|
Отправлено: 08.02.10 14:26. Заголовок: В мае 1631 г., перед..
В мае 1631 г., перед возведением своих наследственных владений в ранг герцогства-пэрства, Ришелье получил разрешение на строительство окруженного стенами города, примыкающего к его замку. Там ежегодно должны были проводиться четыре ярмарки, как в уже хорошо обустроенном аналогичном городке Ниор, а жители получали освобождение от всех налогов, пока не будут построены первые сто домов. Присоединение нового городка к перестроенному замку было, конечно, самым демонстративным из шикарных жестов, но нечто подобное уже делали Сюлли в Анришмоне и Генрих IV на Пляс-Рояль.
Как и они, Ришелье не смог найти необходимых наличных средств и финансировал свою затею путем предварительной продажи строительных участков. Лемерсье разработал проект города, но поскольку жители четырнадцати домов, предусмотренных планом для каждой из сторон обсаженной деревьями главной улицы должны были сами строить свои дома по унифицированным чертежам, Ришелье стоило больших трудов найти их. 30 июля 1633 г. Сурди сообщал, что на главной улице все еще не хватает пяти домов. Те, кто переселились сюда, хотели угодить Ришелье главным образом из соображений собственной выгоды, и большинство жителей покинуло это место после смерти кардинала.
Чтобы добавить блеска своему городу, Ришелье даже устроит в нем ситценабивную фабрику, а 20 сентября 1640 г. получит разрешительные грамоты на создание академии, названной им «королевским коллежем», для представителей французской и зарубежной аристократии, с преподаванием латыни, греческого и французского права, а также военных наук, «подобающих лицам благородного происхождения». Он также построил больницу и церковь, укомплектованную четырьмя священниками из нового миссионерского ордена, недавно основанного «месье Венсаном» — св. Винсентом де Полем.
Возведение такого ансамбля в центре сельского Пуату — весьма многозначное заявление, смысл которого легко либо преувеличить, либо истолковать превратно. В этом стремлении явно присутствовало сыновнее почтение — Ришелье хотел завершить начатое отцом дело, — а небывалая грандиозность проекта должна была отразить его собственное положение в обществе. Но довольно щедрые ассигнования на церковную утварь и медицинское оборудование свидетельствуют о серьезном отношении Ришелье к религии и о его несомненном, но, к сожалению, слишком редко проявлявшемся чувстве социальной ответственности. Идея академии, напоминающей академию Плювинеля, но предназначенной для европейских аристократов и потенциальных правителей, хорошо отражает элитарность аристократического мировоззрения вкупе с серьезным интересом к интеллектуальному строительству, который нужно рассматривать в более широком контексте его позднейших проектов такого рода.
К 1631 г. Ришелье купил с десяток разнообразных соседних владений, чтобы поднять статус первоначальной сеньории. К июлю 1633 г. Сурди уже мог сообщить Ришелье, что герцогство теперь способно приносить 55 000 ливров дохода ежегодно, и в этом же году Ришелье отложил 60 000 ливров на строительные работы. Когда Гастон Орлеанский, собиравшийся начать строительство в Блуа по проекту Мансара, посетил новый замок в 1635 г., Леон Бутийе сообщил кардиналу в письме от 28 мая, что, когда все завершится, у него будет самая великолепная резиденция в Европе, за исключением разве что Фонтенбло. В 1663 г. Лафонтен напишет, что замыслы Ришелье, касающиеся его дворца и города, достойны человека, занимающего в истории место большее, нежели тридцать пап, вместе взятые. К несчастью, от этого грандиозного строительства не сохранилось почти ничего. Парк был раздроблен на участки, когда семья уже не могла позволить себе его содержание, а сам дворец в конечном итоге был куплен в 1835 г., для того чтобы разрушить его и распродать на строительный материал.
Больница активно использовалась; сам город был в основном населен многочисленной прислугой, приписанной либо к главному дому, либо к особнякам на центральной улице. Эти дома могли себе позволить только процветающие торговцы, управляющие, финансисты, судейские чины, государственные служащие, никто из которых, похоже, не считал своего дома в Ришелье основным жилищем. Новый населенный пункт был задуман как чисто городской, а постоянная жизнь в провинции имела смысл, если к дому прилагалась земля и фермерское хозяйство.
В конце декабря 1636 г. епископ Альби должен был доставить две картины Пуссена для «королевских покоев» в замке, где уже имелись два полотна Мантеньи, вставленные в деревянные рамы. Как и в самых великолепных дворцах того времени - Лувре и Люксембургском - и некоторых замках Луары, здесь появится картинная галерея. Коллекция включала в себя картины Ван Дейка, Рубенса, Дюрера, Караваджо и Перуджино, а также ряд других, в то время приписываемых Рафаэлю и Тициану. Галерея начиналась и заканчивалась конными портретами — Людовика XIII и Ришелье.
Нам известно очень мало о художнике Никола Прево, но в галерее Ришелье было двадцать его полотен, из которых двенадцать работ, посвященных деяниям Людовика XIII, сейчас находятся в Версале. В оформлении замка также было отдано должное королеве, Марии Медичи и Гастону, оно содержало множество мраморных или бронзовых бюстов, скульптур и медальонов, приобретенных для Ришелье его агентами в Италии. В прихожей его личных апартаментов висели портреты матери кардинала, его отца и деда, а в его комнате находилась копия творения Микеланджело, подаренная ему Монморанси.
После трехдневного пребывания в своем поместье в 1632 г. кардинал никогда больше не приезжал в Ришелье, хотя и подумывал об этом — в преддверии праздника Всех Святых в 1640 г. и еще раз по возвращении из Перпиньяна в 1642 г., когда его доктор решил, что для здоровья было бы полезно отправиться в Бурбон «на воды». Обери передает слова кардинала о том, что будь Ришелье всего в десяти лигах от его города, у него не возникло бы ни малейшего искушения отправиться туда, если бы дела короля призывали его в другое место. Тем не менее он демонстрировал то же поразительное внимание к деталям, планируя расположение, строительство и украшение дворца и города Ришелье, что и во всем, что он делал — начиная с четкого и подробного определения мер, необходимых для развертывания и обеспечения войск под Ла-Рошелью, до точных указаний, откуда и куда направляться небольшим войсковым группам и лошадям, чтобы равномерно распределиться между тремя командующими армий во время Мантуанского похода. Нам известно, что в 1633 г. папские власти позволили погрузить шестьдесят статуй и столько же бюстов, две мраморные головы и пять ваз на пустые галеры, возвращавшиеся из Чивита-Веккья в Марсель, откуда они должны были быть отправлены в Ришелье. Кардиналу было сообщено о поломке двух предметов. В 1639 г. в Риме ему приобрели «пятьдесят или шестьдесят» статуй, предназначенных для Ришелье. Он так никогда и не смог их увидеть.
Как в ноябре 1616 г., всего за одиннадцать дней до своего вхождения в Королевский совет, он не смог отслужить заупокойную службу по матери, поскольку его внимание было всецело поглощено сложными интригами, связанными с выходом на широкую политическую арену, так и бросающие вызов его интеллекту захватывающие хитросплетения дипломатического фона Тридцатилетней войны не оставляли ему времени для посещения своего грандиозного дворца. Он, однако, без особых усилий смог одолеть трудности с водоснабжением парка, возникшие после того, как был неверно рассчитан перепад высот и ему на выбор отправили три разных черновых варианта плана. Кардинал держал под своим контролем даже решения, принимаемые по поводу высоты, количества и размещения молодых деревьев, высаживаемых в парке, и о ширине вязовой аллеи, ведущей к дому.
Внимание Ришелье к деталям, несомненно, было следствием энергичности и глубины его натуры. Когда он в один и тот же день в 1634 г. выдавал замуж трех своих кузин, он потрудился лично заказать три зонтика — красный, фиолетовый и синий — из самого красивого и легкого шелка, какой только можно было найти в Генуе. Их следовало украсить золотым кружевом. Предположительно, они были заказаны через государственного секретаря по иностранным делам, графа де Шавиньи, и французского посла в Генуе, но внимание к мелочам подобных приготовлений свидетельствует не только о значении, которое Ришелье придавал обычным семейным мероприятиям, но также о необыкновенной силе его разума, постоянно поглощенного делами большой политики. То, что он тратил часть своих интеллектуальных сил на улаживание мелких семейных дел, давало ему необходимый отдых и чувство глубокого удовлетворения.
Дворец был оформлен не в его стиле. Художник Прево был протеже епископа Альби, и его работы не считались шедеврами. Но главным в замысле самого дома, города и герцогства в целом было не эстетическое совершенство и даже не символическое выражение политического могущества, а отражение личного величия, к чему примешивалась, пожалуй, еще любовь к самостоятельному созданию планов. Замысел выдавал желание Ришелье возвеличить семью, из которой он вышел и чье будущее общественное положение пытался обеспечить, но это не означает, что он стремился попасть в число грандов, чьи семьи когда-то проявили военную доблесть на службе у монарха и получили за это право участвовать в управлении страной. В большей степени это было заявлением о том, что старой политической системе, при которой политическая власть зависела от наследственности, приходит конец.
Личное величие — не относящееся к сфере нравственности качество, которое в XVII в. называли «добродетелью», — больше не зависело исключительно от происхождения или от выдающихся военных заслуг. Ни в каком отношении Ришелье не стремился соперничать с грандами, которых он рассматривал преимущественно как пережиток времен, когда священный характер власти помазанного короля воспринимался с меньшей серьезностью, чем воспринимал его он. В своем поместье он благоволил архитектурным изыскам в основном для того, чтобы продемонстрировать свое личное положение, но в то же время он подарил новое здание Сорбонне и вместе с королем принял участие в строительстве церкви для иезуитов. Его самое великолепное детище, Пале-Кардиналь, было оставлено им в знак благодарности Людовику XIII.
Любая попытка истолковать принятое кардиналом около 1631 г. решение о превращении скромного семейного замка в непомерно величественный дворец с парком и создание нового города приводит к выводу о том, что Ришелье получал большое удовлетворение от практической деятельности, педантично преодолевая огромные организационные трудности. Эта способность отражала поразительную быстроту и широкий размах его мышления и не оставляла места ни сентиментальности, ни юмору. Одержимость деталями сквозит во всем множестве томов его опубликованных писем.
|
- участник сейчас на форуме