Сообщение: 625
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
4
Отправлено: 11.12.08 19:20. Заголовок: Генрих II (биография и портреты)
Генрих II (, 31 марта 1519, дворец Сен-Жермен — 10 июля 1559, Турнельский отель, Париж) — король Франции с 31 марта 1547, второй сын Франциска I от брака с Клод, дочерью Людовика XII, из Ангулемской линии династии Валуа.
До вступления на престол
Генрих был средним из трёх сыновей короля Франциска I и, таким образом, не являлся наследником трона. Временем, которое определило формирование его характера, были приблизительно пять лет, проведённых вместе со старшим братом в Испании в качестве заложника, чтобы сделать возможным возвращение во Францию отца, попавшего в императорский плен после сражения при Павии (1525).
Большую часть этого времени - до заключения и осуществления мира в Камбре - оба королевски
Отправлено: 28.02.09 16:10. Заголовок: Письмо кардинала дю ..
Письмо кардинала дю Белле к Генриху II
Рим, 10 ноября 1547 г.
Государь, я получил письмо, которое вам угодно было отправить мне 24-го [числа] прошлого [месяца], и весьма возрадовался тому, что сообщения, полученные вами от меня, пока я был в пути, были вам приятны. По правде говоря, я не ожидал меньшего от вашей доброты и [знал], что вы признаете мое рвение; поэтому, если бы я слишком далеко зашел в своих сообщениях, вы приписали бы вину скорее моему горячему стремлению содействовать процветанию ваших дел, чем отсутствию скромности или разума. Из имеющейся в вашем упомянутом письме приписки (а она составлена в выражениях, сходных с теми, что мне написал в своей записке господин президент Бертран) я, кажется, могу вывести (а может быть, боязнь ошибиться внушает мне эту мысль), что мои письма от 6-го [числа] внушили вам некоторое подозрение, что в рассуждениях, высказанных по поводу текущих дел, я слишком далеко зашел насчет возможности открытия военных действий. По этому поводу, государь, я сейчас даю объяснения упомянутому президенту в письме, каковое ему пишу, дабы он при случае постарался оправдать меня в ваших глазах. Вам же я скажу только то, что, действительно, когда я наспех писал вам, я был твердо уверен, что вы постановили и решили начать в здешних краях диверсионные военные действия, если бы император захотел [неожиданно] обрушить войну на вас, и основывал я свое мнение, государь, на доверительно сделанном мне г. де Жье сообщении, что, [действуя] от вашего имени, он получил согласие папы на оборонительный союз, каковой союз я тогда истолковал (видя положение вещей), как делаю и посейчас (не знаю, не ошибаюсь ли?), как решительный шаг к развязыванию наступательной войны, и мне казалось (хотя у меня и не было столько самомнения, чтобы высказать или написать вам мои соображения, раз их у меня не требовали), что в этом случае у вас будет большое преимущество, ибо, начав первым и победив здесь вашего врага, вы его ввергнете в крайнее смятение и в расходы в том самом месте, откуда обычно он черпает силу для войны, или, по меньшей мере, тесня его с моря и с суши, заставите его использовать не только то, что он обычно отсюда получает, по и часть имеющегося у него в других местах; в этом вам благоприятствуют нынешние обстоятельства, которые, однако, могут быть недолговечными, как это вы лучше знаете от других. Не то, чтобы я хотел этим сказать, что вы должны либо переходить к действиям, либо отказаться от них, ибо я не хочу задирать нос так высоко, как не хотел бы (если бы мог выбирать) и в случае вашего перехода к ним продолжать рассуждения, в каковые я пустился в моем упомянутом письме, даже если бы нашлись более веские доводы (а в данное время я ими располагаю), ибо, как вы могли видеть, я не выдавал их за свои собственные, по лишь за исходящие от того, кто мне их излагал. Кроме того, по правде говоря, в случае, если бы вы, как сказано, перешли к действиям, есть много способов гораздо более выгодных для вас, чем способ, [предложенный] в упомянутом рассуждении; и я воздаю хвалу богу за то, что сейчас в этом отношении Фарнезе охладил свой пыл, в чем его нелегко было убедить, ибо еще накануне [отправки] моих последних писем к господину коннетаблю от 28-го [числа] прошлого [месяца], он был привержен [к этим планам] больше, чем когда-либо. Многие средства, государь, в конце концов укротили его, чему, между прочим, весьма послужили доводы, которые нашему святому отцу удачно преподнес Театино (каковой Театино большой искусник), а также доводы, которые Мафео привел [кардиналу] Фарнезе, причем первый исходил из здравого смысла и ваших [интересов], а другой — из интересов своих и императора, опасаясь, по причине своей приверженности [к последнему], как бы эта прихоть Фарнезе не поставила императора в слишком трудное положение, причем он понимал лишь одну сторону этого фарса, ибо если бы он понимал его полностью, то не зашел бы, я думаю, так далеко. Должен сказать, что средства, каковые так искусно использовал господин кардинал де Гиз, также принесли должный результат и нанесли сильный удар; как бы там ни было, я считаю что вы очень выиграли от того, что упомянутый Фарнезе не только сдался, но и позволил повести себя в том направлении, в каком повел его упомянутый монсеньер кардинал, о чем он вам сообщает более полно. Ибо теперь, если вы захотите приступить к делу, вам останется только решить, хотите ли вы проводить его сами от своего имени или от имени лица, полностью вам преданного, и теперь вам нет надобности иметь дело с третьим [лицом], да еще таким, что без него ничего нельзя будет сделать. Итак, государь, вы можете сами целиком решать этот вопрос; что же касается меня, можете быть уверены, что, будь у меня в руках золотое яблоко, я не отдал бы его никому другому, а только вам и [при этом] в вашем собственном лице. Не смею, однако, умолчать перед вами о том, что как я всегда считал и продолжаю считать сейчас (в особенности потому, что благодаря вашим письмам я осмелел до того, что высказываю вам мои соображения), если посмотреть с другой точки зрения, то и венецианцы и прочие предпочли бы, без сомнения, не вас, а преданное вам и поддержанное вами лицо, и это по причине опасений, питаемых ими в отношении величия вашей короны. Что касается желания подданных, то, я полагаю, вы знаете, что именно там говорили об этом [люди], являющиеся вашими собственными слугами, и что говорят еще и сейчас, и знаете обычное желание подданных лицезреть лучше своего господина, чем губернатора. Лица, являющиеся главными из здешних изгнанников, в чьих руках находятся известные вам дела, а именно приор Барийский и Чезаре Морнулло, еще и теперь говорят мне такие речи, вплоть до того, что входят в частности и осведомляются у меня о качествах господина [герцога] Омальского, таковы ли они, как их изображает молва, и схожи ли они с качествами, каковые они видят здесь в господине кардинале [Гизе], его брате. Не могу я, государь, надивиться и на то, что кардинал Сармонетто за последние дни дважды по собственному побуждению заговаривал со мной об этом и излагал мнение вышеназванных [лиц], но совсем в обратном духе, чем то, что они мне говорили. Не знаю, что побудило его сказать мне об этом и, еще меньше, почему он обратился ко мне по этому поводу, ибо ни с ним, ни с кем другим я об этом не заговаривал ни прямо, ни косвенно, и, с тех пор как я здесь, всех, кто хотел говорить со мной об этом, я направлял (до приезда г. де Гиза) к г. де Жье, как к человеку, полностью ведающему вашими делами, и к упомянутому монсеньеру де Гизу, с тех пор как он здесь; никогда я не соглашался видеть и выслушивать ни вышеупомянутых [лиц], ни других, несмотря на их настойчивые попытки поговорить со мной о ваших делах, как бы они ни убеждали меня (неоднократно они даже ссылались на мой служебный долг в отношении вас), за исключением того раза, когда недавно монсеньер де Гиз сказал мне, что откладывать больше нельзя, ибо они заклинали меня именем вашей службы, чтобы я не отказал им в разговоре. Я говорю вам об этом, государь, из боязни, чтобы вы не подумали на основании вышеизложенного, что я уж слишком в это вмешиваюсь, в чем, как вы знаете, в былое время, еще при жизни покойного короля, меня упрекали мои любезнейшие друзья, когда не могли сказать ничего другого. В этом отношении, государь, нижайше умоляю вас считать, что я никогда не преступлю ни на волосок приказаний, отданных мне вами или лицами, вами наделенными властью, и меня найдут в последний день года там, где меня поставили в первый день, если вы или кто-либо от вашего имени не снимет меня оттуда. Да будет вам угодно знать, государь, что по причине неустойчивости [суждений] упомянутого Сармонетто, который возрастом незрел, хоть и изъявляет по отношению к вам добрую волю (поэтому в разговоре с ним я не подал вида, что что-либо знаю), я нашел способ заставить вышеназванных [лиц] повторить мало-помалу основные, изложенные ими мне пункты в присутствии герцога да Сомма — человека, которого они почитают и, как я вижу, несомненно высоко ценят. После того как они и другие мне всё предложили, я отослал их для принятия решений и получения ответа к упомянутому сеньору кардиналу де Гизу, поскольку он занимает при вас такой пост, подобно тому, как до его прибытия я, как сказано, поступал в отношении г. де Жье и, как мне кажется, не мог поступить лучше. Умоляю вас простить меня, если, ввязавшись в это дело, я все время, что здесь нахожусь, надоедаю вам по этому поводу; [делаю так] из желания, чтобы вы соблаговолили (в случае если бы путь, по которому я иду, не соответствовал вашим намерениям, или то немногое, что я делаю, показалось бы вам излишним) оказать мне счастье и дать мне о том знать, ибо из всех лошадей вашей конюшни вы никогда не найдете другой, которую (не укрывая ее пороков) вы могли бы лучше, чем меня, направлять по вашей воле, а я (в добавление к вышесказанному и в согласии с вашим выражением из упомянутой выше депеши) не буду досадовать, находясь то ли в этом месте, то ли в другом, как и вы не будете досадовать, где бы я ни был, и везде я буду доволен и счастлив, если вы не сочтете меня бесполезным для вашей службы, как в конце вашего письма вы изволите заверять меня. Конец моего [письма], государь, состоит в том, что я молю бога, да дарует он вам в полном благополучии хорошую и долгую жизнь.
Из Рима, 10-го дня ноября.
Собственноручная подпись: Ваш нижайший и покорнейший слуга и подданный Ж. кардинал дю Белле.
Венецианский посол Лоренцо Контарини в конце своего трехлетнего пребывания во Франции набросал портреты важнейших персон двора, (1551 год):
«Генрих II, -- писал он, -- которому сейчас 32 года и восемь или девять месяцев, -- высок ростом и в меру толст, а волосом черен. У него красивый лоб, живые черные глаза, крупный нос, рот ничем не примечательный и борода клинышком длиной не более двух пальцев. Купно сие являет собою весьма представительный облик и дышит спокойным величием. Сложения он могучего, а потому - большой любитель телесных упражнений [...]. Короля отличает столь явная природная доброта, что и сем отношении с ним невозможно сравнить ни одного принца, даже если поискать такового во временах крайне отдаленных. Король жаждет добра, много над ним трудится и никому не отказывает в аудиенции. Во время трапезы ему постоянно рассказывают о личных делах, государь же выслушивает всех и на все отвечает самым куртуазным манером. Никто не видит его во гневе, разве что иногда во время охоты, когда приключится нечто досадное, да и то король не употребляет грубых слов. А потому можно сказать, что благодаря своему характеру он и впрямь очень любим (...].
Отличается он и определенной воздержанностью, ибо в том, что касаемо до наслаждений плоти, коли мы сравним нынешнего монарха с покойным его отцом или некоторыми другими ныне усопшими владыками, то с твердостию заявим, что Генрих II весьма целомудрен и вдобавок обставляет сноп дела так, чтобы никто не мог болтать лишнего, - достоинство, коим никак не отличался король Франциск. Впрочем, и двор, который был тогда одним из самых беспутных, ныне довольно-таки благопристоен (...].
Его Величество ест и пьет очень умеренно... Ещё он слывет гораздо менее щедрым и блестящим монархом, чем был его отец, возможно сие проистекает оттого, что Генрих II дарует многое немногим. Так единым махом он предоставил герцогине де Валентинуа право надзора над всеми должностями королевства, получаемыми от нового короля за определенную плату, благодаря чему она извлекла 100 тысяч экю прибыли, а то и больше. Также и месье де Гизу, коннетаблю и маршалу де Сент-Андре король отписал две церковные десятины, приносящие 800 тысяч франков [...].
Его Величество жаждет расширить свои земли... Надо сказать, что многочисленность потомства порождаем честолюбивые мечты о новых завоеваниях, дабы каждому оставить великий удел, не урезав владений Короны, в противном случае при обычном порядке наследования сии вельможи стали бы довольно бедными сеньорами (...).
Не пренебрегает король и религиозным долгом, ежедневно посещает мессу, в праздники присутствует на вечерней службе и в определенное время года участвует в процессиях, и каждый из основных праздников приносит пожертвования, всякий раз с бесконечным зернением и преданностью прикасаясь к бесчисленным больным, страдающим золотухой, которые уверяют, будто одно прикосновение короли дарует им исцеление (...). Король обладает природным умом и обширной памятью. Он прекрасно говорит по-французски, по-итальянски и по-испански, однако не слишком великий грамотей и разве что умеет читать и писать [...].
Король-отец при жизни не очень его любил и не только не приобщал к тонкостям управления государством, но и в тайный совет не приглашал, так что четыре года назад Генрих II получил трон, с позволения сказать, не имея никакого надлежащего понятия о том, как управлять столь обширным королевством. А потому король полностью доверился коннетаблю, который и делал, и делает все. Коннетабль, вне всяких сомнений, для того чтобы удержаться на подобной высоте, старается не давать королю повода чрезмерно вникать в дела управления, паче того, обращается с ним в столь своеобразной манере, что в результате монарх не слишком уверен в своих способностях. А потому доселе в обычае (коннетабль установил его сра-чтобы послы, желающие побеседовать с королем, прежде шли к его министру и объясняли бы, с какой целью просят аудиенции. После чего оный коннетабль отправляется к Его Величеству, излагает тему беседы и подсказывает что надобно отвечать. Министру явно желательно таким образом держать короля как бы под опекою, чего ради он побуждает монарха к постоянным телесным экзерсисам, уверяя, будто сие помешает ему не в меру растолстеть, чего король сильно опасается. Тем не менее видно, как день ото дня Генрих II все более стремится действовать по собственному почину".
И более позднее свидетельство другого посла, Джованни Капелло, преемника Лоренцо Контарини с 1551 по 1554 год, дает нам совпадающие сведения:
«Что до распорядка дня Его Величества, то он как нельзя более разумен: король совершает лишь полезные и благородные дела. Летом он встает на заре, а зимой - как только рассветёт. День он начинает с набожной молитвы, потом отправляется на тайный совет, именуемый «узким», куда входят г-н коннетабль, монсеньор де Гиз, месье Вандом и великий маршал. Там обсуждаются вопросы войны и мира, вооружения, войск, довольствия словом, всё, что имеет касательство к управлению королевством. С совета король идёт слушать мессу, после чего обедает, однако без особого аппетита: кажется, он целиком погружён в свои мысли.
После обеда заседает менее тайный совет, на котором король присутствует довольно редко, но поименованные выше советники пребывают там в полном составе, и здесь речь идет о законах, правосудии, а также иных подобных делах. А король предается изучению литературы, ибо прекрасно знает, что для принца оная может оказаться полезнее и почетнее любой другой вещи в мире. Потом король садится на лошадь как для того, чтобы освежить голову, так и ради тренировки телесной. Он любит охоту, особенно погоню за оленем, и выезжает на нее два раза и неделю. Все развлечения Его Величества весьма благопристойны, разве что, предаваясь запретным удовольствиям, он умеет весьма ловко скрываться.
Королю 36 лет. Ростом он высок и хорошо сложен, лицом красив и приятен, цвет кожи имеет несколько смугловатый. Манеры ею весьма любезны. Государь мягок и куртуазен в обращении и благоволит беседовать с любым человеком, пусть самого скромного звания».
Дополняя рапорт своего дяди, племянник посла оставил в письме и другое, очень ценное свидетельство:
«Нас проводили в зал, где Его Величество имеет обыкновение вкушать трапезу во дворце, называемом Лувр и стоящем над Сеной. Его Величество стоял у окна, облаченный в богатый камзол из черного узорчатого шелка, отделанного бархатом и прекраснейшими украшениями. Поверх него — белая кожаная перевязь с вышитыми на ней золотыми полумесяцами, перекрещенными таким образом, чтобы походить на двойную букву "D", с которой начинается имя герцогини де Валентинуа. А в сплетении сих букв проглядывает и заглавная "Н"," первая буква имени Его Величества - - весьма откровенный намек на чувства, испытываемые королем к этой даме, ибо как два полумесяца пребывают в тесном объятии и скреплены перекладинами двух "D", так и души обоих любовников нерасторжимо связаны взаимной привязанностью. Швейцарцы и королевская стража одеты в одинаковые ливреи с серебряным полумесяцем на груди и на спине, над которым вышит девиз "Donec totum impleat orbem".
Король любил красоваться в спортивных состязаниях на глазах у своей дамы. Послушаем, как племянник посла рассказывает о партии в мяч, разыграннои королем 12 ноября:
«Он был с ног до головы оплачен в белое, начиная с белых сапожек и кончая соломенной шляпой, впрочем, весьма красивой. Играл он в одном колете, без камзола. Его Величество отличается прекрасным ростом. Возможно, он немного тяжеловат, но и общем хорошо сложен. Наблюдая за ним во время игры, трудно вообразить, что это король, ибо он не требует соблюдения каких-либо церемоний и этикета по отношению к своей особе, разве что. когда ему надо пройти под веревкой, последнюю приподнимают, да использует по одному мячу на ракетку. В остальном никто не догадался бы, что это играет король. Обсуждаются даже его ошибки, и я не раз видел, как Его Величество признавали неправым. Прийти смотреть игру может любой. В тот день месье де Гиз, уж не знаю каким образом, упустил мяч, и тот попав в лицо, рассек ему губу. Означенный месье де Гиз тотчас удалился в свои апартаменты, и Его Величество прекратил игру. Всё это не имело никаких последствии".
Сообщение: 3827
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
21
Отправлено: 11.02.10 22:28. Заголовок: В 1558 году Джованни..
В 1558 году Джованни Соранцо, за три года до того сменивший на посту посла Джованни Капелло, подводил итог порученной ему миссии. Франция тех времен — процветающая страна, богатая благодаря сбалансированной внешней торговле, в которой экспорт и импорт давали по полтора миллиона золотых экю в год. Жители королевства этим весьма гордились. Послушаем описание посла:
«Французы, как правило, обидчивы, горды и нетерпеливы, что видно во время войн, когда после первого порыва они внезапно застывают чуть ли не в полном бездействии. Люди сии куда щедрее за границею, нежели у себя дома. Когда пообвыкнешь приноравливаться к их настроениям, то обычно находишь неизменно вежливыми. Поелику возможно они неприятностей избегают. Главное же свойство французов - - обыкновение крайне мало думать. А потому часто принимаются скоропалительные решения, и сие приводит к тому, что, едва успев закончить какое-нибудь предприятие, они понимают, какую допустили оплошность, и раскаиваются, однако мощь государства столь велика, что дозволяет всякого рода ошибки...»
В том же 1558 году, одиннадцатом году его правления, Генриху II исполнилось 39 лет.
«Король высок ростом, весьма хорошо сложен и приспособлен для всяческих утомительных упражнений. Он отличается крепким здоровьем и не страдает никакими болезнями, не считая мигрени, которую пытается побороть с помощью пилюль. Король смугл и темноволос, но по всей шевелюре уже пробивается седина. Мускулатура его на диво развита, но, коли не поостережется, постоянно занимаясь физическими экзерсисами и не ограничивая себя в еде, очень скоро станет тучным. Черты продолговатого лица несколько грубы, глаза -- маленькие и светлые. Обликом слегка меланхоличен, ибо король и впрямь таков от природы, однако он также проникнут величием и добро-желательностию. Во всем, что касаемо еды, питья и сна, он крайне сдержан, ест и пьет очень мало. Распорядок дня государя всегда одинаков: он рано встает. собирает узкий круг советников и заседает с ними в течение двух часов, потом присутствует на богослужении и публично завтракает. Затем еще два часа дает аудиенции. Именно в это время он принимает послов. Помимо французского говорит по-испански и по-итальянски. После аудиенции король с небольшой свитой удаляется апартаменты мадам де Валентинуа, где проводит около часу, а далее играет в пель-мель или посвящает время иным упражнениям. После обеда на публике король идёт к королеве, где собирается большая часть придворных и дам, и с удовольствием беседует с ними более часу [...].
Король предпочитает содатскую компанию обществу утончённых мыслителей. Он любит войну и охоту, по большей части - на оленя, и выезжает на неё два-три раза неделю. Любит он также музыку и охотно внимает её при пробуждении и отходя ко сну. Король не склонен ни к строительству, ни к коллекционированию драгоценностей или ковров. Однако ходят слухи, что, когда все войны закончатся, он выстроит большой дворец".
Дипломат продолжает галерею портретов:
«У королевы Екатерины не в меру широкое лицо, но пропорциональная фигура. Она весьма щедра, многим покровительствует, и особенно итальянцам. Все ее любят, а она более всего любит короля: думает лишь о том. чтобы оставаться подле него, и ради этого готова превозмогать любую усталость. Король разделяет с королевой все почести, но также доверяет ей тайны, особенно после того, как коннетабль угодил в полон, и не пренебрегает советами супруги. То, что королева подарила государю десять детей, в немалой степени объясняет подобную привязанность».
В этот трудный период Диана обладала огромным влиянием на короля, значительно большим, чем влияние герцога Гиза или кардинала Лотарингского.
«Мадам де Валентинуа, подобно им, пользуется благорасположением Его Величества. Ей шестьдесят лет. Мадам давно овдовела, а некогда была супругой великого сенешаля Нормандии. Герцогиней же стала по воле Его Величества в самом начале царствования. Эта дама была изумительно красива и в молодые годы открыто любима королем, но, хотя с течением времени их любовь по-прежнему сохранилась нетленной, она ни разу не проявлялась прилюдно ни единым бесчестным поступком, могущим нанести урон репутации монарха. Имя сей дамы Диана, посему Его Величество сделал своим символом полумесяц, присовокупив к нему девиз «Totum donec compleat orbem», а также избрал ее цвета -черный и белый -- своими, каковые носит сам и предписывает носить своему окружению.
Герцогиня слывет особой крайне осмотрительной и превосходной советчицей. Король разделяет с нею все свои секреты. По ходатайству мадам де Валентинуа он куда легче рачдаёт привилегии, нежели иным путем. Частично от неё зависит и распределение церковных бенефиций. Сия дама воочию выказывает любовь и величайшее почтение королсис. В случае болезней и иных нужд она совершенно предается в распоряжение государыни и ее детей и преданно служит им всеми своими силами. А потому, хоть королева некогда, а возможно, и ныне испытывает некоторую ревность, она хотя бы внешне никак не может не воздавать герцогине хвалы и не держаться с нею весьма любезно. Вдобавок Ее Величество знает, что, поступая таким образом, делает приятное королю».
Сообщение: 3828
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
21
Отправлено: 11.02.10 22:56. Заголовок: О последнем турнире ..
О последнем турнире Генриха II:
Мало-помалу в королевстве вновь установился порядок. В Экуане 2 июня 1559 года король подписал патентные письма, направленные на организацию подавления деятельности еретиков, подпавших под влияние «протестантских проповедников из Женевы». Генрих II лично явился 10 июня в Парижский парламент на «меркуриал», торжественное заседание, где каждому дозволено высказывать свое мнение. Среди прочих изобличителем репрессий против гугенотов объявил себя советник Анн де Бург. Его арестовали и предали гражданскому суду, что не помешало состояться синоду реформистов под председательством пастора Франсуа Мореля.
В охваченном лихорадочным возбуждением и тяжким кипением страстей городе начинались роскошные празднества, посвященные бракосочетанию Елизаветы Валуа и обручению Маргариты Французской с герцогом Савойским. Трое представителей Филиппа II - герцог Альба, принц Оранский и граф Эгмонт, которым было поручено вступить в брак с Елизаветой от имени короля Испании. 15 июня прибыли в Париж. Король отправился в собор Парижской Богоматери 18 июня и в присутствии испанских посланцев дал клятву не нарушать мира. А 22-го собор принимал весь двор на торжественной брачной церемонии. Присутствовали даже племянники-протестанты Монморанси Колиньи и д'Андело, получившие обманчивое обещание, что Анн де Бург и недавно взятые под стражу парижские парламентарии будут освобождены. Во дворце Сите, в резиденции Турнель и в Лувре чередовались пиршества, балы и маскарады.
После ужина 28 июня король праздновал обручение Эммануила-Филибера Савойского и своей сестры Маргариты . Был подписан брачный контракт. До обряда намеченного в соборе Парижской Богоматери, решили устроить пятидневные турнирные увеселения - со среды 28 июня по воскресенье 2 июля.
С 22 мая Генрих II приказал своему герольду огласить, что он сам, наихристианнейший король, равно как дофин, принц Альфонсо Феррарский, герцоги Карл Лотарингский, Франсуа де Гиз и Жак де Немур готовы встретиться на ристалище с любым претендентом - - принцем или простым дворянином, рыцарем или оруженосцем. Как и ранее во время королевских торжественных въездов, на улице Сент-Антуан у дворца де Турнель были сняты камни мостовой и устроена площадка для турниров. Ее обнесли барьером и установили трибуны для зрителей. Деревянные конструкции скрыли богатые ткани, расшитые гербами Франции, Савойи и Испании. Колоннады, фризы и скульптурные группы символизировали только что завершенную войну и благоденствие, ожидаемые от мирного договора.
В первые дна дня состязания разворачивались ко всеобщему удовольствию. На королевской трибуне восседали королева Екатерина и Диана в окружении придворных дам. Король неутомимо сражался со всеми желающими. Утром третьего дня, в пятницу 30 июня, он вызвал Габриэля де Монтгомери. Молодой граф - ему было всего 29 лет - уже не раз доказал свою преданность королю: сначала преследуя протестантов в Сен-Ло, затем -- арестовав парижских парламентариев. На сей раз Генрих приказу по окончании турнира отправиться в Нормандию, в город Ко, дабы схватить сторонников протестантизма и предать суду. А до этого графу было позволено участвовать в Турнирных забавах.
В этот день около двух часов пополудни король потребовал оружие и доспехи, несмотря на все попытки королевы его удержать (накануне ночью Екатерина видела страшный сон - раненого Генриха с окровавленной головом). Король поступил по-своему. В самую жару он вышел на ристалище. На Генрихе были цвета Дианы - - белое и черное. Лошадь, подаренную ему герцогом Савойским, звали Несчастливец. «Этот прекрасный конь помогает мне наносить удачные удары копьем!» - - жизнерадостно крикнул Генрих герцогу, сидевшему на королевской трибуне. «Я очень рад, что мой конь пришелся вам по вкусу, сир». - ответствовал герцог. Тем не менее он присоединился к королеве и придворным дамам, умолявшим короля не переутомляться».
Но Генрих, несмотря на усталость, намерен был выдержать три поединка, которые предписывались правилами для каждого претендента. Оставалось лишь подчиниться воле монарха. Сначала герцог Немурский, а потом Гиз померились силами с королем. Генрих победил обоих. Вышел третий противник -- граф Габриэль де Монтгомери. На его щите красовались лилии, напоминавшие о старинном соэзе этой семьи с королевской династией. Всадники сшиблись, но исход поединка остался неясен. Однако было уже пять часов пополудни, и турнир следовало завершать. Придворные на трибунах встали, собираясь расходиться. Но Генрих потребовал еще одного поединка. Ему возразили, что это было бы нарушением традиции. «Я хочу отыграться! — запальчиво крикнул король. — Он заставил меня покачнуться в седле и едва не потерять стремена!»
Молодой граф Монтгомери уверял, однако, что преимущество было на стороне Генриха, а королева Екатерина послала гонца умолять ее мужа более не сражаться из любви к ней. «Из любви к королеве, клянусь честью дворянина, я только еще раз сражусь на копьях, не более", - раздраженно ответил король.
Пустив коня в карьер, он отпустил поводья и помчался на соперника. Оба копья сломались, а лошади откинулись на круп. Подвижный и гибкий граф де Монтгомери схватил ленчик седла и остался на коне. Но король, несмотря на опыт и привычку к постоянным физическим упражнениям, пошатываясь, ухватил лошадь за шею и кое-как побрел к барьеру. Дворяне бросились остановить коня. Потерявшем о сознание Генриха подняли на ноги. Коннетабль де Монморанси и маршал де Таванн, арбитры турнира, подхватили тело своего господина. Забрало его шлема было приподнято - там застрял кусок наконечника копья Монтгомери. Шлем сняли с бесконечными предосторожностями, но лицо короля тут же залила кровь, хлынувшая из многочисленных ран, нанесенных обломками деревянного копья. Самый крупный из них был примерно десять сантиметров в длину. Итальянские дипломаты, епископ Фермо и Луис де Гонзаг, в своих депешах сделали его набросок. Этот обломок ранил лоб над правой бровью и вонзился в уголок левого глаза, покалеченного и множеством других щепок, одна из которых, острая как иголка, достигала семи сантиметров длины.
Сидевшие на трибуне королевы и дофин при виде крови потеряли сознание. Диана побледнела. Нетрудно представить, как она стояла, прямая и безмолвная, среди испуганных гаиных криков придворных дам и смотрела, как короля уносят во дворец де Туриель. Королева Екатерина, герцог Савойский, коннентабль и Гизы последовали за королём в его спальню. Врачи протерли его лицо уксусом и розовой водой в ожидании хирургов. Последние удалили наиболее крупные обломки, вызывая у короля громкие крики. Не зная, каким образом извлечь застрявшую часть древка, они добились разрешения провести эксперимент на головах четырех преступников, поспешно казненных в дворцовой тюрьме Консьержери и тюрьмах Большого Шатле. Знаменитый хирург Андре Везаль 3 июля был направлен Филиппом II из Брюсселя в Париж, дабы присоединиться к коллегам. Амбруаза Паре также вызвали на консультацию.
Диана издали, ибо не смела достигнуть порога королевской спальни из опасения быть изгнанной королевой, с тревогой ждала развития событий, то преисполняясь надежд, то впадая в отчаяние. 1 июля раненому дозволили принимать легкую пищу, а 2-го он попытался говорить и призвал к себе Монтгомери. Узнав, что последний бежал, король стал твердить, что несчастный случай произошел не по его вине, а из-за неблагоприятного стечения обстоятельств. Ложе короля окружали интриги и соперничество. Гизы жаждали выдвинуть обвинение против коннетабля, считая что он недостаточно прочно закрепил шлем своего господина. Монморанси развивал лихорадочную деятельность, с перепугу бросаясь из крайности в крайность. Он приказал доставить Везалю тело бедолаги, убитого в Париже, чтобы врач смог изучать на его черепе воздействие раны, нанесенной королю.
Генрих вроде бы пошёл на поправку 3 июля. Он с удовольствием слушал музыку и дал обед в случае выздоровления пешком отправиться в Нотр-Дам де Клери. Считая несправедливым, что столь многочисленные дворяне пошли ради празднеств на ненужные траты, монарх приказал возобновить торжества в следующее воскресенье. Он также нашёл в себе силы продиктовать письмо французскому послу в Риме, дабы тот уведомил папу об аресте Анна де Бурга и «лютеранствующих» парламентариев. «Уповаю, коль скоро Господь даровал мне мир, употребить отпущенные время и силы, дабы наказать, подвергнуть экзекуции и искоренить всех, кто вздумает следовать сим новым доктрина".
Однако вечером 4 июля у короля внезапно поднялась высокая температура, сопровождаемая сильнейшими болями. В голове начался абсцесс, положение было безнадежно. Королю становилось все хуже и хуже. Все лицо распухло. Все же у Генриха еще хватило сил продиктовать своему сыну дофину письмо к послу в Брюсселе, дабы тот просил у Филиппа II покровительства для Франции и наследника престола. После этого он окончательно потерял зрение. Потом лишился дара речи. Началась агония.
Вечером 8 июля во дворец герцогини де Валентинуа явился офицер. От имени королевы он требовал вернуть драгоценности Короны, отданные Генрихом своей фаворитке... «Как? Король умер?» -- спросила Диана. «Нет, мадам, но это не замедлит произойти с минуты на минуту».
«Ну, так пока в нем остается жизни хоть на вершок, я хочу, чтобы мои недруги знали: я их нисколько не боюсь и не стану покоряться до его последнего вздоха. Отвага моя еще не сломлена. Но когда он умрет, мне и самой более не захочется жить, так что любые гонения будут сладостны но сравнению с моей потерей. Таким образом, жив мой король или мертв, враги мне не страшны».
На заре в воскресенье 9 июля умирающего соборовали. Потом к нему привели дофина, и король в знак благословения сжал руки сына. Подросток потерял сознание. В Париже ко всем святыням столицы тянулись нескончаемые процессии. Наконец вечером врачи дали королю обезболивающее - - они решились сделать ему трепанацию черепа, а пока заново перевязали голову. Рана, утром еще сухая, вновь наполнилась гноем. Генрих вроде бы испытал облегчение и вновь обрел дар речи. Но тело его обильно петело, и медики заявили, что это «смертный пот», а потому дальнейшие попытки бесполезны.
Ночью в спешке провели церемонию бракосочетания герцога Савойского и принцессы Маргариты Французской. Произошло это в апартаментах Елизаветы де Валуа, новой королева Испанской.
10 июля в час пополудни король Генрих II испустил дух, к огромной скорби всех, кто в эти десять днем следил за его отважной битвой со смертью. К этому времени королю исполнилось сорок лет четыре месяца и десять дней. Правилл он 12 лет 3 месяца и 11 дней. С полным основанием можно сказать, что Диана царствовала вместе с ним.
13 августа шествовала похоронная процессия через всю столицу в сторону Сен-Дени. На парадном ложе несли изображение возлюбленного Дианы, высеченное Франсуа Клуэ. Скульптор весьма точно воспроизвел черты лица покойного. Одежды короля и убранство кареты были выдержаны не в белом и черном -- цветах Дианы, а лиловом, ибо таков цвет королевского траура. Однако среди цветов лилии кое-где мерцали еще «Н» со скрещенными полумесяцами, образующими двойное «D».
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 42
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 11.12.08 19:20. Заголовок: Генрих II (биография и портреты)
- участник сейчас на форуме