Отправлено: 23.06.10 18:31. Заголовок: Семья и брак в XVII веке
Здесь размещаем информацию о семье и браке в XVII веке, свадьбах, брачных контрактах, разводах, похищениях невест, высказывания известных людей того времени по данной теме.
Отправлено: 23.06.10 18:46. Заголовок: "В наши дни, - п..
"В наши дни, - писал в 1609 году по поводу брака Пьер д'Этуаль, - матери и отцы думают только о деньгах, и никакие другие соображения во внимание не принимаются".
"Много ли браков из всех, которые заключаются каждый день, - спросил великий проповедник Бурдалу (*Бурдалу (1632—1704) — иезуит, блестящий духовный оратор эпохи короля Людовика XIV) своих многочисленных прихожан, - основаны на взаимной симпатии и уважении?"
Жан-Батист Мольер. Жорж Данден или Одураченный муж (1668 год)
«Жорж Данден. Так вот как вы исполняете обет верности, который вы дали мне при свидетелях?
Анжелика. Я? Я дала его вам вовсе не по доброй воле, вы у меня вырвали его силой. Спросили вы меня перед свадьбой, согласна я за вас выйти или нет? Вы говорили об этом только с моим отцом и с матерью, - это они, собственно говоря, с вами поженились, к ним вы и обращайтесь по поводу всяких неприятностей. А я - я никогда не предлагала вам на мне жениться. Вы меня взяли, ничего не спросив о моих собственных чувствах, и я не считаю себя обязанной рабски подчиняться вашей воле. Если вам угодно знать, я хочу наслаждаться счастьем молодости, радостью свободы, на которую мне дает право мой возраст. Я хочу бывать в обществе, хочу испытать, как приятно выслушивать нежные признания. Будьте к этому готовы - это вам послужит наказанием. Благодарите небо, что я неспособна на что-нибудь худшее.»
Отправлено: 23.06.10 19:19. Заголовок: "Одним из наибол..
"Одним из наиболее громких скандалов той эпохи было предпринятое маркизом де Бюсси-Рабютеном похищение мадам де Мирамион (1629 - 1696). Маркиз приходился кузеном мадам де Севинье и происходил из семьи, знаменитой своей оригинальностью и остроумием,— эта фамилия вошла в словарь Литтре, где глагол rabutiner можно встретить в значении «флиртовать в галантной и веселой манере». ( Думаю, что первой, кто употребил слово rabutinade, была мадам де Севинье.) Бюсси, бывший самым отъявленным rabutin'ом из многих, делил свою жизнь между армией и парижскими гостиными, подобно многим повесам того времени. Знаменитая история с похищением произошла в 1648 году, в то время когда богатые буржуа косо смотрели на обедневших отпрысков аристократических семей — многие из этих дворян вступали в брак с их дочерьми, меняя титул на деньги. Женить сына на богатой буржуазке пришлось даже мадам де Севинье, и поражаешься, читая, как эта дама, обычно отличавшаяся добросердечием, виновато улыбаясь, представляла друзьям свою невестку, объясняя им, что "даже самую плодородную землю необходимо унавоживать время от времени"! Бюсси сражался под началом принца Конде; ему было тридцать лет, он был вдовцом, имел трех дочерей и солидные долги. Единственным выходом из положения было найти богатую невесту. Едва оправившись от лихорадки, которую он подхватил в каталонской кампании, Бюсси приехал в Париж и остановился в округе Тампль, у своего дяди, Великого Приора Мальтийских рыцарей. Всезнающие соседи осведомили его, что поблизости живет очаровательная молодая вдова — всего семнадцати лет от роду,— к несчастью, bourgeoise, но с огромным приданым в четыреста тысяч луидоров. Бюсси, заинтересовавшийся молодой женщиной, спросил, как он может ее увидеть. Доброжелательный сосед, месье Ле Бокаж, познакомил Бюсси с духовником дамы, который пообещал все устроить — за вознаграждение. Бюсси проявил в этом деле чрезвычайную наивность. Он щедро заплатил священнику и ухитрился поймать взгляд мадам де Мирамион (так звали вдову) в церкви Милосердных Отцов на улице Архивов. Он нашел, что она весьма мила; позднее духовник уверял Бюсси, что дама была без ума от его элегантности. На самом деле она даже не обратила на него внимания, но Бюсси настолько привык к легким победам, что ни на минуту не усомнился в словах святого отца. (Его личный салон был полон портретов женщин, которых он любил; таков был модный аристократический обычай того времени. Каждый портрет был снабжен соответствующей подписью, представлявшей собой краткое суждение о характере дамы и о любовной интриге, вынесенное после прекращения отношений. Например, подпись под портретом маркизы де Бом гласила, что она была «милейшей любовницей во Французском королевстве, а также самой любезной — но, к сожалению, самой неверной!») По словам духовника, мадам де Мирамион готова была выйти замуж за маркиза, но семью, которая предпочла бы видеть ее женой какого-нибудь богатого и здравомыслящего буржуа, было не так легко убедить. Однако все можно устроить, было бы время и были бы... Второй кошелек Бюсси исчез в кармане достойного священнослужителя. Тот сказал, что у него есть план, и Бюсси доверчиво, ни о чем больше не расспрашивая, оставил все детали на усмотрение священника. В это же время он присоединился к армии на севере и посвятил в свои планы принца. Конде, которого всегда чрезвычайно занимали сердечные дела, ободрил Бюсси. Вскоре пришло письмо от духовника дамы, не очень ясное, но, по-видимому, намекавшее, что в случае если родственники прекрасной вдовы будут продолжать противиться нежелательному браку, Бюсси следует пойти на решительный шаг. «Я думал,— писал Бюсси много времени спустя,— что она сама хочет быть похищенной». Бюсси обсудил положение дел с принцем Конде, который полностью одобрил идею похищения,— в тот год принц уже дал свое благословение трем похитителям как минимум — месье де Сент-Этьенну, увезшему мадемуазель де Сальной, сеньору де Шабо, умыкнувшему мадемуазель де Роган, и Колиньи, чьей добычей стала мадемуазель де Бутвиль. Принц предоставил Бюсси специальный отпуск, чтобы тот вернулся в Париж и привез королю весть о победе при Перонне. Конде даже предлагал маркизу свой замок в качестве гнездышка для медового месяца, но Бюсси уже вознамерился увезти невесту в принадлежавший его дяде замок Лоней. Дело пошло вкривь и вкось с первых же шагов. По пути в Париж Бюсси встретил друга, которому он вез письмо от сына, бывшего офицером у Конде. В письме говорилось о победе при Перонне. Новость молниеносно распространилась, и, когда Бюсси на следующий день предстал перед кардиналом Мазарини, ему ледяным тоном объявили, что привезенную им новость еще накануне вечером знал весь Париж. Бюсси не повезло, но тут ничего нельзя было поделать, и маркиз занялся организацией похищения. Духовник мадам де Мирамион, сообщив маркизу, что та собирается предпринять паломничество в Мон-Валерьен, и получив третий — и последний — кошелек золота, исчез, и более его никто и никогда не видел. Он больше не был духовником прекрасной вдовы — она отказалась от его услуг, не желая терпеть неподобающие священнику заигрывания,— но Бюсси об этом было неизвестно. Седьмого августа набожная мадам де Мирамион вместе со своей свекровью, дамой- компаньонкой и дворянином, вызвавшимся их сопровождать, уселись в карету. Когда они доехали до моста Сен-Клу, выскочившие из-за стены люди Бюсси схватили вожжи и заставили лошадей свернуть к Булонскому лесу, который в те дни кишел разбойниками, так что через него никто не осмеливался проезжать иначе как с многочисленным эскортом. Свекровь пыталась напасть на солдат и, высунув голову из окна кареты и отчаянно крича: «Я — мадам де Мирамион! Я — мадам де Мирамион! Предупредите мою семью!» — бросала изумленным крестьянам на дороге пригоршни монет. «Вздор! — смеялись солдаты, чтобы успокоить толпу.— Она сумасшедшая, мы везем ее в больницу по распоряжению его величества». Несомненно, бедная старушка, растрепанная и растерзанная, и в самом деле могла показаться сумасшедшей. Когда они остановились в лесу, чтобы поменять лошадей, молодая вдова попыталась скрыться, но ее вскоре вернули. «Она казалась очень растерянной»,— замечал младший брат маркиза, мальтийский рыцарь Ги де Рабютен. До этого он верил, что похищение было предпринято с предварительного согласия вдовы, однако теперь у него стали возникать подозрения. «Это все из-за старухи,— весело отвечал ему старший брат.— Если бы не она, все бы пошло как по маслу». Он был так в этом уверен, что немного погодя бесцеремонно высадил старую даму из кареты вместе с ее спутником и компаньонкой, бросив их где-то в полях. Мадам де Мирамион-младшая одна продолжала это хаотическое путешествие. К вечеру лошади замедлили бег, и вдова, к ужасу своему, увидела, что они подъехали к мрачному замку, обнесенному стеной с бойницами. Подъемный мост опустился, скрежеща цепями,— ее карета медленно проехала под аркой и оказалась во внутреннем дворе. Дверца открылась, и молодой мальтийский рыцарь вежливо пригласил даму выйти. Она гордо отказалась и спросила, не он ли ее похититель. Рыцарь не поверил своим ушам. «Но, мадам,— возразил он,— я выполняю распоряжения моего брата, графа де Бюсси-Рабютена; я повинуюсь ему только потому, что мне дали понять, что вы принимали участие в подготовке этого предприятия».— «Я?! — воскликнула мадам де Мирамион.— Но я знаю графа не лучше, чем вас. А что до моего согласия —нет ничего, что бы менее походило на правду». Рыцарь, осознав, что произошла какая-то ужасная ошибка, обещал даме свое покровительство, и она наконец согласилась выйти из кареты и пройти в замок. Ее провели в комнату, и вдова, увидев на столе два пистолета, немедленно схватила один из них, чтобы защитить себя, если в этом возникнет необходимость. Бюсси расхаживал взад-вперед в соседней комнате, когда брат рассказал ему о происшедшем. «Мне обещали овечку, а всучили львицу! — сказал маркиз.— Спроси у нее, не согласится ли она со мной увидеться». Едва взглянув на маркиза, мадам де Мирамион решительно заявила, что никогда не согласится связать с ним свою жизнь. Она бушевала, кричала и наконец — сраженная душевным волнением — упала замертво. Срочно послали за врачом в соседний город Сане. Доктор приехал с тревожными новостями. Гарнизон Санса, находившийся под командованием короля, собирается окружить замок. Вся провинция знала о похищении и гудела как потревоженный улей. Для офицера его величества ситуация приняла опасный оборот! К счастью, мадам де Мирамион вскоре пришла в сознание, и Бюсси, объяснив ей, как и почему произошло недоразумение, предложил проводить ее в Сане. Но ее злоключения продолжались. Задолго до прибытия в Сане ее карета и провожатые, которых дал ей Бюсси, наткнулись на состоявший из солдат гарнизона вооруженный отряд. Люди Бюсси, видя, что их собираются атаковать, отвязали лошадей и оставили карету посреди поля, так что мадам де Мирамион пришлось пешком добираться до Санса. Когда она подошла к городским воротам, те оказались заперты. Ей говорили: «Мы не можем открыть — город на осадном положении — наши солдаты отправились освобождать похищенную даму!» — «Это я, это я!» — успела крикнуть мадам де Мирамион, прежде чем снова надолго лишиться сознания. Мадам де Мирамион-старшей также пришлось пройти пешком несколько миль, прежде чем она нашла фермера, который отвез ее обратно в Париж на телеге. Добродетельные парижские буржуа были в шоке. Восклицая: «Ну и распутники эти дворяне!» — они подали жалобу в суд. Аристократия потешалась над легковерием Бюсси, что для маркиза было хуже всякого судебного дела. Особенно презирал его принц Конде, который, тем не менее, помог несчастному выпутаться. Бюсси понадобилось два года, чтобы забыть об этом скандале." ( по книге Нины Эптон "Любовь и французы")
Отправлено: 23.06.10 19:52. Заголовок: В 1607 году сеньор д..
В 1607 году сеньор де Пьерфор похитил мадемуазель де Фонтанж. Отец девушки осадил его замок и умолял короля «исправить положение, которое с каждым днем ухудшается». В 1611 году граф де Брэзм отправился в полночь в Отель де Немур и пробрался в спальню мадемуазель де Сенектер. В 1630 году шевалье де ла Валетт похитил дочь президента Эймара и скрылся с нею на галере. В 1650 году месье де Бурбон похитил мадемуазель де Сальнев, которая защищалась, как тигрица; ее дядя, пытавшийся прийти к ней на выручку, был убит. Молодая женщина только после рождения ребенка согласилась выйти замуж за своего похитителя. ( по книге Нины Эптон "Любовь и французы")
Строго говоря, эта история касается уже начала XVIII века. Но я все же решила поместить ее в эту тему.
15. 1708. Похищение м-ль де Роклор принцем де Леон СЕН-СИМОН МЕМУАРЫ "Принц де Леон, потеряв надежду соединиться со своей актрисой (*Принц де Леон, сын герцога де Рогана, племянник г-жи де Субиз, не на шутку увлекся некоей Флоранс Пеллерин, балериной, содержанкой герцога Орлеанского. 18 ноября 1705 г. он подарил ей пожизненную ренту в размере трех тысяч ливров в год. 31 декабря 1707 г. по приказу министра полиции д’Аржансона Флоранс была заключена в Бастилию, где 27 июня 1708 г. разрешилась от бремени девочкой. Выйдя на свободу 8 августа 1708 г., она провела остаток жизни в безвестности и умерла в 1716 г. в одном из монастырей) и впав в нужду, не только согласился, но и возжелал жениться. Его отец и мать, которые чуть было не умерли со страху, что он женится на этом создании, желали того же. Они подумали о старшей дочери герцога де Роклора (*о Франсуазе (ок. 1684–1741)): в будущем ее ожидало несметное богатство; к тому же, горбатая и крайне безобразная, уже не первой молодости, она и мечтать не могла о таком высокородном женихе, как принц де Леон, герцог и пэр, которому обеспечена была рента в пятьдесят тысяч экю, не говоря уж о прочих благах (*Принц де Леон был единственным законным наследником мадемуазель де Шабо). Столь благоприятное для обеих сторон дело близилось к завершению; но, когда настало время подписывать контракт, все рухнуло самым обидным образом из-за спеси герцогини де Роклор, потребовавшей у герцога де Рогана, чтобы тот отдал сыну более значительную часть состояния. Тот был этим весьма недоволен: он был скуп, более того, скареден; они с женой оскорбились, отказали наотрез и разорвали помолвку. Жених и невеста пришли в отчаяние: принц де Леон опасался, что отец уговаривается о его женитьбе, не имея намерения женить сына на самом деле, чтобы не выделять ему состояния; невеста испугалась, что скупая мать вообще не выдаст ее замуж и навсегда запрет в монастырь. Ей шел уже двадцать пятый год; она была наделена острым умом, отвагой, решимостью, предприимчивостью, твердостью. Принцу де Леон перевалило уже за двадцать восемь; недавно мы видели , каков был его характер. Девицы де Роклор (*Франсуаза и Элизабет, которая в 1714 г. выйдет замуж за Шарля-Луи Лотарингского-Марсана, принца де Пон) жили в Сент-Антуанском предместье, у жен-мироносиц (*так называлась церковь на улице Шаронн, построенная в 1640 г.; снесена в начале XIX в), и принцу де Леон было дозволено видеться там со своей нареченной. Едва он понял, что брак его рушится, он поспешил в монастырь, все рассказал м-ль де Роклор, прикинулся влюбленным, отчаявшимся, убедил ее, что родители никогда их не поженят и она сгинет в монастыре. Он предложил ей не даваться в обман: он, дескать, готов жениться, ежели она согласна; ведь не сами же они затеяли этот брак – его сочли возможным их родители, но из-за их скупости он рушится; как бы родители не гневались на них, со временем их ярость утихнет, а они, мол, останутся мужем и женою и освободятся от капризов своих родных – словом, наговорил столько, что убедил ее во всем, и даже в том, что нельзя терять ни минуты. Они условились, каким образом девушка получит от него известие, и он отправился распорядиться об исполнении своего плана. Г-жа де Роклор была всю жизнь неразлучна с г-жой де ла Вьевиль, той самой, которая принадлежала позже к окружению герцогини Беррийской; г-жа де ла Вьевиль была единственной особой, к которой или по приказу которой г-жа де Роклор позволила настоятельнице жен-мироносиц отпускать своих дочерей, вдвоем или порознь, всякий раз, когда она за ними заедет или пошлет. Принц де Леон, знавший об этом, велел приготовить карету той же формы, размера и с тою же отделкой, что у г-жи де ла Вьевиль, с ее гербом и три ливреи, такие же, как у ее слуг, – одну для кучера и две для лакеев; подделал письмо от нее в конверте с ее гербом и отправил этот экипаж к женам-мироносицам, поручив одному из лакеев, которому хорошенько все объяснил, отдать письмо во вторник утром, 29 мая, в то самое время, когда посылала за ними г-жа де ла Вьевиль, если желала их видеть. М-ль де Роклор, предупрежденная заранее, относит письмо настоятельнице, говорит, что г-жа де ла Вьевиль посылает только за ней, и спрашивает, не надо ли чего передать. Настоятельница привыкла к таким приглашениям, гувернантка также, и они не дали себе труда заглянуть в письмо; попрощавшись с настоятельницей, м-ль де Роклор и гувернантка тут же выходят и садятся в карету, которая немедленно трогается; на первом же углу она останавливается – там ждал принц де Леон; он распахнул дверцу и вскочил внутрь. Кучер принялся нахлестывать лошадей, а гувернантка, теряя голову от всего, что творилось, закричала, что было мочи; но принц при первом же крике весьма надежно заткнул ей рот платком. Таким вот образом они очень быстро приехали в Брюйер, близ Менильмонтана, где находился загородный дом герцога де Лоржа, который воспитывался вместе с принцем де Леон и всегда оставался его ближайшим другом; он ждал их там с графом де Рье, чье поведение худо согласовывалось с возрастом; вместе с хозяином дома граф должен был служить свидетелем. Там же поджидал наготове бродячий священник по имени Бретон, которому запрещено было отправлять богослужения; он отслужил мессу и тут же сочетал их браком; затем мой зять повел прекрасных новобрачных в прекрасную спальню. Там были припасены постели и туалетные столики; молодых раздели, уложили и на два-три часа оставили одних; затем их угостили превосходным обедом, после чего молодую вместе с безутешной гувернанткой посадили в ту же карету, которая их привезла. Они вернулись в монастырь. М-ль де Роклор как ни в чем не бывало пошла к настоятельнице и рассказала все, что с нею произошло; потом, ничуть не смущаясь воплями настоятельницы и гувернантки, огласившими всю обитель, преспокойно удалилась к себе в комнату и написала матери бесподобное письмо, в коем ставила ее в известность о своем замужестве, оправдывалась и просила прощения. Гувернантка, хоть и вконец потеряла голову, так же описала ей все, как было: хитрость, жестокость, которую к ней применили, свои оправдания, свое отчаяние. В первом приступе гнева г-жа де Роклор была не в состоянии рассуждать; решив, что подруга ее предала, она бросилась прямо к ней и с порога обрушила на нее самые горькие упреки. Г-жа де ла Вьевиль пришла в неописуемое изумление, стала спрашивать, на кого она так сердита и что произошло, но ничего не могла разобрать и тем более понять в потоке рыданий и проклятий. Наконец, после долгого и яростного разбирательства, ей приоткрылась суть дела; она заставила подругу повторить, объяснить и, возмущенная бранью, какой не ожидала от г-жи де Роклор, созвала своих людей, дабы те засвидетельствовали, что карета весь день оставалась на месте и никто из слуг в монастырь не ездил. Г-жа де Роклор ярится еще пуще и упрекает подругу, что та сперва ее погубила, а теперь еще оскорбляет и хочет над ней посмеяться; подруга говорит и делает все, что может, чтобы ее утихомирить, и сама приходит в неистовство, узнав, какое мошенничество совершили от ее имени. Наконец, после долгих объяснений, г-жа де Роклор не то чтобы успокоилась, но мало-помалу убедилась, что подруга ни в чем не виновата, и обе стали метать громы и молнии против принца де Леон и тех, кто помог ему в этом бесчестном деле. Г-жа де Роклор была невероятно возмущена принцем, а он, не давая ей скучать, после разрыва постоянно являлся к ней и свидетельствовал неизменное почтение, чем до того расположил ее к себе, что, невзирая на обидные обстоятельства разрыва, между ними начала завязываться горячая дружба с взаимными заверениями в том, что дружба эта никогда не иссякнет. Она гневалась на дочь не только за то, что та совершила, но и за веселье и свободомыслие, которые та обнаружила в Брюйере, и за песни, которыми скрашивала трапезы. Герцог и герцогиня де Роган, также разъяренные, но все же не до такого плачевного состояния, со своей стороны подняли страшный шум. Их сын, не зная, как выпутаться из последствий своего проступка, бросился за помощью к тетке, г-же де Субиз, чтобы заручиться покровительством короля в деле, которое не могло быть безразлично его величеству, поскольку наносило ущерб его брату. Тетка послала его к Поншартрену, канцлеру; принц де Леон прибыл к нему на другой день после своего достославного бракосочетания, в пять утра, когда тот одевался, и попросил совета и помощи. Он умолял сделать все, что возможно, чтобы смягчить его отца и, главное, г-жу де Роклор, но в то же время не слишком на них нажимать. Едва они заговорили, явились от г-жи де Роклор с сообщением, что она поднялась на холм и просит канцлера выйти к ней побеседовать. С канцлером она была в большой дружбе. По дороге к нему она узнала, что к Поншартрену поехал принц де Леон; она не желала ставить себя в неловкое положение, встречаясь с ним у канцлера; посему она велела остановиться в четверти лье от его дома, и канцлер тут же поскакал к ней верхом. Он поднялся к ней в карету, и она обнаружила перед ним все тот же гнев: она заявила, что приехала не для того, чтобы просить совета, но чтобы поведать ему как другу о том, как она собирается поступить, излить свое горе у него на груди, а также – поскольку он главный вершитель правосудия – попросить у него, дабы оно свершилось во всей полноте. Канцлер все выслушал, потом хотел возразить, но едва она почувствовала, что он собирается ее вразумлять, как разошлась еще пуще и прямо оттуда устремилась в Марли, где находился король и где она в этот приезд еще не была. Она остановилась у маршальши де Ноайль: бабка маршала де Ноайля по отцу была дочерью маршала де Роклора; та послала г-жу де Роклор к г-же де Ментенон рассказать о своем горе и умолить ее о встрече с королем в частной обстановке у нее дома. В самом деле, когда король кончал обедать, она вошла через одну из застекленных дверей, ведущих в сад, и, когда король, выйдя из-за стола, как обычно, пришел к г-же де Ментенон, сопровождаемый всеми, кто обычно бывал принят в эти часы, г-жа де Ментенон вопреки обыкновению подошла к нему, тихо что-то сказала, провела его, не останавливаясь, в малый покой и сразу же затворила дверь. Г-жа де Роклор бросилась ему в ноги и стала молить, чтобы он в полной мере обрушил на принца де Леон всю тяжесть правосудия. Король поднял ее с галантностью государя, когда-то небезразличного к просительнице, и попытался ее утешить; но она упорно взывала о правосудии, и тогда он спросил, представляет ли она, что такое правосудие во всей его тяжести применительно к принцу де Леон: ведь это означает ни больше ни меньше как смертную казнь (*В соответствии с королевским указом 1629 г. «похищение с целью совращения» каралось смертной казнью. Ордонанс 1670 г. запрещал обжалование этого приговора). Она с удвоенным пылом настаивала на своем, как ни увещевал ее король; дело кончилось тем, что король посулил ей, что, раз она того желает, правосудие свершится во всей его полноте – он ей это обещает. Затем, наговорив ей любезностей, он удалился и с весьма озабоченным видом прошел прямо к себе, ни с кем не остановившись. Монсеньер, принцессы и те немногие дамы, что были с ними в первом кабинете и всегда входили вместе с ними в малый покой, а на сей раз остались с прочими дамами, терялись в догадках, что может означать этот небывалый случай, а когда они увидали короля, удалившегося таким образом, как было описано, к их любопытству добавилась тревога. Судьбе было угодно, чтобы никто не заметил, как вошла г-жа де Роклор; все недоумевали, пока из малого покоя не вышла г-жа де Ментенон и не рассказала Монсеньеру и герцогине Бургундской, в чем дело. Новость незамедлительно распространилась по комнате, и доброта двора незамедлительно проявилась во всем блеске бесстыдства: едва всем на минуту стало жаль г-жу де Роклор, как сразу же, одни из отвращения к спеси и властности бедной матери, другие просто потому, что больно уж смешно выглядело похищение уродливой горбуньи галантным негодяем, все так и покатились со смеху и смеялись до упаду, до слез, подняв совершенно непристойный шум. Г-жа де Ментенон смеялась наравне с другими, а под конец, чтобы поправить положение, сказала не слишком-то повелительным тоном, что это, дескать, немилосердно. У нее были свои причины считаться с г-жой де Роклор, не любя ее; о герцоге де Рогане и его сыне она и вовсе не заботилась. Новость получила самую беззастенчивую огласку в гостиной и там была принята так же. Тем не менее, вдоволь насмеявшись, все вспомнили о собственных интересах: там собралось немало отцов, матерей и тех, кому предстояло стать отцом или матерью; все они приняли сторону г-жи де Роклор и, как ни изощрялись в злобных насмешках, почитали ее достойной жалости и извиняли ее негодование. Мы с г-жой де Сен-Симон оставались в Париже и, как весь Париж, знали о свершившемся накануне похищении; но мы не знали всего остального – места, где происходило бракосочетание, роли в этом деле де Лоржа; итак, через день после этого происшествия я был внезапно разбужен в пять утра, увидел, что у меня одновременно распахнулись окна и отдернулись шторы, и передо мной явились г-жа де Сен-Симон и ее брат. Они рассказали мне все, что я здесь описал, или по крайней мере самое существенное. Тем временем вошел, одетый в халат, один весьма умный и одаренный человек, помогавший им советами; они хотели с ним посовещаться, а мне велели одеться и распорядиться, чтобы закладывали карету с лошадьми. Никогда еще я не видел такого растерянного человека, как герцог де Лорж. Он во всем признался Шамийару, и тот направил его к Дормье, адвокату, бывшему тогда в большой моде, а тот крайне его напугал. Расставшись с адвокатом, он бросился к нам, чтобы просить нас ехать к Поншартрену; а поскольку самые суровые обстоятельства нередко сопровождаются смешными подробностями, он стал барабанить что было сил в дверь кабинета, примыкавшего к спальне г-жи де Сен-Симон. В то время болела наша дочь (*Шарлотта (р. в 1696)); г-жа де Сен-Симон вообразила, будто ей хуже, и, в уверенности, что это стучу я, побежала открывать. Вид брата поразил ее вдвойне: она бросилась назад в постель, он – за ней, желая рассказать о своей незадаче. Она позвонила, чтобы отворили окна и впустили свет; но накануне она как раз приняла в дом шестнадцатилетнюю девушку из Ла-Ферте, и та спала в кабинете, примыкавшем к спальне с другой стороны. Г-н де Лорж, которому не терпелось перейти к делу, сказал ей, чтобы она поскорей отворила окна, вышла и затворила дверь. И вот встревоженная девочка надевает платье и нижнюю юбку, поднимается к бывшей горничной, которая ее пристроила в дом, будит ее, хочет заговорить, но не смеет и наконец рассказывает, что произошло, и как у изголовья г-жи де Сен-Симон остался молодой красавец, весь в золоте, завитой, напудренный, и как он поспешил выгнать ее из спальни. Она была изумлена и трепетала. Скоро им стало известно, кто это такой. Когда нам об этом рассказали, мы весьма позабавились, несмотря на тревогу. Канцлер поведал нам об утренних посетителях, которые нанесли ему визиты накануне, и о том, как это все было. Он настоятельно посоветовал удалить священника и всех прочих свидетелей, изъять подписи и как можно решительнее все отрицать, но притом заверил, что г-ну де Лоржу бояться нечего. От канцлера мы поехали в Этан, где застали Шамийара, который был в большом затруднении, но не слишком напуган этой неприятной историей. Король приказал, чтобы ему давали отчет во всем, в каждом шаге, в каждой процедуре. Все это осуществлялось через Поншартрена, он отчасти умерял усердие судей, и благодаря жене его, которая ему писала, а более, быть может, благодаря хлопотам г-жи де Субиз мы могли в нем не сомневаться. В Париже мы заехали к маршальше де Лорж, уверенные, что этот визит доставит нам одни огорчения; однако мы узнали, что священник и слуги уже удалены и теперь усилия направлены на то, чтобы уничтожить подписанный брачный контракт. Г-жа де Роклор отрядила Монплезира, лейтенанта гвардии, человека галантного и близкого друга семьи, в Монпелье – сообщить о печальном известии герцогу де Роклору, и тот пришел, если это возможно, в еще большую ярость, чем его жена. Но хотя и в Париже, и в Лангедоке рвали и метали, мало-помалу стало ясно, что король, изъявивший желание, чтобы ему постоянно как можно подробнее докладывали об этом деле, не предаст публичному бесчестью дочь г-жи де Роклор и не обречет ни на смертную казнь, ни на гражданскую смерть в чужой стране родного племянника г-жи де Субиз. Герцогиня де Фуа приходилась сестрой Роклору; итак, герцог и герцогиня де Фуа принялись уговаривать г-жу де Роклор, а там и ее мужа. Они и друзья их запугивали супругов, доказывая, как трудно принести юридические доказательства, как некрасиво выглядит желание довести дело до предела суровости, как стыдно и неприятно изобличать кого-либо во лжи, и постепенно добились, что те начали прислушиваться к рассуждениям о том, что лучше, мол, уладить этот брак между собой, чего они сперва и хотели, чем подвергать себя столь жестоким испытаниям и обесчестить собственную дочь. Самое удивительное, что враждебнее всего повели себя герцог и герцогиня де Роган. У мужа на уме были одни химеры: он не прочь был, чтобы сын его, которым он всегда был недоволен, отправился искать счастья в Испанию. Мать, отдававшая большее предпочтение второму сыну, рада была бы, если бы он стал старшим. Им и в голову не приходило добиваться успеха, пытаться вызволить сына, вынужденного скрываться, и они ничуть не постыдились воспользоваться несчастьем г-на и г-жи де Роклор и, приставив им нож к горлу, требовать у них больше приданого, чем то, каким они удовольствовались в то время, когда уговаривались о браке, который и не состоялся-то из-за споров о деньгах. Они захотели потребовать еще более выгодных условий; об этом без конца велись переговоры. В прошлый раз по просьбе принца де Леона в обсуждение брачного контракта вмешались канцлер, бывший другом г-жи де Роклор, и герцог д’Омон. По этой же причине они возвысили свой голос и теперь, но вести дело со столь неразумными людьми было им не по силам, и между двумя домами не миновать бы вражды, если бы не король, который по просьбе г-жи де Субиз решился на то, чего в жизни не делал: он сам вник во все подробности, сам уговаривал, а затем приказывал по-королевски, несколько раз призывал герцога и герцогиню де Роган, причем герцогиня о деле и говорить не желала, беседовал с ними у себя в кабинете – то по отдельности, то с обоими вместе – весьма благосклонно, хотя вовсе не любил их, и весьма терпеливо и наконец назначил им герцога д’Омона и канцлера не арбитрами, а судьями, призванными обсудить условия брака, который приказано было непременно заключить и отпраздновать, прежде чем король уедет в Фонтенбло . Когда канцлер и герцог д’Омон доложили, что герцог и особенно герцогиня де Роган всему противятся и не желают покончить дело миром, король послал за герцогиней де Роган и честью ее заверил, что не собирается отступиться от этой затеи, почел бы это для себя позором и, если она и ее муж будут упорствовать, он и без них, своей королевской властью, прекрасно сладит этот брак со всем, что подобает жениху и невесте столь знатного происхождения. Затем он разрешил принцу де Леон явиться поблагодарить его и попросить прощения за свои провинности, и наконец, после стольких ссор, тревог и мучений, оба семейства, собравшись у герцогини де Роклор, подписали брачный контракт, правда, без большой радости. Последовало церковное оглашение, и, так и не получив разрешения от кардинала де Ноайля, оба семейства направились в церковь монастыря Жен-мироносиц, где со дня своего славного замужества содержалась под присмотром полудюжины сменявшихся монахинь м-ль де Роклор. Она вышла из монастыря и вошла в церковь, принц де Леон вошел через другую дверь; как и было условлено, никаких поздравлений не было и жених с невестой не сказали друг другу ни слова. Кюре отслужил мессу и сочетал их браком. Едва церемония кончилась, все расписались и тут же разошлись кто куда. Молодые сели в карету и отправились за несколько лье от Парижа к одному финансисту, другу принца де Леона, позже они перебрались в собственный дом в Париже, где почти до самой смерти жили в жестокой нужде, послужившей им карой за сумасбродство; оба они совсем ненамного пережили герцога и герцогиню де Роган и г-на и г-жу де Роклор. Они оставили много детей. Для точности следует добавить, что брак их был улажен и совершен до Фонтенбло, но герцог де Роган с досады захворал и не согласился выделить сыну больше двенадцати тысяч ливров ренты, хотя г-жа де Роклор соглашалась дать восемнадцать, если г-н де Роган даст не меньше; он воспользовался любезностью короля, чтобы получить королевскую грамоту, в которой, вопреки всем законам королевства и всем законам и обычаям Бретани, воспрещавшим какую-либо замену наследника, ему разрешалось завещать все свои владения в Бретани следующему по старшинству, отчего крайне страдали бы младшие сыновья и дочери. Г-жа де Субиз и г-жа де Роклор принесли это ничего не стоившее соглашение королю, и замену в завещании пришлось произвести. Прошло еще два месяца, на протяжении которых король несколько раз посылал к герцогу де Рогану герцога д’Омона, дабы его поторопить, и призывал его в Фонтенбло, чтобы ускорить дело. Наконец два месяца спустя работа была завершена, королевская грамота отправлена и зарегистрирована как положено, а затем было немедленно заключено бракосочетание, которое я уже описал".
Отправлено: 23.06.10 23:30. Заголовок: В 1629 году французс..
В 1629 году французская власть объявила, что все браки, заключенные до 25-летнего возраста без согласия родителей, ничтожны. Французская Церковь протестовала перед королем, указывая, что это противно Тридентскому собору. Правительство ответило, что в браке нужно знать разницу между таинством и договором, контрактом. Условия контракта имеет право определять только государство, а дело Церкви совершать таинство. Скоро оказалось, что контракт важнее самого таинства. Брат Людовика XIII Гастон Орлеанский в 1632 году женился на принцессе Маргарите Лотарингской. По некоторым политическим соображениям этот брак был очень неприятен королю. Тогда применили теорию о различии в браке таинства и контракта, а также использовали и учение римского права, что брак ничтожен, если он совершен vi vel raptu, то есть насилием или умыканием. Понятие умыкания истолковали в очень широком смысле. В его объем включили не только увоз посредством насилия или страха лица другого пола для вступления в брак, но и всякое влияние, так что, если бы какая красавица пленила своими прелестями какого юношу, она бы с точки зрения послушных королю юристов совершила raptus, то есть умыкание; и в конце концов объявили, что Маргарита Лотарингская похитила Гастона Орлеанского. Между тем Гастон был довольно солидный мужчина, который вступал в брак уже второй раз. Тем не менее, декретом парламента, брак был признан недействительным. Гастон протестовал, ссылаясь на то, что его брак заключен в Церкви, почему только Церковь и может его отменить. На этот протест он получил ответ, что таинство брака только освящает брачный контракт, а действителен ли брачный контракт, это полномочно решать только государство, и если государство находит, что известный контракт ничтожен, то отсюда следует, что и Церковь не имела что освящать, а следовательно, не было и брака. (Сергей Троицкий ХРИСТИАНСКАЯ ФИЛОСОФИЯ БРАКА)
Отправлено: 23.06.10 23:43. Заголовок: История гражданског..
История гражданского брака во Франции слагается из истории этого института у господствующей церкви и у протестантов. Проследим сначала историю гражданского брака в католической церкви. Правила Тридентского собора, послужившие в других государствах Европы краеугольным камнем брачного права, начиная с 1564 г., во Франции не были санкционированы правительством. Короли ее находили, что тридентские постановления подрывают их суверенитет и самостоятельность господствующей церкви. Но французские синоды, невзирая на это игнорирование соборных правил королевской властью, опубликовали их неофициально. Это обстоятельство послужило началом неприязненных отношений между церковью и государством. Парламент, тогда всемогущий, разжигал это нерасположение, вмешиваясь в церковную юрисдикцию, в силу правил appel comme d'abus. Однако тогдашнее французское духовенство было слишком бессильно, чтобы энергично заявить свою оппозицию светской власти, и потому оно пока предпочло угодничать перед королем, чтобы тем защитить себя от нападок парламента. Так, благодаря ходатайству духовенства в 1579 г. был издан Блуасский ордонанс (Ordonnance de Blois), заменивший, некоторым образом, во Франции правила Тридентского собора. Этим ордонансом предписывалось совершение брака непременно у священника, в церкви, при 4-х свидетелях и притом не иначе, как с предварительного согласия родителей. Активнее церковь действовала в тех случаях, где ее интересы сталкивались с интересами церкви иноверной. А эти столкновения обнаруживались по поводу смешанных браков. De jure такие браки должны были совершаться католическими священниками, de facto же духовные власти запрещали католикам венчаться с реформаторами, а католическим священникам венчать смешанные браки. Таким образом, чете смешанных вероисповеданий предстояла дилемма - или жить без всякого брака, или же отказаться вовсе от супружеской жизни. И первый, и второй выход были слишком неудовлетворительны, чтобы остановиться на них, пришлось искать третьего, и этот третий французские протестанты нашли в гражданском браке. Именно - если католический священник отказался благословить брак реформатора с католичкой или наоборот, то стороны перед этим же священником и перед специально призванным для этого нотариусом заявляли о своем намерении заключить брак, и этого заявления было, по их мнению, достаточно, чтобы считать свое супружество законным. Итак, еще задолго до введения легально во Франции гражданского брака он установился там фактически, в силу необходимости. Понятно, что церковь не могла примириться с таким исходом дела, и действительно, по ее просьбе Людовик XIV издает эдикт, которым совершенно запрещаются смешанные браки. Эта крутая мера оставалась, впрочем, мертвой буквой. Смешанные браки продолжают заключаться и именно сейчас указанным порядком - посредством объявлений о браке перед духовной и светской властями. Мало того, эта форма брака настолько оказалась излюбленной, что к ней стали прибегать все те, для которых церковное венчание было недоступно по другим причинам - по малолетству, отсутствию согласия родителей и т. п. Такие браки назывались manages à la gaumine.
Между тем законодательство вместо того, чтобы удовлетворить потребности времени санкционировать гражданский брак для диссидентов и, таким образом, предотвратить возможность появления в будущем браков, отрицаемых законом, придумывает разные инквизиторские проверки браков существующих. Находя слабым контроль гражданских чиновников за исполнением брачных законов, оно вменяет в обязанность духовенству производить ревизию браков. Так, если появилось сомнение относительно известных лиц, законно ли они обвенчаны, то им предлагали или доказать это венчание, или разойтись. Ясно, какой хаос в брачных отношениях способны были создать подобные меры.
Это крайне плохое состояние постановлений о браке парламент приводит в еще более плачевный вид путем своевольного толкования ордонансов о так называемых rapt и rapt de séduction, т. e. o браках, заключенных без ведома и без согласия родителей (очевидно, толкуя без основания смысл положений ордонанса). По прямому смыслу этих ордонансов такие браки признавались недействительными перед лицом закона, а виновные в этом преступлении супруги, независимо от пола, подвергались уголовному наказанию. Между тем в парламентской практике вошло в обычай беременность несовершеннолетней женщины считать обстоятельством, доказывающим принуждение ее к преступлению со стороны мужчины и тем уничтожавшим наказуемость для будто бы подвергшейся обольщению женщины. Это своеобразное понимание закона со стороны парламента стало опасным орудием в руках недобросовестных. Отцы приносили жалобы на quasi-обольстителей своих совершеннолетних дочерей; задолжавшие своим господам горничные возбуждали против них преследование на основании rapt и rapt de séduction, и в результате этих жалоб нередко были смертные приговоры над обвинявшимися в указанном преступлении. Чтобы хотя сколько-нибудь помочь делу, парламент прибегает к новому, не менее жалкому средству. Обвиненному, если он был холост, предлагали на выбор: или подчиниться наказанию, или же жениться на обвинительнице. Сколь ни грустно было, выбирали, однако, последнее. И вот парламентский комиссар вел приговоренного к браку в тяжелых оковах в церковь. Здесь этот несчастный жених должен был ожидать свою неумолимую невесту, и затем, когда она являлась, судья объявлял брак заключенным без выполнения всех предварительных формальностей и без благословения духовного лица.
В таком печальном положении находилось брачное законодательство до 1730 г., когда вернулись к старому Ordonnance de Blois, ставшему действующим законом вплоть до революции. Этим возвращением к старине зло, конечно, не было пресечено. Парламентская практика постоянно сбивалась с этого скользкого пути. Она не знала, как ей быть с нарушением правил об оглашении, о согласии родителей и какого священника считать компетентным для совершения брака.
Не менее безотрадную картину представляли и протестантские браки во Франции. История гражданского брака у французских протестантов связана с историей протестантизма во Франции вообще. Подобно тому, как свободы исповедания новой религии французские гугеноты достигли, только вынесши целый ряд самых возмущающих душу жестокостей, точно так же и гражданского брака они добились после долгого испытания. Как известно, французских протестантов стали преследовать, можно сказать, со дня их появления. Все правление Франсуа I, Генриха II, Франсуа II представляет сплошной ряд приводящих в ужас гонений протестантизма. Противников старой церкви истребляли без счета: их избивали по несколько тысяч сразу, их жгли массами. Понятно, что в это время не могло быть речи о признании протестантских браков в какой бы то ни было форме. В 1561 г. протестантизм был объявлен терпимым - гугенотам была дарована свобода богослужения, а вместе с этим получили признание и протестантские браки, с тем, впрочем, чтобы они подчинялись правилам канонического права и суду католической церкви. Эти льготы впоследствии были подтверждены Генрихом III, a по Нантскому эдикту гугеноты получили полную свободу веры и все права французских граждан. Этим самым была, конечно, снята опала и с гугенотских браков.
С середины XVII столетия начинается новый поворот в политике по отношению к гугенотам. Людовик XIV, сокрушая все, что мешало созидаемой им централизации, начал преследовать гугенотов. У них отнимали храмы, священников лишали возможности крестить детей по правилам своей церкви, совершать браки и погребения и отправлять богослужение. Даже смешанные браки католиков с протестантами были запрещены.
Среди этих преследований, 15 сентября 1685 г., был издан закон как первая попытка гражданского брака для диссидентов. При совершении предварительного соглашения перед королевским судом, ближайшим от места жительства, гугенотам было дозволено венчаться у своих священников, не иначе, однако, как в присутствии "principal officier de justice".
Этот луч свободы блеснул для гугенотов не надолго. Уже в следующем месяце начались новые преследования. Нантский эдикт был отменен, протестантизм признан официально не существующим и браки протестантам было разрешено совершать только у католических священников и по католическому обряду. К самому венчанию желавших допускали не раньше, как после целого ряда тяжелых испытаний, как-то: слушания католической обедни, исповеди у католического священника и торжественного отречения от ереси. (А. И. Загоровский Курс семейного права 1902 год)
Католическая Церковь считает нерасторжимым брак между христианами, в котором уже имела место интимная близость супругов. Однако порой можно услышать, что Папа "развел" супругов. В этом случае речь идет об "объявлении недействительности" брака. Но, по сути, это нечто совершенно иное, нежели развод (и государство проводит различие между расторжением брака и признанием брака недействительным). В таких случаях в процессе, проводимом церковным судом, констатируется, что брак не был действительно заключен. Обычно подобный процесс продолжается долго, так как закон предполагает, что брак действителен до тех пор, пока супруги не приведут однозначных доказательств его недействительности. Отметим, что процесс ведется бесплатно, и его исход не зависит от финансового положения участвующих сторон, хотя зачастую утверждается обратное.
Возникает вопрос, в каких случаях брак в этом смысле считается недействительным. По сути, учитываются три причины: Несоответствующее брачное намерение
Супружество недействительно, если при его заключении отсутствует истинное намерение вступить в брак. Например, когда на человека оказывалось сильное давление, принуждение, или когда еще до заключения брака сознательно отвергалась какая-либо существенная сторона супружеской жизни. Поэтому недействителен так называемый "пробный брак", так как в этом случае не предполагается его постоянность. Равным образом был бы недействителен брак, в котором сознательно отвергалось его единство. Наконец, брак был бы недействителен и тогда, когда принципиально уже до вступления в брак супруги отказались иметь детей на все время супружеской жизни.
Надо иметь в виду также и психологические причины, которые, с нашей точки зрения, делают невозможным по-настоящему зрелое и свободное решение вступить в брак, например, если люди заключают брак в слишком раннем возрасте, или если решение о браке принимается под психическим давлением.
Препятствия к заключению брака
Если в момент заключения брака существовало обстоятельство, препятствующее его заключению, брак не может быть действительным. Как известно, для заключения брака необходимо достижение определенного возраста; лица, вступающие в брак, не могут быть близкими родственниками; они должны поступать свободно и без принуждения, они не могут состоять в другом браке и т. д.
Недостатки формы заключения брака
Если католик не заключил брак перед священником и двумя свидетелями, этот брак по церковному праву недействителен; исключением является случай, когда было дано освобождение от католической формы заключения брака. Браки некатоликов, само собой, не связаны такой формой.(Основы католического вероучения)
Отправлено: 24.06.10 15:41. Заголовок: В результате историч..
В результате исторического развития, согласно догматическому воззрению римско-католической церкви, брак нерасторжим при жизни супругов. Поэтому для католика немыслим брак с разведенной протестанткой или православной. Впрочем, с точки зрения расторжимости брака различаются, как и прежде, браки, в которых не было физического общения супругов (неконсуммированные), и таковые, в которых это общение состоялось (консуммированные).
Пока не было физического общения между супругами, брак расторжим. Такое расторжение дается папским декретом обычно в случаях, когда бессилие (impotentia), принуждение, ошибка или неисполнение условия материально известны, но не могут быть строго юридически доказаны. При этом же браке возможен развод, как было и раньше, вследствие желания кого-либо из супругов поступить в монашество.
Развод в католической церкви заменяется разлучением (separatio), допускаемым церковью в случае, когда поведение одного супруга угрожает душевному или телесному благосостоянию другого. Разлучение возможно в двух видах постоянного и временного. Постоянное разлучение (separatio perpetua) разрешено только в случаях прелюбодеяния или содомии. Причем наличность прелюбодеяния должна быть и материально, и формально доказана, как - совершившегося факта. Кроме того, она не должна быть прощена ищущим развода супругом, и сам он не должен быть виновен в этом преступлении.
Временное разлучение допускается в следующих случаях: отход от христианства, покушения супруга совратить другого в ересь или совершить противоестественный порок, при наличии других преступлений жестокого обращения, покушения на жизнь, долго продолжающихся оскорблений, опасного для здоровья раздражения супруга, заразной и продолжительной болезни, злонамеренного оставления.
Во времена реформации протестанты восстановили развод. Говоря об отвержении жен вследствие прелюбодеяния, Христос (полагают протестанты) не имел в виду ограничить развод лишь этим случаем. Он отвечал лишь на вопрос, предложенный ему, чтобы закончить спор между учениками Гиллела и Шаммаи. Христос ничего не говорил о разводе по взаимному согласию или по причинам, определяемым гражданским законом, и Он не думал запрещать ни тот, ни другой.
Вместе с тем многие протестантские ученые приписывают браку характер гражданского акта и оспаривают у него таинства. Лютер говорил уже в своих застольных речах: "По моему мнению брачные вопросы принадлежат юристам; разве они не призваны предписывать законы и судить относительно прав отца, матери и детей. Почему бы им не заниматься и обязанностями между супругами?". Но, по другой доктрине, брак - таинство; есть даже такие, которые усматривают опасение предоставить его в полной мере светской власти.
В действительности же, хотя по взглядам протестантов правило о нерасторжимости брака, как мы видим, признано ошибочным, тем не менее в начале возникновения реформации развод не отличался легкостью: главное основание для него было нарушение супружеской верности. Потом сюда добавилось злонамеренное оставление одним супругом другого; но так как в церковных постановлениях по вопросу о разводе было дано весьма мало указаний, то дальнейшее развитие бракоразводного права шло путем консисторской практики и толкований юристов.
Отсюда разнообразие в бракоразводной практике. В то время, как в одних государствах (с преобладающим протестантским населением) практика оставалась при двух вышеуказанных основных поводах, в других - развод, кроме прелюбодеяния и злонамеренного оставления, допускался и из-за противоестественных пороков, покушения одного супруга на жизнь другого, жестокого обращения, угрожающего здоровью или жизни, непреодолимой ненависти, отказа от исполнения супружеской обязанности, уничтожения плода, присуждения к бесчестящему наказанию. (А. И. Загоровский Курс семейного права 1902 год)
Горжибюс. Нечего сказать, стоит изводить столько добра на то, чтобы вылоснить себе рожу! Скажите-ка лучше, как вы обошлись с этими господами? Отчего они ушли с такими надутыми лицами? Я же вам сказал, что прочу их вам в мужья, и велел принять как можно любезнее. Мадлон. Помилуйте, отец! Как могли мы любезно отнестись к неучтивцам, которые с нами так невежливо обошлись? Като. Ах, дядюшка! Неужели хоть сколько-нибудь рассудительная девушка может примириться с их дурными манерами? Горжибюс. А чем же они вам не угодили? Мадлон. Хороша тонкость обращения! Начинать прямо с законного брака! Горжибюс. С чего же прикажешь начать? С незаконного сожительства? Разве их поведение не лестно как для вас обеих, так и для меня? Что же может быть приятнее? Уж если они предлагают священные узы, стало быть, у них намерения честные. Мадлон. Фи, отец! Что вы говорите? Это такое мещанство! Мне стыдно за вас- вам необходимо хоть немного поучиться хорошему тону. Горжибюс. Не желаю я подлаживаться под ваш тон. Сказано тебе: брак есть установление священное, и кто сразу же предлагает руку и сердце, тот, стало быть, человек порядочный. Мадлон. О боже! Если бы все думали, как вы, романы кончались бы на первой же странице. Вот было бы восхитительно, если бы Кир сразу женился на Мандане, а Аронс без дальних размышлений обвенчался с Клелией! Горжибюс. Это еще что за вздор? Мадлон. Полноте, отец, вот и кузина скажет вам то же, что и я: в брак надобно вступать лишь после многих приключений. Если поклонник желает понравиться, он должен уметь изъяснять возвышенные чувства, быть нежным, кротким, страстным - одним словом, добиваясь руки своей возлюбленной, он должен соблюдать известный этикет. Хороший тон предписывает поклоннику встретиться с возлюбленной где-нибудь в церкви, на прогулке или на каком-нибудь народном празднестве, если только волею судеб друг или родственник не введет его к ней в дом, откуда ему надлежит выйти задумчивым и томным. Некоторое время он таит свою страсть от возлюбленной, однако ж продолжает ее посещать и при всяком удобном случае наводит разговор на любовные темы, предоставляя обществу возможность упражняться в остроумии. Но вот наступает час объяснения в любви; обычно это происходит в укромной аллее сада, вдали от общества. Признание вызывает у нас вспышку негодования, о чем говорит румянец на наших ланитах, и на короткое время наш гнев отлучает от нас возлюбленного. Затем он все же изыскивает средства умилостивить нас, приохотить нас понемногу к страстным излияниям и, наконец, вырвать столь тягостное для нас признание. Вот тут-то и начинаются приключения: козни соперников, препятствующих нашей прочной сердечной привязанности, тиранство родителей, ложные тревоги ревности, упреки, взрывы отчаяния и, в конце концов, похищение со всеми последствиями. Таковы законы хорошего тона, таковы правила ухаживания, следовать которым обязан светский любезник. Но пристало ли чуть не с первой встречи вступать в брачный союз, сочетать любовь с заключением брачного договора, роман начинать с конца? Повторяю вам, отец: это самое отвратительное торгашество. Мне делается дурно при одной мысли об этом. Горжибюс. Что за дьявольский жаргон? Вот уж поистине высокий стиль! Като. И точно, дядюшка: сестрица здраво о вещах судит. Пристало ли нам принимать людей, которые в хорошем тоне ровно ничего не смыслят? Я готова об заклад побиться, что эти неучтивцы никогда не видали карты Страны Нежности, что селения Любовные Послания, Любезные Услуги, Галантные Изъяснения и Стихотворные Красоты - это для них неведомые края. Ужели вы не замечаете, что самое обличье этих господ говорит об их необразованности и что вид у них крайне непривлекательный? Явиться на любовное свидание в чулках и панталонах одного цвета, без парика, в шляпе без перьев, в кафтане без лент! Ну и прелестники! Хорошо щегольство! Хорошо красноречие! Это невыносимо, это нестерпимо! Еще я заметила, что брыжи у них от- плохой мастерицы, а панталоны на целую четверть уже, чем принято. Горжибюс. Неужто у них и впрямь рассудок помутился? Стрекочут, стрекочут - в толк не возьму, что они болтают. Слушай, Като, и ты, - Мадлон... Мадлон. Умоляю вас, отец: забудьте эти нелепые имена и зовите нас по-другому. Горжибюс. То есть как - нелепые? Да ведь эти имена даны вам при крещении! Мадлон. О боже мой! Как вы вульгарны! Поверить трудно, что такой отец, как вы, мог произвести на свет столь просвещенную дочь! Разве говорят в изящном стиле о каких-то Като и Мадлон? Согласитесь, что одно такое имя способно опошлить самый изысканный роман. Като. Правда, дядюшка: от столь резких звуков мало-мальски музыкальное уха невыразимо страдает. Зато имя Поликсена, избранное сестрицей, или Аминта, как я себя называю, отличается благозвучием, которого даже вы не сможете отрицать. Горжибюс. Вот вам мое последнее слово: я знать не знаю никаких других имен, кроме тех, которые вам даны при крещении. Что же касается до господ, о которых идет речь, то мне хорошо известны их семейства, а также и достатки. Мой вам приказ: выходите за них замуж! Мне надоело с вами возиться: нянчить двух взрослых девиц - непосильное бремя для человека моих лет. Като. Что до меня касается, дядюшка, то я одно могу сказать: я считаю замужество делом в высшей степени неблагопристойным. Можно ли свыкнуться с мыслью о том, чтобы лечь спать рядом с неодетым мужчиной? Мадлон. Позвольте нам хоть немного подышать атмосферой парижского высшего общества,- давно ли мы расстались с провинцией? Позвольте нам самим завязать роман по взаимной склонности и не слишком торопите с развязкой. Горжибюс (в сторону). Дело ясное: совсем рехнулись. (Громко.) Я уж вам сказал: я ничего не понимаю в вашей болтовне, но я желаю быть полным хозяином в доме. Или вы без всяких разговоров пойдете под венец, или, черт возьми, я вас упрячу в монастырь! Помяните мое слово! (Уходит.)
Отправлено: 24.06.10 21:55. Заголовок: Именно традиция римс..
Именно традиция римского права была унаследована европейским гражданским и каноническим правом и легла в основу их правовых норм, которые, к тому же, соблюдались лишь тогда, когда за их соблюдением могли проследить. Согласно каноническому праву, брачный возраст определялся индивидуальной биологической зрелостью (наличием менструации или эякуляций), и только в 1563 г., на Тридентском вселенском соборе Католической церкви, был установлен фиксированный календарный возраст: 12 лет для девушек и 14 для юношей. Тот же собор упразднил «гражданский» брак (сожительство без формальной регистрации) и постановил, что заключение брака возможно лишь путем венчания . Однако, вероятно, и после того в глазах народа традиция сохраняла более высокий авторитет, чем право, и даже в период наивысшего расцвета канонического права (с XII по XV век) закон всегда можно было обойти – на то существовали особые стряпчие. Анализ истории брачных дел Англии наводит на мысль, что закон тогда был в лучшем случае неким ориентиром, который легко могла проигнорировать любая заинтересованная в том семья. В качестве иллюстрации этой мысли рассмотрим еще несколько случаев, произошедших как в самой Англии, так и в тех английских колониях, из которых впоследствии образовались Соединенные Штаты. Один из таких случаев был недавно обнародован Холли Брюэр (Brewer, Bullough, 2001), а именно случай жительницы Виргинии Мэри Хэтэуэй, единственной дочери и наследницы Томаса Хэтэуэя, которая в 1689 г. в возрасте 9 лет вышла замуж за некоего Уильяма Уильямса. До нас этот случай дошел только потому, что через два года она подала на развод и ее иск был удовлетворен благодаря тому факту, что она так и не вступила с мужем в сексуальные отношения. Однако если бы муж, который был на два года ее старше, ее бы «изнасиловал», ее иск, вероятнее всего, был бы отклонен (архив графства Стаффорд, 1691). Тем не менее согласие на секс, хотя и не было абсолютным требованием, все же считалось желательным.
Насколько распространены были подобные союзы? Я вынужден прийти к заключению, что они были весьма распространены. К сожалению, браки фиксировались в архивах лишь тогда, когда по каким-либо причинам (например при разводе) они становились предметом разбирательства в суде, а единственный надежный источник данных о возрасте вступавших в брак в старой Англии – это «Посмертные дознания» – архив наследственных дел, который регистрировал лишь тех, кому было что завещать (Walker, 1982; Post, 1974; Russel, 1948). Все это означает, что не сохранилось никаких сведений о подавляющем большинстве тогдашнего населения королевства. Тем не менее неплохим свидетельством распространенности детских браков среди тех, кто наследовал имущество в Англии Средних веков и начала Нового времени, служит тот факт, что количество такого рода браков, упоминаемых в судебных записях, прямо пропорционально их полноте. Судьи объявляли законными даже браки с детьми младше 7 лет – вопреки постулату Грациана об их недействительности. Были признаны даже обеты двухгодовалой Джейн Брертон и трехгодовалого Джона Сомерфорда, которые за них дали взрослые. Когда несколько лет спустя эти «супруги» захотели оформить развод, им пришлось обратиться в суд за соответствующим разрешением (Furnivall, 1897). По меньшей мере один законовед XVII века – Генри Суинберн – проводил различие между детьми младше 7 лет и детьми старше семи, но младше возраста половой зрелости. Он писал, что те дети, кто дает супружеские обеты в возрасте до 7 лет, должны впоследствии подтверждать свои намерения, обмениваясь поцелуями, объятиями, подарками или сувенирами, ложась рядом друг с другом или называя друг друга мужем и женой, а без такого подтверждения их браки нельзя признавать действительными. Те же требования он предъявлял и к детям старше семи, но добавлял, что, если после такого подтверждения они захотят развестись, они должны обратиться в суд, так как 7 лет – достаточный возраст для осознанного согласия на брак (Swinburne, 1686). Среди тех, чьи детские браки упоминаются в исторических документах, не только дети высших и низших дворян, но и королевские отпрыски. Например, один из незаконнорожденных сыновей Карла Второго, которому в 1671 году он даровал титул герцога Саутгемптонского, в возрасте 9 лет женился на 7-летней Мэри Вуд. Мэри была единственной дочерью богатого отца, а король, естественно, желал в жены своему сыну богатую наследницу. Брачный контракт, заключенный между отцом Мэри и королем, предусматривал выплату компенсации в 20 тысяч фунтов жениху в том случае, если невеста после свадьбы пойдет на попятный, что подразумевало неокончательность и этого детского брака. Среди правящих классов «договорные» браки между детьми были широко распространены, и хотя мнение детей учитывалось, все же главенствующую роль в них играли интересы и интриги их родителей (Habakkuk, 1940; Staves, 1990; Salmon, 1986). При этом нужно отметить, что детские браки не были и исключительной привилегией высших классов: например, сохранилась запись о некоем подмастерье Джордже Халсе, который женился, когда ему было 7 лет (Furnivall, 1897). Как пишет Холли Брюэр, детский брак верой и правдой служил интересам «голубых кровей», передаче наследственных привилегий и той идеологии, что поддерживала социальную стабильность, порядок и монархию. Контроль над процессом заключения брака был одним из способов стабилизации патриархальной системы (Brewer, Bullough, 2001), и, когда речь шла о фамильных интересах, возраст согласия ровным счетом ничего не значил. В XVI веке Филип Стаббс писал, что в Восточной Англии «чрезмерная вольность дозволяется; ибо сущих младенцев, еще в пеленках, часто весьма женят и замуж выдают тщеславные родители их и знакомые, когда младенцы сии еще зла от добра не разумеют, и служит сие умножению нечестия богопротивного и первобытным временам уподоблению» (Stubbes, 1583). Стаббса беспокоила не столько сама знать, сколько тот дурной пример, который она подавала простонародью. Этот пример породил наибольшие проблемы в североамериканских колониях, где многие переселенцы из Англии находились в услужении у хозяев, отрабатывая ученичество. В стремлении предотвратить ранние браки во многих колониях срок отработки был увеличен до 24-летнего возраста, а те, кто женился раньше, подвергались суровым взысканиям, и их дети объявлялись незаконнорожденными; правда, такое положение дел просуществовало недолго.( Верн Булло, доктор философии, доктор естественных наук, почетный профессор истории и социологии и бывший декан факультета естественных и общественных наук Университета штата Нью-Йорк, почетный профессор Калифорнийского университета ВОЗРАСТ СОГЛАСИЯ: ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР)
Сообщение: 5011
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 29.06.10 02:14. Заголовок: На фоне безмерной сл..
На фоне безмерной сложности общественных, религиозных, политических и экономических отношений, характерных для 16го и 17го вв., семейные истории и судьбы часто оказывались так же сложны, и ныне их трудно изложить достаточно связно. Прежде всего это объясняется тем, что мужчинам (во всяком случае, в кругу знати) позволялось в рамках общей религиозной морали куда больше, чем женщинам. При этом сохранялись традиционные ценности «семейного очага», обязательным считалось уважение детей к матери… Попробуем разобраться.
Во-первых, браки совершались… не на небесах, увы, а путем договора между родителями жениха и невесты (если они были молоды) или путем заключения контракта (вторым или третьим браком). Собственно, так было и в Средние века, но в описываемое нами время всякое представление о приличиях при заключении браков исчезло. Можно было выдать двенадцатилетнюю девочку за пятидесятилетнего вдовца со взрослыми детьми; можно было поженить 13-летних подростков из двух совершенно разных стран (как это сделали с Людовиком 13 и его женой Анной); дядя мог жениться на племяннице; браки между двоюродными были повсеместным явлением. Популярным средством узаконить внебрачную связь более знатного господина с менее знатной дамой было выдать ее замуж за покладистого дядечку – который падок на деньги или просто не любит женщин. Более того, очень часты были разводы, разрешение на которые просто покупалось в Ватикане. Похоронив одну жену, вдовец мог жениться через месяц. Мог заменить умершую жену ее же матерью… И все это не вызывало никакого возмущения, отлучений от церкви и т.д. Максимум – соседские сплетни….
В этом хаосе, тем не менее, существовали свои принципы. Став женой, женщина рассчитывала на выполнение мужем определенных обязательств. Он должен был ее содержать на том уровне роскоши и благополучия, который определялся рангом семьи; он должен был с ней спать хотя бы время от времени, чтобы дать ей возможность родить детей – для него же; он должен был появляться с супругой на всех важных общественных событиях, в церкви и т.п. и выказывать ей оговоренный минимум уважения. При соблюдении этих условий брак считался вполне удачным. Жена не должна была предъявлять мужу претензий, если он месяцами (а то и годами) не появлялся дома, заводил любовниц столько, на сколько хватало аппетита, тратил на них деньги, признавал внебрачных детей… Жаловаться она могла только богу, так как даже матери, сестры или подруги не поняли бы, на что она жалуется: так устроен мир!
Самой женщине те же принципы вменяли в обязанность следить за хозяйством супруга, рожать и воспитывать детей, уметь себя вести в обществе и принимать гостей, чтобы не уронить престиж имени, а также молиться богу за все грехи и авантюры муженька, поскольку ему самому молиться было, как правило, некогда. Измена мужу, тем более явная, открытая, категорически не поощрялась. Это не мешало многим женщинам, формально числясь мужними женами, заводить любовников, рожать им детей и так далее. Правда, это терпели в том лишь случае, если любовники были знатны и могущественны. Семья-то от этого выигрывала!
Потому что важнейшим принципом была семейственность: возвысился сам, возвысь хоть немножко и всех родичей: братьев, вплоть до троюродных, племянников, родичей жены… Понадобится – тебе помогут. На родственников можно опереться. Принцип этот был настолько тверд, что ярые католики порой забывали о своей вере, когда нужно было помочь родичам-гугенотам.
Разумеется, и в этом сумасшедшем водовороте страстей существовали многие сотни семей, где была и взаимная любовь, и преданность. Но они, похоже, не были в большинстве. Все это сочеталось с экзальтированной, нервозной религиозностью – похоронив жену, муж мог уйти в монастырь, потом выйти оттуда, если семье потребуется, повоевать, уладить все дела и снова вернуться в монастырь. Жены укрывались в обителях от тяжелых воспоминаний об умерших мужьях, сыновьях, братьях…
Добавим еще, что в связи с почти постоянными войнами и частыми эпидемиями у мужа были все шансы погибнуть молодым, у жены – умереть родами, любые родичи могли скончаться от оспы, чумы, холеры, и ранняя смерть детей настигала почти каждую семью.
Отправлено: 28.07.10 19:53. Заголовок: Святой Франциск Саль..
Святой Франциск Сальский (1567 - 1622) о браке: «Пчёлы не могут оставаться там, где есть эхо и отзвук голосов; также и Святой Дух не пребудет в доме, где крики, раздоры, ссоры и перебранки... Муж с женою должны исповедоваться, причащаться и вверять Богу больше обычного счастливое развитие своего брака, обновляя свои добрые намерения, чтобы ещё больше освятить его взаимной любовью и верностью, вновь собираясь с силами, как если бы это было в Боге, чтобы лучше выполнять обязанности своего призвания.»
О вдовстве:“Истинная вдова должна быть вдовой не только по плоти, но и по духу. То есть она должна иметь непоколебимую волю оставаться в состоянии целомудренного вдовства. Ибо временные вдовы, ждущие возможности повторного замужества, разделены с мужьями лишь по плоти, а волей сердца они с ними соединены. Если истинная вдова для укрепления в состоянии вдовства пожелает принести Богу обет целомудрия, то она весьма украсит свое вдовство, а решение свое оградит от опасности. Ибо, зная, что с таким обетом ей нельзя уже потерять целомудрие, не утратив неба, она ревностно будет придерживаться своего решения и не позволит в своем сердце задержаться ни на минуту даже тени мысли о супружестве. Таким образом такой святой обет воздвигнет крепкую преграду между ее душой и всяким намерением, противоречащим ее решению” (Трактат о любви Божией, 3, 40).
Отправлено: 28.07.10 23:15. Заголовок: Историк семейных отн..
Историк семейных отношений во Франции, Аньес Вальш выпустила «Историю адюльтера, XVI – XIX века ». По словам автора, эта книга, опубликованная престижным парижским издательством «Перрен», посвящена «черной стороне» брачных отношений – проблемам адюльтера, то есть супружеской измены. Как же французское законодательство относилось к адюльтеру? Оказывается, вплоть до 1975 года, адюльтер был уголовно наказуемым поступком. Тем не менее, на практике, с конца 19-го века, супруги-рогоносцы уже не преследовали своих неверных половин с целью посадить их в тюрьму. Но в эпоху Средневековья дело обстояло иначе. Феодалы, которые вершили суд над своими подданными, часто приговаривали виновных в адюльтере женщин к штрафам и к унизительным процедурам. Как это бывало и в русских деревнях, неверная жена выгонялась голой на улицу, вместе с любовником, а крестьяне с гиком бежали за ними. Религиозные суды налагали на неверную жену тяжелую епитимью. Что же касается знати, то она решала такие дела самолично: неверную жену и любовника зачастую безнаказанно убивали.
В 16м веке крепнущее государство взяло на себя решение семейных конфликтов: отныне суд отправляет согрешившую супругу в монастырь. В течение двух лет муж мог забрать ее оттуда, в противном случае она оставалась там пожизненно, а супруг обретал права на все ее состояние. И даже после Французской революции, гражданский кодекс совершенно по-разному относится к женской и мужской супружеской измене. Обманутый муж имел право преследовать супругу в уголовном суде, и она рисковала двумя годами заключения, а также штрафом в пользу обманутого мужа. Однако, обманутая супруга такими правами не обладала... (Адюльтер во Франции Галина АККЕРМАН)
"Многие социологи, занимающиеся изучением семьи, высказывают предположение, что развитие капитализма привело к резкому уменьшению состава отдельной семьи. Делая ошибочные обобщения на основании данных о больших семьях в странах третьего мира, являющихся основным источником наблюдаемого демографического взрыва, такие социологи рисуют картины семей, буквально "кишащих" детьми, в докапиталистической Европе. Очень большие семьи действительно встречались в этот период, однако они ни в коем случае не были повсеместной нормой. Историки, изучающие Англию, Францию XVII века, утверждают, что средний возраст женщин, вступающих в брак, по всей видимости, составлял 23—27 лет. Период деторождения ограничивался этим возрастом и ранним наступлением климакса, значительной вероятностью преждевременной смерти одного из супругов, а также высоким уровнем детской смертности. По сравнению с семьями крестьян и ремесленников в обеспеченных семьях количество членов обычно было большим. Невесты были моложе, а овдовевшие мужчины вступали в новый брак скорее.
Высокий уровень смертности и постоянная угроза смерти — это то, что разительно отличает условия жизни семьи и всего общества прошлых веков от условий настоящего времени. Уровень смертности был в несколько раз выше, чем сегодня, и смерть часто подстерегала людей далеко не преклонного возраста. Особой опасности подвергались жители городов. Это было вызвано в первую очередь антисанитарными условиями проживания и загрязненностью водопроводов, создававшими постоянную угрозу возникновения эпидемии. Население городов себя не воспроизводило и пополнялось за счет постоянной миграции из сельских местностей. Продолжительность жизни была крайне низкой. По-видимому, около трети всех младенцев умирало в течение первого года жизни. (В крестьянских семьях во Франции в XVII веке в среднем половина детей умирала, не достигнув десятилетнего возраста.) В немного лучшем положении находилась молодежь, уровень смертности которой был гораздо выше, чем сегодня.В результате этого количество детей в семьях низших классов в Европе в каждый отдельный момент времени, по-видимому, в среднем составляло 2—3 человека, хотя число родившихся было гораздо большим. Половина всего населения была в возрасте до 20 лет и лишь незначительное меньшинство — в возрасте старше 60.
Так называемый "демографический переход", имевший место в XVII и XIX веках, был не столько переходом от больших к малым семьям, сколько изменением в составе семьи за счет представителей разных поколений. "Демографический переход" представлял собой изменение описанных выше условий жизни и заключался главным образом в резком снижении уровня смертности в младших возрастных группах. Средний возраст вступления в брак тоже снизился и продолжал снижаться на протяжении первой половины XX века. Таким образом, рост населения в XIX веке был не результатом повышения уровня рождаемости, а результатом того, что все большее число людей стало жить дольше. Описанные выше изменения, повлиявшие как на природу семьи, так и на относительное положение мужчин и женщин на рынке рабочей силы, привели к тому, что большие семьи стали помехой для работающей части общества. При традиционных формах производства, где дети вносили свой вклад в экономическую деятельность, часто существовало реальное желание расширить семью, несмотря на те факторы, которые существенно ограничивали ее размеры. Однако когда дети и многие женщины не работают, большие семьи становятся экономическим бременем. Совершенствование и доступность противозачаточных средств способствовали распространению долгосрочных браков, основывающихся на "чувственном индивидуализме", при которых супруги стремились иметь меньше детей. Именно такое положение дел сохраняется и в настоящее время. Следствием его является то, что большинство современных женщин могут рассчитывать на 20—30 лет жизни, свободных от ухода за детьми после того, как последние достигли зрелости и покинули родительский дом.
Споры относительно настоящего статуса брака и семьи среди социологов и в массовой прессе — особенно по вопросам распада браков и сексуального поведения — часто не отличаются исторической объективностью. В прошлые века распады браков были очень распространенным явлением — правда, в основном, в результате смерти одного из супругов, а не в результате развода. Некоторые авторы утверждают, что в процентном отношении число детей, страдающих от распавшихся браков, было таким же большим в прошлом, как и сегодня. В некоторых европейских странах в относительно недалеком историческом прошлом добрачные половые отношения были обычным делом и не становились впоследствии препятствием для вступления в брак. Число незаконнорожденных детей было таким же высоким, если не выше, как и в настоящее время. Несомненно, современные тенденции изменений семьи, брака и сексуального поведения развиваются в совершенно другом контексте. Именно эти процессы я и пытался проиллюстрировать на фактическом материале на протяжении всей книги. Вместе с тем важно осознавать, что эти процессы по ряду показателей далеко не столь уникальны, как могло бы показаться на первый взгляд".(Энтони Гидденс Отрывок из главы IV книги "Семья и пол")
"Несомненно, что в XVII веке происходит настоящая «десексуализация», затронувшая даже жизнь законных супругов. Мужу и жене предписывается исполнять супружеский долг без сладострастия, которое, с точки зрения моралистов, принижает человека. Однако сладострастие не следует смешивать с «необходимым удовольствием», без которого, по мнению врачей, невозможно зачать здоровых детей. Священники стараются внушить прихожанам, что удовольствию не следуют предаваться чрезмерно: они пытаются контролировать поведение супругов в постели и задают на исповеди вопросы о характере и интенсивности их ласк. Единственно приемлемой позицией при половом акте считается оплодотворяющее проникновение члена сверху вниз от мужчины, лежащего на партнерше. При этом обоим следует избегать удовольствия как такового. Подобные советы ведут к сублимации или, во всяком случае, к умерению плотских аппетитов — и то и другое необходимо, чтобы избежать вечного проклятья. После 1640 года во Франции страх перед адскими муками сменился новой идеей о возможности избавления греха Благодатью. В некотором смысле это сняло с супругов чувство вины и избавило от необходимости жестко контролировать свои желания.
Независимо от того, насколько тщательно следуют религиозным предписаниям те люди, к которым они обращены (а это, видимо, в основном горожане), они думают о необходимости ограничивать свои страсти. Поведение горожан иное, чем поведение крестьян. У крестьян «низкие инстинкты» подавляются не внешними запретами, а боязнью выглядеть недостойно в глазах соседей. С этой точки зрения у них больше свободы действий, чем у горожан." (Р.Мюшембле "Оргазм, или любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней")
Отправлено: 29.07.10 19:15. Заголовок: «Идеальный образ хри..
«Идеальный образ христианского брака еще не так давно был настолько далек от того, что мы могли бы вообразить сегодня, что следует сказать о нем несколько слов. Брак не имеет никакого отношения к влюбленности и уж тем более к физической любви. Всякое страстное чувство, читаем мы в текстах XVI века, оскверняет супружеское ложе. Тот, кто со своей супругой "предается плотским утехам" так рьяно, что, даже не будь она ему женой, "он хотел бы иметь с ней дело", тот "ведет себя по отношению к своей жене не столько как муж, сколько как распутник, тот совершает прелюбодеяние". Брак был задуман единственно для того, чтобы "охранить себя от греха [каковой заключается в стремлении к наслаждению] и иметь потомство, которое можно воспитывать в любви и страхе Божьем". Цель "святого брака" - иметь "потомство, которое будет вечно благословлять Господа", "рождать детей и пестовать их во славу Божию". Горе тому, кто забывает это непреложное правило. Катехизис епархии Мо во времена, когда епископом там был Боссюэ, учит, что главный грех в браке - "избегать деторождения, что является мерзким преступлением", если, конечно, причиной бездетности не является целомудрие, которое блюдут по обоюдному согласию. Это мерзкое преступление, осуждаемое Церковью,- смертный грех, и совершивший его должен понести наказание.
Не следует полагать, что так смотрят на брак лишь благочестивые ханжи. Монтень держит речи, которые одобрил бы его духовник, о браке как "священном и благочестивом союзе", о необходимости изгнать из семейной жизни всякую "распущенность и разврат". "Эти бесстыдные ласки, на которые толкает нас первый пыл страсти, не только исполнены непристойности, но и несут в себе пагубу нашим женам. Пусть лучше их учит бесстыдству кто-нибудь другой. Они и без того всегда готовы пойти нам навстречу".
Любопытная есть фраза в этом поучении - я ее подчеркнул. Вне брака, например при адюльтере, бесстыдство, "вольности" вполне естественны. Иначе говоря, церковь настаивает на том, что между миром брака, семейного порядка, достоинства, и другим миром - миром внебрачных отношений, где можно дать волю животным инстинктам, должна пролегать пропасть. Сексуальная жизнь подразделяется на две разновидности: распутную и благонравную, и что допустимо в одной, то в принципе непозволительно в другой. Брантом, такой снисходительный к непристойным соленым шуткам, которые он пересказывает с удовольствием и сочувствием, тоже напоминает, что в "нашем Священном Писании... мужу и жене не обязательно так уж сильно любить друг друга... любовью похотливой и распущенной, тем более что, всем сердцем предаваясь плотским утехам, [они] так много об этом помышляют и так заняты этим, что обращают на самих себя любовь, которую должны питать к Богу". В другом месте он говорит о "мерзостях", которые "пятнают" брак. Но те же самые мерзости - например, необычные позы во время любовных утех - кажутся ему прелестной игрой, когда они ловко изображены на дне чаши, которую подносят молодым придворным дамам: "Попробуйте, попытка - не пытка, а всякий умный человек хочет испробовать все".
Удивительное дело: то, что предосудительно в браке, не столь уже предосудительно, чтобы не сказать нормально, вне брака. И еще удивительнее то, что позиция Церкви и позиция общества здесь полностью совпадают.
Брантом, например, без ханжества и лицемерия говорит о том, что иные дамы считают своим долгом использовать при адюльтере прерванный половой акт, "ибо не хотят подсовывать своим мужьям чужих детей и почитают, будто они не оскорбляют мужей и не наставляют им рога, коль скоро роса не проникла внутрь... Таким образом, они вполне благонравны". Вывод звучит для нас иронией, но в конечном счете он полностью совпадает с позицией Церкви: при адюльтере, блуде или инцесте избегать зачатия значит смягчать грех. Такой подход оставался в силе во всех церковных документах, начиная со средневековых епитимий, где наказание за блуд или адюльтер удваивается и утраивается, если в результате появляется незаконнорожденный ребенок, и кончая дискуссиями казуистов и исповедников XVII века, которые приходят к заключению, что во всех преступных любовных связях незавершенный акт приносит меньше зла, смягчает грех.
Казуисты занимали эту сверхтерпимую позицию, ибо исходили из более чем несостоятельного понимания греха. Но на той же сверхтерпимой позиции, без сомнения, стояли и священники, которые просто-напросто заботились о том, чтобы уменьшить число незаконнорожденных. Во всяком случае, эта позиция не могла не способствовать тому, что в конечном счете две области сексуальной жизни, искусственно разделенные: брачная и внебрачная - сблизились. Тот же самый отец Фелин, который был напуган распространением "отвратительного преступления Онана", утверждает в 1782 году, что супружеские пары, которым Церковь и тогдашняя медицина предписывали не зачинать детей, пока женщина кормит грудью, избегали долгого воздержания с помощью тех же мер, что и дамы, нарушающие супружескую верность у Брантома, и с таким же рвением. »(Фернан Бродель ЧТО ТАКОЕ ФРАНЦИЯ? КНИГА ВТОРАЯ. Люди и вещи.)
Сообщение: 370
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
6
Отправлено: 29.07.10 20:29. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Так называемый "демографический переход", имевший место в XVII и XIX веках, был не столько переходом от больших к малым семьям, сколько изменением в составе семьи за счет представителей разных поколений. "Демографический переход" представлял собой изменение описанных выше условий жизни и заключался главным образом в резком снижении уровня смертности в младших возрастных группах. Средний возраст вступления в брак тоже снизился и продолжал снижаться на протяжении первой половины XX века. Таким образом, рост населения в XIX веке был не результатом повышения уровня рождаемости, а результатом того, что все большее число людей стало жить дольше.
Критика этого традиционного подхода к вопросу о причинах роста населения в мире, начиная с 18 века - у Фернана Броделя в 1 томе Материальной цивилизации, экономики и капитализма в XV-XVIII вв. Структуры повседневности: Возможное и невозможное.
Отправлено: 29.07.10 22:23. Заголовок: Неужели нельзя изобр..
Неужели нельзя изобрести средство, которое заставило бы женщин любить своих мужей? Жан де Лабрюйер (1645 - 1696)
Что бы мы ответили господину де Лабрюйеру? Может быть, брак по любви, когда жених и невеста идут под венец, не слепо повинуясь родительской воле, а по собственному желанию, и будет таким средством, не так ли?
«Жизнь большинства семей нередко омрачает недоверие, ревность, недоброжелательство, между тем как снаружи всё выглядит так благообразно, мирно, дружелюбно, что мы вдаемся в обман и видим счастье там, где его нет и в помине. Мало на свете таких семей, которые выигрывают от близкого знакомства с ними». «Нередко брак, который должен служить человеку залогом земного счастья, становится для него из-за бедности изнурительным и тяжким бременем.» «Глядя на иные семьи, мы невольно думаем о том, что принято называть игрою случая или прихотью судьбы.» Жан де Лабрюйер
Сообщение: 371
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
6
Отправлено: 30.07.10 06:58. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Что бы мы ответили господину де Лабрюйеру? Может быть, брак по любви, когда жених и невеста идут под венец, не слепо повинуясь родительской воле, а по собственному желанию, и будет таким средством, не так ли?
Сложно сказать. На самом деле, мне кажется, процент несчастных семей будет далек от стремления к нулю и в данном случае.
Отправлено: 31.07.10 00:44. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Неужели нельзя изобрести средство, которое заставило бы женщин любить своих мужей? Жан де Лабрюйер (1645 - 1696)
Что бы мы ответили господину де Лабрюйеру?
Я думаю, что такие средства - это время, взаимопонимание и разнообразие. Временем проверять чувства, прежде чем идти под венец; понимать и уважать потребности супруга/супруги. И Любовь не терпит однообразия, многие идут "налево", чтоб разнообразить свои ощущения в любви, которых им не хватает в браке.
Отправлено: 31.07.10 10:00. Заголовок: Ёшика, Мария Терезия..
Ёшика, Мария Терезия, уважаемые дамы. Речь в этом афоризме идет не о семейном счастье, а о любви к мужу. Безусловно, и в наши дни (речь идет о России, а не о тех странах, где десятилетних девочек родители продают в жены старикам) есть женщины, которые по расчету выходят замуж. Но в большинстве случаях брак без любви - это их осознанный, свободный выбор, как бы жизнь не заставляла в этом раскаиваться. Но удивляют сетования господина де Лабрюйера. А он-то не знает, что церковь и общество требует от девушки безусловного и беспрекословного повиновения родительской воле в данном вопросе. И очень немногие родители прислушиваются к чувствам девушки. Позиция такова: вот тебе супруг, и и ты его обязана любить, почитать, хранить верность. Вспомните грустный пример Изабеллы дю Плесси, которая выбрала любовь, но потеряла семью, будто бы прокаженная. Упреки в отсутствии любви у жены в таком историческом контексте показались мне слишком жестокими.
Отправлено: 01.08.10 14:51. Заголовок: Amie du cardinal, вы..
Amie du cardinal, вы правы, что в истории немало примеров, когда при выборе супруга чувства девушки не учитывались. Можно сказать, это практиковалось повсеместно. Конечно, при таком раскладе жёны ненавидели своих мужей. Но что поделать - таковы были обычаи и нравы, а кто против - тот становится изгнанным. История с Изабеллой очень грустная и то, как с ней поступила её семья - просто чудовищно. Имей её братья хоть капельку понимания - они бы так не поступили, по крайней мере не вычеркнули бы её из своей родословной. В этом я с ними категорически не согласна. (Представляю, каково бедной девушке было, и историкам следующих поколений лишняя головная боль).
Кстати, обратите внимание: много картин, изображающих вполне счастливые (хотя бы внешне) голландские семьи. Есть милые картины, где запечатлены английские семьи ( того же милорда Бекингема, например, который был, как отмечают историки, внимательным мужем и любящим отцом). Но где же картины, изображающие французские "ячейки общества"? Где же запечатлены французские мужья, трогательно держащие жёнушек за ручку так, что видно колечко? Увы и ах... Думаю, это не случайно.
Отправлено: 03.08.10 18:59. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Кстати, обратите внимание: много картин, изображающих вполне счастливые (хотя бы внешне) голландские семьи. Есть милые картины, где запечатлены английские семьи ( того же милорда Бекингема, например, который был, как отмечают историки, внимательным мужем и любящим отцом). Но где же картины, изображающие французские "ячейки общества"? Где же запечатлены французские мужья, трогательно держащие жёнушек за ручку так, что видно колечко? Увы и ах... Думаю, это не случайно.
При этом Бекингем всю свою юность был гомосексуалистом... А с французами что не так, почему они парами на портретах не рисуются?
Отправлено: 03.08.10 19:23. Заголовок: Дмитрий пишет: При..
Дмитрий пишет:
цитата:
При этом Бекингем всю свою юность был гомосексуалистом...
Гомосексуалистом был Яков I. А Бекингем по расчету сошелся с королем, проявившим к нему живейший интерес. Разве у Бекингема были ещё какие-то связи с мужчинами? Он был бабник, причём король, по здравом размышлении, не препятствовал его связям с женщинами, всячески привечал его супругу, одаривал деток в стиле доброго дедушки. А что милорд обожал своих детей и дружно жил с супругой - это общеизвестный факт.
Дмитрий пишет:
цитата:
А с французами что не так, почему они парами на портретах не рисуются?
Видимо, во Французском королевстве, в отличие от Голландской республики, семейный очаг ценился меньше. Французы были более легкомысленны. И мужья не спешили отвалить энную сумму живописцу, дабы он запечатлел их с супругой и чадами.
Средневековое искусство примерно до XII века не касалось темы детства и не пыталось его изобразить. Трудно было бы представить, что пробел этот существует по причине отсутствия опыта или художественного мастерства. Скорее, в том мире не было места для детства. В надгробных барельефах (фигурках), описание которых сохранилось в каталоге Гэньер, ребенок начинает фигурировать очень поздно, в XVI веке. Любопытная деталь — он появляется сперва вовсе не на детской могиле или могиле родителей, а на могиле учителя. На надгробиях болонских профессоров изображается урок, который дает учитель в окружении учеников. Начиная с 1378 года кардинал де ла Гранж, амьенский епископ, заказывает изображение двух принцев, чьим опекуном он является, десяти и семи лет, на портале своего собора. Мысль о сохранении образа ребенка не возникала, если ребенок выжил и стал взрослым или если он умер в младенчестве. В первом случае детство — всего лишь переходный период, память о котором не стоит фиксировать; во втором случае, в случае смерти ребенка, ранний конец чего-то столь маленького не заслуживал запоминания — детей много и далеко не все переживут критический возраст! Это отношение преобладало довольно долгое время и люди старались родить побольше детей, дабы сохранить из них хотя бы нескольких. Еще в XVII веке одна соседка, жена судейского чиновника, так успокаивает жалующуюся роженицу, мать пятерых «сволочат»: «Прежде чем они станут способны доставить тебе немало хлопот, ты потеряешь половину, если не всех». Странное утешение! Люди не могли слишком сильно привязаться к тому, что считалось возможной скорой потерей. Это объясняет слова Монтеня, немного странно звучащие для нашей чувствительности: «Я потерял двоих или троих в грудном возрасте, не то чтоб я не сожалел о них, но не роптал»; или мольеровскую фразу относительно Луизон из «Мнимого больного»: «Малышка не в счет». Общественное мнение, видимо, как и Монтень, «не различает в малых детях ни душевных движений, ни узнаваемых телесных черт». Мадам де Севинье приводит без тени удивления подобное выражение мадам де Коткен, упавшей в обморок при вести о смерти маленькой дочери: «Она была потрясена и сказала, что у нее никогда уже не будет такой милашки. Никто не думал, что ребенок уже заключал в себе человеческую личность, как мы полагаем сегодня. Слишком многие умирали: «У меня они все умирали во младенчестве»,— отмечает Монтень. Такое безразличие — прямое и неизбежное следствие демографической ситуации в ту эпоху. В деревенской глубинке оно сохранялось вплоть до XIX века, конечно, с поправкой на христианство, уважающее у крещеного ребенка бессмертную душу. Известный факт — в Стране Басков очень долго держался обычай хоронить в доме, под порогом или в саду умерших некрещеными детей. Может быть, это отголоски очень древнего обряда принесения жертвенных даров. Но хоронили рано умершего ребенка просто где придется, как закапывают сегодня какое-нибудь домашнее животное, кошку или собаку. Младенец столь мало значил и был связан с жизнью столь тонкими нитями, что никто не боялся, что он будет возвращаться после смерти, чтобы докучать живым. Отметим, что на гравюре, открывающей Tabula Cebetis, Мериан поместил маленьких детей в некую маргинальную зону между землей, откуда они выходят, и жизнью, куда они еще не вошли и от которой их отделяет портик с надписью: "Вхождение в жизнь". Не говорим ли мы еще сегодня «войти в жизнь» в смысле «покинуть детство»? Это довольно безразличное отношение к детству, как к хрупкому материалу, из которого лишь немногое сохраняется в целости, недалеко ушло от «бесчувственности» китайского или римского общества, где существовала практика детских базаров. Пропасть, пролегающая между нашим пониманием детства и его восприятием до демографической революции и появления ее предпосылок, очевидна. Она не должна нас удивлять, так как выглядит совершенно естественно в демографическом контексте той эпохи. Напротив, поразительно раннее развитие особого восприятия детства, когда демографическая ситуация еще не была благоприятной. Объективно, с точки зрения статистики оно должно было появиться гораздо позже. Можно допустить, что дело в любви ко всему забавному и милому в маленьком существе, в ощущении «игрушечности» детства — веселое подтрунивание над глупостями и наивностью малышки, «детские нелепицы», которые забавляют нас, взрослых, на которые смотрят, чтобы развлечься, как на «проделки мартышки». Это чувство вполне совместимо с безразличием по отношению к главной и определяющей части личности ребенка — его бессмертной душе. Новое увлечение портретом показывает, что дети выходят из анонимности, в которой они находились из-за малых шансов выжить. Примечательно появление в эпоху демографического расточительства самой потребности сохранить, зафиксировать черты ребенка, впоследствии выжившего или умершего. Портрет умершего ребенка, в частности, доказывает своим существованием, что к ребенку уже не относятся как к неизбежному побочному продукту. Эта позиция не исключает противоположной установки, как у Монтеня, жалующейся роженицы и Мольера,— они сосуществуют до XVIII века. Лишь в конце XVIII века с появлением мальтузианства и распространением контрацепции исчезнет мысль о неизбежности такого расточительства. Кроме надгробий, детские портреты без родителей до конца XVI века довольно редки: дофин Карл Орланд кисти Муленского мастера (еще одно свидетельство почтения к детям, рано— ушедшим из жизни). В начале же XVII века они становятся весьма многочисленны, чувствуется, что наконец появляется привычка с помощью искусства художника фиксировать преходящие черты детства. На портретах ребенок отделяется от семьи, подобно тому как веком раньше, в начале XVI века, семья отделяется от религиозной части на картинах с дарителями. Отныне ребенок изображается один и ради себя самого: это огромное нововведение XVII века. Он станет любимой моделью. Примеров тому множество; среди известных мастеров — Рубенс, Ван Дейк, Франс Хальс, Ленен, Ф. де Шампень. Одни портреты изображают малолетних принцев, например детей Карла I (Ван Дейк) или Якова II (Ларжильер), другие — детей знатных сеньоров, как три мальчика, старший из которых со шпагой, у Ван Дейка. У Ленена и Шампеня можно найти изображения обеспеченных буржуа. Иногда на картине ставят имя и возраст, как того требовал обычай в отношении знатных людей. То ребенок один (Ф. Шампень,Гренобль), то живописец собирает нескольких детей из одной и той же семьи. Здесь речь идет о стилистически банальных портретах многочисленных неизвестных художников, чьи картины часто встречаются в провинциальных музеях или в антикварных лавках. Каждая семья теперь хочет обзавестись портретом своих чад,причем пока они еще дети. Этот обычай зародился в XVII веке, иникогда не прекращался — фотография в XIX веке приняла эстафету у живописи, отношение к детству не изменилось.
Прежде чем закончить с портретом, важно отметить детские изображения ex-voto [по обету], появляющиеся то здесь, то там. Есть они и в музее при кафедральном соборе в Пуи, а на выставке 1958 года, посвященной XVII веку, был удивительный портрет больного ребенка, что тоже можно отнести к ех-voto.
Таким образом, несмотря на то, что демографические условия не претерпевают больших изменений с XIII по XVII век, и то, что детская смертность остается на очень высоком уровне, эти хрупкие существа воспринимаются по-новому и за ними признается право быть чем-то особенным, право, в котором отказывали раньше,— как если бы общественное сознание лишь сейчас открыло для себя, что душа ребенка тоже бессмертна. Совершенно очевидно, что новое значение, придаваемое личности ребенка, связано с более глубокой христианизацией нравов.
Появление интереса к ребенку на целый век опережает перелом в демографической ситуации, который можно отнести примерно ко времени открытия оспопрививания: частная переписка, как, например, письма генерала Мартанжа, показывает, насколько семьи торопились поставить прививки своим детям; эта забота о предупреждении оспы способствует становлению образа мыслей, благоприятствующего практической гигиене и позволяющего уменьшить смертность среди населения, частично уже компенсированную все более широким контролем за рождаемостью. Читатель не мог не заметить, насколько важен XVII век для развития отношения к раннему детству. Именно в XVII веке одиночные портреты детей становятся многочисленны и банальны.Также именно в XVII веке семейные портреты имеют тенденцию группироваться вокруг ребенка, который становится центром композиции. Это особенно поражает на семейном портрете Рубенса, где рука матери лежит на плече ребенка, а рука отца сжимает детскую руку, или на портретах Франса Хальса, Ван Дейка, Лебрена, где образы целующихся, обнимающихся и играющих детей своей нежностью оттеняют важность собравшихся вокруг них взрослых. Художники барокко придают таким образом групповому портрету отсутствующий в нем динамизм. В XVII веке ребенок занимал привилегированное место в жанровых сценах.Огромно количество общепринятых детских сцен: урок чтения —светский вариант обучения Богоматери из религиозной иконографии XIV и XV веков, урок музыки или просто читающие, рисующие и играющие девочки или мальчики. Невозможно перечислить все эти темы, во множестве существовавшие в живописи,особенно в первой половине века, а затем и в гравюре. Далее, мы видели, что во второй половине XVII века нагота становится неотъемлемым атрибутом детского портрета. Собственно, открытие детства начинается именно в XIII веке, и мы можем проследить, как это происходило, по вехам в истории изобразительного искусства, по иконографии XV—XVI веков. Однако свидетельства становятся особенно многочисленны и показательны с конца XVI и в XVII веках.(Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке.Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999)
Отправлено: 09.08.10 23:22. Заголовок: В июле 1626 года у..
В июле 1626 года умерла жена Рубенса Изабелла Брандт, мать его троих детей. В письме к Пьеру Дюпюи (1582 - 1651), своему другу, он пишет: «Поистине я потерял превосходную подругу, которую я мог и должен был любить, потому что она не обладала никакими недостатками своего пола; она не была ни суровой, ни слабой, но такой доброй и такой честной, такой добродетельной, что все любили ее живую и оплакивают мертвую. Эта утрата достойна глубокого переживания, и так как единственное лекарство от всех скорбей – забвение, дитя времени придется возложить на него всю мою надежду. Но мне будет очень трудно отделить мою скорбь от воспоминания, которое я должен вечно хранить о дорогом и превыше всего чтимом существе». «Думаю, что путешествие помогло бы мне, оторвав меня от зрелища всего того, что меня окружает и роковым образом возобновляет мою боль» - заканчивает свое письмо Дюпюи Рубенс.
Портрет Изабеллы работы её мужа, хранящийся в Кливлендском музее искусств, Огайо. Примерно 1620- 1625 годы.
В 1630 году пятидесятитрехлетний художник женится на шестнадцатилетней Елене Фоурмен. Сам Рубенс объясняет свой поступок в письме своему другу Пейреску так: «Я решил снова жениться, потому, что не чувствовал себя созревшим для воздержания и безбрачия. Я взял молодую жену, дочь честных горожан, хотя меня со всех сторон старались убедить сделать выбор при Дворе, но я испугался порока знати — гордыни, особенно свойственной этому полу. Я хотел иметь жену, которая бы не краснела, видя, что я берусь за кисти, и, сказать по правде, было бы тяжко потерять драгоценное сокровище свободы в обмен на поцелуи старухи. Теперь, слава богу, я спокойно живу с моей женой и детьми и не стремлюсь ни к чему на свете, кроме мирной жизни».
Рубенс, Петер Пауль. Портрет Елены Фоурмен в свадебном одеянии. Около 1630-1631. Мюнхен Старая пинакотека
Он вообще был личностью незаурядной. Жаль только, что враг Ришелье. «Инфанта и ее советчики, уступив национальному движению, разрешили нидерландским делегатам вести переговоры с голландцами. Делегаты преисполнились надежд, они и в самом деле поверили, что «занимается заря мира и спокойствия после долгой и черной ночи злосчастной войны». Они с полным правом увидели во вмешательстве Рубенса акт недоверия по отношению к ним. Слишком долго они были игрушкой в руках Испании. И в тот момент, когда им наконец представилась возможность самим решать судьбу страны - так они по крайней мере думают, - конечно, они не хотят терпеть вмешательство испанского агента. А ведь именно такую роль играет Рубенс. Он безоговорочно на стороне Испании против делегатов своей страны. Для того чтобы следить за их маневрами, безусловно, чтоб им противодействовать, он попросил паспорт у принца Оранского. Вспышка энергии, одушевляющая представителей знати и духовенства, отнюдь не вызывает у него симпатий. Один знак инфанты - и он готов всеми силами поддерживать политику, проводимую по указке Мадрида. Но бдительный Арсхот одержал победу - Рубенс не поедет в Гаагу! Делегатам художники ни к чему, объявил герцог, и теперь, полные надежд, представители Штатов приступают к переговорам. » (Роже Авермат. "Питер Пауль Рубенс" Вольное описание жизни художника) Рубенс способствовал заключению мирного договора между Испанией и Англией, за что испанский король пожаловал ему титул государственного советника, а английский — дворянство. Представляю, как это «понравилось»кардиналу! Рубенс был агентом Испанским Нидерландов и преданным слугой Габсбургов.
Брачные отношения:деторождение против удовольствия
Религиозные власти рассматривали любой половой акт, совершенный вне брака, как смертельный грех, так же как и любой половой акт в рамках супружества, не служащий воспроизводству потомства. Св.Иероним провозгласил, что муж, обнимающий свою жену слишком страстно, является« прелюбодеем», поскольку он любит ее только ради своего удовлетворения, как будто она его любовница. Это обличение страсти в браке , повторенное Св. Фомой Аквинским и вслед за ним авторами исповедальной литературы XVI- XVII вв., сопровождалось осуждением и влюблённой жены, и сладострастного мужа. Даже позиции, которые пара принимала в момент полового акта, оказались объектом строгого контроля. Позиция retro («сзади») или more canino («наподобие собак»)(не нужно смешивать с содомией) были объявлены противными человеческой природе, поскольку были подобны совокуплению животных. Позиция mulier super virum («женщина сверху мужчины»)в равной степени считалась «неестественной», поскольку она ставила женщину в активное, главенствующее положение, что противоречило внушаемой ей пассивной и подчиненной роли в обществе. Любые виды эротической акробатики вне санкционированной модели - женщина внизу и мужчина сверху - вызывали подозрение, что их целью было удовольствие, а не производство потомства. Та единственная позиция , которая благоприятствовала проникновению мужского семени, метафорически ассоциировалась с работой пахаря.
Медицинские тексты подкрепляют теологические установления в отношении оптимальных условий как для укрощения страсти, так и наиболее удобной позиции во время полового акта, грозя, что любое отклонение от нормы может привести к уродству или умственной неполноценности потомства. И светские, и церковные власти указывали также дни, в которые следовало избегать сексуального контакта. Для благочестивых прихожан днями целомудрия являлись и дни поста, и религиозные праздники -Рождество. Страстная пятница, Пасха, воскресения. Воздержание рекомендовалось и на период Великого поста, хотя теологи раннего Нового времени уже не ожидали от верующих полного воздержания. Вдобавок к ста двадцати-ста сорока дням религиозного воздержания, в которые секс не приветствовался, а то и открыто запрещался, парам настоятельно советовали избегать половых сношений в жаркие летние месяцы и в периоды недомогания жены. Не только близость во время месячных или в течение сорока дней «нечистоты» после родов считалась потенциально опасной для здоровья мужа(*ничего себе, бедный муж и господин), но и сексуальные отношения во время беременности и кормления рассматривались как угроза шансам ребенка на выживание. Растущая забота о здоровье младенцев, процент смертности которых оставался весьма высоким в первые два года их жизни, побуждала многих врачей и религиозные власти запрещать половые контакты во время кормления грудью.Хотя не все признавали, что частая беременность истощает мать, тем не менее господствовало мнение о вредности молока беременной женщины; поэтому новорожденного сразу отлучали от груди и раньше времени лишали того питания и защиты, которые, как полагали, обеспечивает только «здоровое» грудное молоко.
Без сомнения, многие женщины, изнуренные многочисленными беременностями и заботой о многочисленном потомстве, охотно пользовались средневековым правом на отказ от супружеского долга (debitum conjugale), тем более что когда семья достигала надлежащих размеров, рекомендовалось соблюдать целомудрие в браке. Теологи XVI, XVII и XVIII вв., однако, не столь легко разрешали одному брачному партнеру пренебрегать сексуалдьными требовании другого. Сексуальная жизнь супругов, более не рассматривавшаяся исключительно с точки зрения воспроизводства или как второстепенное средство против прелюбодеяния, все чаще считалась законным лекарством для удовлетворения естественного физического инстинкта, отказ от которого мог подтолкнуть разочарованного партнера к большему греху - адюльтеру или мастурбации. (глава 2 Тело, внешность и сексуальность Сара Ф.Мэтьюс Грико «История женщин на Западе:» в 5-ти томах. Том 3: Парадоксы эпохи Возрождения и Просвещения (перевод с английского и примечания Кривушин И.В., Кривушина Е.С.). Санкт-Петербург: Алетейя, 2008.)
Отправлено: 21.09.10 22:53. Заголовок: Вычитала сегодня в у..
Вычитала сегодня в учебнике сына (Юдовская, Баранов, Ванюшкина: Всеобщая история. История нового времени, 1500-1800: Учебник для 7 класса) такое:
«Особенно коротка была жизнь женщин. Чаще всего они умирали между двадцатью и сорока годами. Вы спросите - почему? Сказывался тяжкий, непосильный труд в поле и дома, отсутствие медицинской помощи при родах, вечные заботы. Кто, как не женщина, при недостатке еды отдает свой кусок детям и мужу, кто больше заботится о том, чтобы было чем натопить комнату в стужу, как-то одеть и обуть семью? В XVI в. две трети населения европейских стран составляли мужчины и только одну треть - женщины.»
Отправлено: 22.09.10 23:46. Заголовок: Ёшика пишет: Какой ..
Ёшика пишет:
цитата:
Какой интересный разброс!
Вас что-то удивляет? Уровни смертности различны в разных возрастах в разные эпохи. Сейчас, к примеру, наибольшая смертность у детей до года и у лиц старше семидесяти. А тогда до старости доживали немногие, умирать в этом возрасте уже было некому. А 20 -40 лет -репродуктивный возраст, климакс тогда наступал намного раньше, а первая менструация была позже. Деторождение - вот главная причина смерти женщин в те времена.
Сравните с современным:« Во многих странах мира во всех возрастных группах показатели смертности мужчин существенно превышают коэффициент смертности женщин: так называемая сверхсмертность мужчин, особенно выраженная в возрасте 20-44 года, когда коэффициенты смертности могут быть почти в 4 раза выше соответствующих показателей у женщин. »
Думаю, можно сделать вывод, что тогда была сверхсмертность женщин репродуктивного возраста, о чем намекнули в учебнике.
Да что говорить о современницах кардинала Ришелье, когда в наши дни в бедных африканских и прочих странах наблюдается та же картина. Скрытый текст
Показатели материнской смертности неравномерны по всему миру, что отражает пропасть между богатыми и бедными. В развивающихся регионах вероятность смерти матери на протяжении всей жизни женщины составляет один случай из 75, по сравнению с одним случаем из 7300 в развитых регионах. В Нигере от осложнений, связанных с беременностью, умирает каждая седьмая женщина, в то время как в Ирландии риск материнской смертности для женщины составляет 1 случай из 48 000. развивающихся странах происходит 99% всех случаев смерти матерей в мире. Более половины из этих случаев смерти происходит в Африке к югу от Сахары, а одна треть - в Южной Азии. В развивающихся регионах КМС составляет 450 случаев смерти матерей на 100 000 случаев рождения живых детей по сравнению с 9 случаями в развитых регионах. КМС составляет, как минимум, 1000 случаев, в общей сложности, в 14 странах, из которых все, кроме Афганистана, находятся в Африке к югу от Сахары: Ангола, Бурунди, Гвинея-Биссау, Демократическая Республика Конго, Камерун, Либерия, Малави, Нигер, Нигерия, Сьерра-Леоне, Сомали, Руанда и Чад. Женщины умирают по многочисленным прямым и косвенным причинам во время беременности, родов и в послеродовой период. Во всем мире около 80% случаев смерти матерей вызвано прямыми причинами. Четырьмя основными причинами являются сильное кровотечение (в основном, послеродовое кровотечение), инфекции (в основном, сепсис), гипертензивные нарушения (обычно эклампсия) и затрудненные роды. 13% случаев смерти матерей вызваны осложнениями после небезопасного аборта. Косвенными причинами (20%) материнской смертности являются болезни, осложняющие беременность или усугубляемые беременностью, такие как малярия, анемия, ВИЧ/СПИД и сердечно-сосудистые заболевания.
Отправлено: 09.10.10 00:38. Заголовок: Коль девушку ведут ..
Коль девушку ведут неволей под венец, Тут добродетели нередко и конец. Ведь может быть супруг за честь свою спокоен Лишь при условии, что сам любви достоин. И если у мужей растет кой что на лбу, Пускай винят себя — не жен и не судьбу.
Слышала, что в XVII веке было принято заказывать посмертные портреты детей. Но до этого я как-то не сталкивалась с ними. Но в музее Пор-Рояля хранится один образец.
Предположительно Рубенс Элеонора Гонзага (1598-1655), будущая императрица, вторая жена Фердинанда II 1601 год Картинная галерея Художественно-исторического музея Вена
Отправлено: 16.05.11 22:23. Заголовок: Удел каждой женщины..
Удел каждой женщины, кроме тех немногих, что обречены на безбрачие за стенами монастыря, — замужество. К нему готовятся девушки, в нем живут женщины, а потом, овдовев, иногда жалеют о тех временах, когда суровые законы супружества все же защищали их. Некоторые историки пишут о том, что положение вдовы было лучше, чем положение замужней женщины, поскольку вдовы обретали независимость. Отчасти это было так, особенно в тех случаях, когда женщина обладала некоторым материальным достатком и умом, позволяющим пренебрегать упреками и насмешками. Считалось, что старые женщины еще ненасытнее в похоти, чем молодые, и нужна твердая мужская рука, чтобы удержать их от греха
Поначалу в ведьмовстве подозревали как раз женщин в возрасте — вдов и тех, кто держался обособленно внутри сообщества, не имея четких социальных связей. Во Франции с середины XVI и до середины XVII века необходимость состоять в браке жестко и недвусмысленно закреплялась королевским законодательством. В Англии 1590-х годов разразился кризис установлений о семье, начавшийся с дискуссии о разводе. Он привел к ужесточению общественного контроля за поведением человека в семье. Этот контроль стал менее очевиден, но проникал в глубь сознания, а семья воспринималась как место, где власть «реализуется частным образом в; интересах общественного порядка».
Крайние взгляды на семью предопределили сексуальные роли. Права диктуют мужчины, а они ведут себя агрессивно. Агрессивны и холостяки, члены сообществ, и горожане, и те, кто делает карьеру придворного. «Мои петушки выпущены — прячьте своих курочек», — гласит поговорка XVI века. Молодой самец набрасывается на девушку и насилует ее. В глазах общества его поведение извинительно: он просто ведет себя «как мужчина», виновата девушка — ей не следовало оказываться у него на пути, а мужчины из семьи девушки должны были тщательнее ее охранять. Теоретически половой акт вне брака — это грех, но для «юнцов» он считается допустимым развлечением — «молодежь должна перебеситься». Они используют военные и бойцовые термины, чтобы обозначить половой акт, причем заранее известно, что это бой сильного со слабым. Во Франции Генриха II рыцари «обнажают» или «ломают копье» (а то и несколько копий). В Лондоне XVI века во всех классах общества принята словесная и физическая грубость во всем, что касается полового сношения. Можно назвать 130 терминов для обозначения мужского доминирования в акте. Эти термины можно разделить на четыре семантически группы. Осадить, покорить, взять — восходит к военной терминологии. Испортить, обесчестить, порушить - соотносятся с грубой формой обольщения. Взломать, порвать, пустить сок — обозначают лишение девственности. Четвертая группа терминов не связана с насилием впрямую, но и она проникнута духом агрессии. В произведениях Шекспира мужчина может «взнуздать», «поиметь», «отодрать» женщину, «вскочить» на нее, «приперетьк стене». От мужчины ждут, что он будет вести себя с женщинами, как охотник с дичью. Победами принято хвастать в кабачках и в любом другом месте. Случаи диффамации, рассмотренные на заседаниях консистории (церковного суда) в Лондоне и Чичестере между 1572 и 1640 годами, наглядно демонстрируют, что мужская речь и мужской ум весьма агрессивны в сексуальной сфере. Что касается исков, возбужденных женщинами по поводу насилия разного рода, то их весьма мало. Те, кто пытается защитить свою репутацию от клеветы, имеют очень мало шансов снискать у судей симпатию. Жалобы женщин считаются обыденным делом, за исключением крайних, из ряда вон выходящих случаев. Во Франции право супруга наказывать жену простирается очень далеко — лишь бы она не умерла от побоев. Изнасилование доказать почти невозможно, потому что суд, как правило, приходит к решению, что женщина пошла на поводу у своей природной похотливости и сама позволила себя изнасиловать.
С усилением патриархальной системы отношений в Европе начиная с XVI века различие между положением мужчины и женщины в обществе обрисовалось как никогда четко. Представления о мужественности и о мужской доблести остались теми же, что и в древние времена: сексуальные подвиги, пьянство, драки — все то, чем гордились и в сельских «сообществах молодых». При этом положение женщины становилось все более тяжелым в связи с введением жесткого контроля над ее поведением и обязательного надзора над семейными отношениями со стороны властей и церквей всех конфессий. С середины XVI века во Франции и после 1590 года в Англии браку придается все большее значение в жизни общества. Разумеется, женщин разного сословия конкретные изменения в семейном законодательстве коснулись по-разному, однако всем женщинам предписывалось ограничить свою жизнь супружеским очагом. Мужья и взрослые холостяки не теряют связи с внешним миром, для них существует двойной сексуальный стандарт, и пользоваться им не зазорно. Жены и девушки оказались, по сути, обречены на затворничество как в быту, так и в сексуальных отношениях. При этом далеко не всегда речь шла о верности традициям, следуя которым женщина должна блюсти дом. В деревне все женщины независимо от социального и материального положения или возраста существовали внутри некоего женского сообщества, так как их домашний быт был тяжелее, чем у горожанок, и требовал коллективных усилий. Главенство мужчины не подвергалось сомнению, но оно было не так тягостно, потому что у женщин была и своя жизнь со своей иерархией, своими шутками и даже своим языком. Они собирались все вместе у печи, на мельнице, на вечерних посиделках и т. п. В густонаселенных городах такие отношения между женщинами возникали реже. Стремление видеть в семье и доме ячейку общества находит больший отклик в городах, и женщины оказываются здесь под более сильным надзором. Хотя некоторые привычки деревенского быта еще долго существовали и в городе, во взаимоотношениях мужчин и женщин происходили медленные изменения, давление на женщин все усиливалось и жесткие юридические нормы опирались на нравственные и религиозные установления. В Лондоне с 1572 по 1640 год од-ним из самых распространенных исков, рассматриваемых церковным судом, было обвинение в занятии проституцией. Иногда речь шла о словесном оскорблении, за которое женщины просили денежной компенсации, иногда предъявлялась жалоба на ущерб, нанесенный репутации. В деревне коллектив сам контролирует поведение женщин: этим занимаются и другие женщины, и мужчины, мстящие за оскорбление. В городе, где вопрос о поведении женщины выносится на рассмотрение суда, отношение к женщине более индивидуализировано и вместе с тем ее половая принадлежность выдвигается на первый план. Женщина рассматривается как собственность мужа. Она может ускользнуть из-под его бдительного надзора, лишь предавшись разврату, но тогда вмешивается общество и наказывает ее. Чаще всего это делает суд, а не мстители. Новая система наказания женщины вписывается в длительный процесс переосмысления роли слабого пола в обществе. Неуклонно усиливается нравственное давление на женщин, и брак постепенно становится тем идеальным местом женского смирения, о котором некогда мечтали религиозные и политические блюстители нравственности. Супруга должна быть смиренной и скромной, благочестивой и считать свою зависимость от мужа естественной и нормальной.
В Англии противоречия между англиканской и пуританской церковью по поводу сущности брака создали дополнительные сложности. В 1597 году англиканским каноном было признано незаконным любое заключение брака после развода. Королева отказалась утвердить это положение, но Иаков I одобрил его, и оно вновь было провозглашено в канонах 1604 года. Так был положен конец спорам. Позиция англиканской церкви основана на представлении о нерасторжимости брака, что сближает ее с французскими католиками. Но пуритане видят в браке всего лишь гражданский договор, заключенный по взаимному согласию обеих сторон и никак не связанный со спасением души. Разрыв между этими двумя позициями привел к кризису, оставившему глубокий след в сознании. (Мюшембле Р. М "Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней" )
Отправлено: 16.05.11 22:27. Заголовок: На Тридентском собор..
На Тридентском соборе (1545-1563) были приняты каноны 11 ноября 1563 года, в которых утверждалось, что брак может быть только моногамным и нерасторжимым. В то же время и королевское законодательство обрамляет брак множеством ограничений и предписаний. Эдикт Генриха II, изданный в феврале 1557 года (по новому стилю), наложил запрет на тайные браки, «что ежедневно заключаются в нашем королевстве отпрысками знатных семей без согласия и против воли их родителей и в угоду плотской, нескромной и разнузданной страсти». Несовершеннолетние, то есть юноши до 30 лет и девушки до 25 лет, вступившие в тайный брак, подлежат лишению наследства. Те, кто старше, «обязаны поставить родителей в известность и добиться согласия вышеозначенных матери и отца на брак». Однако последующие документы говорят о том, что меры оказались не слишком эффективными. В 1579 году ордонанс из Блуа провозглашает необходимость согласия на брак сирот их опекунов, покровителей или близких родственников, то же относится и к вступающим в повторный брак вдовам моложе 25 лет. Перед заключением брака должно быть сделано три оглашения, а на самой церемонии должны присутствовать не менее четырех свидетелей. Ордонанс запрещает также заключать союзы «по взаимному обещанию»» в присутствии нотариуса: нечто вроде пробного брака, позволяющего будущим супругам совместно жить и вступать в плотские сношения до совершения церковного таинства. Эдикт 1606 года напоминает о необходимости следовать этим предписаниям, вплоть до аннулирования брака в случае их нарушения. Кодекс Мишо 1629 года вновь говорит о необходимости «укреплять власть родителей над детьми». С 1639 года многие ордонансы возвращаются все к тем же щепетильным проблемам тайных браков и браков без согласия родителей. Упорство королевских законодателей как нельзя лучше говорит о том, что последние Валуа и первые Бурбоны считали вопрос о браках делом первостепенной важности. А ордонанс 1579 года квалифицирует как похищение любой брачный союз, заключенный несовершеннолетними без согласия родителей, что дает возможность требовать его аннулирования парламентом. Сексуальное подавление очень четко проявляется в уголовных делах XVI-XVII веков, зафиксированных в архивах. Законы и юриспруденция во Франции формируют отрицательное отношение к злоупотреблениям плотскими радостями, а духовники на исповеди задают специальные вопросы о том, как именно протекает сексуальная жизнь супругов.
Усилия тех и других достигают пика в период правления Людовика XIII. Законник Клод ле Брен де ла Рошетт издает в 1609 году в Лионе «Гражданский и уголовный процессуальный кодекс». В нем он различает четыре большие группы преступлений. Самые распространенные — покушения на личность и кража, самые редкие -оскорбление королевского или божественного величия. А между ними находятся различные типы. «распутства», связанные с нарушением норм сексуального поведения. Устанавливается и градация этих нарушений по степени тяжести, которая, очевидно, связана с тем, насколько сильный ущерб они наносят священным принципам брака. Первым проступком на шкале подавления предстает мастурбация, но преследование ее в законодательном порядке осложняется тем, что человека слишком трудно застать за совершением этого преступного деяния. Затем, по мере возрастания тяжести, идут сексуальные связи вне брака, внебрачное постоянное сожительство, адюльтер, двоеженство. Характер наказания за них зависит от порядков, принятых в той или иной местности, но не доходит до смертной казни. Смертная казнь предусмотрена за изнасилование, женскую или мужскую однополую связь (содомия в браке рассматривается как менее тяжкий проступок, и наказание за нее остается за исповедником), половую связь между родителями и детьми или братьями и сестрами (инцест), скотоложество (животное в качестве наказания обычно забивают). Кроме того, королевским эдиктом 1557 года приговариваются к смерти матери, родившие ребенка вне брака и сумевшие скрыть от властей свою беременность, в том случае, если младенец после рождения умер по любой причине. Между 1557 и 1789 годом парижский парламент вынес около 1500 смертных приговоров по таким делам, что само по себе говорит о том, насколько распространено было подобное явление. Наконец, колдуны и колдуньи, приговоренные к сожжению за оскорбление божьего величия, обвинялись еще и в участии в шабаше и плотских сношениях с демонами — инкубом или суккубом, смотря по обстоятельствам. Признания ведьм на суде часто содержат описания соития, причинявшего боль, так как дьявольский пенис был ледяной и покрыт колючками.
Сексуальные преступления, за исключением «сокрытия беременности» и детоубийства, не оставили заметных следов в судебных архивах. Содомия, совокупление с животными и инцест, столь тяжкие в глазах законодателей, упоминаются в судебных протоколах крайне редко. Конечно, нельзя исключать, что документы, где рассказывалось о подобных случаях, уничтожались; но и это лишь частичное объяснение. Судебные преследования по таким делам возбуждались лишь в самых исключительных случаях, что говорит о некоем негласном попустительстве, существовавшем на этот счет в обществе, особенно в сельских районах. Изнасилование в документах представлено более обильно: по моим изысканиям, в архивах парижского парламента из 641 уголовного дела 18 случаев касаются изнасилования в 1567 году и 13 из 673 — в 1568 году. И здесь доля, приходящаяся на дела сельских жителей, весьма мала. Даже если подобное преступление, совершенное в деревне, и становится предметом судебного разбирательства, смертный приговор выносится очень редко. За два года он встречается только 3 раза, то есть охватывает 10% всех приговоров, и каждый раз изнасилованию сопутствуют отягчающие обстоятельства. Кроме того, 7 обвиняемых приговорены к каторжным работам на галерах, а другие — к наказанию кнутом, изгнанию или же судебное дело просто прекращено.
В тех же документах присутствует немало дел, связанных с обвинением в адюльтере, что говорит о том, как возросло внимание к святости семейных уз после эдикта 1557 года. В 1567-1568 годах осуждены 33 человека, из них 18 женщин. Правда, самыми суровыми приговорами стали отправка на галеры двух мужчин и изгнание на два года незамужней девушки, вступившей в связь с женатым мужчиной. Другие были приговорены к изгнанию, публичной порке, штрафу или выставлению на позор. Внимание властей привлекает в первую очередь ослабление семьи в городе. Среди женской части населения на 7 крестьянок приходится 11 горожанок, а в целом на 11 замужних приходится 4 вдовы и 3 незамужних. При этом крестьяне составляют 80% всего населения. По всей видимости, нравственные и церковные запреты в деревне были не так строги, как в городе, и крестьян реже подвергали судебным преследованиям, чем горожан, что совсем не означает, что крестьяне были менее склонны к совершению чувственных грехов. Столетие спустя, около 1670 года, дела об адюльтере почти совсем исчезают из исков, поданных в парламент Парижа. По-видимому, твердо устанавливается другая практика, связанная с представлением о главенстве мужа в семье. Обманутый муж имеет право отправить виновницу в монастырь на два года, а затем может решать, оставить ли ее там навсегда или забрать обратно. Нечего и говорить, что обратная ситуация, когда виновной стороной является муж, не рассматривается.
Прокомментировать явление во всей его полноте непросто. Поборники строгих нравов могут увидеть здесь наглядное подтверждение того, что моральный уровень жизни народа в этот период резко возрос. Я же склонен считать, что если среди миллионов французов, подпадающих под юридическую власть парижского парламента, так мало обвиняемых в сексуальных преступлениях, то это говорит.скорее о том, что сексуальное поведение по сути мало изменилось. Однако те, кто привык жить в согласии с государственными и церковными законами, не могли не ощущать на себе все возрастающее давление. Исповедь на ухо священнику стала обязательной, исповедник настойчиво дознавался, какие грехи совершены, признание в них стало долгом христианина — все это, возможно, усиливало чувство вины и наделяло его новым значением; .особия для исповедников рекомендуют священникам задавать вопросы семейным прихожанам и особенно прихожанкам: как именно происходит половой акт, какую позицию принимают партнеры, не пытаются ли они избежать прямого попадания семени во влагалище и не предаются ли другим недозволенным телесным радостям. К сожалению, мы не располагаем данными о том, как отвечали французы-католики на вопросы исповедника, что позволило бы представить реальное положение дел. Лишь в консисторских отчетах французов-протестантов — а их после 1598 года становилось все меньше и меньше — можно найти сведения на этот счет.
Изучение английских документов может дополнить картину Выше уже говорилось о том, что в конце XVI века англиканская и пуританская церковь яростно спорили по поводу святости брака. В 1597 году возобладала англиканская точка зрения, и она была законодательно закреплена королем Иаковом I. В 1604 году каноны англиканской церкви провозглашают концепцию брака, близкую к французской католической; брак нерасторжим, во время церемонии необходимо трижды вопросить паству о возможных препятствиях к браку, запрещается брак между родственниками, а также без согласия родителей, если жениху и невесте меньше 21 года. Кроме того, канон 109 вменяет в обязанность приходским надзирателям (обычно их двое на общину) сообщать вышестоящим лицам о случаях непристойного поведения прихожан, то есть об адюльтерах, проституции, инцесте и иных мерзостях. За нравственностью следят и епископы. Так, например, епископ Бата и Уэлса в 1630 году запросил подробный отчет о всех проявлениях безнравственности, начиная с простого прелюбодеяния, о поведении, угрожающем целомудрию женщин, проявлениях женской и мужской похоти, незамужних беременных девушках и возможных отцах их детей, о тех молодых людях, что женятся на распутницах, часто прикрывая тем самым грех своего отца, а также о неумелых повивальных бабках и о тех, у кого нет лицензии и кто поддерживает материально всех перечисленных преступников. Задача состояла не в том, чтобы найти доказательства совершенного греха, а в том, чтобы ославить провинившегося и заставить его покаяться перед церковными властями. Если о ком-то «ходят слухи», это уже само по себе достаточное основание, чтобы потребовать у него объяснений.
Первая английская революция пресвитерианским указом 1645 года отменила положение о браке как о священном таинстве, однако в реальности почти ничего не изменилось. В акте 1650 года говорилось о необходимости покончить с отвратительными грехами — инцестом, адюльтером и прелюбодеянием. Однако акт предусматривал столь суровые меры наказания, что никак не мог быть применен на практике. За инцест и адюльтер полагалась смертная казнь, кроме тех случаев, когда мужчина не знал, что его партнерша состоит в браке, или же супруг женщины, уличенной в адюльтере, отсутствовал в течение трех лет. Чаще всего довольствовались наказанием, предусмотренным за простое прелюбодеяние, как это было в Сомерсете: три месяца тюрьмы и годовой испытательный срок для простого прелюбодея; наказание кнутом, позорный столб, выжигание клейма «В» раскаленным железом и три года заключения для содержателя. (Мюшембле Р. М "Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней" )
Отправлено: 17.05.11 00:18. Заголовок: В патриархальном мир..
В патриархальном мире того времени женщина всегда определялась по отношению к мужчине. Архивные документы, которые крайне редко бывают составлены женской рукой, подтверждают, что личность женщины всегда идентифицируется через мужчину. Администраторы, писцы уголовного суда, нотариусы интересуются в первую очередь, с каким мужчиной женщина состоит в родстве, — именно так определяется ее социальный статус. Она — супруга, дочь, мать того, кто и определяет, по сути, ее личность, а особенности личности женщины как таковой не интересуют составителей документов. Иногда не указывается даже имя женщины, при том что дело касается как раз ее. В 1612 году парижский суд рассматривает дело об избиении жены сеньором де Серво. Он отхлестал ее, совершенно обнаженную, кнутом из бычьих жил, угрожал убить, осыпал оскорблениями и выбил несколько зубов подсвечником. Но пострадавшая называется в документах только по имени супруга-насильника: «жена сеньора де Серво».
Лишь немногие женщины того времени удостоены личного именования. Это те, кто занимает высокое социальное положение, те, кто прославился своим благочестием или, наоборот, проститутки: Рыжая, Жанна-Толстуха, Золотой Передок. У простонародья индивидуальность порой передают клички,прозвища, уменьшительные имена, в них отражается так или иначе темперамент, и именно так дошли до нас прозвища знаменитых горластых парижских торговок. Если имя отца и имя мужа стоят рядом (например, Мари Дюбуа, жена Жана Дюваля), это говорит не о независимости женщины, а скорее о том, что она подчиняется двум мужчинам. В деревне так называемому слабому полу почти невозможно выжить без поддержки мужа или других родственников. Одинокая женщина, в отличие от одинокого мужчины, вызывает подозрения. Если у вдовы было несколько мужей, говорят; что она свела их всех в могилу, а то и обвиняют в том, что она участвует в сатанинских шабашах. В то же время вдовцу, который женится на девушке гораздо моложе его, просто устраивают в день свадьбы кошачий концерт под окнами.
Основная трудность, с которой сталкивались все женщины независимо от их социального положения, состояла в том, что им приходилась исполнять очень сложную социальную роль и при этом занимать униженное положение. Мужчина исполнял одну социальную роль за другой, не прилагая к тому особых усилий. Он становился взрослым, потом отцом семейства, потом хозяином дома. Его жена должна была одновременно подчиняться мужу и внушать уважение детям и прислуге (в средних и высших классах). Рядом с супругом ей приходилось соответствовать образу женщины как неполноценного существа и в то же время распоряжаться слугами мужского пола и не давать им возможности увидеть в себе женщину как объект вожделения и добычу. Даже женщины королевских кровей оказывались в этой противоречивой ситуации. Елизавета I Английская вышла из положении, обыгрывая свою девственность и в то же время подчеркивая, что в ее женском теле скрыт дух мужчины. Отец Лорио — иезуит, некогда пользовавшийся покровительством королевы Марго, — написал против нее женоненавистнический памфлет. Королева ответила в тоне иронической напускной скромности и опубликовала в 1614 году «Смиренную и ничтожную речь». Она не могла возражать против общепринятого мнения о женской неполноценности, поэтому стала говорить о предназначении женщины: «Господу угодны спокойные, уравновешенные, благочестивые женские умы, а не мужские — вздорные и желчные». Правда, она не уточнила, что изображенный портрет соответствует образу доброй супруги, а она сама прожила большую часть жизни совсем иначе и скорее подтверждала распространенную мысль о неукротимой похотливости дочерей Евы, отвергающих спасительную опеку мужа. (Мюшембле Р. М "Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней" )
Гравюра Абраама Боса 1633 года. Удивительно, что она называется «Женщина, бьющая мужа». Скорее бы, было верно назвать её «Женщина, защищающаяся от мужа». У него в руках палка. Видимо, напал на жену, а она дала отпор связкой ключей. Да ещё ногой по голени. Похоже, мало супругу не показалось. Недаром в современных пособиях по самообороне связка ключей выступает как удобное оружие. Сестра при этом лупит брата, а кура клюет петуха. Молодцы, слабый пол! Даешь эмансипацию и равенство прав.
Гравюра Абраама Боса 1635 года. «Муж, который бьёт свою жену» К несчастью, такие сцены были не в пример чаще.
Отправлено: 10.07.11 00:48. Заголовок: Отрывок из книги Эми..
Отрывок из книги Эмиля Маня «Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII »
К бракам в ту эпоху подходили весьма серьезно: тут учитывались взаимные интересы двух семей, а сердечные дела молодых отходили на второй план. Если, кроме родительских планов и намерений, существовала еще и взаимная симпатия юноши и девушки, будущему семейному очагу можно было пообещать полное процветание в мире и согласии, но специально никто чувствами будущих супругов не занимался. Как с одной стороны, так и с другой, власть всемогущих родителей, озабоченных объединением двух денежных мешков и абсолютно безразличных к моральной, этической стороне своих решений, проявлялась в безграничном равнодушии к тем, чьи руки и сердца предстояло связать навсегда. Иногда случалось так, что жених и невеста встречались впервые накануне свадьбы. Женитьба Великого Конде на Клер-Клеманс де Майе-Брезе, племяннице кардинала Ришелье, – самый яркий пример из тех, что могут подтвердить наши утверждения.
Что тут скажешь? Жаль, конечно, но факт, что молодой человек того времени чрезвычайно редко мог жениться на девушке своей мечты, и наоборот, барышня почти никогда не могла выйти замуж за прекрасного принца из своих грез. Знатный сеньор стремился женитьбой поправить свои дела; буржуа искал в браке средства расширить возможности торговли; ремесленник надеялся, что деньги, полученные в качестве приданого, позволят ему оплатить официальное свидетельство о том, что он мастер своего дела. Любовь не только не имела ни малейшего значения для благополучия брака, не только оказывалась страшно далека от самого понятия семьи, она в эпоху Людовика XIII просто делала в глазах людей смешными тех супругов, которые не стеснялись показать, что обожают друг друга.
Однако случалось и так: некий юноша, пренебрегая родительской властью, подписывал – и заверял у нотариуса! – обещание жениться на девице, в которую в этот момент он был страстно влюблен. Горе ему! Вот это неосторожность так неосторожность! Если он не мог сдержать слово и выполнить обещанное (а в большинстве случаев такие обещания оказывались невыполнимыми), он попадал в руки правосудия, начинался грандиозный скандал, и его вынуждали либо жениться на уже забытой к тому времени возлюбленной, либо выплатить немалую денежную компенсацию за моральный ущерб, который он ей причинил. А если страсть не затухала и если единственным выходом для осуществления мечты и реализации союза любящих сердец становилось похищение невесты, ситуация осложнялась еще больше и дело принимало совсем крутой оборот. Похищение человека считалось таким серьезным преступлением, что и наказание за него предусматривалось весьма серьезное – арест и тюремное заключение. Подобные мятежи против избытка насилия со стороны родителей, подобные всплески страсти, когда отвергнутая эпохой любовь брала реванш, случались в занимающий нас период времени довольно часто. Но все-таки куда чаще, почти всегда, молодые люди слепо повиновались родительской воле, соглашались на союз, который им навязывали, не учитывая их собственных желаний, и подписывали в нотариальной конторе брачный контракт.
В XVII столетии свадьбы без заключенного предварительно брачного контракта просто представить себе невозможно. Не было такого, и все тут. Поскольку тогда не существовало ничего аналогичного нынешней регистрации актов гражданского состояния, подобные контракты, причастность Шатле к заключению которых просматривается весьма и весьма нередко, с точки зрения закона значили не меньше, чем церемония венчания с точки зрения религии. Вот почему самому нищему грузчику, как и самому богатому принцу, никак не удавалось избежать расходов, связанных с составлением этого документа. В основе своей текст его оставался для обоих случаев совершенно одинаковым: что принцу, что нищему диктовалось главное, да, впрочем, и единственное в те времена правило супружеской жизни – только приобретенное будущими супругами совместно имущество будет составлять их общую собственность. Статьи, окружавшие этот главный пункт, могли варьироваться в зависимости от ситуации или семейных амбиций: стороны, вступающие в брак, по собственному выбору устанавливали, в каком порядке располагать титулы, а главным образом – какими связями пренебрегать, а какие, напротив того, выставлять напоказ.
Действительно, в те времена существовал обычай привлекать в качестве свидетелей при подписании брачного контракта самых знатных особ, каких только могли найти в своем окружении: у них просили разрешения упомянуть их имена в документе, удостоить новобрачных чести поставить там свои подписи. Потому-то, как можно заметить, изучая материалы того времени, на брачных контрактах всем известных придворных проставлялись росчерки короля, королевы, принцев и принцесс крови, а, скажем, на аналогичных документах уважаемых слуг – росчерки их господ и друзей этих господ.
Отправлено: 20.10.11 11:44. Заголовок: Отрывок из книги Эми..
Отрывок из книги Эмиля Маня «Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII »
Перед нами небольшая книжечка, выпущенная анонимным автором и названная им «Предостережение для свежеиспеченных жен и мужей». Здесь неофиты брачного союза могли найти кое-какие заповеди, от применения которых, по мнению сочинителя, зависели согласие между ними и привлекательность их дальнейшей совместной жизни.
«Четыре вещи, – утверждает он, – хороши в доме: хорошая печь, хороший курятник, хорошая кошка и хорошая жена. Четыре обязанности, – пишет он далее, – есть у мужа по отношению к жене: держать ее в страхе; заботиться о добром здравии ее души и тела; любить ее и прилично одевать. Четыре обязанности есть у жены по отношению к мужу: любить его, проявляя удовольствие и терпение; никогда не возражать ему, если он раздражен; обеспечивать ему нормальное житье-бытье и содержать его в чистоте. У жены должно быть четыре достоинства: она должна прилично выглядеть, должна уметь вести хозяйство, должна быть набожна и послушна своему властелину».
Их этих заповедей можно извлечь следующие указания: муж должен внушать жене страх; жена должна любить своего мужа, проявляя терпение, и доказывать всеми возможными способами, что она ему послушна. В словах, намеренно нами выделенных курсивом, сформулированы вечные нарекания супруги в адрес супруга, продиктованные не чем иным, как старинным матримониальным законодательством. В браках, заключенных по расчету, только выгоды ради, редко царила гармония, они почти никогда не бывали счастливыми. Избавившись от давления родительского авторитета, молодая женщина, вышедшая замуж, попадала в еще худшую зависимость, ее лишали всех прав, зато награждали множеством обязанностей, у нее не было никаких средств защиты от всемогущего господина, который при малейшей попытке мятежа имел право по королевскому указу (а раздобыть его было совсем не сложно) без суда и следствия заточить ее в монастырь. И если даже она попробовала бы искать способа завоевать сердце супруга, все равно ничего бы не вышло: любовь в те далекие времена считалась чувством, отношения к семейной жизни не имеющим.
В конечном счете получалось, что жена в своей семье была просто-напросто главной служанкой, обязанной обеспечивать в доме порядок и уют, а платили ей за эту требующую немалых усилий работу либо вежливым безразличием, либо грубыми окриками. Кроме того, ее роль предусматривала в качестве непременного условия материнство – ежегодно, причем, насколько это возможно, младенцу лучше было родиться мальчиком, продолжателем рода и племени папочки, в противном случае этот последний обливал ее презрением. Таким образом, твердо можно сказать, что от существования своего бедная женщина получала куда больше унижений, чем удовольствий, и как знать, не это ли заставляло ее порой искать веселья и утешения сердцу в иных местах, чем ее собственный дом, где ни о чем подобном нельзя было и мечтать.
Жена в ту эпоху не располагала никакими средствами защиты от унизительной зависимости и злоупотреблений властью со стороны супруга. Вдобавок ко всему, в тех случаях, когда особенно везучей женщине удавалось добиться – после бесконечно тянувшегося процесса – решения гражданского суда о разделе имущества, если ее муж пустил по ветру приданое, или о раздельном проживании супругов, если он по отношению к ней постоянно проявлял жестокость и это было подтверждено надежными свидетельствами, для официального развода требовалось еще и доказать представителям религиозной юрисдикции, перед церковным судом, именовавшимся «Конгрессом» (Congres) во время тягостного, отвратительного по сути и частично на публике происходящего испытания свою неспособность к деторождению. Многочисленные решения и приговоры, вынесенные Шатле и Парламентом, говорят о том, что женщины часто прибегали к двум первым способам мщения, причем почти всегда выигрывали дело, доходившее до суда. Обращая внимание на то, как редко выносились церковным судом решения о разрыве супружеской связи, можно сделать вывод: обиженные жены если и решались на третий способ, то крайне осторожно, осмотрительно, проявляя высочайшую сдержанность.
В те времена женщина, неудачно вышедшая замуж, знала, что семейные узы выкованы из хорошо закаленной стали и что разбить их (а называла она эти семейные узы в своем воображении не иначе как «своими кандалами») – задача куда как трудная. Но она вовсе не теряла надежды освободиться от них, не применяя насилия, но обращаясь к совести домашнего тирана, который держал ее в кабале, а кроме того, к властителям, способным изменить отжившие, устаревшие законы и обычаи. Ну и, следуя примеру своих сестер по несчастью прошлых эпох, которые не считали для себя возможным безропотно сносить гнет сильного пола (среди других – доблестной Кристины Пизанской), они в период царствования Людовика XIII продолжали активную – устную и письменную – пропаганду, от которой ожидали в качестве результата не меньше, как эмансипации. Вся вдохновленная этими чаяниями литература – книги, брошюры, сатиры, стихи, выходившие в свет между 1610 и 1643 гг. и в достаточно яркой и энергичной форме описывавшие зависимую ситуацию слабого пола, подвергавшегося двойной тирании – со стороны отца и со стороны супруга, – вся эта литература была полна протестов и требований: пусть женщинам предоставят свободу выбора спутника жизни в соответствии с их сердечными порывами; пусть их уравняют в правах и обязанностях с мужчинами; пусть наконец – и за это ратовали особенно – обязательное материнство станет материнством добровольным, сознательным.
Эта пропаганда, которую вели феминистские группы, потерпела поражение в борьбе с куда более мощной и активной пропагандой противной стороны, была осуждена Церковью и не принесла никаких плодов при Людовике XIII, никуда не годном супруге, отнюдь не склонном принимать во внимание жалобы и ходатайства, не имеющие, на его взгляд, под собой ни малейших оснований. «Смешные жеманницы», при поддержке Мольера, пойдут в новую атаку только в середине столетия.
Отправлено: 05.04.12 00:17. Заголовок: Нам следовало бы теп..
Нам следовало бы теперь рассмотреть политические сочинения Мильтона, но предварительно несколько слов об одном странном и несчастном событии его жизни: в 1643 году, неожиданно для самого себя, тем более неожиданно для всех знавших его, он после короткой поездки в деревню женился на семнадцатилетней девушке Мэри Поуэль, дочери сельского джентльмена Ричарда Поуэля.
Многие биографы прямо или косвенно осуждают этот шаг Мильтона, находя его по меньшей мере неосторожным. С этим трудно не согласиться. Вина Мильтона, разумеется, не в том, что он женился, а в том, что он не задал себе ни малейшего труда ознакомиться со своей будущей женой. Он пришел, увидел и обвенчался. По-видимому, невеста понравилась ему как здоровая девушка, выросшая на свежем деревенском воздухе, спокойная и молчаливая, что он приписал скромности; насчет же душевных качеств он даже не справился. Ниже мы увидим, как он смотрел на женщину, пока же заметим, что его взгляды в этом случае представляли собой смесь английского с библейским. Он требовал от жены, чтобы та была хорошей хозяйкой, покорной супругой, скромной и сдержанной, и только. Посвящать жену в свои интересы и занятия он, как и большинство англичан наших дней, считал совершенно излишним и даже невозможным. Женщина всегда представлялась ему существом низшим, достойным скорее внимания и участия, чем уважения и любви. Ему и в голову не приходило, что семнадцатилетняя девушка решится идти против него.
Однако обстоятельства не оправдали его ожиданий. Всего через какой-нибудь месяц после свадьбы миссис Мильтон заявила мужу, что едет к своим родителям. Пришлось отпустить молодую женщину, тем более, что совместная жизнь была невыносимой. Как и почему – мы можем лишь догадываться и, перечитывая злые строки, посвященные Мильтоном в его памфлете «О разводе» капризным женщинам, – думать, что и его жена отличалась достаточным своенравием. Так или иначе, но жена уехала и не возвращалась к мужу в течение двух лет, пока дела ее отца не расстроились окончательно.
Не видно, чтобы Мильтон был особенно опечален этим обстоятельством. Всего один только раз потребовал он от жены вернуться к нему – и, когда та отказалась, заявил, что с этой поры он ее не знает. Он вернулся к прежней холостой жизни, с еще большим рвением стал рыться в своих фолиантах, приглушая занятиями голос чувственности, которой до 40 лет не давал ни малейшего простора. Больше, впрочем, ничего не оставалось делать. Разврат и распущенность были органически противны его натуре; он крепко держал себя в руках даже под «влюбленным» небом Италии, даже в юношеские годы; теперь у него было более сил бороться с собой. У него, гордого и мужественного человека, не нашлось ни одного упрека, он не снизошел ни до одной жалобы. Странное средство нашел он, чтобы утешить себя: он написал трактат о разводе – «Doctrine and discipline of Divorce» (1643).
Есть полная вероятность предполагать, что трактат этот был написан Мильтоном в течение медового месяца: немало, значит, было в нем горечи. Причина та, что молодая жена поэта отказалась быть женой на деле. Прибегать к насилию Мильтон счел унизительным для себя и ограничился тем, что весь свой гнев и все свое раздражение вылил в небольшом, но резком памфлете. Далеко не всякий поступил бы так на его месте, и я не знаю более характерного факта из его жизни. Кто в таком случае отказался бы от жалоб сначала, сцен и насилия впоследствии, тем более, что английские законы еще и теперь позволяют мужу обращаться с женой как с вещью? Но Мильтон не поддался искушению и поспешил обобщить свой частный случай. В памфлете он поднимает вопрос о разводе вообще и, минуя все постановления церкви, пытается доказать, что достаточной причиной к разводу может служить простое несогласие характеров.
С этой минуты Мильтон счел себя разведенным. Он не писал жене, не справлялся о ней, и, когда та через два года вернулась и бросилась перед ним на колени, он принял ее под свой кров с тем же сознанием собственного величия и превосходства, с каким отпустил ее от себя. Гордый и суровый, он всегда находил в себе силу быть выше обстоятельств, он не позволял им ни разу в течение всей жизни не только сломить его, но даже ввести в минутную слабость.
Раз не удалась семейная жизнь – что печалиться об этом: есть нечто высшее, есть общество, истина, Бог…
Позволяю себе обратить внимание еще на одну подробность рассказанного эпизода, хотя бы для того только, чтобы оправдать себя за вторжение в тайны семейного очага и даже супружеской спальни.
Для того чтобы получить санкцию на развод, Мильтон не обратился ни к друзьям, ни к обществу, ни к власти. Наперекор всякой традиции, он сам почел себя вполне компетентным судьей в этом деле. По его собственному заявлению, он «счел себя разведенным с той минуты, как жена отказалась вернуться к нему». На что же он опирался? На текст Священного Писания и на собственное мнение. Другой опоры он не искал, а дух времени подсказывал ему, что текста и разума совершенно достаточно даже для важнейших дел жизни человеческой. (Евгений Соловьев «Джон Мильтон. Его жизнь и литературная деятельность»)
Сообщение: 503
Зарегистрирован: 02.10.12
Откуда: Москва
Репутация:
9
Отправлено: 22.02.13 21:26. Заголовок: Брак в первую очеред..
Брак в первую очередь заключался ради материального процветания – или, по крайней мере, ради поддержания родового имущества. Доказательством тому служат правила наследования и усилия, которые предпринимались представителями всех сословий, лишь бы сохранить земельные владения и как-то компенсировать привилегии, передаваемые старшим, чтобы избежать борьбы за наследство и всяческого дробления. В Провансе, области, пропитанной римским правом, со средних веков известны весьма примечательные институты, контракты «братания» (Affrairamentum), которые позволяли привлекать к владению земли не только зятьев, но и совершенных чужаков, лишь бы сохранить единство домена. Эти контракты «братания» впоследствии исчезли, но забота о целостности надела осталась, правда, проявлялась она иначе. Без сомнения, такая забота о владении кажется оправданной в случае дворянства, по политическим или социальным соображениям , и в случае крестьянства, где нельзя было допустить, чтобы площадь пахотной земли сократилась больше определенного минимума.
Такое же значение придавалось поддержанию авторитета отца, настоящего «pater familas». Этьен Паскье по этому поводу много рассуждает в своих письмах. Например, он не приемлет браков детей без дозволения родителей, которые некоторые монахи осмеливаются одобрять: «Я не отважусь предположить, что, когда упрямой молодежью движет лишь одна безудержная страсть, Бог принимает в этом какое-либо участие…я хотел бы не вдаваясь в научные дискуссии по этому поводу, чтобы был написан хороший, надежный закон, по которому браки детей, не скрепленные благословением отцов и матерей, считались бы за ничто». Точно также не следовало выбирать себе занятие без отцовского совета – даже на религиозном поприще: «Дитя не может дать религиозные обеты, если у него нет согласия с отцом и матерью». Против выбора жизненного пути такого рода он тоже требует юридического решения: «Сеньор имеет право преследовать по суду своих крестьян даже на краю света. Разве нет у нас таких прав на собственных детей?».
Здесь Паскье снова защищает права обоих родителей, но в другом месте он говорит: «По закону природы жена должна склониться над своим мужем» - и главенствующее положение отца в этих областях, как и всех прочих, не вызывает у него сомнения, ведь это ясно следует из римского права. На самом деле, женщина становится главной фигурой в семье лишь тогда, когда вдовеет: такое часто случалось в эту эпоху бесконечных волнений и войн, а также благодаря разнице в возрасте. Юная вдова, рада она этому или нет, получает отцовскую власть; она наследует имущество своего супруга, ведет его дела, правит своими детьми со всем авторитетом ушедшего мужа. В этом вопросе французское право пошло дальше римского. Но очевидно, что подобный обычай установился из желания защитить наследственное владение в случае преждевременного ухода из жизни главы семьи. Точно тем же объясняется и ситуация, когда жена умирает во цвете лет, а ее бывший муж не женится снова, но безо всяких церемоний принимает на себя хозяйственные обязанности вместе со старшей дочерью. Эта практика позволяла обеспечить стабильность имущества.
Можно ли только подобными заботами о хозяйстве объяснить ту настойчивость, с которой авторы воспоминаний говорят о супружеской дружбе, какой ее любил описывать Монтень? «Удачный брак, если он вообще существует, отвергает любовь и всё ей сопутствующее; он старается возместить ее дружбой. Это – не что иное, как приятное совместное проживание в течение всей жизни, полное устойчивости, доверия и бесконечного множества весьма осязательных взаимных услуг и обязанностей». Удачный брак, «если он вообще существует»: Монтень достаточно скептичен в этом отношении и, говоря в другой главе о дружбе, уверяет, что женщина не способна к постоянству в такого рода отношениях. На самом деле, от брака никто, кажется, не ожидал большего, нежели того, чтобы жена была «мудрой, вежливой и упрямой в своей верности», как говорил Антуан Эрое и зависела во всем от мужа.
«…В наше время больше не найдется Сократа, способного выдержать скверный нрав Ксантиппы; и из сотни мужчин едва ли наберется два, которые терпеливо сносят капризы своих жен. Это несовпадение характеров является источником столь многих дурных браков, разлук, разводов, отравлений и убийств, которые превращают в страстотерпцев при жизни тех несчастных, которые неудачно женились и которым явно уготованы адовы муки на том свете». При этом законную жену не только держали вне активной жизни и заключали в тесные рамки домашнего хозяйства, с ней и обращались, как будто с одной из служанок. Это доходило до такой степени, что даже Паскье советовал время от времени исполнять тот или иной каприз супруги, чтобы она не думала, что ее действительно низвели до их уровня. Она, кроме того, была подругой, а не любовницей, хозяйкой, но не любимой, если верить словам Лютера, которые были истинны для всей Европы: «Можно любить девушку, это да. Но свою законную жену, ах!».
Из книги Р.Мандру "Франция раннего Нового времени, 1500-1640: Эссе по исторической психологии"
Мимолетные увлечения не воспринимались как свидетельство супружеской измены. Антуан Эрое, описывая платоническую любовь в «Parfaite Amye» («Совершенная любовь»), говорит об идеализированной дружбе, которая проходит как божественное дуновение, и простодушно объявляет:
Or s'il advient quelquefois en la vie Que l'ame étant en tel état ravie, Les corps voisins comme morts délaissés D'amour et non d'autre chose presses, Sans y penser se mettent à leur aise Que la main touche et que la bouche baise, Cela n'est pas pour déshonneur compte; C'est un instinct de naïve bonte...
Ведь в жизни случается иногда, Что душа пребывает в таком восторге, А тела, оказавшись рядом, словно в жертву Отданы одной только любви, И без мыслей действуют сами по себе, И рука касается, а уста целуют, И это не считается за бесчестье, А лишь порыв наивной доброты…
И добавляет:
…Pris le plaisir, plus ne les en souvient. …Насладится, и больше об этом не вспоминает.
Из книги Р.Мандру "Франция раннего Нового времени, 1500-1640: Эссе по исторической психологии"
Автор книги исследует двойную эволюцию детства в европейском сознании от раннего Средневековья до XIX века. С одной стороны, это эволюция представлений о детстве как особом периоде жизни, постепенное усложнение его периодизации (младенец - ребенок - подросток - юноша). С другой стороны, параллельная эволюция европейской организации образования, от церковной школы и обучения "в людях" к становлению системы начального и среднего образования, соперничающей с семьей в качестве главнейшего института социализации ребенка. Монография написана с привлечением богатого иконографического материала и представляет интерес не только для историков, но и для искусствоведов, культурологов, психологов, социологов и педагогов.
Отправлено: 17.01.14 21:08. Заголовок: Портрет сэра Фрэнсис..
Портрет сэра Фрэнсиса Оттли и его семьи.
Картина датируется 1638 годом. Сэр Фрэнсис был ведущим роялистом в Шрусбери. Это было спокойное время в стране. Позже, его сын сражался в армии короля в звании капитана. Картина висела в Питчфорд Холле с 1638 по 1992 годы, затем перенесена в музей Шрусбери.
1567 à 1675 : cent neuf années pour écrire à quatre plumes les cinq cents pages du Livre de mes Anciens grand pères. Du sergent royal Jehan à son arrière-petit-fils Charles l'avocat, en passant par le notaire Julian et l'avocat Julien, c'est plus d'un siècle de vie d'une famille de la magistrature mancelle qui s'offre en lecture dans ce manuscrit. L'édition présentée ici, éclairée par les édits, les libelles, les actes notariés et les registres capitulaires, municipaux et paroissiaux des xvie et xviie siècles, tente de tirer le Livre des Bodreau de la léthargie des archives. Du tout premier succès scolaire au collège de Saint-Benoît à l'obtention des diplômes de droit in utroque à Bourges, de la réception au présidial manceau à la parution des Coustumes du païs et comté du Maine, se découvre le parcours éducatif des fils Bodreau. Les réseaux d'amitié clientélistes tissés au fil des générations et les unions matrimoniales réfléchies forgent les liens solidaires et indissolubles qui permettent le chemin ascensionnel de ces officiers royaux. Issus d'une famille de marchands ruraux, ils accèdent en un siècle à l'élite de la magistrature d'une capitale de province. Dans le partage du quotidien, non épargné par la violence de la nature et des hommes qui menace l'existence même de la famille Bodreau, se révèle la force de l'individu au coeur de son groupe social. Et du chaos des luttes religieuses sous Charles IX à l'organisation de l'État sous Louis XIV, c'est aussi l'histoire mancelle du Grand Siècle qui se lit dans l'écriture particulière des quatre chroniqueurs. Manuscrit apparenté à quelques livres de famille d'hommes de loi français du xviie siècle, le Livre de mes Anciens grand pères apporte l'originalité de la longétivité de sa rédaction et la richesse de la clarté de son écriture. Aucun livre de raison manceau n'offre un regard aussi complet sur ce temps et le Livre des Bodreau constitue l'un des joyaux du patrimoine manceau.
Читать здесь. Основой книги послужил семейный дневник, старательно заполнявшийся несколькими поколениями семьи Бодро из Мена с 1567 по 1675 годы, откуда читатель черпает ценнейшие сведения из первых уст о том, как воспитывали детей, давали им образование, сватались и женились, завещали имущество и умирали и так далее, и тому подобное.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 10
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
<\/u><\/a> 
- участник сейчас на форуме