Сообщение: 1952
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
10
Отправлено: 21.03.09 20:04. Заголовок: Кардинал-инфант не п..
Кардинал-инфант не последовал настойчивым советам Иоганна фон Верта немедленно штурмовать Париж, а по¬чему-то замешкался в районе Компьена, утратив наступа¬тельный порыв. По всей видимости, дон Хуан опасался за растянутость своих коммуникаций, создававшую угрозу для тылов. Его базы снабжения остались далеко позади — в испанских Нидерландах и в Рейнской области; на окку¬пированных территориях, во многом благодаря предусмо¬трительности французского командования, испанцы не нашли достаточного количества продовольствия и фуража. Самое серьезное беспокойство у кардинала-инфанта вызы¬вали действия армии принца Оранского. По настоятельной просьбе Людовика XIII принц Оранский в первых числах сентября начал наступление на границе Соединенных про¬винций и испанских Нидерландов с целью отвлечения сил кардинала-инфанта с французского фронта. Дон Хуан вы¬нужден был принять решение о немедленном возвращении в Брюссель, оставив в Пикардии лишь слабые прикрытия. 1 сентября 1636 г. король отправился в Компьен, чтобы лично возглавить готовившееся наступление. Ришелье ос¬тался в Париже. Наступление началось 13 сентября, когда французские войска форсировали Уазу и с ходу овладели городом Руа в Пикардии. Испанцы ведут арьергардные бои и отступают на правый берег Соммы. В начале октября французы окру¬жили Корби и приступили к осаде крепости. Король расположил свою ставку в Амьене, куда в сере¬дине октября прибыл и Ришелье. Здесь он едва не стал жертвой организованного против него заговора, о котором, впрочем, так никогда и не узнал. Заговор был составлен его давними недругами Гастоном Орлеанским и графом Суассоном, назначенными Ри¬шелье в соответствии с тогдашней практикой «сокоманду-ющими» армией. Они решили воспользоваться приездом кардинала в Амьен и убить его. Непосредственными испол¬нителями акции согласились стать два приближенных к Гастону и Суассону дворянина — Антуан де Бурдель, граф де Монтрезор, и его кузен де Сен-Ибар, привлекшие к это¬му делу трех своих приятелей. После одного из заседаний Военного совета, когда большинство его участников разошлись, Гастон под благо¬видным предлогом задержал Ришелье и завел разговор. Они вдвоем вышли из дома и стали прогуливаться по двору, где в углах притаились пять вооруженных заговор¬щиков, ожидавших сигнала от Гастона. Внезапно, прервав беседу на полуслове, Гастон быстро удаляется и скрывает¬ся за дверью, оставив Ришелье в полном недоумении. Заговорщики не решились действовать без сигнала. Обескураженный граф де Монтрезор после долгих поисков обнаружил Гастона в спальне в состоянии нервного шока. Принц дрожал как в лихорадке, с него градом катил пот, и он был не в состоянии что-либо объяснить. Три дня спустя, взяв себя в руки, Гастон назначил но¬вую акцию. Однако и на этот раз его нервы не выдержали сильнейшего напряжения. Он так и не смог победить свой страх. А через несколько дней, сославшись на плохое са¬мочувствие, Гастон покинул Амьен и уехал в Блуа. Тем временем французская армия развивала наступле¬ние в Пикардии. Кольцо окружения вокруг Корби сжима¬лось с каждым днем. Испанскому гарнизону было переда¬но очередное предложение о капитуляции. Поразмыслив несколько дней, испанцы отошли в полном составе и при оружии к франко-испанской границе во Фландрию. Король возвращается в Париж под звон колоколов и пение «Те Деум». К лучшему изменилось положение и в Бургундии, отку¬да противник постепенно был вытеснен во Франш-Конте. За исключением Прованса, где испанцы продолжали удер¬живать Леринские острова и Сен-Жан-де-Люз, а также крепости Ла-Капель в Пикардии, территория Франции к началу 1637 года была очищена от неприятеля. Военные потрясения 1636 года пагубно сказались на хо¬зяйственном положении страны. Пикардия и Бургундия — две богатейшие провинции — были буквально опустошены. Отражение интервенции потребовало невероятного напря¬жения всех ресурсов — живых и материальных. Военные расходы в 1636 году достигли не виданного прежде уро¬вня — 60 миллионов ливров, а сбор основного налога не превысил по всей стране 50 миллионов ливров. Недоста¬ющие суммы выколачивались всеми правдами и неправда¬ми, вызывая массовое разорение малоимущего населения и, как следствие, крестьянские и городские восстания. Особо население было недовольно введением налога на соль — габель, а также на виноделие — эд. Собственно говоря, народные волнения сопровождали все правление Ришелье, но пик активности пришелся на вторую половину 30-х годов, когда колоссальные военные расходы вызвали катастрофическое ухудшение положения населения в целом ряде районов страны. В 1635 — 1636 го¬дах волна крестьянских восстаний прокатилась по юго-за¬паду Франции, охватив провинции Перигор и Ангумуа. Многотысячные толпы крестьян, предводительствуемые сельскими кюре, поднимаются против сборщиков габели. В июле 1636 года восстание вспыхивает в Сентонже, Они, Пуату и Лимузене. Восставшие называют себя кроканами (от слова «croquant» — хрустящий на зубах) . .Зимой 1636/37 года восстание пошло было на убыль, но с наступлением весны разгорелось с новой силой, охва¬тив около 15 провинций. Подавление восстаний требовало постоянного отвлечения войск с фронтов. Попытки мирно договориться с руководителями кроканов в большинстве случаев не давали положительных результатов. В 1637 году в Перигоре вспыхнуло самое крупное вос¬стание. Кроканы организовались в настоящую армию, во главе которой встал местный дворянин Антуан дю Пюи де Ламот де Лафоре. Это был уже немолодой человек, опыт¬ный военачальник, участник многих сражений. Он стал подлинным «генералом кроканов», организовав и вооружив 10-тысячную армию, наводившую ужас на власти провин¬ции. В распространявшихся им манифестах и приказах по¬стоянно утверждалось, что восстание ни в коей мере не направлено против короля и центрального правительства, а исключительно против злоупотреблений сборщиков нало¬гов и покровительствующих им местных властей. Примечательно, что кроканы пользовались поддержкой духовенст¬ва. Обосновавшись в Бержераке, де Ламот де Лафоре от¬менил выплату всех «незаконных» налогов и призвал все города Перигора последовать этому примеру. Крайне обеспокоенный масштабами восстания в Пери-горе, Ришелье приказал д'Эпернону, командующему ар¬мией, действовавшей против испанцев в провинции Га¬сконь, срочно выделить часть войск для его подавления. Карательные войска численностью примерно 3 тысячи че¬ловек были направлены в Перигор. Командовал ими сын д'Эпернона герцог де Лавалетт. Он реально оценил обста¬новку, в которой явное превосходство крестьянской армии практически не оставляло ему шансов на военную победу, и начал тайные переговоры с «генералом кроканов», обе¬щая ему прощение короля в случае сдачи Бержерака. Руководители кроканов, по всей видимости, заподозри¬ли неладное и потребовали объяснений от командующего армией. Очень быстро разногласия приняли характер меж-доусобных вооруженных стычек. 1 июня 1637 г. произо¬шло настоящее сражение между частями, верными де Ламоту де Лафоре, и его противниками, возглавляемыми ремесленником (по другим сведениям — лекарем) Маго. Командующего поддержала буржуазия Бержерака, искав¬шая компромисса с правительством. В сражении Маго был убит, а 4 тысячи его сторонников сложили оружие. 8 июня в Бержерак вошел герцог Лавалетт, достигший согласия с Ламотом. При активном содействии последнего власть короля в Перигоре была восстановлена. В донесении о подавлении восстания, посланном в Па¬риж, герцог подал Ришелье оригинальную идею: почему бы не включить вполне боеспособные отряды кроканов де Ла-мота в королевскую армию, направляемую на испанский фронт в район Сен-Жан-де-Люза? Кардинал был крайне удивлен столь необычным предложением и уже намеревал¬ся отчитать де Лавалетта за дерзость, но по здравом раз¬мышлении идея показалась ему интересной, и он дал свое согласие: на счету было не только каждое подразделение— каждый солдат. Очаг восстания в Перигоре погашен, но то и дело воз¬никают новые в самых различных уголках Франции. Так будет на всем протяжении войны. Разумеется, отвлечение сил на борьбу с народными волнениями осложнило и без того серьезное положение правительства, вынужденного вести войну сразу с двумя противниками — Испанией и Империей.
А Фердинанд II тем временем всеми средствами стре¬мился укрепить свои позиции в Германии. Почти все про¬тестантские князья либо уже замирились с ним, либо по¬думывали об этом. Императору удалось навязать Чехии династию Габсбургов. Страна усиленно германизировалась. Пфальц был поделен между Фердинандом и Максимилиа¬ном Баварским. Считая, что настало время «узаконить» свои приобрете¬ния и закрепить одержанную в Германии морально-поли¬тическую победу, император в сентябре 1636 года созвал в Регенсбурге общегерманский сейм. В письме к Мазарини от 7 октября 1636 г. Ришелье следующим образом коммен¬тировал это событие: «Совершенно очевидно, что Австрий¬ский дом созвал в Ратисбонне (Регенсбурге. — П. Ч.) сейм исключительно с двумя целями: во-первых, получить от него короны Венгрии и Румынии (так в тексте. — П. Ч.) и, во-вторых, заставить (Католическую) Лигу во всей Гер¬мании включиться в борьбу против Франции и ее союзни¬ков». Работа сейма продолжалась до конца года и в целом оправдала надежды Фердинанда II, получившего формаль¬ные заверения курфюрстов и имперских городов в их го¬товности и решимости принять участие в войне против Франции и Швеции. Ведь до сих пор император вел войну с Францией в полном одиночестве, если не считать Филип¬па IV. Правда, германские князья согласились воевать только в том случае, если Франция откажется освободить от своего «присутствия» занимаемые ею имперские терри¬тории в Эльзасе и Лотарингии, а также епископства Меца, Туля и Вердена. Данное условие предполагало длительные и безусловно трудные переговоры с Парижем, который, естественно, сознательно будет тянуть с ответом. На позицию германских князей, безусловно, повлияли действия, предпринятые шведами из Померании. В конце сентября 1636 года шведская армия начала наступление против двух недавних союзников — Саксонии и Бранден-бурга, перешедших в 1635 году на сторону императора. 6 октября 1636 г. шведский генерал Баннер разбил при Витстоке объединенные силы имперцев, саксонцев и бран-денбуржцев, после чего, по взаимной договоренности с Ри¬шелье, двинулся в направлении Чехии. Однако вслед за первыми успехами началась полоса неудач. Армия Баннера остановилась в районе Эрфурта. Это и определило во многом поддержку императора на сейме даже протестантскими князьями, утвердившими эрц¬герцога Фердинанда королем Венгрии и Трансильвании. Едва закончился Регенсбургский сейм, как из Вены пришло известие о смерти императора Фердинанда II. На престол вступил его сын Фердинанд III. «Менее зависимый от иезуитов и испанцев и, — как писал Фридрих Шил¬лер, — более справедливый к чужой вере, он легче, нежели его отец, мог прислушаться к голосу умеренности. Он внял ему и даровал Европе мир, но лишь после одиннадцатилет¬ней войны мечом и пером и лишь тогда, когда всякое соп¬ротивление стало бесплодным и неумолимая необходи¬мость продиктовала ему свой железный закон». Воцарение молодого императора с надеждой было встречено в Германии, причем в обеих ее частях — като¬лической и протестантской, в одинаковой мере изнемогав¬ших от двух десятилетий войны. В это время появляются первые планы созыва в Кёльне европейского мирного конгресса под эгидой папы римско¬го. Однако Урбан VIII перечеркнул их, заявив, что никогда не сядет за один стол с «еретиками» — голландцами и шведами. Попытки Ришелье убедить папу подняться над предрассудками ради достижения мира в Европе не увен¬чались успехом. Для Святого престола католическая Франция, олицетворяемая кардиналом-«отступником», бы¬ла ничем не лучше протестантских Соединенных провин¬ций или Швеции. Недвусмысленным выражением неприяз¬ни папского Рима к кардиналу Ришелье явился отказ Урбана VIII возвести в кардинальский сан ближайшего помощника французского министра — отца Жозефа, не¬смотря на все его известные заслуги перед римско-католической церковью и даже личное расположение папы. Потерпев неудачу в организации европейского мирного конгресса, интерес к которому проявлял и Фердинанд III, Ришелье попытался прозондировать почву в Мадриде от¬носительно возможности сепаратного мира с Испанией на приемлемых для Франции условиях. Кардинал полагал, что примирение с Испанией может быть достигнуто легче, чем с Империей, учитывая французские интересы и обяза¬тельства по отношению к протестантам Германии. Для выяснения настроений и намерений герцога Олива-реса, руководившего политикой Филиппа IV, в Мадрид был направлен отец Башелье — священник из окружения Анны Австрийской, пользовавшийся полным доверием министра-кардинала. Официально миссия отца Башелье заключалась в поисках для Анны Австрийской реликвий чтимой ею Святой Исидоры. Под этим прикрытием эмиссар Ришелье должен был вступить в секретные переговоры с Оливаре-сом о возможности заключения мира между Францией и Испанией. Оливарес охотно пошел на переговоры с дипломатом в рясе. У него были достаточно серьезные причины обсу¬дить предложение Ришелье: Испания сражалась из послед¬них сил, в Каталонии и в ряде других провинций нараста¬ло движение за независимость, интенсивная эмиграция в Новый Свет и непрерывные войны до предела обострили демографическую ситуацию, испанская деревня находи¬лась в упадке; обилие золота, поступавшего из Америки, обесценивало его стоимость, а заодно подрывало земледе¬лие и ремесла. При всем том Оливарес был тверд и непреклонен: мир возможен только на условиях возвращения к довоенному status quo; Лотарингия — единственное приобретение Франции за последние два года — должна быть освобож¬дена от французов и возвращена ее законным хозяевам — Лотарингскому дому и Империи. Условия, продиктованные Оливаресом, Ришелье счел неприемлемыми. Тайные пере¬говоры с Мадридом временно были прерваны. В целом же положение Франции к концу 1636 года хотя и стабилизировалось, но продолжало оставаться тяжелым. Провал шведского наступления на Чехию означал, что в ближайшем будущем Франции придется воевать в одино¬чку, не рассчитывая на чью-либо поддержку.
Сообщение: 1953
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
10
Отправлено: 21.03.09 20:04. Заголовок: ИСПЫТАНИЯ Наступивш..
ИСПЫТАНИЯ
Наступивший 1637 год принес Ришелье новые тревоги и заботы. На театре военных действий положение Фран¬ции было неустойчивым. Победы сменялись поражениями. Самым значительным успехом Франции в кампании 1637 года было возвращение Леринских островов. Еще в январе министр-кардинал отдал приказ об органи¬зации морской блокады захваченных испанцами островов. С этой целью туда стягивались все наличные силы Фран-ции на Средиземном море. К концу февраля 40 кораблей и 20 галер полностью перекрыли все подступы к Леринским островам. Морской осадой руководил архиепископ Бордоский. Начиная с 24 марта корабельная артиллерия ежедневно обстреливала береговые укрепления. Полтора месяца продолжался этот кошмар. Испанская армия несла тяжелые потери. Наконец испанцы не выдержали и 12 мая капитулировали. По условиям капитуляции испанским сол-датам во главе с доном Мигелем Пересом разрешили вер¬нуться на родину. Французы восстановили контроль над островами и удерживали их до самого окончания войны. В июне 1637 года Испания попыталась захватить Сен-Тро-пез, но и здесь потерпела поражение. Возвращение Леринских островов не смогло тем не ме¬нее компенсировать серьезное поражение Франции в Валь-телине, ответственность за которое лежала и на министре-кардинале. По условиям соглашения с гризонами, под чьим управлением издавна находилась Вальтелина, фран¬цузское правительство обязано было выплачивать им еже¬годно миллион ливров в обмен на разрешение держать в этом районе армию и осуществлять контроль за альпий¬скими перевалами. Часть выделяемых средств шла на нуж¬ды армии Роана. Уже в 1636 году Франция не выполнила своих финан¬совых обязательств перед гризонами, что сразу же сказа¬лось на материальном положении солдат и офицеров Роа¬на. По всей видимости, Ришелье упустил этот вопрос из своего поля зрения: летом 1636 года у него были куда более срочные и важные заботы. Возможно, он переоценил отношение гризонов к Франции. Нельзя исключать и про¬исков испанской партии при дворе Людовика XIII, давно пытавшейся настроить короля и первого министра против недавнего мятежника-гугенота. Так или иначе, но в 1637 году армия Роана осталась без денег, а гризоны после неоднократных напоминаний и французскому командующему, и правительству Франции отказались содержать французские войска за свой счет. По непонятной причине все обращения Роана в Париж остались без ответа. Наконец к началу весны гризоны вме-ето положенного миллиона ливров получили 200 тысяч. Возникла конфликтная ситуация, которой поспешила вос¬пользоваться испанская агентура. У Роана были все осно¬вания подозревать гризонов в сговоре с Миланом. 18 марта 1637 г. в Вальтелине началось антифранцуз¬ское восстание. Таким образом, подозрения Роана подтвер¬дились. Ришелье с опозданием осознал совершенную ошибку. В письме к королю от 29 марта 1637 г. кардинал писал: «Курьер подтвердил плохие новости относительно гризо¬нов. Вероломные гризоны сговорились с имперцами и ис¬панцами... Если бы их вовремя обеспечили деньгами.., то того, что случилось, не произошло бы. У меня давно уже были опасения на этот счет...» Из письма остается неяс¬ным, что же мешало Ришелье проконтролировать выплату денег, тем более что он сам признается в своих опасениях. Однако всю ответственность за случившееся кардинал возложил на сюринтенданта финансов Бюльона, обвинив его в недопустимой волоките. А уже на следующий день Ри-шелье отдает распоряжение о срочной доставке Роану 200 тысяч ливров. Увы, он опоздал. К началу апреля восстание охватило всю Вальтелину. Войска Роана, разбросанные по всей тер¬ритории, оказались блокированными. Герцогу не остава¬лось ничего другого, как вступить в переговоры с повстан¬цами. 20 апреля ему удалось убедить гризонов выпустить французские войска из Вальтелины со знаменами и при оружии. Роан принял решение не возвращаться во Францию, а прорываться в Эльзас на соединение с армией Бернгарда Саксен-Веймарского, что ему в конечном счете и удалось осуществить через несколько месяцев. У герцога были все основания избегать встречи с Ришелье, который переложил на него ответственность за потерю стратегически важ¬ной Вальтелины. В «Мемуарах» Ришелье есть прямые ука¬зания на то, что в случае возвращения Роана во Францию его необходимо отдать под суд. 29 июня 1637 г. Людовик XIII подписал секретный приказ об аресте Роана. А герцог тем временем с боями прорывался через Франш-Конте в Эльзас. Испания же спешила воспользоваться открывшейся возможностью взять под контроль альпийские переходы. Теперь перед ней открывалась реальная перспектива ока¬зать прямую помощь императору в Германии. 8 сентября 1637 г. в довершение всех несчастий Фран¬ция потеряла самого надежного союзника в Северной Ита¬лии — Виктора Амадея, герцога Савойского. Регентшей была объявлена его вдова Кристина, но ее права сразу же оспорили братья покойного герцога — принц Томас, сра¬жавшийся в рядах имперской армии, и кардинал Мориц Савойский, убежденный сторонник Филиппа IV. Таким об¬разом, в течение двух лет Франция лишилась сразу двух своих союзников в Северной Италии — Мантуи и Савойи. Пьемонт, служивший тылом для французских войск, ока¬зался под угрозой. Более благоприятно складывалось положение в районе Пиренеев, где испанцы вынуждены были оставить Сен-Жан-де-Люз. Ришелье правильно определил направление летнего наступления испанцев. Он считал, что его объек¬том будет Лангедок, и успел принять соответствующие меры. Людовик XIII был того же мнения: «У меня нет ни¬каких сомнений в том, что испанцы попытаются развер¬нуть наступление на Лангедок». Действительно, испанская армия в самом начале авгус¬та вторглась из Руссильона в эту провинцию и устремилась по направлению к Нарбонну, но в девяти лье от намечен¬ной цели была остановлена у небольшого городка Лёкат силами ополченцев провинции под предводительством гер¬цога д'Аллюина, сына маршала Шомберга. Французам уда¬лось не только остановить продвижение испанцев, но и на¬нести им в последних числах сентября того же года сокру¬шительное поражение. Испанцы в беспорядке отступили к Перпиньяну. Их потери составили 4 тысячи убитыми и 500 пленными. Французам достались 45 пушек и 4 морти¬ры, 12 знамен и все снаряжение. «Одержана абсолютная победа, — с гордостью сообщал Ришелье в письме к Шавиньи, одному из своих ближайших помощников, — враг разбит, многие утонули (в водах Лионского залива. — П. Ч.); в Испанию вернулось не более тысячи человек. Месье д'Аллюин проявил чудеса храбрости и получил ране¬ние». По представлению первого министра Людовик XIII пожаловал д'Аллюину маршальский жезл и отцовский титул герцога де Шомберга. Ришелье щедро награждал тех, кто верно служил ему. Обнадеживающе складывалась обстановка на севере, на границе с испанскими Нидерландами. Здесь в мае нача¬лось согласованное наступление: с юга — силами армии кардинала де Лавалетта и с севера — силами армии прин¬ца Оранского. Французам удалось потеснить испанцев и осадить крепость Ландреси. Осада обещала быть долгой, но французы сумели сделать подкоп и заложить мощный заряд под крепостную стену. В результате взрыва в ней об¬разовалась брешь, в которую и устремились солдаты де Лавалетта. Ожесточенные бои развернулись на улицах го¬рода, но силы были неравны, и испанцы выкинули белый флаг. 26 июня крепость полностью перешла в руки карди¬нала Лавалетта, заслужившего поощрение короля и бла¬годарность Ришелье, который в письме выразил кардиналу-генералу свою «особенную радость» по случаю одержанной победы. Правда, затем Лавалетт надолго застрял под сте¬нами другой крепости — Ла-Капели, которую ему удалось взять лишь к 22 сентября 1637 г. Тем временем голландцы остро нуждались в его под¬держке. Они развивали наступление с севера — в районе Бреды. Успешно используя тот факт, что силы Лавалетта оказались скованными под Ла-Капелью, Хуан Австрийский вынудил голландцев остановиться. Затем бросил значи¬тельную часть своих войск на штурм города Мобёж, ко-торый защищал небольшой французский гарнизон во главе с молодым, подающим надежды офицером виконтом де Тюренном. Оборона Мобёжа станет одной из первых по¬бед будущего знаменитого маршала. Тюренн блестяще организовал свои силы, и наступление испанской армии было сорвано. Потерпев неудачу под Мобёжем, кардинал-инфант перешел от войны маневренной к войне позици¬онной. То, что не удалось двум прославленным генера¬лам — принцу Оранскому и кардиналу де Лавалетту, сумел сделать совсем молодой офицер виконт де Тюренн. В целом кампания 1637 года завершилась на севере успехом Франции и Голландии, сумевших отобрать у противника три города-крепости: Ландреси, Ла-Капель и Бреду. В Германии военная активность Франции ограничивалась главным образом Эльзасом, где действовал Бернгард Саксен-Веймарский. В связи с явным превосходством здесь австрийцев и испанцев, располагавших опорными базами в соседнем Франш-Конте, герцог Бернгард вынуж¬ден был ограничиваться оборонительными действиями. С наступлением зимы он отступил в Бургундию, прикрыв провинцию от возможного наступления испанцев из Франш-Конте. «Я очень рад, — писал Людовик XIII к Ришелье по этому поводу, — что герцог Веймарский расположил свои зимние квартиры в графстве Бургундия». Хуже развивались события в Северной и Восточной Германии, где действовали союзники Франции — шведы. Поход генерала Баннера в Чехию окончился провалом. Шведы не смогли взять Лейпциг, более того, они дважды потерпели поражение: сначала в Мекленбурге, а затем и в самой Померании. Император Фердинанд III считал, что теперь шведская угроза отодвинулась надолго, если не навсегда. Все освободившиеся силы можно было со¬средоточить против Франции и двух ее последних союз¬ников в Германии — герцога Саксен-Веймарского и ланд¬графа Гессен-Кассельского.
Положение Франции на исходе 1637 года продолжало оставаться серьезным. Что касается самого Ришелье, то в уходившем году он пережил очередной (который уже по счету!) заговор. В центре его — Анна Австрийская, предпринявшая попытку вбить клин между внушавшим ей постоянный страх, ненавистным кардиналом и нелюби¬мым, презираемым мужем. Она всерьез вознамерилась по¬ложить конец этому тандему, управлявшему страной вот уже тринадцать лет. Трудно сказать что-либо определен¬ное относительно дальнейших планов королевы в случае, если бы ей удалось осуществить задуманное. Ведь ее собственная судьба висела на волоске отнюдь не из-за происков кардинала, а по причине глубокой антипатии, которую испытывал к ней сам король. Королеве еще предстояло убедиться в том, что Ришелье скорее ее союз¬ник, нежели противник. Единственное, что создавало не¬преодолимую преграду между Анной Австрийской и кар¬диналом Ришелье, — это отношение к Габсбургскому дому. Судя по документам восьмитомной публикации писем и деловых бумаг Ришелье, кардиналу стало известно о тайной переписке Анны Австрийской с ее родственниками в Мадриде и Брюсселе еще осенью 1636 года. Сам по себе факт такой переписки не представлял бы ничего особен¬ного, если б не два обстоятельства: во-первых, Франция находилась в состоянии войны с Испанией, а во-вторых, содержание писем — кардинал приказал перлюстрировать всю корреспонденцию королевы — со всей очевидностью свидетельствовало, что Анна Австрийская намеревалась склонить Людовика XIII к невыгодному для Франции миру с Габсбургами, предварительно добившись удаления Ри-шелье. Таким образом, речь шла об антигосударственной деятельности королевы, представлявшей угрозу интересам Франции. Ришелье тщательно скрывал от Анны Австрийской, что ему известно о ее намерениях. Кардинал хотел получить как можно больше сведений. В переписке со своими по¬мощниками и агентами Ришелье из соображений конспи¬рации именовал королеву вымышленным именем «месье де Генелль». В письме к Шавиньи от 29 октября 1636 г. он предупреждал: «Остерегайтесь, когда вы разговариваете с месье де Генеллем. Самое лучшее, если вы не будете вообще обсуждать с ним что бы то ни было...» Из письма к Шавиньи от 2 ноября того же года: «Из последних перехваченных писем из Фландрии для Генелля следует, что ожидаются события, которые сделают их (испан¬цев. — П. Ч.) полными хозяевами положения на поле битвы; в них (письмах. — П. Ч.) высмеивается военная мощь Франции... В самом деле, месье де Генелль не за¬служивает снисхождения...» В письме к тому же Шавиньи от 18 ноября 1636 г., напомнив о недавнем погашении 800-тысячного долга «месье де Генелля» из государственной казны, Ришелье раздраженно заметил, что «...не представляется далее воз¬можным оставлять дверь открытой для подобного безобра¬зия». Интересы дела, однако, взяли верх над понятным раздражением. Кардинал продолжал внимательно следить за перепиской королевы, которая заверяла своих братьев Филиппа IV и дона Хуана Австрийского в скором прекра¬щении войны. Все письма королевы Франции направлялись в Брюссель на имя маркиза Мирабеля, бывшего посла Испании в Париже. Анна Австрийская и не подозревала, что некоторые из ее доверенных слуг, которым она по¬ручала доставку писем, завербованы отцом Жозефом. Единственным, кого не удалось подкупить, был дворянин де Лапорт, безусловно преданный королеве. Тогда его решили изолировать. Во время одной из поездок в Брюс¬сель Лапорта схватили и доставили в Бастилию. Там его поместили в камеру, в которой до него долгие годы про¬вел алхимик Дюбуа, тщетно пытавшийся до самой смерти получить золото для Ришелье. Среди прочих у Лапорта было изъято письмо Анны Австрийской к герцогине де Шеврёз — злейшему врагу Людовика XIII и кардинала. Собрав достаточно компрометирующих улик, Ри¬шелье сообщил обо всем королю, который приказал кан¬цлеру Сегье лично допросить королеву. Первый допрос состоялся 14 августа 1637 г. Надо сказать, что Сегье с самого начала повел дело весьма не¬умело, что дало возможность королеве все начисто от¬рицать. Уже на следующий день Анна Австрийская об¬ратилась с письмом к самому Ришелье, заверяя его в том, что ее оговорили и что она никогда и не помышляла о какой бы то ни было антигосударственной деятельности. Письмо было отправлено с секретарем королевы, который по возвращении доложил своей госпоже, что у кардинала есть неопровержимые доказательства ее тайных связей с врагами короля Франции. Тогда королева решает лично встретиться с Ришелье и приглашает его к себе. Ришелье подробно описал в «Мемуарах» эту встречу. Увы, это единственный источник, который нельзя перепроверить. Кардинал ясно дает понять Анне Австрийской, что ему известно все, вплоть до мельчайших подробностей. Королева признается, что вела переписку со своими родными, но ничего дурного в этом не видит, поскольку речь в письмах шла исключительно о семейных пробле¬мах. Она еще тешит себя надеждой, что Ришелье знает гораздо меньше, что он просто шантажирует ее. Тогда кардинал сообщает Анне Австрийской о некоторых де¬талях. Королева явно смущена, она меняет тактику и начинает признаваться только в том, что, как она поняла, известно Ришелье. Постепенно Ришелье расширяет круг обсуждаемых вопросов, предлагая королеве объяснить, зачем ей понадо¬билось отговаривать Карла I от заключения союза с Фран¬цией против Габсбургов, какую роль в антифранцузских происках играет герцогиня де Шеврёз, что Ее Величество имеет в виду, обещая своему брату кардиналу-инфанту скорую. встречу в Париже... Вопросы, один другого убийственнее, не оставляют Анне Австрийской ни малей-шей надежды. Ришелье доводит королеву до полного изнеможения, требуя назвать фамилии, даты, каналы связи и т. д. Он подводит ее к признанию антигосударственного харак¬тера ее «семейной» переписки. Анна Австрийская поня¬ла, что ее ожидает: в лучшем случае — заточение в мо¬настырь, а то и скандальное судебное разбирательство. Презрев достоинство, королева падает на колени и пытается целовать руки кардинала, в слезах умоляя за¬ступиться за нее перед мужем, который, она это знает, не простит ей государственной измены, как не простил ей Бекингема. Кардинал, по его собственному призна¬нию, не позволил королеве целовать его руки, поспе¬шил поднять ее и заверил в своем полном содействии. Тем не менее истерика, спровоцированная самим Ри¬шелье, прекратилась не сразу. Министр настоятельно советует королеве признаться во всем Людовику XIII. Это будет тяжело, но это един¬ственное, что может помочь ей в создавшемся положе¬нии. Объяснение Анны Австрийской с королем было тя¬гостным для обеих сторон, а также для присутствовав¬шего при разговоре Ришелье. Людовик XIII слушал признания королевы, не удостаивая ее ни единым сло¬вом. Весь его вид говорил, что он не намерен про¬щать жену. Тогда за дело принимается Ришелье. Он доказывает королю, что в данном случае семейные счеты должны отойти на второй план — интересы государства превыше всего. Расторжение брака вызовет скандал во всей Евро¬пе, и, скорее всего, папа римский не утвердит его. К то¬му же оно крайне несвоевременно в обстановке войны. Поэтому король поступит мудро, если простит раскаяв¬шуюся королеву, а там, Бог даст, родится и наследник. Никто не должен знать о конфликтах в королевской семье, так как враги Франции могут попытаться исполь¬зовать их в своих коварных целях. Таков был смысл страстной проповеди Ришелье в защиту — но не в оправ¬дание — Анны Австрийской. Зачем кардиналу понадобилось защищать интересы королевы, которая почти не скрывала своей ненависти к нему? Конечно же, он руководствовался исключительно государственными соображениями, а не какими-то ро¬мантическими чувствами к этой женщине, как это лю¬били подчеркивать литераторы и некоторые историки. Возможно, Ришелье действительно питал слабость к Анне Австрийской как к красивой женщине, но его полити¬ческие идеалы и программа действий, которыми он ру¬ководствовался в течение всего своего правления, никог¬да и ни в чем не совпадали со взглядами и устремле¬ниями королевы. Ратуя за сохранение брачных уз между Людовиком XIII и Анной Австрийской, Ришелье прежде всего хотел свести к минимуму шансы на престол Гастона Орлеанского — своего куда более опасного про¬тивника. С Анной Австрийской кардинал надеялся по¬ладить даже в случае преждевременной смерти Людо¬вика XIII. Но успех их будущего сотрудничества в зна¬чительной степени зависел от того, сумеет ли королева подарить стране наследника. В защите интересов буду¬щего дофина от всех возможных притязаний Ришелье усматривал основу согласия между ним и королевой. А появление на свет желанного наследника впрямую зависело от сохранения брака Людовика XIII с Анной Австрийской, на что и употребил все свои усилия ра¬счетливый министр-кардинал. Ему удалось убедить короля примириться с короле¬вой после того, как Анна Австрийская под диктовку Ришелье написала письменное покаяние и обязательство впредь быть безукоризненно лояльной по отношению к Людовику XIII и Франции. Экземпляр этого удивитель¬ного исторического документа до сих пор хранится в Национальной библиотеке в Париже. Внизу можно про¬честь собственноручную приписку Людовика XIII, со¬изволившего милостиво простить «нашу дражайшую суп¬ругу». «...Мы заявляем, — написал король, — что готовы полностью забыть все, что произошло, никогда не вспо¬миная; также мы желаем жить с ней, как добрый ко¬роль и добрый муж должен жить со своей женой». Ин¬цидент исчерпан. Однако у Ришелье появились новые заботы. Добиться формального примирения между королем и королевой оказалось куда легче, чем склонить Людо¬вика XIII бывать в покоях Анны Австрийской. У короля очередное сильное увлечение. Едва Ришелье удалось тонкими интригами разлучить влюбчивого Людовика с некоей мадемуазель де Отфор, возомнившей, что она может оказывать влияние на го¬сударственные дела, как король оказался во власти еще более сильной страсти, возникшей не без участия самого кардинала. Желая отвлечь короля от ставшей опасной мадемуазель де Отфор, Ришелье обратил его внимание на совсем еще юную девушку Луизу Анжелику, гра¬финю де Лафайет, только что ставшую фрейлиной королевы. Луиза была столь же хороша, сколь и скромна, отличалась набожностью и, казалось, не проявляла ни малейшего интереса к политике. Король не на шутку увлекся мадемуазель де Лафайет, которую с некоторых пор приглашали на все дворцовые приемы и даже на королевскую охоту. Все чаще и чаще Людовика XIII видели в обществе Луизы де Лафайет, но Ришелье не придавал этому никакого значения до той поры, пока не почувствовал, что его влияние на короля стало ослабевать. Он быстро понял, откуда грозит новая опасность. Луиза охотно проводила время в беседах с Людови¬ком XIII, не поощряя, однако, его попыток сблизиться с ней. Ревностная католичка, она никак не могла понять смысла войны, которую «христианнейший» король вел против Филиппа IV и Фердинанда III в союзе с «еретика¬ми». Выросшая в провинции, она видела ту нищету, в которую война ввергла народ, и искренне сочувствовала ему, надеясь на облегчение его доли в случае заключе¬ния мира. Обо всем этом она и говорила с королем, который стал постепенно подпадать под ее влияние. Ее твердое нежелание сближаться с королем лишь усиливало его интерес к ней. Наверное, впервые в своей жизни Людовик XIII испытал к женщине что-то напоминаю¬щее уважение. Со всей присущей ей искренностью Луиза высказывала неодобрение политики, проводимой карди¬налом, считая ее пагубной для страны и интересов церкви. Встревоженный Ришелье думает над тем, как избавить короля от пагубного влияния мадемуазель де Лафайет. В этом он встретил неожиданное содействие со стороны самого Людовика XIII, допустившего грубую ошибку в отношении своей пассии. Распаленный страстью король сделал неуклюжее предложение Луизе поступить к нему на содержание. Луиза приняла незамедлительное решение постричься в монахини и тем избежать участи королевской налож¬ницы. Узнав о намерениях девушки, кардинал постарал¬ся ускорить это дело. 19 мая 1637 г. 22-летняя графиня Луиза Анжелика де Лафайет оставляет место фрейлины при королеве и поступает в монастырь Сент-Мари-де-ла-Визитасьон в Сент-Антуанском пред¬местье Парижа. Попытки короля воспрепятствовать ее уходу в монастырь не увенчались успехом, девушка проявила характер. Однако Ришелье рано праздновал победу. Людо¬вик XIII не только не забыл Луизу, но и часто навещал ее в монастыре, где они подолгу беседовали. Когда король уезжал из Парижа, они вели переписку. Ришелье сумел подкупить некоего Бузенваля, доставлявшего письма короля Луизе. Не ограничиваясь ролью «третьего лиш¬него», кардинал стал прикладывать руку к письмам, умело заменяя слова и даже целые предложения в расчете поссорить короля с юной монахиней. Надо ска¬зать, что он преуспел в этом. Последняя встреча Людо¬вика XIII и Луизы де Лафайет произошла в монас¬тыре 5 декабря 1637 г. Историки утверждают, что Луиза горячо убеждала короля примириться с королевой. Именно влиянию монахини приписывали поразившее весь двор событие: вернувшись поздно вечером в Лувр, король впер¬вые после длительного перерыва провел ночь в спальне Анны Австрийской. Шесть недель спустя Франция будет извещена о беременности королевы. Что же касается Луизы де Лафайет, то она окончит свои дни в 1665 году в возрасте 50 лет в монастыре близ Шайо под именем матери Анжелики. ...Мария Медичи, Анна Австрийская, герцогиня де Шеврёз, Луиза де Лафайет — эти женщины в иные вре¬мена причиняли Ришелье не меньше хлопот и беспокойст¬ва, чем мятежники-гугеноты или испанская дипломатия. Однако испытания, ожидавшие кардинала в тяжелом для него 1637 году, не завершились с возвращением мира в королевскую семью. Ришелье предстояло выдер¬жать еще одну схватку — на этот раз с духовником Людовика XIII отцом Коссеном.
Сообщение: 1954
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
10
Отправлено: 21.03.09 20:05. Заголовок: В конце года при дво..
В конце года при дворе почувствовали внезапное охлаждение короля к своему первому министру, что было приписано влиянию Луизы де Лафайет. Полагали также, что король не может простить кардиналу участие в пострижении Луизы. Между Людовиком XIII и Ришелье все чаще стали возникать разногласия относительно ведения боевых действий. Король уже не скрывает своих сомнений в правильности политической линии, проводимой министром-кардиналом. Он возлагает на негоответственность за военные неудачи и за внутренние неурядицы. Не улучшились отношения Ришелье и с королевой. Кардинал был свидетелем унижения Анны Австрийской, и она ему этого не простила. В своих несчастьях королева обвиняла кого угодно, но только не себя; ну а первым виновником был, разумеется, кардинал. Тщес¬лавие красивой женщины, привыкшей ко всеобщему поклонению, подсказывало ей единственно понятное объяснение «интриг» Ришелье, равно как и его заступни¬чества за нее, — желание добиться ее расположения. Никаких иных мотивов действий кардинала Анна Австрий¬ская постичь не в состоянии. Противники и завистники Ришелье, уловив смену настроений короля, заметно активизировались. Им удалось провести на должность духовника Людовика XIII своего человека — отца Коссена, умело продолжившего начатую Луизой де Лафайет работу по дискредитации политики кардинала. Во всех неудачах и несчастьях — будь то во¬вне или внутри страны, изнемогавшей от военных тягот, — отец Коссен винил обуреваемого гордыней первого министра. Король, казалось, с пониманием выслушивал рассуждения своего духовника, позволяя себе в ряде случаев соглашаться с ним. И отец Коссен решил, что настал момент действовать в открытую. 8 декабря 1637 г. он вызвал Людовика XIII на откровенный разговор. Прежде всего он осудил короля за союз с еретиками. «Это Вы призвали шведов в Германию, — обличал отец Коссен, — и именно Вы будете держать ответ перед Господом за все жестокости, наси-лия и беспорядки, которые они там учиняют». Затем он обратил внимание короля на бедственное положение его народа. Король меланхолично соглашается: «Да, мой бедный народ! Я не смог принести ему облегчение, ввязавшись в войну». Поощренный, как ему казалось, сочувствием Людо¬вика XIII, отец Коссен продолжил свою обвинительную речь. Он заговорил о королевской семье. Именно Ри¬шелье, утверждал духовник, перессорил всех ее членов — сына с матерью и братом, мужа с женой... Увидев, что задел за больное, отец Коссен рискнул показать королю полученное им из Брюсселя письмо от Марии Медичи, сетовавшей на свою скитальческую жизнь. Впечатление было тем более сильным, что сетования были обращены не прямо к Людовику XIII, а к постороннему человеку — отцу Коссену. Духовник просит короля проявить великодушие и простить мать: «Неужели вы хотите заставить ее умереть с голоду во Фландрии?» Людовик XIII подавлен, он обещает подумать. «Власть, безопасность, все дело Ришелье покоились на его секретной службе, эффективность которой никогда и никем не будет превзойдена. Не прошло и двух часов, как иезуит произнес свою обвинительную речь, а министр уже знал ее содержание», — отмечает современный французский историк Филипп Эрланжер. Отец Коссен думал, что уже победил. Однако без малого полтора десятилетия тесного, почти ежедневного сотрудничества Ришелье с королем сделали свое дело. За это время идеи Ришелье прочно вошли в сознание Людовика XIII. Человек слабый, с болезненным самолю¬бием, Людовик XIII не раз задумывался над тем, чтобы освободиться от угнетающего влияния своего министра, но здравый смысл всегда подсказывал ему жизненную необходимость и для страны, и для него самого продолжения сотрудничества с Ришелье, ставшим его alter ego. С Ришелье короля связывали самые трудные, но и самые интересные, наполненные плодотворной работой годы. На следующий день после разговора с королем отец Коссен отправился к кардиналу, чтобы предупредить его о предстоящем визите Людовика XIII. Иезуит настолько уверовал в успех, что не посчитал нужным скрывать свои намерения от того, кого он неосмотрительно поспе¬шил списать со счетов и на чье место определенно метил. Он изложил бесстрастно внимавшему ему Ришелье свою программу, которая сводилась к трем тезисам: прекращение войны, внутренний мир, возвращение Марии Медичи. Кардинал выслушал отца Коссена с ледяной отчуж¬денностью, чуть снисходительно. Кто знает, быть может, ему даже жаль этого безумца, осмелившегося в одночасье разрушить то, над чем он напряженно и кро¬потливо трудился долгие годы? Когда разгоряченный отец Коссен завершил свою несколько бессвязную речь, Ришелье спокойным голосом, без малейших признаков волнения, осведомился, не смо¬жет ли духовник передать королю письмо. Получив утвердительный ответ, кардинал садится за стол и тут же составляет письмо с просьбой об отставке, не преминув подчеркнуть, что узнал о своей опале не от Его Вели¬чества, а от отца Коссена. «Ежели он (отец Коссен. — П. Ч.) лучше угадал Ваши намерения, — продол¬жал Ришелье, — то я считал бы себя виноватым, если б не смог сделать мое отсутствие приятным Вам, поскольку мое присутствие не может быть Вам полез¬ным». Ничего не подозревавший иезуит отправился с письмом к Людовику XIII. Через день-другой король в сопровождении ни на шаг не отходившего от него отца Коссена прибыл в резиденцию Ришелье. Карди¬нал попросил духовника оставить их с королем нае¬дине. Оставшись с Людовиком XIII с глазу на глаз, ми¬нистр методично, с убийственной логикой разбил все возведенные на него отцом Коссеном обвинения, причем в той же последовательности, в которой они ему заочно предъявлялись отцом Коссеном в тиши королевского кабинета. Людовик XIII с опаской слушал своего министра, в очередной раз убеждаясь, что во всем королевстве нет такой тайны, которая не была бы известна Его Высокопреосвященству. Кардинал без труда опрокинул все построения иезуита. Он убедительно доказал, что война против Габсбургов — справедливая война, завещанная сыну Генрихом Великим, она ведется во имя интересов Франции и всей Европы, задавленной господством Австрийского дома. Людовик XIII, продолжал кардинал, всегда был предельно лоялен по отношению к своей матери, брату и жене. Не его вина, что они в разное время подпа¬дали под дурное влияние врагов Франции. Что касается самого Ришелье, то разве не он мирил короля с членами его семьи, ставя ее благополучие на один уровень с государственными интересами страны? Уже через полчаса Людовик XIII полностью находился под гипнотическим влиянием этого дьявола в пурпурной мантии, призывавшего его вспомнить годы настойчивой борьбы за единство и величие Франции. И король, словно в наваждении, вспоминал все: и славные походы в Северную Италию и Лотарингию, и взятие Ларо-шели, и победы над мятежными принцами. По существу, вся его сознательная жизнь связана с Ришелье. Там, где они были вместе, их ждала победа, будучи разъеди¬ненными, они терпели поражения. Они нуждаются друг в друге, они связаны нерасторжимой цепью до конца своих дней. А отец Коссен в соседней комнате томится в мучи¬тельном ожидании. Но вот его приглашают войти, и король объявляет ему свою волю — отправляться в Сен-Жермен и ждать там последующих распоря¬жений. Когда Людовик XIII вернулся в свою загородную резиденцию, он сообщил иезуиту, что Его Высокопреос¬вященство был настолько добр, что посоветовал ему оставить отца Коссена своим духовником, правда, с одним условием — всегда и во всем поддерживать полити¬ку короля, сиречь первого министра. Отцу Коссену хватило мужества и достоинства отклонить поставленное ему условие, после чего он был арестован и отправлен в ссылку в Ренн. Очередная попытка устранить Ришелье потерпела провал. «Ни один человек в истории не вел свое дело в окружении стольких опасностей, — заметил биограф Ришелье Филипп Эрланжер. — Противоборствуя с первой державой мира, Ришелье должен был остерегаться коро¬левской семьи, фаворитов, духовников из дворца Рамбуйе, заговорщиков из Седана, Брюсселя и Лон¬дона». Немощный физически, кардинал тем не менее уверенно направлял государственный корабль Франции, умело обхо¬дя все подводные рифы. Но некому было поддержать его в трудную минуту. Кардинал не очень-то доверял людям, поэтому и помощников у него было немного. И в личной жизни он был одинок, впрочем, он любил одино¬чество. Единственными живыми существами, разделявшими ко¬роткие часы досуга Ришелье и искренне к нему привя¬занными, были многочисленные кошки, населявшие Пале-Кардиналь. История сохранила имена некоторых из них: Фенимор, Газет, Люцифер, Пирам, Тисбе, Сумиз, Сер-поле, Рюбис, Лодоиска, присланная кардиналу в подарок из Польши... Кто знает, быть может, кардинал, нечуж¬дый мистики, прослышал, что кошки заряжают человека какой-то неведомой (космической или биологической, как сказали бы мы сейчас) энергией, в которой он так нуждался для поддержания сил. Во всяком случае, Ришелье относился к своим кошкам с редкой привязан¬ностью и даже любовью, которой он не удостаивал никого из людей. В целом 1637 год был для Ришелье годом серь¬езных испытаний, потребовавших колоссального напряже¬ния всех физических и душевных сил. Тем не менее и на этот раз он вышел победителем. Король, пытаясь загладить свою вину перед министром, в последний день уходившего 1637 года преподнес ему подарок; любимой племяннице кардинала мадам де Комбале, о которой злые языки говорили, что она для него больше чем племянница, были пожалованы владения в Эгийоне, принадлежавшие умершему в 1635 году Пюилорену. Соответственно мадам де Комбале стала отныне имено¬ваться герцогиней д'Эгийон.
Сообщение: 1963
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
11
Отправлено: 23.03.09 18:44. Заголовок: ПЕРЕЛОМ 1638 год су..
ПЕРЕЛОМ
1638 год сулил перемены. 20 января «Газет» извести¬ла французов о беременности королевы, дав надежду на появление долгожданного дофина. Надежда оправдалась. 5 сентября в 11 часов 30 минут родился мальчик, которого назвали «Людовиком, Богом данным». Это был будущий «король-солнце» Людовик XIV. Теперь трону Людовика XIII ничего не угрожало; позиции Гастона и тех, кто на него ориентировался, сразу же ослаб¬ли. Счастливый король обратился к папе Урбану VIII с просьбой быть крестным отцом младенца. Папа согласился и направил в Париж для участия в обряде крещения дофи¬на специального легата Джулио Мазарини. Описанием це¬ремонии крещения завершаются десятитомные «Мемуары» кардинала Ришелье, который по каким-то причинам не смог их продолжить. Тяжелая борьба Франции с Империей и Испанией про¬должалась. Но начиная с 1638 года успех все чаще будет сопутствовать французскому оружию. «1638 и 1639 го¬ды, — отмечает современный французский историк Ми¬шель Кармона, — станут решающими для того крутого по¬ворота, который медленно, но неуклонно изменит военный баланс в пользу Франции». Борьба разворачивалась одновременно на нескольких направлениях силами семи французских армий: в провин¬ции Артуа действовала армия маршала Шатильона, на границе Пикардии и Шампани — де Лафорса, на границе с Люксембургом — кардинала де Лавалетта, в Эльзасе и Рейнской области — Бернгарда Саксен-Веймарского, на границе Франш-Конте — герцога де Лонгвиля, в Северной Италии — маршала де Креки, на Пиренеях — принца Конде и герцога де Лавалетта. Первый успех пришел к герцогу Саксен-Веймарскому. В начале февраля он выступил из Базельского епископ¬ства, где его армия находилась на зимних квартирах. Зас¬тав противника врасплох, он с ходу захватил три небольших рейнских городка: Лауфенбург, Вальдсгут и Зекинген. Затем осадил крепость Рейнфельден. 28 февраля импер¬ские войска под командованием герцога Савелли и Верта перешли в наступление, и Бернгарду пришлось отступить. Но три дня спустя разбитый, казалось, герцог Саксен-Веймарский неожиданно обрушился на беспечно наслаж¬давшихся победой имперцев и нанес им под стенами Рейн-фельдена сокрушительное поражение. В этом сражении был смертельно ранен герцог де Роан, пробившийся к Бернгарду из Вальтелины с остатками своей армии. По¬бедитель захватил более 2 тысяч пленных, в числе кото¬рых были Иоганн фон Верт, так напугавший Париж летом 1636 года, и еще три генерала имперской армии: Савелли, Энкефорд и Шперрейтер. Рейнфельден немедленно капи¬тулировал, после чего Бернгард устремился к крепости Фрейбург и осадил ее. В Париж отправили богатые трофеи, взятые в Рейн-фельдене, в том числе 80 знамен и штандартов. Но главным трофеем, безусловно, был Иоганн фон Верт. Его привезли в столицу Франции в железной клетке. В соборе Нотр-Дам отслужили благодарственный молебен, в ходе кото¬рого к алтарю были брошены отбитые у врага знамена и штандарты. Принимая присланные трофеи, Людовик XIII заметил: «Герцог Бернгард единственный, кто делает мне подобные подарки». А Бернгард продолжал свое победное шествие по тер¬ритории Бадена. 11 апреля 1638 г. он овладел Фрейбургом, а затем Ретельном. Единственным городом в Бадене, остававшимся еще под контролем имперцев, был Брейзах, граничивший с Эльзасом. К нему и устремился герцог Саксен-Веймарский. Брейзах занимал важнейшее страте¬гическое положение на перекрестке путей, связывающих Францию одновременно с Германией, Швейцарией и Ита¬лией. «Крепость Брейзах на Верхнем Рейне господствова¬ла над этой рекой и считалась ключом к Эльзасу, — пи¬сал Шиллер в «Тридцатилетней войне». — Не было в тех местах укрепления более важного для императора, ни об одном так не заботились. Удержать Брейзах было главней¬шим назначением итальянской армии под начальством гер-цога Фериа. Надежность укреплений и выгодное положе¬ние делали Брейзах неприступным, и императорские гене¬ралы, отправленные туда, получили приказ не щадить ничего, лишь бы отстоять эту твердыню». Сражение за Брейзах станет центральным событием не только кампании 1638 года, но и всей Тридцатилетней войны.
Военные дела и борьба с интригами занимали немало времени у первого министра, а он должен был вести еще и активную дипломатическую деятельность в целях укреп¬ления внешнеполитических позиций Франции. В результате его усилий 6 марта 1638 г. был заключен новый договор со Швецией сроком на три года. В обмен на французские субсидии Швеция обещала не заключать в течение трех лет сепаратного мира с Габсбургами. Обе стороны договорились о более тесной координации дейст¬вий своих армий: Франция — в Верхней Германии, Шве¬ция — в Бранденбурге и Саксонии. Шведы должны были начать широкое наступление из Померании в Саксонию, поддержанное французской армией из Эльзаса. Одновременно Ришелье начал переговоры с кабинетом Карла I. В Лондоне с тревогой следили за наращиванием морской мощи Франции и не считали даже нужным скры¬вать огорчения в связи с победой французской эскадры у берегов Прованса. Серьезные опасения в английских правящих сферах выражали и в связи с возможным раз¬делом испанских Нидерландов между Францией и Голлан¬дией. И все же Карл I пошел на переговоры с Людови¬ком XIII, в поддержке которого в тот момент нуждался. Английский король конфликтовал со своими шотландски¬ми подданными, не желавшими принимать англиканскую церковь. Внутренняя обстановка в Англии была взрыво¬опасной, и британский кабинет хотел бы заручиться если не содействием Ришелье, пользовавшимся определенным влиянием среди протестантов Европы, в том числе и в Шот-ландии, то хотя бы благожелательным к английской короне нейтралитетом. Ришелье, со всей стороны, опасался сближения Англии и Испании. Он заверил английских представителей, при¬бывших в Париж, что Франция не намерена вмешиваться во внутренние дела Карла I. Что касается судьбы испан¬ских Нидерландов после окончания войны, то министр-кардинал уклончиво ответил на английское предложение создать между Францией и Голландией некое буферное го¬сударство (будущую Бельгию), но твердо обещал, что с Лондоном в любом случае будут проведены соответству¬ющие консультации. Зато Ришелье согласился удовлетво¬рить просьбу Англии о передаче ей Дюнкерка, принадле-жавшего Испании. Разумеется, это станет возможно только в случае победы антигабсбургской коалиции, воз¬главляемой Францией. Но Англия должна помочь победе «правого дела». Ришелье предложил организовать совместное франко-английское морское патрулирование Ла-Манша с целью воспрепятствовать переброске подкреплений из Испании в ее нидерландские провинции. Английские дипломаты отве¬чали уклончиво, явно избегая связывать Карла I какими-то формальными обязательствами с королем Франции. Изучив внутреннюю обстановку на Британских остро¬вах, Ришелье сделал главный вывод: сближения и тем бо¬лее союза между Лондоном и Мадридом вряд ли можно ожидать. Карл I все больше сосредоточивался на укрепле¬нии пошатнувшегося трона Стюартов. В 1638 году возобновились прерванные было секретные переговоры Ришелье с Оливаресом. С этой целью в февра¬ле в Мадрид инкогнито прибыл французский дипломат ба¬рон де Пюжель, который встретился с доверенными лица¬ми правителя Испании. В мае того же года в Париж отправился эмиссар Оливареса Мигель де Саламанка. С соб¬людением всех мер предосторожности в Компьенском со¬боре ночью была организована его встреча с кардиналом. . Из их беседы стало ясно, что Оливарес по-прежнему требует возвращения Лотарингии Карлу IV как непремен¬ное условие всех дальнейших мирных переговоров — ус¬ловие явно неприемлемое для Франции, объявившей Лота¬рингию своей провинцией. Другим камнем преткновения совершенно неожиданно оказалась далекая Бразилия. Дело в том, что на террито¬рию Бразилии, доставшейся испанской короне вместе с Португалией, в 1637 году был высажен голландский де¬сант. Соединенные провинции вознамерились отобрать у Мадрида эту богатейшую колонию. Будучи не в силах на¬править в Бразилию достаточный военный контингент для укрепления находившихся там незначительных сил, Испа¬ния была не прочь заручиться содействием Франции в ока¬зании давления на Голландию и попытаться вытеснить голландцев из колонии с помощью дипломатических средств. Однако Ришелье твердо заявил Саламанке, что Франция не намерена оказывать никакого давления на своего ближайшего союзника, тем более что Оливарес не обещает ей взамен ничего конкретного за подобное содействие. Таким образом, и на этот раз точек соприкосновения между Францией и Испанией найдено не было. Саламанка возвращается в Мадрид с пустыми руками. Мирный исход затянувшейся кровопролитной войны отодвигался на неопределенное будущее.
Два с половиной года войны окончательно убедили Ри¬шелье в том, что одна из главных причин неудач французских армий заключается в слабости высшего командо¬вания. Большинство маршалов и генералов безнадежно от¬стали в своих знаниях военного дела — одни слишком стары, другие бездарны, как, например, маркиз де Брезе, ко¬торый больше был известен своим пристрастием к дыням из-за мучившей его мочекаменной болезни. Беда, если кампания проводилась в конце лета: командующий мог бросить вверенные ему войска и уехать в свой замок, где его ожидал обильный урожай дынь. Старые маршалы неохотно уступали дорогу молодым, талантливым командирам, разглядеть которых из Парижа Ришелье было нелегко. В течение первой половины 1638 года на театре военных действий, за исключением Рейнской области, наблюдалось затишье, изредка нарушаемое мелкими стычками. В самом конце мая французские войска, сосредоточенные в Пикардии, перешли в наступление в направлении испанских Нидерландов. Наступление осуществлялось под руководством маршалов Шатильона и Брезе. Продвинув¬шись всего на несколько километров, французы остано¬вились под стенами города Сент-Омер и начали его плано-мерную осаду. 8 июня Томас Савойский, находившийся на имперской службе, сумел пробиться со своим отрядом к Сент-Омеру. В середине июля к нему присоединился отряд Макса Пик-коломини. Совместными усилиями они вынудили фран¬цузскую армию снять осаду и отступить. Ответственность за провал операции Ришелье возложил на Брезе, между прочим, своего родственника. Он был отстранен от коман¬дования и отправлен в продолжительный отпуск для поп¬равки пошатнувшегося здоровья. На его место был назна¬чен маршал дю Аллье. Ришелье принял решение объединить силы Шатильона, дю Аллье и Лафорса в одну мощную армию и попытаться отнять у испанцев захваченную ими еще в 1636 году кре¬пость Ле-Катле, которую кардинал в «Мемуарах» называет «воротами для их (испанцев. — П. Ч.) вторжений во Францию». 11 августа 1638 г. французские войска подступили к Ле-Катле и попытались с ходу овладеть крепостью, но по¬терпели неудачу. Началась осада, продолжавшаяся более месяца. «Взятие Катле, по-моему, слишком затяну¬лось...» — недовольно писал Людовик XIII Ришелье в пер¬вых числах сентября. Но темп был утрачен. Маневренной кампании, которую Ришелье хотел провести против кардинала-инфанта во взаимодействии с голландцами, не получилось; вместо нее — изматывающая позиционная война. Не лучше шли дела и у принца Оранского, вынужденного снять осаду Антверпена. 16-тысячная армия кардинала-инфанта проч¬но держала оборону на обоих фронтах. В Эльзасе продолжалась осада Брейзаха, которую Бернгард вел с присущими ему энергией и решимостью. В течение лета и осени 1638 года он успешно отражал все попытки имперских и баварских войск под предводитель¬ством герцога Максимилиана прорваться к осажденному Брейзаху. Зато в Северной Италии французская армия терпела поражения. В одном из сражений был убит маршал де Креки, после чего французы оставили Монферрат и Версел-ли в Пьемонте. Ришелье крайне огорчился, узнав о гибели Креки, «это¬го великого военачальника», как он его называет в «Мему¬арах». Он советует королю назначить новым командующим в Пьемонт кардинала де Лавалетта, в одинаковой мере владевшего военным и дипломатическим искусством. Ри¬шелье особо подчеркивает, что «личные качества кардина-ла Лавалетта снискали бы ему уважение итальянцев». Лаваллет прибыл в Пиньероль, где размещался штаб французской армии, 6 мая 1638 г. Он сразу же оценил всю сложность положения, сложившегося в Савойе после смерти Карла Эммануила. Кристина Савойская была край¬не непопулярна в своей стране. Кроме того, она находи¬лась под влиянием сменявших один другого авантюристов-фаворитов. Ее права на регентство открыто оспаривали братья покойного герцога Томас и Мориц — сторонники Габсбургов. Когда Лавалетт попытался получить согласие Кристи¬ны на размещение французских гарнизонов в стратегиче¬ски важных пунктах герцогства, то встретил сопротивле¬ние со стороны духовника и первого фаворита герцогини отца Моно. Этот иезуит, принадлежавший к испанской партии, побудил Кристину отказать в просьбе французскому командующему. «Именно он, — пишет Ришелье в «Мемуарах», — заставил ее (герцогиню. — П. Ч.) укре¬пить пограничные с Францией крепости, назначив туда происпански настроенных комендантов, и отдалить от се¬бя всех состоявших при ней французов...» В результате враждебных происков испанской агенту¬ры, умело направлявшей действия вздорной и ограниченной герцогини Савойской, стратегические позиции Франции в Северной Италии были ослаблены. На Пиренейском фронте (на западном его участке) Ришелье запланировал весной 1638 года дерзкую опера¬цию по проникновению в Страну Басков. Операция должна была быть осуществлена при поддержке с моря эскадры кардинала Сурди. Как и было задумано, 22 августа Сурди рассеял испанские корабли в бухте Сан-Себастиана и высадил на берег десант, который с ходу завязал бои с превосходящими силами противника. Действия десанта носили отвлекающий характер. Од¬новременно основные силы французов под командованием принца Конде и герцога де Лавалетта (брата кардинала Лавалетта) вторглись на испанскую территорию в районе Фонтараби. Удар был неожиданным, а крепостные стены Фонтараби ненадежными. К тому же число защитников города не превышало 7 тысяч, в то время как численность французской армии составляла 12 тысяч. Казалось бы, судьба Фонтараби предрешена. Но произошло то, чего французское командование, предвкушавшее скорую побе¬ду, никак не ожидало. В отчаянном порыве защитники города ринулись в контратаку. Удар был столь неожиданным, что французов охватила паника. Командиры утратили управление частя¬ми и подразделениями, началось беспорядочное отступле¬ние. Сам Конде бросил свою армию на произвол судьбы и скрылся в Байонну. Французы в беспорядке отступали до самой границы. Это произошло 7 сентября 1638 г. Французский двор недоумевал. Ришелье был в ярости. Он лучше всех знает, во сколько обошлась подготовка опе¬рации, обещавшей блестящий успех. Его многомесячные усилия были сведены на нет всего за несколько часов. «Боль Фонтараби убивает меня», — писал Ришелье 17 сен¬тября Людовику XIII в Шантильи. В ответном письме король сообщал: «Новости из Фонтараби я узнал позавче¬ра, они вынуждают меня вернуться в Париж... Вы, навер¬ное, уже знаете, что мы потеряли там всю артиллерию и все армейские обозы... Досада настолько сильна, что сделала меня больным; вчера я чувствовал себя гораздо хуже, чем обычно». Король и первый министр вызвали в Париж для объяснений Конде, который, пользуясь отсутствием Лавалетта, находившегося вместе с отступившими войсками на франко-испанской границе, все свалил на герцога, не проя¬вившего якобы мужества и выдержки. Правда, принц не смог объяснить, каким образом оказался в Байонне — за многие десятки километров от поля боя. Но Конде — второй после Гастона принц крови, член королевской семьи — и Ришелье, как, впрочем, и сам Людовик XIII, вы¬нужден делать вид, что верит ему. Попытки Лавалетта оправдаться, а заодно и поставить под сомнение военные дарования своего начальника успеха не имели. Его пись¬менные объяснения, присланные с курьером, не были при¬няты. Нужен виновник скандального поражения, и он был найден. Оставалось арестовать его и предать суду. Предупрежденный братом о грозившей ему опасности, герцог де Лавалетт не вернулся в Париж. 23 октября 1638 г. на английском судне он бежал в Англию. Бегство Лавалетта было на руку Конде. Виновник пора¬жения сам указал на себя. Сообщая кардиналу де Лава-летту о бегстве брата, Ришелье писал ему 4 ноября 1638 г.: «Говорят, он уехал в Англию, правда, другие утверждают, что — в Германию, а третьи — будто он предпочел Вене¬цию». Возможно, Ришелье и догадывался о причастности кардинала Лавалетта к побегу ошельмованного принцем Конде герцога, но у него не было никаких сведений на этот счет, к тому же командующий итальянской армией входил в число его доверенных лиц. Парижский парламент сформировал специальную ко¬миссию для организации заочного судебного процесса над герцогом де Лавалеттом по обвинению в государственной измене. На процессе председательствовал сам Людо¬вик XIII, потребовавший для обвиняемого смертной казни. Суд, разумеется, уважил требование короля и вынес Ла-валетту (заочно) смертный приговор. Лавалетт будет реа¬билитирован только после смерти Людовика XIII, тогда же он и вернется на родину. Ришелье нужна была победа, которая заставила бы за¬быть о Фонтараби. И он решил штурмовать Ле-Катле. Руководить осадой крепости будет сам кардинал. Он раз¬местил свой штаб неподалеку — в Сен-Кантене. В считанные дни Ришелье навел в войсках, в полном бездействии простаивавших под Ле-Катле, железную дисциплину и подготовил их к решающей атаке. В середи¬не сентября крепость была взята. Последний очаг испан¬ского военного «присутствия» в Пикардии был ликвиди¬рован. Французская атлантическая эскадра нанесла пораже¬ние испанцам в сражении при Гетари, а средиземномор¬ская, по существу, стала полновластной хозяйкой в Запад¬ном Средиземноморье, надежно прикрыв побережье Про¬ванса и Лангедока. Но главное событие всей кампании 1638 года произош¬ло 18 декабря, когда Бернгард Саксен-Веймарский наконец сломил сопротивление имперского гарнизона и овладел Брейзахом. «Отныне Франция — полная хозяйка Эльзаса, она контролирует Южную Германию и отрезала ис¬панцев от Рейнской области» — так оценивает значение победы под Брейзахом французский историк Ф. Эрланжер.
Сообщение: 1964
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
11
Отправлено: 23.03.09 18:45. Заголовок: А в это время в Рюэл..
А в это время в Рюэле в загородном доме Ришелье умирал отец Жозеф, сраженный апоплексическим ударом. Именно он в течение многих лет был проводником фран¬цузской политики в Германии, именно он убедил Бернгарда перейти на французскую службу. Умирал ближайший и самый верный соратник кардинала, быть может, единст¬венный друг. Ришелье — всегда сдержанный и даже холодный — был потрясен и не пытался скрыть охватившего его смя¬тения. Он предпринимает отчаянные попытки спасти отца Жозефа, призвав на помощь лучших парижских докто¬ров. Но все их усилия бесплодны. Отец Жозеф обречен, ему осталось жить несколько часов. Умирающий неподвижно и безмолвно лежит на желез¬ной кровати, а Ришелье тихо ходит по комнате из угла в угол, бессильный чем-либо помочь ему. Кардинал не мо¬жет знать, о чем думает перед смертью отец Жозеф. Мо¬жет, о Брейзахе. Ведь еще совсем недавно он говорил только о нем. Ришелье останавливается, о чем-то заду¬мывается, потом быстро покидает комнату. Некоторое вре¬мя он отсутствует, затем, стараясь произвести как можно больше шума, возвращается, держа в руке бумагу, похо¬жую на депешу. Склонившись над умирающим, кардинал кричит ему в самое ухо: «Отец Жозеф, отец Жозеф! Брейзах наш!» Угасающие глаза капуцина на мгновение засветились слабым блеском, он нашел в себе силы чуть улыб¬нуться и пожать руку Ришелье в знак последней благодар¬ности. Через минуту он испустил дух. Ришелье опередил события. Весть о взятии Брейзаха пришла в Париж лишь 24 декабря. Но кардинал решил, что не будет большого греха, если он доставит последнюю радость тому, кто так много потрудился ради победы. Очевидцы прощания Ришелье с отцом Жозефом рас¬сказывали, что железный министр был безутешен, не мог справиться с собой и рыдал над гробом капуцина. «Я по¬терял утешение и опору», — повторял он. Скорбь министра разделил и король, с большим ува¬жением относившийся к отцу Жозефу еще с отроческих лет. «Сегодня я потерял самого верного из своих служи¬телей, а господин кардинал — своего доверенного человека и помощника», — заявил Людовик XIII в день смерти отца Жозефа. С потерей отца Жозефа ближайшим помощником Ри¬шелье станет Мазарини, которого министр-кардинал в ско¬ром времени пригласит на французскую службу. Неодно¬кратные встречи и продолжительные беседы с папским любимцем убедили Ришелье, что это именно тот человек, который ему так нужен после того, как не стало отца Жо¬зефа. Мазарини усмотрел для себя в предложении Ришелье заманчивые возможности и принял его. 5 января 1640 г. 38-летний итальянец прибудет в Париж. Отныне дело Ри¬шелье станет его делом. Если не считать утраты отца Жозефа и поражения при Фонтараби, итоги 1638 года были для Ришелье обнадежи¬вающими. Он чувствовал, что в ходе войны наступает пе¬релом. Франция сумела выстоять под натиском двух мощ¬ных противников — габсбургской империи и Испании — и не только выстоять, но и нанести им ряд серьезных по¬ражений. После критического для Франции 1636 года, ког¬да поражение казалось неминуемым, психологический на¬строй в обществе заметно изменился. Крепла уверенность в победе. Армия и ее командование извлекли урок из пер¬вых горьких неудач. Важное психологическое значение для эволюции умо¬настроений французов, безусловно, имело рождение дофи¬на — «Людовика, Богом данного». Этот, на взгляд людей конца XX века, малозначимый факт в тогдашней Франции был расценен как подарок судьбы, в нем видели руку Про¬видения, благословляющего трон Людовика XIII. Почти одновременно с рождением дофина в Мадриде появилась на свет инфанта, которую назвали Марией-Терезией. Тогда, в 1638—1639 годах, даже смелые головы не могла посетить мысль о том, что 20 лет спустя, в 1659 году, будет заключен брак между Людовиком XIV и инфантой Марией-Терезией, который положит конец извечной вражде двух королевских домов.
Четвертый год войны начался для Франции с серьез¬ных неприятностей в Савойе и Пьемонте. Там активно действовала испанская агентура, возглавляемая духовни¬ком герцогини Савойской отцом Моно. Иезуит сумел до крайности обострить отношения между Кристиной и пер¬вым министром Франции. В чем только не обвиняла гер¬цогиня кардинала! И в том, что он разрушил их «друж¬ную» семью, и в том, что из-за него их «горячо любимая» мать стала изгнанницей, и что он целиком подчинил своей злой воле ее «излишне доверчивого и мягкого брата» Людовика XIII, наконец, в том, что он уготовил Савойе судьбу Лотарингии, вознамерившись установить над ней французский протекторат. Ришелье хорошо знал, с чьих слов и по чьему науще¬нию действует Кристина, и решил положить этому конец. Кардинал приказал Лавалетту арестовать отца Моно и препроводить его в крепость Монмельян на франко-савой-ской границе. Возмущение герцогини Савойской было безмерно, и не известно, чем бы все это кончилось, если б ранней вес¬ной в Пьемонте не вспыхнуло восстание, подготовленное двумя ее шуринами — Томасом и Морицем Савойскими. Восстание быстро охватило весь Пьемонт и было поддер¬жано испанцами. В начале апреля войска испанского губернатора Ми¬лана маркиза Леганеса вторглись в Пьемонт и 17 апреля осадили Турин, оборону которого возглавил сам кардинал Лавалетт. Находившуюся в Турине Кристину под покро¬вом ночи удалось вывезти из города и переправить побли¬же к французской границе. Восставшие жители Турина открыли ворота Томасу Савойскому, прибывшему вместе с испанцами, и французско¬му гарнизону пришлось искать спасения в городской цита¬дели. Тем временем кардинал Мориц Савойский при поддержке испанских войск захватил графство Ницца на Сре¬диземноморском побережье. Узнав о событиях в Савойе и Пьемонте, Людовик XIII и Ришелье направили в этот район армию герцога де Лонгвиля. Силы небольшого французского гарнизона в цитадели Турина были на исходе. Продержавшись без малого четы¬ре месяца, кардинал Лавалетт вынужден был вступить в переговоры с Томасом Савойским и испанским командова¬нием. Ему удалось избежать унизительной капитуляции и заключить на свой страх и риск перемирие сроком на два месяца. По условиям перемирия Лавалетт должен был сдать Турин и вывести часть войск за пределы Пьемонта, но ему удалось удержать за Францией несколько крепос¬тей (в частности, Пиньероль). За время перемирия он на¬деялся переформировать свои силы и продолжить борьбу. Армия Лонгвиля по непонятным причинам задерживалась. Ришелье одобрил действия Лавалетта. Зато союзники Франции — Голландия и Швеция усмотрели в перемирии в Северной Италии угрозу своим интересам и потребовали от французского правительства соответствующих объясне¬ний. С большим трудом Ришелье удалось рассеять их опа¬сения. Лавалетт вывел часть войск на пограничную с Савой¬ей французскую территорию, а сам намеревался встретить¬ся с королем и министром-кардиналом для обсуждения дальнейших планов. Но 28 сентября 1639 г. он неожидан¬но умер в Лионе от тяжелой пневмонии в возрасте 47 лет. Это была вторая после отца Жозефа тяжелая утрата для Ришелье. «Если бы можно было отдать собственную кровь ради спасения тех, кого мы любим, я, не раздумы¬вая, сделал бы это, чтобы вылечить друга, которого я по¬терял», — горестно заметил первый министр, узнав о смер¬ти Лавалетта. В его окружении было не так уж много лю¬дей, которым он безусловно доверял и на которых мог полностью положиться. Кардинал де Лавалетт принадле¬жал к их числу. Командование войсками в Северной Ита¬лии перешло к графу д'Аркуру. Король тем временем прибыл в Гренобль для встречи с сестрой, которую не видел 10 лет. Кристина Савойская устроила брату настоящую сцену, обвиняя во всех своих несчастьях зловредного Ришелье. Поистине не было в се¬мействе Бурбонов человека, который не питал бы ненавис¬ти к тому, кто столь преданно служил их интересам. Переговоры короля Франции и герцогини Савойской были крайне напряженными. Кристина в штыки встретила предложение брата взять на себя заботу о восп тании племянника — малолетнего герцога Савойского. Еще более враждебно она отреагировала на идею установления своего рода французской опеки над Савойей до совершеннолетия герцога. Король и его первый министр, участвовавший в переговорах, не без оснований указывали Кристине на ре¬альную угрозу утраты ею регентства, а ее сьшом — престо¬ла, исходящую от Томаса и Морица, поддерживаемых Ис¬панией. Только «братская» помощь Людовика XIII может отвести от Савойи эту опасность. Но Кристина и слушать не желает об опеке. Тогда Ришелье вынужден напомнить герцогине, что у Его Вели¬чества короля Франции есть и собственные соображения, вытекающие из естественного желания иметь соседом дружественную, а не враждебно настроенную Савойю. Если герцогиня не способна осознать, что ее родной брат, король Франции, преследует и ее интересы, тогда Людо¬вику XIII ничего не остается, как попытаться договорить¬ся с принцем Томасом и кардиналом Морицем. В конце концов, Франция для него важнее семейных уз. Кристи¬на напугана таким оборотом дела, но продолжает упорствовать. Переговоры заходят в тупик. В целом к концу 1639 года Франция оказалась в значительной степени вытесненной из Северной Италии.
Неожиданные осложнения возникли в Германии. Бернгард Саксен-Веймарский упрочил свое положение в Эльза¬се и даже предпринимал дерзкие набеги на Баден и Франконию. Но с некоторых пор он стал внушать Ришелье серьезные опасения растущим неповиновением и непомер¬ными амбициями. Овладев Брейзахом и установив контроль практически над всем Эльзасом, Бернгард не спешил передать их ко¬ролю Франции, а вознамерился объявить себя владетель¬ным герцогом Эльзасским. Дело дошло до того, что Ришелье недвусмысленно пригрозил Бернгарду прекраще¬нием финансовой помощи. Не известно, к чему бы при¬вели возникшие распри, если бы не внезапная смерть Бернгарда на 36-м году жизни в Нейбурге на Рейне 16 июля 1639 г. «Он умер от болезни, — писал Шиллер, — по многим признакам схожей с чумой; это поветрие унес¬ло в его лагере около 400 человек в течение двух дней. Черные пятна, проступившие на теле герцога, слова, про¬изнесенные умирающим, и те выгоды, которые его внезап¬ная кончина дала Франции, вызвали предположение, что он был отравлен французами, но оно в достаточной сте¬пени опровергается характером болезни. Союзники поте¬ряли в нем крупнейшего полководца, какого они имели после Густава Адольфа, Франция — грозного соперника в борьбе за Эльзас, император — самого опасного из своих врагов... Чувствуя себя в силах совершить намного больше, нежели другие, он питал более смелые замыслы». Смерть настигла Бернгарда в тот самый момент, когда он намере¬вался вторгнуться в Баварию. «Король и весь двор в трауре. Надеюсь, что войска останутся твердыми в их верности королю. Не могу пере¬дать вам того беспокойства, которое я лично испытываю в связи с гибелью этого полководца», — писал Ришелье 27 июля генерал-полковнику артиллерии Мейере. При всей сложности отношений с Бернгардом Ришелье сознавал все значение утраты талантливого военачальника для пос¬ледующего ведения войны. К тому же предстояло еще склонить соратников покойного герцога к соблюдению вер¬ности королю Франции. Ради этого кардинал пошел на их прямой подкуп. Барон Эрлах получил крупные земельные владения в Эльзасе, генералы Нассау, Оём и Шёнбек — 12-тысячную пожизненную ренту каждый, полковникам было предложено годовое жалованье 6 тысяч экю на весь период войны. Такова была цена, которую Ришелье заплатил за Брейзах и весь Эльзас. Возник вопрос, кто же возглавит армию герцога Саксен-Веймарского. Солдаты и офицеры были слишком привязаны к Бернгарду, чтобы принять любого из объя¬вившихся претендентов на пост командующего. В их числе был и сын эфемерного короля Чехии Фридриха V пфальцграф Карл Людвиг, усиленно навязываемый Ри¬шелье добрым дядюшкой английским королем Карлом I. Но у Ришелье были собственные планы на этот счет, он не без оснований видел в Карле Людвиге нового пре¬тендента на титул герцога Эльзасского, поэтому просто приказал арестовать спешившего в Брейзах пфальцграфа. С помощью подкупленных генералов Ришелье удалось провести на пост временного командующего веймарской армией герцога де Лонгвиля, его заместителем стал де Гебриан, будущий маршал. На исходе осени Лонгвиль начал с основными силами наступление, подготовленное еще Бернгардом. Но он изменил его направление: вместо Баварии армия была перео-риентирована на север — в сторону Франкфурта и Майнца. Наступление развивалось успешно, в короткий срок были взяты Нейштадт, Оппенгейм, Бинген, Крейцнах. Другая часть армии под командованием Гебриана (ко¬торый в скором времени займет место Лонгвиля) 27 де¬кабря 1639 г. форсировала Рейн и вклинилась с юга в центральные районы Германии. В январе 1640 года Гебриан, взяв Лимбург, остановился в Гессене. Для габсбургской империи возникла серьезная опасность на за¬падном направлении. А в это время из Померании началось наступление 18-тысячной шведской армии генерала Баннера, который прошел через Бранденбург, Брауншвейг и другие гер¬манские земли, вплоть до Тюрингии и Саксонии, откуда весной следующего, 1640 года вторгся в Чехию. Положение императора Фердинанда III становится критическим. Огромным напряжением сил ему удается вытеснить шведов из Чехии. Но умиротворение Гер¬мании, которого, казалось, он добился, было поставлено под вопрос.
Положение габсбургской коалиции еще более ухуд¬шилось в результате сокрушительного поражения испан¬ского флота у английских берегов близ Дувра в октябре 1639 года. Главный путь, связывающий Испанию с ее провинция¬ми в Нидерландах, лежал через море. Хотя в руках испанцев были Вальтелина и альпийские переходы, поль¬зоваться этим сухопутным путем было гораздо сложнее, чем морским. Попытки Ришелье договориться с Англией о совмест¬ной морской блокаде подступов к испанским Нидер¬ландам оказались тщетными. Тогда кардинал сделал ана¬логичное предложение Соединенным провинциям, которые с пониманием отнеслись к идее французского министра. Летом 1639 года испанский флот в составе 70 кораб¬лей с 10-тысячным десантом под командованием дона Антонио де Окуендо вошел в Ла-Манш, где его под¬жидал со своей эскадрой (30 судов) молодой голландс¬кий адмирал Мартин Тромп. Не ввязываясь в бой, Тромп по договоренности с англичанами вынудил испанцев войти в бухту Дувра и фактически запер их там, оставив за собой морской простор и свободу маневра. В бухте он продержал испанские корабли до наступления осени, за¬ставив израсходовать все имевшиеся запасы продоволь¬ствия. Оценив возможности испанцев и используя свои преи¬мущества в маневрировании, Тромп 21 октября нанес сок¬рушительный удар по испанскому флоту. Из 70 кораблей лишь семи с большим трудом удалось вырваться из бло¬кады и укрыться в Дюнкерке. На дне моря оказался и почти весь 10-тысячный десант, предназначавшийся в помощь кардиналу-инфанту, которому теперь до конца войны придется рассчитывать только на свои силы. В один день Испания перестала быть хозяйкой Ат¬лантики. Отныне здесь безраздельно господствовали анг¬личане, голландцы и французы. Воображение Ришелье рисует заманчивую картину полного и окончательного уничтожения морской мощи Испании. Он поручил фран¬цузскому послу в Гааге выяснить возможности организа¬ции совместных франко-голландских морских экспедиций к берегам Испании, Северной Африки и даже далекой Америки с целью уничтожения или захвата всех кораб¬лей, плавающих под испанским флагом. Однако голланд¬цы не дают вовлечь себя в столь обширные планы, посчитав их несвоевременными. Положение на фронте в испанских Нидерландах характеризовалось растущим напором со стороны фран¬цузской армии, командовать которой в 1639 году был наз¬начен родственник Ришелье по материнской линии Шарль де Ла Порт, маркиз де Ламейре. Главным событием на этом участке стала осада хорошо укрепленной ис¬панцами крепости Эден, к западу от Арраса. В начале июня сюда прибывает сам Людовик XIII, пожелавший принять участие во взятии Эдена. Он доволен тем, как ведется осада, о чем сообщает Ришелье: «Я не могу выразить Вам то удовлетворение, которое вызывает у меня месье де Ламейре... равно как и те, кто служит под его командованием. Я побывал уже в нескольких тран¬шеях и посетил три редута...» Ришелье тоже доволен своим родственником, о чем и пишет Шавиньи: «Эден осажден, и я уверен в бла¬гополучном исходе. Месье де Ламейре получил мушкет-ную пулю, которая, к счастью, застряла в его колете из буйволовой кожи...» Далеко не все родственники кардинала, вознесенные им на высокие посты в армии и гражданской администрации, оправдали его доверие. Но Ламейре не был в их числе. Он хорошо показал себя и под Эденом, и в последующих сражениях. 27 июня 1639 г. французам удалось сделать подкоп под крепостную стену Эдена и заложить мощный заряд, который пробил в ней брешь. Через два дня город был взят. Теперь открывался прямой путь через Сент-Омер во Фландрию, по которому французская армия двинется в недалеком будущем. Здесь же, в Эдене, Ламейре из рук короля получит маршальский жезл.
Победа в Эдене несколько сгладила горечь от пора¬жения принца Конде в Руссильоне. У Конде была прек¬расно оснащенная армия. Казалось, успех наступления обеспечен. Конде, по-видимому, и сам ожидал легкой и быстрой победы. По его сведениям, силы испанцев в Руссильоне были незначительны. Поначалу все шло, как и было задумано. 19 июля 1639 г. армия Конде овладела городом Сальс, в несколь¬ких десятках километров от столицы Руссильона — Перпиньяна. Однако по мере приближения к желанной цели Конде встречал все более сильное сопротивление. На ближних подступах к Перпиньяну он был останов¬лен войсками под командованием маркиза Спинолы-млад-шего, который сумел даже перейти в контрнаступление. Конде попятился назад, сдавая одну за другой захва¬ченные ранее позиции. 8 ноября он оставил Сальс, на взятие которого ему потребовалось 40 дней. К концу года положение стабилизировалось на прежних рубежах. На остальных направлениях сохранялось относительное спокойствие, изредка прерываемое боями местного значе¬ния, не влиявшими на общую расстановку сил.
Продолжение войны неизбежно сопровождалось усиле¬нием налогового бремени. Расширение масштаба военных действий, формирование все новых и новых армий, постоянная финансовая помощь союзникам — все это вело к росту военных расходов и в конечном счете к еще большему ухудшению положения беднейших и даже сред¬них слоев населения. Выражением растущего недовольства стала новая вол¬на народных восстаний, поднявшаяся летом 1639 года в Нижней Нормандии. Восставшие называли себя «босоно-гими» (va-nu-pieds). Под названием «восстание босо¬ногих» оно и вошло в историю Франции. Восстание, начавшееся в Авранше, быстро распростра¬нилось на другие города Нижней Нормандии (Кан, Байе, Руан и т.д.). К осени 1639 года численность вос¬ставших достигла 20 тысяч. Они были организованы в так называемую «армию страдания», во главе которой встал полулегендарный Жан Босоногий. Под этим именем скрывался сельский кюре Жан Морель по кличке Мондрен. Он объявил об отмене выплаты всех налогов, а при-частных к их взиманию приказал сурово преследовать, вплоть до предания смертной казни. Восставшие пыта¬лись установить связь с аналогичными движениями в Бретани и Пуату. Осенью вся территория Нормандии, по существу, оказалась под контролем «босоногих», что пот¬ребовало от правительства принятия срочных мер. Ришелье, как уже говорилось, не был сторонником введения дополнительных налогов, считая этот путь реше¬ния финансовых проблем малоэффективным и даже, как бы мы сейчас сказали, социально опасным. Он хо¬рошо знал о всех злоупотреблениях откупщиков и финан¬совой администрации и при случае наказывал зарвавшихся лихоимцев, но в конечном счете был бессилен принять в этом отношении радикальные меры. Война постоянно требовала все новых и новых денежных поступлений. Конечно же, первый министр не мог бездействовать перед открытым неповиновением власти, которую он оли¬цетворял. Бунт должен быть подавлен самым реши-тельным образом. Для этого он отзывает с театра военных действий отборные войска под командованием маршала Гассиона. Карательные войска были укомплекто¬ваны главным образом иностранными наемниками, прояв¬лявшими особую жестокость в отношении восставших. Города, которые они занимали, подвергались безжалост¬ному разграблению, против чего вынужден был — увы, тщетно — протестовать даже архиепископ Руанский Фран¬суа д'Арле. К началу 1640 года все районы и города, охваченные восстанием, перешли под контроль правитель¬ственных войск. Последним — 2 января 1640 г. — был взят Руан, столица Нормандии. Сюда и прибыл с чрезвы¬чайными полномочиями чинить суд и расправу сам канц¬лер Сегье, «примерно» наказавший мятежную провинцию. Нормандия лишилась парламента, а Руан — муниципали¬тета. Все налоги, вызвавшие возмущение, были восстановлены, население провинции обязывалось кормить и со¬держать за свой счет войска в течение всего периода их пребывания. Руан был приговорен к выплате в каз¬ну более миллиона ливров штрафа, несколько меньшие суммы должны были заплатить остальные «мятежные» города — Авранш, Кан, Байе... Когда порядок восстановили, Ришелье задумался: не было ли восстание в Нормандии подготовлено и спрово¬цировано какой-либо «недружественной» иностранной дер¬жавой? Его подозрения падают на Англию, которая в дав¬ние времена владела Нормандией. Кто знает, может быть, Карл I задумал воспользоваться трудностями Людови¬ка XIII и отобрать у него столь лакомый кусок. Едва ли не первым Ришелье сформулирует тезис о про¬исках «внешних врагов» для объяснения сугубо внутрен¬них проблем и конфликтов. Это было просто и вполне доступно для понимания, а главное — избавляло прави¬тельство от трудных поисков действительных причин народного недовольства. Сколько правителей и пра¬вительств в истории последуют по этому соблазнитель¬ному пути, оправдывающему их неспособность предви¬деть и разумно решать возникающие проблемы внут¬реннего развития своих стран. Что же касается «восстания босоногих», то все по¬пытки канцлера Сегье, выполнявшего волю министра-кардинала, найти «руку» Лондона или Мадрида, разу¬меется, не увенчались успехом.
Сообщение: 1965
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
11
Отправлено: 23.03.09 18:45. Заголовок: ЗАРЯ ПОБЕДЫ Хотя ни..
ЗАРЯ ПОБЕДЫ
Хотя ни Англия, ни Испания, ни Империя не были замешаны в организации «восстания босоногих», тем не менее Мадрид и Вена не прочь были воспользоваться внутренними трудностями, переживаемыми Францией, и попытаться изменить военную ситуацию в свою пользу. Силы их были на исходе. Оливарес признавался в начале 1640 года: «Мы переживаем большие трудности, а им¬ператор в еще более худшем положении, чем мы...» Ришелье, в свою очередь, хорошо знал уязвимые места обоих противников и намерен был использовать это в интересах Франции. В Германии он пытается отда¬лить Бранденбург, Сйксонию и другие протестантские княжества от императора, вернув их в ряды антигабсбур¬гской коалиции. В Испании он надеется использовать нарастание сепаратистских тенденций в Каталонии и Пор¬тугалии. Ришелье чувствовал, что военная и политическая рас¬становка сил благоприятствует Франции. Начиная с 1638 года Габсбурги постепенно утрачивали стратегическую инициативу. Поражения при Рейнфельдене и Брейзахе, а также разгром испанского флота у английских бе¬регов существенно подорвали силы Империи и Испании. Карл I под влиянием внутренних событий (обостряю¬щийся конфликт с Шотландией) все более склонялся к сближению с Людовиком XIII, чему всячески пыта¬лась содействовать королева Генриетта. Союз Франции с Соединенными провинциями прочен как никогда. Сторонники примирения с Филиппом IV из рядов крупной голландской буржуазии были окон¬чательно оттеснены от власти «партией войны» во главе с крайне популярным среди простых голландцев принцем Оранским. В начале 1640 года франко-голландский союз был возобновлен, что свидетельствовало об обоюдной решимости довести войну до победного конца. Швеция после длительной депрессии, вызванной тяжелым поражением при Нердлингене в 1634 году, готова была возобновить активные военные действия в Герма¬нии. Таковы были основные факторы внешнего порядка, позволявшие Ришелье с оптимизмом смотреть в буду¬щее. К началу 1640 года Ришелье удалось укрепить пози¬ции правительства и стабилизировать положение внутри страны. Заметного успеха он добился в деле обновле¬ния кадрового состава армии за счет введения новой сис¬темы ее комплектования. Отныне все города Фран¬ции обязаны были в соответствии с полученной ими «разнарядкой» регулярно поставлять определенное число новобранцев. С тем чтобы сделать военное ремесло более привлекательным, министр-кардинал распорядился выплачивать каждому новобранцу помимо обычного жало¬ванья своеобразную прибавку в размере 4 экю, то есть 12 ливров — сумма для простого солдата немалая. Кро¬ме того, Ришелье сократил срок службы (найма), что, конечно же, облегчало задачу формирования армии. Старослужащим, которые соглашались продлить конт¬ракт, предоставлялись всевозможные льготы. Надо ска¬зать, что в условиях массовой нищеты материальная обеспеченность солдатской жизни, даже при всем оче¬видном смертельном риске, многим казалась привлека¬тельной. За годы войны выросла плеяда молодых способных военачальников. Среди этих «выдвиженцев» — Шомберг-младший, д'Аркур, Гебриан, Гассион, Ламейре, Тюренн и др. Все свидетельствовало о том, что Франция могла уверенно смотреть в будущее и продолжать борьбу. Намечая военные планы на 1640 год, Ришелье подчеркивал в одном из писем: «Турин и Аррас — первоочередные цели текущей кампании». Столица Пье¬монта должна быть возвращена под власть Кристины Савойской, а административный центр провинции Артуа — королю Франции. Осада Арраса, занятого войсками кардинала-инфанта, продолжалась более полугода. Наконец 10 августа 1640 г. сопротивление испанцев было сломлено, и город оказался в руках маршала Шатильона, после чего 32-ты¬сячная французская армия приступила к освобождению пограничной с испанскими Нидерландами провинции Ар¬туа. Взятие Турина было тщательно подготовлено Ришелье. Французский министр сумел внушить и сумасбродной Кристине, и ее врагам Томасу и Морицу, что именно он, а никто другой, может быть единственным арбитром в определении судьбы Савойи. Свои доводы и увещевания, обращенные к Кристине и двум ее шуринам, весной 1640 года Ришелье подкре¬пил демонстрацией военной силы. Французская армия, размещенная в соседней с Савойей провинции Дофине и частично в Пьемонте, начала боевые действия против испанцев и отрядов Томаса Савойского. Уже в апре¬ле французы овладели крепостью Казале, памятной им еще со времен Мантуанского похода, и развернули наступление на Турин. «Не могу передать Вам той признательности, которую я испытываю к графу д'Аркуру (французскому главнокомандующему в Северной Ита¬лии. — П. Ч.) и ко всем, кто служит в Итальянской армии», — писал Ришелье своему новому помощнику Джулио Мазарини в связи с наступлением в Пьемонте. В другом письме, датированном 26 июля, кардинал вновь отмечает «храбрость графа д'Аркура, прославившую его в Италии и во всем христианском мире». Протеже Ришелье сумел оправдать доверие кардина¬ла. 20 сентября он принудил Томаса Савойского, ру¬ководившего обороной Турина, к капитуляции. Для учас¬тия в принятии капитуляции из Парижа срочно прибыл другой протеже первого министра — чрезвычайный посол Его Величества Людовика XIII Мазарини. Испанцы были изгнаны из Пьемонта. Франция факти¬чески установила в Савойе режим протектората.
Положение Испании как воюющей державы резко ухудшилось в связи с национально-освободительными восстаниями в Каталонии и Португалии. Испания в это время по-прежнему больше напоми¬нала своеобразную федерацию провинций и областей, нежели единое государство. «Испания, — писал К. Маркс, — подобно Турции, оставалась скоплением дурно управляемых республик с номинальным сувереном во гла¬ве». Каждая из составляющих Испанское королевство провинций настойчиво отстаивала свои древние законы и традиции. В этом смысле внутренняя разобщенность, против которой с энергией, достойной кардинала Ришелье, тщетно боролся герцог Оливарес, была несопоставима с положением Франции, к тому времени уже достаточно консолидированной. Наиболее широкой автономией среди других испанских провинций, управлявшихся вице-королями, пользовались Каталония и Португалия. В Каталонии, например, в полную силу действовала своя конституция, кодифициро¬ванная в 1588 году. Одна из отличительных особен¬ностей каталонской автономии состояла в том, что каж¬дый новый король Испании, восходящий на трон, обя¬зан был лично прибыть в Барселону и подтвердить свое уважение к древним свободам Каталонии. Только после этого каталонцы удостаивали нового монарха почетного титула графа Барселонского и признавали своим королем. Назначаемый в Каталонию вице-король должен был предварительно получить одобрение органов провинциального самоуправления. Другая особенность каталонской автономии заключа¬лась в том, что провинция сама определяла число рекрутов, направляемых в королевскую армию, время их набора и сроки службы, а это значительно осложняло состав¬ление в Мадриде мобилизационных планов. Автономия Каталонии не была пустым звуком, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что провинция в течение пяти лет отказывалась признать Филиппа IV королем Испании после смерти его отца. Обструкция продолжалась до тех пор, пока Филипп IV не обуздал гордыню и не явился в соответствии с древней тради¬цией на поклон в Барселону. Герцог Оливарес, одержимый, как и Ришелье, идеей единой Испании, исподволь вел наступление на права Каталонии и других провинций. Он неосмотрительно за¬махнулся на саму конституцию Каталонии, что имело серьезные последствия для центрального правительства. Кризис в отношениях Каталонии с Мадридом в условиях испано-французской войны быстро прогрессиро¬вал, что было связано с требованиями центрального правительства о предоставлении все большего числа рекрутов и более щедром финансовом участии в военных усилиях короля Испании. Значение Каталонии в воен¬ных планах Мадрида было тем более велико, что она непосредственно граничила с Францией и ее территория стала оперативной базой для королевской армии, наце¬ленной на Лангедок. Каталония выражает готовность участвовать в войне с Францией только в том случае, если французская армия нарушит ее границы. Не этим ли объяснялась удивительная пассивность французской стороны на данном направлении? Ришелье хорошо был осведомлен о настроениях в Каталонии и всеми средства¬ми пытался использовать их в интересах Франции. Фран¬цузские наступательные операции в Восточных Пиренеях никогда не выходили за пределы Руссильона. В течение трех лет (1635 — 1637 гг.) Оливарес тщетно добивался подключения Каталонии к участию в войне. За это время ему удавалось получить оттуда лишь несколько десятков преступников, согласившихся сменить тюремные камеры на походную жизнь. 13 июля 1637 г. Оливарес приказал вице-королю Каталонии провести широкую мобилизацию. Эта мера выз¬вала бурную ответную реакцию со стороны каталонцев, объявивших бойкот. В результате мобилизация была сор¬вана. Во время осады Фонтараби французской армией все испанские провинции прислали на помощь осажденному гарнизону свои ополчения — все, за исключением Ката¬лонии. В последующие годы отношения между Каталонией и Мадридом зашли в тупик. Взрыв мог произойти в лю¬бой момент и по любому поводу. И он произошел. 7 июня 1640 г. в результате незначительного инциден¬та (случайный выстрел из окна дворца вице-короля в Бар¬селоне в мирную толпу, собравшуюся на центральной площади города) столица Каталонии, а затем и вся провинция были охвачены восстанием. Сразу же после инцидента возбужденная толпа ворвалась во дворец и растерзала вице-короля. Началась подлинная охота на испанских солдат. Испанские командующие вывели войска в соседний Руссильон. Характерно, что каталонцы восстали не против коро¬левской власти как таковой. Они требовали лишь уважения древних свобод провинции. Их лозунги: «Да здравствует король! Смерть предателям! Долой плохое правительство! Да здравствует мать Святая церковь!». Депутаты, отправ¬ленные в Мадрид, заверяли короля, что Каталония в сос¬тоянии сама защитить себя в случае французского втор¬жения и поэтому не нуждается в присутствии его армии. Филипп IV отказался вступить в какие-либо переговоры с бунтовщиками, пригрозив потопить восстание в крови. Это был непростительный просчет испанского монарха и его первого министра Оливареса. 8 ответ на угрозы короля Каталония официально лишила Филиппа IV традиционного титула графа Барселон¬ского и, таким образом, перестала признавать его своим сувереном. Одновременно она обратилась за помощью к королю Франции. «Я думаю, — писал Людовик XIII Ри¬шелье, — что мы можем извлечь из этого дела большие преимущества для нас...» В начале августа в Барселону для переговоров с воен¬ным руководителем восставших доном Раймоном де Гий-мерой прибыл эмиссар Ришелье дю Плесси-Безансон, об¬суждавший возможности заключения союзного договора между Францией и Каталонией, независимость которой была признана Парижем с непостижимой для тех времен быстротой. Такой договор был подписан в Барселоне 16 декабря 1640 г. А уже 7 января 1641 г. послы Каталонии прибыли в Париж с ратификационными грамотами, которые вручили Людовику XIII, получив от кардинала Ришелье аналогич¬ный французский документ. Каталонцы пошли еще дальше в своих отношениях с Францией. В феврале 1641 года они предложили Людови¬ку XIII принять титул графа Барселонского, что означало распространение французского суверенитета на Катало¬нию. Предложение было настолько смелым и неожидан¬ным, что повергло Королевский совет и кардинала Ри¬шелье в серьезные и мучительные размышления. Наконец 19 сентября 1641 г. Людовик XIII сообщил о своем сог¬ласии принять предложенный титул. Ришелье прекрасно понимал, что лишь крайние обстоятельства вынудили ката¬лонцев пойти на такой шаг, поэтому сумел убедить короля не относиться серьезно к оказанной ему чести, использо¬вав в то же время тесное сближение с Каталонией для более эффективной борьбы с Испанией. Франция, по су¬ществу, ограничилась оказанием Каталонии военной по¬мощи в изгнании испанцев из Руссильона, что полностью соответствовало ее собственным планам. В остальном она предпочла не вмешиваться во внутренние дела Ката¬лонии. Завоевание Руссильона стало одной из центральных за¬дач кампании 1642 года. Восстание в Каталонии ускорило давно назревавший взрыв в Португалии, подпавшей в зависимость от Испании в 1531 году в результате заключения брака между Филип¬пом II Испанским и Маргаритой Португальской, единствен¬ной дочерью короля Жоана III. Как Филипп II, так и Филипп III старались по возможности не ущемлять древних традиций некогда могущест¬венной Португалии, но с воцарением Филиппа IV и особенно в результате насильственной централизаторской по¬литики Оливареса положение стало быстро меняться. Осо¬бенное недовольство в Португалии вызвало введение Оли-варесом в 1635 году 5-процентного налога на все виды имуществ в провинции, что ударило по интересам порту-гальской знати и торговой буржуазии. Тогда же в связи с началом испано-французской войны в Португалии была объявлена дополнительная мобилизация в испанскую ар¬мию. С тех пор подобные мобилизации стали проводить¬ся ежегодно. Все это безусловно способствовало нараста¬нию антииспанских настроений в Португалии. Назревание кризиса в отношениях между Португалией и Испанией довольно рано было замечено в Париже. Ришелье поручает своим агентам активизировать деятель¬ность в Португалии. Современный французский историк Мишель Кармона не исключает того, что именно стара¬ниями этой агентуры был найден будущий вождь вос¬стания в Португалии герцог Жоан Браганцкий, член цар¬ствовавшего некогда в Лиссабоне Королевского дома. Во всяком случае, переписка Ришелье с архиепископом Бордоским Сурди, относящаяся к 1638—1639 годам, сви¬детельствует об ожидании каких-то событий в Португалии, к которым нужно быть готовыми и «в случае необходимос¬ти прийти на помощь португальцам». Восстание началось 1 декабря 1640 г. в Лиссабоне, где Жоан Браганцкий с помощью своих многочисленных сто¬ронников отстранил от власти вице-королеву Маргариту Савойскую, назначенную Филиппом IV, и провозгласил се¬бя королем Португалии под именем Жоана IV. Его действия нашли широкую поддержку во всех слоях пор¬тугальского общества. Получив первое сообщение о событиях в Лиссабоне, Оливарес не знал, как доложить о случившемся Филип¬пу IV. Может быть, он сознавал, что восстание не в послед¬нюю очередь было ускорено его прямолинейной политикой в отношении Португалии. Король в это время прогуливался по аллее парка. Все при дворе знали, что в эти минуты Филиппа IV нельзя беспокоить. Но дело было слишком серьезным, чтобы от-кладывать. Оливарес осмелился нарушить одиночество размышлявшего о чем-то короля и подошел к нему со сло¬вами: — Я принес Вашему Величеству важные новости. Только что Ваше Величество приобрел крупное герцогст¬во и стал обладателем значительных богатств. — Как это? — Ваше Величество, герцог Браганцкий сошел с ума. Он провозгласил себя королем Португалии. — ??? — Вы должны немедленно конфисковать всю его соб¬ственность. — Так пусть изыщут возможности для этого, — за¬вершил беседу озабоченный Филипп IV. Оливарес подготовил королевский эдикт о наложении секвестра на имущество взбунтовавшегося герцога в при¬надлежащей ему провинции Браганца. Разумеется, Мадрид не признал новоявленного короля Португалии, но зато поспешил направить туда войска. Со своей стороны, Жоан IV принял необходимые ме¬ры по отражению нападения. Отряды повстанцев срочно были организованы в армию, сумевшую не допустить ис¬панские войска на территорию Португалии. В ряде мест — в Андалусии и Галисии — португальцам удалось даже от¬теснить испанцев в глубь испанской территории. Франция, Англия, Голландия, Дания и Швеция немед¬ленно признали Жоана IV законным сувереном Порту¬галии, который одновременно подписал мирные договоры с Людовиком XIII и Соединенными провинциями, обязав¬шись не вступать в какие-либо соглашения с Филиппом IV в течение 10 лет. Внутренний кризис, в котором оказалась Испания, су¬щественно ослабил габсбургскую коалицию.
Сообщение: 1966
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
11
Отправлено: 23.03.09 18:45. Заголовок: У Фердинанда III дел..
У Фердинанда III дела обстояли немногим лучше, чем у его кузена Филиппа IV. С большим трудом ему уда¬лось весной 1640 года вытеснить шведскую армию Баннера из Чехии, но Баннер не отступил в Померанию, на что надеялся император, а, соединившись с армией Гебриана, двинулся через Тюрингию и Фогтланд к Дунаю, оказавшись зимой 1641 года под стенами Регенсбурга, где в это время заседал имперский сейм. Лишь неожи¬данная оттепель и начавшийся ледоход помешали шве¬дам переправиться через Дунай и овладеть городом. В от¬местку за свою неудачу Баннер выпустил по Регенсбур-гу свыше 500 ядер, причинивших значительные разруше¬ния. Затем Баннер направился в глубь Баварии и в Мора¬вию, что было неосторожно с его стороны, так как импе¬ратору удалось создать численное превосходство над си¬лами шведов. Столкнувшись с имперской армией в райо¬не Ингольштадта, Баннер вынужден был отступить через Западную Чехию в Саксонию, призвав на помощь армию Гебриана. Помощь подоспела вовремя, так как в районе Цвиккау Баннер едва не был разбит имперцами. Вмешатель¬ство Гебриана позволило избежать неминуемого пораже¬ния. Из Цвиккау шведско-веймарская армия двинулась в направлении Гальберштадта. Там 20 мая 1641 г. скоропос¬тижно скончался генерал Баннер. «Его умертвил яд из¬лишеств и волнений, — пишет Фридрих Шиллер. — Хотя и с переменным счастьем, он доблестно поддерживал честь шведского оружия в Германии и вереницей побед показал себя достойным учеником своего великого наставника в военном деле. Его всегда занимали обширные планы, кото¬рые он умел хранить в тайне и выполнять быстро; он был рассудителен в опасностях, в превратностях судьбы про¬являл себя более достойно, нежели в счастье, и страшнее всего был тогда, когда его считали на краю гибели. Но добродетели героя соединились в нем со всеми теми изъя¬нами и пороками, какие порождает или по меньшей мере питает военное ремесло. Равно властный как в обращении, так и перед фронтом армий, грубый, как его профессия, и гордый, как истый завоеватель, он своим высокомерием угнетал германских государей столь же тяжко, как опусто¬шением их земель. За невзгоды походной жизни он воз¬награждал себя пиршествами и любовными утехами, пре¬даваясь излишествам, следствием которых явилась преж¬девременная смерть». До прибытия из Стокгольма нового шведского главно¬командующего, которым станет другой питомец Густава Адольфа граф Бернгард Торстенсен, французский маршал Гебриан возглавит и шведские войска. Вот что пишет о Торстенсене Шиллер: «Разбитый подагрой и прикованный к носилкам, он побеждал всех своих противников быстро¬тою. Тело его было обременено тягчайшими из оков, но его планы обладали крыльями. При нем перемещается те¬атр войны и устанавливаются новые принципы, предписан¬ные необходимостью и оправданные успехом. Земли, из-за которых до сих пор сражались, обнищали окончательно, а Австрийский дом, чьи отдаленные владения остались не¬тронутыми, не чувствует бедствий войны, под гнетом кото¬рых истекает кровью вся Германия. Торстенсен первый доставляет ему этот горестный опыт, насыщает шведов всем, чем изобилует Австрия, и швыряет факел пожара к самому трону императора». Огнем и мечом прошелся Тор¬стенсен по Силезии и Моравии, разорив множество не знавших войны городов. Вытесненный оттуда с великим трудом армиями Пикколомини и эрцгерцога Леопольда, Торстенсен отступил в Саксонию, а оттуда в Тюрингию, разбив под Лейпцигом австрийцев. Гебриан после приезда Торстенсена ушел со своей ар¬мией в Вестфалию, оттуда в начале 1642 года совершил молниеносный рейд в Саксонию на помощь Торстенсену и, наконец, захватив на обратном пути Кёльн, вернулся в Эльзас. Все более частые неудачи императора побудили при¬мирившихся было с ним протестантских государей Герма¬нии задуматься над правильностью сделанного ими выбо¬ра. Занявший бранденбургский престол после смерти роди¬теля в декабре 1640 года 29-летний курфюрст Фридрих Вильгельм начал с того, что отстранил от дел и уволил первого министра своего покойного отца Адама Шварцен-берга (католика), проводившего проавстрийскую политику, и взял курс на сближение со Швецией. В июле 1641 года он окончательно порвал с Габсбургами, заключив союз со Швецией. Поведение молодого курфюрста Бранденбург-ского произвело большое впечатление в Саксонии и дру¬гих протестантских княжествах. Появляются первые, пока еще робкие надежды на возрождение Евангелической унии. Политическое чутье не подвело Ришелье. Он уловил но¬вые веяния и постарался облегчить процесс воссоздания антигабсбургского блока в Германии. Он решил сделать жест доброй воли, который, как полагал, будет оценен в Германии, осудившей в свое время попытку поглощения Францией Лотарингии. Из переписки Ришелье видно, что уже с конца 1639 го¬да он стал задумываться над тем, чтобы найти приемле¬мый для всех заинтересованных сторон modus vivendi в Лотарингии. События показали, что время для полного включения Лотарингии в состав Франции еще не настало. Кардинал приходит к выводу о целесообразности восста¬новления Карла IV на лотарингском престоле при усло¬вии признания им вассальной зависимости от короля Франции. Бывший герцог Лотарингский все последние годы ски¬тался по Германии, поступив на имперскую службу. Некоторое время он надеялся вернуться в Лотарингию с им¬перской армией. Однако уже к 1640 году разуверился в шансах императора на победу и начал осторожно выяс¬нять возможности примирения с Людовиком XIII. Ри¬шелье поручил своему любимцу государственному секрета¬рю Шавиньи, о котором поговаривали, что он побочный сын самого кардинала, а не покойного Бутилье, вступить в секретные переговоры с Карлом. Эти переговоры прохо¬дили в конце февраля — начале марта 1641 года, и обе сто¬роны достигли договоренности. 10 марта Людовик XIII соблаговолил дать аудиенцию низложенному им герцогу, заверив его в своем полном рас¬положении. «Мой кузен, — заявил он при встрече, — прошлое навсегда забыто...» А 29 марта того же года Людовик XIII и Карл IV скре¬пили своими подписями Парижский мирный договор, вос¬станавливающий герцога Лотарингского на престоле, но уже как формального вассала Франции. В обмен на вывод французской армии из Лотарингии Карл IV передавал Лю¬довику XIII город Клермон-ан-Аргон и три крепости: Сте¬не, Жамец и Дён. Кроме того, обязывался не вступать ни в какие антифранцузские коалиции и оказывать королю Франции помощь в войне с Испанией. По понятным со-ображениям Ришелье не счел целесообразным втягивать герцога Лотарингского в войну в Германии, считая, что его благожелательного нейтралитета, укрепленного воен¬ным «присутствием» Франции в четырех городах Лотарин¬гии, вполне достаточно, во всяком случае на первое время. Но Карл IV не был бы самим собой, если бы не слука¬вил и на этот раз. Буквально за несколько дней до под¬писания Парижского договора он составил и заверил у но¬тариуса документ, свидетельствовавший, что его союз с Францией не может иметь правовую силу, так как заклю¬чен под принуждением. Карлу очень скоро — всего через несколько месяцев — придется поплатиться за свое дву¬рушничество. Полученные уроки явно не шли ему впрок. На этот раз он окончательно и безнадежно потеряет с та¬ким трудом возвращенный престол, ввязавшись в очеред¬ной заговор, направленный против Ришелье.
Организатором нового заговора стал граф Суассон, безвыездно проживавший с 1637 года в принадлежавшем ему Седане, у самой границы с испанскими Нидерландами. С давних пор лелеял он мысль об устранении Ришелье. Вес¬ной 1640 года Суассону удалось завязать нити новой инт¬риги, в которую он втянул герцогов Гиза и Буильона. Од-новременно он установил тайные связи с испанцами, авст¬рийцами и герцогом Лотарингским, с помощью которых к весне следующего, 1641 года ему удалось сформировать более чем 6-тысячную армию, выступившую в начале лета в поход на Париж. По мере продвижения армии вдоль реки Мёз к ней присоединялись все недовольные политикой первого министра. Определяя цели похода, герцог Буиль-онский признавался в своих воспоминаниях: «Мы хотели войти во Францию для того, чтобы возбудить там движение, способное свергнуть кардинала. Мы должны были искать нашу безопасность в выгодном мире (с Габсбургами. — П. Ч.) и в установлении нового министерства». Узнав о выступлении мятежников, Ришелье направил им навстречу снятую с фронта армию маршала Шатильона. Но произошло непредвиденное: Суассон довольно легко разгромил 9 июля 1641 г. при Ла-Марфе численно превос¬ходящие его силы Шатильона. Воодушевленные победой мятежники были полны решимости идти на Париж, чтобы освободить короля от пагубного для страны влияния мини¬стра-кардинала. Вот тут-то и произошел его величество случай. Опья¬ненный победой Суассон, если верить мемуарам Буиль¬она, гарцевал на коне с пистолетом в руке на поле выиг¬ранной битвы. Остановившись, он попросил воды и стал пить из кувшина, не выпуская пистолета. Внезапно раз¬дался выстрел, и граф замертво упал с простреленной го¬ловой. Скорее всего, это действительно был несчастный случай, но молва немедленно приписала смерть Суассона «дьяволу в пурпурной мантии», подославшему к Суассону убийцу. Поистине кардиналу приписывали и то, что пре¬вышало даже его возможности. Так или иначе, но карди¬нал мог благодарить судьбу за неожиданный (?) подарок. В письме к д'Аво Ришелье заметил в связи с этим собы¬тием: «Если месье де Шатильон проиграл битву вследствие своего просчета, то Франция много выиграла от потери графа (Суассона. — П. Ч.)». После гибели своего военачальника армия мятежников быстро стала распадаться. Возглавивший ее Буильон с жал¬кими остатками отступил к Седану и Мезьеру. * * * Мятежом Суассона поспешил воспользоваться не¬угомонный герцог Лотарингский, объявивший о прекраще¬нии вассальной зависимости от Людовика XIII. Соответст¬венно он денонсировал Парижский мирный договор с Францией. Правда, скоро Карлу IV пришлось пожалеть о своей поспешности. 15 августа 1641 г. Людовик XIII объявил войну Лота¬рингии и в течение всего двух недель полностью оккупи¬ровал ее. Трудно сказать, на что рассчитывал Карл IV — на помощь ли австрийцев или на успех выступления Суас¬сона? — но в конечном счете он окончательно проиграл. Поняв, что дело плохо, герцог Буильонский, укрывший¬ся за мощными стенами Седана, решил искать пути при¬мирения с Людовиком XIII, лично возглавившим поход на Мезьер и Седан. Другой руководитель мятежников гер¬цог Гиз предпочел бежать за пределы Франции. В сентяб¬ре 1641 года он будет приговорен (заочно) к смертной казни за государственную измену. Буильон же не стал дожидаться, когда королевская армия возьмет Седан, а поспешил на свой страх и риск в ставку короля, являя собой саму покорность и раскаяние. Он не устает рассыпать бесчисленные комплименты тому, кого собирался отстранить от власти, а может быть, и ли¬шить жизни. Называет кардинала не иначе как «самым великим министром, каких только знал мир». Герцогу удалось-таки получить прощение Людови¬ка XIII, он был даже допущен к королевскому столу обедать в компании короля и первого министра. Покончив с мятежом и восстановив контроль над Лотарингией, Ришелье направил армию маршала Ламейре к границам испанских Нидерландов. Осенью на этом участке фронта началось французское наступление, завер¬шившееся взятием нескольких городов — Эр-сюр-ла-Ли, Ланса, Ла-Бассе, Бапома — на территории Фландрии. В разгар этого наступления 9 ноября 1641 г. умирает кардинал-инфант — один из самых опасных противников Франции, лучший полководец испанской армии. Ришелье имел все основания быть довольным резуль¬татами кампании 1640—1641 годов, Франция явно прибли¬жалась к победе. Его собственное положение после перенесенных волнений еще более укрепилось. В 1641 го¬ду Ришелье породнился с королевской семьей. Кардиналу удалось выдать свою племянницу Клер Клеманс де Мейе-Брезе — дочь маршала Брезе и сестры кардинала Николь дю Плесси — замуж за герцога Энгиенского — будущего «Великого Конде», сына принца Конде и Шарлотты де Монморанси. Этот брак принес несчастье всему роду Конде, обрек его на вырождение. Дело в том, что сестра Ришелье страдала тяжелым психическим расстройством: ей казалось, что она сделана из хрусталя. Николь боялась «разбиться», и потому стоило большого труда заставить ее присесть или уложить спать. Ее муж маршал де Брезе довольно скоро оста¬вил жену, которая безвыездно прожила до конца своих дней в замке Милли в Анжу под бдительным присмот¬ром. Их дочь с ранних лет воспитывалась отдельно от матери. Это было тщедушное существо карликового роста, с невыразительными чертами лица и унаследован¬ными от матери отклонениями. Она-то и принесла несчастье семейству Конде. Старший сын от этого брака родился психически неполноценным, внук будет страдать эпилепсией и врожденным уродством, правнук — психи¬ческим заболеванием. Но все это обнаружится позже, после смерти Ри¬шелье. Тогда же, в 1641 году, Его Высокопреосвященство испытывал понятное чувство удовлетворения от заклю¬ченной сделки, которая обошлась кардиналу в 600 ты¬сяч ливров — таково было приданое невесты.
Сообщение: 1984
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
11
Отправлено: 29.03.09 15:35. Заголовок: ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА Д..
ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА
Долгие восемнадцать лет день за днем кардинал Ри¬шелье, окруженный завистниками и врагами, желающими его смерти, должен был твердой рукой направлять го¬сударственный корабль Франции. Конечно же, «великий замысел», завещанный Генрихом IV, кардинал осущест¬влял не без своего покровителя и союзника Людо¬вика XIII. Но этот союзник отличался непостоянством и часто поддавался всевозможным влияниям, что хорошо бы¬ло известно при дворе. Многочисленные авантюристы и авантюристки, зная характер короля, пользовались этим в своих корыстных целях. Кто знает, сколько лет жизни отняла у министра-кардинала борьба за монопольное влияние на Людовика XIII... В этой борьбе, от которой в одинаковой мере зави¬сели его личная судьба и судьба Франции, Ришелье не брезговал никакими средствами, что, впрочем, вполне соответствовало нравам эпохи. Зная о слабостях и пороках Людовика XIII (послед¬ние не были большим секретом при дворе), кардинал окружал короля особым сортом шпионов из числа хо¬рошеньких женщин и смазливых молодых людей, разде¬лявших королевский досуг и регулярно сообщавших Ришелье о настроениях Его Величества. Эта «служба» работала достаточно эффективно, что позволяло Ришелье вовремя предупреждать нежелательный поворот событий. Одним из таких «мальчиков»-агентов стал 17-летний Анри, маркиз де Сен-Мар, сын покойного сюринтен-данта финансов д'Эффиа. Это был красивый молодой человек, окончивший школу пажей и служивший в гвар¬дии кардинала. Он был безусловно предан своему патрону. Ришелье обратил внимание, что с некоторых пор король стал проявлять интерес к красавцу-офицеру, и поста¬рался сделать Сен-Мара главным распорядителем коро-левского гардероба. Это было в 1637 году. Год спустя Ришелье прямо и откровенно объяснил Сен-Мару, что от него требуется. Молодой человек был шокирован и решительно отверг предложение кардинала. Ссылки на государственные интересы не произвели на него должного впечатления. Историки не располагают документами, относящимися к этому делу, да это и не имеет принципиального значения. Известно только, что Ришелье в конце концов с помощью матери (?!) Сен-Мара, посулами и угрозами лишения всей семьи пенсий и других доходов добился своего. Сен-Мар согласился стать осведомителем кардинала при короле. Разумеется, все было обставлено разговорами о необходимости за¬щитить короля от «дурного влияния», ведь это может повредить интересам Франции. Судя по всему, угрызе¬ния совести давно уже не мучили Его Высокопреосвя¬щенство. «За свою карьеру кардинал совершил две крупные ошибки, поразительные для столь великого знатока человеческих душ. Одну — в годы своей молодости, не¬дооценив Людовика XIII, другую — на исходе жизни, недооценив Сен-Мара. Он жестоко заплатил за первую, и ему предстояло пережить все последствия второй», — заметил в связи с «делом Сен-Мара» французский историк Филипп Эрланжер. Уже довольно скоро Ришелье понял, что обманулся в своих ожиданиях. Приблизившись к королю, Сен-Мар стал действовать не в пользу кардинала. Дело ослож-нялось тем, что король не на шутку увлекся Сен-Маром, в котором буквально души не чаял. Он не желал с ним расставаться ни на один день. «Ни к кому и никогда король не испытывал более неистовой страс¬ти», — писал государственный секретарь Шавиньи одному из своих корреспондентов. При дворе быстро оценили значение нового фаворита, которого король называл не иначе как «дорогой друг» и с которым с недавних пор стал обсуждать полити¬ческие и иные проблемы и даже советоваться. Вра¬ги кардинала, хотя и не сразу, увидели в Сен-Маре человека, способного устранить ненавистного министра. Первое время они по понятным причинам считали мар¬киза «человеком Ришелье». Какова же была их радость, когда они поняли, что в лице Сен-Мара приобре¬ли влиятельного союзника. Впоследствии расследование установит, что Сен-Мар еще в середине 1640 года завязал тайные связи с Суассоном, Буильоном и другими недругами кардинала. Уже к концу 1639 года Сен-Мар, не достигший и 20 лет, сумел поставить короля в полную от себя зависи¬мость. Опьяненный фавором, он начинает подумывать о политической карьере. В самом деле, положение «маль¬чика» ненадежно, сколько их видел двор и куда все они подевались... Не довольствуясь должностями распорядителя коро¬левского гардероба и первого шталмейстера Малой ко¬нюшни, Сен-Мар добился, к неудовольствию Ришелье, назначения на весьма престижный пост — главного штал¬мейстера. С этого времени его обязаны были именовать в соответствии с этикетом «месье Главный». Но Сен-Мару нужно закрепить свое положение: он оставляет любовницу — известную при дворе кокотку Марион де Лорм — и собирается жениться на дочери покойного Неве¬ра, герцога Мантуанского, принцессе Марии-Луизе де Гонзаг. Сен-Мара не смущает, что невеста старше его на девять лет. Мария-Луиза — непримиримая противница Ришелье, а в недалеком прошлом любовница Гастона Орлеанского — согласна была выйти замуж за фаворита короля только при одном условии: Сен-Мар должен освободить Фран¬цию от «тирана»-кардинала. Но месье Главный еще не готов к этому. Он пытается даже заручиться содействием Ришелье в устройстве своего брака с принцессой де Гонзаг. «Я думаю, — высокомерно заявил Ришелье Сен-Мару, — что принцесса Мария не до такой степени забыла о своем происхождении, чтобы унизить себя столь незначительной партией». Кардинал сделал все от него зависящее, чтобы расстроить намечавшийся брак, а также лишить Сен-Мара надежд на герцогство и пэрство. Поведение Ришелье положило конец колебаниям и не¬решительности месье Главного, отдавшего себя в распоря¬жение врагов первого министра. До сих пор он действовал в расчете на собственные силы, теперь же решил объеди¬ниться с противниками Ришелье. Как никто, Сен-Мар знал скрытую от большинства придворных сторону взаимоотношений короля и его министра. Он видел, что железная воля кардинала травмировала бесхарактерного, но болезненно-самолюби¬вого Людовика XIII. Мнительный король подозревал, что министр презирает его. Даже в том, как кардинал поддерживал в нем представление о себе как о достойном продолжателе дела своего великого отца, Людовик XIII усматривал скрытую насмешку. От Сен-Мара не ускользнуло и то, что самолюбие короля больно задевают диктаторские замашки его первого министра: многие ре¬шения, принимаемые Советом, утверждались именем Людовика, хотя в душе он был с ними не согласен. Людовик XIII побаивался и недолюбливал кардинала, но в государственных делах обходиться без него уже не мог. О взаимоотношениях Людовика XIII и Ришелье ярко, хотя и с явным преувеличением, рассказывает Виктор Гюго в драме «Марион Делсрм». Великий романтик вложил в уста короля всю свою неприязнь к тирану-кардиналу.
Король: Он ненавистен мне! Меня он душит. Здесь я больше не свободен, Здесь не хозяин я, — а я на что-то годен. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Мне, первому в стране, пришлось последним стать. Он разлучил меня с страной, мне богом данной, И, как ребенка, скрыл под мантией багряной. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Обезоружен я, отцовский отнят трон! Я в этом Ришелье, как в гробе, заключен, И мантия его — мой саван погребальный .
Однажды Сен-Мар стал свидетелем сцены, происшед¬шей в дверях королевского кабинета, откуда вместе выходили Людовик XIII и Ришелье. У самого порога Людовик XIII внезапно остановился и, обращаясь к Ри¬шелье, язвительно сказал: «Проходите первым, все и так говорят, что именно Вы — подлинный король». Другой бы растерялся, но не Ришелье. Он взял оказавшийся вблизи подсвечник и уверенно прошел впереди короля со словами: «Да, Сир, я иду впереди, чтобы освещать Вам дорогу». Честолюбивый Сен-Мар лелеет надежду занять место Ришелье. Но как? Скомпрометировав политику кардинала, предложить королю новый курс: немедленное прекращение войны на любых условиях, после чего в стране наступит благоденствие и процветание. Людовик XIII не раз сетовал на невыносимые военные тяготы и нарастание недо¬вольства. Это и пытался использовать Сен-Мар в своей игре против Ришелье. В начале 1641 года ему стало казаться, что король готов заменить первого министра и назначить на эту должность его, Сен-Мара. В самом деле, как можно было понять распоряжение Людовика XIII впредь пригла¬шать месье Главного на заседания Королевского совета? Это было полной неожиданностью для всех, включая Ришелье. Первым сообщником Сен-Мара в задуманном им пред¬приятии по устранению Ришелье стал его лучший друг 19-летний советник парижского парламента Франсуа Огюст де Ту, горячий сторонник примирения с Испа¬нией. Он привлек к участию в заговоре маркиза де Фонтре, знатного дворянина из Лангедока. Таллеман де Рео утверждал, что у маркиза были сугубо личные мотивы ненавидеть кардинала, неосторожно оскорбившего его на людях. Дело в том, что маркиз де Фонтре был горбун. Однажды, если верить знаменитому мемуа¬ристу и историку нравов эпохи Людовика XIII, маркиз пришел на прием к первому министру, который вышел из кабинета встречать какого-то посланника. Увидев в приемной Фонтре, кардинал якобы сказал ему насмеш¬ливо: «Встаньте-ка в сторонку, господин де Фонтре, и не попадайтесь на глаза: посланник не любит уродов». С этого будто бы и возникла лютая ненависть Фонтре к Ришелье. По-видимому, дело все-таки было не только в личной неприязни, что подтверждается и последующей ролью Фонтре в «заговоре Сен-Мара». Маркиз был давним убежденным сторонником разгромленной, но не уничто¬женной до конца испанской партии при французском дворе. Именно ему поручат заговорщики вступить в тайные переговоры с Оливаресом. В новом заговоре обретут друг друга и давние противники Ришелье — герцог Буильонский, Гастон Орлеанский и Анна Австрийская... Рождение долгожданного дофина, а затем и второго сына — будущего Филиппа Орлеанского — не восстанови¬ло вконец испорченных отношений между Людовиком XIII и Анной Австрийской. К старым обидам добавились новые. Король убежден, что его жена сознательно и целе¬направленно настраивает против него совсем еще малень¬кого дофина. В письме к Ришелье от 10 сентября 1640 г. Людовик XIII горько сетует: «С большим сожа-лением должен сообщить вам о глубоком отвращении, кото¬рое мой сын питает ко мне. Это отвращение так велико, что он, едва увидев меня, уже кричит так, будто его режут. При одном упоминании моего имени он становится пунцовым и заливается плачем. С тех пор как я писал Вам в последний раз, я дважды был у него в комнате, причем даже не приближался слишком близко. Но стоило ему меня заметить, как он испускал вопль». Король убежден, что дело здесь, конечно же, в происках Анны Австрийской, а не в том, что он слишком ред¬ко навещает собственного сына, принимающего его за чужого, неизвестного человека. В конце концов, ребен¬ку было всего лишь два года, и подобным же обра¬зом он реагировал на каждого незнакомого ему че¬ловека. Но король был не в состоянии понять такую прос¬тую вещь и продолжал клеймить «изменницу»-жену. «Я не могу видеть, — пишет он Ришелье, — как этот дегенеративный (!?) ребенок изводит ее (Анну Австрий¬скую. — П. Ч.) своими ласками, все время произносит ее имя, испытывая отвращение к моему. Я не могу все это выносить и потому прошу Вас, моего лучшего друга в этом мире, дать мне совет, как я должен поступить. Я хотел бы отнять у нее ребенка, увезти его в Шантильи или куда-нибудь еще, чтобы он никогда не видел ни королеву, ни всех этих женщин, которые целыми днями только и делают, что заискивают перед ним и льстят ему». Людовик XIII возвращается к мысли о заточении Анны Австрийской в монастырь и ищет поддержки у Ришелье. Королева чувствует нависшую над ней угрозу и, со своей стороны, спешит заручиться помощью кардинала, который советует ей быть внимательнее и нежнее к мужу, не задевать его самолюбия, а главное — добиться сближения сына и отца. Короля же предостерегает от необдуманных шагов, могущих скомпрометировать его перед всей Европой. Чем руководствовался Ришелье? Он опасался, что в случае насильственного пострижения Анны Австрийской и возможной смерти Людовика XIII регентом Франции и опекуном дофина станет Гастон Орлеанский, которого кардинал считал не только своим личным врагом, но и человеком, способным загубить все их — Ришелье и Людо¬вика XIII — многолетние старания на благо Франции. Опасения были вполне обоснованными. Король прислушался к советам своего министра и как будто отказался от замысла удалить жену. Что касается королевы, то ее отношения с мужем ненамного улучшились. Зато, почувствовав себя в относительной безопасности, она вновь включилась в интриги против кардинала, явно не сознавая, в чем состоят ее интересы. Итак, глубокая неприязнь к Ришелье и осуждение про¬водимой им политики осенью 1641 года свели воедино Сен-Мара, де Ту и Фонтре с Гастоном Орлеанским, гер¬цогом Буильонским и Анной Австрийской. Каждый из них опирался на свою группу доверенных людей. В совокуп¬ности это был значительный круг заговорщиков, представ¬ляющих серьезную угрозу для первого министра.
Сообщение: 1985
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
11
Отправлено: 29.03.09 15:36. Заголовок: По всей видимости, Р..
По всей видимости, Ришелье уже в конце 1641 года по¬лучил какие-то сведения о новом заговоре. Правда, он не знал еще всех участников, но вполне мог быть уверен, что Сен-Мар и Гастон — в их числе. Еще в июле 1641 года, обеспокоенный быстрым возвышением месье Главного, ми¬нистр-кардинал единоличным решением положил конец участию Сен-Мара в заседаниях Королевского совета, членом которого фаворит официально пока стать не успел. В один прекрасный день, когда Сен-Мар уже собирался войти в зал заседаний Совета, охрана не пропустила его, а старший офицер от имени кардинала передал, чтобы месье Главный не беспокоился относительно государствен¬ных дел, которые его не касаются, а исполнял лучше свои прямые обязанности шталмейстера и распорядителя гарде-роба Его Величества. Сен-Мар не решился обратиться к королю, думая, что Ришелье согласовал запрет с ним. Между королем и его фаворитом, как между двумя страстными влюбленными, постоянно возникали мелкие стычки и недоразумения: то месье Главный сказывался больным и не сопровождал короля на охоту, как того тре¬бовал придворный этикет, то пропадал целыми ночами неизвестно где, а ближе к обеду являлся невыспавшимся и отвечал невпопад, то консервативному в одежде королю не нравились яркие костюмы, которые заказывал для него распорядитель гардероба у самых модных портных. Но все эти мелкие размолвки быстро улаживались, король не мог долго сердиться на своего любимца. Месье Главный продолжал свою ежедневную неутоми¬мую деятельность: он внушал королю, что единственная причина затянувшейся, надоевшей всем войны — упрямство Ришелье. Теперь, после стольких одержанных побед, про¬должал Сен-Мар, можно было бы предложить Мадриду и Вене мир на приемлемых условиях и тем самым положить конец страданиям народа. Сен-Мар знал, как Людовик XIII любил поговорить о благе своего «бедного народа». Фаворит осторожно намекал, что Габсбурги тем охотнее пойдут на уступки, чем скорее будет устранен главный виновник войны — ненавистный всем Ришелье. Чего греха таить, многое из того, о чем говорил Сен-Мар, было созвучно мыслям и чувствам самого Людови¬ка XIII, уставшего ждать наступления «золотого века», обещанного министром-кардиналом. Королю самому на¬доела затянувшаяся война, он давно тяготился ею. Учас¬тие в сражениях, вполне, впрочем, безопасное для его дра¬гоценной жизни, уже не грело королевскую кровь и не тешило самолюбия, как в прежние годы. Король все чаще недомогал и был подвержен приступам меланхолии, из ко¬торых его умел выводить разве что Сен-Мар. Трудно сказать, было ли так в действительности, но Сен-Мар уверял друзей, что однажды Людовик XIII, посе¬товав на упрямство и неуступчивость своего министра, сказал в сердцах: «Хотел бы я, чтобы против него образова¬лась враждебная партия, такая, какая существовала в свое время против маршала д'Анкра». Сен-Мар уверял своих сообщников, что все было именно так и что это следует понимать как руководство к действию. Во время одной из последующих встреч Сен-Мар прямо спросил Людовика XIII: — Сир, ведь Вы, в конце концов, хозяин. Почему бы Вам не удалить кардинала? — Не спешите, — чуть помедлив, ответил король и до¬бавил: — Кардинал — это самый значительный из минист¬ров, которого когда-либо имела Франция. Я не смог бы обходиться без него. Затем подумал и сказал грустно, глядя прямо в глаза своему любимцу: — Если когда-нибудь он решит выступить против Вас, то даже я не смогу Вас защитить. Это были пророческие слова, к которым Сен-Мару надо было бы прислушаться. Но со свойственными молодости беззаботностью и самомнением он пропустил их мимо ушей. А ведь это было прямое предостережение! Король хотел любой ценой избежать столкновения месье Главного с пер¬вым министром. К слову сказать, последний вел себя куда более осмотрительно, избегая открытых выпадов против своего недавнего выдвиженца. Сен-Мар своеобразно понял предостережение короля: Людовик XIII не даст прямой санкции на физическое устранение Ришелье, но не спросит строго с тех, кто это осуществит, — разумеется, если их действия будут успеш¬ными. Обсудив ситуацию, заговорщики пришли к выводу, что убить Ришелье — это полдела, важно изменить политиче¬ский курс. Нужна поддержка извне, необходимо заручиться согласием Филиппа IV и Оливареса на прекращение войны сразу же после убийства кардинала. В декабре 1641 года заговорщики составили проект тайного договора с Испанией, в котором ставился вопрос и о прямой военной помощи Мадрида руководителю загово¬ра Гастону Орлеанскому в случае, если бы ему пришлось поднять новый мятеж. Экземпляр подготовленного документа заговорщики пе¬редали Анне Австрийской, которая в конечном счете и пре¬дала их. В последний момент она переметнется на сторону Ришелье. У королевы были свои причины. Видя постоянно ухуд¬шающееся состояние здоровья мужа, она надеялась на ско¬рое вдовство, а следовательно, и на регентство, обещавшее быть длительным, учитывая, что к моменту описываемых событий дофину было всего три года. Дав согласие участ¬вовать в заговоре, она серьезно рисковала в случае его провала. Предупредив Ришелье о грозящей опасности, она гарантировала свое будущее в случае победы кардинала. Одним словом, она ставила на победу, а вернее — на обе победы сразу.
В соответствии с планами летней кампании 1642 года решающим направлением было избрано пиренейское: пред¬полагалось овладеть провинцией Руссильон. Король решил лично возглавить армию, которая должна была наступать на этом направлении. 3 февраля 1642 г. Людовик XIII в со¬провождении Ришелье со всем двором отбыл из Фонтенбло в Лангедок. Анна Австрийская осталась в Париже, так же как и некоторые другие участники заговора, в том числе и принцесса де Гонзаг. Герцог Буильонский по распоряже¬нию короля отправился в Пьемонт на смену графу д'Аркуру, отозванному во Францию. Гастон и Сен-Мар сопровождали Людовика XIII. Трудно сказать, случайно или по воле ми¬нистра-кардинала, но участники заговора оказались разоб¬щенными. Накануне отъезда короля в Лангедок пришло известие о разгроме Гебрианом имперской армии Ламбуа при Кемпе-не и захвате им герцогства Юлих на Нижнем Рейне. Из¬вестие это вызвало смятение в рядах заговорщиков, не за¬интересованных в успехе французского оружия, что, по их мнению, укрепляло позиции Ришелье. Первым попытался дать отбой герцог Буильонский. В бе¬седе с Гастоном он откровенно выразил свои сомнения в способности Испании реально поддержать заговор. «Хотим мы того или нет, монсеньор, но после поражения, нанесенно¬го Австрийскому дому, испанцам не на что больше надеяться. Граф де Гебриан утвердился на столь выгодных позициях, что их (испанцев. — П. Ч.) дела в Голландии будут обречены, если голландцы захотят хотя бы немного помочь королю». Испания озабочена теперь исключительно спасением своих нидерландских провинций. Высказав сомнения в успехе заговора, Буильон отбыл в Турин, оставив Гастона в полной растерянности. А Сен-Мар не оставляет попыток получить от короля формальное согласие на устранение кардинала. Он даже признается, что готов лично убить его, но только с санкции короля. Сен-Мара поддерживает капитан королевских муш¬кетеров де Тревиль, пользующийся полным доверием Людовика XIII. Однако короля шокирует прямолинейность двух его любимцев, и он отказывается обсуждать с ними эту тему. Тем не менее Сен-Мар и де Тревиль продолжают наседать на короля, надеясь вырвать у него формальное согласие на убийство Ришелье. Трудно понять этот «формализм» заговорщиков. Скорее всего, они наивно надеялись спасти свои жизни с помощью клочка бумаги с автографом Людовика XIII в случае про¬вала акции. Убедившись, что король не намерен вооружать их ком¬прометирующим его документом, Сен-Мар и его друзья ре¬шили действовать на свой страх и риск. Убийство Ришелье по сигналу месье Главного намечено было осуществить в Лионе, где король, кардинал и сопровождавшая их много¬численная свита должны были сделать остановку по пути к Руссильону. 17 февраля 1642 г. королевский кортеж прибыл в Лион. Людовик XIII и Ришелье по многу часов сидят вместе над картами, уточняя планы предстоящих военных действий. Сен-Мар сговорился с де Тревилем, руководившим ох¬раной короля, разместить надежных людей в комнатах, прилегающих к кабинету, в котором ежедневно работали Людовик XIII и первый министр. По сигналу Сен-Мара за¬говорщики должны были ворваться в кабинет и заколоть кардинала прямо на глазах короля. Воспользовавшись моментом, когда Людовик XIII остал¬ся один, Сен-Мар прошел к нему и вновь завел разговор об устранении кардинала. Они говорят шепотом, при этом король с опаской поглядывает на дверь, он ждет Ришелье и потому хотел бы завершить эту неприятную беседу как можно скорее. Постепенно их разговор становится все бо¬лее оживленным. Сен-Мар разгорячен и говорит уже в пол¬ный голос, забыв об осторожности. Внезапно он остановился на полуслове, увидев широко раскрытые от ужаса глаза Людовика XIII. Оглянувшись, Сен-Мар увидел за своей спиной кардинала, с неподдель¬ным интересом слушающего его гневную филиппику. Ри¬шелье не один. Чуть сзади — капитан его гвардейцев де Бар. Страх и оцепенение охватывают Сен-Мара, он словно па¬рализован: язык, ноги, руки отказываются служить ему. Молчит король. Молчит Ришелье. Молчит де Бар, одну руку он держит на рукояти пистолета, засунутого под кожа¬ный ремень, другую — на эфесе шпаги. В полном молчании проходит некоторое время — может быть, минута-другая, а может, и больше. Пауза затянулась, и никто не решается прервать ее. Но вот месье Главный встает со стула и, не говоря ни слова, втянув голову в пле¬чи, удаляется. Позднее он расскажет сообщникам, ожидавшим совсем рядом сигнала, что был во власти какого-то наваждения, парализовавшего сознание, энергию и волю. Повторялась ситуация с Гастоном Орлеанским. Случай упущен и больше уже никогда не представится ни Сен-Мару, ни кому-либо другому. Ришелье суждено умереть в собственной постели, а Сен-Мару — потерять голову на эшафоте. После инцидента в Лионе кардинал повысил бдитель¬ность и уже нигде, включая королевские покои, не появлял¬ся без надежной охраны.
13 марта 1642 г. Людовик XIII и Ришелье прибыли в Нарбонн, откуда должны были руководить наступательными действиями французской армии на испанский Руссилъон. В тот же день в Мадриде эмиссар заговорщиков маркиз де Фонтре подписал с Оливаресом секретный договор, согласно которому новая администрация Франции во главе с Гастоном Орлеанским в качестве наместника королевства (он явно спешил не только устранить Ришелье, но и по¬хоронить Людовика XIII) обязывалась разорвать союзные отношения с Соединенными провинциями, Швецией и гер¬манскими протестантами, а также вернуть Испании все захваченные у нее в ходе войны территории. Испания, со своей стороны, обещала Гастону военную помощь, а также возвращение военных приобретений во Франции. Таким образом, речь шла о восстановлении довоенного status quo с очевидными минусами для Франции, лишавшейся своих традиционных и новых союзников. Фонтре был удостоен аудиенции у самого Филиппа IV, что должно было подчеркнуть значение, которое в Мадриде придают успеху заговора. После завершения всех фор-мальностей Фонтре отправился в обратный путь, увозя за¬шитый в камзоле экземпляр подписанного договора, ра¬тифицированного Филиппом IV, и личное послание короля Испании Гастону Орлеанскому. Ришелье через свою агентуру знал о тайной миссии Фонтре, но приказал не мешать ему, надеясь заполучить неопровержимые доказательства государственной измены и одним махом покончить с заговором. Однако произошло непредвиденное. На обратном пути Фонтре удалось отор¬ваться от своих преследователей и доставить ценный до¬кумент Сен-Мару, который, опасаясь шпионов кардинала, переправил его в более безопасное место — Анне Австрий¬ской... А военные действия шли своим ходом. В начале марта 1642 года французская армия, обойдя Перпиньян — ад¬министративный центр Руссильона, — сумела захватить Коллиур, в непосредственной близости от границы Катало¬нии. Теперь главным вопросом стало овладение Перпиньяном, взятым в кольцо осады. 18 марта Людовик XIII отбыл в армию, осаждавшую Перпиньян, а Ришелье вынужден остаться в Нарбонне. У него температура, приступы лихорадки, а на правой руке образовался огромный нарыв, лишивший его возможности писать. В довершение всего кардинала буквально изводит до изнеможения мысль, что король оказался всецело под влиянием Сен-Мара. Месье Главный действительно не терял времени даром. Он досаждал Людовику XIII непрерывными и все более грубыми нападками на министра. Но королю было не до того, он плохо себя чувствовал, стал раздражителен, капризен и придирчив, замечал каждый промах Сен-Мара, который, оставшись без советов своей великовозрастной возлюбленной, вел себя по меньшей мере неумно. Все чаще он пренебрегал своими придворными обязанностями, дер¬зил королю. Будучи не искушенным в военном деле (его познания ограничивались владением шпагой), Сен-Мар позволял себе делать замечания опытным воякам, выска¬зывая вздорные суждения о фортификации и управлении войсками. Король, считавший себя большим знатоком в этой области, с трудом выносил дерзость своего любимца. Наконец его терпение иссякло. Однажды, когда Сен-Мар в очередной раз ввязался в спор с капитаном мушкетеров де Фабером, побывавшим во многих походах, Людо¬вик XIII взорвался: «Месье Главный, Вы ничего еще не ви¬дели и потому напрасно желаете переспорить многоопыт¬ного человека». Сен-Мар пришел в бешенство и неосмотри¬тельно сказал, обращаясь к королю: «Ваше Величество, Вы могли бы и не говорить мне всего того, что сказали». Тут король окончательно вышел из себя. В другой раз Сен-Мар пытался поучать маршала Ламейре и вновь был отчитан королем в присутствии посторон¬них. «Как Вы, кто ничего толком не видел, можете спорить с человеком, имеющим такой богатый военный опыт?» — раздраженно заметил Людовик XIII. Едва скрывая ярость, месье Главный позволил себе ответить дерзостью: «Сир, когда обладаешь здравым смыслом и знаниями, понятно даже то, чего ты не видел». Именно там, под Перпиньяном, между королем и его фаворитом произошло ухудшение отношений. Людо¬вик XIII в порыве откровенности признался капитану муш-кетеров де Фаберу: «Вот уже шесть месяцев как меня от него тошнит... Нет человека, более погрязшего в пороках и более нетерпимого. Это самое неблагодарное существо на свете. Он заставлял меня целыми часами ждать в карете, пока сам распутничал. На расходы его не хватило бы цело¬го государства. У него сейчас не менее трехсот пар сапог» . Неприязнь короля к Сен-Мару усилилась и в связи с непрекращавшимися попытками фаворита дискредитиро¬вать первого министра. В разговоре все с тем же Фабером, которого в недалеком будущем ожидал маршальский жезл, Людовик XIII как-то спросил: — Я знаю, что моя армия разделена на две фракции — роялистов и кардиналистов. К какой из них принадлежите вы? — К кардинальской, Сир, — не моргнув глазом, ответил бравый мушкетер, — поскольку партия кардинала — это Ваша партия. Говорят, что изречение истины — привилегия младен¬цев. В данном случае она была вложена в уста капитана мушкетеров. Сам Ришелье не мог бы сказать лучше. С целью выяснения обстановки в окружении короля кардинал направил из Нарбонна в Коллиур одного из своих помощников — государственного секретаря Сюбле де Нуайе. В письмах из Коллиура Нуайе сообщает, что король как никогда расположен к своему министру и с трудом об¬ходится без него. Государственный секретарь советует Ришелье не мешкать с отъездом в ставку короля и взять в свои руки осаду Перпиньяна. Однако кардинал не только не следует этому совету, но принимает неожиданное реше¬ние: покидает Нарбонн и едет в Тараскон, расположенный поблизости от папского города Авиньон. Решение Ришелье объяснялось резким ухудшением здоровья. Врачи настоятельно советовали кардиналу сме¬нить влажный климат Нарбонна. По всей видимости, сам Ришелье готовился к худшему исходу. Иначе трудно объ¬яснить составление им второго в своей жизни завещания. 8 мая 1642 г. он пишет в письме к Нуайе: «Этой ночью я жестоко страдал от ревматических болей. Врачи считают необходимым пустить кровь, правда, опасаются перерезать вены. Я в руках Господа и очень хотел бы закончить состав¬ление своего завещания, но не могу это сделать без Вас, а Вы не можете приехать до тех пор, пока не будет поконче¬но с Перпиньяном». К страданиям телесным добавляется мания преследования, кардиналу кажется, что его должны убить по приказу короля. 23 мая Ришелье пишет Людови¬ку XIII письмо, полное смятения. Реальность причудливо переплеталась с картинами, рисуемыми болезненным вооб¬ражением. Ришелье предупреждает Людовика XIII о загово¬ре, в который вовлечены люди из его окружения, связан¬ные с Мадридом, Брюсселем и Веной. Правда, он не может пока предоставить неопровержимых улик. Король отвечает ему 4 июня, стараясь по возможности рассеять беспокойство своего министра. «Ходят какие-то ложные слухи, — пишет он. — Заверяю Вас, что люблю Вас, как никогда. Мы слишком долго были вместе, чтобы когда-нибудь разлучиться». А Ришелье 23 мая диктует завещание. Он просит по¬хоронить его в новой, отстроенной по его распоряжению церкви Сорбонны. Все свои наличные средства завещает герцогине д'Эгийон и Нуайе. Герцогство и титул Ришелье хочет передать внучатому племяннику Арману де Виньеро, а герцогство и пэрство Фронзак — Арману де Мейе-Брезе, своему племяннику. Ришелье подтверждает передачу при¬надлежащего ему Пале-Кардиналь в дар Людовику XIII. Завещание Ришелье, соответствующим образом заверенное, составляло шестнадцать с половиной страниц.
Сообщение: 1986
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
11
Отправлено: 29.03.09 15:38. Заголовок: Кардинал был возвращ..
Кардинал был возвращен к жизни, но не стараниями докторов и благодатным климатом Тараскона, а... Анной Австрийской. 7 июня 1642 г. доверенный человек королевы барон де Брассак доставил умирающему Ришелье текст хранившего¬ся у нее тайного договора Гастона Орлеанского с Испанией и сопроводительное письмо, в котором Анна Австрийская заверяла кардинала, что отныне намерена «быть в его пар¬тии, зная, что Его Высокопреосвященство также поддержит ее и не оставит своей помощью». Привезенные бумаги явились тем бальзамом, который сотворил чудо. Приговоренный докторами больной через несколько дней встал с постели и обнаружил живой ин¬терес к делам. Один из секретарей министра-кардинала — Шарпаятье впоследствии рассказывал, что его господин без¬молвно и отрешенно лежал в постели, когда он передал ему бумаги, доставленные Брассаком из Парижа. Через несколь¬ко минут Шарпантье услышал крик из спальни Ришелье: «Прикажите подать мне горячий бульон, я весь дрожу!» Секретарь бросился исполнять просьбу кардинала, а когда вернулся с чашкой бульона, то застал министра с воздеты¬ми к потолку руками. «О Господи! — взывал Ришелье вернувшимся к нему громким голосом. — Позаботься об этом королевстве и обо мне!» Затем, обратившись к Шар¬пантье, попросил сделать несколько копий с этого бесцен¬ного документа. И немедленно направил к королю своего любимца и воспитанника — государственного секретаря Шавиньи в сопровождении внушительной охраны. Что же побудило Анну Австрийскую дать в руки карди¬нала убийственное для его врагов оружие? Исключительно интересы собственной безопасности. Дело в том, что весной 1642 года король в очередной раз решил отделаться от опостылевшей супруги. Поистине у него это была навязчи¬вая мысль. Королева реально оценила грозившую ей опасность и поспешила заручиться поддержкой Ришелье, без которого — она это хорошо знала — ее упрямый, но бесхарактерный муж не принимает ни одного сколь-ни-будь важного решения. 30 апреля королева направляет Ришелье призыв о помощи. «Намерение разлучить меня со своими детьми в их нежном возрасте, — писала она, — причиняет мне такую скорбь, что она лишает меня послед¬них сил». Кардинал не спешит с ответом, доводя Анну Австрий¬скую до полного отчаяния. Она уже согласна заплатить любую цену, лишь бы избежать пострижения. Королева раскрывает министру все, что ей известно о заговоре. Ри¬шелье заверяет королеву, что она может рассчитывать на него. Тем временем Шавиньи прибывает в Нарбонн, куда из Коллиура вернулся недомогавший король. Посланец Ри¬шелье не медлит ни минуты. Он добивается аудиенции, ко¬торую в связи с ранним часом Людовик XIII дает ему, лежа в постели. Шавиньи рассказывает королю все, что стало известно о заговоре в его ближайшем окружении. Людо-вик XIII поначалу не верит, полагая, что Ришелье сводит старые счеты с Сен-Маром и Гастоном, но государствен¬ный секретарь представляет ему неопровержимую улику — текст тайного договора с Испанией. Месье Главный подслушивает за дверью и, поняв, что все раскрыто, спешит предупредить сообщников. Маркиз де Фонтре оказался проворнее всех: он сбежал из Нарбонна в тот же день, 12 июня. Больше никто и никогда не увидит его во Франции. Сен-Мар попытался было укрыться в доме благоволив¬шей к нему дамы, но уже на следующий день его арестовали. Об участии в заговоре де Ту станет известно чуть позже. Что касается Гастона, то его в момент описываемых событий не было в Нарбонне. Желая предупредить его воз¬можное бегство за границу, Ришелье советует Людови¬ку XIII для отвода глаз назначить герцога командовать армией в Шампани. Им удалось усыпить бдительность Гастона, не знавшего еще, что текст договора с Испанией, на котором стоит его подпись, уже в распоряжении не толь-ко Ришелье, но и короля. Герцог даже благодарит кардинала за оказанное доверие в письме, датированном 17 июня. Герцог Буильонский был арестован в крепости Казале (Северная Италия) маршалом дю Пасси-Праленом, кото¬рый доставил его под конвоем в Лион. Насмерть перепуган¬ный герцог готов заплатить любую цену за спасение жизни: он уступит королю Седан, доставшийся ему после Суассона. 21 июня 1642 г. «Газет» поместила официальное сооб¬щение о раскрытии заговора Сен-Мара. Королевская юсти¬ция начинает вершить свое дело. Государственный секре¬тарь Шавиньи лично прибыл в Мулен и предъявил обвине¬ние в участии в заговоре Гастону Орлеанскому. Гастон перепуган и спешит назвать всех известных ему заговор¬щиков, в частности де Ту, советника парижского парла¬мента.
28 июня французская эскадра под командованием пле¬мянника Ришелье маркиза де Мейе-Брезе разбила в трех¬дневном морском сражении в Лионском заливе последние силы испанцев в Средиземном море, пытавшиеся пробиться с десантом к осажденному Перпиньяну. В этот же день Лю¬довик XIII навестил в Тарасконе своего министра, так и не собравшегося выехать оттуда. Чудодейственное лекарство помогло лишь на короткий срок. Напряжение последних месяцев, ежедневная работа, постоянные волнения — все это окончательно подорвало слабые силы 56-летнего Ри¬шелье. Он опять по большей части прикован к постели. Остановившись в Тарасконе по пути в Париж, Людовик XIII приказал поставить свою кровать в спальню к Ришелье, служившую ему и рабочим кабинетом. Король тоже тяжело болен, потому-то и решил вернуться в столицу, так и не вкусив радости победы в Перпиньяне. Король и его министр обсуждали текущие дела — оба больные и порядком уставшие от жизни, к которой они остаются все же привязанными немногими оставшимися нитями. Они беседовали с глазу на глаз, и никто никогда не узнал, о чем конкретно они говорили. На следующее утро Людовик XIII отправился дальше, в Лион. Напутствуя короля, Ришелье произнес не совсем, впрочем, уверенно: «Бог даст, все устроится...» За всеми этими событиями и связанными с ними хлопо¬тами малозамеченным прошло известие о смерти 3 июля в Кёльне всеми забытой Марии Медичи, которая, как рассказывали, все последние годы мечтала только об одном — умереть после Ришелье. Ей было отказано судьбой даже в этом последнем утешении. А следствие по делу Сен-Мара шло своим ходом. Глав¬ный обвиняемый отрицал намерение убить первого минист¬ра. Он настойчиво твердил, что никогда не пошел бы на это без приказа короля. Сен-Мар даже рассказал о своих частых беседах с Людовиком XIII на эту тему. Узнав о показаниях бывшего фаворита, король пришел в крайнее замешательство, он явно не рассчитывал на подобные признания своего недавнего любимца. Что ка¬сается Ришелье, то и он был немало шокирован неблагодар¬ностью того, ради блага которого он не жалел ни сил, ни здоровья все восемнадцать лет. Впрочем, однажды он сам оказался свидетелем одной из таких бесед между Сен-Ма-ром и Людовиком XIII. Теперь же об этом узнал достаточно широкий круг людей, а завтра это станет известно всей Франции и Европе. Но, конечно, самое тяжелое обвинение — это тайный сговор с врагом, причем с врагом, находящимся в состоянии войны с Францией. За одно только это полагается смертная казнь. Но вот следствие закончено. Судебный процесс решено провести в Лионе под председательством канцлера Сегье. Ришелье весь июль и половину августа много и напря¬женно работал, не покидая свою спальню-кабинет в Тарас¬коне. В письме к Нуайе от 4 августа он сообщал: «Хотя я практически не встаю с постели, Вы не можете упрекнуть меня в праздности, поскольку пишу вам ежедневно». Аббат Анри Арно сохранил для нас распорядок дня Ришелье, по которому он жил в Тарасконе. Уже в 7 утра кардинал при¬нимался за дела, которыми занимался до 8 часов. С 8 до 9 утра ему делали перевязку и другие предписанные про¬цедуры. Затем до 10 часов он вел краткие деловые беседы с различными должностными лицами, после чего вновь начи¬налась работа с секретарями. Вслед за мессой и обедом Ришелье продолжал принимать посетителей, среди которых чаще других видели кардинала Мазарини — уже было известно, что министр считает его своим преемником. Едва закрывалась дверь за последним посетителем, как появля¬лись секретари, и работа возобновлялась уже до позднего вечера. И так каждый день. Валились с ног секретари и помощники, а кардинал продолжал работать, словно не его придавили к постели многочисленные болезни, перед которыми были бессильны самые лучшие доктора. Лишь могучая воля и напряженно работающий мозг поддер¬живали полуразвалившийся организм кардинала, питая его какой-то неведомой энергией. «Четыре вещи занимают меня, — признавался Ришелье одному из своих посетите¬лей, — болезнь короля, осада Перпиньяна, процесс месье Главного и моя немощь». В преддверии процесса 17 августа Ришелье покинул Тараскон и отправился в Лион. Поскольку движение в карете причиняло кардиналу невыносимые боли, его несли на огромных носилках под балдахином посменно двадцать четыре человека. Там, где это было возможно, передви¬гались по реке на баркасе. Весь путь от Тараскона до Лиона занял без малого месяц. По прибытии в Лион Ришелье получил радостную весть о взятии Перпиньяна 9 сентября. Герцог Энгиенский, зять Ришелье, оставленный за командующего армией, объявил Перпиньян владением короля Франции. Спустя шесть дней он овладел Сельсом — последней испанской крепостью в Руссильоне. Процесс над Сен-Маром и де Ту, начавшийся 12 сентяб¬ря, был на редкость скоротечным и завершился в тот же день вынесением смертного приговора обоим обвиняемым. Правда, де Ту был приговорен одиннадцатью судьями из тринадцати, двое отказались послать его на смерть. Оба приговоренных были казнены в тот же день. Они мужественно приняли смерть, вызвав откровенную симпа¬тию многотысячной толпы, из которой раздавались враж¬дебные кардиналу выкрики и угрозы. Ришелье всегда знал, что непопулярен в обществе, но, по всей видимости, его это мало интересовало. Кардинал презирал суд тол¬пы и людскую молву, ища себе оправдание только в истории.
Завершив дела в Лионе, Ришелье отправился на целеб¬ные воды в Бурбон-Ланси, но они не помогли ему, а даже ухудшили его состояние. Он решил вернуться в Париж, проделав весь мучительный путь на тех же носилках. Но даже в это время кардинал не бездействует, он сле¬дит за текущими делами, ведет обширную переписку. Более того, за каких-нибудь три недели, буквально не сходя с носилок, Ришелье продиктовал пьесу под назва¬нием «Европа», навеянную событиями происходящей вой¬ны. Красавица Европа предается мучительным сомнениям, кому из двух своих поклонников отдать предпочте¬ние — Франсиону или Иберию. Разумеется, ее конечный выбор остановился на благородном, мужественном Франсионе. В аллегорической форме Ришелье довольно зло высмеял испанское тщеславие и непомерную амбициоз¬ность. Демаре зарифмовал текст, и уже 15 ноября того же, 1642 года пьеса с большим успехом была поставлена на парижской сцене. 13 октября в сопровождении внушительного кортежа Ришелье прибыл в Фонтенбло, где остановился во дворце Альбре. Он не спешил нанести визит проживавшему не¬подалеку королю, опасаясь покушения на свою уже по¬луугасшую жизнь. Рядом с королем — давний, заклятый враг кардинала — де Тревиль. Следствию не удалось по¬лучить компрометирующие его материалы, но Ришелье убежден, что капитан королевских мушкетеров был в числе главных заговорщиков, поэтому он опасался его. Людовик XIII сам приезжает к кардиналу, и они сове¬щаются о чем-то в течение трех часов. Их отношения уже не те, что прежде, они явно устали друг от друга. Их связывает, быть может, последняя, но прочная нить — общие взгляды на роль королевской власти, на Францию и ее место в Европе. Ришелье чувствует, что уйдет из жизни первым, и старается обеспечить продолжение сво¬его курса. Главное — сохранить у руля власти своих лю¬дей и успешно завершить войну против Габсбургов. 17 октября Ришелье уже в Париже, в Пале-Кардиналь, под надежной охраной своих гвардейцев. Здесь его ждут новые дела и заботы. Одна из них — судьба Гастона. Чувствуя, что силы на исходе, министр-кардинал хочет гарантировать, чтобы этот человек, участвовавший по меньшей мере в пяти анти-правительственных заговорах, не приобрел решающего влияния на государственные дела. По мнению Ришелье, герцог Орлеанский не имел морального права определять или хотя бы даже влиять на политику Франции. Трудно сейчас сказать, какие угрозы пустил в ход Ришелье, но Гастон под его диктовку написал от своего имени декларацию, в которой отказывался от всех притя¬заний на престол независимо от того, какая ситуация могла бы возникнуть в королевстве. Надо сказать, Ри¬шелье явно превысил свои полномочия, нарушив древние законы, согласно которым «сын Франции» — а именно таков был титул младшего брата короля — не может отказываться от своих неотчуждаемых прав, данных ему самим фактом рождения. Людовик XIII узнал о существо¬вании «противозаконного» документа только за три недели до своей смерти и, будучи крайне возмущен неслыхан¬ной дерзостью покойного уже министра, объявил декла¬рацию, подписанную Гастоном под принуждением, недей¬ствительной. 25 октября Ришелье направил королю письмо, в кото¬ром пытался преподать ему уроки, вытекающие, из «дела Сен-Мара». Он буквально потребовал положить конец фаворитизму как явлению, представляющему серьезную опасность для государства. Надо, считал кардинал, ис¬ключить саму возможность появления в будущем новых фаворитов. Король, писал Ришелье, должен управлять, опираясь только на своих министров, полностью доверять им, добиваться исполнения всех принимаемых решений, «время от времени очищать двор от злонамеренных умов... в целях предотвращения зла, которое зачастую ведет к необратимым последствиям (как это было в случае с месье Главным), когда пренебрегают этой опасностью». Людовик XIII в течение девяти дней не отвечает своему министру, который 5 ноября направляет ему новый «ме¬морандум» с новыми, более откровенными упреками в связи с «делом Сен-Мара». Король по-прежнему молчит. Тогда, обеспокоенный двусмысленным молчанием Лю¬довика XIII, кардинал посылает к нему государствен¬ного секретаря Шавиньи, повторившего все основные соображения первого министра, излагавшиеся ранее в двух письмах. Шавиньи добавил, что Его Высокопреос¬вященство считает совершенно необходимым удалить от двора всех, кто хоть в малейшей степени был причастен к заговору Сен-Мара; в первую очередь это относится к капитану конных мушкетеров де Тревилю и его друзьям. Людовик XIII раздражен подобными требованиями, относя их за счет болезненного состояния господина кардинала. Король говорит, что ему лично тоже далеко не все лица из окружения Его Высокопреосвященства приятны, однако же он не требует их удаления. На это Шавиньи отвечает: — Если бы Его Высокопреосвященство знал, что кто-то из его окружения вызывает неудовольствие Вашего Величества, он уволил бы этого человека. — В таком случае, — не сдержался король, — он дол¬жен уволить Вас, так как я Вас не выношу. — Людо¬вик XIII повернулся к Шавиньи спиной и вышел. Слова короля, сказанные в сильнейшем раздражении, не будут иметь последствия для судьбы Шавиньи, со¬хранившего свой пост и после смерти Ришелье. В течение недели Шавиньи ведет по поручению Ри¬шелье безнадежные переговоры с Людовиком XIII. А здо¬ровье кардинала тем временем ухудшается с каждым днем. Наконец король сдался и 20 ноября передал Шавиньи письмо, адресованное первому министру. Подтвердив свое полное доверие к нему, Людовик XIII обещал удалить от двора месье де Тревиля и еще трех человек, замешанных в заговоре Сен-Мара: Тилладе, Ла Салля и Эссара. Все они были отправлены в ссылку с сохранением, правда, пенсий и званий. Король заверил Ришелье, что будет продолжать войну до тех пор, пока не обеспечит Франции мир на выгодных условиях. Ни одно территориальное приобретение в ходе войны не будет возвращено противнику. Ришелье мог почувствовать теперь некоторое душевное облегчение: он получил пусть и не гарантии, но все же твердое обещание короля продолжать совместный курс. А жить ему оставалось ровно четырнадцать дней. В эти оставшиеся дни Ришелье продолжал по несколь¬ку часов диктовать приказы по армиям, дипломатические инструкции, распоряжения губернаторам и интендантам провинций. Его угасающий взор устремлен в далекую Гер¬манию, откуда он успевает получить радостную весть о разгроме имперцев под Брейтенфельдом. Одного только дня не дожил он до взятия Лейпцига.
Сообщение: 1987
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
11
Отправлено: 29.03.09 15:40. Заголовок: 28 ноября наступило ..
28 ноября наступило резкое ухудшение. Врачи ставят еще один диагноз — гнойный плеврит. Кровопускание не дало результата, лишь до предела ослабило больного. Кардинал временами теряет сознание, но, придя в себя, пытается еще работать. В эти дни рядом с ним неотлучно находится герцогиня д'Эгийон. 2 декабря умирающего навещает Людовик XIII. «Вот мы и прощаемся, — слабым голосом говорит Ришелье. — Покидая Ваше Величество, я утешаю себя тем, что остав¬ляю Ваше королевство на высшей ступени славы и небы¬валого влияния, в то время как все Ваши враги повержены и унижены. Единственно, о чем я осмеливаюсь просить Ваше Величество за мои труды и мою службу, это про- должать удостаивать Вашим покровительством и Вашим благоволением моих племянников и родных. Я дам им свое благословение лишь при условии, что они никогда не нарушат своей верности и послушания и будут преданы Вам до конца». Затем Ришелье рекомендует оставить на их постах Шавиньи и Нуайе, а своим единственным преемником называет кардинала Мазарини. «У Вашего Величества есть кардинал Мазарини, я верю в его способности на службе королю», — говорит министр. Пожалуй, это все, что он хо¬тел сказать королю на прощание. Людовик XIII обещает выполнить все просьбы умираю¬щего и покидает его. Проходя по галерее Пале-Кардиналь, который совсем скоро перейдет в его собственность, ко¬роль, с интересом разглядывает украшающие ее картины. Остановившись у одной из них, изображающей вакхана¬лию, он не сдерживает улыбки. Оставшись с докторами, Ришелье просит сказать, сколько ему еще осталось. Врачи отвечают уклончиво, и лишь один из них — месье Шико — осмеливается ска¬зать: «Монсеньор, думаю, что в течение 24 часов Вы либо умрете, либо встанете на ноги». «Хорошо сказано», — тихо произнес Ришелье и сосредоточился на чем-то своем. На следующий день король наносит еще один, послед¬ний, визит Ришелье. В течение часа они беседуют с глазу на глаз. Людовик XIII вышел из комнаты умирающего, чем-то очень взволнованный. Правда, кое-кто из свидете¬лей утверждал, что король был в веселом расположении духа. У постели кардинала собираются священники, один из которых причащает его. В ответ на традиционное в таких случаях обращение простить врагам своим Ришелье гово¬рит: «У меня не было других врагов, кроме врагов го¬сударства». Присутствующие удивлены четкими, ясными ответами умирающего. Когда с формальностями было по¬кончено, Ришелье сказал с полным спокойствием и уве¬ренностью в своей правоте: «Очень скоро я предстану перед моим Судией. От всего сердца попрошу его судить меня по той мерке — имел ли я иные намерения, кроме блага церкви и государства». Ранним утром 4 декабря Ришелье принимает последних посетителей — посланцев Анны Австрийской и Гастона Орлеанского, заверяющих кардинала в своих самых луч¬ших чувствах. Появившаяся вслед за ними герцогиня д'Эгийон со слезами на глазах торопливо стала рассказы¬вать, что накануне одной монахине-кармелитке было видение, что Его Высокопреосвященство будет спасен рукой Всевышнего. «Полноте, полноте, племянница, все это смешно, надобно верить только Евангелию». Некоторое время они проводят вдвоем. Где-то около полудня Ришелье просит племянницу оставить его одного. «Помните, — говорит он ей на прощание, — что я любил Вас больше всех на свете. Будет нехорошо, если я умру у Вас на глазах...» Место д'Эгийон занимает отец Леон, дающий умираю¬щему последнее отпущение грехов. «Предаюсь, Господи, в руки твои», — шепчет Ришелье, вздрагивает и зати¬хает. Отец Леон подносит к его рту зажженную свечу, но пламя остается неподвижным. Кардинал мертв. В тот же день король вызвал к себе Мазарини и объ¬явил, что назначает его главой Королевского совета. Бли¬жайшие соратники Ришелье — Шавиньи и Нуайе — остав¬лены на постах государственных секретарей. Губернаторам провинции и парламентам было отправлено уведомление, в котором говорилось: «Богу угодно было призвать к себе кардинала де Ришелье. Я принял решение сохранять и поддерживать все установления его министерства, продол¬жать все проекты, выработанные при его участии, как во внешних, так и во внутренних делах, не внося в них ни¬каких изменений. Я сохранил в моем Совете тех же лю¬дей, которые мне там уже служили, и призвал к себе на службу кардинала Мазарини, в способностях и верности которого я имел возможность убедиться...» История дает множество примеров крутых изменений, происходивших после смерти правителей, слишком долго державшихся у власти. Ришелье продолжал править и из своей могилы, устроенной в соответствии с его пожела¬нием в церкви Парижского университета. Не было ли это лучшим признанием правильности избранного им для Франции пути? Ответ на этот вопрос принадлежал исто¬рии.
Сообщение: 1988
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
11
Отправлено: 29.03.09 15:40. Заголовок: ЗАКЛЮЧЕНИЕ Смерть н..
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Смерть настигла Ришелье в тот самый момент, когда у него после многих лет напряженной работы наконец появилась надежда увидеть плоды своих усилий как во внутренней, так и во внешней политике. Приняв в 1624 году в управление «умирающую Францию» («La France mourante»), он оставлял Людовику XIII в 1642 году «Францию торжествующую» («La France triomphante»). Так, во всяком случае, представлялось министру-карди¬налу на смертном одре. Но он же лучше многих созна¬вал и незавершенность своего «великого замысла», опасе¬ние за судьбу которого мучило Ришелье в последние месяцы жизни. Каковы же итоги 18-летнего правления кардинала Ришелье? Они неоднозначны и противоречивы, как про¬тиворечива сама личность министра-кардинала. В основу своей политики Ришелье положил выполнение программы Генриха IV: укрепление государства, его цент¬рализация, обеспечение главенства светской власти над церковью и центра над провинциями, ликвидация аристо¬кратической оппозиции, противодействие испано-австрий¬ской гегемонии в Европе. Главный итог государственной деятельности Ришелье, безусловно, состоит в утверждении абсолютизма во Франции. Именно он сумел глубоко и радикально перестроить сословную монархию в монархию абсолютную. Именно он подорвал политическую мощь аристократической оппозиции центральной (королевской) власти, добился существенных успехов в преодолении регионального сепаратизма и сословных партикуляризмов, которым он противопоставил национальный и государст¬венный интерес. Дворянин до кончиков ногтей, герцог де Ришелье нанес смертельный удар по исключительным правам и привилегиям аристократии, подчинив ее, как и всех осталь¬ных подданных, государственным законам. В этом смысле Ришелье бессознательно готовил почву для будущего торжества третьего сословия. Князь римско-католической церкви, кардинал Ришелье решительно пресек непомерные претензии папского Рима на некую особую роль как во Франции, так и во всей Европе. Он ограничил даже экономические права церкви, в частности ее право на недвижимость. «Государство, — говорил Ришелье, — имеет реальные потребности, тогда как потребности церкви воображаемые и произвольные». Масштабность личности Ришелье проявлялась и в том, что он смог подняться над узкоидеологическими пред¬рассудками ради общенациональных интересов. Разгромив гугенотскую партию — это «государство в государстве», — Ришелье не пошел на поводу «святош» и никогда не пося¬гал на религиозные и гражданские права французских протестантов, не делая после падения Ларошели полити¬ческих различий между ними и католиками. И те и другие были для него прежде всего французами. Ришелье откло¬нил навязываемую ему идею создания религиозно одно¬родной Франции. Характерно, что во Франции «эпохи Ришелье», в отличие от большинства других католических государств тогдашней Европы, не полыхали костры инкви¬зиции, и в этом несомненная заслуга министра-кардинала, совершенно чуждого какого бы то ни было религиозного мракобесия и нетерпимости. Бесспорен вклад Ришелье в развитие французской культуры. «Эпоха Ришелье» — это время бурного интел¬лектуального кипения во всех областях, время утвержде¬ния классицизма и рационализма во французской куль¬туре и философии, подготовивших наступление «золотого века». С полным правом Ришелье мог бы претендовать на почетное звание одного из «отцов» французской нации. И все же история не дала однозначной оценки деятель¬ности Ришелье. Впрочем, возможна ли она применительно к любому государственному деятелю? Подавление легальной политической оппозиции, ликви¬дация сословных и провинциальных свобод во имя центра¬лизации и унификации мешали естественному развитию гражданского общества во Франции. Ришелье не допускал и мысли о возможности и тем более необходимости для всякой разумно устроенной власти уметь опираться не только на послушно-согласных, но и на инакомыслящих, хотя бы для большей устойчивости самой же власти. Апо¬логет государства, Ришелье попросту игнорировал граж¬данское общество, его специфические интересы, не ведая, что тем самым обрекал на непрочность и недолговечность и возводимое им здание абсолютистского государства, лишенное поддержки общества. Первый удар по этому зданию последовал всего через шесть лет после смерти Ришелье. Его нанесла Фронда. Великая французская революция разрушила это здание до основания. Таким об¬разом, ошибка Ришелье как политика состояла в том, что он основывал величие Франции только на государ¬ственной власти. Необходимость гармоничного развития и сосуществования государства и гражданского общества не была понята Ришелье, хотя, впрочем, не им одним... Во внешней политике и дипломатии Ришелье показал себя столь же крупным политическим деятелем, как и во внутренней администрации. Здесь он также сумел под-няться на уровень понимания национально-государствен¬ных и общеевропейских интересов, отвергнув навязыва¬емые ему идеологические императивы. Принадлежа к элите римско-католической церкви, кардинал Ришелье тем не менее поддержал дело Реформации в Германии и в Европе в целом, смело выступил против папского Рима, стоявшего за спиной испанских и австрийских Габсбур¬гов. По образному выражению посла Венецианской рес-публики в Париже, «Ришелье был ниспослан Провиде¬нием, дабы смирить гордыню Испанского дома и спасти рукою Франции Европу от угрожавшего ей рабства». Ришелье не дожил до победного для Франции и евро¬пейских протестантов окончания Тридцатилетней войны. Но как в Вестфальском (1648 г.), так и в Пиренейском (1659 г.) мирных договорах, установивших новую систе¬му международных отношений в Европе, есть немалый его вклад. История подтвердила правильность избран¬ной Ришелье для Франции внешнеполитической страте¬гии противодействия папско-габсбургской гегемонии в Европе. Ришелье был неутомимым поборником идей «евро¬пейского равновесия» и «естественных границ». В резуль¬тате Тридцатилетней войны обе эти идеи кардинала были реализованы. Угроза испано-австрийской и папской геге¬монии на континенте была устранена, в Европе впервые возникло равновесие, а Франция обрела наконец «естест-венные» границы: Пиренеи на юго-западе, морское побе¬режье на юге и северо-западе, частично левый берег Рейна на востоке. Прямым следствием войны и усилий кардинала Ришелье явилось приращение территории Фран¬ции за счет Эльзаса и Лотарингии, Артуа и Руссильона. Начиная с Пиренейского мира и вплоть до революцион¬ных войн, то есть почти 130 лет, территория Франции не подвергалась иностранным нашествиям, и в этом тоже немалая заслуга кардинала Ришелье. Как политик и руководитель французской дипломатии Ришелье всегда мыслил в общеевропейском масштабе, о чем свидетельствует сама «география» его дипломати¬ческой активности. В отличие от многих его современников и позд¬нейших западноевропейских политиков, кардинал ни¬когда не исключал из понятия «Европа» Россию, счи¬тая естественным и необходимым ее прямое участие в европейских делах. «Нужно стремиться поддерживать отношения как с ближними, так и с отдаленными госу¬дарствами», — любил повторять Ришелье. Размах его ди¬пломатической деятельности поражает, если учесть заня-тость министра-кардинала внутренними делами. По дан¬ным, приводимым Ф. Гизо, за время правления Ришелье им было подготовлено и заключено 74 договора, в том числе 4 — с Англией, 12 — с Голландией, 15 — с герман¬скими княжествами, 6 — со Швецией, 12 — с Савойей, 6 — с Венецианской республикой, 3 — с Империей, 2 — с Испанией, 3 — с папским Римом, 4 — с Лотарингией, 1 — с Граубюнденом (гризонами), 1 — с Португалией, 2 — с повстанцами Каталонии и Руссильона, 1 — с Россией, 2 — с Марокко. Не все преемники Ришелье здраво отнеслись к его заветам относительно «естественных границ» и «европей¬ского равновесия». «Король-солнце» Людовик XIV и импе¬ратор Наполеон I нарушили их, встав на путь экспансии и гегемонизма. Франция жестоко поплатилась за их аван¬тюризм хозяйственной разрухой, демографическим упад¬ком и даже иностранной оккупацией. Ришелье положил начало активной морской и коло¬ниальной политике Франции. Отныне французские ко¬рабли бороздили моря и океаны, достигая самых отда¬ленных уголков земного шара. Франция становилась великой европейской державой, в то время как ее экономика и финансы оставались в плачевном состоянии. Здесь Ришелье мало что су¬мел предпринять, при нем положение даже усугуби¬лось. Его финансовый проект «для мирного времени» не был реализован, поскольку сам министр не дожил до окончания войны. В этом отношении апологетам кардинала во фран-цузской историографии всегда было трудно найти убе¬дительные аргументы в его пользу. Факты неопровержимо свидетельствуют, что Ришелье оставил страну в состоянии хозяйственной разрухи, вызванной многими годами, если не десятилетиями, разорительных внутренних и внешних войн. Не подлежит сомнению, что экономика и финансы страны в значительной мере были принесены Ришелье в жертву его амбициозной внешней политике. И все же огромный вклад кардинала Ришелье в созда¬ние новой Франции не может быть убедительно оспорен. Безусловно, он принадлежит к числу наиболее крупных и ярких фигур во французской истории, с которых нача¬лась собственно национальная политика Франции.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 71
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме