Последнее десятилетие мы часто слышим, что в мире должен воцариться «новый порядок». Однако это выражение теряет смысл без понимания того, что же из себя представляет порядок «старый». Кардинал Джулио Мазарини (1602-1661) был одним из его авторов. Он установил мир от Средиземного моря до Балтийского и Чёрного, а в «театре» европейской политики появилась новая роль – арбитр. Первым государством, чьи суждения возвысились над различиями в вере, стала Франция, монарху которой верно служил кардинал.
Разумеется Мазарини из книг Александра Дюма имеет к реальному кардиналу более, чем сомнительное отношение. В одном лишь можно согласиться с романистом: тайная власть в лице Мазарини первый и последний раз в истории Европы, покидает тень, делаясь объектом ненависти, преклонения и удивления.
За неполные 59 лет кардинал провернул такой объём работы, которого хватило бы на десяток королей или римских пап средней руки. Уже давно ясно, что будь Мазарини обычным авантюристом или карьеристом, он не ставил бы перед собой труднейшую задачу мобилизовать госмашину Франции, а обошёлся чем-нибудь менее затратным для здоровья. Так не исполняют чужие заказы, но так вкладываются в собственные проекты. Не совсем понятно, зачем итальянец Маццарини решил стать французом Мазарином и откуда этот закрытый человек, постоянно пребывавший на виду, черпал свою неиссякаемую силу? Чему и у кого учился Мазарини?
«Серыми кардиналами» сейчас кличут кого ни попадя, но давайте обратимся к истокам. Если быть точным, Мазарини числится уже третьим в ряду деятелей, кои заслуживают подобной чести. Его предшественниками на благородном поприще были Арман Жан дю Плесси герцог Ришелье и гораздо менее известный отец Жозеф (в миру Франсуа Леклер дю Трамбле), который, собственно, впервые удостоился знаменательного прозвища.
Буквально «кардинал» означает «двёрной крюк» и символизирует то, что это духовное лицо так же прочно прикреплено к своему приходу, как дверь соединяется с крюком, на котором висит. В иерархии католицизма кардинал следовал за папой, а его носитель должен был принадлежать ко всем трём степеням священства. Однако на практике данное правило соблюдалось далеко не всегда: кардиналами назначали даже детей. С этим чином подозрительно много неясностей и, хотя официальная легенда гласит, что он берёт начало с эпохи древнехристианской общины Рима, детали выдают нечто иное.
Символические атрибуты кардинальского облачения – зонтик, трон, шапочка с шёлковыми шнурами и кистями, красная мантия – ничего общего с апостолом Петром не имеют. Зато без труда узнаются на этрусских фресках, где изображаются древние церемонии загадочных предшественников Римской империи. Когда папа принял титул «верховного понтифика», т. е. председателя языческой коллегии жрецов, сие было не пустой формальностью, а отражало скрытый процесс переустройства католической церкви. С течением времени её иерархия воспроизвела практически все черты римского государственного культа, в свою очередь наследовавшего не столько эллинское поклонение богам, сколько ландшафтную магию этрусков.
Облако из тонкостей и оговорок окружает кардинальскую сутану. Например, назначив кардинала, папа мог до конца жизни не объявлять этого, храня тайное имя у себя «в груди» (in petto). Однако, если понтифик умер не успев сообщить своё решение консистории, то оно считалось недействительным. С Джулио Мазарини вышла и вовсе странная история: став кардиналом, он ни дня не пробыл ни епископом, ни даже священником (постриг, естественно, принять пришлось).
Теперь – о «сером преосвященстве», иначе, кардинале короны, которого могли назначать католические монархи, предварительно согласовав свою кандидатуру с папой. Эта должность возникла из довольно распространённой практики привлечения монахов на дипломатическую службу. Иметь в числе приближённых клирика церкви было весьма выгодно для короля. Шёлковые шнуры выполняли функцию страховочного троса, спасая клирика от лап гражданского правосудия и поднимая на одну ступень с принцами крови. Круг обязанностей кардинала короны не был строго очерчен, завися от обстоятельств, желаний государя и способностей самого преосвященства, что предоставляло простор для инициативы. Разумеется, преданность кардинала королю вне обсуждения.
Не симпатий ради, но государственной пользы для, Людовик XIII сумел преодолеть сопротивление жены, Анны Австрийской, и матери, Марии Медичи, и сделать Ришелье своим премьер-министром. Кардинал полностью оправдал его надежды. Мало того – добился вещей, коих от него никто не требовал. Ришелье стал первым европейским политиком, уловившим ветер перемен. Вначале невольно, а затем вполне осознанно, он вышел за рамки чисто национальных интересов Франции, разглядев за неразберихой Тридцатилетней войны контуры Большой Игры - не узконациональной, а мировой политики.
Его протеже, монах из ордена капуцинов Жозеф дю Трамбле, был не менее замечательной, местами даже святой личностью. Для Ришелье, «красного» кардинала, он служил своего рода тенью, отчего и заслужил прозвание «серого преосвященства», хотя кардинальского сана так и не дождался. Всегда в униформе капуцинов (они носили серые рясы), смиренный и внутренне и напоказ, отец Жозеф исполнял наиболее щекотливые и ответственные поручения патрона. Используя свой непререкаемый авторитет подвижника, дю Трамбле создал нечто вроде сети агентов, растянутой в странах-участницах Тридцатилетней войны. Защищая интересы Франции на переговорах высшего уровня, отец Жозеф ходил босяком и отказывался от участия в званых обедах, если они совпадали с церковным постом.
Интересно, что угодив в центр политического циклона, этот кремень-человек отошёл от своих первоначальных замыслов. Вступая на дипломатическую стезю, дю Трамбле был одержим идеей крестового похода против турок. Но когда перед Регенсбургским сеймом он оказался с глазу на глаз с генералом фон Валленштейном, то вместо того, чтобы заключить с ним тайный пакт, дю Трамбле воспользовался откровенностью вояки для последующих манипулятивных внушений австрийскому императору. В результате Валленштейн был уволен, его армия сократилась наполовину. А ведь генерал был единственным деятелем нужного масштаба, который горел желанием возродить крестоносное движение на Восток…
Занявший должность «кардинала короны» словно приобщался к некоему тайному знанию, максимально расширявшему его угол зрения. Не всякий выдерживает подобное. Ришелье так и не смог завещать своё место отцу Жозефу, поскольку последний, как говорили тогда, предварил своего патрона в Царствии Небесном. Срочно требовалась замена. Ею стал молодой Джулио Мазарини, хорошо знакомый как «серому», так и «красному» кардиналам. Он был слеплен совсем из другого теста и совершенно не походил на своих покровителей. Но только такой человек и мог в полной мере постичь уникальные возможности, раскрытые перед «кардиналом короны». Рассчитанный риск
Характерной чертой врагов Мазарини была та, что они никак не могли успокоиться после его смерти и продолжали занудно строчить пасквили. О кардинале было напридумано столько, что отвечать на каждый чих, признаться, нет ни малейшего желания. Последние полвека историки провели основательную ревизию россказней и домыслов, поэтому тех, кто остановился на образе, знакомом по романам Дюма-отца, отошлём читать книжки дальше, только желательно более современные и более научные.
Не столь важно, где именно родился Джулио (а родился он в Пешине, итальянской провинции Абруцци, где его мама укрывалась от жуткого римского зноя), сколь из какого круга происходили его родители. Мать и отец, дворяне Гортензия Буфалини и Пьетро дельи Маццарини, были, что называется одного поля ягоды, принадлежа к «людям Дома» принцев Колонна. Позднее Пьетро Маццарини попал в папскую администрацию, а его старший сын, тоже Джулио, стал знаменитым проповедником-иезуитом.
Джулио-младший, конечно, извлекал все выгоды, проистекавшие из данного расклада, но вступать в орден, основанный Игнацием Лойолой, не торопился. Почему - будет сказано ниже. Он получил лучшее в Италии образование, окончив Римскую коллегию, а затем Римский университет Ла Сапиенца. Детство Джулио провёл в квартале Треви, колоритнейшем месте Вечного города, где соседствовали рядовые горожане, принцы и священники.
Весомое дополнение к книжной науке: Мазарини сызмальства приценивался к людской натуре, на глаз определяя её добрые и худые черты. Ребёнком он часами пропадал в приёмной бездетного секретаря Колонна Бенедетти. Тот позволял Джулио прятаться под столом, наблюдая за башмаками посетителей. Когда приёмная пустела, мальчик вылезал наружу и Бенедетти спрашивал его, какого мнения Джулио о том или ином человеке. Как правило, Мазарини не ошибался в психотипах.
В 1619-1621 годах молодой человек отправился сопровождать сына своего патрона Джироламо Колонна в испанский университет Алькала-де-Энарес. Там он в совершенстве изучил кастильский, что сильно пригодилось, когда Мазарини попал ко двору Бурбонов. Для Европы XVII века кастильский был тем же, чем являлся французский для России XIX-го. Способность галантно изъясняться на аристократическом наречии послужит в будущем решающим фактором в расположении к нему капризной королевы Анны.
Пытливый и беспристрастный, Мазарини не спеша отсканировал Испанию, начиная с престарелого Филиппа III и заканчивая состоянием имперской армии. Понял, что ловить тут нечего, разве что пылкие взоры синьорит, за коими он, по чистосердечному признанию, в Мадриде активно ухлёстывал. Хотя, всё что рассказывал о себе Мазарини следует делить надвое: единственная, подтверждённая независимой экспертизой, его «возлюбленная» оказалась по странному стечению обстоятельств дочкой столичного нотариуса, который покрывал карточные долги юноши.
В мае 1622 году Коллегия праздновала великое событие: Игнаций Лойола наконец-то был официально канонизирован. По этому случаю устроили театрализованное представление, однако актёр, намеченный на роль святого заболел. Едва вернувшемуся Мазарини поручили его заместить. Тот должен был не только сыграть Лойолу, но и произнести хвалебную речь. В роли небесного патрона иезуитов Джулио зажёг бесподобно, зрителей пробрало до слёз. Правда, потом случился конфуз. Ораторствуя, Мазарини не обошёл стороной некоторые поступки и установки святого, о которых присутствующие высокие гости предпочитали помалкивать. Впоследствии Мазарини никогда не действовал в лоб, но тогдашняя прямота стоила ему священного сана. Впрочем, - Бог весть? – возможно, это входило в планы Джулио. Всю жизнь он стойко дистанцировался от попыток записать его по жреческому ведомству. И, кстати, всегда отказывался исповедоваться падре из Ордена Ииуса.
К 28 годам карьера Джулио Мазарини ещё колебалась между светским и духовным градусом. После службы в папской армии, он прилагает усилия, чтобы продвинуться по дипломатической линии, став секретарём нунция Сакетти, улаживавшего распрю из-за Мантуанского наследства. Нарушив законный порядок, испанские части вторглись в эту северо-итальянскую провинцию, провоцируя новый виток конфронтации между Францией и Габсбургами. Мазарини этого периода – вылитый Арамис: глаза с поволокой, струящиеся локоны, душистые усы, аккуратная бородка. Только волновали «арамиса» Джулио отнюдь не белошвейки (к ним он и так имел неограниченный доступ).
Общаясь накоротке с племянниками папы Урбана VIII, кардиналами Барберини, Джулио всё глубже разочаровывался в родной Италии. Его друг, кардинал Антонио Барберини, художник и тонкий эстет, по праву считался одной из светлых голов. Однако даже он слабенько представлял себе диспозицию на карте европейской геополитики. Между тем противоречия мантуанского клубка позволили Мазарини оценить перспективы главных игроков на арене. Как в детстве, он по-прежнему видел лишь туфли под столом, но уж больно выразительно они свидетельствовали о нраве своих хозяев. Но вот скатерть резко приподнялась и под стол заглянуло чьё-то удивлённое лицо…
28 января 1630 года стало судьбоносным для молодого посланника Папы – произошла его первая встреча с кардиналом Ришелье. Хотя француз сперва отнёсся к ватиканскому «шпиону» настороженно, оба вспоминали позже о присутствии какого-то особого духа, осенявшего это свидание. «Мой инстинкт подсказал мне, что передо мной гений», – запишет в мемуарах Ришелье. А Мазарини признается, что сразу доверился кардиналу per genio (интуитивно, точнее, ангелически). Два дипломата словно перешли за некую секретную грань, когда не пытаются уже играть, но становятся бескорыстным орудием сверхчеловеческих сил.
Съездив во Францию и оценив военно-экономический потенциал, Мазарини понял: лишь такая страна может стать гарантом мира, которого так жаждал Папа. На переговорах в Регенсбурге Мазарини знакомится со вторым «я» Ришелье, отцом Жозефом, и помогает заключению пакта на выгодных для Франции условиях. Теперь следовало донести мир до конфликтующих сторон, которые, тем временем, стянули войска к Казельской цитадели.
26 октября 1630 года испанская и французские армии уже готовились ринуться друг на друга, когда между ними вдруг возник конный ездок, размахивающий белым шарфом. Бесстрашно гарцуя вдоль ощерившихся боевых рядов, он кричал: «Мир! Мир!» То был Джулио Мазарини. Любой случайный выстрел, оплошность – и его бы просто затоптали, а вместе с ним хрупкие регенсбургские договорённости. Однако ничего подобного не случилось. Весть о перемирии была услышана и безнадёжная, казалось, Мантуанская проблема разрешена. Европейские газеты наперебой перепечатывали гравюру с героическим кавалером. По нарастающей
Успехи Мазарини были по справедливости, но не одинаково оценены в Ватикане и Париже. Если Ришелье делал всё, чтобы заполучить талантливого дипломата, то Урбан VIII на всякий случай того придерживал: «Это ловкий пройдоха, и даже я не знаю, о чём он думает», – считал понтифик. Дабы успокоить его святейшество, Мазарини соглашается на постриг. Но что папа мог ему предложить? Ну ввёл новоиспеченного прелата в состав секретариата курии, а затем чего-то снова испугался и услал экстраординарным послом в Авиньон. Ни в каком шпионаже в пользу Франции Мазарини уличён не был, однако франкофилии своей не скрывал. Беда в том, что Урбана окружали главным образом симпатизанты Испании…
1633-1639 годы самые мрачные для Мазарини. Папа то отпускает его в Париж в ранге чрезвычайного нунция, то отзывает обратно. Не помогала и дружба с племянником Урбана VIII кардиналом Антонио Барберини. Хотя Мантуанское дело уладилось, Тридцатилетняя война не затухала. Мазарини и кардинал-племянник пробовали двинуть идею созыва Общеевропейского мирного конгресса, однако «испанская партия» гасила подобные начинания на корню.
И Ришелье, и Людовик XIII недвусмысленно намекали понтифику, что хотели бы видеть монсиньора Мазарини при своём дворе. Когда родился наследник, будущий Людовик XIV, король предложил папе стать крёстным, а восприемником сделать Мазарини. Правда, французский посол действовал слишком топорными методами. Урбан рассвирепел и заявил ему, что сам выберет восприемника, да так стукнул посохом об пол, что тот сломался. Поняв, что по добру его не отпустят, Мазарини изготовился к побегу, но, будучи предельно рассудителен, решил использовать все шансы… Тогда же умирает Жозеф дю Трамбле и присутствие Мазарини в Париже становится жизненно необходимым.
Официальные попытки заполучить его порождают новые скандалы вплоть до временного разрыва отношений между двумя дворами. Хотя репрессий со стороны папы тоже не производится. Решение оказалось на удивление простым: Людовик прислал Мазарини официальное приглашение, а поскольку отношения с Римом на тот момент считались прерванными, тот ни у кого не спросясь, быстро собрался и отбыл из Вечного города декабрьским вечером 1639-го. Навсегда. С собой Мазарини вёз непомерное количество антиквариата и шедевров искусства. Папа не шевельнул пальцем. Вероятно, это самое большое, что он мог сделать для приятеля своих племянников. Обмануть дьявола
«Джулио, – предсказывал ему Ришелье незадолго до смерти, – ваша фортуна пойдёт далеко, быть может, даже, дальше моей, ибо вас природа создала настолько гибким, что вы проскользнёте в такой проход, которого я даже не замечу. Джулио, если бы нужно было обмануть дьявола, я прибегнул бы к вашим талантам». Все знавшие Мазарини, независимо от отношения, отмечали широту и тонкость его ума, трудолюбие, властное коварство, сочетавшееся с крайней обходительностью. Сказать, что у Мазарини был гибкий характер – не сказать ничего. У кардинала (он стал им в 1642 году) НЕ БЫЛО ХАРАКТЕРА. Его поведение менялось в зависимости от собеседника, обстановки, расположения звёзд… Прежде чем осуждать Мазарини за хамелеонство, зададимся вопросом: чего же он всё-таки добивался по жизни? А также: что творилось во Франции, когда восприемник будущего Людовика XIV, прижал, наконец, к груди крестника, стоя в окружении столь благоволившей к нему королевской семьи?
Здесь позволю себе привести притчу. Ею поделился со мной знакомый суфий, обсуждая вопросы текущей политики. Представьте, что вы обедаете в самолёте, а блюда на вашем столике не закреплены, а ездят туда-сюда, так что приходиться их постоянно подправлять. В конечном счёте, к этому можно притерпеться: качка равномерна и вектор сдвига каждого прибора предугадываем. Теперь добавьте всего одно условие: каждый прибор на столе обладает собственной траекторией. Положение становится почти неуправляемым, вы можете контролировать лишь какой-нибудь участок. А теперь представьте, что все приборы дружно поднялись в воздух и кружатся по своим орбитам вокруг невидимого центра. Что тогда, вы сможете контролировать?! Это и есть картина современной истории.
В эпоху Мазарини положение дел было ещё не столь удручающим. Ложкам с солонками не выдали пока отпускных. Однако шло к тому и только единицам в век Барокко удавалось отслеживать ситуацию полностью. Мазарини безусловно являлся одной из этих великолепных единиц. Духовный отец абсолютизма
Франция, чью великую миссию кардинал прозревал, вынуждена была продолжать войну. Чтоб выиграть её следовало навести порядок в государстве. Загвоздка в том, что государства в классическом виде тогда не существовало! Должности покупались и перепродавались, сбор налогов граничил с рэкетом, главными врагами королевства были не Испания с Австрией, а бездарная, но подлая и кичливая внутренняя оппозиция, Фронда. Каждый день эпохи Регентства (малолетства Людовика XIV) начинался с нового вызова и для всякого вызова Мазарини находил симметричный ответ.
Чтобы описать титаническую деятельность кардинала с 1643 по 1661 годы нужно отводить как минимум по тому на каждый. Были блестящие победы, долгосрочные комбинации, тактическе маневры, бои с переменным успехом. Доходило до осады собственной столицы… Завоевания кардиналов-предшественников могли в одночасье обнулиться, настолько всё оказалось запущено.
То, что этого не случилось и Мазарини укрепил центральную вертикаль да так, что она стала абсолютной (отсюда – абсолютизм) свидетельствует не только о его таланте политика, но и об исключительных душевных качествах. Нужно помнить, что статус кардинала держался лишь на монаршей милости, теоретически Мазарини мог быть смещён, когда им заблагорассудится. Вслед за пристрастными мемуаристами, даже серьёзные учёные ещё вчера нет-нет да поддавались искушению свести секрет влияния кардинала к любовной связи с королевой-регентшей Анной. Кроме грязных стишков, распевавшихся фрондёрами, никаких доказательств тому в природе не известно. Историческим же фактом является взаимная привязанность Мазарини, королевы и дофина Людовика. Можно сказать, что абсолютизм родился из абсолютного доверия этих трёх людей друг к другу. Это было редчайшее сочетание материнской любви (со стороны Анны), духовного отцовства (со стороны Мазарини) и преданного ученичества (со стороны Людовика). Луч из облака
Наверное, оседлать турбулентность общественного развития Мазарини сумел благодаря натуре отчаянного игрока. Однако умение поймать фортуну за хвост сочеталось у него с массой прочих достоинств, которые у обычных игроков не водятся. Внутренняя жизнь Мазарини остаётся закрытой и 300 лет спустя.
Есть, хотя, косвенная информация. Эпоха Мазарини славилась не только распрями да интригами. Это был апофеоз мистического богословия в католицизме. И Ришелье, и, особенно, отец Жозеф являлись не только государственными мужами, но и приверженцами конкретных аскетических доктрин, которые не уводили их от политической деятельности, но, наоборот, заставляли смотреть на неё как на продолжение духовной работы.
Так, современник «серого преосвященства», отца Жозефа, монах-кармелит Леон Сен-Жан делил людей на мистиков и микоберов. Основное свойство последних в том, что те ждут избавления от бед, но не желают ударить ради него палец о палец. В противоположность микоберам мистики – избранные, причём избрать себя должны сами – для самосовершенствования, не для блаженства. Успех благочестивых упражнений зависит от того, кто их совершает. Не нравится – к микоберам, плиз.
Самым ужасным грехом для человеческой природы, учил другой мистик, Бенет из Канфилда, выступают не явные страсти (их легко заметить, а потому отсечь), а непрестанный психологический фон – «отвлечения». Это бессмысленные, хаотические побуждения и ассоциации, назойливо помрачающие сознание, как солнце – пыльная буря. Повседневная мотивация обычных людей проистекает именно из этого броуновского движения, а не из сознательного света Божества, которое оно скрывает. Прежде, чем отдаться каким-либо внешним побуждениям, следует разобраться с внутренним хаосом, иначе самое благое снаружи дело обернётся вредом для души. Как наставлял ещё Фома Аквинский: «Действие должно быть тем, что прибавляется к жизни в молитве, а не тем, что от неё отнимается». Мы можем стать подлинными со-творцами Бога и очень многое поменять в мире, если только не станем изменять своей бессмертной сущности, учил иезуит Луи Лаллеман.
Черпая из сокровищниц иезуитской премудрости, кардиналы французской короны, всё же исповедывали несколько иные принципы. Современник Мазарини, кардинал Пьер де Берюлль подверг иезуитскую систему аскетических упражнений строгой критике и совершил «коперниканскую» революцию в мистическом богословии. Берюлль обратил внимание, что гимнастика индивидуальной воли св. Игнация Лойолы слишком зациклена на человеке. Она, как птолемеевская система космоса, заставляет даже божественную волю (Солнце) вертеться вокруг человеческой воли (Земли). Истинная мистика, писал Берюлль, теоцентрична: Бога следует почитать не думая о собственной выгоде, ради него самого. Его нужно почитать не таким, каким мы его себе представляем, а таким, каков Он в себе. Для внешнего восприятия Бог в себе представляется божественным мраком, облаком неведения. Хотя человеческие усилия необходимы, сами они не способны пробиться сквозь него, и только сам Бог «посылает луч духовного света, пронзающий облако неведения, которым ты от Него отделен».
Главные решения, которые принимал кардинал Джулио Мазарини и которые неуклонно вели к возвышению Франции, очень напоминают этот луч исходящий из божественного облака. Внутренняя дисциплина кардинала безмолвно свидетельствует – ему была открыта тайна политической теологии: мировой прогресс достигается не жертвами, приносимыми в момент кризиса, а повседневными усилиями, совершаемыми безо всякого намека на немедленную отдачу. Приближённость Мазарини к королевской семье диктовалась не только прагматической пользой, но и глубоким мистицизмом Людовика XIV. Будущий «король-солнце» хорошо знал правило: «Человек молитвы достигнет большего за один год, чем другой за всю свою жизнь». Поэтому не спешил перенять у крестного бразды правления, но прилежно учился у до конца его жизни.
Случилось превращение молодого кавалера в церковного клерка летом 1632 года во время его второго посещения Парижа, куда он прибыл еще весной, привезя от папского престола предложение для Ришелье поддержать герцога Виктора-Амадеуса (между прочим, шурина Луи 13) в его борьбе избрание Савойским герцогом. Ришелье, конечно Савойя в союзниках была нужна, но заплатить за это ценой дружбы со швейцарскими кантонами он не мог, да и не хотел. А недавняя итальянская компания показала ему, что склонить Савойю на свою сторону можно и путем демонстрации военной силы. Так, когда Мазарини предложил ему отдать Савойе Женеву вместо Пиньероля, Ришелье осторожно ответил, что если Савойя завоюет Женеву, то ее должна будет получить Франция, а взамен герцогу могли бы предложить кантон Во. На обратном пути в Рим он обязательно посещает туринский двор, который обожает, чтобы уведомить Виктора-Амадеуса, что план скорее мертв и, как всегда, делая часть своих важных дел через приятные светские рауты, Мазарини обхаживает герцогиню. Но не только от общения с Ришелье он получает удовольствие в Париже. Кавалер Мазарини - человек крайне экспансивный и жизнерадостный, за что чрезвычайно нравится женщинам. В одном из писем Сервьену он пишет о своем посещении особняка в Сен-Клу: «как много красивых женщин, все - великолепны, все – совершенны!» и описывает, как по нему они скучали. Тогда же, в 1632 году он впервые был представлен при дворе королеве самим королем. Его внешность и манеры королеве понравились. «Вам понравится Мазарини», якобы сказал ей тогда Ришелье, «он похож на Бэкингема». К концу своего пребывания в Париже он получает мякие советы о том, как церковь видит его дальейшую карьеру. «Было бы уместно для Вас согласиться, по крайней мере, на первую тонзуру». Таким образом, нунций Бики в церкви Сен-Мегуль выстриг в его волосах символический участок, который оставил фактически невредимыми его роскошные локоны, но отметил его статус клирика. Это был его первый, а так же последний священнический шаг. Иногда позже он говорил о своем желании стать священником, но, вероятно, без серьезного намерения. Правда, остается еще малоизвестный период в его жизни, когда он пребывал в изнании в Авиньоне, но никаких особых указаний на то, что время изгнания было использовано им на разбор вопросов веры и работу над собственной рефлексией, которые могли бы привести его к решению сделать карьеру священника, нет. Теперь он обязан носить сутану - знак принадлежности церкви. Тогда же папа, по возвращении его из Парижа в Рим, возводит его в должность папского протонотариуса, которая ставит его в один ранг с епископами (теперь он может носить фиолетовую сутану и называться монсеньер), а так же через некоторое время должность рефендария апостольской палаты. Благосостояние его растет вместе с его карьерой. Теперь у него есть средства не только для того, чтобы поддерживать нужный стиль жизни чиновника его ранга и содержать семью, но так же иметь необходимый для работы персонал. Он не перестает заботиться о семье, в августе 1634 года он с большим удовольствием подписал два контракта, которые принесли в его семью две фамилии: Мартиноцци и Манчини: «я выдал замуж двух моих сестер с приданым 40 000 ливров за каждой». Приданое было предоставлено папой Урбаном при посредничестве кардинала Антонио: разве что-то было жалко для таких деловых отношений, если все равно они были оплачены десятиной и арендной платой верующих? Теперь монсеньор Мазарини все реже и реже испытывает приступы растерянности, размышляя о том, куда стоит развиваться его карьере. Он был не менее честным католиком и не менее рьяным слугой папского престола, найдя свое призвание в решении трудных задач в дипломатии. Отныне служебный долг и личные склонности указывали ему на то направление, которое, должно быть время от времени, могло ему казаться лучшим из всех политических миров - дипломатию. Значительную часть своего времени Мазарини проводит в палаццо Барберини, или же на вилле своего младшего патрона, расположенной в Банье, около Витебо. Франческо ревновал к возрастающей репутации своего брата и его увеличивавшейся политической роли, к которой его стремился продвинуть Мазарини. Папа Урбан же, однако, видел свои преимущества в конкуренции между братьями, которая помогала ему делать их обоих гораздо послушнее своей воле. Поддержание стиля жизни кардинала Антонио напрягало папскую казну, поэтому Мазарини неплохо преуспел в том, чтобы убедить Антонио стать, наряду с кардиналом Маурицио Савойским, со-защитником французских интересов в курии, поскольку Ришелье готов был нести определенные затраты на их поддержание. Таким образом, Мазарини сохранил за собой пути для отхода, которые были бы закрыты для него, если бы его приверженность французским интересам выражалась более прямыми способами. Антонио был обязан, по своим формальным обязанностям (он был легатом Авиньона – конклава Рима на французской территории) представлять французские интересы. И, если бы результат этих усилий был бы неблагоприятен, а папская политика приняла бы более явный испанский оборот, то не было ничего такого, что могло было быть поставлено в вину Мазарини, так как его патрон только выполнял свои надлежащие функции: по крайней мере, не больше, чем может быть поставлено в вину защитнику, который проиграл дело в суде, действующем по нормам общего права. Играя в ту политическую игру, которая больше всего его удовлетворяла, Мазарини так же с жаром включился и в культурную жизнь, которая делала из Рима чрезвычайно притягательное место, особенно для тех, кто имел привилегию на вход во дворцы, сады и частные театры. Собственное отношение Мазарини к искусствам не было ни поверхностным, ни корыстным. Его эстетический вкус тренировался острым наблюдением и восхищением объектами красоты, чтобы много позднее переродиться в манию коллекционирования. Для человека, который очень зависел от компании друзей, которые выражались характерно, как один, в длинных экспансивных письмах, Мазарини имел некоторую степень автономности, обладая стойкостью и гибкостью одновременно, которые стали более очевидны, поскольку он в итоге превратился в государственного деятеля. Частично это свойство может быть приписано его ранним успехам и опыту встреч с великими людьми на равных; частично – обогащенной восприимчивости, которая превращала опытного galantuomo в человека хорошо выраженной индивидуальности и по праву пребывающего у власти: в любом случае, это были все те качества, в которых он, несомненно нуждался, если хотел преуспеть в своем следующем назначении, которое смог для него добыть его уважаемый патрон Антонио - в 1635 году он возвращается в любимый Париж внеочередным нунцием.
Ёшка
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 27.03.09 15:01. Заголовок: В августе 1634 года ..
В августе 1634 года Мазарини оставил Рим, направляясь в Париж в качестве папского представителя при французском дворе. Эта новая должность была ему выхлопотана благодаря неустанным просьбам Ришелье и при посредничестве кардинала Антонио. Нунций Бики, друг Мазарини, в то время уже получил назначение в епископство Карпантра, но папа отказался удовлетворить прошение передать Мазарини статус постоянного нунция, отправив своего талантливого дипломата в Париж лишь внеочередным посланником. Но и это чрезвычайно воодушевляло итальянца, хотя задачи, поставленные перед ним папским престолом к радости совсем не располагали: заставить Луи 13 признать брак Гастона Орлеанского на Маргарите Лотарингской, вернуть Лотарингию ее брату Карлу и удержать Ришелье от вступления в открытую войну с Габсбургами. Увы, ни одна из этих целей не могла быть достигнута априори: Лотарингия занимала стратегическое положение в политике Франции, а Карл Лотарингский давал слишком мало поводов надеяться на свою верность французской короне, к тому же слишком часто был замечен в том, что давал приют разным мятежникам и заговорщикам. Женитьба Гастона на Маргарите, на которую Луи 13 не давал официального разрешения, нарушила прежние соглашения по Вику с Лотарингией, чем и дала повод французам вторгнуться в Лотарингию. Признание этого брака означало бы вернуть Лотарингию, а в планы ни короля, ни кардинала это не входило, к тому же, галликанский свод законов давал королю право не признавать этот брак, даже если это противоречило мнению папы. А приближение открытой войны с Габсбургами в некотором роде не зависело от Ришелье. Наоборот, Ришелье всеми силами старался избежать этого, целиком и полностью поддерживая мнение Мазарини, что: «мир принесет ему любовь всех французов, тогда как Его Величество пользовался бы преимуществом успеха, вызванного войной». Но Ришелье далеко не все мог решать за короля, а король был раздражен свержением испанцами правителя Трира, находившегося под протекторатом Франции и Ришелье не оставалось ничего другого, как постепенно смириться с мыслью, что война все же будет… Оливарес так же неумолимо продвигался к войне с Францией, и если именно французы и объявили эту войну, то это не значит, что Оливарес не был этому рад. Впрочем, Мазарини имел прекрасное представление о выполнимости своей миссии: 'Вы можете мне поверить', писал он Сервьену, 'я не хотел бы занимать самого себя переговорами, в которых невозможно преуспеть....' Но мысль о том, что все это время он будет во Франции, близко к Ришелье успокаивала все его сомнения. Поэтому в Париж он не спешит, вернее, спешит, но очень обстоятельно: во Флоренции он встречается с Карлом Лотарингским и обсуждает перспективы вернуть тому Лотарингию, в Модене он оставляет на службе герцогу своего любимого скрипача и изучает победу армии Габсбургов при Нодлингене, в Турине он приятно проводит время с обществе «мадам Руайяль» и ее терпеливого мужа Виктора-Амадеуса, в Авиньоне он встречается с губернатором Лангедока и выслушивает идею создания итальянской лиги… Когда в конечном итоге через три месяца после своего отъезда из Рима он прибывает в Париж, то на въезде в город он встречен пышным кортежем из более чем 100 карет и сопровожден в Лувр через город: в те времена, когда дело было связано с церковью, важные сановники, находившиеся далеко от Рима, старались демонстрировать вежливый торжественный прием. Можно только предполагать, какое впечатление могли произвести на Мазарини эти торжества по случаю его прибытия: итальянец всегда отличался живым умом, богатой фантазией и впечатлительностью. Ришелье ему к тому времени уже вполне доверят, поскольку при первой же встрече сообщает, что все предложения, привезенные господином папским посланником не могут быть приняты. Впрочем, останавливало ли когда нибудь это Мазарини? Кажется, то же самое Ришелье говорил ему при их первой встрече, когда Мазарини привез предложения по поводу перемирия с испанцами в деле о Мантуе… Но на этот раз ситуация действительно сильно изменилась. И когда в марте 1635 года Мазарини снова поднимает вопрос по делу герцога Лотарингского и весьма красноречиво просит подумать о мире, то кардинал «вспылил и резко ответил, что я ухаживаю за миром, как будто это леди моих мечтаний и, сжав мою руку, завершил: "Вы еще не покидаете Францию". 26 мая 1635 года на Большой площади в Брюсселе под трубление герольдов Луи 13 объявил войну Испании. Это означало, что папский посланник потерпел неудачу во всех трех своих миссиях. Впрочем, сам господин посланник не очень сильно все таки надеялся на успех своей миссии, он преследовал другую задачу – он зондировал почву насколько велики его шансы служить французской короне официально. Поэтому он терпел фамильярность Ришелье, называвшего его в шутку nunzincardo (маленький нунций) или сolmardo, не смея отшучиваться в том же самом ключе: он хотел максимально быть уверенным в сохранении своих позиций при кардинале, а потому в своих отчетах начальству он просто пишет, что 'заставил Его Преосвященство смеяться'. В результате год в Париже, абсолютно бесплодный для дипломатических достижений, стал очень плодотворным для продвижения карьеры, поскольку он смог получить доверие самого могущественного министра Европы. Все это не ускользнуло от внимательного кардинал-племянника Франческо, который все чаще и чаще прислушивается к испанцам и который становится все меньше расположен к любимцу своего брата. В результате Франческо считает, что Мазарини полностью предался интересам французов (и надо сказать, был совсем недалек от истины) и потерял цели своей миссии. Приговор не замедлил себя ждать: зимой 1636 года он приказывает Мазарини оставить Париж и удалиться в Авиньон.
Депрессия Авиньона и римские каникулы Мазарини не оставалось ничего другого, как подчиниться. В марте 1636 года он с крайней неохотой принимает назначение и выезжает в Авиньон – папский конклав на территории Франции. Традиционно этот город возглавляет папский легат (коим в то время был кардинал Антонио), но вместо кардинала-племянника туда отправлен Мазарини и вроде как с повышением – ему присвоен титул вице-легата. Радости, правда, последнему, от этого никакой – в марионеточном Авиньоне он не может ни блистать, ни управлять, что не замедлило сказаться на его здоровье – он постоянно болеет. Ришелье пишет ему, выражая беспокойство о е го здоровье, передразнивая собственный стиль итальянца, но заканчивает письмо словами, которые должны были показать степень его беспокойства и внушить поддержку: «я очень боюсь, что этот хороший итальянский лорд был так задет произошедшим, что его настроение гораздо более больно, чем его тело». Да, у Мазарини совершенно нетипичная для его солнечного характера депрессия. Ему ничего не хочется – ни заниматься самообразованием, ни собственным благополучием, он пишет Шавиньи, что 'жизнь в этой стране - самая большая меланхолия в мире'. Из одной из гостиных дворца он делает игорный дом («зал для игры в трипотто» - как пишет он Шавиньи), 'но после игры в течение часа я начинаю скучать еще больше чем когда-либо'. В письмах Ришелье он пишет, что 'он обменяет свою жизнь на жизнь садовника в Рюэле. Дружба с Бики, резиденция которого находится недалеко от Авиньона в Карпантра, дает ему те немногие силы, чтобы совсем не потерять окончательно интерес к жизни. Он выполняет все административные дела по городу, соригинальничав лишь однажды, издав указ, разрешавший всем евреям города заниматься своими делами и даже, кажется, служит в соборе. Он организует отправку груза пороха в действующую французскую армию, но сухая благодарность в письме Ришелье – это совсем не то, на что он рассчитывает. Он начинает подозревать, что против него создают предубеждения, обвиняя в этом суперинтенданта Бюльона, но единственная провинность последнего состояла лишь в том, что он не платил Мазарини положенных ему денег... Ришелье просто не до него: летом 1636 года объединенная испанско-австрийская армия дошла до Корби, который находился всего в 60 км от Парижа, армия Ла Форса в Эльзасе бунтовала из-за того, что ей давно не платили, кампания Креки и Виктора-Амадеуса на Милан окончилась ничем и герцог Савойский угрожал покинуть союз с Францией, а кавалерийский авангард австрийского генерала Верта стоял в Компьени – в двух днях от столицы. Было ли Ришелье, зажатому между возмущением парламента о повышении налогов, восстаниями в провинции, заговорами в правительстве и военными неудачами до авиньонского изгнанника? Мазарини снова обращается к Барберини, но кардинал Франческо его игнорирует. Помощь приходит неожиданно – кардинал Антонио оказался более благодарным человеком и в ноябре 1636 года Мазарини с его помощью получил дозволение вернуться в Рим. Степень признательности вице-легата можно оценить только по одному его поступку: вернувшись из Авиньона до Чивитта Веккья, он не останавливаясь спешит в резиденцию кардинала Антонио, чтобы рано утром броситься к нему в ноги. Возможно, кардинал Антонио был чрезвычайно этому удивлен, но для Мазарини на тот момент он являлся избавителем. Кстати, этого благодеяния он не забудет никогда и когда в 1644 году кардиналы Барберини подвергнутся преследованию со стороны папы Иннокентия, он даст им во Франции убежище, средства для существования, постарается защитить их имущество в Италии и в 1653 сможет договориться о приемлемых условиях их возвращения в Рим. Кардинал умел быть благодарным. Впрочем, существует достаточно много случаев, когда доброта и великодушие Мазарини были очевидны, как и непредвзятость и участие. Когда маршал Туара попал в опалу, фактически Мазарини был единственным кто кроме слов смог ходатайствовать за предоставление ему разрешения служить в Савойе. Теперь Мазарини вернулся в Рим, вооруженный инструкциями Ришелье. Первое время, в сравнении с Авиньоном, он испытывает огромное облегчение и восторг. Но очень скоро снова приходит разочарование: от наиболее значимых дел его методично отстраняют: он не может принять участие в комиссии, которая работает над сбором мирного конгресса в Кельне и вынужден заниматься им через своего друга Зонго Ондедеи (в будущем епископа Фрежюсского и главы его шпионской сети во время французского министерства), котором он шлет откровенные письма с пространными инструкциями и своими размышлениями. Работает он и над поддержанием связи с Парижем – через аббата Шарля он генерирует для двора беспрестанный поток подарков: перчатки, масла, мыло, духи, для Ришелье – картины и предметы искусства. Ценность этой связи сложно переоценить: Мазарини вынужден был отсутствовать практически три года и ему было необходимо постоянно напоминать о себе. То, как аббат Шарль справлялся со своей работой, можно увидеть из письма друга Ришелье Ботрю, который писал: «когда я встречаю аббата Шарля, я испытываю большое счастье, как будто я непосредственно видел нашего хорошего друга, монсеньера Мазарини». Через некоторое время Ришелье поручает ему задание добыть от римской курии назначение отца Жозефа кардиналом. Но увы, римский папа отказывался продвинуть отца Жозефа, справедливо критикуя его за интриги в отношении Империи и слишком сильную анти-испанскую позицию, что даже попытки подчеркнуть усилия капуцина в неустанной борьбе с гугенотами были обречены на провал. Создание профранцузской коалиции в курии тоже не сильно двигалось: положение кардинала Антонио было шатким, кардинал Баньи поддерживал Ришелье далеко не во всем, а Маурицио Савойский вообще объявил о своей преданности императору. Французский посол граф д’Эстре действовал неловко и агрессивно, что в итоге раздражал даже Барберини и Мазарини приходилось неустанно их мирить. А вдобавок дела в обожаемой Мазарини семье савойских герцогов совсем пошли наперекосяк: в 1637 году после праздничного обеда неожиданным образом умер герцог Виктор-Амадеус (что навело многих на мысль об отравлении, подозрений не избежала даже герцогиня, имевшая к тому времени довольно устойчивую связь с Филиппом Д’Аглие), оставив Савойю своему пятилетнему сыну, а жене – регентство. Легкомысленная мадам Руайяль доверила все дела государства Филиппу, который отказался поддерживать Францию и занял нейтралитет, в итоге возбудив против Савойи жадные взгляды: оба дяди герцога-инфанта двинули испанские и имперские войска, чтобы взять Турин, и только вмешательство французской армии спасло герцогиню от потери столицы. Окончательно решить проблему Савойи, к которой Мазарини относился традиционно намного деликатнее Ришелье (который называл герцогиню Кристину не иначе как «эта несчастная женщина»), итальянец смог только после того, как он начал работать на Ришелье напрямую. Но в 1638 году он содействовал заключению перемирия между Савойей и Империей, когда в декабре пришли известия о том, что отец Жозеф умер.
Ёшка
Не зарегистрирован
Зарегистрирован: 01.01.70
Отправлено: 29.03.09 11:44. Заголовок: Выбор Франции Смерть..
Выбор Франции Смерть отца Жозефа заставила Ришелье переоценить то место, которое занимал в его иерархии талатливый итальянский дипломат. Нет, он не метиил его в наследники отцу Жозефу, это было исключено, ниша отца Жозефа для Ришелье никем не могла быть заполнена априори. Но теперь, со смертью отца Жозефа Мазарини-дипломат приобретает для Ришелье дополнительную ценность и значимость. И он начинает ходатайствовать перед Римом о получении для Мазарини кардинальской шляпы. Увы, Рим не согласен: первое представление Мазарини как кандидата от французской короны пролетает мимо: курия дает ему отвод на том основании, что французский король не имеет права представлять кандидата, который не является его подданным. Мазарини просит через Ришелье предоставить ему французское подданство и король подписывает указ в апреле 1639 года. Кроме этого, король просит папу Урбана стать крестным дофина. появившегося у него наконец-то в сентябре 1638 года и назначить восприемником все того же Мазарини. Урбан отвечает отказом, но не на просьбу стать крестным. а на просьбу сделать восприемником монсеньера Джулио. Исторические анекдоты гласят, что получив это предложение, папа Урбан в кнце своей аудиенции послу Д'Эстре так стукнул своим посохом об пол, что в результате сломал его. Впрочем, Урбан так и не откзал королю стать крестным дофина, но согласия свего по сути не дал. Французский двор еще почти 4 года будет лелеять надежду его уговорить, пока с крестинами дофина в преддверии смерти короля не придется поспешить и обойтись без папы. В итоге общих усилий Мазарини и Д'Эстре (а скорее, вопреки усилиям последнего) к концу 1639 года у Мазарини появляются шансы получить заветную шляпу кардинала. Но увы. Его снова ждет поражение, на этот раз с двух сторон: первое приходит со стороны лучшего друга Шавиньи, который теперь уже начинает видеть в итальянце конкурента: итальянская дипломатия Франции давно находится в ведении Шавиньи и он вполне обосновано относит Мазарини скорее к своей клиентелле, чем к равному, поэтому усиление последнего, преимущественно специализировавшегося именно на итальянских делах, ему не выгодно. Шавиньи тайно инструктирует Д'Эстре в обход Ришелье о том, что получение шляпы кардинала для Мазарини нежелательно. По всей вероятности, Мазарини был об этом вполне осведомлен. Не то чтобы он был оскорблен в своих лучших чувствах: в тех кругах, где он вращался, заверения в искренней дружбе значили не особенно много, но это обстоятельство, скорее всего, морально освободило впоследствии будущего кардинала от каких-бы то ни было дружеских обязательств с его стороны в отношении Шавиньи, хотя формально он свою дружескую связь с ним поддерживал до того момента, пока не стал премьер-министром. И если с попытками Шавиньи повставлять из-за спины ему палки в колеса он бы еще мог потягаться, то вторая история накрыла его попытки стать кардиналом, что называется, совсем "медным тазом". Один из дворян посольства Д'Эстре нанес итальянцам серьезное оскорбление, отбив силой у римских судебных приставов какого-то каторжника. В итоге на подавшегося в бега дворянина была объявлена охота, а Д'Эстре был обвинен в пособничестве. Виновник скандала был найден наемными убийцами во Фраскатти, обезглавлен, а его голова была привезена в Рим затем, чтобы получить за него плату. Король, Ришелье и посол были чрезвычайно возмущены таким правосудием над своим подданым: контакты с нунцием Скотти в Париже были прерваны и по сути произошел дипломатический разрыв между двумя дворами, который продлился почти год. Это стоило монсеньеру Джулио кардинальской шляпы. Поняв, что в таких условиях ни кардинальская шляпа, ни пост нунция в Париже ему не светит, он начинает готовить почву для своего отъезда в Париж. И эти усилия его принесут гораздо больше успехов, чем прежние: в декабре 1639 года он получает от Луи 13 официальное приглашение перейти на службу французскому суверену. И, как это часто с ним будет происходить и в последствии, когда чего-то он добивается долго и безуспешно, то любой положительный результат будит в нем излишнюю поспешность и некоторую авантюристичность, заставляя забыть о предосторожностях. И в этот раз, получив наконец-то хоть что-то к чему он стремился, и полагаясь на то, что большие покровители в Париже его не оставят, он принимает решение срочно уехать во Францию. О поспешности и горячности, с которой он принял это решение, свидетельствуют два момента: во-первых, в конце 1639 года умер его шурин Мартиноцци, оставив сестру вдовой с двумя маленькими детьми, а Джулио был, как мы помним, не из тех, кто ставил семейные интересы на последнее место, но в этот раз семейные интересы не смогли возобладать над его амбициями и желанием хоть что-то изменить в своей жизни; а во-вторых, имущество и значительная часть состояни (а уже в то время он был вполне состоятельным человеком) перехали за ним во Францию уже после того, как он там обосновался: фактически можно сказать, что он ехал только с самым жизненно необходимым для себя. Впрочем, во Франции ему по прежнему принадлежал доход с аббатства Сен-Медар де Суассон, поэтому, наверное, он был в некотром роде спокоен. На границе испанской Италии испанцы отказали ему в праве пересечь границу в направлении Франции и он решается путешествовать морским путем (невероятный поступок для очень сухопутного римлянина :-)): в Чивитта-Веккья он садится на французское судно, которое через три дня его высадило уже на территории Франции в Марселе. Конец года застает его уже в Лионе, а 5 января 1640 года он свидетельствует свое почтение кардиналу и королю. Теперь начинается новый период его жизни: французский, который принесет ему блистательную карьеру, славу, и богатство, о которых он так мечтает, но при этом так же массу сложностей, ненависть и зависть окружающих и станет сверхчеловеческим испытанием как для его талантов, так и для его счастливой звезды, в существование которой, как кажется, он все-таки верил. И он еще не знает, что больше уже никогда ему не суждено вернуться в Рим или увидеть родителей и сестер...
Отправлено: 19.04.09 22:01. Заголовок: Это выписка из отчет..
Это выписка из отчета, составленного Жаном Делюмо для Академии надписей и изящной словесности (l'Academie des Inscriptions et Belles-Lettres) в ноябре-декабре 2002 года. Жан Делюмо является действующим членом этой академии. Поскольку Мазарини во Франции именуется Мазарен, я оставила в переводе французское произношние фамилии.
Жан Делюмо Мазарен, духовное лицо Под фронтоном бывшей часовни "Колледжа четырех наций", где мы оказались в этот вечер, указано, что она была основана в то время, что и Колледж, благодаря "кардиналу Святой римской Церкви" (S.E.R), который хотел быть там похороненным. Все мы знаем, что этим кардиналом был Мазарен. Однако, в этом четвертом столетии со дня его рождения, мы можем спросить друг друга, а что же с исторической точки зрения значит его фамилия, что такого он сделал в свое карьере и в своей жизни, и чем, главным образом, обязана Франция этом политическому деятелю. Необходимо сделать первое замечание: каким же образом Мазарен попал в разряд политических деятелей. В положении христианства в те времена не было ничего необычного в том, что духовные лица были первыми министрами. До Мазарена таким был кардинал Жорж д' Амбуаз у Луи XII и Ришелье у Луи XIII. В XVIII-ом веке у Луи XV первым министром будет кардинал Флёри. В Англии XVII-ого века так же было похожее положение: у Карла I одним из главных министров был архиепископ Кентерберийский Лауд, которого иногда даже звали "английским Ришелье". Второй важный факт: Мазарен, хотя и родился (почти случайно) в Абруцци, получил римское воспитание. Ее отец, будучи действительно по происхождению сицилийцем, жил в Риме и являлся мажордомом принцев Колонна, которые и устроили его брак с римской дворянкой и молодой Джулио Маццарини был, как и дети семьи Колонна, учеником знаменитого "Collegium Romanum" (Римского колледжа) иезуитов. После он учился еще в течение двух лет, вместе с Колонна, в университете Alcala de Henares (Алькала де Энарес), где изучил испанский язык - то, что позднее ему очень пригодилось при общении с Анной Австрийской; затем он вернулся в Рим, где получил степень доктора "l'un et l'autre droits" (того и другого права). Следовательно, карьера Мазарена была изначально римской и, даже если он затем и стал бесспорно верным слугой французской монархии, он сохранил свои римские вкусы и образ жизни, а его дипломатическая ловкость многим была обязана тому образованию, которое он получил при папском дворе. Мазарен был чистым продуктом барочного Рима, декор и культура которого все дальше отдалялись от догматической и художественной жесткости двух больших пап Контрреформации, которыми во второй половине XVI-ого века были Пий V и Сикст V. Начиная с 1623 и в течение следующих шестнадцати лет карьера Мазарена протекала исключительно на службе в папской дипломатии, где он особенно отличился как участник переговоров в трудном деле о Мантуанском наследстве и как нунций в Париже. Эти его миссии положили в 1630 году началу его встреч с Ришелье и Луи XIII, которые оценили его обаяние, способности, ловкость, трудолюбие и щедрые подарки. Ришелье, большой коллекционер, использовал его все чаще и чаще в деле приобретения в Италии разных древностей и других произведений искусств, предназначенных для его парижского дворца и для замка в Пуату. Когда, в 1639, Мазарен по приглашению Луи XIII и Ришелье окончательно оставил Рим для Франции, он вывез с собой " 50 античных статуй из мрамора и другие приятности.... предназначенные Его величеству наихристианнейшему королю, сеньору кардиналу Ришелье и другим знатным людям этого двора". В Риме Мазарен жил при окружении двух кардиналов-племянников, которые были одновременно министрами папы и большими любителями произведений искусства. Один из них, Антонио Барберини, был его главным римским padrone (патроном). Его пример, разумеется, наложил свой отпечаток. Прежде чем стать кардиналом, но уже на службе Франции, Мазарен купил в Рим престижное палаццо Бентиволио, которое могло, в случае необходимости, служить для него местом отступления в Италии, но где он фактически никогда не жил, при этом сохраняя довольно тесные отношения с папским городом, где у него оставались агенты и отец. Один из его близких родственников писал ему во время этой покупки: "этот дворец один из самых красивых в Риме; но, по правде говоря, он больше подходит для того великого кардинала, чем для его прелата". На что Мазарен ответил: "служа великому королю и пользуясь покровительством Его преосвященства кардинал - герцога (Ришелье), я думаю, что не вправе предпринимать заурядные вещи ". Фактически же Мазарен, который получил в 1639 французское "lettres de naturalite" (письмо о натурализации), надеялся, что разумеется, скоро станет кардиналом. Что, собственно, действительно произошло в 1641 по предложению Ришелье. В 1630 году Урбан VIII Барберини предоставил кардиналам титул "Высокопреосвященство", в соответствии с которым они являлись по протоколу принцами Церкви и таким образом, становились равными королям или главам правительств. Таким образом, быть кардиналом означало серьезное продвижение, будучи по положению равным министру, он одновременно имел блестящие тыловые позиции: кардинал был почти неприкосновенен. Поэтому враги Мазарена во время Фронды попросили Папу призвать его в Рим, начать против него процесс и лишить кардинальского сана. Если бы эта процедура закончилась успешно, то Мазарен, без сомнения, не смог бы подняться от этого удара.
Отправлено: 19.04.09 22:03. Заголовок: В то время не сущест..
В то время не существовало необходимости быть священником для того, чтобы стать кардиналом. Мазарен получил только тонзуру (в 1632), которая делала из него "клирика" и позволяла ему иметь церковные бенефиции. Вскоре после этого Урбан VIII сделал его прелатом (монсеньором) с обязательством носить сутану и назначил на должность "папского протонотариуса". Они имели меньше обязательств, но на церковных церемониях считались равными епископам. Став кардинал в 1641, Мазарен постоянно пользовался освобождениями, которые позднее возобновлялись, но он никогда так и не осуществил визит ad limina (к порогу), как не получал никогда даже незначительные ордены, ни кольцо кардинала, ни шляпу и никогда не имел свого titulus (древнюю церковь Рима, предназначенную для каждого кардинала). Папа вынужден был ему послать "красную баретту", которую Луи XIII торжественно ему вручил 26 февраля 1642 в соборе в Валансе. Таким образом, Мазарен оделся в пурпур только в сорок лет и он имел возможность, как это часто делали многие другие его времена, отказаться от кардинальского сана, если бы захотел жениться. И в то же время его брат Микеле, доминиканец, который также стал кардиналом, был священником и архиепископом Экса в Провансе. Итак, небольшое резюме: Мазарен оставался на службе папской дипломатии до 1639 года. Он остался "римлянином" в глазах папской администрации. Но "lettres de naturalite" давало этому иностранцу право обладать, приобретать и завещать имущество и доходы во Франции, в том числе церковные бенефиции. Первое аббатство, которое там получил Мазарен в комменду, было Сен-Медар де Суассон. В то время, когда церковь и государство, в системе христианства, были объединены одно с другим в лице Мазарена, премьер-министр короля Франции должен был, очевидно принимать решения, имевшие религиозное влияние. Однако можно в целом утверждать, что в этой противоречивой проблеме его главной заботой всегда была в первую очередь забота о королевской власти и о спокойствии государства и что его статус как духовного лица никогда не превалировал ни во внешней политике, ни во внутренних делах. Если говорить о внешних делах, то здесь он продолжил политику Ришелье и, в течение всего остатка Тридцатилетней войны, а затем и в конфликте с Испанией, к великому несчастью партии devot (благочестивых) во Франции, он поддерживал протестантские союзы, заключив договор даже с цареубийцей Кромвелем, чтобы иметь возможность закончить войну против Испании: это было то, что возмутило многих католиков. На переговорах, которые привели к заключению мирного договора в Вестфалии, он рассматривал Иннокентия X Памфили как рьяного происпанца и презирал, считая ничтожеством, заставил принять языком дипломатии вместо латыни французский язык и одержал блестящую победу по статусу империи, в соответствии с которым в Германии был закреплен протестантизм, а кальвинизм был официально признан наряду с лютеранством. Папа протестовал напрасно. Так же, как и его учитель Ришелье, который был епископом, Мазарен то, что ему представлялось как интересы Франции, ставил выше интересов католицизма. Также, во внутренних делах, его отношение к религиозным вопросам диктовалось исключительно желанием заставить соблюдать королевскую власть. В связи с тем, что протестанты, разгромленные с мира в Ales (Але) (l629), отныне доказывали свою верность по отношению к королю, он не стал пытаться заставить их возвращаться в лоно римской Церкви. В 1643 и, дополнительно в 1652 (в разгар Фронды), он заново подтвердил Нантский эдикт королевскими декларациями. В той, что была издана в 1652 можно прочитать: "наши подданные, придерживающиеся религии Протестантской Реформы дали нам доказательства своей верности, чем мы в нынешних обстоятельствах остаемся очень удовлетворенны". Семью годами позже, во время реформаторского синода, проходившего в Лудё, Мазарен писал делегатам: " Я прошу вас считать, что имею большое уважение к вам, бывшим столь хорошими и столь верными слугами королю". Какие бы ни были на то причины: внешняя война, внутренние беспорядки или же личное равнодушие, но Мазарен остался глухим к требованиям ассамблеи духовенства Франции, которая в 1651 внесла правительству свои предложения для того, чтобы "это зло" (протестантизм) не распространялось: если король не может "задушить это внезапно", чтобы сделать его "бессильным", то следует "понемногу разрушать, уничтожая их укрепления и уменьшая их силы". Мазарен работал с Бартелеми Эрваром, который был давно связан с ним общим интендантом финансов. Эрвар был протестантом и отказался отрекаться. И все-таки некоторые данные заставляют задаться вопросом, не думал ли Мазарен в конце свого министерства, когда он добился успеха в установлении внутреннего и внешнего мира, о более суровых мерах в отношении Нантского эдикта.
Отправлено: 19.04.09 22:05. Заголовок: Хотя в этот период М..
Хотя в этот период Мазарен столкнулся не именно с протестантизмом, а с проблемой янсенизма. У него не было никаких личных склонностей к ригоризму, а особенно к ригоризму янсенистов. С другой стороны, он предпочитал не вмешиваться в теологические дискуссии. Когда он расценивал янсенизм как "вторичный кальвинизм", то принимал во внимание только доктрину предопределения (учение о благодати), не учитывая, что янсенисты у целом поддерживали семь таинств, обряды и иерархию римской Церкви. Но Мазарен встретил янсенизм на политической дороге, поскольку это течение казалось ему в той или иной степени связанным с кругами заговорщиками, следовательно представлялось опасным для внутреннего мира и власти короля. Так же в свое время Ришелье заключил в тюрьму аббата Сен-Сирана, друга янсенистов и семьи Арно, продвигавшего про-испанские взгляды во внешней политике. Мазарен освободил Сен-Сирана, который после этого вскоре умер. Но в течение ряда последовательных фронд Мазарен пришел к выводу, что, даже если защитники положений из "Августина" и не были фрондерами, то таковые были среди их друзей, начиная с его личного врага, Поля де Гонди, ставшего впоследствии кардиналом де Рецем. Исходя из этого Мазарен причислил янсенистов к оппозиционерам королевской власти. Но и кроме этого он имел основания бороться с ними. В то время, когда его отношения с Римом были отвратительными в связи с продолжением войны с католической Испанией, он находил в доктринальном конфликте с янсенистами повод делать папе приятное и снижать его раздражение по отношению к французской политике. Он поддержал запрос синдика Сорбонны (Корне) и 93 французских епископов, которые в 1651 году пожелали увидеть отзыв Рим о пяти положениях, извлеченных из "Августина", которые в их глазах выглядели похожими на ересь. Мазарен был обрадован тем, что эти предложения были осуждены буллой "Сum occasione" в 1653 и он сделал все необходимое, чтобы булла была незамедлительно получена во Франции. На что янсенисты ответили, разделив право и факт: они признали, что пять положений относятся к ереси, но при этом пояснили, что в книге Янсения они отсутствуют. В итоге возникла идея подписать священниками, монахами, монахинями и даже светскими преподавателями "формуляр" повиновения римскому решению о пяти положениях. Мазарен в 1655 году собрал около пятнадцати епископов, которые составили этот формуляр, и который был одобрен ассамблеей духовенства Франции в 1656, а папой в следующем году. Правда, он больше не был востребован после смерти Мазарена, который, без сомнения впечатленный успехом «Писем к провинциалу» (Блеза Паскаля), усилил давление на янсенистов в последние годы своей жизни. Но, тем не менее, он способствовал тому, чтобы этот религиозный конфликт со временем стал бомбой замедленного действия. Отношение Мазарена янсенизму было близко к его недоверию по отношению к Обществу Святого причастия. Созданное в 1630 герцогом Вантадуром, оно способствовало культу евхаристии, следуя за инструкциями церковного собора Трента, помогало бедным, боролось против проституции и всех форм безнравственности. Святой Винсент де Поль, святой Жан Эюд, Боссюэ в разное время являлись членами этого общества. Но, "чтобы придерживаться скрытой жизни Иисуса Христа в пресвятом таинстве" и чтобы избежать любого самолюбия общество хотело оставаться тайным. Кроме того, оно главным образом было составлено из светских лиц, контролировать которых было труднее, чем духовных. В 1660 это общество выпустила критику об образе жизни Мазарена. Этот случай вынудил Парламент принять постановление, которое запрещало любое собрание в Париже без разрешения короля. Общество окончательно исчезло в 1666. Так же известно, что отношения между Мазареном и святым Винсентом де Полем были не лучшими. Господин Винсент желал, в духе собора Трента, чтобы кандидаты на церковные должности воодушевлялись только духовными мотивами. Но, в соответствии с соглашением Болоньи 1516 года, именно король Франции назначал представителей большей части епископств и аббатств королевства. Ришелье создал "Conseil de conscience" (Совет совести), который должен был заниматься всеми церковными делами, а именно, кандидатурами на епископские и аббатские должности. В этот совет входил и господин Винсент. Став регентшей, Анна Австрийская сохранила этот совет, в котором, разумеется, присутствовал Мазарен. Но кардинал относился с недоверием к учредителю ордена лазаристов, который, по его мнению, был слишком близок к Полю де Гонди и к которому слишком часто прислушивалась Анна Австрийская. Кроме того, общая стратегия церковных назначений не соответствовала идеалам господина Винсента. И он предпочел все реже и реже созывать Conseil de conscience, обычно в случае, когда ему необходимо было отклонить кандидатуру, которая не соответствовала его замыслам. Здесь имеет место напомнить, что Мазарен, подражая Ришелье, накопил впечатляющее количество церковных бенефиций. Его называли "кардиналом двадцати пяти аббатств". Среди них до самой его смерти фигурировали наиболее знаменитые и самые богатые аббатства королевства: Сен-Дени, Клюни, Сен-Медар де Суассон, Сен-Этьенн де Кан, Сен-Жермен д' Оксерруа, Сен-Оноре Лерин. Здесь речь идет о рекорде в истории Франции. Некоторые сведения заставляют думать, что в конце своей жизни Мазарен думал о том, чтобы стать священником, в момент, когда Пиренейский мир вознес его славу в зенит и которым он сумел примирить две великие католические державы. Будучи священником, он смог бы заставить избрать себя папой на ближайшем конклаве. Александр VII имел плохое здоровье и у Мазарена были неплохие шансы. Но Александр VII дожил до 1667 года, а Мазарен, напротив, умер в 1661 в пятьдесят девять лет.
Отправлено: 19.04.09 22:41. Заголовок: Во многих отношениях..
Во многих отношениях Мазарен - загадка и любое упрощенческое суждение об этом человеке мне кажется антиисторическим. Как аббат, пользующийся коммендой в Клюни, он действительно пытался, правда безуспешно, восстановить там монашескую дисциплину. Его частная жизнь являлась излюбленным предметом множества "мазаринад", часто противоречивых между собой. Иногда его обвиняли в грязных выражениях в том, что он был любовником Анны Австрийской, иногда же напротив, высмеивалась его мужская несостоятельность. Весьма умеренные высказывания кардинала Реца относительно частной жизни Мазарена даже удивляют. Он, кажется, склонялся к мнению госпожи де Шеврез, которая считала, что между кардиналом и Анной Австрийской существовала только "внутренняя связь умов". Однако господствующая нота "мазаринад" - другая. Она касается "тирании", которую проводил "трусливый, неблагодарный, вероломный и вороватый" иностранец, "нарушитель общественного спокойствия" и "нарушитель законов". По мнению Поля де Гонди "он принес жульничество в министерство". И добавляет, что "сильная сторона господина кардинала Мазарена состояла в том, чтобы умело болтая, давать подразумевать, заставляя ожидать; бросать надежды (и) их забирать; давать виды (и) их затуманивать", иначе говоря, обещать и не держать своих обещаний. Согласно кардиналу Рецу Мазарен "насмехался над религией". Тяжелое обвинение. Возможно, что все дело в том, что таким образом из под пера его противников вышло нарекание в "макиавеллизме". Этот уничижительный термин, появившийся на французском языке в конце XVI-ого века как в протестантских книгах, так и в католических, означал политический цинизм, помещающий государственные интересы выше норм христианской морали. Происпанская партия использовала этот термин, обвиняя Ришелье и Мазарена. Во Франции одним из главных защитников макиавеллевского поведения был Габриэль Ноде, автор трактата "Considerations politiques sur les coups d'Etat" (Замечания политиков о делах государства), написанного в 1639 году. В этой книге Ноде утверждал, что макиавеллизм, запрещенный правосудием есть 'естественная, универсальная и благородная и философия', кода он используется на благо государства. Ноде был одним из людей, близких к Мазарену и его библиотекарем. Кроме того, Мазарен, которого Луи XIII выбрал в крестные отцы своему сыну, назначил среди наставников молодого Луи XIV Ноде и Ла Мота Ле Вайе, которые, и той и другой, принадлежали к кругу "ученых распутников". Мы еще не закончили задаваться вопросом о религии Мазарена, как материалы о нем заполнились элементами, противоречивыми между собой. Так религиозная иконография преобладала в его богатой коллекции картин. И в то же время она в гораздо меньшей степени относилась к скульптурам, гобеленам и изделиям из золота и серебра. "Нагота" некоторых произведений, находившихся в его коллекциях, шокировала даже некоторых фрондеров и, более того, его единственный наследник, герцог Мазарен, воодушевленный святой яростью и вооружившись молотком, в 1670 году устроил их массовый погром. Так могли бы действовать в римском дворце кардиналов Фарнезе в начале XVII-ого века. О последних днях Мазарена мы обладаем ценным рассказом, который долгое время находился в архивах Рима и который был вновь обнаружен только в 1955 году. Он был составлен итальянским монахом-феатинцем, жившим в Париже, отцом Биссаро, которому Мазарен очень доверял. Этот рассказ не был предназначен для публикации. Он был обнаружен Раймоном Даррико и Мадлен Лорен-Портмер. Отец Биссаро заявляет в своей реляции: "S.E. (Его Преосвященство - отец Биссаро заменяет местоимение "Он" на "Оно" - прим. перев.) всегда проживало во Франции с таким достоинством и с такой безупречностью, что никто не смог уличить их ни в одном серьезном скандале и эту справедливость признают даже их враги. Но, так как оно (Его Преосвященство) всегда было отвлечено политическими делами и очень тяжелыми делами войны, то оно не очень удовлетворительно проявляло истинную набожность, чего требовало от них принадлежность к церковному сословию. И все-таки в глубине их сердца, Его Преосвященство всегда чувствовало себя твердо верующим..." Биссаро, видя, что Мазарен, будучи уже серьезно болен (без сомнения - отек легкого), заставляет читать себе слишком много книг о "путешествиях и странных историях ", посоветовал ему религиозные труды, а именно книги Луи де Гренаде, чтобы ему читали их на испанском языке, который Мазарен любил. Кардинал, который сохранил ясность ума до самого своего конца, получил в полном сознании все таинства католической Церкви - исповедь, соборование, предсмертное причастие. Он обнял всех своих близких родственников, "со спокойным и безмятежным лицом препоручив себя молитвам своих близких". Классическая смерть великого века.
Отправлено: 21.04.09 20:46. Заголовок: В общем, еще одна ст..
В общем, еще одна статья, на этот раз известной французской исследовательницы Мадлен Лорен-Портмэ, которая классическую версию о "золоте римлянина" и степени его жадности трясет, как переспелую грушу. Можно относиться по разному, но прочитать стОит. Статья по сути является немного ответом на работу японки Йошидао Мазарини, поэтому ее имя появляется в вводной фазе.
О состоянии Мазарини. Размышления
Мадам Мадлен Лорен-Портмер
Статья из журнала Histoire, économie & société, часть 9, выпуск 4, 1990 год
Краткие тезисы: В своей работе Мадлен Лорен-Портмэ (Madeleine Laurain-Portemer) рассматривает пять различных фаз в истории состояния Мазарини, начинающегося с деятельности «à la romaine» и заканчивая огромным состоянием в конце жизни. Нет ничего прямого в трансформации позиции кардинала от "беспристрастности" до мобилизации ресурсов страны с целью выстоять перед драматическими обстоятельствами. Это - тот фон, который никогда нельзя забывать, если Вы желаете объективно оценить отношения премьер-министра с деньгами; Луи XIV принимал это в расчет, когда, в марте 1661, он решал судьбу наследства Мазарини.
В своей работе мадам Йошида Такеда с достаточной смелостью рассматривает трудную тему. Попав на выставку, организованную в Национальной Библиотеке в 1961 году по случаю трехсотлетия со дня смерти премьер-министра, она обнаружила "другого великого кардинала" и удивилась остроте преследовавших его критиков, в то время как он победно вывел Францию из разорительной войны и увеличил королевство еще «четырьмя нациями». Название ее отчета: Попытка реабилитации, достаточно раскрывает ее намерения: решительно взять под защиту политического деятеля, которого она считает столь несправедливо оклеветанным; ответить многие на обвинения, нагружая другую чашу весов при помощи фактов и наблюдений, которые могут помочь разобраться в истинных мотивах поведения министра, очертить в обсуждении четкие различия ответственности, которую нес Мазарини по своей должности в сравнении с такими, как Фуке, роли, которая позволяет Ноде вкратце характеризовать Мазарини как «мученика государства». Тезисы мадам Йошида заставляют нас вкратце изобразить главные этапы формирования состояния Мазарини, которые она устанавливает следующим образом: 1). До 1643 года, 2). Время регентства, 1643-1651 3).Изгнание,1651-1653, 4). Правление короля до Пиренейского мира (до 1659), 5). Последние годы перед смертью (1659-1661). Мадам Йошида, изучая инвентаризационную опись, составленную после кончины, нашла трудности только в наиболее спорных статьях: обязательствах, требованиях к королю, кредиторской задолженности, рентных бумагах, наличных деньгах, все в общей сложности на сумму около 23 миллионов ливров. Находясь далеко от Парижа, а также от первоисточников, госпожа Йошида хорошо представляет, что не может обсудить подробно пункт за пунктом эти элементы в своем исследовании. Но она старается предложить два аргумента, с ее точки зрения решающих в поддержке ее тезисов, основывающихся с одной стороны на политической необходимости, с другой стороны - на письме от 14 июля 1659, в котором Мазарини признает, что является хранителем имущества Короля, к которому правитель всегда может обратиться, если того пожелает. Насколько ценны данные аргументы? Не лишне знать тот факт, что Мазарини, «дитя повиновения» (enfant d'obéissance), как он называет себя сам, не имел власти больше, чем та, которую ему давал или терпел от него суверен. Он также знал, насколько его положение непрочно; поэтому ему приходится всегда себя прикрывать распоряжениями высшей власти, чтобы освободиться от необходимости действовать от своего имени. Также верно, что требования текущей политики были всегда господствующим фактором. А поскольку в течение всей его жизни личное положение сильно изменялось, что являлось следствием различных ситуаций, то это позволяет выделить несколько этапов в накоплении состояния Мазарини, которые, в нашем представлении, вырисовываются следующим образом: 1). Дебют. До министерства (5 декабря 1642) проходит период личных поступлений, образованных инвестициями «римского периода» (покупка и продажа всевозможного имущества), такое зарабатывание денег в Италии, стране коммерсантов и банкиров, дело вполне естественное, но подразумевает наличие познаний о рынках и ценах, существующих в разных местах. Не будучи хозяйственником, тем не менее, Мазарини - талантливый финансист. К 1632 году он был в состоянии предоставить в долг сто тысяч ливров своему другу герцогу Савойи. Поступив на службу Церкви, "приверженец" Ришелье, помимо прямых вознаграждений за свою работу, получает также различные другие доходы, впрочем, источники их, к сожалению, определить невозможно. В 1641 году он приобрел на холме Квиринал великолепный дворец, а вместе с ним и ежегодные платежи на его содержание. В общей сложности, в этот период его имущество растет, позволяя ему жить даже более чем в достатке. 2). «Незаинтересованность»: Одно из «словечек» Мазарини, которое он повторяет очень часто. Этим он выражает свое желание порвать с поведением своих конкурентов и предшественников, которые обогащались, накапливая должности, ренты и имущество. Мазарини не хочет обладать ни недвижимостью, ни губернаторствами, ни значительными должностями. Когда освобождается должность суперинтенданта по морским делам, которую занимал до этого Ришелье, он не стремится, к всеобщему удивлению, получить ее для себя. Эта незаинтересованность означала, что у него не будет ничего, что сможет поддерживать образ жизни, достойный его функций и положения в обществе. Общественное мнение тогда могло упрекнуть его за то, что он не поддерживает свой статус кардинала и премьер-министра. Однако его поведение предполагало, что он будет извлекать средства к существованию из второстепенных должностей (управляющий Фонтенбло, суперинтендант дома королевы-матери, а также, позднее, суперинтендант-воспитатель Короля (и т.д.)); дополнительных бенефиций (их появляется дополнительных девять) и из вознаграждений (Королева за это время осуществляет различные выплаты на сумму немногим более трех миллионов ливров), не говоря уже об его обычных сделках с ценностями. Таким образом оценка, согласно которой его рента в сто тысяч ливров, которой он якобы располагал в 1643 году, к 1648 году может быть увеличена по крайней мере в четыре раза. Это, впрочем, довольно мало, если сравнивать с доходами принцев крови, Орлеана и Конде, каждый из которых располагал в то время более чем миллионом ливров годовой ренты. Кроме того, Мазарини, оплатив не полностью, приобрел в Париже дворец, перестроив его и украсив. Так же росли его коллекции. Будучи экспертом в украшениях, он приобретал очень красивые драгоценности. Между тем, для нужд проводимой политики он уже тогда привлекает собственные средства, используя их как резерв для проведения текущей политики или как фонды, из которых он черпает недостающие средства по мере необходимости. В 1645 году доходы его аббатства Корби служат для привлечения на сторону Франции кардинала Памфили, племянника папы, и вернулись ему только двумя годами позже, когда тот же Памфили благополучно женился. Различные лица получали пенсии, назначенные также из его бенефиций. Главным образом, он не ощутил на себе тех трех миллионов вознаграждений, великодушно назначенных ему королевой. И даже более того: чтобы позволять королю покрывать наиболее срочные расходы, Мазарини выдает ему авансы, которые он предоставляет ему без процентов. Сам он заимствует, используя залог собственных ценностей. Когда финансовый кризис усугубляется, начиная с 1646-1647, он не стесняется компрометировать себя, предоставляя казне средства, полученные от передачи на свое имя доходов от новых бенефиций, должностей, губернаторств и т.п... Фрондеры, да и многие другие видят в этом взяточничество, в котором его резко упрекают, в то время как он старается по большей части для государства, не забывая при этом и собственное состояние, но тщательно скрывая эту часть расчетов. Если рассмотреть состояние Мазарини на тот момент, то оно очень непрочно и не дает никакой безопасности на будущее. Два дворца, произведения искусства, драгоценности, некоторое количество денег и кредиторская задолженность, включая и ненадежную - ничего шокирующего, принимая во внимание его итоговое состояние, которое было получено его наследниками, привезенными во Францию затем, чтобы помочь через браки установить ему свои связи со страной. 3). Расплата: Проявляя себя "незаинтересованным ", выиграл ли Мазарини хоть что-то в роли политика, которому подчиняются? Ничего. Еще до баррикад враги считали его вором, недобросовестным человеком и расточителем государственных средств. Также ему приходилось спрашивать себя, а не сбился ли он с верного направления. Конечно, он не бросал никаких пятен на репутацию своих патронов, но в результате он понимал, что в случае серьезного внутреннего кризиса он может рассчитывать только на самого себя. Кроме того, атаки на него вредили и власти короля. С этих пор и до ссылки можно констатировать у него изменение в отношении собственного состояния. Поскольку у него до сих пор нет земельных владений, то он желает получить губернаторство в Оверни (чему противится Парламент); получает он и морское суперинтендантство. Тем не менее, долгов у него было чрезвычайно много и это его сильно волновало. Немногим позднее враги, которые добивались его отставки, лишили его и свободы в действиях. На все его имущество и церковные доходы был наложен секвестр. Находясь в изгнании, он нес крупные расходы на личное окружение и содержание семьи. Существенная их часть покрывалась за счет драгоценностей, которые он увез с собой. Рассчитывая на то, что королева с принцами должны к нему присоединиться, он увез с собой часть драгоценностей короны, которые он вернул без особой радости. А что удивительного в том, что когда скоро потребуется вербовать армию из пяти или шести тысяч человек для возвращения во Францию и усиливать королевские войска, он превратит в несколько сотен тысяч ливров (*конкретно – в 400 000) собственное согласие на назначение Ла Вьевиля суперинтендантом финансов? Не имел ли он в этот момент неоплаченных долгов государства на несколько миллионов? 4). Разворот ситуации: Две серьезные задачи ожидают Мазарини по возвращению во Францию: успокоить страну, постараться успешно закончить войну и в то же время во имя собственных интересов и даже во имя интересов короля он должен постараться избежать нового изгнания. Он рискованный игрок по натуре и в то же время осторожность заставляет его предпринимать меры предосторожности. Что делать? Ответ он находит в римской модели. В Риме кардинал-племянник подтверждает славу понтифика и «рода», концентрируя, под контролем папы, в своих руках все бенефиции временного правления. Чтобы достигнуть этой цели и закрепиться, Мазарини также должен был поставить себя во главе распределения милостями и распоряжения денежными ресурсами. Как отражение мощи своего хозяина (см. роспись фронтона "Свадьба Пеле и Тетис") он претендует на то, чтобы стать главной движущей силой исполнительной власти. Давайте рассмотрим, например, 1654 год. В этот год помимо текущих военных операций во Фландрии, Каталонии и Милане, неожиданно появляются подряд несколько чрезвычайных событий, требующих значительных расходов: брак принца Конти с племянницей кардинала (22 февраля), освобождение должности парижского архиепископа и временное смирение коадъютора (21-23 марта), коронация короля в Реймсе (7 июня), осада Арраса (июль-август) и военная компания против Неаполя (октябрь). Смог бы Мазарини дать щедрое приданое, заключить соглашение с Рецем, назначить ренту стоимостью сто двадцать тысяч ливров со своих бенефиций в пользу Конти, если бы они были его единственным доходом, учитывая то, что из-за кризиса аббатства приносили довольно низкий доход и что заемные средства обходились не дешевле 20%? Поэтому логично, что он занимается присвоением всего, что находится в пределах его досягаемости. Пять новых аббатств попадают в его коллекцию. Ну и конечно очень важно то, что в 1651 года он приобрел себе в интенданты Кольбера, который, впрочем, какой бы трудолюбивый он ни был, положил не один месяц на то, чтобы привести в порядок дела своего хозяина - настолько они были запутаны. А если ресурсы хорошо управляемы, то они быстро развиваются. В той или иной форме он начинает возвращать все то, что было потрачено им до Фронды. Но это накопление теперь соответствует очень определенным целям: создать запасы для финансирования текущей деятельности и резервные фонды, получить господство в распределении денежных потоков и подтвердить сохранение своего имени через родство. Он мобилизует все, что ему доступно, и, как и его противники, рискует присваивать все то, что плохо лежит: наличные деньги, должности, бенефиции, губернаторства. Франция в этот момент все еще очень неспокойна. В свою очередь изменяют преданные слуги (Аркур в 1653, Оккенкур в 1655). Каждый год приносит свою долю проблем. На случай, если ситуация снова станет неблагоприятной, часть средств была размещена в надежных местах на границах королевства. В том положении дел, которое существовало в стране на тот момент, каким должен был быть долг премьер-министра? Отойти чистым, как снег, от дел, оставив страну во власти гражданской войны и внешних интервентов? Или стремиться урегулировать проблемы всеми возможными средствами, не стараясь чересчур к ним придираться с моральной стороны, чтобы обеспечить ту победу и мир, в которых так нуждается королевство? Сам Мазарини признавался, что до тех пор, пока это дело не будет выполнено, он будет являться всего лишь хранителем всего того, чем владел. В самом разгаре кризиса с Марией Манчини, когда ему уже казалось, что все потеряно и думал уйти в отставку, он планировал передать все королю, смиряясь со своей отставкой, которую считал справедливым следствием за свой провал. Письмо от 14 июля 1659 года, на котором справедливо настаивает мадам Йошида, выявляет также размышления кардинала о происхождении и использовании своих средств. Значительный рост, который можно заметить в состоянии Мазарини в течение его последних лет, объясняется по большей части улучшением дохода от бенефиций, передачей королем в его владение очень красивых лесов Эльзаса, расположенных в графстве Ферете, и продажей должностей дома новой королевы. Что касается улаживания финала, то Мазарини, будучи истинным итальянцем, руководствовался прежде всего внутренним убеждением, что должен иметь в своих руках достаточно ресурсов, чтобы служить своему патрону согласно значимости возложенных на него дел, и что патрон должен судить его на основании итогов и вознаградить соответственно заслугам. 5). Финал: Решение относительно состояния Мазарини в действительности мог принять только король. И именно Луи XIV решил судьбу баснословного наследства. Во время последней болезни Мазарини показал ему свои намерения. Как нам сообщает отец Биссаро, 3 марта 1661 года, Мазарини, думая что скоро умрет, поспешно вверяет свое состояние королю. Но для него это не последняя "combinazione", поскольку он знает, что сюзерен в курсе всех его пожеланий. И действительно, когда незадолго до смерти кардинала 6 и 7 марта Луи XIV, разумеется, не без помощи Кольбера, приступает к рассмотрению завещания и приписок к нему, он одобряет все. Почему? С одной стороны он считает, что его власть нисколько не пострадала из-за присутствия Мазарини в бенефициях, должностях и управлении. Однако наиболее прибыльными были как раз результаты в политическом плане. Конде не вышел "возвеличенным" из беспорядков Фронды. Теперь он не обладал ни губернаторством Прованса (доставшегося Меркёру), ни губернаторством Гиени (в руках перешедшего на его сторону Конти, затем Д'Эпернона), ни морским адмиралтейством (доставшегося Вандому). Зато король получил более уравновешенное распределение знати, которое мешало создать государство в государстве, к которому так стремился мятежный принц. С другой стороны, количество законных наследников, раздел имущества, даже учитывая привилегированного наследника, гарантировало рассеивание состояния, которое, имея столько претендентов, не теперь не давало возможности поднимать престол против престола. Наконец, и главным образом, король не мог проявить себя неблагодарным, если не хотел подавить таланты и верность преданных людей. Вопреки всем и всему, Мазарини выиграл войну, укрепил трон, расширил королевство. За славную службу и вознаграждение должно быть выдающимся. Мадлен Лорен-Портмэ.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме