Сообщение: 5211
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 13.09.10 18:25. Заголовок: Роже де Бюсси-Рабютен
В связи с тем, что совсем недавно "Ладомир" издали сочинения Бюсси-Рабютена, то предлагаю открыть тему о писателе-сатирике.
"Разлука для любви — что ветер для огня: слабую она гасит, а большую раздувает" - Бюсси-Рабютен.
Бюсси-Рабютен (Bussy-Rabutin), Роже, граф, 1618—93, франц. писатель, автор “Histoire amoureuse des Gaules” (1665; 1876), за что сидел в Бастилии. “Memoires” (1696) и “Lettres” (1859).
Перед тем как попасть в армию, Бюсси с 1627 года учился вместе с братом в иезуитском коллеже в Отёне, а с 1629 года продолжил обучение в Париже, в Клермонском коллеже. Но в марте 1634-го года отец забрал Бюсси из класса логики и отправил во главе полка в Лотарингию. Весь 1635-ый год он провел на войне. В 1636-м он участвовал в осаде города Доль под командование принца де Конде, а осенью того же года участвовал в осаде Корби, а через год попал к Ла Валетту. Единственное, где Роже хоть как-то мог приобщиться к оружию, это Академия Бенжамена, где юношей из аристократических семей обучали верховой езде, танцам, владению оружием и другим необходимым в свете навыкам. Но пробыл он там недолго.
Если говорить о самой книге, то она превосходная. Посмотрите, сколько всего интересного перевели и включили в издание!
Роже де Рабютен, граф де Бюсси, называемый Бюсси-Рабютен, - один из самых литературно одаренных, остроумных, насмешливых и язвительных авторов XVII в. Некоторые эпизоды биографии этого кузена знаменитой мадам де Севинье сами кажутся взятыми из приключенческого романа. За свое произведение "Любовная история галлов" - ходившую в рукописях и подпольных изданиях сатирическую любовную хронику французского двора в период начала царствования короля Людовика XIV - он одновременно и удостоился прозвища "французский Петроний", и угодил более чем на год в Бастилию, причем заключение пришлось буквально несколькими месяцами позже принятия широко прославившегося писателя во Французскую академию (это произошло в марте 1665 г.). Сочинение "Любовная история галлов", написанное для развлечения возлюбленной Бюсси, маркизы де Монгла, - яркий образец популярного в XVII-XVII вв. жанра - "роман с ключом" (roman a clef). В нем даны живые, поразительные по схожести портреты современников писателя: короля Людовика XIV, Великого Конде, Великой Мадемуазель, герцога де Ларошфуко (автора "Максим"), кардиналов де Реца и Мазарини, маршала де Тюренна, герцогинь де Шеврёз и де Лонгвиль, маркизы де Севинье, поэта Бенсерада и многих других. Тогдашним придворным и завсегдатаям парижских салонов даже не надо было разъяснений ("ключа", помещаемого в печатные издания), кто из названных вымышленными именами персонажей кого изображает: благодаря мастерству автора все узнавали за сатирическими, отнюдь не льстивыми масками реальные лица. Автор не раз удостаивался хвалебных отзывов тех, кто ценил в его сочинениях изящество и чистоту стиля, а также остроумие, - в частности, писателей Лабрюйера и Сент-Эвремона. А иезуиты, признававшие несомненный литературный талант Бюсси, даже выражали желание, чтобы именно он написал критические замечания на "Письма к провинциалу" Паскаля. Сочинение "Любовная история галлов", множество раз переиздававшееся, послужило основой для бесчисленных апокрифических подражаний и продолжений как в прозе, так и в стихах, оказало бесспорное влияние на дальнейшее развитие реалистического романа. Помимо "Любовной истории галлов" в книгу входят еще два произведения Бюсси-Рабютена: "Карта страны Легкомыслия" и "Максимы любви", а также другие тексты. Издание снабжено статьей о жизни и творчестве Бюсси, примечаниями, "ключом" (указателем имен), генеалогической таблицей, иллюстрациями. Также приложена карта Страны Нежности.
Замок Бюсси-Рабютен, также известный как Шато де Бюсси-ле-Гран, находится в коммуне Бюсси-ле-Гран, в Бургундии.
Первый замок был построен ещё в XII веке Реноденом де Бюсси. Он был перестроен в XIV веке, а Ренессансные галереи были добавлены в 1520-е годы и подвергались изменениям во времена правления Генриха II (1547-1559) и Людовика XIII (1610-1643).
Роже де Рабютен, граф де Бюсси (1618-1693), попал в немилость за участие в оргии в Шато-де-Руасси, недалеко от Парижа, во время Страстной недели. Ему было приказано самим Людовиком XIV удалиться в свой замок, где он и начал писать "Любовную историю галлов". В этот сатирическом романе слишком явно прослеживались прототипы двора Короля-Солнца, и Бюсси был в конечном итоге отправлен в Бастилию 17 апреля 1665 года, где он оставался в течение более чем года. Бюсси получил освобождение только при условии, что он снова удалиться в замок Бюсси-Рабютен, где он жил в изгнании в течение семнадцати лет. Хотя он на короткое время вернулся ко двору в 1680-е годы, но вскоре уехал в Бюсси-Рабютен, где и умирает в 1693 году.
Во время своего изгнания он скопил коллекцию портретов, которые хранятся в замке.
Сообщение: 5244
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 18.09.10 14:29. Заголовок: У Роже было две жены..
У Роже было две жены. Первая - Габриэль де Тулонжон (1622-1646). У них родилось три девочки: Диана Жаклин (1644-1700), монахиня ордена визитандинок; Шарлотта (1645-?), монахиня бенедиктинского ордена; Луиза Франсуаза (1646-1716), вышла замуж за Жильбера де Ланжака, маркиза де Колиньи.
Вторая жена - Луиза де Рувиль. Портрет, висит в замке Бюсси:
У них с Роже было четверо детей: Мари-Тереза (1652-?), вышла замуж за Луи де Мадайана, маркиза де Монтатэра; Луиза-Франсуаза Леонора, монахиня бенедиктинского ордена; Аме Николя, граф де Бюсси (1656-1719), умер бездетным; Мишель Сельс (1669-1736), епископ Люсона.
Подлинная подпись старшего сын Бюсси Ами-Николя, умершего бездетным в 1719-м году
Подлинная подпись младшего сына Бюсси Мишеля Сельса
Сообщение: 204
Зарегистрирован: 20.11.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
7
Отправлено: 01.11.10 15:01. Заголовок: В прошлую пятницу у ..
В прошлую пятницу у нас в библиотеке закрылась выставка "История Франции в мемуарах XVI-XIX веков", так на ней труды Бюсси-Рабютена тоже были выставлены.
Сообщение: 5424
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 01.11.10 16:10. Заголовок: Ортанс пишет: В пр..
Ортанс пишет:
цитата:
В прошлую пятницу у нас в библиотеке закрылась выставка "История Франции в мемуарах XVI-XIX веков", так на ней труды Бюсси-Рабютена тоже были выставлены.
Издание 17 века было, но это были мемуары Ришелье. Кстати, Бюсси-Рабютен не угодил бы в Бастилию, если бы оправдываясь за "Любовную историю галлов" не стал обвинять во всем свою кузину госпожу де Севинье. Король не любил, когда обвиняли женщин, а Бюсси-Рабютен начал уверять, что это она была виновата в распространении рукописи.
Отправлено: 09.01.11 18:59. Заголовок: Amie du cardinal C..
Amie du cardinal
Cпасибо огромное!!!
Бюсси де Рабютен был типичным представителем военного сословия Короля-Солнца. Начавшим службу в совсем юном возрасте, переходя из пока в полк, он дослужился до очень высокого военного чина...
Отправлено: 11.01.11 11:17. Заголовок: Во всяком случае, те..
Во всяком случае, теперь я удостоверилась, что Бюсси де Рабютен сражался не только в будуарах и альковах...
Однако Куртиль де Сандра был о нём неважного мнения:
/Бюсси в большом затруднении./ Бюсси Рабютен к ним себя не причислял. Никогда человек не имел столь доброго мнения о собственной персоне, как он о своей, и поскольку он первенствовал среди Дам, ему бы хотелось не меньше отличаться и на войне, хотя здесь он проявлял весьма скромный талант. Он находил возражения всему, что делали другие, и, по меньшей мере, когда предприятия не получали его одобрения, он желал, чтобы они не пользовались добрым успехом, или же всего лишь случай им его обеспечивал. Так как никто не находил укрытия от его языка, не было никого, кто не желал бы ему такого оборота фортуны, какой смог бы его унизить. Я не знаю, от силы ли этих желаний с ним это случилось в конце концов, или так уж ему было на роду написано, в это, очевидно, было легче поверить; но, наконец, когда он командовал однажды несколькими эскадронами в поисках фуража со стороны Валансьена, получилось так, что накануне туда прибыло некоторое количество Кавалерии, стоявшей наготове дать отпор тем, кто слишком близко подойдет к этому городу. Он мог бы узнать об их прибытии, если бы соблаговолил взять языка там, где он проходил, но похваляясь всем своим могуществом, поскольку он не видел еще никого, способного вызвать у него опасения, он выставил свою Гвардию на возвышенность, откуда открывался вид на всю округу. Он имел при себе число бойцов, пропорциональное количеству войск в городе до вступления туда подкрепления, так что момент спустя он оказался атакован тремя эскадронами; они бы даже взяли его в кольцо, если бы рельеф местности, на какой он расположился, не спас его от такого несчастного случая. Тогда как первый строй был еще в седле, два задних уже спешились, но, благодаря этому обстоятельству, они успели привести себя в порядок и встретить врага; однако схватка все равно была неравной, они все были вынуждены податься назад и даже отступить в беспорядке.
Герцог де Бернонвиль, носивший в те времена имя Графа де Энена, был тогда Комендантом Валансьена. Он научился своему ремеслу несколько в ином месте, потому он скомандовал своим трем эскадронам сделать вид, будто они сами подаются назад, когда явится какая-нибудь помощь Гвардии, какую они потеснили. Они ловко исполнили его приказ, и так, как если бы в их действиях не было ничего неестественного. Когда Бюсси сообщили, что три эскадрона напали на его Гвардию, он отрядил три своих для их поддержки. Таким образом, они получили численный перевес над врагами, потому что эта Гвардия составляла отдельный крупный эскадрон, а этого было достаточно для одержания победы; итак, враги, прикинувшись страшно перепуганными, ухватились за эту возможность исполнить то, что им было приказано. Они отступили сначала в полном порядке, дабы самим не пострадать в их отходе, но затем бросились бежать со всех ног, прекрасно зная, что ненадолго замедлят добиться реванша; они заманили тех, кто их преследовал, в засаду, где залегли пять сотен Мушкетеров. Те напоролись на огонь этой Пехоты в упор, и когда половина их полегла после первого же залпа, вражеская Кавалерия развернулась и окончательно изрубила оставшихся в куски. Бюсси хотел было остановить победителей с еще остававшимися у него войсками, но увидев, как эти три эскадрона, какие он принял поначалу за единственные, были поддержаны несколькими другими, он сам присоединился к числу беглецов. Он даже далеко не одним из последних бросился спасаться, в том роде, что сам явился объявить о собственном разгроме. Он как только можно лучше его приукрасил, но так как окружающие были вовсе не достаточно расположены в его пользу, они не пожелали принять на веру его слова; напротив, все были просто счастливы разузнать обо всем этом из других источников.
/«Любовная История Галлов»./ Событие вроде этого было для него величайшим унижением. Он был по этому поводу мудр в течение некоторого времени, но так как, когда человек привыкает к чему-нибудь, он вскоре возвращается к своей блевотине, также и он вновь принялся не только злословить вовсю про всех и про каждого, но еще и употребил на это свое перо, ничуть не менее ядовитое, чем его язык. Он сочинил свою «Любовную Историю Галлов», маленькую книжонку, насквозь пропитанную клеветническими измышлениями, но к ним он примешал несколько истинных происшествий, очевидно, дабы придать ей больше правдоподобия. Однако он не сразу вынес ее на публику, поскольку имел довольно доброе мнение о себе самом, чтобы поверить в то, что со временем сможет стать Маршалом Франции; он боялся, как бы это не помешало ему им сделаться, если случайно раскроется, что автор этой книжонки он сам. Я также слышал совсем недавно от одного из его друзей, что этот страх настолько угнездился в его душе, что он бы ее никогда не опубликовал, если бы ему была предложена эта честь; но увидев всю тщетность своих надежд ее получить, после Пиренейского мира, заключенного несколько лет спустя, он был необыкновенно счастлив вытащить ее из своего кабинета, вознамерившись отомстить Министру, кем он не был доволен. Он, по всей видимости, верил, что тот совершил несправедливость, не посвятив его в это достоинство, когда он посвятил в него других. Это правда, среди них попадаются и такие, что кажутся не более достойными, чем он, но если уж потребовалось бы оказать эту честь всем тем, кто ее не заслуживал, в конце концов в армии оказалось бы больше Маршалов Франции, чем солдат. Никто не понуждал Короля подавать добрый пример своим Офицерам, но в течение всего времени осады Конде его продолжали видеть верхом с утра до вечера, совсем так же, как после взятия Ландреси. (МЕМУАРЫ МЕССИРА Д'АРТАНЬЯНА)
Сообщение: 7030
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 01.10.11 18:30. Заголовок: Свой собственный лит..
Свой собственный литературный портрет, который Бюсси-Рабютен оставил нам в рассказе "Путешествие в Руасси":
"У Роже де Рабютена, графа де Бюсси, полковника легкой кавалерии, были большие глаза, добродушный взгляд, приятный рот, крупный, похожий на орлиный, нос, выпуклый лоб, открытое жизнерадостное лицо, тонкие и редкие белокурые волосы. Его уму были свойственны тонкость и сила, веселость и игривость. Он хорошо говорил; писал точным и приятным слогом. Природа наделила его мягким нравом, однако завистники, коих порождали его достоинства, ожесточили его настолько, что он охотно радовался несчастьям тех, кого не любил. Он был верным другом, на которого можно положиться. Был храбр без бахвальства. Любил удовольствия больше богатства, а славу больше удовольствий. Был галантен и весьма учтив со всеми дамами и при всей короткости с теми из них, с кем был особенно дружен, никогда не позволял себе малейшей непочтительности. Такое его обхождение заставляло предположить, что он в них влюблен; и действительно, ни одно его большое дружеское чувство не было совсем свободно от любви. Он достойно и очень долго нес военную службу; но, поскольку в этом веке для достижения высоких почестей недостаточно благородного происхождения, ума, заслуг и храбрости, он остался со всеми своими достоинствами на полпути к фортуне, ибо не отличался ни низостью, позволяющей льстить людям, которым доверял верховный податель благ Друид (*Кардинал Мазарини), ни способностью вырвать у него эти блага, запугав его, как сделало большинство маршалов того времени".
Монгла Сесиль-Элизабет Юро де Шеверни, маркиза де (1618—1695), дочь Анри Юро, графа де Шеверни, и его второй супруги Мари Гайар; супруга (с 1643 г.) Франсуа де Поля де Клермо-на де Сен-Жоржа, маркиза де Монгла (1620—1675), главного гардеробмейстера короля; любовница Бюсси в течение 12 лет вплоть до его опалы. В «Мемуарах» он так вспоминает о своей любви: «Той зимой (1653 г.) я влюбился в женщину знатного происхождения. Я не называю ее имени не из уважения к ней, а от стыда, что любил ту, которая так мало этого заслуживала». Бюсси никогда не простил госпоже де Монгла ее измены. Госпожа де Монгла фигурирует под именем Аминты в «Сборнике портретов и похвал», опубликованном Серей в январе 1659 г. Судя по сходству портретов, Бюсси, возможно, является автором обоих. Существует также портрет госпожи де Монгла, составленный мадемуазель де Монпансье: «[Когда Вы впервые оказались при дворе,] Вы отличались большой привлекательностью: у Вас была красивого цвета кожа, соблазнительный рот, самые красивые в мире зубы, немного вздернутый нос (но это Вам шло), черные глаза, темные, довольно густые волосы и чудесная шея, которой Вы до сих пор можете гордиться».
Сударь! Долг порядочных людей перед истиной, перед своими друзьями и своей репутацией ныне побуждает меня дать Вам разъяснения относительно моего поведения и причин постигшей меня немилости. Не ждите, что я стану оправдываться; я слишком искренен, чтобы искать себе оправданий, когда виноват. Но чтобы несколько смягчить горе, которое я испытываю, думая о своей вине, и досаду на себя самого, хочу быть в Ваших глазах не более виновным, нежели есть в действительности. Итак, приступая к делу, скажу Вам, сударь, что пять лет тому назад, не зная, чем развлечь себя в деревне, где мне довелось пребывать, я подтвердил своим поведением справедливость пословицы «праздность — мать всех пороков», ибо взялся писать историю или, скорее, сатирический роман поистине без намерения как-либо повредить людям, о которых там шла речь, но лишь для того, чтобы занять себя в тот момент и самое большее показать мое сочинение нескольким добрым друзьям, доставить им удовольствие и снискать от них похвалу за то, что пишу хорошо. Однако, при всей чистоте моих намерений, я, как Вы увидите далее, не преминул жестоко обойтись с людьми, не сделавшими мне никакого зла. Так как подлинные события никогда не бывают достаточно необычными, чтобы развлечь по-настоящему, я прибег к выдумке, полагая, что она больше понравится, и, нимало не совестясь того, что оскорбляю упоминаемых мною лиц — ведь я писал почти для себя одного, — сочинил множество подробностей, о которых никогда ни от кого не слыхивал. Под моим пером счастливыми в любви оказались люди, которых даже не удостаивали выслушать, как и те, кто вовсе не думал ни о чем подобном. Поскольку было бы нелепо делать героинями романа женщин скромного происхождения и столь же скромных достоинств, то я выбрал в героини двух дам, обладавших прекрасными качествами в таком изобилии, что зависть могла сделать правдоподобным все дурное, что я был способен измыслить. По возвращении в Париж я прочитал эту историю пяти дамам, с которыми был дружен. Одна из них так настойчиво просила дать ей рукопись на двое суток, что я не смог отказать. Несколько дней спустя мне сказали, что видели мое сочинение в чужих руках. Я пришел в отчаяние. Уверен, что женщина, которой я доверил рукопись и которая велела ее переписать, сделала это из простого любопытства, без намерения мне повредить, — просто она питала к кому-то тот же избыток доверия, что и я к ней. Я не замедлил ее посетить и стал сетовать на случившееся. Вместо того чтобы простодушно признаться в своей оплошности и договориться со мной о способах исправить положение, она вздумала бесстыдно отрицать, что сделала список с истории, которая, по ее заверениям, никому не известна, а если известна, то, следовательно, я давал ее кому-то кроме нее. Уверенность, с какой говорила эта дама, и мое обычное желание, чтобы друзья ни в чем не были передо мной виноваты, успокоили мои подозрения. Не знаю, как она этого добилась, но слухи об этой истории на какое-то время утихли; однако затем одна из ее подруг, поссорившись с нею, показала мне копию рукописи, сделанную с ее копии. Меня глубоко возмутил обман со стороны женщины, которую я считал своим другом; из-за ее предательства я поневоле оскорбил двух благородных дам. Поскольку люди никогда не бывают по отношению к себе достаточно строги, чтобы терпеливо сносить, не мстя им, гнев тех, кого они оскорбили, она добавила к этой истории и изъяла из нее то, что ей было угодно, чтобы навлечь на меня ненависть большинства лиц, о которых я повествовал. Что это именно так, совершенно ясно: ведь первые списки, с которыми ознакомился свет, не были подделаны; но людей всегда прельщает наиболее злая сатира, а потому стоило появиться новым, как верные копии показались пресными и были уничтожены как неподлинные. Я не считаю, что это служит мне извинением, ибо хоть я действительно не говорил ничего, кроме хорошего, о людях, с которыми так дурно обошлась упомянутая дама — мой честный друг, — но все же именно я подал повод к тому злу, которое она им причинила. Не удовольствовавшись тем, что отравила желчью эту историю во многих местах, она затем сочинила другие истории, воспользовавшись многочисленными подробностями, узнанными от меня в то время, когда мы были друзьями, и приправила их всем ядом, на какой оказалась способна. Когда мне стало известно о хождении под моим именем некой истории и даже о том, что враги дали ее Королю, то я, хоть мог бы все отрицать, предпочел показать Его Величеству подлинник и признаться в том, в чем действительно был виновен, лишь бы меня не подозревали в том, чего я не совершал. Вы знаете, сударь, что по возвращении из поездки в Шартр, во время которой Его Величество прочитал эту историю, я попросил Вас дать Королю подлинник, собственноручно мною написанный и затем переплетенный. Король взял на себя труд прочесть его, но, хотя и нашел большое различие между оригиналом и копией, счел тем не менее, что оскорбление, нанесенное мною двум знатным женщинам, как и то, которое по моей вине было нанесено другим людям, заслуживает наказания. Поэтому Король приказал арестовать меня и, преподав обществу урок, удовлетворил обиженных и одновременно — свое чувство справедливости. Когда я оказался в Бастилии, мои недруги решили, что, поскольку я не в состоянии защищаться, они могут безнаказанно обвинять меня. Они сказали Королю, будто я написал что-то против него; однако Его Величество, никогда никого не осуждающий не выслушав, весьма их удивил, прислав ко мне для допроса королевского судью по уголовным делам. Не колеблясь ни минуты, не изъявляя ни малейшего протеста, я приготовился ему отвечать: я считал, что это никак не умаляет моего дворянского достоинства и что я проявляю уважение к Королю, отвечая на вопросы его судьи6. Показав написанный моей рукой оригинал истории, о которой я Вам говорил, он спросил меня, не писал ли я чего-либо против Короля. Я ответил, что очень удивлен этим вопросом, обращенным к такому человеку, как я. Он сказал, что имеет приказ задать мне этот вопрос; тогда я ответил, что нет, не писал и неправдоподобно, чтобы после того, как я прослужил двадцать семь лет, не получив никакой милости, и был в течение двенадцати лет командующим легкой кавалерией, все еще ожидая со дня на день какой-нибудь награды от Его Величества, захотел бы проявить к нему неуважение. Доказать противоположное, как бы оно ни было невероятно, может или мой почерк, или показание безупречных свидетелей. Если либо то, либо другое подтвердит, что я позволил себе малейшее высказывание, несовместимое с уважением, которое я обязан питать к Королю и всему королевскому семейству, то я готов расстаться с жизнью; но молю Его Величество подвергнуть той же самой каре и тех, кто, обвиняя меня, не смог бы меня уличить. Я подписал протокол; судья сказал, что отвезет его Королю. Я попросил сказать Его Величеству, что смиренно прошу у него прощения за то, что вызвал, на свою беду, его неудовольствие. Так как после того я не видел ни королевского судью по уголовным делам, ни какого-либо другого судью, я уверился в том, что столь черная и безжалостная клевета не произвела никакого действия на проницательный и не поддающийся внушению ум Короля. Но, сударь, никому ведь не известна так хорошо, как Вам, лживость этого обвинения. Помимо того что Вам так лее, как всем, видно его неправдоподобие, Вы не раз бывали свидетелем нежности (если смею так говорить), глубокого уважения, чрезвычайного почтения и даже восхищения, которые я испытываю к Королю. Я часто говорил Вам, что ежедневно вижу его, внимательно приглядываюсь к нему, и всякий день он удивляет меня чудесными качествами, которые я в нем открываю. Вы можете вспомнить, сударь, как однажды я в своем рвении сказал Вам, что поскольку заключенный мир не позволяет мне больше рисковать своей жизнью, служа Королю, то я хотел бы служить ему на иной лад; если один из военачальников Александра написал историю своего властелина7, то мне кажется, добавил я тогда, было бы справедливо, чтобы один из главных офицеров королевских войск описал прекрасную жизнь нашего государя. Я просил Вас, сударь, передать это Его Величеству, и некоторое время спустя Вы сообщили мне ответ Короля, восхитивший меня проявленной им скромностью8. Можно ли после этого, сударь, обвинять меня в недостатке уважения к моему властелину? И не думаете ли Вы, что, будь моим врагам известны все столь часто дававшиеся Вам свидетельства моего необычайного рвения к особе Его Величества, свидетельства, о которых Вы, в своей доброте, рассказывали ему, — не думаете ли Вы, что они, мои недруги, постарались бы отыскать во мне какую-нибудь другую слабость, но только не эту? Не сомневаюсь, сударь, что это так. Но Господь расстроил их происки; Вы увидите, что им удастся сделать лишь одно: дать мне достойный предлог напомнить через Вас Королю о моих чувствах к Его Величеству, свидетелем коих Вы не раз бывали. С величайшей покорностью воле Короля я жду милости — освобождения. Впрочем, я так опечален тем, что оскорбил людей, не давших мне никакого повода для этого, что если мое пребывание в тюрьме не покажется им достаточно суровым покаянием, то я готов буду сделать все, что они пожелают, чтобы их полностью удовлетворить; я буду бесконечно им обязан, если они мне простят, и пойму, если не захотят простить. Мне самому известно, что в моем поступке было больше неосмотрительности, нежели злокозненности, однако невинность моих намерений не утешает людей, которым я причинил боль, ибо они страдают точно так же, как если бы я действовал с умыслом. Словом, общество, осуждая меня, должно обо мне сожалеть, но оскорбленные вправе меня ненавидеть. Вот, сударь, что я счел необходимым сообщить Вам о моих делах, желая добровольным признанием вины и глубочайшим раскаянием показать Вам, как далек я от того, чтобы когда-либо еще совершить нечто подобное или неуместно рассердить кого бы то ни было. Следующее рассуждение еще лучше покажет Вам, насколько я убежден, что не следует никогда писать что-либо против кого-либо. Если человек пишет для себя одного, это все равно что думать; мыслью и следует ограничиться — это несравненно надежнее. Если пишет с намерением показать кому-то написанное, то рано или поздно оно приобретет известность. Если вещь написана плохо, она навлечет на него позор; если остроумна, то создаст ему врагов. Если останется под спудом, от нее по меньшей мере нет проку; если распространится среди публики, в ней гнездится опасность. Но прежде всего это злосчастное сочинение, вызывая гаев Бога и гнев Короля, станет причиной ссор, тюремного заточения и других немилостей. Если бы я не знал Вас, сударь, так хорошо, я побоялся бы, что, представ перед Вами столь виновным, лишусь Вашего уважения и дружбы; но я не отчаиваюсь, ибо уверен: Вам известно, что некоторые люди остаются молодыми дольше прочих и что если я был одним из них, то пережитые мною несчастья и понесенные кары должны помешать Вам усомниться в том, что я очень изменился.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА БЮССИ В БАСТИЛИИ КОРОЛЕВСКИМ СУДЬЕЙ ПО УГОЛОВНЫМ ДЕЛАМ ТАРДЬЁ
19 апреля 1665 года, воскресенье, в замке Бастилии, куда мы доставлены по приказу Короля вместе с нашим секретарем.
Вызван Роже де Рабютен, шевалье, граф де Бюсси, главнокомандующий легкой кавалерией, родом из Эпири в Бургундии, возрастом сорок два года. После клятвы говорить правду дал следующие ответы на наши вопросы: Проживает ли он обычно в Париже?
Да, он нанимает сроком на год особняк Ла Сурдьер по улице Сент-Оноре.
Бывает ли он часто при Дворе и там ли его главные занятия?
Да, всю свою жизнь он находился близ Короля и при Дворе.
Верно ли, что, находясь обычно близ Короля и при Дворе, он сочинил и написал о происходящем там несколько историй наподобие романов, никого не пощадив?
Года три-четыре или больше тому назад, находясь в Бюсси, в одном из своих домов, он написал, чтобы развлечься и без малейшего намерения повредить кому-либо, галантную историю о госпоже де Шатийон и госпоже д'Олонн, где рассказал об их любовных приключениях; признаёт, что в связи с госпожой де Шатийон говорил немного о Месье Принце — со всем почтением, которое полагается столь высокородному и имеющему бесчисленные заслуги великому принцу, как он; признает также, что в той же самой истории о госпоже де Шатийон изображены другие придворные; сказал, что дал Королю собственноручно написанный подлинник в переплете; позавчера, когда его арестовали, передал в руки г-на офицера стражи упомянутую историю, которая в нескольких местах была написана иначе, нежели он ее сочинил, что и заставило его дать Королю подлинник, возвращенный затем Его Величеством г-ну герцогу де Сент-Эньяну для вручения ему, дабы он смог представить эту рукопись Месье Принцу и оправдаться перед ним, показав, что, говоря о нем, не проявил никакой непочтительности.
Кому он доверил упомянутую историю о госпоже де Шатийон и госпоже д'Олонн? Известно ли ему, что в свете ходило несколько списков этой истории, и если да, то через кого они там появились.
Приехав года три или четыре тому назад из сельской местности, где сочинил эту историю, он читал ее г-ну маршалу дю Плесси, госпоже графине дю Плесси и госпоже де Монгла, еще раз прочел госпоже графине де Фи-еск, а затем доверил рукопись госпоже де Ла Бом, живущей возле обители Милосердия в предместье Сен-Жермен, и она, продержав рукопись сутки и переписав ее, отдала ему; если эта история стала известной, то показывала ее людям госпожа де Ла Бом; когда он пожаловался ей на ее коварство и предательство, она сказала, что он заблуждается, а когда допрашиваемый не удовольствовался этим, она призвала, чтобы его успокоить, г-на графа дю Люда, который сказал допрашиваемому, что им не следует ссориться, что она сожгла упомянутую историю на глазах у графа дю Люда и о ней никто никогда не услышит. Однако сказанное ею графу дю Люду было неправдой; и если имеются расхождения между упомянутой историей и подлинником, который он дал Королю, то дело здесь, несомненно, в злокозненных действиях вышеупомянутой дамы де Ла Бом: желая отомстить допрашиваемому за его вспыльчивость, она, чтобы навлечь на него ненависть нескольких знатных лиц, сумела добавить к его сочинению вещи, о которых он никогда и не помышлял. Узнав об этом в Шартре, он, дабы оправдаться, отдал подлинник упомянутой истории в руки г-ну герцогу де Сент-Эньяну, который передал эту рукопись Королю и, после того как Король ее просмотрел, вернул допрашиваемому, а тот вручил арестовавшему его офицеру стражи. Узнав, что дама де Ла Бом сказала или написала Королю, что рукопись, данная им Королю, не была настоящим подлинником истории, где содержались другие, более серьезные, вещи и где он говорил о Короле, Королеве-матери, о Месье, Мадам и других членах королевской семьи, он был вынужден, чтобы опровергнуть возведенную на него клевету, передать Королю собственноручно им написанное и подписанное послание; там говорилось, «что он готов подвергнуться всем самым суровым наказаниям, которые Его Величеству было бы угодно ему назначить, если бы обнаружилось, что он когда-нибудь хоть чем-то нарушил свой долг уважения к Королю, Королевам, Месье, Мадам и всему королевскому дому, но что он смиренно просит Короля, чтобы Его Величество соизволил назначить его врагам, если бы им не удалось уличить его в том, в чем они его обвиняют, ту лее самую кару, которую заслужил бы он»; данное послание находится у Его Величества.
Ему была предъявлена книга в белом картонном переплете, озаглавленная «Любовная история госпожи д 'Олонн», с довольно значительными помарками над последним словом, и задан вопрос: Что там было написано и не написал ли он собственноручно эту историю?
Увидев, подержав в руках и не спеша рассмотрев упомянутую историю, он сказал, что он, допрашиваемый, действительно сочинил и написал данную историю и что она написана его рукой, а зачеркнуты на первой странице слова «де Фиеск, Мадам». Первую и последнюю страницы упомянутой истории он завизировал своей подписью вместе с нами, ne varietur (*Изменению не подлежит (лат.)).
Ему предъявлено также письмо, начинающееся словами: «Четыре или пять лет тому назад» и оканчивающееся словами: «мешает мне писать». Задан вопрос: Признаёт ли он, что написал это письмо?
Увидев, прочитав и подержав достаточное время в руках упомянутое письмо, он сказал, что узнаёт письмо, которое собственноручно написал и собственноручно же передал Королю. Упомянутое письмо он также завизировал своей подписью вместе с нами, ne varietur.
По прочтении подтвердил и подписал Бюсси-Рабютен. Тардъё
Бюсси-Рабютен ПОЕЗДКА В РУАССИ (ФРАГМЕНТ «МЕМУАРОВ»)
Со мной случилось в то время приключение, наделавшее много шума. Я написал о нем Катрин де Бонн, графине де Ла Бом д'Отен, бывшей тогда в числе моих друзей. Она сделала из этого описания историю на свой лад и пустила ее в свет, когда мы рассорились; но вот эта история в том виде, в каком я сообщил ее упомянутой даме. Вивонн, первый камергер короля, пожелавший провести пасхальные праздники в Руасси, имении в четырех лье от Парижа, которое принесла ему жена, предложил Манчини, племяннику кардинала Мазарини, и аббату Ле Камю, королевскому священнику, к нему присоединиться; те не заставили долго себя упрашивать. Они находились там уже два дня, когда граф де Гиш и Маникан прознали об этом и отправились туда же, захватив с собой юного Кавуа, лейтенанта гвардейцев. Как только они прибыли, Манчини и аббат заперлись в своих комнатах, опасаясь выходок графа де Гиша и Маникана, а на другой день, в Страстную Пятницу, рано утром уехали в Париж. Узнав об их отъезде, Вивонн и остальные надумали послать ко мне человека с приглашением их навестить. Вивонн написал мне записку. Я не был тогда ничем занят в Париже, а потому вскочил на коня и прискакал к ним. Встретились мы с ними, когда они возвращались с церковной службы. Тотчас мы послали в Париж за четырьмя юными королевскими скрипачами и уселись за стол. После ужина отправились травить зайца с собаками. Я не любитель охоты и потому скоро вернулся в дом, где нашел скрипачей и развлекся, слушая их. Так я наслаждался музыкой не более часа, как вдруг вижу: во двор галопом влетает граф де Гиш, таща за узду коня чужого человека, словно тот взят в плен на войне; Маникан же размахивает сзади форейторским кнутом, подгоняя. Бегу узнать, в чем дело. Передо мной довольно пожилой человек, одетый в черное, по виду вполне порядочный. Мне стало жаль беднягу, и я сказал графу де Гишу, что осуждаю его поступок; тут незнакомец заговорил и заверил меня, что понимает шутки. Я повел его в залу. Там он рассказал мне, что, возвращаясь в Париж из своего загородного дома, он повстречался с этими господами; что граф де Гиш, подскакав к нему первым, спросил, кто он, и он ответил, что прокурор господина кардинала и что зовут его Шантро; тогда граф де Гиш воскликнул: «А, господин Шантро! Очень рад, что встретил вас; я уже давно вас ищу. Мне довелось слышать похвалы вашим способностям, а я всегда чрезвычайно любил крючкотворство». При этих словах ему стало понятно, что молодым людям захотелось пошутить, и он решил на них не сердиться. Он поведал мне все это с такой скрупулезностью, словно делал официальное сообщение. Я сказал ему, что он поступил как благородный человек, и распорядился подать ему вина, пока его лошадь накормят овсом. Затем он покинул нас, вполне довольный обществом и особенно мною. Скрипачи вновь принялись играть и играли до самого ужина, за которым мы веселились, но без озорства. Выйдя из-за стола, взяли скрипачей с собой в парк, где пробыли до полуночи. В субботу встали очень поздно и провели остаток дня, прогуливаясь в колясках. Так как нам не терпелось поесть мясного, мы захотели устроить себе medianoche (*полуночная трапеза (исп.)). Эта трапеза была не столь умеренной, как предыдущие. Мы много выпили, а около трех часов пополуночи отправились спать. В день Пасхи встали в одиннадцать часов утра и слушали мессу в часовне замка; затем пообедали и вернулись в Париж; по въезде в город каждый последовал своей дорогой. Наши враги при дворе, а также люди, которые, не испытывая ненависти, не упускают, однако, случая навредить, вспомнили о нас. Они знали, что доставят кардиналу величайшее удовольствие, дав ему предлог не сделать добро тем, перед кем он в долгу, и отомстить своим недругам, а потому рассказали ему небылицы о нашем пребывании в Руасси, где будто бы во множестве совершались поступки, оскорбляющие Бога и Короля. Кардинал опасался близости Вивонна к Его Величеству: ведь Король всегда питал к нему склонность. Графа де Гиша кардинал ненавидел из-за того, что произошло в Кале; аббату Ле Камю перестал доверять с тех пор, как Король пожаловался однажды в присутствии аббата на свое плохое воспитание (видимо, осуждая тем самым кардинала за небрежение), а Ле Камю не передал этого кардиналу, в отличие от епископа Родезского, впоследствии архиепископа Парижского. Что касается меня, он был только рад затеять со мной ссору, чтобы лишить меня положенных мне наград или хотя бы отсрочить вознаграждение. Все эти причины побудили кардинала прислушаться к домыслам, чтобы при случае ими воспользоваться. Желая замаскировать уготовленное нам зло видимостью безупречного правосудия, он начал с того, что сослал своего племянника Манчини в Бриссак, а аббата Ле Камю в Мо и пустил слух о многочисленных кощунствах в Руасси, на которые, как он говорил, набожные люди пожаловались Королеве. Простой народ, склонный все преувеличивать и куда охотнее внимающий чудесному, нежели правдивому, не замедлил выдумать легенды о происходившем в Руасси. Сначала уверяли, что там крестили лягушек, потом дело дошло до молочного поросенка. Кое-кто, стремясь превзойти других в изобретательности, утверждал, что там убили человека и лакомились его ляжками. Словом, не было такой дикости, которую не передавали бы из уст в уста. Узнав между тем, что сама Королева упоминала об этой истории, называя ее чудовищной и возмутительной, я решил с нею поговорить. Я сказал Королеве, что о нашей [с друзьями] поездке в Руасси распространяют, как мне стало известно, всевозможную чепуху и беседуют об этом даже с Ее Величеством; что, зная, как близко она принимает к сердцу все связанное с религией, я смиренно молю ее соблаговолить выяснить истину, послав докладчика ознакомиться с обстоятельствами дела на месте; что, хотя ремесло, которым я занимаюсь уже двадцать пять лет, не внушило мне особенной щепетильности в вопросах благочестия, однако я менее всякого другого способен на святотатство; что, хотя фортуна отнюдь не осыпала меня дарами, несмотря на усердную службу, тем не менее у меня имеются завистники, которые, будучи бессильны поставить под сомнение мою верность Королю и мою храбрость, хорошо всем известные, преследуют меня как якобы безбожного повесу; ведь военным обычно не удается оградить себя от такой репутации; но что я готов расстаться с жизнью, если меня сумеют уличить в малейшем скандальном поступке. Королева сказала, что не сомневается в правоте моих слов; что ей известна моя неизменно верная служба, в частности во время гражданской войны; что меня действительно обвиняли в некотором вольнодумстве и даже в том, что я написал нечто в этом духе, чему она не хочет верить. — Видите ли, сударыня, — сказал я ей, — люди считают, что я не совсем обделен умом, а потому враги приписывают мне все, в чем есть проблески остроумия, особенно когда это может мне повредить. — О, что касается остроумия, — заметила Королева, — то у вас, Бюсси, его вдоволь. — Признаюсь, сударыня, я его не лишен, — ответил я, — но у меня его все же не столько, как говорят. Под конец беседы Королева неоднократно выказала мне свою доброту и сказала среди прочего, что отныне совершенно не верит, будто в Руасси, после моего приезда туда, произошло нечто предосудительное. Между тем слух об этой истории с каждым днем затихал в Лувре и разрастался в городе.
Сообщение: 7049
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 04.10.11 22:53. Заголовок: Госпожа де Моттвилъ ..
Госпожа де Моттвилъ МЕМУАРЫ (ФРАГМЕНТ)
Шла Страстная Неделя, и несколько молодых придворных отправились в Руасси, чтобы провести там святые дни. Это были Вивонн (зять госпожи де Мем), которому принадлежал дом, Манчини, племянник министра, Маникан и несколько других. Их обвинили в том, что, вследствие умственной извращенности, они избрали это время, чтобы предаться беспутству; вкушенье мяса в Страстную пятницу явилось еще наименее скандальным из поступков, ибо их обвиняли в некоторых кощунствах, недостойных не только христиан, но даже и просто разумных людей. Королева, которую уведомили об этом, была чрезвычайно разгневана. Она отправила в изгнание аббата Ле Камю только за общение со столь безнравственными людьми, хотя его и не было с ними в дни, когда творились эти вещи. Кардинал Мазарини, желая показать, что не собирается потакать преступлению, решил покарать всех сообщников разом в лице племянника, которого удалил от Двора и от своей особы; наказав же родственника, он простил всех остальных, которые отделались суровыми порицаниями, выслушанными от Короля. После этого весь Двор превозносил кардинала, и не только в его присутствии: хвалы раздавались повсюду. Так как прежде ему часто случалось предпочесть пользу доброй славе, он дал знать своим поведением, что именно последней намерен посвятить остаток жизни. Он чувствовал, что достиг апогея величия, которое уже нельзя поколебать, а потому желал не только по-прежнему пользоваться благодеяниями фортуны, но и совершать такие публичные деяния, чтобы всем стало видно, сколь он достоин своего высокого положения. Преступления развращенных молодых людей дали Кардиналу повод показать себя с лучшей стороны, однако его семья при этом несколько пострадала: племянник, как я уже говорила, отправился в изгнание, а по поводу непривлекательной наружности его племянницы они сочинили куплет, приобретший широкую известность и не послуживший к ее славе.
Сообщение: 7050
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 04.10.11 22:56. Заголовок: ХАРАКТЕР ГРАФА ДЕ Б..
[Сент-Эвремон] ХАРАКТЕР ГРАФА ДЕ БЮССИ-РАБЮТЕНА
Что можно сказать по поводу господина де Бюсси? То, что все о нем говорили. Он благородный человек; всегда отличался большим умом и когда-то мог надеяться занять завидное положение в свете, которого достигли люди менее достойные, чем он. Однако своему продвижению он предпочел удовольствие написать книгу и повеселить публику. Он решил показать всем свою независимость; возжелал говорить открыто, без обиняков, но не смог до конца сыграть эту роль. После более двадцати лет изгнания он вернулся ко двору униженный, без должности, без чина, без авторитета среди придворных и без малейшей надежды на лучшее. Когда люди по собственной вине отказываются от своего счастья и когда сами решают сделать все то, что господин де Бюсси совершил по своей воле, они должны провести остаток дней в изгнании и с достоинством выносить превратности судьбы, которые сами так некстати на себя навлекли. Они становятся объектом всеобщего презрения, когда возвращаются в свет уже в годах. Их достоинства никому не известны, а репутация ума злого и желчного вызывает лишь недоверие у каждого и боязнь у многих; не говоря уж о том, что потрепанный вид и старомодные манеры делают этих людей неприятными в общении, докучными и часто смешными. Необходимо признать, что господин де Бюсси обладал необыкновенным остроумием. Первые произведения, которые мы у него читали, создали о нем самое лестное впечатление; и он мог бы быть этим очень доволен, если бы они не стоили ему так дорого. Его стиль прост, а выражения естественны, благородны и лаконичны. Его портреты, в особенности, отличаются небрежной грацией, свободной и оригинальной, которую невозможно повторить. Однако он был злоязычен до крайности: лучшие друзья, а также самые безупречные придворные не были избавлены от его язвительных выпадов. Он разоблачил всю Европу, дабы очернить отвагу человека, который всегда пользовался ренутацией храбреца; и оклеветал некоторых женщин, о которых не мог даже выдумать ничего плохого. Нельзя лучше перевести несколько мест из Петрония, чем это сделал он; однако в сущности он был всего лишь переводчиком. В его последних работах гораздо меньше того изящества и остроумия, что пленяли вас в ранних произведениях: в мыслях уж нет былого благородства, а выражения менее естественны. Возможно, его гений был создан лишь для сатиры, или с возрастом он просто потерял лучшую часть своего таланта, однако ясно, что его серьезные произведения не могут нравиться. Говорят, он задумал создать «Историю» Короля: с трудом верится, что он мог бы в этом преуспеть. Великие деяния этого правителя и его бесчисленные победы не могут быть описаны человеком, который находит удовольствие лишь в том, чтобы подмечать недостатки и ошибки других. Вот, месье, что я думаю по поводу господина де Бюсси. Я его когда-то очень хорошо знал: он никого не любил и в конце концов стал объектом всеобщей неприязни. Мало кто интересовался им в его изгнании и, говорят, еще меньше людей было заинтересовано в его возвращении. В цивилизованном обществе доброе сердце всегда будет цениться выше, чем тонкий ум.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 14
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
<\/u><\/a> 
<\/u><\/a>
- участник сейчас на форуме