|
| |
Сообщение: 890
Настроение: радостное
Зарегистрирован: 18.03.09
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
9
|
|
Отправлено: 08.03.10 16:48. Заголовок: 31 июля 1683 года ум..
31 июля 1683 года умирает королева Мария-Терезия, и Людовик XIV женится на своей фаворитке - Франсуазе д'Обиньи, вошедшей в историю под именем маркизы де Ментенон. Их венчание официально считалось тайной, так что на церемониях госпожа вынуждена была держаться просто как одна из придворных дам, но во всем остальном она была полноправной супругой короля Франции, и кто хотел чего-нибудь добиться от него, должен был заручиться поддержкой маркизы. Красивая и умная, мадам Франсуаза была не только спокойной и начитанной, но ещё и очень серьезной особой: "Женщины нашего времени для меня непереносимы, их одежда нескромна, их табак, их вино, их грубость, их леность..." Исцеляя свет, она создает институт для 250 благородных девиц из небогатых, значит, не слишком испорченных, семей под названием Сен-Сир и становится его директрисой. С шести утра до позднего вечера она преподает девочкам историю и литературу, орфографию, читает им как будущим мамам курс по воспитанию детей, ест вместе с ними и ставит домашние спектакли, на которые с удовольствием ходит Людовик. Любимый драматург этого театра – королевский историограф Расин, но вот беда: все былые пьесы за год переиграли, а новых он уже лет десять не пишет, потому что в его нынешнем звании это неприлично. Неизвестно, каких усилий стоило госпоже де Ментенон заставить классика тряхнуть стариной, но она попросила о библейской драме, и он выбрал Есфирь. Быть и может, и тебе известна участь злая, Постигшая Астинь, чье место заняла я, Когда во гневе царь, не обуздав свой пыл, И ложа и венца ослушницу лишил. Но долго образом жены ещё пленённый, Не мог забыть Астинь властитель непреклонный. Пришлось искать везде, вплоть до границ пустынь, Ту, что в глазах царя затмила бы Астинь. На третьем году своего правления, прочно утвердившись на троне, персидский царь Артаксеркс Долгорукий устроил на шесть месяцев пир, куда были созваны подданные всех 127 провинций империи – от Эфиопии до Индии. Под конец этого грандиозного гуляния владыке вздумалось показать народам и князьям свою красавицу-царицу. И позвал ее, но Астинь сама в это время принимала дам и отказалась пойти на мужскую половину. Совет мудрых решил, что эдак все жены, глядя на первую, начнут также бесчестить мужей, а потому Астинь надо из дворца удалить, взамен набрать гарем и выбрать в нем самую лучшую, другую. Как передать тебе уловки и коварство Соперниц молодых, оспаривавших царство? У каждой происки, поддержка целой свиты, Одна бахвалилась семьею родовитой, Другая, облачась в затейливый наряд, Прикрасами пленить старалась царский взгляд. Я ж, хитростям чужда и красоте поддельной, Молилась Небесам со скорбью беспредельной. Но вот велели мне явиться во дворец. Пред Артаксеркса я предстала, наконец. Франсуаза была воспитательницей незаконнорожденных детей Людовика от его прежней фаворитки, госпожи Монтеспан. Два года она честно отвергала все ухаживания, но, увидев настоящую любовь, под конец, сдалась, и в 1678 году мадам де Монтеспан отправилась в отставку. Он на меня смотрел, ни слова не роняя, И Небо, в сторону мою весы склоняя, Должно быть, в этот миг содействовало мне. Вдруг тоном ласковым он молвил в тишине, Украсив мне чело своим венцом тяжелым: «Царицей будь, владей со мной моим престолом!» Жан потерял родителей трехлетним ребенком, и его воспитал знаменитый монастырь Пор-Рояль, где подвизалась его тетя Текла. Чудо исцеления Маргариты Перье, гонения иезуитов на янсенистов, гениальные «Письма к провинциалу» - всё это происходило на глазах Расина, а друзья Паскаля, отшельники Николь и Арно, были его наставниками. По окончании школы они советовали ему ступить на духовную стезю и, по крайней мере, держаться подальше от театров и актрис. Но он уже обнаружил поэтический дар, появились первые оды, пьесы, признание. «Мне слали письмо за письмом, анафему за анафемой». Отношения с обителью становились все более напряженными и однажды дошли до открытой вражды: «Удовольствуйтесь тем, чтобы раздавать чины на том свете, - отвечал Расин на призыв Николя к литераторам помнить об ответственности за души людей, - не занимайтесь воздаяниями на этом». Послание Жана вызвало большой резонанс и возмущенные ответы из лагеря янсенистов. Он написал второе, еще более резкое письмо, и Буало еле его удержал: «Зачем же ты выступаешь, против честнейших людей в мире, к тому же подвергающихся жестоким нападкам сверху». По счастью, слова друга подействовали, и, несмотря на то, что парижский архиепископ обещал ему за вторую публикацию выгодную синекуру, Расин промолчал. «Вот ещё одна трагедия. Федра ни вполне преступна, ни вполне невиновна. Судьба и гнев богов возбудили в ней преступную страсть, которая ужасает, прежде всего ее самое. Она прилагает все усилия, чтобы превозмочь эту страсть. Она предпочитает умереть, нежели открыть свою тайну. Быть может, это примирит с театром многих прославленных своим благочестием и твердостью своих убеждений особ, осуждающих в наши дни трагедию.» Жан Расин, предисловие к «Федре» Намного раньше, чем Флобер о Бовари, Расин мог бы сказать: «Федра – это я» и в то же время он, а не Толстой, мог первым вынести в эпиграф «Мне отмщение, Аз воздам»: здесь Жан и осуждал сам себя, и искал выход, и милость к падшим призывал. Исполнительница главной роли наотрез отказывалась произносить на Версальской сцене: «Нет, я не так бесчестна, как те искусницы, что ловко скрыв, свой грех, глядят с невинностью бестрепетной на всех», но автор был мужественен и неумолим; и Людовик вынужден был терпеть непроизвольные развороты голов к своей ложе. Он, надо отдать должное, был достаточно смел и мудр, чтобы понять, что пьеса его защищает; учит предоставлять человеческие слабости суду Божию и даже подсказывает естественный выход. Так что, может быть, и благодаря Расину, король принял решение не менее трудное, чем в свое время Артаксеркс. И что удивительно, его поддержали самые строгие стражи морали – янсенисты, которых боялись и ненавидели все французы с беспокойной совестью. «Этот брак унизителен лишь в глазах слабых, которые смотрят как на унижение на брак с женщиной старше себя и намного ниже себя рангом; на самом деле король совершил деяние, угодное Господу, если он смотрел на этот союз как на средство от своей слабости, которое помешает ему совершать предосудительные поступки. Этот брак его связывает любовью с женщиной, добродетель и ум которой он уважает и в беседах с которой он находит невинные удовольствия, которые дают ему возможность отдохнуть от великих дел. Дай Бог, чтобы его духовники никогда не давали бы ему худшие советы.» Антуан Арно Пытаясь изо всех сил примирить друга с его воспитателями, Буало отнес «Федру» «великому профессору». Отшельник изучил текст, назвал героиню «христианкой, которую не осенила благодать» и великодушно согласился принять автора: «Друзья пришли на следующий день, - вспоминает сын Расина, - и хотя зал был полон народу, виновный смиренно пал в ноги господину Арно. Тот в свою очередь тоже преклонил колена, и они обнялись». По всей вероятности, для Жана это был самый приятный эпизод в его новой трагедии, поскольку ее постановка с оглушительным треском провалилась. Эта была не совсем театральная интрига. Несколько аристократов, ненавидевших этого полу-янсениста и буржуазного выскочку Расина, заказали тот же сюжет конкурирующей труппе. Само по себе, это соревнование было ещё вполне, по тем временам, допустимо, но богатые злопыхатели накупили кучу билетов на обе премьеры (которые прошли с разницей в два дня) и посадили клакёров. Слабенький спектакль они встретили бурной овацией, а гениальную «Федру» – свистом. Скоро все, конечно, стало на свои места, но Расин был совершенно убит унижением. Он решил, что ни одна сцена больше не получит от него ни строчки, и точно, остался бы без гроша, если б Людовик не вызвал их вдвоем с Буало и не сказал: «Вот что, бросайте писать романы, я даю вам звание дворянина при особе короля и задание воспевать мои подвиги». С небес, где мне дано близ Бога обитать, Я нисхожу сюда, в чертог твой, Благодать, Здесь для невинности, моей подруги вечной, Сооружен приют, надежный и беспечный. Король, чьи подвиги по всей земле гремят, Мне поручил беречь бесценный этот клад. О Господи, простри над ним все ту же длань, Что для него не раз выигрывала брань, Когда враждой к нему пылавшие народы Багрили рейнские своею кровью воды. Вы, чистых радостей обретшие обитель, Героя пригласить на час дерзните к вам – Покой не грех вкусить и царственным сердцам, Представьте перед ним историю Есфири И веры истинной победу в древнем мире. Пролог «Есфири» написан от лица Благочестия, чья аллегорическая фигура украшала обратную сторону памятной медали Сен-Сира. А лицевую часть занимал сам король: «Не забудьте упомянуть в анналах моего царствования, - говорил он историкам, - пансион госпожи де Ментенон». И Расин честно старался. Он прочитал все ученые токования Библии, какие только можно было найти в Пор-Рояле, а в библиотеке короля счел возможным, как он пишет, познакомиться с трудами Геродота, Ксенофонта и Квинта-Курция, хорошо знавших обычаи и дела Персии, дабы лучше обрисовать Артаксеркса. Но самым сложным было соответствовать высочайшему Материалу, за который он впервые брался. После скандала с «Федрой» он сжег наброски двух следующих трагедий, женился на очаровательной сироте, воспитанной, как и он, в янсенизме: Катрин не прочла ни одной его пьесы, и уж конечно, не видела их на сцене, зато она нарожала ему кучу ребятишек, став великолепной матерью и любимой женой. За десять лет «тишины» Расин серьезно подготовился к «Есфири» и всё же «Федру» он чувствовал ещё гораздо лучше. Во мне сошлись на битву двое. О Боже, где найду покой? Один велит мне быть с Тобой, Всем сердцем возлюбить благое, Другой же, верх берущий в бое, Велит закон отринуть Твой. Один свободный, чуждый тлена, К высотам горним устремлён, Но тщетно призывает он Презреть желанья плоти бренной; Его не слышу: неизменно Другим к земле я пригнетён. Так длится распря их глухая, И нет мне мира! Тяжело На дух мой бремя налегло – И, лишь добро творить желая, Любя его, творю всегда я Лишь ненавистное мне зло. Когда Расин впервые прочитал эти стихи, король сказал своей госпоже: «Сударыня, я прекрасно знаю обоих…» Они с Жаном были ровесниками, провели одинаково бурную молодость, потом долго возвращались к Богу и сейчас оба пытались укрепиться на пути благочестия, каждый в кругу своей семьи. Расин любил своего августейшего патрона от всей души. И Людовик был столь милостив, что даже оставлял его на ночь в своей опочивальне для литературных бесед. Жан так проникновенно читал с листа, что в конце иной трагедии слушатели пугались, бывало, как бы он и впрямь не покончил с собой. 15 лет поэт-летописец сопровождал короля во всех его битвах за Нидерланды и Люксембург (а часть из них выпала как раз на пору «Есфири»), но нельзя сказать, чтобы сражение было его стихией. В основном они с Буало забавляли военных своей неловкостью, неумением как следует держаться в седле и отсутствием отваги. Провинциальным, незнатным французам это прощалось; храбрость и доблесть считались привилегией вельмож. Единственное, на что Людовик не хотел закрывать глаза, это дружба с Пор-Роялем. Он запретил «дворянам при своей особе» заступаться за Николя и Арно и вообще терпел янсенизм только из-за жены – Франсуаза была абсолютно убеждена в том, что «гугенотов следует завоевывать добротой». «Есфирь» была прекрасным шансом напомнить самодержцу о несправедливости религиозных гонений, и Расин не мог его упустить. Мардохей: Рыдания, Есфирь, подругам предоставь! Все на тебя глядят с надеждой и тревогой: Нам надобно помочь, а времени немного: Часы бегут, и день тот недалёк, когда Израильский народ погибнет без следа. Полна святым огнем пророческого рвенья, Пойди, открой царю свое происхожденье. Есфирь: Увы, не знаешь ты, насколько строг закон, Которым вход к царю всем смертным воспрещен. И каждый, кто ему без зова предстает, На плаху голову отважную кладет. Мардохей: Как! Заговор грозит погибелью отчизне, А ты лишь о своей печешься жизни! И перед смертным там, где Бог воззвал, дрожишь! Да разве ты сама себе принадлежишь, А не Израилю, чья кровь в тебе и сила? Не Богу, от Кого престол ты получила? Буало заклинал Жана сначала не позориться, потом – не рисковать. И действительно, хоть не сразу, но «добрые люди» обратили-таки внимание Людовика на «нужные места» в «Есфири», а потом в руки ему попала записка Расина «О народной нищете», в которой летописец обрисовал госпоже Франсуазе печальную участь страны, истощенной ненужными войнами. Титулы и жалование ему сохранили, но не желали больше видеть. «Когда в «Есфири» я вложил в уста хора слова: «Царь, сражайся с клеветою!», я никак не думал, что однажды сам паду жертвой клеветы. Я знаю, что, по мнению короля, всякий янсенист заговорщик и еретик. Благоволите же вспомнить, сударыня, сколько раз Вы говорили, что самое больше мое достоинство – ребяческая покорность всему, во что верует и что предписывает Церковь. Я, безусловно, был совершенно чистосердечен. И если уж такого преданного королю человека, как я, считать заговорщиком, то кто же тогда не заговорщик? »Расин – маркизе де Ментенон Есфирь сказала: «если погибнуть погибну», попросила столичных иудеев поститься три дня, сама ничего не ела и молилась, а потом пошла к царю. Ослабев, она стала еще прекрасней, и Артаксеркс, метнувший, было гневный взор, умилился, «и изменил Бог дух царя на кротость». Она рассказала мужу о своем происхождении, о том, как был оклеветан ее бедный народ македонянами, и Израиль был спасен. Властелин Персии позволил иудеям защищаться, отменил свой прежний указ, запрещавший строительство в Иерусалиме, и даже позволил большой группе священников и левитов вернуться на родину, чтобы восстановить службу в Храме. О Господи, сколь мудр и неисповедим Положенный Тобой путь замыслам Твоим! Благословен вовек Господь наш Саваоф! Да славятся Его творенья Из поленья в поколенье И до скончания веков! Домашняя премьера «Есфири» состоялась 26 января 1689 года. «Правду сказать, - пишет Расин, - я совсем не думал, что эта вещь может приобрести ту широкую известность, какую она получила. Но великие истины Писания и возвышенная манера, в которой они там изложены, легко поражают людей, даже когда предстают перед их глазами в весьма несовершенном виде; к тому же юные девицы декламировали и пели это произведение с таким изяществом и скромностью, что оказалось невозможным оставить это тайной их учреждения. Король был так растроган зрелищем, что не смог отказать важнейшим вельможам в посещении спектакля, с удовольствием видя по их удовольствию, что благочестивыми вещами можно развлечься так же хорошо, как и мирскими забавами». Мест в Сен-Сире было мало, и приглашение воспринималось как огромная честь, тем более что Их Величество лично стояли у входа в зал и принимали гостей. Нашлись, разумеется, дамы, которые сказали, что Есфирь была помоложе и не такая ханжа, но маркиза была счастлива, и тридцать лет, до самой смерти, ставила этот чудесный спектакль со своими «цыплятами». И честно пыталась спасти Расина, как пишет его сын: «Я причина ваших несчастий и почитаю себя обязанной исправить содеянное. – Нет, нет, – отвечал он, - для меня солнце не засияет уже никогда. – Вы сомневаетесь в моем сочувствии или в моем могуществе? – Сударыня, я знаю, что вы весьма добры ко мне, но у меня есть тетка, которая любит меня иной любовью. Эта святая дева всякий день молит Господа ниспослать мне для вразумления невзгоды и унижения, и ее могущество больше вашего». «Завещаю, чтобы после смерти тело мое перенесли в Пор-Рояль. Я смиренно молю госпожу настоятельницу и монахинь оказать мне эту честь, хотя и вовсе недостоин ее, ибо вел жизнь предосудительную, употребив во зло блестящее воспитание, которое некогда получил в этом монастыре. Но чем сильнее оскорблял я Господа, тем больше нуждаюсь ныне в заступничестве святой общины перед Его лицом.» Жан Расин С сайта Неофит.ру
|