Сообщение: 1641
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
9
Отправлено: 21.02.09 20:30. Заголовок: Маркиза де Рамбуйе и европейские литературные салоны XVII века
Маркиза де Рамбуйе
Катрин де Вивон (1588-1665) - дочь французского придворного и фрейлины-итальянки при дворе Екатерины Медичи. У нее были хорошие "стартовые возможности": мать Катрин была по тому времени весьма образованной женщиной, которая ничего не имела против образования дочери. Катрин знала итальянский, французский, испанский. В 1600 г. в возрасте 12 лет была выдана замуж. Муж, Шарль д'Анженн, маркиз де Рамбуйе, был старше на 11 лет. "Это был счастливый союз двух умных молодых людей с умом куда более активным, чем было принято при французском дворе". По воспоминаниям современников, Катрин была не только умна, но и дружелюбна, имела очень хорошую репутацию, ей посчастливилось жить рядом с любящим и понимающим мужем. Приехав в Париж, она пришла в ужас от грубых нравов французского общества и двора короля Генриха IV, а также грубости французского языка.
Появление салона маркизы, может быть, было результатом обстоятельств. Будучи особой деликатной, хрупкого здоровья, она не могла выносить длительных ритуалов королевского двора, свою роль сыграла немилость со стороны Ришелье по отношению к мужу Катрин. В 16 лет она покинула королевский дворец и поселилась в новом доме, который был построен недалеко от Лувра и приобрел известность как отель (особняк) Рамбуйе. Супруги решили устраивать в доме приемы в соответствии со своим вкусом и интересами. Маркиза де Рамбуйе первая открыла двери своего дома для общественности. Поэты, ученые, буржуа стали регулярно собираться для интеллектуальных бесед под руководством маркизы. Кроме того, что маркиза де Рамбуйе была важной светской персоной, она еще и подарила обществу 6 дочерей и 1 сына, совместив в себе женскую независимость и прелесть матери.
Отправлено: 18.04.10 22:11. Заголовок: Портрет Жюли д'Анженн в костюме Астреи.
Клод Деруэ Портрет Жюли д'Анженн в костюме Астреи. Около 1640 года. Музей изящных искусств Страсбурга.
Жюли д'Анженн, герцогиня де Монтозье (1607 - 1671) и ее супруг Шарль де Сен-Мор, герцог де Монтозье (1610-1690). Он был родом из Турени. Гугенот, но перешел в католичество в 1645 году, дабы обвенчаться с Жюли. Во время Фронды был безусловно верен королю. Король даровал ему герцогство в 1664 году и назначил воспитателем дофина в 1668. У герцога де Монтозье и Жюли д'Анженн был лишь один ребенок — Мари Жюли де Сент-Мор (1647 — 1695), в 1664 г. вышедшая замуж за Эмманюеля II, графа де Крюссоля, который в 1674 г. стал герцогом д'Юзесом и пэром; герцогиня оставила после своей смерти большие долги, и ее наследникам пришлось отдать кредиторам принадлежавший ей замок Рамбуйе вместе со всеми его угодьями.
Жюли-Мари де Сент-Мор де Монтозье, дочь Жюли д'Анженн и внучка маркизы де Рамбуйе.
В собрании герцога Омаля хранится принадлежащая Жюли и Шарлю книга - первый сборник Мольера с четырьмя пьесами. Кстати, там есть и "Смешные жеманницы". На обложке - их совместная монограмма. (J C)
Жюльетта Бенцони Шарль де Сент-Мор, герцог де Монтозье
Однажды холодным и хмурым январским днем 1631 года суровый Шарль де Сент-Мор, маркиз де Монтозье, которого скорее тащил на буксире, чем просто вел с собой его друг, разбитной и нарядный граф де Гиш, вошел в особняк, принадлежавший семье де Рамбуйе. Вошел и остановился потрясенный. Куда он на самом деле попал? То ли прямиком в рай, то ли в одно из тех очаровательных увеселительных мест, где сам дьявол охотнее всего расставляет свои ловушки.
Правду сказать, в подобных предположениях присутствовал здравый смысл. Двадцатилетнего солдата, воспитанного в строгих протестантских принципах, роскошь и элегантность знаменитого особняка могли не то что удивить, они вполне могли поразить его до глубины души. Впрочем, такое впечатление этот особняк производил не на него одного. Весь Париж только и говорил, что о нем. При дворе, да и во всем городе не было человека, который не мечтал бы туда попасть и увидеть своими глазами пресловутую «голубую комнату», о которой рассказывали настоящие чудеса.
Все началось двадцать лет назад, когда прекрасная маркиза де Рамбуйе, урожденная Катрин де Вивонн, и ее супруг решили устроить салон в большом красивом особняке на улице Сен-Тома-дю-Лувр, унаследованном ими от отца маркизы.
После всех ремонтов от старого жилища мало что осталось, а в нынешнем больше всего удивляли три новшества: во-первых, лестницу сместили из центра строения в сторону (это позволило открыть целую анфиладу гостиных); во-вторых, сделали множество застекленных наружных дверей, ведших на террасы и балконы; а третьим и главным чудом стала голубая спальня маркизы, где она и собиралась принимать своих «придворных». В те времена стены в апартаментах обычно были красными или темно-коричневыми. Здесь же и потолок был окрашен в ярко-голубой цвет. Стены затянули имитацией лазурно-золотой парчи в алых и белых разводах. Кругом висели великолепные живописные пейзажи и картины на религиозные сюжеты. Пол был покрыт роскошным турецким ковром. Посреди комнаты возвышалась изумительной красоты кровать, золототканые оборки постели и стеганые одеяла были сделаны из привезенных из Брюгге шелков и обшиты серебряным позументом. Балдахин из прозрачного газа, под которым, как правило, в весьма грациозной позе полулежала хозяйка дома, неизменно одетая в золотую парчу и кружева, поднимался почти до потолка.
У маркизы было хрупкое здоровье, именно поэтому она и решила принимать гостей, лежа в постели (тогда говорили – «в алькове»). Госпожа де Рамбуйе любила свет, любила жизнь, хорошее общество, элегантность и изысканность. Она ненавидела всякого рода вульгарность и грубость, которые так пышно расцвели в крутые времена славного короля Генриха IV. Таким образом она надеялась создать свой маленький мирок, нечто вроде башни из слоновой кости. Здесь собрались коллекции приятных ей вещей, способных к тому же привлекать в дом многочисленных друзей. Дом посещали представители самых благородных семейств, которых эта полуитальянка, родившаяся в Вечном Городе от брака посла Франции и римской принцессы Джулии Савелли, тщательно отбирала в высшем обществе. Конде, Конти, Бассомпьер, Лианкур, Сен-Люк, Шомберг, Сен-Жеран, Гемене – все они приобрели приятную привычку каждый вечер появляться у Катрин де Рамбуйе.
Но по мере того, как проходило время и подрастали дети (шесть дочерей и один сын), маркиза понемножку меняла привычки: теперь, кроме своих друзей-аристократов, она стала приглашать и лучшие умы эпохи. Она страстно любила литературу, признавала только прекрасный, чистый язык, и ничто в мире не раздражало ее так, как грубоватые выражения, которые – все с тех же веселых времен Генриха IV – вошли в обиход у самых что ни на есть шикарных и высокопоставленных дам. Именно тогда в особняк стали приходить Малерб, Ракан, брат и сестра Скюдери, одинаково уродливые, но в равной степени искрящиеся остроумием.
В очень скором времени знаменитая голубая комната наполнилась отзвуками сонетов и катренов, здесь стали происходить состязания в остроумии и концерты. Как никто, умевшая вести и оживлять беседу маркиза старалась погрузить своих друзей в галантную атмосферу, где все приветливы и любезны друг с другом и каждый способен блеснуть интеллектом. В конце концов о гостеприимстве Катрин де Рамбуйе, о ее редкостной щедрости и о роскоши, с какой она принимала друзей, стали ходить легенды.
И вот именно в этот несколько жеманный кружок избранных, самых изысканных и самых утонченных людей своего времени неожиданно попал Монтозье. Он явился прямо с поля битвы в Германии, еще не остывший от суровых радостей военной службы. Его появление оказалось полной неожиданностью для всех, а главное – для него самого.
Тем не менее он любезно поклонился хозяйке дома, все еще прекрасной, несмотря на уже миновавшее сорокалетие. Она представила его такому количеству элегантных людей, что у бедняги просто голова пошла кругом. Но еще больше она закружилась, когда он познакомился со старшей дочерью маркизы. Она царила в собственном окружении, состоявшем из лучших умов эпохи. Здесь, подобно дирижеру оркестра, верховодил самый усердный из ее поклонников – поэт Вуатюр.
Двадцатитрехлетняя Жюли д'Анженн была прекрасна… Конечно, не так прекрасна, как утверждали многочисленные льстецы, но все же, все же… Высокая, темноволосая, с большими глазами, отличным цветом лица, королевской осанкой и божественной поступью, она не была классически красива, но это вовсе не мешало ни самому Вуатюру, ни его собратьям по перу с редкостным упорством сравнивать ее поочередно со всеми богинями, со всеми музами, со всеми нимфами и со всеми цветами мироздания. Девушке непрерывно курили фимиам. Она привыкла к существованию в этом ароматном облаке. Монтозье застенчиво, как всякий влюбленный, захотел присоединить свой голос к этому античному хору. Он быстро сообразил, что не получит шанса быть услышанным, если не станет поступать точно так же, как все остальные: рифмовать, сочинять, прославлять в стихах и прозе прелести божественной Жюли и ее матушки.
В тот день, впрочем, самого большого успеха в хоре поклонников добился Венсан Вуатюр, заявивший, что ревнивые боги обратили прекрасную Жюли в бриллиант.
– Это камень несравненной красоты, но холодный, бесчувственный, упорный и властный, его не способна разрушить никакая сила. Он сопротивляется железу так же, как и огню!
– Сударь, – застенчиво уточнил Монтозье, – если вы поместите бриллиант в огонь, он сгорит…
– Вот в чем превосходство нашей богини, – вмиг нашелся поэт, которому не приходилось лезть за словом в карман. – Ничто не может поглотить ее, даже огонь небесный!
Раздались бурные аплодисменты, и Артенис, так называли в этом кругу мадам де Рамбуйе, протянула руку для поцелуя счастливому поэту. Жюли заявила, что в мире нет существа, способного сравниться с этим посланцем самого Аполлона, чем ясно дала понять Монтозье неуместность его вмешательства.
Несчастного, таким образом, грубо оттолкнули. Он вышел из особняка Рамбуйе разгневанным и обиженным.
– Вот тебе, пожалуйста. Эта женщина мне нравится. Она покорила меня с первого же взгляда. Но как только я решился что-то сказать насчет вздора, который несет этот Вуатюр, меня высекли, как мальчишку! – возмущался он, рассказывая о случившемся своему другу де Гишу. – Ноги моей больше не будет в этом доме! Никогда в жизни!
– Напрасно, старина, в твоих рассуждениях не хватает логики, – попытался урезонить его де Гиш. – Только что ты признался мне, что любишь эту девушку, и вот уже клянешься, что твоей ноги не будет в ее доме! Разберись, чего ты хочешь на самом деле. Если ты действительно мечтаешь о том, чтобы завоевать Жюли, тебе придется подчиниться законам, царящим при ее дворе. С самого раннего детства ее приучили к неумеренным дифирамбам. Ты даже не представляешь, какое невероятное количество рондо, сонетов, стихов всех видов и сортов ей посвящено. Она привыкла к фимиаму и без него, я думаю, не могла бы жить…
Монтозье, сделав выводы из сказанного, окунул перо в чернила и постарался внести свою лепту в стройный хор голосов, в унисон восхваляющих прекрасную Жюли. Это далось ему не без труда и не без страданий. Кроме стишков и букетов, которые Жюли встречала с олимпийским спокойствием, ему требовалось еще, как это было принято среди воздыхателей своей красавицы, усердно посещавших особняк Рамбуйе, совершить путешествие по Карте Нежности. Она появилась на свет благодаря лирическим фантазиям мадемуазель де Скюдери. Там были деревни под названием «Любезные записки» или «Прелестные стихи», озеро Привязанности. Путешественнику следовало отступить на позиции Покорности, чтобы потом на продолжительное время оккупировать (увы, не при помощи военной силы!) селение под названием «Бесконечная Предупредительность». Оттуда открывался прямой путь к «Любовным посланиям». Следовало избегать как озера Безразличия, так и моря Враждебности, кораблекрушение в котором могло стать роковым…
Вся эта изящная галиматья раздражала и возмущала Монтозье. Несколько раз наш протестант чувствовал, что вот-вот взорвется. Тогда он сбегал в армию (в 1638 году его назначили бригадным генералом) и там от всей души чертыхался, ругался, ворчал, злился, разносил всех в пух и прах, носился с места на место, рубил сплеча, орал во весь голос чудовищные проклятия, которые повергли бы в ужас его прекрасную Жюли. Благодаря всему этому в подобных кампаниях, особенно в Эльзасской, где король поручил ему командование корпусом, Монтозье быстро становился самим собой. Но именно тогда его снова начинал терзать на время забытый образ красавицы. Пресытившись криками и драками, бедный влюбленный принимался мечтать о ее огромных глазах, о дивной атмосфере ее дома… и тут же вспоминал о многочисленных лоботрясах, ежедневно осаждающих этот дом в то время, как он сам исполняет свой солдатский долг.
И тогда он вскакивал в седло, пулей несся в Париж, успевая по пути загнать не одну несчастную лошадь, и вваливался, еще пропахший порохом и разгоряченный битвой, но увенчанный лаврами и возлагающий на это все большие надежды, в особняк Рамбуйе. Жюли любезно спрашивала гостя, «чем это таким интересным он занимался все долгое время, пока его не было видно».
– Войной, мадам! – отвечал несчастный, ожидая в глубине души восхищенного «ах!», которого, впрочем, так никогда и не дождался.
Совсем напротив, Жюли морщила свой хорошенький носик и, обмахиваясь веером, замечала:
– Фу, сударь! Войной? Как это грубо! Когда я спрашиваю о чем-то интересном, я имею в виду ваши сочинения, ваши стихи, все эти благородные и изящные занятия, которые так возвышают дух. Вам следует позаботиться об этом как можно скорее!
И Монтозье заботился: он погружался в пучину элегий, продвигался вперед еще на несколько этапов пресловутой Карты, не особенно надеясь, правда, когда-либо достигнуть желанного берега Нежной Привязанности, куда ему так хотелось пристать. Ему приходилось выдерживать насмешки придворных поэтов своей красавицы. Он безропотно терпел сладкие речи, влюбленные взгляды и ужимки собственника, характерные для Венсана Вуатюра, которого он ненавидел от всей души. Ненавидел он и многих других чудаков, наводнявших особняк Рамбуйе, этих «оригинальных людей», общение с которыми, как ему казалось, доставляло маркизе и ее дочери особое, ни с чем не сравнимое удовольствие.
Например, экстравагантного Воклена де Ивето, которого можно было встретить в голубой комнате одетым то пастушком, то богом, сошедшим прямо с Олимпа… А порой – и сатиром. Он славился искренней страстью к мифологии… Или поэта Шаплена, богатого и нечистоплотного, постоянно плюющего в платок, больше похожий на пыльную тряпку. Зато от его напыщенных стихов дамы чувствовали себя на верху блаженства…
Впрочем, все посетители особняка вели самую, по их мнению, веселую в мире жизнь. Шарады сменялись концертами, театральные пьесы чтением вслух, беседы балами и поздними ужинами.
Конечно, время от времени Монтозье охватывало бешенство. Он опять возвращался в армию, творил там чудеса и… потом начиналось все сначала: меланхолия, сожаления, угрызения, тоска, властная необходимость поскорее увидеть «ее» снова, – и он ехал в Париж, чтобы стать там еще более покорным рабом, чем прежде.
Ради нее он даже пообещал отречься от протестантизма. Тогда не осталось бы никаких препятствий для женитьбы, на которую он давно претендовал. Но Жюли, как никто, умела ускользать из рук. Она обладала редким даром повергать бедного влюбленного в рай и ад поочередно. Она позволяла ухаживать за собой, вселяла надежду, шептала ласковые слова. Потом, когда чувствовала, что влюбленный полностью от нее зависит, пускала отравленную стрелу, от которой несчастный чувствовал себя полумертвым.
И все-таки Монтозье был очень упорным человеком. Если он чего-то хотел, то добивался. Он поклялся, что Жюли никогда не будет принадлежать ни одному мужчине, кроме него самого. Решив поставить для этого на карту все, он придумал гениальный подарок возлюбленной – такой подарок, какой и не снился ни одному идолу: восхитительный альбом, каждая страница которого была посвящена какому-нибудь цветку, а каждый цветок был посвящен несравненной мадемуазель д'Анженн. Что-то около шестидесяти мадригалов, исполненных наилучшим образом.
Естественно, осознавая пределы своего поэтического дара и понимая, что ему потребуется помощь, Монтозье сам сочинил шестнадцать стихотворений, а остальные распределил между «собратьями по перу», чтобы добиться совершенства, чтобы было не стыдно предоставить свое творение взгляду «божественной».
Но, разумеется, дело было не только в содержании, форма волновала влюбленного не меньше. Он заказал Никола Жарри, лучшему каллиграфу того времени, написание текстов на превосходной веленевой бумаге. Роберу доверил живописные изображения цветов. Отдельные листы были переплетены в один том Легасконом. Получился роскошный альбом, выполненный с искусством, которого, с точки зрения знатоков этого дела, никогда больше не удалось достичь.
Изданная таким чудесным образом «Гирлянда Жюли» была передана красавице через ее верную камеристку: та положила альбом хозяйке в постель, на одеяло, в день ее именин. Проснувшись, Жюли обнаружила этот выдающийся и блистающий роскошью дар. Он должен был открыть ей наконец, как велика и упорна страсть, на которую она вдохновила Монтозье. На страницах альбома, переплетенного в красный сафьян, Жюли нашла все цветочные аллегории, призванные доказать, что она – единственная женщина в мире, достойная того, чтобы выдержать сравнение с богиней.
Можно было надеться, что, увидев подобный шедевр, Жюли растрогается, прольет слезу, что ее сердце смягчится. В результате она наконец протянет щедрому дарителю руку, трепещущую, как и ее наконец взволновавшееся сердце. Но, увы, ничего такого не случилось! Конечно, Жюли выразила признательность, конечно, она похвалила альбом за его красоту, отметила изящество стихотворных аллегорий и изысканность переплета, но в общем приняла драгоценный подарок как нечто вполне естественное. Либо ты богиня, – следовательно, жертвы тебе положены, либо нет. Вовсе не следует немедленно падать в объятия верного поклонника, как бы исключительно хорош ни был подарок. Фи! Это получилось бы так пошло, так вульгарно!..
Бедняге Монтозье пришлось терпеть… еще долгих четыре года, прежде чем он смог увидеть на горизонте берега Страны Нежной Привязанности… Целый год из этих четырех смертельно-тоскливых лет он провел пленником в Германии, отчаявшись увидеть когда-нибудь свою Францию или свою красавицу, что, впрочем, для него было почти одно и то же.
Наконец наступил счастливый 1645 год, когда король, признательный Монтозье за заслуги, назначил его генерал-лейтенантом своих армий. По этому случаю маркиза де Рамбуйе решила побеседовать с дочерью.
– Жюли, – сказала она, – пора подумать о вашем замужестве. Вот уже Монтозье и генерал-лейтенант. Это высокое положение в обществе. Он богат, он влюблен в вас, если я правильно подсчитала, уже лет пятнадцать, и, на мой взгляд, он вам не противен…
– Действительно, матушка, я думаю, что не уроню своей чести, если признаюсь, что подобное постоянство кажется мне трогательным. Мне всегда приятно видеть у нас господина де Монтозье. Но в положении девушки на выданье есть свое очарование, от которого, честное слово, мне было бы очень трудно отказаться.
– Вот как? Значит, вам хочется остаться старой девой и высохнуть на корню, как наша дорогая Скюдери? Вам уже тридцать восемь лет, дочь моя. Для девушки это многовато. А для замужней женщины – совсем наоборот: сорок лет – период расцвета! Поверьте мне: хватит ждать, потому что чем больше лет пройдет, тем меньше у вас останется шансов найти себе мужа по вкусу. Да к тому же и Монтозье может надоесть…
Правду сказать, Жюли не верилось, чтобы она кому-нибудь могла надоесть, особенно Монтозье! Но она чувствовала, что в словах матери есть зерна истины. Кроме того, положение знатной дамы сулит много приятного. А все вокруг только и говорили о том, какое большое будущее ожидает «нашего дорогого Монтозье», как благоволит к нему Его Величество… Да ведь он на три года моложе ее самой…
Хорошенько подумав, оценив все «за» и «против», Жюли решилась и наконец вложила свою царственную руку в дрожащие руки своего обожателя. Он целовал эту руку снова и снова, прежде чем поверил, что его божество на самом деле отныне принадлежит ему. Пышную свадьбу отпраздновали в присутствии короля и всего двора. С этого дня мадам де Монтозье принялась строить свою карьеру замужней женщины, а ее супруг, успокоившись, смог целиком отдаться своей.
Став губернатором Сентонжа и Ангумуа, он во времена Фронды остался верным королю и Мазарини. Он активно участвовал в установлении мира на Юге. После того как его ранили при Монтансе, он вернулся вместе со всем двором в Париж. Подобные деяния заслуживали самой высокой оценки. Как бы в компенсацию, он был назначен в 1665 году губернатором Нормандии, в 1668-м обрел титул герцога и пэра Франции. В том же году он провел блистательную кампанию во Франш-Конте, и она стала его последним ратным подвигом. Сразу после нее король Людовик XIV сделал своего верного слугу воспитателем дофина. Все придворные рассыпались в поздравлениях, но… последовала чудовищная свара с маркизой де Монтеспан. Последняя страшно разгневалась, полагая, что высокий пост был предоставлен Монтозье в благодарность за то, что славный вояка… сам уложил в постель короля свою спесивую красавицу-жену. Маркиза отправилась к чете Монтозье и устроила там прилюдно безобразную сцену, вполне достойную быть увековеченной пером Мольера.
Несмотря на все это, отношения в семье, судя по воспоминаниям современников, были вполне удовлетворительными. Жюли была любезна, дипломатична, доброжелательна и чудесно умела скрывать свои антипатии. Ее муж – совсем наоборот. Он выражал свое мнение «с горячностью, граничившей с резкостью», и вовсе не беспокоился о том, какое впечатление на окружающих произведет его искренность. Он называл черное черным, а белое белым. К его прямоте довольно часто примешивалась почти что грубость. Он был не слишком умен, но зато умел, как никто иной, изрекать прописные истины.
Так, став воспитателем дофина, он завел обычай водить мальчика в жалкие крестьянские домишки.
– Посмотрите, монсиньор, – говорил он всякий раз, – вот в такой вот нищете живут отец, мать и дети. Они неустанно трудятся, чтобы оплатить золото, которым украшены ваши дворцы. Они умирают от голода, чтобы на вашем столе стояли роскошные яства…
Ясное дело, с подобным прямодушием он не мог не нажить себе врагов. Придворные пробовали предупредить короля о том, какого рода воспитанием занимается Монтозье, чему он учит наследника престола. Но в ответ на робкие намеки короля-Солнце (который сам немного побаивался этого резкого и неуступчивого человека с таким трудным характером) гувернер произносил такие пылкие и прочувствованные речи, что Его Величество предпочитал не связываться с этим упрямцем.
Как известно, у всякой медали есть своя оборотная сторона. Так и здесь: прекрасные стороны этого странного характера соседствовали с прямо противоположными, порождавшими самые разнообразные излишества. Можно сказать, не опасаясь ошибки, что герцог совершенно пренебрегал образованием принца, который так никогда и не осознал, что ученье – свет.
Жюли умерла в 1671 году. После ее кончины Монтозье стал еще более жестким, еще более неуживчивым. Он был одним из светочей партии придворных святош и нажил себе столько же врагов, сколько существовало в те времена великих писателей – таких, как Расин, Мольер или Буало. Тем не менее представление «Мизантропа», в герое которого многие узнавали его самого, заставило его задуматься. Вопреки всем ожиданиям персонаж ему понравился.
– А мне бы хотелось, – сказал он, – походить на Мизантропа…
Ни у кого не хватило мужества дать ему понять, что дело обстояло совсем наоборот. Ему бы следовало увидеть себя в Альцесте. Что же до его драгоценной Жюли, то, к счастью, она умерла вовремя и не успела задохнуться от гнева на премьере «Ученых женщин».
Шарль де Монтозье скончался в 1690 году. Его похоронили рядом с супругой в монастыре кармелиток на улице Святого Иакова, куда не доносились ни светские сплетни, которые так любила Жюли, ни гул сражений, всегда служивших настоящим отдыхом для поэта-солдата, ее мужа…
Франсуа Тимолеон, аббат де Шуази (1644—1724), вошел в историю не только как писатель, но и как человек весьма неординарного нрава. Он был младшим сыном канцлера, возглавлявшего секретариат герцога Гастона Орлеанского, брата короля, и внучки Мишеля де Лопиталя, знаменитого канцлера и мастера закулисной интриги. Как и многих младших отпрысков знатных семейств, родители прочили его в служители церкви, однако детство, проведенное в компании с Месье, младшим братом Людовика XIV, наложило свой отпечаток на личность будущего аббата. Месье очень любил переодеваться в женское платье и пристрастил к этому маскараду товарища своих детских игр Франсуа Тимолеона. Вот отрывок из его записок:
«Жизнь моя текла легко и приятно до тех пор, пока неожиданный, я бы даже сказал грубый поступок господина де Монтозье полностью не изменил ее течения.
Мотозье привез в Париж дофина послушать оперу; оставив мальчика в ложе собственной дочери, герцогини д'Юзес, он отправился в город наносить визиты: он не любил музыки. Я в это время сидел в ложе напротив, и мои бриллиантовые серьги сверкали на весь зал. Через полчаса после начала представления мадам д'Юзес заметила меня. Так как мадам очень любила меня, она захотела со мной пообщаться и отправила за мной Ла ***, состоявшего в свите дофина. Она велела Ла *** сказать мне, чтобы я пришел навестить ее; я не заставил герцогиню ждать и немедленно направился к ней в ложу; юный принц, коему в то время было, наверное, лет двенадцать, явил мне множество знаков своей нежной дружбы. На мне было белое платье, расшитое золотыми цветами и отделанное черным шелком и розовыми лентами, а украшениями служили мушки и бриллианты. Меня сочли очаровательной. Месье попросил меня побыть с ним и разделить легкую трапезу, которую принесли ему прямо в ложу; я был искренне тому рад.
Но радость была недолгой, ибо вскоре, завершив визиты, явился де Монтозье; мадам д'Юзес назвала ему мое имя, а потом спросила, как он меня находит в женском платье. Монтозье долго рассматривал меня, а потом сказал:
* Не могу не признать, мадам или мадемуазель (не знаю, как к вам следует обращаться), что вы действительно очень хороши. Но признайтесь честно, неужели вам не стыдно ходить в платье и изображать женщину, тогда как вам выпало счастье не родиться таковой? Подите прочь, сударь, пока господин дофин не сообразил, что шутка ваша дурно пахнет.
* Простите, сударь, — подал голос малолетний принц, — но я считаю, что эта дама прекрасна как ангел.
Не зайдя к себе в ложу, я в прескверном расположении духа покинул Оперу. Преисполнившись решимости снять с себя женскую одежду, ставшую причиной сделанного мне упрека, я быстро понял, что не смогу поступиться своими пристрастиями, а потому решил на три или четыре года уехать жить в провинцию. Там меня никто не знает, а значит, я смогу изображать из себя красавицу сколько мне будет угодно.»
Сообщение: 4962
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 19.06.10 18:41. Заголовок: Жорж Ленотр в своей ..
Жорж Ленотр в своей "Повседневной жизни Версаля при королях" пишет, что герцог де Монтозье жестоко избивал Великого Дофина, когда тот был ребёнком. Интересно, а было ли так на самом деле? Конечно, я понимаю, что воспитывали раньше строго, но всё же. Необходимо подтверждение слов, а его, увы, автор не приводит.
герцог де Монтозье жестоко избивал Великого Дофина, когда тот был ребёнком.
Я об этом не раз читала, он часто порол сына Людовика и был очень строгим воспитателем. Все же он был из гугенотов, а те в отношении дисциплины, простоты жизни, строгости нравов и сурового воспитания ничуть не уступали набожным католикам, а ещё превосходили их. Этот Монтозье к тому же был военным. Так что дофина растили по-спартански.
А подтверждение - жизнь короля и дофина была настолько публичной, что такие вещи, безусловно, становились очень широко известны. Насколько я знаю, всех королей пороли часто и много, считалось, что к их воспитанию нужен самый строгий подход.
Отправлено: 19.06.10 18:59. Заголовок: МАКСимка пишет: он ..
МАКСимка пишет:
цитата:
он вырос таким увольнем и безразличным к жизни
А Монтозье в этом и обвиняли. Забил мальчишку, да и папа родной тоже не дарил отпрыска теплом. Даже на фоне современных ему ханжей и ригористов Монтозье как-то выделялся в худшую сторону. Жюли с ним , верно, тоже было несладко.
Сообщение: 5070
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 15.08.10 18:50. Заголовок: Странно, но, по-види..
Странно, но, по-видимому, у нас нет на форуме информации о мадам де Сабле.
Мадлен де Сувре, одна из семи детей влиятельного придворного Жиля де Сувре, маркиза де Куртенво, воспитателя Людовика XIII и маршала Франции. Мадлен воспитывалась при дворе. В 15 лет она вышла замуж за Филиппа Эммануэля де Лаваль, маркиза де Сабле. Современники при дворе Людовика XIII замечали не только её красоту, но и ум, и способность оставаться со своими бывшими поклонниками в дружеских отношениях. За 25 лет брака она сумела напастись остроумием. Мадлен родила 9 детей (четыре из которых доживут до совершеннолетия), но ее муж скорее предпочитал других женщин, также он быстро прибрал к рукам не только всё своё богатство, но и значительную часть состояния жены. В Париже она регулярно посещает салон маркизы де Рамбуйе, но, чтобы сэкономить деньги ей пришлось проводить много времени в провинции.
Когда муж умер в 1640году, Сабле была вынуждена продать часть своего оставшегося имущества, чтобы обеспечить своих выживших детей. После этого она купила дом в Париже, недалеко от женского цистерцианского монастыря Пор-Рояль. Теперь она стала неотъемлемой частью салона мадам де Рамбуйе, где она подружилась с герцогиней де Лонгвиль и будущим герцогом де Ларошфуко. Там же она познакомилась и с Мадлен де Скюдери, которая введёт её в свой роман «Артамен, или Великий Кир» (1649-53) в качестве Парфении. Скюдери в этом романе рассказывает историю женщины, любимой за красоту, но от которой устал муж. Она научилась жить одна и в конце концов стала любимой.
Во время Фронды в 1648 по 1652 года Сабле держалась на стороне двора, но по-прежнему находилась в близких отношениях с фрондерами, лидером которых, например, Лонгвиль и Ларошфуко, она прекрасно знала. Многие годы Мадлен выступала в качестве посредника между двором и фрондерами. После окончания Фронды и изгнания ее лидеров, салон де Рамбуйе стал собираться реже. Мадлен де Сабле скоро создала свой салон, который вскоре стал --- наряду с салоном Скюдери --- самым популярным в Париже. В начале 1650-х, Сабле нашла некоторую общность во взглядах с теми, кто собирался в окрестностях Пор-Рояль. Эти люди назывались янсенистами.
В 1655 году Мадлен поселилась рядом со вторым пунктом, где собирались янсенисты - Пор-Рояль-дю-Шан, в пригороде Парижа. В течение следующих 6 лет ее салон собирался там (и на квартире в Париже), среди его членов были представители и нового поколения: маркиза де Севинье, графиня де Лафайет, и Блез Паскаль, все более чем 20 лет моложе, чем сама хозяйка. Они дискуссировали о человеческой природе и общественной морали, пытались понять сущность любви и дружбы. Частенько один человек предлагал какой-нибудь максим, и группа делала по этому поводу некоторые замечания и предложения, чтобы довести мысль до логического конца.
В 1659, Ларошфуко вернулся в Париж и стал активным участником салона, а герцогиня де Лонгвиль частым гостем. Кардинал Мазарини писал, что бывшие фрондеры переселились в салон Сабле и необходимо за ними наблюдать.
В 1661 году салон в Пор-Рояль-дю-Шан внезапно прекратил своё существование. Монахиням было приказано подписать заявление, осуждающее верования епископа Янсения, большинство отказались, и монастырь был закрыт. Позже, и монастырь в Париже также был закрыт. Эти годы Мадлен де Сабле жила в пригороде Парижа, снова стала посредником --- призвала монахинь пойти на компромисс с властью. В 1669 году противоборствующие стороны наконец достигли соглашения.
В начале 1660-х годов члены салона продолжали встречаться, позже они будут продолжать обсуждать и писать свои максимы в письме. Наиболее умелые максимы опубликовал Ларошфуко, и Сабле опубликовала к ним свою рецензию. Мы не знаем, когда Сабле прекратила работать над собственными максимами, но в год ее смерти они будут опубликованы, как "Максимы маркизы де Сабле".
Когда Порт-Рояль снова был открыт, 70-летняя больная Сабле, перебралась жить в монастырь в Париже, где она пробудет до своей смерти. В течение нескольких последующих лет она снова собирала салон, и до конца жизни поддерживала герцогиню де Лонгвиль в её заступничестве за монахинь Пор-Рояля.
Сообщение: 5119
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 19.08.10 13:20. Заголовок: Письмо Блеза Паскаля..
Письмо Блеза Паскаля маркизе де Сабле.
Декабрь, 1660 года.
"Хотя я чувствую себя очень неловко, но больше не могу откладывать выражение вам тысячи благодарностей за то, что познакомили меня с месье де Миньетом; несомненно, Мадам, я в долгу перед Вами; и, так как я уже высоко ценил его по тем вещам, которые поведала мне моя сестра, я не могу передать, сколько радости получил, увидев его благорасположение по отношению ко мне. Необходимо прочесть его письма, чтобы понять, какие у него суждения и ум; и хотя я не в состоянии понять глубину вопросов, которые он затрагивает в своей книге, я поведаю вам, тем не менее, Мадам, что я многому научился, благодаря манере, в которой он, с помощью нескольких слов, согласовывает нематериальность души с изменениями её функций и приходом в крайнее расстройство сознания. Я с крайним нетерпением жду чести побеседовать об этом с вами".
Сообщение: 5138
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 20.08.10 12:39. Заголовок: информации и мадам ..
цитата:
информации и мадам де Сабле.
Немного добавлю ещё про мадам де Сабле.
цитата:
Мадлен воспитывалась при дворе.
Хорошо знала испанскую литературу. В 1610 году Мадлен стала фрейлиной Марии Медичи.
цитата:
Мадлен родила 9 детей (четыре из которых доживут до совершеннолетия)
Так, четыре ребёнка Сабле - Урбан, маркиз де Буа-Дофин; Анри, епископ Ля-Рошели; Ги, военный; Мари, монахиня.
цитата:
Когда муж умер в 1640году, Сабле была вынуждена продать часть своего оставшегося имущества, чтобы обеспечить своих выживших детей.
Всё было ещё печальнее. После смерти мужа в 1640-м году, против старшего сына Урбана был возбужден процесс, а в 1646-м в битве за Дюнкерк погиб сын Ги.
Отправлено: 09.09.10 00:34. Заголовок: Клод Дюлон о мадам Рамбуйе
"Мебель до XVIII века была достаточно простой и малоразнообразной:столы, сундуки, шкафы; у более состоятельных людей кабинеты (*изначально кабинетом называли ларец или шкафчик с множеством маленьких выдвижных ящичков) с многочисленными ящичками, инкрустированными ценными породами дерева или слоновой костью. Для сидения служили обычные и складные стулья; у кресел, которые только начинали входить в обиход, были пока ещё только прямые и высокие спинки, но мягкие, как и сидения. Как о том свидетельствовали гравюры, эта мебель создавала впечатление суровой геометричности. Мадам де Рамбуйе сумела оживить и сделать радостным этот декор. Некоторые из её изысков настолько нам привычны, что забываешь, что кому-то надо было их придумать. Это она придумала ставить на мебель безделушки и вазы и корзинки с цветами; их ей беспрестанно меняли, и они "создавали весну в её комнате". Эти слова одного современника достаточно точно передают то потрясение, которое испытывали немногие счастливцы, попавшие в такую необычную обстановку; они, впрочем, не умели достаточно адекватно описать её, настолько она им казалась новой. Мадам де Рамбуйе любила природу; и поскольку она не могла пользоваться её щедротами, ей недостаточно было смотреть через окно и созерцать луг, который она оставила в своём саду, пользуясь оригинальной роскошью косить траву в центре Парижа: она хотела, чтобы весна царила во всём её жилище. На стенах её дома не было больше ни мрачной обшивки, ни сафьяновой обивки. Стены её дома украшали гобелены, чьи живые краски соответствовали букетам: зелёная, золотая, красная, а для спальни хозяйки дома - лазурно-голубая (отсюда название "Голубая комната"). Полотна известных мастеров и портреты близких друзей выступали на этом ярком фоне, но не висели очень плотно друг к другу, как тогда обычно было принято. Безошибочный инстинкт ценительницы диктовал выбор и гармонию предметов: венецианские вазы, китайский фарфор, античный мрамор, ювелирные изделия - всё это очень искусно отражалось в зеркалах (новшество) и освещалось хрустальными люстрами (ещё одно новшество), грани которых смягчали и множили пламя свечей."
"Забудем последующую судьбу слова жеманность (preciosite). Исторически речь идёт только о перевоплощении феминистского движения. Жеманницы в период после Фронды почувствовали потребность и вменили себе в обязанность реагировать на нынешнее положение вещей и состояние умов, которые угрожали хрупким завоеваниям их предшественниц. И может быть, именно потому, что женщины в целом обрели смелость, и прециозницы, в частности, рекрутировались из самых различных социальных слоёв, более уязвимых и одновременно более активных, чем высшая аристократия типа мадам де Рамбуйе, -поэтому их реакция и выразилась с беспрецедентной силой. Главное, во что целились прециозницы, - это социальное и сексуальное рабство женщины: "Выходят замуж, чтобы ненавидеть, поэтому истинный влюблённый не должен говорить о браке, потому что быть влюблённым это значит хотеть, чтобы тебя любили, а хотеть быть мужем-значит хотеть, чтобы тебя ненавидели"(мадемуазель де Скюдери). Или ещё: "Я была невинной жертвой, принесённой на алтарь неизвестных мотивов и таинственных интересов семьи; меня принесли в жертву, как рабыню, связанную и с заткнутым ртом...Меня хоронят или скорее погребают живой в постели сына Эвандра",-пишет аббат де Пюр в« Жеманнице»(La preciese). Что касается материнства, этой "любовной водянки", жеманницы, чтобы избежать её, предложили официально расторгать брак при рождении первого ребёнка, которого(по их мнению) можно оставлять на попечении отца, долженствующего за это выплачивать матери определённую сумму денег. А почему бы нет, скажите на милость, если большинство мужчин женятся только для того, чтобы обеспечить продолжение рода, и забыв, что женщины, давая жизнь своим детям, часто рисуют потерять собственную?" Отрывки из главы 12 «От беседы к творчеству». Автор - небезызвестная Клод Дюлон «История женщин на Западе:» в 5-ти томах. Том 3: Парадоксы эпохи Возрождения и Просвещения (перевод с английского и примечания Кривушин И.В., Кривушина Е.С.). Санкт-Петербург: Алетейя, 2008.
Отправлено: 09.09.10 12:40. Заголовок: Ёшика пишет: права ..
Оффтоп: Ёшика пишет:
цитата:
права на перевод с перевода оказались дешевле, чем права на перевод с оригинала???
Да нет, это издание впервые осуществлено Harvard University Press. Редакторы тома Натали Земон Дэвис - профессор истории Принстонского Университета и Арлетта Фарж из Национального центра научных исследований (Франция). Среди авторов как французские учёные, так и специалисты из США. Видимо, изначально книга из серии «Гендерные исследования» была написана именно на английском. Дюлон, как я и указала, автор лишь одной главы.
Отправлено: 20.09.10 17:10. Заголовок: Помимо салонов Рамбу..
Помимо салонов Рамбуйе и Сабле, были хорошо известны и другие. Например, в середине XVII века блистал салон мадам дю Плесси-Генего. Изабель де Шуазёль-Прален была дочерью маршала (с 1619 года) Шарля Шуазёля, маркиза де Пралена (1563 - 1626). Её старший брат Роже был убит в битве при Ла Марфе, сражаясь на стороне короля. Точная дата ее рождения неизвестна, считается, что она появилась на свет где-то в 1610 году. Она вышла замуж 23 февраля 1642 года за Анри дю Плесси- Генего (1609(10) -1676), государственного секретаря с 1643 года, хранителя печати с 1657 года. В браке родилось семеро детей, трое из которых воспитывались в Малых школах Пор- Рояля. По-видимому, брак был вполне удачным, супруги были набожны, образованны, любили искусство, отличались изысканным вкусом, любезностью и доброжелательностью. Друзьями Изабель были мадам де Севинье, мадемуазель Скюдери, граф де Шавиньи, Паскаль, герцог Ла Рошфуко, мадам ле Лафайетт, Фуке, семья Арно ; она была покровительницей Буало и Расина. Ей восхищался поэт Тристан Л’Эрмит. Вот что писала про неё мадам де Моттвиль в своих Мемуарах:"Эта дама - дочь покойного маршала Пралена. Её происхождение одарило ее множеством знатных родственников, а ее достоинства- множеством друзей... Она принимала уйму гостей, и в правительстве почти не таилось секретов для неё. Она легко поддавалась и сильной ненависти, и сильной привязанности..." Иезуит отец Рене Рапен (1621 - 1687) отмечал в своих мемуарах, что она примкнула к янсенистам вследствие своего фрондёрского духа и отвращения к Мазарини. Мадам Генего не пользовалась симпатией у Анны Австрийской, поэтому редко появлялась при дворе, хотя её муж был видным правительственным чиновником. Она увлекалась живописью, брала уроки у Николя Луара (1624 - 1679). Её прециозное прозвище было Амалтея( нимфа, дочь критского царя, вскормившая Зевса козьим молоком в пещере горы Ида, куда младенца спрятала мать Рея от кровожадного отца Кроноса; позже Амалтея была превращена в звезду Капеллу в созвездии Возничего. Согласно иной версии, Амалтея - божественная коза, молоком которой питался будущий громовержец; ее рог Зевс сделал «рогом изобилия» - неизменным атрибутом всех благодетельных божеств, в основном же - богини мира Эйрене и бога богатства - Плутоса). Под ним она и выведена в романе мадемуазель дю Скюдери "Клелия". Её салон был знаменит в Париже. Он располагался в особняке де Невер, который семья её мужа купила у принцессы Марии де Гонзаго в 1641 году. Сейчас на этом месте в Париже расположен Монетный двор в здании постройки XVIII века. Скончалась она 9 августа 1677 года. Вот портрет её супруга. В 1645 году её муж приобрёл замок Френ. Первый замок на этом месте был построен ещё в XII веке. В царствование Генриха IV замок был перестроен. Муж Изабель привлёк Франсуа Мансара к постройке часовни замка и его общей переделке. В этом замке не раз бывала мадам де Севинье, навещая подругу. Кстати, мадам де Севинье считала, что она была очень умна. Здесь скрывался Робер Арно д' Андийи во время гонений на янсенистов. Будучи другом Фуке, Анри дю Плесси-Генего впал в немилость после опалы сюринтенданта и остаток жизни доживал именно здесь.<\/u><\/a>
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 71
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме