В 1653 году, закончив работу над "Жизнью госпожи де Фукероль" и прочитав "Мемуары" Маргариты де Валуа, Мадмуазель решила взяться за собственное жизнеописание. Как и многим участникам Фронды - кардиналу де Рецу, герцогу де Ларошфуко, герцогине Немурской и целому ряду других, - ей хотелось объяснить свой образ действий и изложить свою версию исторических событий. За время изгнания она успела рассказать о детстве и юности, о политических потрясениях 1648-1652 гг. и о последовавшей опале. Таким образом,первая часть её "Мемуаров" была закончена в 1658 г., когда ей было дано позволение вернуться ко двору. Следующий импульс поведать о перипетиях своего существования возник у Мадмуазель в 1677 г. Снова взявшись за перо, она описала события своей жизни с 1658 по 1670 г., закончив историей несостоявшегося брака с Лозеном. В третий раз она вернулась к "Мемуарам" после 1688 г., уже окончательно порвав с Лозеном, чтобы поведать о тех жертвах, которые ей пришлось принести ради его освобождения, и о том, как он ей отплатил.
Впервые "Мемуары" мадмуазель де Монпасье были опубликованы в 1728 г., через тридцать лет после её смерти. На протяжении XVIII столетия они неоднократно переиздавались, однако в сильно отредактированной и стилистически видоизменённой форме. Полный оригинальный текст увидел свет лишь в 1858 г. усилиями Адольфа Шеруэля, заново расшифровавшего малочитабельный почерк Мадмуазель.
Н русском мемуары, понятное дело, не издавались. И вот я решил попробовать перевести мемуары Монпасье, чтобы они стали знакомы всем русским читателям. Отдельное спасибо Amie du cardinal и Графине де Мей за консультации.
Мария д'Авогур, герцогиня де Монбазон (1610 - 28.4.1657)
Ещё одно маленькое изображение мадам де Монбазон:
Глава XIV
Мадмуазель встретили в Париже с положенными почестями. Великий Конде обещает сделать её Королевой Франции, если это возможно. Генералы тайно покидают пост в Орлеане, чтобы пообедать. Враг захватил пригород. Мадмуазель осматривает войска и рекомендует начать активную операцию.
Во время моего въезда в Париж, со всех сторон высыпали толпы народа. Дорога была наполнена экипажами; все выражали радость по поводу моего возращения и счастливого исхода экспедиции. Дворец Д’Орлеан был переполнен; Монсеньер принял меня, спокойно улыбаясь, когда я вошла поприветствовать его в опочивальню. Принц при этом присутствовал, предчувствуя, что Монсеньер может сказать что-нибудь неприятное по поводу моего возращения. Я хотела представить ему отчёт о путешествии, но он сказал, что болеет и что мне следует поговорить с ним в другой раз. Затем я отправилась поприветствовать Мадам, она терпеливо ждала меня, испытывая радость по поводу моего триумфального возвращения и тех услугах, которые я оказала партии, но она считала, что всё это в конечном итоге не принесёт хороших результатов. Принц сопроводил меня к ней, но так как она была не слишком к нему привязана, она пожаловалась, что его сапоги пахнут русской кожей, которую она страшно не переносит; вследствие этого разговор завершился и он покинул апартаменты, войдя в следующую комнату, где застал прекраснейших людей, прибывших поприветствовать меня. Мадам приняла меня достаточно хорошо, но мой визит был таким же коротким, как обычно; в её кабинете я обнаружила всех выдающихся дам Парижа, которые прибыли навестить меня. Принц, приблизившись ко мне, сперва заметил, «Теперь вы отправитесь ко двору; все будут годиться тем, что встретят вас там; вы сможете увидеть армию и двор в один день». Вскоре после этого я покинула Люксембург, и люди бежали подле меня на улицах так, как будто никогда меня раньше не видели. Конечно, я была слегка смущена. Никто не сомневался, что мне следует отправиться ко двору, и вся дорога была переполнена экипажами; я испытывала трудности, чтобы проехать; все мои друзья поздравляли меня, выказывали по отношению ко мне доброту; всё это превзошло мои ожидания.
Вернувшись в резиденцию, я обнаружила Принца, который помог мне сойти с кареты. В тот же самый момент ещё несколько человек прибыло, и среди них Монсеньер де Немур; я приблизила его к себе, чтобы поговорить, попросив Принца и мадам Д’Эпернон оказать мне честь и развлечь компанию, пока мы беседуем. Он сказал мне, что всё изменилось с тех пор, как он имел счастье последний раз видеть меня; если в тот момент мысли о мире поддерживались, то теперь они исчезли; если компромисс тотчас не будет найден, то мы будем сокрушены. Этот диалог слегка удивил меня, и я размышляла с ним о том, что не нахожу наши дела в совсем ужасном положении; я вошла в Орлеан; Принц разбил врага в битве при Блено; наши армии находились в прекрасном состоянии, и мы хозяева Парижа. Согласившись со всем этим, он ответил: «Вы не понимаете, что лучше для вас, если мы сейчас заключим мир, то вы будете Королевой Франции; но если мы его отложим, то перестанем быть хозяевами положения, вы будете некем и это отразиться на всей партии». Услышав это, я немного успокоилась, и затем он сказал мне, что монсеньер Принц в любом случае относиться ко мне с большим уважением.
После беседы я присоединилась к компании, и Принц меня ни разу не бросил. Он сказал, «Думаю, что графиня де Фиск информировала вас от моего лица о вопросах, касающихся вашего замужества; в этом случае соглашения - самые подходящие, и я также обещаю, что не заключу ни одного мирного соглашения без вашего ведома». Затем он дал мне понять, что более всего желает видеть меня Королевой Франции; его этот вопрос очень заботил – ничего не могло быть более выгодным; зная о доброте, с какой я отношусь к нему и полностью мне доверяя, его убедили, что я всегда высоко ценила его, так как он влиял на меня как никто другой; нет ничего такого, чего бы он не совершил ради успешного дела, мне следовало только приказать ему и он беспрекословно подчиниться.
На следующий день прибыл курьер от армии и принёс новости о том, что враги атаковали пригород Этамп – они заняли нашу позицию и многих взяли в плен. Наши генералы, когда узнали, что войска введены в город, и, веря, что атаки не будет, просто ушли обедать. Их застили врасплох; все ринулись к войскам, но из-за большого скопления людей и крайнего удивления мало что смогли сделать. Также существовала ещё одна трудность, задержавшая помощь, которая могла прийти – в это утро они поместили обоз в городе, и так как в Этампе была всего одна улица, они не знали, как перейти её. Вернувшись, у них не было времени всё убирать, ведь враг находился поблизости; они вынуждены были занять позицию, чтобы встретить его и отразить атаку. Хотя легко принимать решение, когда что-то уже случилось, гораздо труднее всё предусмотреть; и это была не первая ошибка, совершённая во время войны. Признаюсь, что я очень терзалась по этому поводу; офицеры и вся армия выказывала мне почтение.
Король Англии прибыл увидеть меня, но он больше не соблюдал наши интересы; он отправил своего брата герцога Йоркского в качестве добровольца в армию Тюренна. Он ничего не сказал по поводу того, что произошло в Этампе, зная, что это недопустимо. Когда Королева Англии узнала, что я вошла в Орлеан, она сказала, что совсем не удивлена, что я спасла город от рук врагов, как Орлеанская девственница совершила это в прошлые времена, и что я начала, как она – с изгнания англичан, имея ввиду, что я изгнала её сына из своей резиденции. На эту тему много говорили, и в каждом письме, которое я получала два дня после, упоминалось об этом. Я выказала Её Величеству должное уважение и узнала, что она соблюдает интересы двора, куда меня призывает наносить визиты реже: мы испытывали немного удовольствия от споров с теми, кто связан определёнными рамками уважения.
Было бы хорошо сказать несколько слов о посольстве мессиров де Роана, Шавиньи и Гула со стороны Монсеньера в Сен-Жермен. По их прибытии они требовали аудиенцию у Королевы, которая была им дарована. Её Величество приказала им следовать в свой кабинет и сказала, что пошлёт за кардиналом Мазарини. Когда он вошёл, они испытали желание покинуть помещение, ведь они не получили никаких приказаний о ведении переговоров с ним, периодически, пересиливая себя, извинялись. Тем не менее, они молчали в течение трёх часов, после того как Их Величества отбыли. Они пришли к соглашению по всем вопросам. Монсеньер и Принц хотели всё повернуть согласно собственным желаниям; Кардинал согласился покинуть двор, говоря, что отправиться вести переговоры о мире. Монсеньер не давал на это согласие, и дело не решилось, что крайне огорчало Принца.
Монсеньер и Принц навещали меня каждое утро вместе со всеми теми, кто принадлежал к нашей партии. Двор недолгое время находился в моей резиденции, и я была Королевой Парижа; Мадам любила мир так же мало, как казалось, мир любил её. Поэтому я очень приятно проводила своё время. Меня очень сильно уважали и выказывали почёт. Правда заключалась в том, хотя в это невозможно поверить, что я ничего с ним не делала, ведь Монсеньер никогда не демонстрировал по отношению ко мне столько почёта. Это признание задевало моё самолюбие также как и любовь, которую я испытывала по отношению к нему, несмотря на то, что те, кто будут читать эти мемуары, будут чувствовать, что я это заслужила.
Принц относился ко мне абсолютно по-другому, посвящая меня в суть почти всего, что он знал; когда он скрывал что-либо, он считал, что это ждёт провал и желал бы утаить это даже от себя. Часто, когда у него было, что сказать мне, он говорил, «Я устал слушать одно и то же; дела такого рода только изнуряют меня. Никто не любит интриговать менее, чем я».
Монсеньер несколько раз посылал за монсеньером де Лорреном, который подавал надежду оказаться в нашей партии. Принц также послал за ним; по прибытии графа де Фиска, он заметил, что конечно де Лоррен вступит в наши ряды, но из-за испанцев, а не Монсеньера или Принца. Наконец, была получена секретная информация, что на самом деле он находился в Даммартине, что около восьми лье от Парижа. Утро стояло прекрасное, Монсеньер и Принц немедленно поехали верхом встречать его; тем временем я отправила человека с предложением ему моего дома в Буа-ле-Виконте, который находился примерно посередине между Даммартином и Парижем. Как только они встретились, он принял решение отправиться вместе с ними в Париж. Я была при дворе, когда узнала о его прибытии, и я поторопилась принять его.
Войдя в комнату Мадам (его сестры), он поприветствовал меня. Я держалась на расстоянии, не считая правильным, что он должен начинать с меня; он не переставая шутил с Мадам обо всём, что произошло с тех пор, как мы последний раз встречались, а затем он заговорил со мной, став серьёзным и одарив меня несколькими чудесными комплиментами. Он говорил о почитании, в котором я нахожусь у испанцев в связи с событиями в Орлеане и коротко, каким и был этот диалог, восхвалял мои заслуги.
Так как было очень поздно, я уехала; монсеньер де Лоррен сопроводил меня до кареты и шёл половину пути, держа руку на дверце, желая сопроводить меня до резиденции. Я была крайне смущена такой любезностью, и, в конец концов, он покинул меня. Он оставался в Париже шесть дней, в течение которых находился со мной при дворе, крайне меня забавляя и избегая любых встреч с Монсеньером и Принцем. Однажды вечером я застала его с Мадам и Монсеньером. Они оба настаивали на том, чтобы он поведал о новостях из Этампа, но он с поразительным умением парировал их вопросы, ничего не говоря, давая им понять, что желает избавиться от них. И когда он решался не отвечать, он пел или начинал танцевать, заставляя их сильно хохотать; если бы мы не знали его как очень умного человека, такое поведение мы отнесли бы к дурачеству. Однажды Монсеньер послал за ним, в то время с ним находился кардинал де Рец и желал поговорить по делу, в тот момент Лоррен сказал, «Только вместе со священниками я могу обращаться к Господу, только они могут дать мне чётки (имея в виду хлеб). Им не следует интересовать ничем, кроме молитвы и следить за молитвой других». В этот момент мадам и мадмуазель де Шеврез вошли. Они также пожелали услышать его слова, но он взял гитару, говоря, «Давайте потанцуем, дамы; это подойдёт вам гораздо больше, чем говорить о делах».
После прибытия войск монсеньера де Лоррена в Вилльнёв Сен-Жорж, Монсеньер и Принц поехали увидеть их в надежде вынудить перейти Сену, для этой цели был построен мост. Они взяли меня с собой. Когда мы встретили охранников моста, он сказал нам, что Его Высочество (монсеньер де Лоррен) отсутствует; но они показали нам, где находится де Лоррен, и мы отправились к нему. Мы обнаружили его практически одного. Он сказал, что отстранился от партии врагов; но, на самом деле, он только вернулся с переговоров с агентами кардинала Мазарини. После всего этого он бросился на землю, восклицая, «Мне следует умереть. Мне хотели пустить кровь, но, узнав, что вы приведете мне дам, я отправился проверить, не смогу ли я поймать курьера с письмами, чтобы как-то развлечь их; что ещё они могут делать с армией?»
Всем дамам, в особенности жёнам маршалов, верхом со мной, очень нравилась манера, с которой тот общался. В тот момент, когда он на некоторое время присёл на песок, говоря о тысячи безудержных вещах, Монсеньер предложил отсрочку, проведение совета; и здесь, в конце концов, монсеньер де Лоррен уверенно обещал ему, что договориться с войсками о переходе через реку.
Пока они разговаривали, я пересекла мост, чтобы посмотреть на войска, которые находились в боевом строю. Кавалерия была в полном порядке, но о пехоте не следовало даже говорить. Среди них было несколько ирландцев, которые в сущности ничего не могли дать им, кроме как их волынки. Когда мы посмотрели на всех, де Лоррен дал некоторым отрядам кавалерии команду перейти реку, но как только мы ушли, он призвал их вернуться. Он оставался в таком положении шесть или семь дней; торговцы Парижа продавали свои продукты, лагерь слегка походил на ярмарку. Дамы Парижа отбыли туда тоже. Тогда монсеньер де Лоррен вошёл в Париж, он сделал это тайно, поэтому у нас не было никакой возможности увидеть его.
Однажды, после визита Короля Англии, де Лоррен отправил нам послание о том, что на него сильно надавили и он вынужден дать бой, и что мы должны отправить к нему подкрепление. Это оборвало наше веселье, ведь мы только отправились танцевать, когда пришли новости. Принц немедленно проследовал верхом на встречу со своей кавалерией, которая присоединилась к нашим войскам в Эссонне, где он остался на ночь. Монсеньер де Бофор выступил против врага в тоже время, взяв с собой те отряды, которых смог отыскать, но они были незначительными и состояли из нескольких рекрутов. Когда прибыл Принц, монсеньер де Лоррен сказал, что на него так нажали, что он не мог больше держать пост, что осада Этампа – это единственная причина для пребывания здесь, что он договорился с монсеньером де Тюренном и заполучил возможность вернуться вместе с его отрядами. Он вызвал тех, кого монсеньер де Бофор приготовил для переброски к воротам Парижа, а затем подготовился двигаться сам.
Когда я проснулась, мне доложили об этих странных новостях, и это крайне меня удивило. В нашей партии царило сильнейшее замешательство; Мадам теперь поменяет планы в пользу моих сестёр и будет искать компромисс с моим предубеждением. Когда Монсеньер узнал о новом договоре, он оставил свою кавалерию и отправился встречать инфантерию, которая должна была разбить лагерь в Жувизи, где он имел при себе много офицеров; мы можем хорошо себе представить, как он был горд, что заставил монсеньера де Тюренна начать осаду Этампа.
В тот день я находилась в Люксембурге, что, признаюсь, являлось моей ошибкой; я ворчала на Мадам без жалости и говорила плохие вещи об её брате, которые мне не следовало произносить из уважения к ней и монсеньеру де Лоррену; но партийный дух на мгновенье заставил меня забыть об этом.
Хотя Мадам имела очень хорошие отношения с Монсеньером и находилась с ним в большом взаимопонимании, чем я, но в этот раз это ни на что не повлияло. Хотя он знал, что я вела себя с ней бесцеремонно и, хотя я позволяла себе достаточную свободу в беседе с ним об этом происшествии, он не произнёс ни слова. Он даже вёл себя со мной как обычно; это наружное проявление всегда было мне приятно; но если честно, я должна сказать, как всё было на самом деле; мне казалось, что скорее такая учтивость со стороны отца была вполне обоснованна по отношению к такой дочери, как я.
Всё в Париже яростно оскорбляли Лорренов; конечно, никто не рисковал, говоря о них любезно из страха о последствиях; также не больше уважения выказывалось Королю и Королеве Англии, которые, как представлялось, руководили переговорами между двором и Герцогом. Поэтому они и их двор содержались в Лувре, не отважившись выходить. Люди говорили, «Вы желаете выставить нас такими же жалкими, как вы сами, и делаете так много для разрушения Франции, как уже сделали и делаете в Англии».
Мы не можем препятствовать людям говорить друг другу то, что они думают. Но Король и Королева Англии избежали опасности с великой гордостью, большой, чем нам следовало бы демонстрировать в попытках обуздать речь людей; Монсеньер, Принц и я были достаточно рассержены на Их Британские Величества. Монсеньеру, который всегда находился в прекрасных отношениях со своей сестрой, было на что жаловаться по поводу того пути, которым она действовала. Что касается меня, я не могла обвинять ни его, ни Принца; я выступала против Их Величеств со всей своей энергией; я считала, что Королю Англии стоило пересмотреть наши отношения. Но с другой стороны, Их Величества могли быть прощены за счёт того, что они существовали только благодаря двору и поэтому должны были выказывать свою благодарность. Всё взвесив, однако, им следовало оставаться нейтральными.
Монсеньер отправился в Шатийон, чтобы поглядеть на свои победоносные войска, которые приближались из Этампа и под командованием Принца направлялись в Сен-Клу; после этого, он вернулся в Париж. Офицеры были довольны близостью к Парижу, теперь они могли часто его посещать; но эта возможность причиняла пагубный ущерб, уменьшая их присутствие в армии, в то время как удовольствия и соблазны Парижа разлагали армию. Монсеньер де Клиншамп навестил меня и информировал обо всём, что произошло. Он выказал мне некоторые комплименты со стороны графа де Фуэнсалдания и сказал, что испанцы испытывали по отношению ко мне большой почёт и уважение; если Эрцгерцог будет иметь достаточно добродетелей, чтобы просить моей руки, они предоставят ему суверенитет над Нидерландами, как они это сделали в случае с эрцгерцогом Альбертом и инфантой Изабеллой. Я посмеялась над тем, что он сказал, но он так разгневался, что я с удовольствием сдержала себя и слушала его с предельной серьезностью.
Пока наши офицеры развлекались в Париже и в Сен-Клу, мессиры де Немур и де ла Рошфуко ожидали больших преимуществ от мирного договора с двором, пренебрегая, в тоже время, набором новых рекрутов и формированием новых полков. Кардинал предлагал придти к чему-то среднему, чтобы ублажить их, побуждая ратовать за их собственные интересы, что являлось губительным для партии, а пока тихо на стороне собирал войска.
Вскоре после прибытия маршала де ла Ферта
Генрих II де ла Ферт-Сеннетерр (1599-1681) – маршал Франции и губернатор Лотарингии
, он послал эти войска для возведения моста через Сену по направлению к церкви Сен-Дени, чтобы атаковать Сен-Клу. Принца об этом информировали, и он заторопился со всей возможной скоростью. Я не встречала его некоторое время; хотя он и призывал меня каждый день, он знал, что это случалось в те часы, когда я отсутствовала: монсеньер де Немур делал тоже самое, и когда я встретила их в Люксембурге, возникло небольшое смущение из-за боязни того, что я стану выражать своё отношение слишком открыто.
После того, как Принц узнал, что произошло, он сдвинул с места батарею и вернулся к Монсеньеру, где стал утверждать, что считает разумным покинуть Сен-Клу и занять Шарантон, так как он не в состоянии отстоять Сен-Клу. Монсеньер имел такое же мнение, снова стал очень спешить и приказал армии двигаться, проверив остров лично перед тем, как присоединился к армии. Прошло два дня с момента моего отсутствия. Когда я снова покинула дом для прогулки, я встретила барона де Лемека, спросив его, куда он направляется. Он ответил, что в Шарантон, но у него было мрачное предчувствие, что не стоит занимать этот пост с такой легкостью; его неприятным поручением являлась доставка багажа; пока он говорил, я видела огромное количество перевозимых вещей, пересекавших террасу Ленара, где я должна была гулять. Там я встретила мадам де Шатийон, которая начала плакать; она очень боялась, что Принцу могут причинить вред и испытывала невероятный страх из-за сражения. Всем этим я была крайне обеспокоена; враг был настолько сильнее нас, что они могли легко раздробить нашу армию на кусочки; я вернулась домой и изменила свой рацион, думая, что этим могу стать полезной.
На следующий день, все войска достигла за ночь пригородов, и так как между Тюильри и моей резиденцией находился только ров, я отчётливо слышала барабаны и трубы. Я оставалась у окна до двух часов утра, слушая и без прикрас думая о том, что могло произойти; у меня сохранилось впечатление, что мне следует найти путь, как вытащить нашу партию из этих трудностей. Я даже сказала Префонтейну, « Я не буду ждать; мне следует совершить что-то непредсказуемое, сродни Орлеану». Он ответил, что надеется, что мне это удастся, но он боится, что ничего не сделать. «Бедный Фламарин», которого я очень любила и с которым я была очень близка во время путешествия в Орлеан, навестил меня и заметил, «Я не в силах предсказать, что будет завтра, но будучи убеждённым, что дела не в таком плохом состоянии, как мы думаем: я верю, что мир будет заключён, и это случиться завтра, когда наши армии встретятся лицом к лицу». Я ответила, смеясь, что Кардинал будет вести себя как в Казале, - бросит шляпу, чтобы остановить сражение. «Вы глубоко обмануты», продолжала я, «и мы также, восхищаясь переговорами, вместе того, чтобы подготовить наши отряды. Всё, что с нами случиться, будет нашей виной. Я с трудом осмеливаюсь подумать об этом, также как и о боли, которую вам причинят; вы всегда верили, что они предложат вам цену, обманывая». Затем мы разошлись, и он добавил, «Ну, это мы посмотрим, кого из нас двоих обманут!»
Сообщение: 4944
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 18.06.10 19:50. Заголовок: Глава XV Битва у Се..
Глава XV
Битва у Сен-Антуанского предместья. Гастон, обнаружив неизбежность битвы, слег больным, предоставив Мадмуазель право действовать. Она выпрашивает разрешение на въезд полков, расположившихся согласно командам Принца, и занимает соответственно своё место; в конце концов, она спасла Великого Конде и его армию, приказав направить пушки на королевскую армию. Принц посещает её, и она рекомендует сражаться вместо ведения переговоров.
В шесть часов утра второго 2 июля 1652 года я услышала стук в дверь. Я проснулась, и, удивившись, отдала приказание открыть дверь. Вошёл граф де Фиск и сказал, что Принц отправился к Монсеньеру с целью сообщить, что его атаковали в середине дня между Монмартром и Ля Шапелль, но ему отказали в проходе через ворота Сен-Дени; Принц нуждался в получении приказаний; он попросил Монсеньера сесть на лошадь, чтобы иметь возможность продолжить движение, а не оставаться на месте. Но Монсеньер ответил, что болен. Он добавил, что Принц также желал навестить меня и умолял меня не отказывать ему. Я поднялась со всей возможной спешкой и отправилась в Люксембург, где нашла Монсеньера, стоящего на верхний ступенях лестницы. Я сказала, «Я думала, что обнаружу вас в постели, граф де Фиск сообщил мне, что вы больны». На что он ответил, «Я не настолько болен, но выходить на улицу не в силах». Затем я стала умолять его сесть на лошадь и помчаться на помощь Принцу, но напрасно; ничто не могло убедить его; обнаружив, что каждое воззвание бесполезно, я попросила его лечь в постель и притворяться больным; это было необходимо ради его собственных интересов, и ради интересов Принца. Но ни даже мои слёзы не подействовали, ни всё, что я говорила. Было трудно поддерживать силу духа и чистоту сознания в таких условиях, когда жизнь и интересы Принца, как и многих других, настоящих и отважных мужчин, находилась под угрозой. Неопределённость была отвратительна. Я видела, что мадам де Немур находится в таком жалком состоянии, беспокоясь о своём муже, и о монсеньере де Бофоре, своём брате, что это усиливало моё горе.
Сторонники Монсеньера были полны радости, надеясь, что Принц погибнет; присутствие друзей кардинала де Реца способствовало их речам. Монсеньер то появлялся, то исчезал, я разговаривала с ним всё время и давила на него, «Если у вас в кармане не имеется договор с двором, то я не могу понять, как вы можете быть столь спокойным: правильно ли вы делаете, принося в жертву монсеньера Принца кардиналу Мазарини?» Он не удостаивал меня ответом; всё это длилось часами, в течение которых все наши друзья могли быть убиты, и Принц в том числе, о чём никто не беспокоился. Всё это казалось мне столь же неблагоразумным, как и жестоким.
В конце концов, монсеньеры де Роан и де Шавиньи, которых Принц всегда одаривал щедрой благосклонностью, вмешались: после того, как они побеседовали некоторое время с Его Королевским Высочеством, было решено отправить меня в Отель де Вилль, чтобы потребовать от его имени сделать всё, что возможно. В то же самое время, монсеньеру де Роану пришло письмо, в котором объяснялось, что Его Высочество поручил мне передать им все пожелания. Я покинула Люксембург вместе с мадам де Немур, графиней де Фиск и её дочерью, и на улице Дофина встретила маркиза де Герсе, который направлялся упрашивать Монсеньера позволить войскам, располагавшимся в Пуасси, пройти через город, они ждали у ворот Сен-Оноре, чтобы их открыли. Герсе был ранен выстрелом из мушкета в руку и истекал кровью, не имея времени сменить одежду. Я сказала ему, что он был ранен «красиво», поэтому он держал руку в очень прелестной манере. Он ответил, что мог бы обойтись без этой «красоты», ведь его ранение находилось так близко от локтя, что он испытывал страшную боль, хотя он и старался скрыть это. Все жители собрались на улицах, спрашивая меня, «Что нам следует делать? Только Вы можете командовать, и мы готовы, один и все, подчиняться вашим приказам», будучи в то же самое время очень приверженными партии и желая спасти Принца.
Когда я прибыла в Отель де Вилль, губернатор и другие встретили меня. Находясь на верхних ступенях лестницы, извиняясь и ссылаясь на внезапность своего появления, Я ответила, что не сомневаюсь в том, что мой визит стал для них неожиданностью, но это из-за недомогания Монсеньера. Видя, что мы находились в большом зале, я спросила, «Все здесь?», и, получив утвердительный ответ, продолжила, «Монсеньер, плохо себя чувствуя, не смог прибыть сюда и пожелал, чтобы месье де Роан передал вам письмо от него». После прочтения, я объяснила, что Монсеньер приказал мне высказать его желание, чтобы город вооружался в каждом квартале. Они ответили, что это уже было сделано и что они отправили Монсеньеру две тысячи человек. Поняв, что они получили этот приказ, я больше не беспокоилась за его выполнение, зная о привязанности, которую Буржуа испытывал по отношению к Принцу; они бы с готовностью избавили его от опасности. Затем я попросила отставить на месте четыре тысячи человек, находившихся на Королевской площади, что и было сделано; они задерживали исполнение моей последней просьбы, которая заключалась в предоставлении прохода для нашей армии. Видя, что они раздумывают над этим, я сказала, «Мне кажется, что есть очень мало времени для размышления; Монсеньер всегда демонстрировал так много доброй воли по отношению к Парижу; в данных условиях вполне понятно, почему он пришёл к осознанию необходимости этой помощи. Вам следует увериться, что, к несчастью, враг слишком силён для Принца. Кардинала Мазарини убедили, что его никто не любит, по правде говоря, мы в достаточной мере это доказали; поэтому, можем ли мы сомневаться в том, что, совершая месть, он потерпит неудачу? Чтобы так и было, нужно предпринять меры предосторожности; мы не можем оказать Королю большей услуги, чем сохранить самый большой и красивый город королевства – столицу, которая всегда оставалась верной Его Величеству».
Маршал де Л’Опиталь сказал: «Вы хорошо знаете, Мадмуазель, что если бы вы не расположили войска рядом с городом, королевские части не подошли бы; они здесь только для того, чтобы прогнать наши прочь». Мадам де Немур это не понравилось, она начала попрекать его, но я её прервала, сказав, «Не будем обсуждать, что кардинал Мазарини мог бы сделать, если бы позволяли условия; в Париже или без него мы можем легко догадаться, в чём заключаются его намерения. Но подумайте, Монсеньер, что пока мы развлекаемся подобными бесполезными разговорами, Принц находится в опасности в ваших пригородах! Какое горе, какой неизгладимый позор для Парижа; следует ли ему погибать, нуждаясь в помощи? Вы можете оказать её, поэтому сделаете это как можно быстрее». Они поднялись и уединились в комнате в конце холла, чтобы всё обдумать; в течение этого времени, прислонившись к окну, выходившее на церквовь Святого Духа, где проходила месса, я устремила свои молитвы к Богу, хотя и не слышала всю мессу. После этого я ходила взад-вперед, торопя их с ответом и напоминая, что вопрос, по которому они собрались, требует немедленного решения; поскольку, если они не предпримут того, о чём мы просим, мы будем действовать иначе; я испытывала огромное доверие к людям Парижа и не могла поверить, что они оставят нас. Вскоре после этого они вернулись и отдали приказания, которые я желала; тут же в огромной спешке я послала Принцу о том, что получила разрешение для ввода наших войск в город; я отправила маркиза де Булайе к воротам Сен-Оноре, чтобы впустить тех, кто прибыл из Пуасси.
Покидая Отель де Вилль, я обнаружила собравшихся в возмущении горожан, яростно оскорблявших маршала де Л’Опиталя. Один даже спросил меня, пристально на него посмотрев, когда тот сопровождал меня, «Как вы можете терпеть этого Мазариниста? Если вы не довольны им, то мы его потопим». Более того, этот человек мог побить Маршала, но я удержала его и вскрикнула, «Я относительно довольна». Тем не менее, ради безопасности, я заставила маршала вернуться в Отель де Вилль, перед тем, как моя карета скрылась из вида. На улице де ля Тиссерандери я столкнулась с самым жалким и ужасающим зрелищем, которое я когда-либо видела: монсеньера де ла Рошфуко ранили мушкетным выстрелом, пуля вошла в угол одного глаза и вышла через другой, поэтому оба глаза были повреждены. Он выгладил ослабевшим от потери крови; его сын держал за одну руку, а Гувилль за другую, так как он не мог видеть. Он сидел верхом и был одет в белый камзол; всё было залито кровью. Сопровождавшие его плакали, ведь он выгладил так, как будто никогда не поправится. Я начала говорить с ним, но он ничего не отвечал; он с трудом мог слушать только камердинера монсеньера де Немура, который прибыл, чтобы информировать жену последнего; Немур отправил его сообщить, что слегка ранен в голову, но это неопасно. Его супруга меня немедленно покинула, направившись навстречу мужу. Многие говорили, видя раненых, что Господь наказал нас; переговоры велись, пренебрегая всем, это привело к схватке, в которой они приняли участие. Хотя эта мысль поразила меня, также как и других, я проявляла сострадание к монсеньеру де ла Рошфуко. После этого я встретила Гито, в начале улицы Сен-Антуан, он был верхом, без шляпы, а его платье находилось в крайнем беспорядке. Его сопровождал мужчина, так как он сам не мог передвигаться и выгладил умирающим. Я крикнула ему, «Вы умираете?», он покачал головой; тем не менее, на его теле имелось большое ранение от мушкета. Затем я повстречала Валлона, который приблизился к моей карете на фаэтоне; его ранили в поясницу, и, так как он был очень толстым, было необходимо быстро перевязать рану. Он сказал, «Мы всё потеряли!». Я уверила его, что нет, и он ответил, «Вы даёте мне жизнь с надеждой, что наши войска благополучно отступили». На каждом шагу я встречала раненых людей; некоторые – в голову, другие в живот, в руки, ноги; также многие были мертвы.
Когда я прибыла к воротам, я отправила монсеньера де Роана с приказом к охраннику позволить нашим людям войти и выйти; приказы из Отеля де Вилль заключались в том, что все мои команды выполняются властями. Затем я посетила дом метра де Компт, который сам мне его предложил. Он находился близко от Бастилии, окна выходили на улицу. Как только я там разместилась, прибыл Принц навестить меня. Он находился в подавленном состоянии, его лицо было покрыто грязью, волосы взъерошены, шея и одежда испачканы кровью. Хотя его не ранили, на кирасе имелись следы от ударов; он нёс свой голый меч в руке, так как потерял ножны. Он передал его моему конюшему и сказал: «Ах, Мадмуазель! Я пал духом: все мои друзья исчезли. Мессиры де Немур, де ла Рошфуко и де Клиншамп смертельно ранены». Я уверила его, что не всё так плохо, как ему представляется, хирургам ранения видятся не опасными; я только что узнала новости о Клиншампе – Префонтейн, который видел его, сказал, что он в неопасности.
Казалось, что это немного оживило Принца, хотя он выглядел очень унылым, горько плакал и восклицал: «Вы должны простить мне горе, в котором видите меня сейчас». Он говорил о том, что ни о ком не позаботился, но я всегда находила Принца преданным по отношению к друзьям и ко всем, кого он любил. Он поднялся и попросил меня подумать о багаже, который находился за пределами ворот. Я умоляла его двинуться прямо в город со своей армией. Он ответил, что пока не может этого сделать, он дал обещание вернуть войска Монсеньера в целости и сохранности; его никогда не стали бы попрекать, что он отдал приказ отойти за день до прибытия войск Мазаринистов.
После его отъезда, маркиз де ла Рошегайар был ранен в голову, что оказалось смертельным. Я чувствовала глубокое сострадание по отношению к нему; он был привлекательным, хорошо сложенным мужчиной; самым плохим являлась его принадлежность к протестантской религии.
Ничего в тот день невозможно было увидеть, кроме убитых или раненых; я чувствовала правоту солдат, которые говорили, что мы привыкнем к этим сценам и что сильное сожаление пробуждается только на первый порах, особенно по отношению к тем, с кем мы знакомы. Было несколько Германцев, которые не знали, куда им положить свои головы, и, не владея языком, кому жаловаться; я посылала их в больницу или к хирургам, в зависимости от их состояния.
Все полковники желали получать от меня одобрение для впуска солдат; мне казалось, что я снова в Орлеане: я приказывала, и они мне подчинялись. Я давала инструкции по размещению багажа, таким образом, каким желал Принц – всё должно было размещаться на Королевской площади. Я считала нужным располагать багаж в центре, пока освобождали лошадей и кормили их под галереями. Четыреста мушкетеров находились под моим началом для Принца; я их отправляла вечером по мере надобности, одну часть на бульвар Сен-Антуан, а другую к Арсеналу. Их появление произвело неплохой эффект, а именно, показывая, что Бурже защищал нас так же, как и они, и давали тем самым Мазаринистам понять, что они на нашей стороне. На поддержку горожан нельзя было надеется, и в тот день я очень переживала и беспокоилась.
Замешательство, в котором все находились утром, вогнало меня в беспокойство, хотя к тому времени я уже от него избавилась; поведение Монсеньера по отношению к Принцу, который причинил себе слишком много вреда, повергло меня в почти что безумие; моё сознание было очень шатким, и я с трудом могла понять, что делать в данной ситуации. В тот день для всех нас Бог сотворил чудо; без его вмешательства всё никогда бы так не завершилось.
Принц, атакованный вблизи предместья Сен-Дени, отправил на врага для вида кавалерию, а сам со всей скоростью отправился к предместью Сен-Антуан, где его атаковала целая армия монсеньера де Тюренна, которая прибыла в то же самое время. Конде забаррикадировался на улице, вне поля зрения неприятеля, самым лучшим образом, каким только мог; распределил капитанов охранять другие улицы; хотя нужно отметить, что это предместье открыто со всех сторон и Принцу потребовалось двойное число солдат, чтобы охранять одну улицу. Сила врага составляли примерно двенадцать тысяч человек, а армия Принца состояла не более чем из пяти тысяч; тем не менее, он противостоял в течение семи или восьми часов, яростно сражаясь; он находился везде, где угрожала опасность. Враги говорили, что он был не более чем дьяволом, в тот день его видели со всех сторон битвы. В итоге, Тюренн форсировал баррикаду, которая находилась на пересечении дороги, ведущей на Пекспис и Венсен. Наша инфантерия пострадала; кавалерия испугалась и разбежалась, прихватив с собой всё, что смогли унести. Они так привели в ярость Принца, что он вернулся, с оружием в руке и с сотней мушкетеров; все офицеры кавалерии и инфантерии находились под рукой, их было тридцать или сорок, с ними и другими добровольцами он отобрал баррикаду обратно и вытеснил врага. Что мы совершили в тот день, выше всякого понимания; все восхищались его мужеством, рассудительностью и трезвостью ума.
Моя задача заключалась в присмотре за передвижением багажа, за убитыми и ранеными. Там был застреленный кавалер, так и оставшийся на лошади, которая несла багаж со своим любимым хозяином: прискорбное зрелище! Мадам де Шатийон (*) вышла из кареты мадам де Немур и вошла в дом, где находилась я. Она воскликнула, «Ах! Как Вам хорошо, вы проходите через всё это ради Принца. Если бы я не ошиблась, он бы так хорошо к вам не относился; у вас есть причина жаловаться на его командование». Я ответила, «Я не стану бросать его сейчас. Если бы я находилась на его месте, я бы отправила тех, кто вовлекает меня в эту дилемму, заниматься своими жалкими делами». Они ничего не ответила и осталась стоять рядом со мной, хотя я страстно желала, чтобы она покинула дом.
Как только появился Президент Виоль, она уверила его, что Принц вёл переговоры с двором и хорошо знал, что должно произойти; в этом была причина того, почему он не выступил. Я повторила это графу де Фиск и упрекнула Мадам де Шатийон, выражая своё удивление, что такая здравомыслящая женщина с такой легкостью попалась в ловушку и всему так нелепо верила; добавляя, что если бы Монсеньер знал автора такой клеветы, то, несомненно, выкинул бы его в окно; но по отношению к ней он не вмешался, чего я искреннее желала, а всё возложил на меня. Тем не менее, не было никаких оснований делать вывод о том, что он обманывал Принца; он не был человеком, который ведет себя подобным образом. Она не пришла в замешательство по поводу этих слов; она имела радость быть удовлетворенной от причинного самолично вреда. Комендант Бастилии Лувьер, сын монсеньера де Брюсселя, отправил мне послание, сопровождаемое словами о повелении от Монсеньера, что сделает всё, что ему прикажут. Я попросила графа де Бетюна перенаправить это сообщение Монсеньеру. Аббат Д’Эффиа, который, среди других, пришёл повидать меня, понимая, что опоздал и что я не пообедала, предложил мне свой дом, находящийся неподалёку и приказал подать мне закуски. Это было очень кстати, ведь я была очень голодна. Мадам де Шатийон обедала со мной, делая самые смешные гримасы, на всё это нам следовало отвечать смехом, если бы мы что-то понимали в юморе.
Около двух часов граф де Бетюн принёс мне записку, что Монсеньер собирается навестить меня. Я отправила немедленно сообщение графу де Фиску, умоляя его проинформировать Принца. Бедный граф в этот день много путешествовал; он летал туда- сюда, как футбольный мячик.
Наконец, прибыл Принц. Я увидела его в окно и вышла на лестницу встречать. Он казался слегка переменившимся с утра, хотя был одет в то же платье. Он улыбался и выглядел веселым, выказал мне тысячу комплиментов и поблагодарил за усердное служение, которым я платила ему. Также он сказал, «Я испытываю благодарность по отношению к Монсеньеру, но сейчас он не желает меня здесь видеть». Я начала смеяться и воскликнула, «Давайте закончим ваши шутки; я знаю, что у вас есть причина жаловаться, и я довольно опечалена этим; но, что хорошо для меня, я знаю, что вы не будете об этом говорить». Он обещал мне серьезно, что не будет, «склоняясь к тому, что, в самом деле, Монсеньер глубоко уважал его и что друзья кардинала де Реца уберегают его от выражения хороших намерений. Напротив, он не забыл, что обязан ему уважением». Затем, мы пошли в комнату, где находилась графиня де Фиск с мадам де Шатийон и монсеньером де Роаном. Он приблизился к ним, злобно посматривая на мадам де Шатийон и показывая, как сильно он её презирает. Я была очень рада увидеть это; в то время она выглядела настолько подавленной, что ей дали воды, дабы уберечь от обморока, и вскоре она уехала.
Прибыл Монсеньер; он обнял Принца в очень веселой и непринужденной манере, у него и не было возможности хитрить; также он выражал радость по поводу того, что Принц уже в неопасности и желала, чтобы тут рассказал о битве. Принц признался, что никогда ещё не находился в таком безнадёжном положении. Они погоревали по раненым и убитым, и тех, и тех было значительное количество; они постановили, что армия должна войти в город этим же вечером. Монсеньер отправился в Отель де Вилль, чтобы поблагодарить городские отряды, в то время как Принц вернулся в свою армию. Монсеньер де Бофор совершил ужасный переполох и, казалось, что он считает, что всё сделал сам.
Когда они уехали, я отправилась в Бастилию, где я никогда до этого не была. Я погуляла значительное время среди башен и приказала гарнизону зарядить пушки, которые были направлены на город. Некоторые я попросила нацелить в сторону воды и предместья, чтобы защитить бастион. С помощью телескопа я увидела огромное количество людей на возвышенности Шаронн, и, различив какие-то экипажи, я склонялась к тому, что там Король; вскоре после этого я узнала, что была права. Также я увидела вражеские части на расстоянии к Баньоле; их кавалерия казалась очень сильной. Я смогла различить генералов; хотя, не зная их в лицо, я понимала по одежде; благодаря расположению их кавалерии, я подумала, что они собираются зажать нас между предместьем и рвом; некоторые отряды были отправлены в сторону Пинкора, другие в Нёйи, в сторону воды. Если бы это перемещение совершилось раньше, то мы бы все погибли. Я скорейшим образом отправила сведения Принцу, он уже находился на колокольни аббатства Сен-Антуан, и, получив моё подтверждение, приказал войскам двигаться в город.
Затем я вернулась в дом, где находилась в течение всего дня, чтобы увидеть проходящую армию; я знала, что все офицеры будут рады увидеть меня. Я должна не забыть сказать, что утром все солдаты и командиры находились в состоянии глубокого оцепенения, не зная, где найти казармы; но когда они узнали, что я нахожусь у ворот, их крики радости были слышны отовсюду; они воскликнули, «Дайте нам показать смелый фронт! У нас есть путь к отступлению; Мадмуазель у ворот, она прикажет, что их открыли и нас впустили». Монсеньер Принц попросил меня прислать им немного вина, что я сделала с огромным старанием; когда они проходили перед домом, кричали во весь голос, «Мы пьём за ваше здоровье, наша спасительница!» Когда прошёл один полк, я вызвала Бюдита (который находился в самом начале и был очень опечален потерей их командира), чтобы сказать, что я попросила у Монсеньера полк для него, и тот дал утвердительный ответ. Монсеньер Принц прибыл встретиться со мной, когда во второй раз проник в город; желая упрекнуть его во всём, что имело место, я сказала, «Посмотрите на эти прекрасные полки! Я не вижу, чтобы они были в худшем состоянии, чем когда я их видела в Этампе! Они выдержали осаду и участвовали в двух битвах. Небеса уберегли их от переговоров». Он покраснел, но ничего не ответил; тогда я продолжила, «По крайней мере, вы, кузен, обещали мне, что больше их не будет». Он сказал, «Я обещал». И добавил, «Я ничем не могу помочь вам, говоря, что в данных обстоятельствах вам следует отличать настоящих друзей от тех, кто преследует свои собственные интересы и кто подвергает вас опасности в надежде добыть пятьдесят тысяч золотых. Я говорю вам это по дружбе и чтобы заставить вас поразмышлять; никто другой не осмелится так говорить с вами». Его глаза наполнились слезами гнева; я закончила диалог, но сперва добавила, «Интриги распространяются довольно быстро. Я надеюсь, что теперь вы их быстро остановите». Он покинул меня, и оставался там, где была я до тех пор, пока все войска не прошли. Те, которых маршалы де Тюренн и де ла Ферт пустили вперед, продвигались близко к городу, но, согласно моим приказаниям, когда я уехала, два или три залпа из Бастилии подогрели их пылкость, и, оттесняя кавалерию, вызвали огромное волнение. Но согласно этой своевременной помощи, вся иностранная инфантерия, жандармы и немного кавалерии – лучшие войска, должны были разбежаться.
Увидев, что они все спаслись, я отправилась в Отель де Шавиньи, чтобы немного перекусить и передохнуть, так как было очень жарко. По дороге в Люксембург, мы много разговаривали о том, что произошло этим днём; все развлекали меня тем, что перечисляли события. Монсеньер Принц выказал мне тысячу комплиментов и сказал Монсеньеру, что я сделала достаточно, чтобы заслужить его похвалы. Он приблизился ко мне и сказал, что удовлетворён мною; но нигде не чувствовалось той привязанности, которую он должен был испытывать по отношению ко мне. Я отнесла это на счёт сожаления по поводу того, что всё, что ему следовало совершить, сделала я, тем самым успокоившись относительно того безразличия, которое труднопереносимо, рассудив всё таким образом.
(*) Немного об Изабелле - Анжелике де Монморанси-Бутвиль (1627—1695), о которой с такой ненавистью отзывается Мадмуазель.
Анжелика де Монморанси-Бутвиль. Автор Пьер Миньяр
Анжелика - дочь Франсуа де Монморанси-Бутвиля. С 1646 года - герцогиня де Шатийон .Ее первый супруг, Гаспар IV де Колиньи, герцог Шатийон и маршал Франции был убит в сражении при Шарантоне в феврале 1649 года, в ходе Парламентской Фронды. Через два месяца после смерти мужа Изабелла-Анжелика произвела на свет их единственного сына – Гаспара-Анри, крестным отцом которого стал Великий Конде. В 1664 г. герцогиня де Шатийон второй раз вышла замуж - за обосновавшегося во Франции герцога Мекленбург-Шверинского (1623—1692). В годы Фронды Изабелла-Анжелика поддерживала сторону принца Конде, любовницей которого была в 1652 году.
Анжелика. Портрет 1664 года:
И ещё одно изображение:
МАКСимка пишет:
цитата:
Мария д'Авогур, герцогиня де Монбазон (1610 - 28.4.1657)
Герцогиня де Монбазон. Автор портрета Карл Бобрюн.
Сообщение: 5252
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 18.09.10 22:43. Заголовок: Глава XVI Король Фр..
Глава XVI
Король Франции отошел обратно в Сен-Дени. Мадмуазель отправилась в Отель де Вилль с целью предупредить бунт. Она освобождает от своих обязанностей прево и запугивает маршала де Л’Опиталя.
Вечером я размышляла о спасении этой прекрасной армии от гибели, но, в тоже время, менее чудесным являлось то, что я заставила короля Испании двинуть артиллерию на Париж. Признаюсь, что это доставляло мне огромное удовлетворение. Я испытывала радость по поводу столько разумного служения нашей партии и вела себя в той манере, в которой, пожалуй, никто до меня в подобном положении себя не вёл, покинув комнату без каких-либо объяснений.
Маркиз де Фламартин был убит, что доставило мне много горя; он являлся мне особым другом со времени путешествия в Орлеан, сопровождая меня и преданно неся службу. Предсказывали, что он умрёт с верёвкой вокруг шеи; он часто рассказывал об этом во время поездки, смеясь и шутя, что не может представить себя повешенным. Когда друзья искали его тело, они обнаружили его на месте, где за несколько лет до этого он убил Каниллака на дуэли, с верёвкой вокруг шеи. Я не смогла уснуть всю ночь, так часто эти бедные погибшие люди приходили ко мне на ум. Следующий день я находилась дома, и большое число офицеров навестило меня. Они ни о чём не говорили, кроме как о храбрости Монсеньера Принца и о совершенных им великих подвигах; ничто не могло помешать их восхищению. Принц также навестил меня и желал объясниться со мной по поводу всего, что произошло на поле битвы; в конце концов, он не хотел никакой другой благодарности от партии, кроме как быть помещённым так, чтобы способствовать сохранению для меня того положения, в котором я находилась.
Хорошие чувства, высказываемые людьми в день битвы, ошеломляли. Они совместными усилиями искали тела погибших, чтобы их достойно похоронить и раздавали, по мере движения, питьё солдатам, помогали раненым, делали всё, что могли и постоянно кричали: «Да здравствует Король и долой Мазарини». В списках погибших мы обнаружили нескольких замечательных офицеров; Манчини, племянник Мазарини, был опасно ранен, также как и Фулло, гвардеец Королевы. Маркиз де Нантулле, доброволец, был убит. Манчини было всего семнадцать лет - хорошенький мальчик, подававший надежды; он находился во главе флотского отряда, где носил звание подполковника; все прониклись сочувствием. Битва продолжалась долго и упорно, при дворе ожидали определенно победы из-за неравенства по количеству сил; это, несомненно, довольно весомое преимущество. Королева, которая оставалась в Сен-Дени, отправила одну из своих карет для доставки Монсеньера Принца, думая, что он пленник. Я узнала от человека, который находился с Королём, что, когда они услышали залпы пушек Бастилии, Кардинал сказал, «Они воодушевляют врага». И, оценивая полученную из Парижа информацию, они высчитали, что смогут войти в город через ворота Тампль, где их в тот день охранял казначей Испании. Артиллерия продолжала палить, и кто-то сказал: «Боюсь, что они действуют против нас». Другой заметил: «Это, вероятно, Мадмуазель, которая прибыла в Бастилию, и они открыли огонь в её честь». Маркиз де Виллеруа сказал: «Если это Мадмуазель, то орудия направят против нас». Всё происходило за долгое время до того, как они узнали правду.
Вражеские генералы, расставив кавалерию, как я уже говорила, дабы разъединить нас, направили инфантерию форсировать баррикады; но, когда они начали думать, что окружили нас со всех сторон, вскоре обнаружили, что это не так; стало очевидно – наша партия с триумфом вошла в Париж. Секретные сведения были отправлены Королю и Кардиналу, вернувшиеся обратно в Сен-Дени, которые не могли занять до полуночи. Приказы остановиться и расположиться в боевом порядке постоянно давались войскам из-за опасения быть атакованными. Никогда ещё люди не были так излишне напуганы; ни командующие, ни простые военные не рисковали располагаться на отдых.
Королеве дали понять, что мы побеждены, только немногие вошли в Париж и обстоятельства не против Короля. Войскам приписывали отступление, в связи с количеством выживших и их жалким положением; всех убедили, что Парижане испытывали слабость к Принцам и что скоро они будут вызвать только отвращение. Уже длительное время намеревались созвать ассамблею генералов в Отель де Вилль, чтобы образовать смещенную партию, состоящую из Магистратов, Парламента, Монсеньера и Монсеньера Принца и найти больше средств для платы войскам и для дополнительного набора. Эта ассамблея была созвана четвертого июля. Чтобы распознать свою партию, Принц приказал солдатам прикрепить к шляпам соломинку. Я не знаю, как эти сведения распространились среди людей, но когда это произошло, они, естественно, продемонстрировали служение партии; даже духовенство вынудили прилепить соломинку; а с теми, кто отказывался, плохо обращались и атаковали с криками «Долой Мазарини!»
Я направилась в Люксембургский дворец сразу как пообедала, где я обнаружила Монсеньера, негодующего на Принца, который заставлял его отправиться в Отель де Вилль, чего тот не желал. Я не в силах постичь все секреты этой головоломки, но это так меня взволновало, что я в спешке отправила за Принцем, который находился в комнате Монсеньера, дабы спросить о причине гнева, испытываемого Монсеньером по отношению к нему. Он ответил, «Ничего страшного. Монсеньеру привиделся сговор вследствие соломинок», а затем он объяснил, почему его партии были приказано прикрепить их. Он также рассказал, как это было важно, чтобы ассамблея проходила в Отель де Вилль и что если Монсеньер не появиться, то какое плохое это произведет впечатление. Когда после этого Его Королевское Высочество заговорил со мной об этом, я решительно настояла на его присутствии. Казалось, что он имел чрезвычайно противоположное мнение с Принцем, хотя, к моему удивлению, он вдруг решил пойти. Ассамблея планировала собраться в два часа, но Монсеньера не было уже двадцать минут, что вызвало скопление народа, кричащего «Каналья». На этой ассамблее желали сделать Монсеньера генерал-лейтенантом страны, как это уже произошло в Парламенте, дав ему все возможности управлять на основании королевской власти, которую он держал в своих руках, пока Его Величество оставался в руках Мазарини – объявленного преступника и возмутителя общественного спокойствия. За его голову объявили награду. Эти обстоятельства делали его недостойным быть опекуном такой священной персоны, как Король. Не было ни одного человека во Франции, кроме Монсеньера, который имел право приказывать от имени Короля, и люди, знающих об усердии, с которым Его Королевское Высочество служил Государству и Королю, убедили в благоприятном исходе дела под командованием Монсеньера. Монсеньер Принц, будучи покорным по отношению к декларации Парламента, также был провозглашен генералиссимусом армии Короля; служба так хорошо подходила ему, что никто не сомневался в назначенном ему посте.
Мне казалось это достаточным, чтобы убедить Монсеньера в необходимости посещения Отель де Вилль, однако и он, и Принц на обсуждениях объявили, что они не имеют иной цели, кроме как служение Королю и народу; что они набирают войска для изгнания Мазарини из королевства, и как только он удалиться, они сложат оружие.
Пока Принцы находились в Отель де Вилль, не зная, как развлечь себя, я совершила прогулку по улицам с пучком соломы, перевязанной голубой ленточкой - это был цвет нашей партии. Люди кричали: «Да здравствует Король и Принцы, долой Мазарини!» Я вернулась в Люксембургский дворец как раз во время прибытия Монсеньера. Пока он отправился к себе переодеться, Принц остался со мной в передней; там же находилось несколько дам. Он коротал время, читая письма, которые герольд Монсеньера де Тюренна доставил ему. Я осведомилась о содержании, и он ответил: «Они относятся к заключенным. Если они развлекут вас, то я их прочитаю».
В этот момент вошёл горожанин, запыхавшийся и с трудом говоривший из-за скорости, с которой он мчался и из страха, обуревавшего его. Он воскликнул: «Отель де Вилль в огне! Они стреляют и убивают друг друга, это самое ужасное, что только можно представить!» Принц поспешил передать новость Монсеньеру, который пришёл в такое недоумение, что забыл о том, что он не одет и появился в рубашке, говоря Принцу: «Кузен, заклинаю, отправляйтесь в Отель де Вилль; вы можете отдавать любой приказ». Он ответил: «Монсеньер, нет ни одного места, куда бы я не отправился, дабы служить вам; в тоже время, я не являюсь другом мятежа и не понимаю происходящего; признаюсь, что боюсь оказаться трусом. Умоляю отправить Монсеньера де Бофора; его хорошо знают, и он любим народом; он лучше поймет, как служить вам, чем я». В итоге они отправили Монсеньера де Бофора; в то время Монсеньер и Принц, казались крайне удивленные беспорядками и желающие подавить их, давали указания на этот счет. Я вошла в кабинет Монсеньера и объявила ему и Принцу, что если они пожелают, то я отправлюсь и успокою людей; это будет ударом для партии, если мы воспользуемся обстоятельствами и отстраним маршала де Л’Опиталя и Прево. Мы не могли бы лучше использовать нашу власть, чем освободить тех магистратов от трудностей, подчиняюсь ненавистным лицам. Они ответили, что если я считаю это правильным, то могу отправляться; это будет и полезно, и выгодно. Принц пожелал сопровождать меня, но я пожелала этого не делать, взяв с собой только его людей и людей Его Королевского Высочества, мадам де Сюлли и де Виллар, графинь де Фиск и де Фронтенак, которые признались, что были очень напуганы. Когда мы покидали Люксембургский дворец, то первая вещь, которую мы увидели, это мертвого человека на улице, но это меня не отвратило от намеченной цели. Оказавшись в конце улицы де Грев, ближе к мосту Нотр-Дам, мы увидели тело монсеньера Феррана, канцлера Парламента и одного из наших друзей. Мне было очень его жаль; говорили, что в него стреляли даже во время причастия; в это мгновение люди вышли их карет, окружили меня и заклинали не двигаться дальше.
Они не давали мне никакого ответа и убили другого канцлера – Мирона, хорошего человека и одного из лучших наших друзей. После траты большого количества времени и не зная, что будет дальше, я решила отправить к ним трубача, но ни одного не нашли: я отправилась в Отель де Немур, чтобы найти трубача, но его признаков не обнаружили. Со мной произошел инцидент на Малом мосту, который мог бы испугать меня. Моя карета наткнулась на телегу, которую они использовали каждую ночь, чтобы увозить труппы в Отель Дьё; меня вынудили пересесть из-за страха, что чьи-нибудь мертвые руки или ноги коснуться меня. Когда я вернулась в Люксембургский дворец, то поведала о моей поездке. Монсеньер пожелала, чтобы я отправилась туда снова, что я сделала; сопровождали меня всё те же, за исключением мадам де Виллар, которая осталась в Отеле де Немур, и мадам де Фиск, которая легла в постель; вследствие всего этого меня поддерживало меньшее количество людей. Была полночь, на улицах – большое количество караульных, которые составили мой эскорт. Я встретила мадам ле Риш, продавщицу ленточек, в сорочке, ведь было очень тепло; это самая красивая ночь, которую я когда-либо видела. С ней находился служитель Сен-Жак, который был одет в хлопчатобумажные панталоны. Этот маскарад чрезвычайно развеселил меня; они рассказывали мне тысячи забавных историй о жаргоне франкских зевак, несмотря на беспокойство.
Когда на Гревской площади мою карету остановили, и человек приблизился и положил руку на дверь, где я сидела, я спросила: «Принц здесь?» Ответив отрицательно, он удалился. Его невозможно было узнать в той одежде, но благодаря свету, исходящему от факела, я разглядела у него оружие, но не различила какое. Как только человек ушёл, меня охватила мысль, что его намерением являлось убийство Монсеньера Принца, и я пожалела, что эта мысль не пришла мне в голову раньше, и я не приказала арестовать его. Монсеньер де Бофор навестил меня, что ускорило прогресс в отношении Отеля де Вилль. Мы проехали через охваченные огнем фрагменты здания. Никогда никакое место не смотрелось столь жалко. Я обошла Отель, не обнаружив никого живого. Но в Большом холле человек сообщил, что Монсеньер Прево находился у себя в кабинете и что он будет очень рад увидеть меня; поэтому я отправилась к нему, оставив сопровождающих меня дам в холле и попросив графов де Фиск, де Бетюна и де Префонтейна сопровождать меня.
Монсеньер Прево был в парике, что очень сильно маскировало его, но с лицом спокойным и безмятежным, как будто ничего не произошло. Я сказала: «Его Королевское Высочество отправил меня сюда, чтобы облегчить ваше положение; и я приняла это поручение с радостью и почтением, которое всегда испытывала по отношению к вам. Мы не будем заниматься извинениями, несомненно, ваши намерения отличались честностью. Он ответил, что это для него большая честь, что он всегда был верным слугой Монсеньера и моим тоже; он всегда должен испытывать чувство признательности по отношению к нам и действовать правильно, согласно чести и совести; он ясно видел, что его собирались свергнуть и был уже почти готов уйти в отставку; он считал благом в нынешнем положении сложить с себя полномочия. Затем он попросил перо, чернила и бумагу, и я сказала: «Я передам ваши слова его Королевскому Высочеству. Если вы желаете отставки, то, думаю, лучше попросить её; я не могу взять это на себя; я не желаю требовать ничего от человека, жизнь которого прибыла спасти».
Затем Монсеньер де Бофор спросил его, что он намеревается делать? Он ответил, что желал бы вернуться к себе домой, где чувствовал себя в безопасности. Монсеньер де Бофор пошёл проверить маленькую дверь, через которую он мог вместе со своим человеком спокойно удалиться. Прево выглядел радостным по этому поводу и выказал множество восхищений по поводу моей доброты.
Я оставалась в Отеле, пока Монсеньер де Бофор не вернулся; достигнув Главного холла, я узнала от мадам де Сюлли, что мушкетный выстрел прогремел между ней и графиней де Фиск, сильно их испугав. Затем я отправилась в комнату в конце холла, где, как мне сказали, находился маршал де Л’Опиталь, намереваясь поговорить с ним о том же, о чем с Прево. Я предупредила его по поводу своего визита; он ответил, что я оказываю ему огромную честь; но, он не доверял Монсеньеру де Бофору, который, как он считал, был виноват в этих беспорядках из-за желания стать губернатором Парижа. Де Л’Опиталь посчитал ниже своего достоинства доверить свою безопасность врагам; вместо того, чтобы дожидаться меня, он сбежал через окно, пока я стучала в дверь.
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 27.01.13
Репутация:
0
Отправлено: 27.01.13 22:14. Заголовок: Я попробую присоедин..
Я попробую присоединиться и тоже попросить, если есть возможность, довести перевод до конца. Это титаническая работа, бесспорно, но на русском языке до сих пор "Мемуары" не изданы, а между тем, это ценнейший источник сведений о характерах и личных чертах известных исторических персонажей. Нашел эту работу и не смог не восхититься трудом МАКСимки, и выражаю искреннюю благодарность.
Сообщение: 10568
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
35
Отправлено: 05.03.13 18:02. Заголовок: графиня де Мей пишет..
графиня де Мей пишет:
цитата:
Какой же ты молодец!!! Читаю мемуары в твоем переводе и восхищаюсь тобой уже какой раз!
Спасибо большое, Вика! Неожиданно приятно. Только эти переводы я делал давно, три года назад, с английского перевода мемуаров Мадемуазель, поскольку тогда еще недостаточно сильно владел французским. К большому сожалению, пока у меня нет сейчас возможности перевод продолжить из-за нехватки времени.
В статье рассматривается подход Мадемуазель де Монпансье к изображению детства на материале ее «Мемуаров». Анализируется позиция мемуаристки по отношению к образу протагонистки и значимость «детского» фрагмента в контексте всей книги.
Отправлено: 05.11.23 22:51. Заголовок: Большое спасибо Вам ..
Большое спасибо Вам за перевод! Интересно почитать и посмотреть на жизнь людей и двора того времени глазами человека, имеющего непосредственное отношение ко всему происходящему. Все же не так все однозначно было , если верить Мадемуазель. И с появлением на свет Луи 14, и с ее отцом Гастоном- его везде и всегда раньше описывали как человека, состоящего из одних пороков , а в мемуарах его дочери он открылся с разных сторон и фигура короля не так однозначна и еще многое. С удовольствием дочитала бы мемуары до конца).
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 20
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 28.12.09 01:52. Заголовок: Мемуары герцогини де Монпансье (продолжение-1)
Только эти переводы я делал давно, три года назад, с английского перевода мемуаров Мадемуазель, поскольку тогда еще недостаточно сильно владел французским. К большому сожалению, пока у меня нет сейчас возможности перевод продолжить из-за нехватки времени. 
- участник сейчас на форуме