.
Вилларсо приревновал Нинон к маршалу д'Альбре (1656), который, ничего не добившись у девицы дю Герши, жившей напротив Нинон, перешел ручей и прельстил Нинон вторично. Он открыто похвалялся, что пленен ею навсегда. [219]
В «Мемуарах эпохи Регентства» можно прочесть о преследованиях, которым святоши подвергли бедную Нинон, и о том, что произошло с ней в дальнейшем.
По навету г-жи де Граммон, злобной лицемерки, о которой Маршал, ее супруг, говорил, что она даст тридцать очков фору самому сатане, Королева-мать велела заточить Нинон в монастырь Мадлонетт. Г-же де Вандом было поручено выполнить это. Нинон обвиняли в том, что она де заражает вольнодумством придворную молодежь. После этого пошли разговоры, будто все придворные волокиты собираются осадить монастырь Мадлонетт; нарядили стражу, которой приказано было ходить дозором вокруг монастыря всю ночь. В другой раз пошли слухи, будто какие-то блестящие кавалеры измеряли из соседнего дома высоту стен монастыря, и. т. д. Все это наделало такого шума, что Нинон пришлось оттуда взять, но с условием, что она проведет некоторое время в монастыре в Ланьи. Ее навещало такое множество народу, что хозяин харчевни «Королевский меч» нажил себе на этом состояние. Буаробер отправился туда повидать свою божественную, как он называл Нинон. С ним был маленький лакей, и когда Буаробер уехал, служанка спросила того, кто занял ту же комнату: «Сударь, прикажете постлать только одну постель для вас и для вашего лакея, как для г-на аббата Буаробера?». Нинон рассердилась на Аббата и сказала: «Уж лакей-то мне совсем не нужен». — «Вы ничего в этом не понимаете, — ответил Буаробер, — ливрея придает особую прелесть».
В 1671 году Нинон увлеклась знакомым мне молодым человеком. Однажды, когда они вместе ехали в карете, она заметила, что ее спутник смотрит на всех проходящих женщин. «Э, да вы умеете заглядываться», — говорит она и тут же влепляет ему основательную пощечину: она уже не молода и не уверена в своих чарах.
Некий аббат, который величал себя аббатом де Понсом, большой лицемер, корчивший из себя знатную особу и бывший всего-навсего сыном провинциального шапочника, довольно удачно угождал ей; это был пройдоха, который, не имея ничего, стал обладателем шести-семи тысяч ренты; это прообраз Тартюфа 314; однажды он признался Нинон в своей страсти, влюбившись в нее. Говоря о своем увлечении, он сказал Нинон, что ей не надобно удивляться, что самые прославленные святые были подвластны чувственной страсти; что святой Павел 315 был влюбчив, а блаженный Франциск Сальский не смог избавиться от сего греха.
Мне это напомнило графиню де Ла-Сюз, которая незадолго до смерти влюбилась в созданный ею образ Иисуса Христа; она представляла себе его высоким, темноволосым юношею, весьма привлекательным. Когда Нинон сказала ей: «Мне кажется, что он белокур», — Графиня ответила: «Отнюдь, дорогая моя, вы ошибаетесь; я знаю доподлинно, что он был темноволос».
Сообщение: 3487
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
19
Отправлено: 12.01.10 14:15. Заголовок: Нинон де Ланкло марк..
Нинон де Ланкло маркизу Севинье
Нинон де ЛАНКЛО (1615-1706), знаме-нитая куртизанка, прославленная красотой и умом; известны ее письма к маркизу Се-винье - одному из ее многочисленных воз-любленных. Сын знаменитой Севинье влю-бился в Нинон, когда ей было уже 56 лет, но чары ее обаяния еще долго спустя кружили головы. В письмах она обнаружила боль-шой ум, весьма склонный к резонерству.
Вы полагаете, многоуважаемый, что нашли неопро-вержимое доказательство, ставя мне на вид, что над собственным сердцем вы не властны: нельзя его по-дарить кому хочешь, и потому вы не свободны в вы-боре предмета влечения... Что за оперная мораль! Оставьте этот трюизм женщинам, которые этим готовы всегда оправдать свои слабости; им нужно иметь на что ссылаться. Это напоминает того доброго дворянина, которого описал Монтэн: когда его тре-пала подагра, он так сердился, что готов был за-кричать: проклятая ветчина!
Значит все дело в сердечном влечении... Гово-рят, это сильнее меня... Можно ли управлять своим сердцем?. Когда женщины приводят столь веские основания, то им не решаются на это возражать. Они даже так утвердили эти положения, что, если бы кто бы захотел их оспаривать, то очутился бы в противо-речии со всем светом. Но почему эти странные утвер-ждения находят столько сторонников? Да потому, что весь свет в этом заинтересован. Не замечают, что подобные извинения, далеко не оправдывая ошибок, укрепляют сознание своей неправоты; и не забывайте, что на судьбу ссылаются только тогда, когда дело идет о худом выборе. Упрекают природу, когда дело идет о беспорядочной склонности, и в то же время приписывают своему собственному уму всю честь разумной любви. Мы хотим оберегать свободу только для того, чтобы ее обманывать. Если же мы совершаем глупость, -то нас вынуждает к этому неодолимая сила. Мы бы могли сказать о природе то же самое, что сказал Ла-Фонтэн о счастье…
Добро - создаем мы, а зло - природа. Мы всегда - правы, неправа лишь - судьба.
Из этого вы можете заключить, что я не согла-шаюсь с суждением большинства. Любовь непроиз-вольна - это, разумеется, я признаю, т. е. мы не в со-стоянии предусмотреть или предотвратить первого впе-чатления, производимого кем-нибудь на нас. Но в то же время я утверждаю, что возможно,- как глу-боко бы ни казалось нам это впечатление - его смяг-чить или вовсе парализовать, и это дает мне право осу-дить всякую беспорядочную или позорную склонность. Как часто мы наблюдали, что женщины могли пода-вить охватившую их слабость, лишь только убежда-лись в недостойности предмета своей страсти. Сколькие из них побороли нежнейшую любовь и пожертво-вали соображениями обеспеченности! Разлука, отъезд, время, - все это лекарства, против которых никакая страсть - как бы ни казалась она пылкой - не устоит: постепенно она ослабевает и, наконец, совсем поту-хает. Какой из этого всего вывод ? - Любовь силь-на - лишь благодаря нашей слабости.
Я знаю, что требуется напряжение всего нашего ин-теллекта, чтобы выйти с честью из такого положения; я понимаю также, что трудности, связанные с подобной победой, не всякому способны дать мужество - начать эту борьбу; и хотя я убеждена, что в этой области не существует непобедимого влечения, - то все же я думаю, что на деле очень мало победителей, и почему? Потому что не решаются даже попытаться. В конце- концов я полагаю, что в вашем случае дело идет лишь об ухаживании, и было бы глупо вас мучить, чтобы победит влечение к какой-либо более или менее достойной любви даме.. А так как вы еще ни в одну из них не влюбились, то я только хотела вы-яснить основания, которые, на мой взгляд, вернее всего способны обеспечить вам счастливое будущее. Было бы, конечно, желательно, чтобы тонкие чувства, дей-ствительные достоинства, имели бы больше власти над нашими сердцами, чтобы они были в состоянии заполнить их и запечатлеться навсегда. Но опыт по-казывает, что на деле это не так. Ведь я рассуждаю не о том, чем вы должны быть, но о том, что вы представляете в действительности: мое намерение со-стоит в том, чтобы показать вам, каково ваше сердце, а не каким я бы желала его видеть. Я первая скорбела о порче вашего вкуса, как ни снисходительно я отношусь к вашим капризам. Но, не будучи в состоянии изменить вашего сердца, я хочу, по крайней мере, научить вас, как извлечь из него большую пользу: не имея возможности сделать вас благоразумным, я стараюсь сделать вас счастливым. В старину говорили: Желать уничтожить страсти- равносильно желанию уничтожить нас самих; надо только уметь управлять ими. В наших руках стра-сти - тоже, что лечебные яды: приготовленные искус-ным химиком, они превращаются в благодетельные лекарства.
_______
Нет, маркиз, любопытство г-жи де Севинье ни-сколько меня не оскорбило: напротив, мне очень лест-но, что она пожелала увидать письма, которые вы полу-чаете от меня. Разумеется, она предполагала, - если идет разговор о любви, то, конечно, это касается меня; но она убедилась в противном. Теперь она при-знает, что я менее легкомысленна, чем она о себе представляла; я считаю ее достаточно справедливою, чтобы отныне она составила себе о Нинон другое представление, чем имела раньше: ибо мне не безыз-вестно, что обо мне обычно отзываются не слишком благоприятно. Однако ее несправедливость никогда не может повлиять на мою дружбу к вам. Я достаточно философски смотрю на жизнь, чтобы не огорчаться мнением людей, судящих меня не зная. Но, что бы ни случилось, я буду продолжать говорить с вами с моей обычной откровенностью; я убеждена, что г-жа де Севинье, несмотря на большую свою сдержанность, в глубине души чаще будет соглашаться со мною, чем это кажется. Перехожу к тому, что касается вас.
Итак, маркиз, после бесконечных стараний, вам кажется, что вы, наконец, умилостивили каменное сердце? Я от этого в восторге; но мне смешно, когда вы начинаете разъяснять мне чувства графини. Вы раз-деляете обычную ошибку мужчин, от которой вам нужно отказаться, как бы ни была она для вас лест-на. Вы предполагаете, что только ваши достоин-ства способны зажечь страсть в сердце женщины, и что сердечные и умственные свойства служат единственными причинами любви, которую питают к вам женщины. Какое заблуждение! Разумеется, вы думаете это потому, ибо этого требует ваша гордость. Но ис-следуйте без предубеждения, по возможности, побу-ждающие вас мотивы, и скоро вы убедитесь, что вы обманываете себя, а мы обманываем вас; и что по всем соображениям вы являетесь одураченным ва-шим и нашим тщеславием; что достоинства люби-мого существа только являются случайностью или оправданием любви, но никак не ее истинной причи-ной; что, наконец, все эти чрезвычайные уловки, к которым прибегают обе стороны, как бы входят в желание удовлетворить потребность, которую я рань-ше еще назвала вам первопричиной этой страсти. Я высказываю вам здесь жестокую и унизительную исти-ну; но от этого она не делается менее достоверной. Мы, женщины, являемся в мир с этой неопределен-ной потребностью любви, и если мы предпочитаем одного другому, скажем откровенно, мы уступаем неизвестным достоинствам, а скорее бессознательному, почти всегда слепому инстинкту. Я не хочу приводить доказательств того, что существует слепая страсть, которою мы опьяняемся иногда по отношению к незна-комцам или к людям, недостаточно нам известным для того, чтобы наш выбор не являлся всегда в своем основании безрассудным: если мы попадаем счастливо, то это - чистая случайность. Следовательно, мы привязываемся всегда, не производя достаточного экзамена, и я буду не совсем не права, сравнив лю-бовь с предпочтением, которое мы отдаем иногда одному кушанью перед другим, не будучи в состоянии объяснить причины этого. Я жестоко рассеи-ваю химеры вашего самолюбия, но я говорю вам прав-ду. Вам льстит любовь женщины, ибо вы предпола-гаете, что она считается с достоинствами любимого существа: вы оказываете ей слишком много чести, скажем лучше, вы слишком высокого о себе мнения. Верьте, что мы любим вас совсем не ради вас са-мих: надо быть искренним, в любви мы ищем толь-ко собственного благополучия. Прихоть, интерес, тще-славие, темперамент, материальные затруднения, - вот что тревожит нас, когда наше сердце не занято, вот причины тех великих чувств, которые мы хотим обожествлять. Вовсе не великие достоинства способ-ны нас умилять: если они и входят в причины, располагающие нас в вашу пользу, то влияют они со-всем не на сердце, а на тщеславие, и большинство свойств, нравящихся нам в вас, часто делают вас смешными или жалкими. Но что вы хотите? Нам не-обходим поклонник, поддерживающий в нас пред-ставление о нашем превосходстве, нам нужен угод-ник, который исполняет наши прихоти, нам необхо-дим мужчина. Случайно нам представляется тот, а не другой; его принимают, но не избирают. Словом, вы считаете себя предметом бескорыстной симпатии, повторяю, вы думаете, что женщины любят вас ради вас самих. Несчастные простофили! Вы служите толь-ко орудием их наслаждений или игрушкой их при-хотей. Однако, надо отдать справедливость женщинам: все это совершается часто без их ведома. Чувства, которые я изображаю здесь, часто им самим совер-шенно не ясны; наоборот, с самыми лучшими намерениями они воображают, что руководствуются вели-кими идеями, которыми питает их ваше и их тще-славие, и было бы жестоко несправедливо обвинять их в фальши на тот счет: бессознательно они обма-нывают самих себя и вас также.
Вы видите, что я раскрываю пред вами секреты доброй Богини: судите о моей дружбе, если я, в ущерб моему же полу, стараюсь вас просветить. Чем лучше будете вы знать женщин, тем менее они заставят вас безумствовать.
Сообщение: 199
Зарегистрирован: 19.10.08
Откуда: Россия, Красноярск
Репутация:
10
Отправлено: 27.03.10 11:51. Заголовок: Статья журнала STORY..
Статья журнала STORY №6
ПОДАРОК ДЛЯ НИНОН
Нинон де Ланкло была и красива, и умна, но таких женщин в истории появлялось множество, однако именно ее имя стало синонимом очарования, грации и того неуловимого обаяния, которое невозможно объяснить. Почему?
Марта Измайлова
Вечер в салоне Нинон был в разгаре. Самые модные дамы и самые известные кавалеры Парижа, лучшие поэты и философы, художники и музыканты. И в центре хозяйка во всем блеске своей уже прославленной красоты. Ей двадцать семь, Париж у ног, а впереди жизнь, полная радости и наслаждений. Ближе к полуночи доложили о новом посетителе: какой-то незнакомец желает поговорить с ней о деле, не терпящем отлогательства. Просто настаивает. Не соблоговолит ли госпожа принять его? Нет, своего имени он не захотел называть категорически. Конечно, ему сказали, что госпожа не принимает, у нее гости… Да, но он стоит на своем… Заинтригованная Нинон извинилась перед собравшимися и вышла в будуар.
Седой невысокий старик в черном одеянии, вместо шпаги на перевязи короткая палочка с замысловатой инкрустацией костью и золотом. Он низко поклонился, заговорил, «Мне повинуются силы природы, и если бы я желал, то обладал бы всеми благами мира, но я их презираю». Нинон разочарованно обвела его взглядом. Еще один сумасшедший, привлеченный в её дом громкой славой хозяйки. Но старик сказал, что присутствовал при рождении малышки Нинон , а теперь пришел, чтобы предложить ей подарок, на выбор: власть, несметное богатство или вечную красоту. Она рассмеялась: старичок положительно забавен. И как серьезно он предлагает свой дар! Ну, что ж. К власти она равнодушна, богатства ей не надо – у нее и так все есть… «Я выбираю вечную красоту». Старик кивнул, дотронулся палочкой до левого плеча собеседницы и пошел к выходу. У порога обернулся: «Сударыня, все выбирали власть или богатство, вы единственная отказались от них. Я навещу вас еще раз, но тогда вам останется жить всего три дня. Не забудьте, меня зовут Ноктамбюль».
Нинон рассмеялась еще раз и вернулась к гостям. На пороге салона она встряхнула черными локонами и начисто выбросила из хорошенькой головки воспоминание о таинственном визитере.
Пятнадцать мне минуло лет...
Брак господина Анри де Ланкло можно было назвать странным. Главная странность заключалась в том, что убежденный философ-эпикуреец, вовсю воплощавший теорию наслаждения на практике, любил свою жену Мари. А она, религиозная до край ности, строгих правил и почти аскетического образа жизни, любила своего беззаботного мужа. Они были счастливы вопреки всякой логике, а когда 15 мая 1616 года у них родилась дочь Анна, их любовь обрела новый смысл - теперь они оба обожали свое дитя. Позже у Анны появился брат, а затем и сестра, но они умерли во младенчестве, когда она сама была еще совсем маленькой. Все родительские чувства сконцентрировались на ней одной. Для этой всепоглощающей любви даже благозвучное «Анна» казалось слишком грубым - своею первенца Анри и Мари стали называть Нинон. Это имя, похожее на перезвон колокольчиков, как будто было создано для грациозной малышки, хорошенькой, как кукла, и нежной, как ангелочек. Мать смотрела на красоту дочери с трепетом, мечтала, что ангелочек вырастет в ангела и посвятит себя служению Богу. Нинон ждала школа при монастыре, но тут Анри, всегда потакавший жене, воспротивился. Разве их сокровище некрасиво или глупо? А может, она горбата или хрома? Нет? В гаком случае он не позволит похоронить девчонку в монастыре, учиться она будет дома.
Философию отец взялся преподавать сам, чаще всего в форме дружеских бесед со своей любимицей. Для обучения остальным наукам и искусству наняли полный дом учителей. Впрочем, к научным штудиям Нинон относилась равнодушно, мирилась со скучными уроками как с неизбежностью, хотя и легко усваивала все премудрости. Зато пение, музыка, танцы и декламация оказались для нее родной стихией, она не обучалась, а будто вспоминала то, что знала всегда. Учителя восторгались успехами ученицы, называя ее «восьмым чудом света». Господин де Ланкло усмехался - он-то был уверен, что его дочка не восьмое чудо, а первое и единственное. Кроме искусств девочке нравилось чтение, хотя библиотека у нее была весьма своеобразной - стихи и сочинения типа «Искусство нравиться и любить», «История знаменитых своим легкомыслием или любовью женщин» и тому подобные опусы. Мать, проводившая время в постах и молитвах, скорбела о наклонностях дочки, хотя и не переставала горячо любить ее, зато отец гордился своей чудо-Нинон.
В день пятнадцатилетия наследницы Анри де Ланкло привел ее на суд. В Париже существовало любимое им местечко - «Дом Эпикура», отель, в котором собирались любители красоты, греческой философии и наслаждений. Там время от времени устраивался «суд Париса», на котором после долгих дебатов выбиралась первая красавица. Там-то и должна была предстать юная девица де Ланкло. Но при виде Никон ее без всякого суда провозгласили королевой красоты и изящества. Чуть позже обнаружилось, что красотка еще и образованна, умна, тактична. «Королевский» титул пришлось менять на пышное звание «полного собрания человеческих совершенств». Триумф был полным, однако насладиться успехами дочери господин де Ланкло не успел - через пару месяцев он скоропостижно скончался. Его жена не перенесла потери беззаботного и веселого супруга, ушла в монастырь, чего она так желала для своей дочери. Но и под монастырскими сводами тоска по мужу не оставляла бедняжку, она умерла через полгода, успев попрощаться с дочерью и умоляя Бога сохранить ее девочку от бед, болезней и горя. Нинон осталась одна; ей не было и шестнадцати, родители оставили весьма приличное состояние, она превратилась в лакомый кусочек для женихов. Вокруг очаровательной сироты закипели страсти, начались бесконечные ухаживания в надежде заполучить в жены красивую и богатую невесту.
Царство с дом величиной
Девица де Ланкло оказалась куда крепче характером, чем можно было предположить, глядя на ее хрупкую фигуру. Прежде всего она позаботилась о своем наследстве и обратила весь капитал в пожизненную ренту. С помощью этой операции состояние удвоилось, а ежегодный доход составил 10 000 ливров. Не богатство, конечно, но весьма солидное обеспечение. Нинон так крепко взяла финансовые дела в свои маленькие ручки, что денег ей хватило не только на жизнь, но и на покупку собственного дома. Папа-эпикуреец и матушка, далекая от мирских забот, не владели никакой недвижимостью, меняя дома до конца своих дней. Их дочь такое положение дел решительно не устроило, Нинон хотела обрести «островок безопасности», где никто и ничто не помешает ей жить так, как сама пожелает. Для своего мирка она выбрала небольшой дом на улице Турнель, хорошенький, как его новая владелица.
Обжившись на новом месте, Нинон радостно погрузилась в новую для нее светскую жизнь. Вереница поклонников забавляла ее до тех пор, пока она не встретилась с Гаспаром де Колиньи, герцогом Шатильонским, потомком великого адмирала, убитого в Варфоломеевскую ночь. На момент их знакомства уже шли переговоры о браке, с помощью которого семейство Колиньи породнилось бы с герцогом Люксембургским. Политические и династические расклады устраивали всех, кроме Гаспара, который, увидев Нинон, заявил, что его женой будет только она. Три недели ухаживал с удивительной галантностью и скромностью, поскольку следовал старинному правилу чести «не делать любовницей будущую жену». Перед девицей де Ланкло открывались радужные перспективы - став супругой Колиньи, она вошла бы в круг самых знатных людей Франции. Но вдруг Нинон четко осознала, что не хочет замуж - не только за красавца герцога, а вообще ни за кого. Сначала это было инстинктивное нежелание, но позже она вывела для себя формулу: «Рассудительная женщина не должна выходить замуж без согласия разума и заводить любовника без согласия сердца». Разум подсказывал, что она не создана для брака, а сердце требовало заполучить Колиньи.
Именно тогда, когда Нинон все для себя решила, влюбленный герцог явился к ней в полном отчаянии, рухнул перед красавицей на колени и сообщил, что отец требует его женитьбы на просватанной невесте, но он, Гаспар, лучше умрет, чем потеряет свою любовь. Бедолага не поверил своим ушам, когда девушка заявила, что отец совершенно прав и надо последовать его совету. А что до смерти от любви, то и она любит герцога и ничуть не виновата, что он три недели строил воздушные замки, не замечая того, что само шло в руки. Дважды повторять выволочку не пришлось - в эту ночь Нинон безо всякого сожаления рассталась с девственностью. Впрочем, вскоре она так же решительно рассталась и с любовником, который хотя и огорчился такой переменой, но заявил, что всегда будет другом такой потрясающей женщины.
С каждым днем Нинон де Ланкло убеждалась, что из всех философских учений самой приятной была теория покойного папеньки. Именно так она теперь и жила, так и собиралась жить всегда. Однако от матери ей перешел дар придавать всем своим поступкам, даже самым экстравагантным, удивительную благопристойность. Она сформулировала еще одну мудрость: «Скромность везде и во всем. Без этого качества самая красивая женщина вызовет презрение даже у самого снисходительного мужчины». О, вот уж это ей не грозило ни в малейшей степени! Ее уважали, ею восхищались, друзья закрывали глаза на любовные похождения Нинон, а любовники, получив отставку, пополняли ряды друзей. К двадцати пяти годам Нинон получила негласный титул «царицы куртизанок». Впрочем, она и к этому отнеслась с юмором, заявив, что согласна называться царицей, однако просит любезных дам и кавалеров не забывать, что граница ее царства проходит по порогу дома на улице Турнель. Желающих пересечь эту заветную границу становилось больше с каждым месяцем - гостиная госпожи де Ланкло уже приобрела славу самого изысканного и интеллектуального салона Парижа. Среди завсегдатаев были все знаменитые острословы и умники Парижа, но кроме ума они славились изяществом и галантностью. Постоянные посетители салона де Ланкло именовались «турнельскими птицами», чем страшно гордились. Удостоиться звания «пташки» было нелегко, но еще труднее было завоевать право занять место на ложе любви в спальне хозяйки «маленького царства», Королева против кардинала
Известность Нинон выросла настолько, что сама Марион Делорм, знаменитая куртизанка, удостоила вниманием восходящую звезду. Обе женщины понравились друг другу, знакомство перешло в приятельство и почти дружбу, когда один из общих знакомых, разумеется, знатный и, разумеется, разорившийся в результате связи с Делорм, предостерег Нинон от излишней доверчивости. Та поблагодарила за заботу и стала намного осторожнее, чем в начале знакомства. Как оказалось, не напрасно. Именно куртизанка Марион стала посредницей между молодой красавицей и всесильным кардиналом Ришелье. Великий политик и великий деспот воспринимал женщин исключительно как товар, от качества которого зависит цена. Едва популярность Нинон де Ланкло в Париже стала так высока, что за честь быть
ее любовником бились знатнейшие и красивейшие мужчины, Ришелье решил, что этот приз должен достаться ему. Через мадам Делорм кардинал передал огромную сумму в 50 000 ливров как плату за благосклонность Нинон. Та была возмущена и низостью приятельницы, и самоуверенной наглостью «красного человека». Деньги вернулись к отправителю вместе с уничтожающей репликой «я отдаюсь, но не продаюсь». Дерзость Нинон осталась безнаказанной по двум причинам - во-первых, у нее было слишком много покровителей среди знати, а во-вторых, весь Париж знал, что это единственная куртизанка, которая никогда не принимает не только денег, но и подарков от своих бесчисленных любовников. Ей можно было преподносить только цветы.
Несколько любовных историй пересказывались как анекдоты. Юный красавчик граф де Граммон продержался дольше других за счет сочетания невинной внешности и распутства, а по меткому замечанию Нинон, «иногда пороки привлекают так же, как и достоинства». Граф получил неограниченный кредит в ласках и в деньгах, фактически жил за счет Нинон, а та только забавлялась его бесстыдством. Однажды ночью любовник выбрался из постели, и сто пистолей перекочевали из шкатулки в его кошелек. Утром де Граммон нежно проворковал: «До свидания», а в ответ услышал: «Не до свидания, а прощайте. Ответ на вопрос «почему» лежит в вашем кармане». Граф умолял простить, доказывал, что он брал у нее гораздо большие суммы... Нинон печально, но решительно подытожила: «Уходите, я не могу быть любовницей вора». История стала известна благодаря графу, на всех перекрестках проклинавшему честность де Ланкло и свою глупость. Любовное похождение с герцогом Энгиенским, впоследствии принцем Конде, выдающимся французским полководцем, прервалось по более забавной причине всего через пару недель после бурного начала. Нинон уверяла, что Конде - прекрасный человек, но его поцелуи просто замораживают ее, а когда возлюбленный подает веер, то вручает его, как маршальский жезл. Роман Венеры с Марсом, как шутила де Ланкло, умер, едва родившись, зато дружба сохранилась навсегда и даже спасла ей если не жизнь, то свободу. Против молодой, веселой и щедрой Нинон начались бесконечные интриги. Ее ненавистники взывали к регентше, Анне Австрийской, к старости ставшей совершенно нетерпимой к разврату, что не помешало ей взять в любовники кардинала Мазарини, преемника Ришелье. На улицу Турнель приехал посыльный от королевы с предложением добровольно уйти в монастырь кающихся девушек, на что Нинон заявила, что она уже много лет не девушка, каяться ей не в чем, а уж если и отправлять ее в монастырь, то исключительно в мужской. Обалдевший придворный дословно передал ответ Нинон, королева окаменела от ярости, а потом заявила, что место Нинон не в монастыре, а в Бастилии. По Парижу поползли слухи об аресте де Ланкло, Нинон держалась бодро, готовясь встретить опалу философски, как учил ее отец. На прогулке встречные отворачивались, но как-то к ней подошел Конде и с почтительным поклоном начал учтивую беседу. Декорации мигом переменились, все бросились приветствовать куртизанку, поняв, что ареста не будет. Оказалось, что маршал, узнав о тучах, сгустившихся над подругой, бросился к королеве и рассказал знаменитую историю с Ришелье. Королева ненавидела покойного кардинала так же горячо, как и при его жизни, смелость Нинон восхитила ее, а унижение старого врага рассмешило. Последовал приказ никогда и никому не сметь жаловаться на такую замечательную, такую оригинальную девицу Нинон де Ланкло.
Вексель верности
Обычно Нинон не меняла своих привычек ради любовников и связи свои называла не иначе как «капризы тела». Все переменилось, когда она встретилась с маркизом де ла Шатром, красивым вельможей и ревнивцем похлеще Отелло. Де Ланкло никуда не выезжала и никого не принимала, затворившись на улице Турнель, но этого оказалось мало. Маркиз поселился напротив дома Нинон, чтобы все время следить за ней. Однажды ночью в окнах любовницы вспыхнул свет, «Отелло» рванулся туда, а в темноте и спешке нахлобучил вместо шляпы серебряный тазик для умывания. Еле стянув «обновку», бедняга с ободранными ушами ворвался в дом Нинон, никого там не застал, вернулся к себе и расхворался с горя. Растроганная Нинон обрезала свои роскошные локоны и отправила любовнику в знак того, что принадлежит только ему, а следом за посылкой прибыла владелица волос. Они провели вместе неделю, и де ла Шатр отбыл на войну. С собой он увез локоны Нинон и вексель, выданный любовницей: «Париж. Клянусь остаться верной маркизу Эдму де ла Шатру». Сдержать свое слово для Нинон всегда было делом чести, поэтому она продолжала затворничать. Однажды граф де Миоссан явился засвидетельствовать свое почтение прекраснейшей из женщин. Его впустили, предупредив, что при первом же любовном слове он будет изгнан вон. Августовская жара перешла в страшную духоту, разразилась гроза. Нинон панически боялась молний, в ужасе она бросилась в объятия де Миоссана. Как кончилась гроза, пылкая парочка даже не заметила, в середине ночи де Ланкло вдруг расхохоталась: «Ну и славный векселек у де ла Шатра!» История с векселем облетела весь Париж, а слова Нинон превратились в поговорку о доверчивых глупцах. Узнал о приключении и сам ревнивец, он тут же отправил любовнице вексель с припиской «Уплачено после банкротства».
А Нинон завела роман одновременно с двумя красавцами, одного принимала днем, с другим виделась ночью. В итоге она забеременела и родила очаровательного мальчика. Оба любовника рвались объявить о своем отцовстве, тут уж Нинон пришлось признаться и в параллельном романе, и в том, что она не знает, кто отец ребенка. Вопрос решился просто: бросили игральные кости, у одного из игроков выпало четырнадцать очков, на три больше, чем у соперника. Проигравший потребовал, чтобы Нинон родила ребенка и ему, но та лишь рассмеялась: «С меня довольно и одного». Мальчик получил фамилию де ла Брюсьер и блестящее воспитание, раз в год он навещал Нинон в ее турнельском гнездышке и каждый раз привозил какой-нибудь подарок, чаще всего лютню, на которой она прекрасно играла. Он не подозревал, что знаменитая куртизанка - его мать, а Нинон никогда не намекала об этом и, немного поболтав с красивым юношей, прощалась с ним еще на год.
Птицы с улицы Турнель
В 1650 году умерла Марион Делорм, осиротевшие участники ее кружка переместились под крылышко к Нинон. Знатные дамы почитали зачесть называться ее подругами, матери привозили в дом на улице Турнель своих молоденьких дочерей поучиться манерам. Впрочем, юных девиц дальше передней не пускали, на этот счет у Нинон были твердые правила - невинности не место там, где таковой можно лишиться, ибо невинность - свойство ума и души, а не тела. Сам Король-Солнце по поводу всех придворных событий прежде всего интересовался: «А что сказала об этом Нинон?» Ее мнение принималось как обязательное, никому и в голову не приходило сомневаться в истинности слов девицы де Ланкло, о чем бы она ни высказалась. В Париже шутили, что если Нинон скажет, будто солнце - ночное светило, никто не возразит. В ней прекрасно уживались пылкая куртизанка и мудрый философ. Но и ночью, и днем Нинон всегда оставалась уравновешенной, рассудительной и поддающейся исключительно «капризам тела», как она называла свои похождения. Влюбляя в себя мужчин, она сохраняла всегдашнюю легкую отстраненность.
Все переменилось весной 1653 года, с того самого момента, когда куртизанка забеременела от маркиза де Жерсея, вдовца, давно мечтавшего о ребенке. Перспектива отцовства привела маркиза в такой восторг, что Нинон даже испугалась - а выдержит ли она ту тотальную заботу, которой окружил ее будущий папаша. Из шумного Парижа ее увезли в поместье, и куртизанка неожиданно для себя поняла - ей тут хорошо. А еще лучше стало, когда маркиз отбыл по делам, наконец-то она смогла вздохнуть свободно. Больше всего ей понравилось гулять по роскошному парку, однажды на скамейке она нашла томик «Идиллий» греческого поэта Феокрита и зачиталась. Вдруг почувствовала пристальный взгляд, обернулась и увидела мужчину редкой, удивительной красоты. Оказалось, книгу забыл он, разговорились о поэзии, Нинон разрешила проводить себя. Незнакомец представился Аристом, она назвала свое имя, почему-то - Анна. Утром куртизанка побежала к скамье - он ждал. Любовь оказалась совсем не такой, как те бурные чувства, которые она испытывала при «капризах тела». Влюбленные встречались ежедневно, но говорили о чем угодно, только не о своих чувствах. Молчать с Аристом было так же хорошо, как и беседовать. Скоро Нинон уже не могла долго гулять, ее новый знакомый навещал ее в усадьбе. Они наслаждались просто присутствием друг друга, даже без слов и прикосновений. В один из таких вечеров вернулся маркиз де Жерсей, который с первого взгляда понял расстановку сил. Утром они уехали в Париж, де Ланкло даже не успела проститься с любимым. Нинон не выдержала, той же ночью вернулась в поместье - Арист исчез бесследно. Всегда насмешливая и холодная куртизанка затосковала, а через несколько дней в ее гостиную внезапно вошел Арист, поклонился хозяйке дома, поблагодарил за доставленное счастье и, попрощавшись, быстро вышел. Она бросилась следом, но упала в обморок. Вечером принесли письмо, в котором Арист объяснил, что надеялся на любовь Анны, а любовь с прекрасной Нинон невозможна. Де Ланкло подняла все связи, чтобы разыскать возлюбленного, но тот исчез бесследно. До конца жизни куртизанка хранила прощальное письмо и говорила, что судьба умеет посмеяться над нами - с единственной любовью в жизни Нинон даже ни разу не поцеловалась. Вскоре после этого она родила своего второго ребенка, маркиз забрал сына, против чего де Ланкло не только не возражала, но даже и радовалась. Ее надежды на личное счастье рассыпались, так пусть и детей заменят вечные «турнельские пташки».
Во всем Париже не было любовницы ветреней, чем Нинон де Ланкло, а во всей Франции не было друга верней и надежней. Бывшие любовники превращались в друзей. Друзья иногда становились любовниками. Один из ее любовников, участник Фронды, бежал от преследований Мазарини. Свое состояние он разделил на две части - 20 000 ливров оставил настоятелю одного из монастырей, славившемуся чуть ли не как святой, а вторую половину передал на хранение Нинон. После возвращения во Францию выяснилось, что настоятель монастыря деньги присвоил. Надеяться на честность куртизанки смысла не было, но бедняга все же отправился на улицу Турнель. Он был потрясен, когда Нинон полностью возвратила ему деньги, сообщив, что изменила ему почти сразу после их расставания. «Но если любовница может изменить, то друг - никогда», - улыбнулась куртизанка.
Нет смерти для меня
В салоне на улице Турнель Мольер впервые прочел своего знаменитого «Тартюфа», Нинон аплодировала громче всех. Если она что и ненавидела в жизни, так это ложь, ханжество и лицемерие. Сама Нинон тоже попала в пьесу - прелестная Селимена в «Мизантропе» это она, «царица куртизанок». В свои пятьдесят с лишним лет она все так же хороша, как и тридцать лет назад, ни седины, ни морщин, все такое же стройное тело... Она иногда и сама удивлялась тому, что не меняется с возрастом, впрочем, времени на раздумья у нее не было - она по-прежнему порхала от любовника к любовнику. Нинон родила третьего ребенка, на этот раз на свет появилась девочка, точная копия матери. Имя отца осталось для парижан тайной, но поползли слухи, что дитя пробудило в куртизанке материнские чувства. Не успели обсудить эту новость, как выяснилось, что девочка умерла. Понизив голос, сплетники добавляли: отец ребенка забрал тельце дочери, приказал забальзамировать и положить в стекляном гробике у себя в кабинете - настолько прекрасна была умершая малышка. Впрочем, своими глазами эту диковинку никто не видел, но люди-то говорят...
Не успела отойти в прошлое эта история, как разгорелся новый скандал. Зимой 1667 года, гуляя в Тюильри, Нинон встретила давнего любовника, маркиза де Жерсея. С ним был юноша, Альбер де Вилье, которого Жерсей представил как своего племянника, но куртизанка никак не могла успокоиться и расспрашивала Жерсея до тех пор, пока тот не признался - да, это их сын. Нинон выпросила разрешение принимать сына в своем салоне при условии, что она сможет хранить тайну. Альбер стал бывать в доме на улице Турнель, сначала изредка, потом все чаще. Он влюбился в куртизанку со всем юношеским пылом. Нинон от души забавлялась ситуацией, как всегда легкомысленно и беззаботно. Однажды Альбер признался ей в любви, и ей ничего не оставалось, как рассказать правду. Юноша выбежал в сад и покончил с собой, для Нинон это стало настоящим шоком. Внешне она быстро утешилась, но в ней произошел надлом, пока еще никому не заметный, даже ей самой.
Мой черный человек
В шестьдесят лет де Ланкло была так же хороша, как и в тридцать, а в семьдесят неувядающая красота и слава великой любовницы привели к очередной любовной драме. Нинон все чаще отвергала очередных поклонников, ей прискучила череда любовных историй, похожих одна на другую. К одному из незадачливых кавалеров, графу Шарлевалю, приехал родственник из Швеции, барон Сигизмунд Банье. Он еще в детстве наслушался историй о знаменитой Нинон де Ланкло, но знакомиться с ней отказался. Какой интерес представляет семидесятилетняя старуха, тень самой себя? В конце концов барон согласился на уговоры, но заключил пари - даже если Нинон обратит на него внимание, он останется совершенно равнодушен к старческим прелестям. Увидев Нинон, барон тут же признал себя проигравшим - перед ним была молодая красивая женщина. Став любовником куртизанки, барон поделился восторгами с родственником, последовал вызов, дуэль и смерть барона. Очередная нелепая потеря навалилась на Нинон неподъемной тяжестью. Она была хороша, время не касалось ее, а вокруг были смерть и разрушения. Старели и умирали друзья и подруги, умирали молодые и сильные, только Нинон не менялась. Любовные приключения надоели, Нинон взялась за перо... Столько замечательных друзей... Ларошфуко, Сент-Эвремон, аббат Скаррон, Люлли, Сен-Симон, Лафонтен... Она написала воспоминания, стараясь ничего не упустить из своей бурной биографии. Впрочем, нет. Кое-что она выпустила - свои любовные похождения. «Мой портрет, но только по пояс», - пошутила Нинон. Кому какое дело до ее любовников? Все это давно прошло и не касается никого, кроме нее. Последним любовником стал аббат Жедуэн, восьмидесятилетний, но крепкий мужчина. Она отдалась ему в день своего собственного восьмидесятилетия, но через год прогнала слишком ревнивого аббата. На этом она завершила свой рекордный сексуальный марафон. Ее пригласили ко двору, обещали все мыслимые удобства и почтение, но Нинон только усмехнулась: «При дворе надо быть двуличной и иметь раздвоенный язык, а мне поздно учиться лицемерить». Впрочем, она по просьбе Короля-Солнце выстояла обедню в придворной церкви - по-прежнему красивая, но совсем не такая беззаботная и веселая. Король Луи долго рассматривал ее, а потом посетовал, что его двор так и не заполучил эту феноменальную женщину.
Девяностолетие Нинон отмечали все в том же салоне, только домик одряхлел, а она - нет. Как там звали того чудака? Неужели ее дурацкое желание исполнилось? Но почему он так и не пришел до сих пор? Неужели в придачу к вечной красоте прилагалась вечная жизнь? Душа устала и давно хотела освободиться от нестареющей клетки, в которую ее заперли. Единственное, что радовало, - это дети. Чужие дети. Они беззаботны, как воробышки. Один из них, десятилетний Аруэ, очень забавен… Он пишет стихи и называет ее «моя красивая тетя»... Лето прошло в жарком и душном тумане, наступила осень. И неожиданно Нинон почувствовала себя молодой не только внешне. Мир стал ярче, как будто его протерли от пыли. Утром 15 ноября 1706 года доложили, что ее дожидается посетитель. Через несколько минут в будуар, в тот самый будуар, что и шесть десятков лет назад, вошел старик в черной одежде. Она сразу вспомнила его имя: «Ноктамбюль! Это вы?! Где вас носило все это время?» Он серьезно и грустно посмотрел на Нинон: «Вы недовольны своим выбором?». Громко и сердито Нинон сказала: «Если бы я знала, что все так кончится, я бы повесилась! Еще тогда, после вашего подарка». «Вы жалеете, что не выбрали богатство и славу?» Нинон успокоилась. «Конечно, не жалею. Я правильно выбрала. Получилась хотя бы сказка. Ну, если и не сказка, то интересная история. Моему приятелю Шарлю она бы понравилась. Это куда интереснее, чем про девицу в хрустальных башмаках». Старик поклонился: «Прощайте, сударыня!». Нинон засмеялась. Позвала нотариуса, приказала вписать в завещание еще одну строчку - 2000 франков для мальчика Франсуа-Мари Аруэ, великого Вольтера в будущем. На книги. Может, он напишет и свои истории, этот ребенок. А ее история закончилась... Через три дня, 17 октября, Нинон де Ланкло в полном сознании еще раз повторила: «Если бы я знала, я бы повесилась. Но я не знала». Улыбнулась и навсегда закрыла синие глаза.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 18
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме