Предлагаю создать отдельную тему, посвященную Абелю Сервьену (1 ноября 1593 - 17 февраля 1659) - известному французскому дипломату, администратору, академику, служившему как кардиналу Ришелье, так и кардиналу Мазарини. Именно он подписывал Вестфальский мирный договор со стороны Франции.
Отправлено: 09.11.11 14:13. Заголовок: Согласно Жаку Изолю,..
Согласно Жаку Изолю, в Мюнстере мадам Сервьен родила двоих детей: 21 октября 1644 года Мари-Антуанетту, а 26 ноября 1645 года -Луи-Франсуа.
Ещё одна девочка умерла в 1644 году в отсутствие родителей. Она оставалась во Франции, так как родители не взяли её с собой в Германию, видимо, опасаясь, что малышке будет трудно вынести путешествие.
Я разыскала в сборнике Province du Maine за 1977 год информацию, что пара Сервьен стеснялась того факта, что их первенец Огюстен родился 31 августа 1641 года, в то время как его родители обвенчались 7 января 1641 года. Мальчик был крещён только в 1652 году в Нюэйе после смерти матери, двумя неизвестными в роли крёстных. Считается, что его существование вообще скрывали до поры, до времени. Кстати, вопреки традиции, Сервьен именно старшего сына отдал церкви, а младшему передал все титулы. Уж не означает ли это, что он сомневался в своём отцовстве? Хотя вроде бы Огюстен на него был похож.
Когда Тальман писал, что Сервьен не хотел жениться и жестко составил брачный контракт, то, по-видимому, он не ошибался. В контракте сказано, что к Сервьену переходят все права на имущество жены, которое досталось ей как по брачному контракту от первого брака, так и по завещанию её отца, скончавшегося в 1640 году. А это нарушало законы французского королевства, в котором эдиктом от 1560 года защищались права детей от первого брака на имущество их отцов, в случае, если мать выходит замуж повторно. А у Огюстин был сын. К тому же, аббат Сервьен, который, по мнению современников, уговорил Абеля прикрыть грех и жениться, передал ему права на своё имущество, что досталось ему от отца и дяди. Кстати, про аббата Франсуа Сервьена отзываются положительно - он был набожен, совершенно не честолюбив, с незапятнанной репутацией. Вообще, современные исследователи недоумевают по поводу того, что хотя Сервьен устроил выгодный брак для дочери, он нисколько не озаботился тем, чтобы приобрести хорошие должности сыновьям.
Отправлено: 10.11.11 14:58. Заголовок: Город Анже - место ссылки Сервьена
Когда читаешь статьи из всяких краеведческих сборников, складывается впечатление, что пребывание Сервьена в Анже являлось одной из самых ярких страниц в истории этого города. Вот несколько видов этого древнего города, который в настоящее время является столицей департамента Мен и Луара, а в прошлом был главным городом Анжу. Там много музеев, памятников средневековья, университет был открыт ещё в 1356 году. Он расположен на берегу реки Мен, в нескольких км от места её впадения в Луару, в 300 км к юго-западу от Парижа.
Отправлено: 11.11.11 15:48. Заголовок: "Донос" графа д'Аво на Сервьена
Вот отрывок из письма графа д'Аво Анне Австрийской, королеве-регентше, от 18 августа 1644 года из Мюнстера. Граф настрочил донос на коллегу по достаточно серьёзному поводу - он обвиняет Сервьена в незнании латыни. Сервьен как академик, выпускник Гренобльского университета должен был знать латынь, на которой в основном велись дипломатические переговоры. Автор книги признает, что Сервьен, безусловно, владел латынью, хотя и знал её хуже Клода де Мема. Тем не менее, последний пишет королеве:
«Мсьё Сервьен также оскорбляет Парижский университет и питает такое отвращение к латинскому языку, что относится с презрением к тем, кто его изучает или знает. Что касается латыни, Мадам, я чувствую себя обязанным сообщить вам очень правдиво, что ею всё-таки не пренебрегают. Она некогда успешно применялась на благо государства. И несомненно, что не говоря на латыни или по-немецки, невозможно успешно работать ни в Германии, ни на всём Севере. Здесь один лишь мсьё Сервьен может обходиться без этого. Не следует оказывать ему честь службою Франции в краях, языка которых он не знает, как не умеет говорить и на другом, часто встречающемся, и который, по его собственному признанию, он понимает только на карте. Это не значит, Мадам, что я хотел бы похвастаться тем небольшим знанием иностранных языков, которым обладаю. Ответ, который я ему сделал, не оскорбляет его никаким словом, и я признал в нем, что этот дар не является ни редким, ни выдающимся. Но я выступаю против его мнения, что он обязателен для послов короля. »
Сервьен в самом деле отрицал необходимость знания немецкого языка; он ответил на возражения графа д'Аво:" Если вы хотите, чтобы я сказал вам откровенно, можно кое-что понимать в немецких делах, не говоря по-немецки и не проживая так долго в Германии, как вы."
(по книге Гвидо Брауна La connaissance du Saint-Empire en France du baroque aux Lumières)
Отправлено: 16.11.11 02:05. Заголовок: Стихи Сервьена
Ещё давно где-то читала, что Сервьен был автором стихов к романсу «Весна». Оказывается, в сборниках французской поэзии есть как минимум два его стихотворения - «Printemps reprends tes fleurs ramène tes zéphyrs» и «Toi qu'on doit appeler le cygne de la Seine». Полного текста найти не удалось, только начальные строки.
Отправлено: 18.11.11 00:08. Заголовок: Примирение Сервьена и Буаробера.
Под конец жизни Сервьен простил Буа-Робера. Их примирение состоялось где-то в начале 1658 года, то есть через 22 года после известного инцидента в приёмной кардинала, когда вспыльчивый военный министр при встрече с гламурным аббатом пригрозил тому избиением палкой за оскорбительные высказывания в адрес певицы и куртизанки мадемуазель Венсан, бывшей содержанкой Сервьена. Возможно, громогласные жалобы Буаробера кардиналу на грубость Сервьена и послужили той последней каплей (хотя, безусловно, и не были ни единственной, ни главной причиной, и сам Сервьен это понимал, называя в письме другу своим главным врагом Клода де Бюльона, взбешенного постоянными обвинениями со стороны Абеля в расхищении средств, необходимых для армии), приведшей Сервьена в ссылку в Анже. Когда Сервьен вновь вернулся к власти, первым делом он приложил все усилия к тому, чтобы аббат лишился государственной пенсии и был сослан от двора, что ему полностью удалось. Буаробер в тот период не раз в стихах сетовал на немилось и суровое сердце блестящего, замечательного и прочее Абеля. Когда Сервьен всё же простил Буаробера, тот разразился благодарственным стихотворением в адрес Юга де Лионна, бывшего посредником в этом деле.« A MONSIEUR DE LYONNE Il le remercie de l'avoir reconcilié avec Monsieur Servien » При этой встрече Сервьен показал Буароберу свой ежедневник и сказал ему : "Держитесь, я о вас хорошо помню, вы первый в моём ежедневнике." "Да, - ответил аббат, - но я очень боюсь выйти из него последним ."
Огюстен Сервьен был одним из тех остроумных, нерадивых, греховных аббатов, которые находят наслаждения в алькове, становятся горем для семьи и позором для Церкви. Он умер, как жил, некстати, в доме танцора, во время начала Регентства. (Пьер Варен Правда о семье Арну Париж 1847 год)
Отправлено: 25.11.11 18:32. Заголовок: Жан Шаплен написал э..
Жан Шаплен написал это письмо 17 февраля 1636 года своему знакомому, Анри Арну, который с 1624 года был аббатом Сен-Николя в Анже. Мы видим, с каким недоумением и сожалением воспринималась в Париже отставка Сервьена, даже таким преданным Ришелье человеком, как поэт Шаплен. Кстати, он оказался провидцем - Анри Арну, с 1649 года - епископ Анже, стал другом Сервьена. Тот, в частности, призвал его к себе, когда в январе 1652 года в фамильном замке в Анжу скоропостижно скончалась его молодая жена, и он нуждался в утешении.
Аббату Сен-Николя
Мсьё, когда вы уезжали отсюда в Анже, я вам признался, что жалею вас, пребывая в краю, из которого вы вынуждены часто уезжать в свой и терять утешение, которое вы получали от визитов ваших друзей и новостей большого света. Но теперь, когда тот же Анже выбран мсьё Сервьеном для своего пребывания, в ожидании, пока минуют дурные влияния, вместо того, чтобы вас жалеть, я вам завидую и считаю, что отныне удовольствия, которые вы будете находить в его компании, превзойдут многие из тех, которыми вы наслаждались в Париже и при дворе. Достоинства, которыми вы переполнены и это природное искусство, с которым вы утешаете самые ожесточенные души, обеспечат вас однажды дружбой и доверием этого великого человека, который сама приятность и учтивость. И кто тогда не захотел бы поменять своё положение на ваше? Какие удовольствия не даст вам беседа, которая столь долго была отрадой короля и весельем монсеньора кардинала!
Так мало людей этой закалки, что не будет ворчанием сказать, что Франция много потеряла с его удалением, и не будет враньем объяснить вам, что вы можете принести пользу Франции в беде. Я мало знаком с ним, но я его достаточно знаю, чтобы говорить о нём, как я говорю и чтобы жалеть господина кардинала, у которого больше нет помощника, который его освобождал от лишних забот и исполнял его приказы так близко к возвышенному замыслу, который им понимался. На самом деле, очень обидно, что Его Преосвященство вынужден будет теперь сам себя обслуживать и не сможет найти того, кто будет делать для него то, что делал мсьё Сервьен. Впрочем, мы видим что этот случай - неслыханная при дворе вещь, и, я думаю, не имеет примера в истории. Мы видим, говорю я, как человек падает с вершины почестей и должностей, не только не ушибившись, но даже с незакружившейся головой. Мы видим человека, облеченного всеми государственными тайнами и удаленного от дел без какого-либо следа сомнения ни в его терпении, ни в его верности, личность, одним словом, ещё в милости после того, как её лишилась. Что касается его постоянства и его мужества, вы скорее поверите своим глазам, чем моим словам. Поэтому я заканчиваю рассказывать вам о нем, уведомляя вас, что вместе с ним будет второе сокровище; вы легко поймете, о ком я хочу сказать: мсьё де Лионн, его племянник, с которым я близко знаком, и который мало с кем может сравниться благородством. Вы найдете в нем только доброту, проворство и восхитительную силу ума, и я уверен, что вы, к своему счастью, обретете дружбу мсьё его дяди, которую, я точно знаю, он вам дарует. Он всесведущ в науках, он даже скромен и вознаграждает доброту и добродетель.
Вас не нужно приготовлять к утешению огорчений того и другого, так как вы услужливы по своим склонностям и откликаетесь на просьбы тех, кто в вас нуждается. ...
(Lettres de Jean Chapelain, de l'Académie française / publiées par Ph. Tamizey de Larroque,...)
Бутар, агент маршала де Брезе, пишет ему из Парижа 14 февраля 1636 года:
"Мсьё Де Нуайе теперь государственный секретарь и по военным вопросам из-за отставки и ухода мсьё Сервьена, который упал мягко и не поранившись. Это единственный пример счастливой немилости. Он дважды просил отставки у Его Преосвященства и получил от этого столько же очевидных милостей и добрых слов, как если бы его отправляли с посольством. Он предпочел Анже Сомюру и Нанту, которые ему были предложены, с разрешением охотиться в 10 льё вокруг. Он уехал этим вечером на обратном пути из Рюэйя, заверяя, что он всегда был вашим слугой. Мсьё де Бюльон, поддерживаемый неприязнью короля к нему, в конце концов его скинул, и Монсеньор кардинал сдался, но при условии, чтобы с ним хорошо обошлись, и он пребывал вне подозрений в каком-либо преступлении. Ему разрешили развлекаться в Ришелье, там находиться и там охотиться, также, как и заверили в своем посредничестве в возвращении ему ста тысяч экю, которые были внесены за его патент, то, с чем согласились господа сюринтенданты. Мсьё де Шавиньи совсем не проявился во всём этом деле. Следует признать, что он достоин своего высокого положения, и что им пользуется с восхитительной ловкостью. "
Отправлено: 01.12.11 23:18. Заголовок: В современных книгах..
В современных книгах уточняется, что Сервьен окосел на правый глаз в результате неудачного попадания мячика при игре в jeu de paume. Жёдёпом, дословно игра ладонью - это прообраз современного тенниса. Считается, что во Францию она пришла с Востока, как обычно, во время Крестовых походов. Первоначально мяч через сетку бросали рукой, но, начиная с XVI века, стали применять для этой цели ракетки. Игра была популярна среди дворян, в неё не гнушались играть короли, в том числе Генрих IV и Луи XIII. Наверное, мячик был тяжелее современного теннисного, вот и причинил такую опасную травму.
Isolle, Jacques: Deux Angevins: Abel Servien, Augustine Le Roux et les traités de Westphalie. In: La Province du Maine 79 (1977), 399-416.
Хочу разместить на нашем форуме статью про Сервьена и его жену. В Интернете в полном варианте её нет, так как она открывается в Гугл-книгах лишь в просмотре фрагмента. Я её терпеливо, по предложениям, «собирала » воедино, как пазл.
Qui pourrait aujourd'hui dire, sans hésiter, ce que furent ces traités dits « de Westphalie », terminant la guerre de Trente Ans, dont l'un fut rédigé à Munster , l'autre à Osnabrûck, et le tout signé à Munster le 24 octobre 1648 ? Qui se souvient de la part prise à l'élaboration de ces traités par un angevin d'adoption, devenu à la fin de sa vie marquis de Sablé, de celle souvent bouffonne prise aux cérémonies protocolaires et aux réceptions par l'épouse de celui-ci, angevine, elle, de bonne souche ?
Il faut remonter, pour parler de faits qui relèvent souvent plus de l'anecdote que de 'histoire, au temps où toute la France pliait l'échiné sous la férule d'Armand Duplessis, cardinal de Richelieu. Celui-ci avait au nombre de ses familiers un Normand besogneux, François Le Métel qui se faisait appeler « de Boisrobert ». Pour ne point épouser une des filles auxquelles il avait fait des bâtards, il abjura le protestantisme troqua la robe de robin pour la soutane et, venu à Paris, se faufila à force d'intrigues auprès du cardinal. Richelieu ne l'admit pas sans peine ; un jour que l'abbé l'avait importuné de sollicitations, il lui adressa ce billet :
« Boisrobert, en vain tu t'amuses A chercher du secours chez moy. Si tu veux enrichir tes muses , Il te faut adresser au Roy ! »
Comme on voit, lorsqu'on ne l'aidait pas le cardinal rimaillait comme un mirliton ! Or, justement, Boisrobert rendit à son maître, plus vain de ses talents poétiques que des politiques, des services de plume tels qu'il devint bientôt indispensable, au point de se voir décerner, en 1636, des lettres de noblesse. Cependant, Richelieu, par raillerie, ne l'appelait que « Le Bois ». De mœurs assez dissolues, Le Métel courtisait également les femmes, les valets, les pages et les danseurs, disait la messe quand on l'y forçait, mais, paraît-il récitait fidèlement son bréviaire. En outre insupportable et traitant de haut qui n'était pas prince du sang, et encore !
En particulier il avait pris en grippe Abel Servien, alors secrétaire d'État après avoir à maintes reprises rempli avec succès des missions diplomatiques. Ils étaient tous deux de l'Académie, comme aussi un autre Angevin, Bautru, comte de Serrant, et en avaient fait partie avant qu'elle contint quarante immortels.
Un jour, rencontrant le pisse-copie dans l'antichambre cardinalice, Servien l'apostropha :
« Monsieur de Boisrobert, on vous appelle « Le Bois » ; prenez garde qu'on ne vous en fasse tâter ! » L'abbé, assez couard, aurait répondu : « Gardez vos coups de bâton ; je les tiens pour reçus . »
Mais aussitôt le parasite courut trouver son maître, se plaignit d'avoir été menacé, supplia, cria vengeance et fit tant de bruit qu'il obtint finalement ministre assez insolent pour s'être attaqué à un familier du cardinal fut envoyé en exil (1636).
Servien avait, il est vrai, accumulé sur sa tête pas mal de haine de la part de ses collègues. Alors que ceux-ci paradaient à la cour, lui, dans les bureaux, faisait tout le travail des ministères : c'est une chose que les incapables pardonnent difficilement. L'un d'eux, en particulier, Claude de Bullion , chétif et laid mais de tempérament fort amoureux, était en outre jaloux des succès que remportait Servien auprès des dames. Cela est assez plaisant lorsque l'on se rappelle que celui-ci était borgne, ce qui fit dire un jour à Ménage, dans un salon où de belles personnes faisaient des grâces à Servien : « A quoi bon vous tourmenter. Il vous regarde toutes du même œil !»
Et Boisrobert aussi, coureur de ruelles, prenait ombrage des faveurs que le ministre obtenait des précieuses. Toujours est-il que Bullion compta deux mille écus de gratification à Le Métel pour l'avoir débarrassé de son rival.
Une fois la décision prise, Richelieu en eut quelque regret. S'il ne revint pas sur la disgrâce, il essaya d'en atténuer les conséquences. Et voici en quels termes il la notifia à l'intéressé : « Le Roy trouve bon que vous alliés demeurer à Angers. Là vous pourrés vous divertir et par l'exercice de la chasse et par les bonnes compagnies qui s'y trouveront. Cependant on donnera des demain à vostre frère l'abbe toutes les assurances de la recompense de vostre charge et des gratifications qu'il plaira au Roy de vous faire : ce qui sera suivi d'un effectif payement dont Messieurs les Surintendants me donnèrent hier parole et dont je me rendray volontiers solliciteur"
Huit jours plus tard, le Présidial d'Angers était prié de faire bon accueil à Servien par une lettre du cardinal,« son esloignement de la cour n'estant pas pour avoir desservy ni le Roy ni l'Estat ». Servien vint se fixer à Angers avec tout un équipage : maître d'hôtel, chirurgien, cuisiniers, nombreuse domesticité. On lui fit fête et il fut très vite du dernier bien avec la noblesse, la magistrature et la haute bourgeoisie. On le trouvera bientôt ici et là parrain ou témoin de mariages. Il eut aussi non moins vite les mêmes succès féminins qu'à Paris. On jasa rapidement des faveurs que lui accordait une dame Marie Charles, épouse de Jacques Bigot, sieur de Gournay, contrôleur général des traites de l'Anjou, que la rumeur publique accusait de n'être point sa commère qu'auprès des fonts baptismaux, où je les ai rencontrés dès novembre 1636 à Rochefort-sur-Loire.
«Que fait donc à Angers M. Servien ? » demanda un jour la reine. Et Bautru, comte de Serrant, de répondre : « Il bigote, Madame ! » Et les plaisants de se confier à l'oreille sur le passage du mari : « En at-il de la chance ! Il couche avec la maîtresse de M. Servien ! » Quatre ans durant Servien se dévoua au bonheur des Angevines, car Madame Bigot n'était point la seule sultane de son harem. Il reprochera plus tard à Boisrobert de lui avoir fait passer sept ans en compagnie de gaupes !
Entre-temps, suivant le conseil du cardinal, Servien chassait. Avec un œil crevé et l'autre myope, il s'égarait, perdait son cheval dès avait l'imprudence d'en descendre, et ces mésaventures, malheureusement aussitôt colportées à Paris, ont meublé les recueils d'Ana.
Et voilà que l'escadron des belles s'enrichit d'une nouvelle recrue : Augustine Le Roux, comtesse d'Onzain. En dépit d'un patronyme d'apparence roturière, elle était de fort vieille et authentique noblesse. Les Le Roux se flattaient de descendre de Guillaume Le Roux, fils de Guillaume Le Conquérant, bien que l'on ait jamais connu à celui-ci de femme ou de batard. Mais ils descendaient — et le pouvaient prouver — de Rollon, ainsi que, par son premier mariage avec Éléonore d'Aquitaine, de Louis VII. Leur appartenance aux Lusignan, par un frère de Geoffroy-la-Grande-Dent, était probable ; ils étaient apparentés aux Montmorency, aux Villiers de l'Isle-Adam, aux Rochechouart et aux Parthenay-l'Archevesque. Au début du XVIIe siècle, Louis Le Roux, comte de la Roche-des- Aubiers, seigneur de la Boissonnière, de Coron, de la Tour-Guionneau, de l'Orvoire... et autres lieux, avait épousé Avoyse Jaillard qui avait dans les veines un peu du sang de Jacques de Beaune, baron de Semblançay, surintendant des finances baron de Semblançay, surintendant des finances de François 1er lequel le fit pendre pour avoir mal géré les fonds publics ; car en ce temps-là la responsabilité ministérielle n'était pas une plaisanterie.
S'ils furent heureux, je l'ignore, mais ils eurent six enfants : trois garçons et trois filles régulièrement alternés. De mauvaises langues, auxquelles Tallemant des Réaux a fait complaisamment écho, disent que le comte avait pris pour procréer cette lignée un coadjuteur en la personne de son voisin, Artus de la Cour, baron de la Grize, qui du reste plus tard épousera sa veuve. Rien ne le prouve. C'est au surplus une histoire qui n'a pas sa place ici, et je laisse aux curieux le plaisir de retrouver les sources de ces ragots dans la poussière des archives et les feuillets des registres paroissiaux où je les ai rencontrées.
Augustine Le Roux, la troisième des filles, par contrat passé par- devant un notaire royal d'abord, par-devant notre Sainte Mère l'Église ensuite en la chapelle seigneuriale de la Roche de Coron, épousa à 22 ans, le 16 juin 1637 « Haut et Puissant Messire Jacques Hurault, comte de Onzain », fils du marquis de Vibraye et d'Anne de Vassé ; il était son cousin éloigné. Jacques Hurault fit coup sur coup deux enfants à sa femme et s'en alla pour la guerre. Dès les premiers jours de 1640, au siège d'Arras où peut-être il connut Cyrano de Bergerac, il fit la fâcheuse rencontre d'un boulet espagnol, ce qui le conduisit incontinent au monument .
Sa jeune veuve ne tarda pas à venir se fixer à Angers, ayant laissé son fils aux soins de ses parents et enterré sa fille, morte quelques jours après Hurault. Fut-elle attirée à Angers par Servien qui apparaît à Coron, une fois de plus comme parrain d'un enfant, en 1639 ? Je ne le sais, pas plus que je n'ai pu trouver le lieu de sa résidence en cette ville.
Madame Bigot fit montre de jalousie, d'autant plus que Servien s'était lié avec une demoiselle Avril, dont on ignore si elle était de la famille des célèbres imprimeurs angevins, ou de celle du sénéchal de Saumur. L'abbé Servien, le futur évêque de Bayeux, de crainte que son frère fit un sot mariage, vint à Angers supplier Madame Bigot de reprendre son amant et de le garder pour elle seule. Mais ce n'était pas Mademoiselle Avril qu'il fallait redouter. Un beau matin, Servien épousait à Coron Augustine Le Roux, « la fille de Monsieur de la Grize », dit Madame Bigot, vexée. Ce fut le 7 janvier 1641. Le contrat de mariage fut passé par-devant Mc Auzin, notaire à Angers, le 14 décembre 1640, au château de La Roche.
« Et pourtant, écrit Tallemant, il eut de la peine à s'y résoudre, car il n'estoit pas espouseur !» Mais le baptême à Nueil, en 1652, et après la mort d'Augustine, avec deux inconnus pour parrain et marraine, d'un petit Augustin, né le 31 août 1641, dont personne n'avait encore entendu parler, pourrait bien fournir l'explication de la resolution Servien le fera d'Église et, bien que camérier du pape, abbé après son oncle de Saint-Jouin-de-Marnes, il mena une vie de débauche. Saint Simon a parlé à plusieurs reprises de ses dissipations et de « ses goûts italiens ». Il mourut à Paris, chez un danseur de l'Operà , le 6 octobre 1716, à 75 ans.
Tallemant, à propos du mariage de Servien, a écrit — et depuis on a répété — que le ministre aurait pu être le grand-père d'Augustine. Né en 1593, Servien avait 47 ans et Augustine 26. Au XVII-e siècle, l'écart était normal.
Tandis que Servien s'amollissait dans les délices de sa lune de miel, Richelieu avait rendu l'âme et Mazarin, depuis longtemps son collaborateur, l'avait remplacé. La succession était lourde et la ruée des incapables, longtemps évincés, d'autant plus difficile à contenir que la France en guerre n'avait plus un sol dans ses coffres. Le rusé italien avait vu Servien à l'œuvre et, connaissant son habileté et sa puissance de travail, il le rappela bien vite près de lui. Il est piquant de remarquer que, si Mazarin avait une haute idée des capacités de Servien celui-ci avait depuis longtemps jugé, et bien jugé, celui qui n'était encore que Julio Mazarini, alors au service du pape. Peu de temps après la prise de Pignerol, dans une lettre qu'il adressait à Richelieu, j'ai trouvé cette phrase : « Ce sieur Mazarini est le plus digne et le plus adroit ministre dont Sa Sainteté se soit jamais servi. »
A peine Servien était-il à Paris que s'ouvrirent les négociations diplomatiques qui devaient aboutir aux traités de Westphalie. Dès les premiers jours de 1643, on parlait de médiations entre les belligérants de la guerre de Trente Ans. Au début de l'été, à Munster et à Osnabriick, commencèrent à arriver des négociateurs. Ce devait être bientôt un congrès européen comme jamais encore on n'en avait vu.
Отправлено: 12.12.11 10:59. Заголовок: Продолжение статьи "Deux Angevins: Abel Servien, Augustine Le Roux et les traités de Westphalie."
Maximilien de Trautmannsdorf (l'adversaire de Wallenstein), Isaac Volmar et le comte de Nassau représentaient l'empereur Ferdinand ; le comte de Penaranda, l'Espagne ; Fabio Chigi (le futur pape Alexandre VII), nonce apostolique, le Saint-Siège ; la Sérénissime République de Venise avait envoyé Contarini ; la Suède, Jean Oxenstjern, fils du chancelier. Les ambassadeurs des cantons suisses, ceux du Portugal, de la Savoie, de Mantoue et de Toscane disputaient des logements aux plénipotentiaires des Six Électeurs, de seize princes ecclésiastiques et de vingt princes chrétiens. Chacun avait amené tout un personnel de secrétaires, et nombre de femmes accompagnaient leur mari, ce qui compliquait encore les choses. Quant à la France, Mazarin et la Régente avaient formé pour la représenter une ambassade complète, à laquelle s'ajoutera plus tard Henri, comte de Longueville, qui ne jouera du reste qu'un rôle purement décoratif et rentrera à Paris avant les signatures.
Cette légation comprenait Claude de Mesmes, sieur d'Avaux, qui se fit comte pour la circonstance, diplomate de carrière, et Abel Servien, assistés de MM. de Saint-Romain a, de Meules, du RP Lecomte, oratorien, de M. de la Thuillerie, escortés de scribes, laquais, cochers, dont d'Avaux emmena toute une nuée. Servien, qui n'avait pas les mêmes moyens financiers, pria d'Avaux de réduire son train, mais celui-ci ne voulut rien entendre. Enfin, Augustine Le Roux était du voyage ! Et c'est alors que les épisodes bouffons commencèrent.
Pour n'être pas en reste avec d'Avaux, tous ces messieurs de l'ambassade se firent comtes. « Ah ! dit Bautru, qui eut mieux fait de se taire, je me doutais bien que Servien nous ferait des comtes borgnes ! »
Afin que la France n'eut pas l'air de se précipiter et de vouloir s'imposer, Mazarin avait spécifié que l'ambassade commencerait par se rendre à La Haye, d'où elle observerait le sens pris par les négociations. D'Avaux et Servien furent même autorisés à voyager chacun de leur côté. Ils ne se rejoignirent qu'aux Pays-Bas.
Avant de pénétrer dans La Haye, Servien, excité par sa femme, déclara vouloir désormais être appelé « Excellence », titre qui n'était point alors galvaudé comme de nos jours. Il émit en outre la prétention que Frédéric-Henri de Nassau, prince d'Orange et stathouder des Pays-Bas, vint au-devant de lui, à l'approche de la ville, pour le saluer. Ne représentait-il pas Louis XIV, premier monarque de la chrétienté ? (La France ne reconnaîtra à Frédéric le titre d'empereur que par le traité en préparation, et le qualifiait alors simplement de « Roi des Romains »)Et Augustine Le Roux, descendante des Rois de France, de Jérusalem et de Guillaume, n'était-elle pas de plus illustre souche que le fils du Taciturne ?
Le stathouder feignit d'avoir un accès de goutte l'immobilisant à la chambre, mais céda sur le principe. Monsieur et Madame — pardon, le comte et la comtesse de Servien — daignèrent se contenter d'être salués par son fils, Guillaume, le 28 novembre 1643, à une demi-lieue de La Haye. Tout de suite des contestations se firent jour entre d'Avaux et Servien, chacun prétendant avoir le pas sur l'autre et surtout rédiger les notes destinées à Mazarin, afin de paraître diriger l'ambassade. Il y eut pour finir un compromis, chacun des deux tenant la plume durant une semaine.
Pendant ce temps, Augustine se refusait à faire des visites ; elle voulait d'abord en recevoir. La princesse d'Orange s'étant refusée à se plier à cette humiliation, l'ambassade de France affecta d'ignorer son existence durant son séjour à La Haye. En mars 1644, d'Avaux partit pour Munster où les Servien arrivèrent quinze jours. Pas méchant, et sans rancune, d'Avaux fit envoyer à leur rencontre un carrosse attelé de six chevaux qu'escortaient douze pages et trente-deux cavaliers, afin qu'ils puissent faire une entrée magnifique ". Madame la comtesse eut la condescendance d'agréer l'hommage. Mais le lendemain les incidents recommencèrent. Venu faire visite à Servien, Contarini s'arrêta au bas des marches et déclara que l'ambassadeur l'y devait venir recevoir ; d'Avaux avait eu le tort d'acquiescer à ce caprice. Servien refusa tout net, et l'ambassadeur du Doge dut monter seul les degrés en remâchant l'affront.
Quelques jours plus tard, tous ces messieurs firent dire une messe pour implorer les lumières de l'Esprit-Saint, messe que devait précéder une procession du Saint-Sacrement. Qui marcherait à droite ? Qui marcherait à gauche du nonce portant les Saintes Espèces ? Qui se contenterait d'être au second rang, et dans quel ordre ? Guillaume de Nassau, qui n'avait pas digéré l'arrivée tapageuse à La Haye et Volmar d'un côté, d'Avaux et Servien de l'autre, prétendaient tous à la droite de Dieu, cette préséance devant être gardée ensuite dans toutes les cérémonies. Prudent, et craignant d'être mal placé, Contarini fit savoir qu'il n'assisterait pas à la procession. Finalement, il semble que le nonce marcha seul, suivi des quatre diplomates sur un seul rang. Augustine dut être furieuse car son mari était à gauche et d'Avaux à droite.
Il n'entre pas dans mon propos de raconter l'histoire, du reste fort compliquée, de négociations qui furent longues et difficiles, mais où il est évident que Servien, en dépit de son humeur cassante et des incidents suscités par son épouse, tint la première place, intervenant partout, travaillant sans relâche. D'Avaux, dépourvu de subtilité et trop franc pour suivre des discussions qui roulèrent souvent sur la place des mots, s'était résigné à un rôle subalterne. Ce ne fut cependant qu'après avoir échangé avec son collègue des lettres dépourvues d'aménité, qui furent recueillies en volume. Ils en expédiaient des copies à Mazarin que ces mesquines querelles agacèrent ; toutefois, reconnaissant les mérites de Servien, il finit par rappeler d'Avaux, si bien que l'ambassade n'eut plus qu'un chef.
D'Avaux — ce sont les mauvaises langues qui le dirent — n'avait point cependant négligé de collaborer aux affaires de Servien : tandis que celui-ci travaillait dans son cabinet, il assistait aux cérémonies, aux réceptions, ayant à ses côtés Madame Servien, qui mit là-bas au monde deux enfants : Marie-Antoinette, le 21 octobre 1644, et Louis- François, le 26 novembre 1645. Ces ragots, qui ne coururent qu'en France, sont sans preuve. Insupportable comme l'était Augustine, si son attitude avec d'Avaux avait le moins du monde prêté le flanc à la critique, nous en trouverions trace dans les correspondances des autres ambassadeurs, dans les dépêches, en particulier, de ce ramasseur de cancans qu'était Contarini.
Après le départ de d'Avaux, Servien dut faire face à toutes les responsabilités . Entre Osnabriick et Munster, il ne cessa d'aller et venir, passant des protestants aux catholiques, et finalement il signa seul les deux traités au nom de la France.
Les Servien revinrent en France sans se presser, et arrivèrent pour se reposer à Nueil, en Anjou, au château de la Grize qu'habitait maintenant leur mère et belle-mère M. Louis Le Roux était mort en 1640 et sa veuve avait épousé l'an d'après cet Artus de la Cour, que la rumeur accusait d'avoir été son amant et d'être le père de ses enfants ; il était veuf, de son côté, depuis peu.
M. Servien regagna Paris, où il fut employé par Mazarin. On s'attendait à ce que l'on adressât à l'heureux négociateur une gerbe de reconnaissance, à tout le moins des compliments. Le hasard m'a fait rencontrer une lettre du célèbre Guy Patin à son ami Spon. Il lui écrivait :
« Toute la cour est à Saint-Germain. M. Servien est arrivé de Munster, qui a refusé la charge de surintendant des finances ... De là vient qu'on dit ici que pour sa récompense... on le fera garde des sceaux en les ...enlevant à M. le chancelier. »
Propos de cour ! C'était mal connaître la régente. On n'offrit rien, ni la surintendance, ni les sceaux. Ce ne sera que plus tard, en 1653, lorsque les finances seront en péril, que l'on songera que Servien était capable de les rétablir grâce à sa compétence et à sa probité. On eut le tort de lui associer Fouquet... pour son habileté !
Mazarin, comme on sait, dut un temps quitter la France. En novembre 1651, justement inquiète des agissements de Rohan, la reine envoya Servien en Anjou, avec des instructions très fermes. Il conduisit sa femme à Nueil et vint s'installer à Angers, à l'évêché, chez son ami Henri Arnaud. Rohan assistait alors aux États de Bretagne et ne revint à Angers qu'une quinzaine de jours plus tard . Sommé par un exempt envoyé de Servien d'avoir à rendre les Ponts-de-Cé, donl il avait fait une garnison au service de la Fronde, il opposa un refus insolent. Quelques jours plus tard, apprenant que Mazarin, rentré en France, était en marche pour rejoindre, avec une armée, la reine et l'enfant Louis XIV, il dévoila ses batteries et déclara Angers « place d'Armes de Monsieur le Prince (Conde)».
Or, depuis plusieurs jours, Servien avait quitté Angers pour la Grize, où sa femme était subitement tombée malade et dont l'état inspirait les plus vives inquiétudes.Il fit venir les meilleurs médecins de la région dont les soins éclairés conduisirent rapidement la malheureuse au tombeau. Morte le mercredi 17 janvier 1652, on l'inhumait provisoirement le vendredi 19 dans la chapelle Saint-Augustin de l'église de Coron.
Servien aimait tendrement sa femme et eut un chagrin extrême. Il avait fait part immédiatement du décès à Henri Arnaud, qui reçut le message le 18 et décida de partir le jour même porter ses consolations à son ami.Peut-être n'était-il pas fâché, en ordonnant qu'on sellât son cheval, de ce prétexte à s'éloigner d'Angers pour quelques jours, ville où clergé et bourgeoisie tenaient pour la Fronde, et regardaient d'un mauvais œil leur évêque qui n'avait jamais caché sa sympathie pour la cause du roi, et donc pour celle de Mazarin. Il n'est point probable, en revanche, comme l'ont insinué et même dit ouverte ment les libellistes du temps, que le prélat eût saisi l'occasion pour filer en Poitou retrouver le cardinal. S'il en eût été ainsi, il ne fût point revenu à Angers sitôt sa visite faite à Nueil.
Отправлено: 13.12.11 00:16. Заголовок: Окончание статьи Abel Servien, Augustine Le Roux et les traités de Westphalie."
On sait la suite : après avoir passé une journée en compagnie de Servien, le 20, Arnauld arriva le 21 aux Ponts-de-Cé où les sbires de Rohan lui refusèrent le passage et même le droit de coucher chez le curé, si bien que, rebroussant chemin, l'évêque s'en alla gîter dans une auberge à Brissac et fut de retour à la Grize le 22. C'est de là qu'il adressa à Mazarin sa fameuse lettre du 22 janvier, où il affirmait son inaltérable dévouement au roi. Ici, il est très vraisemblable de croire que Servien collabora, comme on l'a dit, à la rédaction de cette missive.
Le 25, il était installé à l'abbaye de Saint-Maur, dont l'abbé, Magdelon de Saint-Offange, était de ses amis.Il y reçut une délégation de son clergé. Le 1er février, il était aux Ardilliers, à Saumur, où le rejoindront la cour et Mazarin, et promulguait « sur l'obéissance que l'on doit au roi » l'un de ses plus célèbres mandements M. Louis XIV, ingrat, ne lui en saura plus tard aucun gré.
Les épisodes qui forment la fin, l'agonie plutôt, de la Fronde angevine n'ont point place ici, et bien d'autres les ont racontés tout au long. Paris, goguenard, s'en amusait. Dans « La Muze Historique », Loret écrivait :
J'ay vu la relation qui porte Que Madame Servien est morte, Dont son époux est fort marry ; Mais encor qu'il soit bon mary Il est un peu consolé d'elle Parceque (nous dit la nouvelle) Ils entrèrent le même jour, Elle au tombeau, luy dans la Cour. A ce que dit autre mémoire La dite cour ambulatoire Est maintenant dedans Saumur Où plusieurs, avec un cœur pur, Vont saluer de leurs prières Notre Dame des Ardillières.
Pour recueillir les restes de sa femme, Servien avait, le 28 février 1652, passé à Saumur contrat de fondation de la chapelle qui forme le collatéral sud de l'église des Ardilliers, pendant de celui du nord, élevé aux frais de Richelieu. La chapelle achevée, on y amena et on y ensevelit en grande pompe le corps d'Augustine Le Roux. Ce fut une belle cérémonie que présida Henri Arnauld. Un frère Récollet prononça l'oraison funèbre « et ce fut avec tant de jugement, rapporte ironiquement l'abbé Arnauld ", qu'oubliant que M. Servien n'avait qu'un œil, il appliqua ce beau passage à la défunte : « Erat oculus cœco et pes claudo », ce qui fit un peu rire la compagnie.
Le repas que M. Servien donna ensuite dans une salle du couvent de l'Oratoire fut magnifique. Il y avait trois longues tables parfaitement bien servies en poisson, à raison du carême ; « mais feue Mme la Maréchale de Brissac troubla un peu la fête : elle se trouva mal à l'odeur du saumon ! »
Le 2 janvier 1653, Servien fut nommé, en partage avec Fouquet, surintendant des finances. La ville d'Angers leur adressa, à l'un et à l'autre, de chaleureuses félicitations et, un peu plus tard, un présent : des saumons ! Belle idée qu'eurent là nos édiles. Servien se souvint du coup de droits de consommation sur les denrées, tombés en désuétude en Anjou, et qu'il remit aussitôt en pratique.
En 1654, il acquit le marquisat de Sablé de la veuve de Philippe Emmanuel de Laval, Madeleine de Souvré, plus connue comme « marquise de Sablé », précieuse entre les précieuses, et amie de La Rochefoucauld. La même année, Servien resserrait encore ses liens avec l'Anjou. Louis de Rohan, grand sénéchal, prince de Guéméné, s'étant démis de sa charge, le surintendant en reçut la succession. Ce lui fut une occasion de revenir à Angers. Le Présidial l'alla saluer à Sablé le 18 juillet 1655. Le 23, Servien arrivait à Angers où il logeait une fois de plus chez Henri Arnauld. Le lendemain, escorté par les magistrats, il vint prendre part aux audiences du Palais, et le dimanche 25 on lui servit un magnifique repas au prieuré de l'Esvières. où se trouvaient son frère, devenu évêque de Bayeux, Mgr Arnauld, le Maire et « six ou sept gentilhommes » .
Servien mourut le 17 février 1659 en son château de Meudon. Son corps, ramené à Saumur, fut inhumé aux côtés de celui d'Augustine Le Roux. Aucune plaque, aucune dalle, dans l'église des Ardilliers , ne rappelle la mémoire des deux époux dont les Angevins ont oublié jusqu'au nom. Jacques ISOLLE.
Отправлено: 13.12.11 01:21. Заголовок: Перевод статьи Изоля.
Жак Изоль Два анжуйца: Абель Сервьен, Огюстин Ле Ру и Вестфальские договоры.
Кто бы мог сегодня сказать, не задумываясь, что это были за договоры, называемые Вестфальские, закончившие Тридцатилетнюю войну, один из которых был составлен в Мюнстере, другой в Оснабрюке и все подписаны в Мюнстере 24 октября 1648 года? Кто вспоминает участие, принятое в их составлении усыновленным анжуйцем, ставшим в конце жизни маркизом де Сабле, зачастую забавные выходки его жены, анжуйки, с хорошей родословной, на протокольных церемониях и на приёмах?
Надо вернуться, чтобы говорить о делах, которые зафиксированы чаще в анекдоте, чем в истории, во времена, когда вся Франция сгибала хребет под ферулой Армана дю Плесси, кардинала де Ришелье. У того среди приближенных был неимущий нормандец, Франсуа Ле Метель, который заставлял называть себя Буаробер. Чтобы не жениться на одной из девушек, которым он сделал внебрачного ребенка, он отрёкся от протестантизма, пожертвовал одеянием судейского крючка ради сутаны и, прибыв в Париж, интригами пробрался к кардиналу. Ришелье признал его не без труда; однажды, когда аббат надоел ему просьбами, он ему адресовал эту записку:
Буаробер, ты понапрасну теряешь время, Ища у меня поддержки. Если ты хочешь обогатить своих муз, Тебе следует обратиться к Королю!
Как видим, когда ему не помогали, кардинал писал стишки как свистулька! Ну и вот, именно Буаробер оказывал своему хозяину, более гордящемуся своими поэтическими, нежели политическими талантами, подобные писательские услуги, и скоро стал необходимым до такой степени, что увидел себя, в 1636 году, пожалованным дворянством. Однако Ришелье, ради насмешки, называл его только Ле Буа (*то есть дерево). Довольно распущенных нравов, Буаробер обхаживал в равной степени женщин, лакеев, пажей и танцоров, служил мессу, когда его к этому принуждали, но, кажется, при этом точно цитировал требник. Кроме того, он был несносный и при том свысока обходящийся с тем, кто не принц крови!
В особенности, он невзлюбил Абеля Сервьена, тогда государственного секретаря, неоднократно с успехом выполнявшего дипломатические поручения. Они оба были из Академии, также, как другой анжуец, Ботрю, граф де Серран, и являлись её членами, прежде, чем она состояла из сорока бессмертных.
Однажды, встретив писаку в кардинальской прихожей, Сервьен его резко окликнул:"Мсьё де Буаробер, вас называют Ле Буа; берегитесь, как бы вас не заставили это попробовать!" Достаточно трусливый аббат будто бы ответил:"Берегите свои палочные удары, я их считаю полученными."
Но паразит сразу же побежал искать хозяина, жаловался, что ему угрожали, умолял, требовал отмщения и производил столько шума, что в конце концов добился, чтобы министр, достаточно дерзкий, чтобы напасть на приближенного кардинала, был отправлен в ссылку (1636 год).
Сервьен в самом деле призвал на свою голову немало ненависти со стороны своих коллег. В то время, как они щеголяли при дворе, он, в своём кабинете, делал всю министерскую работу: именно эту вещь бездари едва прощают. В особенности, один из них, Клод де Бюльон, хилый и уродливый, но очень похотливого темперамента, завидовал, кроме того, успеху, которым Сервьен пользовался у дам. Это довольно забавно, когда вспоминается, что тот был кривой на один глаз, что однажды заставило Менажа сказать в салоне, где красотки кокетничали с Сервьеном:" С какой стати вы себя терзаете? Он вас рассматривает одним и тем же глазом!"
Также и Буаробер, любитель посещать дамские салоны, ревновал к милостям, которые министр получал от прециозниц. Как бы то ни было, Бюльон насчитал две тысячи экю вознаграждения Ле Метелю, чтобы он избавил его от соперника.
Приняв решение, Ришелье немного сожалел о нём. Если он не отказывался от немилости, он пытался смягчить её последствия. И вот в каких терминах он сообщил о ней заинтересованному лицу: «Король одобрил, что вы уедете в Анже. Там вы сможете развлечь себя и занятиями охотой, и приятным обществом, которое там найдёте. Между тем, завтра вашему брату-аббату будут даны все гарантии возмещения за вашу должность и вознаграждения, которые королю было угодно вам сделать: то, что последует платежом наличными, о чем вчера господа сюринтенданты дали мне слово и за что я охотно ходатайствовал."
Неделей позже, гражданских и уголовных судей Анже попросили оказать Сервьену хороший приём письмом кардинала, "его удаление от двора не было по причине того, что он плохо служил королю либо государству."Сервьен приехал поселиться в Анже со всей своей «командой»: дворецким, хирургом, поварами, множеством челяди. Его радостно встретили, и он был в прекрасных отношениях со знатью, судейскими и верхушкой буржуазии. Скоро он будет тут и там крестным или свидетелем на свадьбе. Не менее быстро он будет пользоваться таким же успехом у женского пола, что и в Париже. Быстро засудачат о том, что ему отдалась дама Мари Шарль, жена Жака Биго, сьера Гурнея, генерального контролера счетов Анжу, которую молва уличала, что она была кумушкой Сервьена не только подле купели, где я находил их с ноября 1636 года в Рошфор-сюр-Луар.
"Что, стало быть, делает в Анже мсьё Сервьен?"-спросила однажды королева. И Ботрю, граф де Серран, ответил:"Он биготирует, Мадам." А насмешники шептали на ушко пассаж про мужа:" Ему везет! Он спит с любовницей мсьё Сервьена!"На протяжении четырех лет Сервьен самоотверженно посвящал себя счастью уроженок Анжу, ибо мадам Биго вовсе не была единственной султаншей его гарема. Позднее он упрекал Буаробера, что из-за него был вынужден провести семь лет в обществе шлюх.
Тем временем, следуя совету кардинала, Сервьен охотился. С одним лопнувшим глазом, а другим близоруким, он сбивался с дороги, терял свою лошадь, как только имел неосторожность с неё упасть, и эти злоключения, слухи о которых, к несчастью, тут же разносились по Парижу, заполняли сборники анекдотов.
И вдруг эскадрон красавиц пополнился новым рекрутом: Огюстин Ле Ру, графиней д'Онзен. Вопреки простонародной фамилии (*рыжая), она происходила из очень старинного и подлинного дворянства. Семья Ле Ру хвалилась происхождением от Гийома Ле Ру, сына Гийома-Завоевателя, хотя никогда не были известны его жена или побочный ребенок. Но они происходили - и могли это доказать - от Роллона, так же, как через первый брак с Элеонор Аквитанской, от Луи VII. Была вероятна их принадлежность Лузиньянам через брата Жофруа Большезубого; они породнились с Монморанси, Вилье д'Иль-Адам, с Рошешуарами и Партене-Аршевек. В начале XVII века Луи Ле Ру, граф де ла Рош-дез-Обье, сеньор де Буассоньер, де Корон, де ла Тур-Гионно, д'Орвуар... и других мест женился на Авуаз Жайяр, в жилах которой было немного крови Жака де Бона, барона де Самблансей, сюринтенданта финансов Франциска I, который приказал его повесить за то, что он плохо распоряжался государственными средствами; ибо в те времена ответственность министра не была забавой.
Были ли они счастливы, я не знаю, но у них было шестеро детей, регулярно чередовавшиеся три мальчика и три девочки. Злые языки, за которыми с готовностью повторит Тальман де Рео, скажут, что граф взял для порождения этого потомства помощника в лице своего соседа Артю де ла Кура, барона де ла Гриза, который, впрочем, позднее женился на его вдове. Это ничего не доказывает. Кроме того, именно этой истории здесь не место, и я оставляю любопытным удовольствие находить источники этих сплетен в пыли архивов и страниц приходских метрических книг, где я на них наткнулся.
Огюстин Ле Ру, третья из дочерей, вначале по брачному договору, заключенному у нотариуса, потом перед лицом нашей Святой Матери Церкви в часовне сеньории де ла Рош де Корон, вышла замуж в 22 года, 16 июля 1637 года за "знатного и могущественного мессира Жака де Юро, графа д'Онзена", сына маркиза де Вибрей и Анны де Вассе; он был её дальним родственником. Жак Юро сделал своей жене двоих детишек подряд и уехал от неё на войну. В первых числах 1640 года при осаде Арраса, где он, возможно, познакомился с Сирано де Бержераком, он совершил неприятное столкновение с испанским ядром, отчего тотчас сыграл в ящик (*6 января 1640 года).
Его молодая вдова не замедлила приехать поселиться в Анже, предоставив сына заботам своих родителей и похоронив дочь, умершую через несколько дней после Юро (*26 января 1640 года). Была ли она привлечена в Анже Сервьеном, который, к тому же, однажды появляется в Короне в качестве крестного ребенка (*23 ноября 1639 года)? Я этого не знаю, тем более, что мне не удалось отыскать место его проживания в этом городе.
Мадам Биго проявила ревность, тем более что Сервьен сошелся с девицей Авриль, про которую неизвестно, была ли она из семьи известных анжуйских печатников или из семьи сенешаля Сомюра. Аббат Сервьен, будущий епископ Байё, опасаясь, что его брат вступит в такой дурацкий брак, приехал в Анже умолять мадам Биго вернуть своего любовника и держать его при себе одной. Но не мадемуазель Авриль стоило опасаться. В одно прекрасное утро Сервьен женился в Короне на Огюстин Ле Ру, "дочери мсьё де ла Гриза", говорила раздосадованная мадам Биго. Это произошло 7 января 1641 года. Брачный контракт был заключен Озеном, нотариусом Анже, 14 декабря 1640 года в замке де Ла Рош.
"И однако, -пишет Тальман, - он с трудом на это решился, ибо не был искателем невест." Но крещение в Нюэйе в 1652 году, после смерти Огюстин, двумя неизвестными в роли крестного и крестной, маленького Огюстена, рожденного 31 августа 1641 года, о котором никто ещё не слышал, могло бы всё-таки предоставить объяснение решению Сервьена сделать его священнослужителем, и хотя он был камергером папы и аббатом Сен-Жуен-де-Марн после своего дяди, он вёл развратную жизнь. Сен-Симон неоднократно говорил о его мотовстве и "итальянских вкусах." Он умер в Париже у танцора Оперы 6 октября 1716 года, в 75 лет.
Тальман написал по поводу брака Сервьена - и это повторяли потом - что министр якобы мог быть дедушкой Огюстин. Родившемуся в 1593 году Сервьену было 47 лет, а Огюстин - 26 лет(*я встречала в разных генеалогических словарях разные годы рождения Огюстин - от 1620 до 1614; кто знает, сколько ей было лет точно, но на внучку она явно не тянула). Для XVII века разница была нормальной.
В то время как Сервьен расслаблялся в наслаждениях своего медового месяца, Ришелье отдал душу и Мазарен, его сотрудник с давних пор, его заменил. Наследство было тяжелым, и массовый натиск бездарей, надолго устраненных, было тем более тяжело сдерживать, так как у воюющей Франции не было больше денег в сундуках. Хитрый итальянец видел Сервьена в деле и, зная его ловкость и производительность труда, он очень быстро вызвал его к себе. Интересно отметить, что если Мазарен был высокого мнения о способностях Сервьена, то последний уже давно оценил, и правильно оценил того, кто был ещё только Джулио Мазарини, тогда на папской службе. Вскоре после взятия Пиньероля, в письме, которое он адресовал Ришелье, я нашёл эту фразу:" Этот сьёр Мазарини самый ловкий и самый достойный министр, который когда-либо служил Его Святейшеству."
Едва Сервьен очутился в Париже, как открылись дипломатические переговоры, которые должны были закончиться Вестфальскими договорами. С первых дней 1643 года говорили о посредничестве между воюющими сторонами Тридцатилетней войны. В начале лета в Мюнстер и Оснабрюк стали прибывать участники переговоров. Это должен быть скоро европейский конгресс, который ещё никогда не видели.
Сообщение: 7487
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
31
Отправлено: 14.12.11 19:47. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Жак Изоль Два анжуйца: Абель Сервьен, Огюстин Ле Ру и Вестфальские договоры.
Очень интересно, спасибо! С нетерпением жду продолжения перевода.
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Но паразит сразу же побежал искать хозяина, жаловался, что ему угрожали, умолял, требовал отмщения и производил столько шума, что в конце концов добился, чтобы министр, достаточно дерзкий, чтобы напасть на приближенного кардинала, был отправлен в ссылку (1636 год).
Неужели нытье Буаробера так много значило для кардинала?
Неужели нытье Буаробера так много значило для кардинала?
Думаю, нет. Я уже отмечала здесь, что хотя кляуза Буаробера сыграла свою роль, эта роль была не главной. Хотя, я могу понять чувства Ришелье - если бы аббат оскорбил законную супругу Сервьена, тот имел бы весомый повод для отмщения, и любой дворянин, в том числе и кардинал, отнесся к этому с пониманием. Но военный министр защищал девку, презренную особу с плохой репутацией, из-за неё грозил любимчику Ришелье. Тут было дело не в нормандце-бисексуале, а уже в неуважении к кардиналу. Учитывая психологию людей XVII века, вероятно предположить, что Ришелье мог сильно разгневаться.
На сайте Реньюма приведен один текст XVII века, где говорится о том, что в феврале 1636 года во время прогулки, на которой были Ришелье, Сервьен и Бюльон, последний открытым текстом, указывая на Абеля, потребовал у Ришелье выбирать: или он, или Сервьен. Ситуация была тяжелой, критической, на Францию наступали со всех сторон, Ришелье отчаянно нуждался в деньгах, которые умел находить, выбивать и прочее Бюльон. К тому же король, который сначала с большой симпатией отнесся к Сервьену из-за его любви к охоте и музыке, которые он и сам любил, постепенно стал испытывать неприязнь к военному министру из-за его женолюбия, а главное, связей с замужними дамами. В частности, современники отмечают, что именно Бюльон обратил внимание монарха, что мадемуазель Венсан (так называли замужних женщин неблагородного сословия) состоит в браке, а она имела неосторожность «петь» Абелю на его рабочем месте, что было, пожалуй, чересчур. Вот и отправился бедняга в славный город Анже. Кстати, существует во французских архивах документ - 68, fol. 108 : Faits contre M. Servien, donnés au Cardinal de Richelieu par le roi même ( 10 février 1636). Вот так-то! Не кардинал был автором опалы, а сам король. Может, когда-нибудь почитаем эти факты в электронной форме.
МАКСимка пишет:
цитата:
С нетерпением жду продолжения перевода.
Потом у меня в планах добыть ещё пару любопытных статей про Сервьена из закрытого доступа. Оказалось, это трудно, но возможно.
Отправлено: 14.12.11 23:38. Заголовок: Продолжение перевода статьи "Deux Angevins..."
Максимильен де Траутмансдорф (противник Валленштейна), Иссак Вольмар и граф де Нассау представляли императора Фердинанда; граф де Пенаранда Испанию; Фабио Киджи (будущий папа Александр VII) Святой Престол; Венецианская республика послала Контарини; Швеция Яна Оксенштерна, сына канцлера. Послы швейцарских кантонов, Португалии, Савойи, Мантуи и Тосканы препирались из-за жилья с представителями шести курфюрстов, шестнадцати князей церкви и двадцати христианских принцев. Каждый притащил целый штат секретарей, а множество жен сопровождали своих мужей, что вдобавок усложняло дела. Что касается Франции, Мазарен и Регентша сформировали для её представления полное посольство, к которому позднее присоединился Анри, герцог де Лонгвиль, который играл лишь чисто декоративную роль и возвратился в Париж до подписания.
Эта дипломатическая миссия включала Клода де Мема, сьёра д'Аво, который по случаю сделался графом, кадрового дипломата, и Абеля Сервьена, при содействии господ Сен-Ромена, Меля, преподобного отца Леконта, ораторианца, господина Тюйери, сопровождаемых писарями, лакеями, кучерами, которых Аво привёз тьму тьмущую. Сервьен, у которого не было подобных денежных средств, просил д'Аво сделать более скромным его образ жизни, но тот ничего не желал слушать. Наконец Огюстин Ле Ру совершала путешествие! И именно тогда начались забавные случаи.
Чтобы не отставать от д'Аво, все господа из посольства сделались графами. "Ах! - сказал Ботрю, которому бы лучше промолчать, - я крепко подозреваю, что Сервьен хотел бы нас сделать одноглазыми графами." (*из других источников известно, что Ботрю следующим образом пошутил про уехавшего в Мюнстер Сервьена, который стал графом после женитьбы на Огюстин - дескать, хорошо, что д'Аво тоже граф, а то бы иностранцы подумали, что во Франции все графы одноглазые).
Чтобы Франция не выглядела торопящейся или желающей навязаться, Мазарен определил, что посольству стоило бы начать с того, что бы отправиться в Гаагу, где оно присмотрелось бы к направлению, принятому переговорами. Д'Аво и Сервьену было даже разрешено путешествовать каждому своим путем. Они встретились только в Нидерландах.
Прежде чем въехать в Гаагу, Сервьен, науськанный своей женой, выявил желание отныне именоваться "Превосходительством", титулом, который совсем не был тогда обесславлен, как в наши дни. Кроме того, он высказал требование, что бы Фредерик-Генрих Нассау, принц Оранский и штатгальтер Нидерландов, выехал навстречу ему при приближении к городу, чтобы его приветствовать. Не представлял ли он Луи XIV, первого монарха христианства? (Франция признает за Фридрихом титул императора только готовящимся договором, а в то время называла его просто Римским королем). И Огюстин Ле Ру, родственница королей Франции, Жерузалема и Гийома, не была ли более блестящего происхождения, чем сын Молчаливого?
Штатгальтер притворился, что у него приступ подагры, удерживающий его в комнате, но не пошел на принцип. Мсьё и мадам Сервьен - простите, граф и графиня Сервьен - соблаговолили довольствоваться приветствием его сына Гийома 28 ноября 1643 года в полульё от Гааги. Тотчас прорвались наружу разногласия между д'Аво и Сервьеном, каждый из которых хотел управлять другим и в особенности составлять дипломатические ноты, предназначенные Мазарену, с целью выступить руководителем посольства. Чтобы завершить компромиссом, было решено, что каждый из двоих пишет на протяжении недели.
В это время Огюстин отказывалась делать визиты; она хотела сначала их принимать. Так как принцесса Оранская не согласилась подчиниться этому унижению, французское посольство притворялось, что не ведает о её существовании в течение своего пребывания в Гааге. В марте 1644 года д'Аво прибыл в Мюнстер, куда Сервьены добирались две недели. Не злобный и незлопамятный, д'Аво распорядился прислать им навстречу карету, запряженную шестью лошадьми, которую сопровождали двенадцать пажей и тридцать два всадника, чтобы они могли великолепно въехать в город. Мадам графиня проявила благосклонность, одобрив знаки уважения. Но назавтра происшествия возобновились. Контарини, пришедший нанести визит Сервьену, остановился в нижней части лестницы и заявил, что посол должен прийти встретить его туда; д'Аво был неправ, соглашаясь на эту прихоть. Сервьен категорически отказался, и посланник Дожа был вынужден подниматься по ступенькам один, пережёвывая обиду.
Несколькими днями позже все эти господа заказали мессу, чтобы взывать к благодатям Святого Духа, мессу, которой должен был предшествовать вынос Святых Даров. Кто пошел справа? Кто шагал слева от нунция, несущего Тело и Кровь Господни? Кто ограничился вторым рядом, и в каком порядке? Гийом де Нассау, который не перенес скандальный въезд в Гаагу, и Вольмар , с одной стороны, и д'Аво и Сервьен с другой, все стремились быть справа от Бога, и это расположение по рангам должно было далее сохраняться на всех церемониях. Осмотрительный и опасающийся быть плохо размещенным Контарини сообщил, что он не присутствовал на шествии. Наконец, кажется, что нунций шёл один, сопровождаемый четырьмя дипломатами в единственном ряду. Огюстина должна была взбеситься, ибо её муж был слева, а д'Аво - справа.
Я не имею намерения пересказывать здесь историю, впрочем сильно запутанную, переговоров, которые были долгими и трудными, но на которых, что было очевидно, Сервьен, несмотря на свой высокомерный нрав и инциденты, порожденные его супругой, играл первую роль, вмешивающуюся всюду, работающую без отдыха. Д'Аво, обделенный изворотливостью и чересчур чистосердечный, чтобы схватывать суть споров, которые часто громыхали, смирился с подчиненной ролью. Однако, это произошло только после обмена со своим коллегой лишенными любезности письмами, которые заняли целый том. Они отправляли их копии Мазарену, которого раздражали эти мелочные ссоры; тем не менее, признавая заслуги Сервьена, он кончил тем, что отозвал д'Аво, так что бы у посольства был один начальник.
Д'Аво - именно об этом говорили злые языки - не совсем пренебрегал сотрудничеством в делах Сервьена: в то время, как тот работал в своём кабинете, он присутствовал на церемониях, на приёмах, будучи рядом с мадам Сервьен, которая родила там двоих детей: Мари-Антуанетту 21 октября 1644 года и Луи-Франсуа 26 ноября 1645 года. Эти слухи, которые распространялись только во Франции, были бездоказательными. Огюстин была невыносима, если бы её отношение к д'Аво давало хотя бы малейший повод к критике, мы нашли бы её следы в корреспонденции других послов, в депешах, в особенности такого собирателя сплетен, каким был Контарини.
После отбытия д'Аво, Сервьен должен был принять на себя всю ответственность. Он, не прекращая, разъезжал между Мюнстером и Оснабрюком, переходя от протестантов к католикам, и в конечном счете, он один подписал оба договора от имени Франции.
Сервьены не торопясь вернулись во Францию и прибыли на отдых в Нюэй, в Анжу, в замок Ла Гриз, где теперь обитала их мать и тёща. Мсьё Луи Ле Ру умер в 1640 году, а его вдова год спустя вышла замуж за того Артю де ла Кура, которого молва обвиняла в том, что он был её любовником и в том, что он - отец её детей; он и сам недавно овдовел.
Сервьен возратился в Париж, где ему дал работу Мазарен. Ожидали, что удачливый переговорщик будет осыпан ливнем признательности, по меньшей мере комплиментами. Случайно я наткнулся на письмо Ги Патена своему другу Спону. Он ему писал:
"Весь двор находится в Сен-Жермене. Мсьё Сервьен, который отказался от должности сюринтенданта финансов, приехал из Мюнстера... Оттуда исходит, что здесь говорят, что для его вознаграждения ... его сделают хранителем печатей... сняв канцлера..."
Придворные пересуды! Это значит плохо знать регентшу. Не предложили ничего, ни сюринтендантства, ни печатей. Только позднее, в 1653 году, когда финансы будут в опасности, подумают, что Сервьен в состоянии их восстановить благодаря своей компетенции и честности. Несправедливо было объединять его с Фуке ... за его ловкость!
Мазарен, как мы знаем, должен был на время покинуть Францию. В ноябре 1651 года, не без основания обеспокоенная неблаговидными действиями Рогана, королева послала Сервьена в Анжу с очень твердыми инструкциями. Он довез жену до Нюэйя и приехал поселиться в Анже в резиденции епископа у своего друга Анри Арно. Роган присутствовал тогда на заседаниях Штатов в Бретани и вернулся в Анже только спустя две недели. Когда посланный Сервьеном полицейский потребовал сдать Пон-де-Се, гарнизон которого он заставил служить Фронде, он ему ответил наглым отказом. Несколькими днями позже, узнав, что Мазарен, вернувшийся во Францию, продвигался, чтобы присоединится с армией к королеве и ребенку Луи XIV, он расчехлил свои батареи и объявил Анже плацдармом господина принца де Конде.
А ведь уже несколько дней, как Сервьен оставил Анже ради Гриза, где внезапно заболела его жена, состояние которой внушало самые серьезные опасения. Он вызвал лучших врачей округа, чьи просвещенные заботы быстро свели несчастную в могилу. Умершую в среду 17 января 1652 года, её временно захоронили в часовне Святого Огюстена в церкви Корона.
Сервьен нежно любил свою жену и был крайне опечален. Он немедленно сообщил о её кончине Анри Арно, который получил послание 18 числа и решил уехать в тот же день, чтобы утешить своего друга. Возможно, он был не прочь приказать оседлать свою лошадь, получив повод уехать на несколько дней из Анже, города, где духовенство и буржуазия поддерживали Фронду и косо смотрели на епископа, который никогда не скрывал своей симпатии к делу короля, а, следовательно, к делу Мазарини. Совсем невероятно, напротив, как намекали и даже открыто говорили пасквилянты того времени, что прелат воспользовался случаем удрать в Пуату для встречи с Мазареном. Если бы всё было так, он бы не вернулся в Анже сразу после визита в Нюэй.
Отправлено: 16.12.11 00:47. Заголовок: Окончание перевода статьи "Deux Angevins..."
Известно продолжение: проведя день в обществе Сервьена, двадцатого числа, Арно прибыл двадцать первого в Пон-де-Се, куда подручные Рогана запретили ему въехать и даже не дали переночевать у кюре, так что, поворачивая обратно, епископ заехал переночевать в Бриссак, на постоялый двор, и возвратился в Гриз двадцать второго числа. Именно оттуда он отправил своё знаменитое письмо Мазарену от 22 января, в котором он подтверждал свою неизменную преданность королю. Тут очень вероятно предположить, что Сервьен сотрудничал с ним, как говорили, при составлении этого послания.
Двадцать пятого числа он остановился в аббатстве Сен-Мор, аббат которого Маделон де Сен-Оффанж, был из его друзей. Там он принял делегацию своего духовенства. 1 февраля он был в Ардилье, в Сомюре, где к нему присоединятся двор и Мазарен, и обнародовал "О повиновении, которым обязаны королю", одно из своих самых знаменитых пастырских посланий. Неблагодарный Луи XIV ничуть не будет позже ему за это признателен.
Эпизодам, которые составляют финал, скорее агонию анжуйской Фронды, совсем нет места здесь, и многие другие основательно их описали. Насмешливый Париж этим забавлялся. В «Исторической Музе» Лоре писал:
Я видел донесение, которое сообщает, Что мадам Сервьен умерла, Чем её супруг сильно опечален; Но хотя он был хорошим мужем, Он немного утешился в её потере, Так как (говорит нам новость), Они вошли в один и тот же день, Она в могилу, он ко двору. То, что говорит нам другая записка: Так называемый амбулаторный двор Теперь в Сомюре, Где многие с чистым сердцем Собираются приветствовать своими молитвами Нотр-Дам-дез-Ардилье.
Чтобы дать приют останкам своей жены, Сервьен 28 февраля 1652 года заключил в Сомюре договор о закладке фундамента часовни, которая образовывает южный придел церкви Дез Ардилье, в то время как северный придел возведен за счет Ришелье. Когда строительство часовни завершили, туда привезли и с большой пышностью погребли тело Огюстин Ле Ру. Этим прекрасным обрядом руководил Анри Арно. Брат Реколле произнес надгробную речь, " и сделал это так рассудительно,- иронично сообщает аббат Арно, - что забывая, что у Сервьена только один глаз, посвятил этот красивый пассаж покойной : « Erat oculus cœco et pes claudo », что немного развеселило общество.
Обед, который Сервьен дал затем в зале монастыря Оратории, был великолепен. Было три длинных стола, прекрасно сервированных рыбными блюдами, вследствие поста; "но покойная мадам маршальша де Бриссак немного нарушила праздник: она упала в обморок от запаха лосося".
2 января 1653 года Сервьен был назначен, в доле с Фуке, сюринтендантом финансов. Город Анже им отправил, одному и другому, теплые поздравления, а чуть позже и подарок: лососей! Отличные идеи были тогда у наших членов муниципалитета. Сервьен разом вспомнил о правах на угощение продуктами, отжившими в Анжу, и которые он тотчас снова ввел в употребление.
В 1654 году он приобрел маркизат Сабле у вдовы Филиппа Эммануэля де Лаваля Мадлен де Сувре, более известной как маркиза Сабле, прециозницы из прециозниц и подруги де Ла Рошфуко. В том же году Сервьен снова укрепил свои связи с Анжу. Так как Луи де Роган, принц де Гемене, главный сенешаль, был освобожден от своей должности, сюринтендант получил её в наследство. Это дало ему повод вернуться в Анже. Гражданские и уголовные судьи приехали приветствовать его в Сабле 18 июля 1655 года. 23 июля Сервьен прибыл в Анже, где ещё раз остановился у Анри Арно. На следующий день, сопровождаемый магистратами, он пошел принимать участие в судебных заседаниях во Дворце Правосудия, а в воскресенье 25 числа в его честь был дан великолепный обед в приорстве Эвьер, где присутствовали его брат, ставший епископом Байё, монсеньор Арно, мэр и шесть или семь дворян.
Сервьен умер 17 февраля 1659 года в своём замке Медон. Его тело, привезенное в Сомюр, было погребено рядом с телом Огюстин Ле Ру. Никакая табличка, никакая плита в церкви Дез Ардилье не напоминает о двух супругах, которых анжуйцы забыли вплоть до имени.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 53
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Вот несколько видов этого древнего города, который в настоящее время является столицей департамента Мен и Луара, а в прошлом был главным городом Анжу. Там много музеев, памятников средневековья, университет был открыт ещё в 1356 году. Он расположен на берегу реки Мен, в нескольких км от места её впадения в Луару, в 300 км к юго-западу от Парижа. 
- участник сейчас на форуме