Будущий генеральный контролер финансов Франции родился 29 августа 1619 г. в семье реймсского купца и имел предков-купцов в четырех поколениях. Некоторые историки, придают особое значение его происхождению - факт действительно был беспрецедентным, так как впервые на роль первого советника короля претендовал человек, который не только не принадлежал к старому дворянству, но и сам до 36 лет не был дворянином. Кольбер-отец, превратившийся из купца в финансиста средней руки, так и не смог купить для сына-первенца дорогую престижную должность. А к этому он, очевидно, стремился - недаром Жан-Батист был им определен на учебу в иезуитский коллеж Реймса, где давали весьма полезное для будущих судейских углубленное гуманитарное образование. Так с самого детства Кольбер приучался считать купеческое сословие низшим. С 20 лет Кольбер являлся военным комиссаром, пять лет он мотался по стране, сопровождая армейские части, размещал их на квартиры, проверял на смотрах списочный состав, словом, вел работу рядового администратора. Ему помогла судьба - государственным секретарем военных дел стал Мишель Летелье, зять одного из Кольберов. На правах родственника Жан-Батист оказался доверенным лицом Летелье. В 1651 г. по рекомендации и предписанию патрона Кольбер стал управляющим хозяйством первого министра кардинала Мазарини. Через 10 лет, в 1661 г., кардинал, умирая, рекомендовал молодому королю Людовику XIV своего протеже, и Кольбер получил должность интенданта финансов, став первым советником государя в финансовых вопросах. Кольбер был способен говорить королю "горькие истины", подчас доходя до просьб об отставке. Впервые планы социально-экономической политики Кольбера были обстоятельно изложены им в 1659 г. в большой записке для Мазарини. Приближалось заключение мира с Испанией - он был заключен в ноябре 1659 г., - пора было думать о том, как вести внутреннюю политику в мирное время, и Кольбер, желавший оттеснить Фуке и занять его место в руководстве финансами, должен был заинтересовать кардинала своими планами преобразований. Фуке старался сделать переход к бюджету мирного времени как можно более плавным и менее обременительным для кредиторов государства, Кольбер, стремясь представить своего противника расхитителем казны, предлагал взять курс на быстрые методы разгрузки бюджета путем судебного преследования финансистов. Критики часто осуждают Кольбера за непонимание им роли кредита, отмечая превосходство в этом его соперника. Кольбер рассуждал просто: есть полезные, укрепляющие могущество государства профессии - земледельцы, ремесленники, торговцы, военные, моряки. Их и надо всячески поощрять. А есть и такие профессии, которые отвлекают людей от этих полезных занятий. Совсем обойтись без них нельзя, но ограничить надо. Вот, например, финансисты: Не лучше ли, задавался вопросом Кольбер, чем полагаться на экстраординарные доходы по займам, иметь богатую страну, легко покрывающую свои расходы из обычного, упорядоченного бюджета? Нормальной системы кредита во Франции все равно нет, отмечал он, ее еще предстоит создать, а для этого нужно разрушить старую, порочную систему, когда финансистов всячески ублажают в годы войны, а потом штрафуют в мирное время. И Кольбер желает создать Палату правосудия для суда над финансистами (за что судить - всегда найдется, все они нарушали официальные нормы ссудного процента). В итоге, по расчетам Кольбера, 20 тыс. человек, живущих за счет беспорядка в финансах, "будут вынуждены заняться торговлей, мануфактурами, сельским хозяйством и военным делом, ибо это единственные профессии, делающие королевство процветающим". Вторая социальная группа, на которую обращал внимание Кольбер - это юристы, судейские. Фронда показала политическую неблагонадежность слишком высоко ставившего себя судейского аппарата. Но помимо этого на покупку судейских должностей отвлекались капиталы, которые могли быть вложены в торговлю и промышленность. По мысли Кольбера, нужно было понизить престижность судейских должностей и сильно сократить их количество, т.е. выкупить их. И, наконец, уже впоследствии, в 1664 г., Кольбер поставил вопрос о сокращении еще одной социальной группы - монахов. Позиция Кольбера имела давние корни в политике абсолютной монархии. Французский абсолютизм в церковной политике привык более опираться на белое духовенство, на епископат, а не на монашеские ордена: епископат представлял национальное начало в церкви, монахи управлялись из Рима, являясь "слугами папы". Кольберу же не нравилось то, что распространение ухода в монахи противоречило его заботам о росте народонаселения. Таковы были замыслы Кольбера. Как же они осуществлялись? В сентябре 1661 г. король объявил, что отныне он сам будет своим сюринтендантом, т.е. только он будет впредь подписывать приказы казначейству о любых выплатах. Для помощи королю в исполнении этой функции был создан Королевский совет финансов, в котором главную роль стал играть Кольбер; а через четыре года, в 1665 г. он, став генеральным контролером, взял на себя управление финансами официально. Вскоре была создана Палата правосудия для суда над финансистами. Кроме ведения судебных дел. Палата правосудия издала ряд постановлений о ликвидации или выкупе по пониженной ставке многих государственных долговых обязательств. В июле 1665 г., был издан эдикт об амнистии финансистам, прямо признававший невозможность эффективных судебных расследований и заменивший их выплатами больших штрафов. Достигнутая при Кольбере финансовая стабилизация была, однако, слишком хрупкой, чтобы не рухнуть после того, как Франция была вовлечена с 1670-х годов в затяжные войны с европейскими коалициями. Тогда, особенно в годы последних войн Людовика XIV, вновь пошли в ход приемы добывания денег через посредство финансистов, включая и займы под высокие проценты. Правда, созданные при Кольбере традиции упорядоченной финансовой отчетности позволяли несколько лучше контролировать финансистов, чьи комиссионные уже не достигали таких размеров, как в годы Тридцатилетней войны. Кроме того, еще и проблема взимания с крестьян незаконных поборов привлекала особое внимание Кольбера, который еще в 1661 г. советовал королю провести во всех провинциях чрезвычайные расследования, причем на первый план среди подлежавших наказанию преступлений он ставил, наряду с уклонением от платежей королевских налогов, "поборы, налагаемые на народ дворянами". В 1664-1666 гг. в Оверни была проведена выездная сессия Парижского парламента; дворянство было изрядно напугано, некоторые сеньоры поплатились срытием своих замков, и их лишили прав сеньориального суда. При Кольбере были предприняты шаги к унификации королевского законодательства. Именно королевского законодательства, а не французского права вообще. Здесь Кольбер предпочел действовать постепенно: вместо того чтобы сразу создать единый кодекс, он решил сначала подготовить серию ордонансов по отдельным темам. Так появились ордонансы о судебной процедуре в гражданских делах, в уголовных делах, ордонансы о торговле, о водах, лесах, о морском праве. Единый же свод королевских законов так никогда и не был составлен. Вот и еще очередная проблема того времени - перед Францией стояла задача уничтожения внутренних таможен. Кольбер сохранил обособленность свободной зоны и даже усилил ее внутреннюю спаянность, унифицировав тарифные ставки на всех ее границах в составленном применительно к этой зоне тарифе 1664 г. Однако затем он надстроил над ней систему некоторых общефранцузских пошлин. Это был его знаменитый тариф 1667 г.: почти все фиксированные там пошлины были импортными и имели целью помешать ввозу во Францию готовой иностранной продукции. Такое произошло впервые, и только со времен Кольбера можно говорить о появлении общефранцузской таможенной системы, приспособленной к защите национальной промышленности. В области налоговой политики Кольбер продолжил линию, которую до него проводили в мирной обстановке такие видные политики французского абсолютизма, как Сюлли и Ришелье: он старался перенести центр тяжести налоговой системы с прямого налога тальи на косвенные налоги. В итоге проводимой Кольбером линии талья стала обеспечивать не две трети королевских доходов, как в годы войны, а лишь одну треть."Дурным", налогом, по мнению Кольбера, был и соляной сбор. Кольбер старался по возможности сокращать его, снижая цену на соль и нормы обязательной закупки. Зато сильно выросли акцизные сборы, что, видимо, было связано с развитием внутренней торговли товарами первой необходимости. Собственно экономическая политика Кольбера - кольбертизм - стала образцом для многих правителей Европы, и это было не случайно. Кольбертизм, хотя особых теоретических новаций в нем и не заключалось, означал высшую фазу в развитии французской меркантилистской политики. Здесь впервые были соединены устремления к активной роли в мировой торговле и к напряженному промышленному строительству. Современники, воспринимали "новый курс" как небывалое новшество - желание много продавать соседям, ничего у них не покупая. Он мыслил широкими "стратегическими" категориями, интуитивно чувствуя, что победу могут дать не конъюнктурные маневры на валютном рынке, а достижение необратимых изменений структуры мировой торговли в пользу Франции. Этой цели отвечали образованные им большие торговые компании. Они создавались на таких направлениях, где французы до этого вообще практически не торговали (Ост-Индская и Северная компании), где нужно было обеспечить французскую колониальную монополию (Вест-Индская компания, имевшая целью устранить голландцев, державших в своих руках всю торговлю антильских колоний Франции) или улучшить структуру торговли (Левантийская компания, стоявшая перед задачей наладить экспорт в Турцию французских сукон, тем сократив вывоз туда серебряной монеты). Все эти компании сталкивались с большими трудностями, проходя с помощью правительства через банкротства и реорганизации, но об успехе торговой политики Кольбера нельзя судить по их судьбе, поскольку сами они для министра были средством, а не самоцелью. Промышленная политика Кольбера была основана на очень старой, прочно укоренившейся идее о возможности достижения экономической автаркии, т.е. о том, что Франция способна развить у себя все виды производства и ни в чем не зависеть от соседей; мыслей о нецелесообразности освоения выпуска какой-либо продукции у него никогда не возникало. Отсутствие в XVII в. настоящей промышленной статистики не позволяет судить о развитии французской промышленности при Кольбере - за исключением, пожалуй, судостроения, благодаря беспрецедентному подъему которого Франция вошла в тройку ведущих военно-морских держав и даже обогнала по количеству и тоннажу военных кораблей Англию. Это было очень важно и для успехов морской торговли: сильный военный флот был способен обеспечить надежное конвоирование, успешно бороться с корсарами, запереть свои колонии от иностранной контрабанды. Финансовая стабилизация привела к всплеску деловой активности, львиная доля новых мануфактур была основана в 1664-1668 гг. Начавшаяся в 1672 г. война с Голландией, вскоре превратившаяся в войну с европейской коалицией, подвергла тяжелым испытаниям многие торговые компании и мануфактуры. Война положила конец кольберовской программе. Кольбер прожил после этого еще 11 лет, но это был уже не уверенный в осуществимости своих планов и в силе своего влияния на государя реформатор, а уставший, измученный болезнями министр финансов, занятый рутинной и неблагодарной работой добывания денег на военные расходы. Умер он 6 сентября 1683 г.
Сообщение: 4
Зарегистрирован: 14.05.09
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
0
Отправлено: 16.05.09 21:58. Заголовок: Интересно, что жена ..
Интересно, что жена Кольбера занималась воспитанием нескольких детей короля...двух от м-ль де Лавальер и младших от м-м де Монтеспан (Франсуазы-Мари и Луи-Александра). В общем, бедный Кольбер был многостаночником .
Идея экономических реформ, связанных с перестройкой структуры общества в интересах государства, в Западной Европе появилась довольно поздно. Конечно, каждый средневековый монарх, не принадлежавший к чистому типу завоевателя, должен был проводить определенную экономическую политику, дабы обеспечить свою страну, преимущественно перед соседями, богатствами в натуральном или денежном виде. Но чтобы эта политика оказалась связанной с идеей социального реформаторства, требовался ряд условий. Мысль о необходимости и возможности переделки общества должна была сопровождаться интересом к его точному, статистическому познанию. Это и стало великим достижением XVII в. - века утверждения рационализма, основанного на опыте не только в науке, но и в политике.
Рационалистический подход предполагал и критическое отношение к существовавшему порядку вещей, и появление мыслей о том, как можно улучшить ситуацию. При этом нужно было преодолеть и инерцию средневековых представлений о предустановленной гармонии сословного строения общества, и аристотельянский взгляд на то, что сохранение социальной гармонии можно обеспечить благожелательной ко всем состояниям, справедливой политикой выделения каждой профессии ее "естественного места" в общественной жизни.
"И так как достоверно известно, что элементы, способные иметь тяжесть, ничего не весят, когда они находятся на своих местах, то также неоспоримо, что ни одно из сословий не будет в тягость другому, если каждое из них будет занимать то место, которое ему полагается иметь по природе", -так писал еще Ришелье в "Политическом завещании". - Richelieu A. J. Testament politique. Paris, 1947, p. 257.
Люди XVII в. уже были знакомы с идеей о благополучии государства, возникающем из борьбы противоположных интересов, из столкновений разных политических сил: этот мотив часто звучал в памфлетах парламентской Фронды, стремившейся оправдать постоянное противодействие парламентариев акциям абсолютной монархии. И столь же естественным было ответное стремление рьяных адептов абсолютизма разобраться в этой борьбе противоречивых интересов, выделить те из них, которые были выгодны для укрепления королевской власти, поощрять их, подавляя противоположные тенденции. Именно такова и была исходная идейная позиция Жана-Батиста Кольбера.
Будущий генеральный контролер финансов Франции родился 29 августа 1619 г. в семье реймсского купца и имел предков-купцов в четырех поколениях. Некоторые историки, особенно из апологетов Кольбера, придавали особое значение его происхождению, видя в феноменальном трудолюбии министра чисто буржуазную добродетель - как будто оно не было обязательным качеством хорошего чиновника. Факт дейст- вительно был беспрецедентным: впервые на роль первого советника короля претендовал человек, который не только не принадлежал к старому дворянству, как Сюлли, Ришелье или Мазарини (вопреки фрондерским басням о плебейском прошлом последнего), но и сам до 36 лет не был дворянином. Но не отцовские капиталы пробили ему дорогу к власти: Кольбер-отец, превратившийся из купца в финансиста средней руки, так и не смог купить для сына-первенца дорогую престижную должность. А к этому он, очевидно, стремился - недаром Жан-Батист был им определен на учебу в иезуитский коллеж Реймса, где давали весьма полезное для будущих судейских углубленное гуманитарное образование, которое купцы считали совершенно излишним для своих деловых успехов. Так с самого детства Кольбер приучался считать купеческое сословие низшим, из которого необходимо вырваться во что бы то ни стало; и мешавшие этому финансовые неудачи отца только укрепляли, обостряли это чувство. Впоследствии, уже став министром, он, постоянно советуясь с купцами по конкретным вопросам, все же смотрел на них свысока, как на людей узко мыслящих, неспособных подняться над сиюминутными корыстными интересами.
Еще важнее для понимания психологии Кольбера то обстоятельство, что с самого начала карьеры он связал свою жизнь с административным аппаратом нового образца, оттеснявшим на второй план старые судейские учреждения. Этот процесс ускорился после вступления Франции в Тридцатилетнюю войну в 1635 г.: в провинции назначавшиеся из центра интенданты "подминали под себя" - особенно в том, что касалось сбора налогов - местные судейские трибуналы, состоявшие из собственников своих продажных и наследуемых должностей (оффисье). а управление армией сосредоточивалось в руках госсекретариата военных дел и подчиненных ему военных комиссаров, в ущерб старинным правам сановников-маршалов. Возглавлявший судейский аппарат Парижский парламент постоянно оказывался в оппозиции к политике административного нажима и чрезвычайных финансовых сборов.
Что ожидало бы Жана-Батиста, если бы отцовские планы осуществились и он стал бы обладателем спокойной судейской должности? Реализовались бы тогда его поразительная энергия, неуемная жажда деятельности? Или его "обыкновенный ждал удел" - рутинные судебные заседания, необходимость смирять горячий нрав, шлифовать угловатость характера, приноравливаться к мнению большинства? К счастью для нашего героя, ничего этого не произошло.
С 20 лет Кольбер являлся военным комиссаром, пять лет он мотался по стране, сопровождая армейские части, размещал их на квартиры, проверял на смотрах списочный состав, - словом, вел всю черновую работу рядового администратора, чрезвычайно интенсивную в те военные годы. И вместе с тем он успешно учился умению делать деньги, устанавливая выгодные контакты с поставщиками припасов и солдатской амуниции. Ему помогла судьба - государственным секретарем военных дел стал Мишель Летелье, зять одного из Кольберов, отцовского кузена Сен-Пуанжа. На правах родственника Жан-Батист оказался доверенным лицом Летелье.
В 1651 г. по рекомендации и предписанию патрона Кольбер стал управляющим хозяйством первого министра кардинала Мазарини. Правда, как раз в это время кардинал находился в изгнании в Германии, и его оставшемуся в Париже управителю пришлось испытать недоброжелательство фрондеров, казалось, окончательно победивших. Но уже в следующем году Мазарини вернулся с армией, с парижской Фрондой было покончено, и Кольбер смог полностью применить свои деловые способности, обогащая нового патрона и обогащаясь сам.
Через 10 лет, в 1661 г., кардинал, умирая, рекомендовал молодому королю Людовику XIV своего протеже, и Кольбер получил должность интенданта финансов, став первым советником государя в финансовых вопросах. Биография иллюстрирует жизненные установки Кольбера: он видел залог успеха в служении патрону, в умении завоевать его абсолютное доверие и право распоряжаться от его имени; подъем к вершинам власти был для него сменой патронов: Летелье - Мазарини - король.
Этика беспрекословной клиентской верности как нельзя лучше подходила нарождавшейся абсолютистской бюрократии. Это вовсе не исключало откровенности с патроном, даже упорства в отстаивании своей позиции: Кольбер был способен говорить королю "горькие истины", подчас доходя до просьб об отставке. Исключалось другое - стремление навязать себя патрону как независимую, сильную собственной силой личность, иногда готовую даже оказать ему открытое сопротивление. Именно этим "грешил" главный соперник Кольбера в борьбе за власть сюринтендант финансов Фуке, зато он и потерпел крушение, не найдя себе места в политической системе Людовика XIV.
Для Кольбера, не прошедшего никакой юридической школы, не имело силы характерное для лучших французских парламентариев стремление к строгому соблюдению и защите законности. Но это не значит, что он был готов идти напролом, нарушая традиции. Он был французским политиком, унаследовавшим характерную для французского абсолютизма склонность к осторожности, компромиссам, к опоре на юридические основания. "Мои мысли никогда не доходят до крайностей", - сказал Кольбер о себе в последние годы жизни (Colbert J.-B. Lettres, instructuons et memoires, t. 2, pt. 2. Paris, 1863, p. 697.), и действительно он всегда старался подыскать юридические основания для предлагавшихся им мер. Конечно, это могли быть пристрастные толкования юридических норм - но их откровенное игнорирование былонемыслимо, и такие антиправовые проекты, как простое уничтожение без выкупа массы обременявших страну судейских должностей или тем более перевод всех земель в королевскую собственность, Кольберу в голову не приходили.
A.H. Савин напрасно приписывает Кольберу такое намерение, неосторожно положившись на тенденциозные суждения памфлетистов-эмигрантов. - Савин A.H. Век Людовика XIV. М., 1930, с. 19.
Итак, в недрах административного аппарата вырос человек, который проникся идеями перестройки общества в интересах абсолютизма и сделал их осуществление целью своей деятельности. Впервые планы социально-экономической политики Кольбера были обстоятельно изложены им в 1659 г. в большой записке для Мазарини. Приближалось заключение мира с Испанией - он был заключен в ноябре 1659 г., - пора было думать о том, как вести внутреннюю политику в мирное время, и Кольбер, желавший оттеснить Фуке и занять его место в руководстве финансами, должен был заинтересовать кардинала своими планами преобразований.
В то время как Фуке старался сделать неизбежный переход к бюджету мирного времени как можно более плавным, растянутым во времени и менее обременительным для кредиторов государства (используя естественную тенденцию ссудного процента к понижению, он заключал все новые займы для выкупа старых долгов), Кольбер, стремясь представить своего противника простым расхитителем казны, предлагал взять курс на резкие и быстрые методы разгрузки бюджета путем судебного преследования финансистов, популярность которого освятила бы государственное банкротство. Критики часто осуждают Кольбера за непонимание им роли кредита, отмечая превосходство в этом его соперника. Но справедливости ради надо отметить, что конкретная сторона кольберовской программы была тесно связана с более широкими идеями рациональной перестройки общества, которые у Фуке совершенно отсутствовали.
Кольбер рассуждал просто, так, как ему подсказывал здравый смысл практика-администратора: есть полезные, укрепляющие могущество государства профессии - земледельцы, ремесленники, торговцы, военные, моряки, и их надо всячески поощрять.
А есть и такие профессии, которые отвлекают людей от этих полезных занятий. Совсем обойтись без них нельзя, но ограничить надо. Вот, например, финансисты... Конечно, они, сами наживаясь на войне, помогают и государству быстро собрать нужные для войны средства. Но не пора ли Франции завоевать не только военную, но и экономическую гегемонию над соседями? А здесь отвлечение самых крупных капиталов в сферу чистого кредитования государства приносит явный вред: французам недостает капиталов для создания крупных торговых компаний, которыми так блещут Голландия и Англия.
Не лучше ли, задавался вопросом Кольбер, чем полагаться на экстраординарные доходы по займам, иметь богатую страну, легко покрывающую свои расходы из обычного, упорядоченного бюджета? А уж если и брать в д
Жан-Батист Кольбер личность несомненно, очень значимая в истории Франции. Но при этом довольно противоречивая. У нас, в России, к сожалению, про него практически ничего, за исключением отдельных трудов господина Малова (низкий поклон ему за это) нет. Но совершенно недавно я столкнулась с работами такого весьма интересного французского историка, как Даниель Дессер. Работы, надо признать, весьма неоднозначные, как и его взгляды на Кольбера, его время, окружение и заслуги. Для одной из его статей я сделала перевод, его и выкладываю здесь, и мне было бы очень интересно услышать ответный отклик форумчан, на то, с чем они в ней согласны, а что ставят под сомнение.
Даниель Дессер; Жан-Луи Журне Annales. Economies, Societes, Civilisations. 30e annee, N. 6, 1975. pp. 1303-1336
Лобби Кольбера: Королевство, или семейное дело?
Несмотря на то, что ничего этого не предвещало, 1661 год ознаменовался решительным разворотом в судьбах королевства. События ускорились совершенно внезапно: начиная с начала года кардинал-министр должен был покинуть навсегда и очень неохотно свои дорогие сокровища, отдавая дела королевства одному молодому человеку, которого считали мало склонным о них заботиться. Год в действительности очень тяжелый, и даже если Господь и восстановил прежний порядок вещей, то, тем не менее, небо все еще проявляло свою ярость, насылая на добрый народ голод и болезни, на слишком амбициозного и любящего роскошь суперинтенданта - падение, на людей, слишком жадных до золота – тревоги и разорение, а на элиту, ревнивой к слишком юной власти нового господина – зависимость от него. Но равным образом этот год - время взлета (насколько неудержимого, настолько и незаметного) личности до этого мало известной и искушенной в делах, далеких от публичного любопытства. Что может быть удивительнее возвышения бывшего слуги покойного кардинала, по всей вероятности, одиночки? Стало быть, для того, чтобы объяснить блестящий успех Жана-Батиста Кольбера, необходимо апеллировать к капризной даме фортуне? Скорость и масштаб его деятельности, обширная, рано определенная программа, в рамки которой она вписана, слишком своеобразны и представляют собой определенную проблему. Как понять этот "феномен Кольбера" через появление "ex nihilo" [из ничего] просвещенного теоретика, гениального человека, берущегося за все подряд и прославляемого некоторыми людьми? В уже завершенном нами исследовании мира финансистов некоторые выявленные документы Палаты правосудия 1661 года заставили нас задуматься о том, что, возможно, успех Кольбера не был исторической случайностью, но соответствовал, учитывая общие финансовые, фискальные, социальные и политические рамки, общей природе вещей. Начиная с начала XVII века финансисты, благодаря своим должностям и исполняемым функциям играют, с тайной, действенной и заинтересованной поддержки власть имущих, заметную роль, которая выдвинула их, в окружающей денежной и экономической системе взаимоотношений, в центр жизни государства. Они снабжают необходимыми деньгами королевскую власть; и они же - это характерная черта необходимого союза между землевладельцами, основным источником богатства во Франции и монаршей властью. Углубленное изучение процесса Фуке и проведенных Палатой правосудия расследований показывает, что мирок банковских воротил был перестроен вокруг этого уроженца Реймса (*имеется ввиду Кольбера). С этих пор Кольбер перестает представать одиночной личностью и его успех больше не мыслится как случайность. Связи различного происхождения представили возможности как к его возвышению, так и к формированию однородного и сложного клана деловых людей, сгруппированных вокруг него, которые будут, по мере того как будет развиваться финансовая и экономическая политика, контролировать всю активную деятельность страны. Этот клан обладает множеством граней, но в целом демонстрирует чрезвычайную спаянность. Именно это лобби Кольбер будет использовать и даже обманывать, для того, чтобы проводить свою политику, свою слишком замечательную политику. Вот почему мы поставили себе целью, в этой статье, понять точное происхождение этого лобби, условия его создания и, для того, чтобы оценить реальное значение и выявить глубинную сущность, его воздействие на политику нового генерального контролера. Исследование его семейных истоков и его карьеры до его прихода во власть бесспорно дает ценные сведения для понимания его успеха и основ его экономической программы. Преемник несчастного генерального прокурора (*Фуке) мог, с точки зрения своих современников, казаться человеком новым, которого удача и протекция кардинал-министра вытолкнули на переднюю часть политической сцены. Очень быстро легенды или слухи, проворно разносимые через мемуаристов и историков, влюбленных в следование правилам, утвердили образ сына ничтожного буржуа, торговца суконными товарами, которого упорный тяжелый труд, методический ум и всесторонняя экономическая программа вознесли в зенит славы. Недавно вышедшая превосходная книга воздала должное на этот традиционный и упрощенный взгляд[1]. Как это хорошо показал Жан-Луи Буржон, род Кольбера в начале XVII века был весьма далек от того, чтобы быть семьей скромных торговцев; скорее наоборот, он представлял собой один из крупных родов патрициев одного из городков Шампани, которые полностью, вместе с некоторыми другими родами (такими как Башелье, Леспэноль, Кокбер[2]) монопольно владели городскими должностями. Будучи крупными национальными и международными торговцами, они в начале века относились к купеческой элите. Но в первой трети XVII века семья обратилась к другой деятельности, очень далекой от торговли, но которая впоследствии окончательно обусловит ее будущее: к финансовым делам. Уже Кольбер де Вандьер, отец министра, благодаря должности сборщика консигнаций, купленной в 1631 году, проник в среду парижских денежных воротил[3]. Однако он не был первым в семье, кто бросился в финансы. Благодаря своей деятельности, своим должностям, брачным альянсам и дружбе большинство из Кольберов было уже погружено в малый мир откупщиков. Дед Жана-Батиста, Жан V, был генеральным контролером габели, а двое из его братьев, Симон и Удар II – секретарями-советниками короля (характерный признак принадлежности к миру денег). И в новых своих альянсах Кольберы приобщались к финансам: Мари Кольбер, дочь Жерара III, двоюродного деда Жана-Батиста, вышла замуж за королевского секретаря Николя Камю, одного из крупнейших финансистов своего времени, участника генерального откупа по габели[4]; одна из их дочерей стала женой крупного дельца Партичелли д'Эмери, который станет суперинтендантом финансов. Две сестры Марии тоже вышли замуж, первая - за Жана Куртена, сборщика подати и тальи в податном округе Бовэ, а вторая - за казначея телохранителей его величества Пьера Оллена. Жерар Кольбер, их брат, породнившись через свой брак с Поллальонами, ввел свою семью в союз финансовых грандов и итало-лионских банкиров (состоявшего из Поллальонов, Люманей и Маскрани). Что касается Николя II Кольбера, сборщика подати и тальи в Форезе, то этот откупщик был хорошо известен в деловом Париже[5]. Семья Кольбера и до признания своего знаменитого родственника состояла в родстве с наиболее крупными денежными воротилами своего времени, с арендаторами габели. Так, например, другая дочь Жерара III вышла замуж за Робена, генерального контролера десятины в Турени; этот брак сделал ее двоюродной кузиной братьям Тома и Жаку Бонно, знаменитым представителям финансового мира Луары[6]. Эти последние, в компании со своими родственниками, друзьями и компаньонами, Б. Кентеном де Ришбургом, Пьером Обером, Клодом Шатленом (связанным с Поллальонами), Жерменом Ролланом и Пьером Меро составляли финансовую группу, которая контролировала генеральный откуп габели на протяжении почти тридцати лет. Впрочем, именно в этом откупе Николя Камю, муж Мари Кольбер, имеет свои интересы, участвуя в доле через Жермена Роллана. Имелись и другие связи между Кольберами и другими членами этой могущественной группы: когда Кольбер де Вандьер приобрел в долевую собственность должность сборщика консигнаций, то именно ту, что принадлежала Меро-отцу[7]. Одна кузина Жана-Батиста в первом браке вышла замуж за Жака Меро, казначея Франции в Суассоне, чей брат был одним из арендаторов габели[8]. Став вдовой, она повторно вышла замуж, с замечательным упорством не покидая все той же своей среды: она вышла замуж за Дениса Марена, другого крупного финансиста, компаньона Тома Бонно. По ее примеру другая из Кольберов сочеталась законным браком, следуя той же самой эндогамической склонности, с откупщиком, который служил в Руане и в Париже, Луи Бешамеем[9]. Таким образом, будущий министр вырос в мире чрезвычайно закрытом, но наиболее пригодном для того, чтобы отрыть ему будущее и удовлетворить запросам этого амбициозного юноши. Можно только согласиться с выводами Жана-Луи Буржона, который подчеркивает, что намного раньше того, прежде чем Кольбер сделал состояние своей семьи, его семья сделала его собственное состояние[10]. Эта констатация заставляет разу же выделить значимость семейных и дружеских связей. В другом месте (*речь идет о предыдущей статье Дессера Finances et societe au XVII siecle a propos de la Chambre de Justice de 1661, Annales. Economies, Societes, Civilisations. 29e annee, N. 4, 1974) мы уже подчеркивали, до какой степени они являлись определяющими факторами в функционировании и структурообразовании мира финансистов. Кольбер, и это важно, оказывается в контакте с людьми, чьи союзы очень полезны и из которых однажды, уже будучи во власти, он сумеет извлечь пользу для того, чтобы создать зачатки своего собственного лобби: Марен, Бешамей, Башелье (второй из его кузенов) - это те имена, которые мы обнаружим в будущем на хороших местах. Первые этапы в формировании юного Жана-Батиста не смотря на то, что достаточно плохо известны, все же выявляют и подтверждают ту точку зрения, согласно которой этот сын откупщика (который, впрочем, был весьма посредственным) был подающим надежды финансистом. По окончании своей учебы в Реймсе он в 1634 году отправился на обучение в Лион к банкиру Маскрани, компаньону Люманя. Затем, после достаточно быстрого перехода в нотариат и прокуратуру, он становится второстепенным служащим у одного из других крупных финансистов этой первой половины XVII века - Франсуа Сабатье, казначея по нерегулярным доходам[11]. Наконец, при неизвестных нам обстоятельствах молодой человек приобрел должность комиссара по военным делам. Посвященный во все деловые знакомства благодаря такому практическому обучению, юный Кольбер, вооружившись этой должностью, берется за типичный курс "начинающего финансиста", увенчавшийся в 1655 году покупкой должности королевского секретаря. Удачная карьера свояка Ле Телье - это счастливое событие для клана Кольберов, но оно совершенно не влияет на финансовую активность всей семьи. Все также естественно, когда пробивает час женитьбы, поскольку именно в финансовом мире, в полном соответствии с карьерой образцового финансиста, Жан-Батист подбирает себе жену: в полный политический и финансовый кризис Мари Шаррон принесла ему приданое в размере 100000 ливров. Но главное заключается в том, что она открыла ему дверь в союз контролеров и чрезвычайных казначеев по военным делам, этих образчиков крупных откупщиков, составивших состояние на военных делах, которые всегда будут играть особую роль в жизни Жана-Батиста[12]. Его переход на службу к Мазарини - следствие фавора Ле Телье и его шурина Сен-Пуанжа, только увеличил его включение в среду денег еще сильнее. Интендант самого прожорливого дельца, какого только знал Старый режим, он общается с наиболее известными в финансах людьми: Пьером Жирарденом, личным откупщиком кардинала и его братом Клодом, с Бартелеми Эрвартом и его друзьями. Находясь в тени, он наблюдает за всеми финансистами, за механикой крупных операций, особенно по откупам (а кардинал действительно участвовал во всех этих делах), за соперничеством между деловыми кланами и он объезжает, будучи на службе у Мазарини, всю Францию, повсюду, где его хозяин имеет солидные интересы (а это Нормандия, Нивернэ, весь восток Франции, Бургундия...). Эти годы, без сомнения, были определяющими, поскольку за это время он расширил круг своих друзей и своих знакомств. Так, например, он знакомится с усердным и работящим владельцем металлургического производства Луи Беррье, а так же с мантуанцем неизвестного происхождения, вращавшегося в итальянском окружении кардинала - Франсуа Беллинциани, которого он сделал своим другом и бесценным помощником. Марен, Бешамей, Эрварт, Беррье, Беллинциани и различные Пеллиссари, на пересечении родственных и дружеских связей мало-помалу формируют вокруг него потенциальную сеть преданности и капитала. Равным образом внутри самой этой группы деловые связи усиливают ее единство. Беррье, Бешамей и возможно сам Кольбер объединились для того, что бы добросовестно разграбить королевские леса в Нормандии[13]. Марен привлекает с собой двух из своих родственников, генеральных сборщиков финансов в Париже: своего племянника Клода Кокийя и своего кузена Пьера де Ла Круа[14]. Он еще сильнее укрепляет свои связи с группой откупщиков габели, особенно с Тома Бонно, чей сын женится на одной из его дочерей[15]. Значимость среды столь велика, что когда Кольбер будет искать отношений с женщинами, его выбор упадет на Франсуазу Годе, вдову крупного финансиста Лоне-Граве, генерального откупщика ввозной пошлины[16]. Таким образом, все годы своего формирования Жан-Батист накапливает массу информации, дружеских связей, преданности, которая будет невероятно эффективно проявляться в момент приобщения к делам. Благодаря своей семье, карьере, среде, деятельности он был тесно связан с миром денег: передавая его королю, Мазарини, будучи определенно неисправим, завещал королевству, таким образом, еще одного финансиста. И это не случайность, что Жан-Батист Кольбер намеревается заставить признать себя именно в финансовой области. Он очень пространно разъясняет происхождение беспорядков, которые, в его глазах, порождают бедственную финансовую ситуацию в королевстве[17]. Он затрагивает плохое управление, причину всех бедствий, также как и распущенность суперинтендантов, особенно Фуке, и их сообщников-откупщиков. Но не имеется ли, с самого начала, некоторая определенная двойственность в этом упрощенном характере анализа, когда задумываемся над тем, кто такой его автор? Кольбер - это "откупщик", который стремится уничтожить своих собратьев? Образ действий, который он использует для того, чтобы навести финансовый порядок и развить свою экономическую программу, в некоторой мере разъясняет его политику нового мышления и мог бы привести к пересмотру его реальной деятельности. Наследовав недобросовестному Фуке, каким образом Кольбер организовывал свою работу чтобы держать под контролем ситуацию и на кого он опирался для того, чтобы восстановить порядок? Начиная с сентября 1661 года он преследует политику, главные свойства которой проявляются незамедлительно: это деловитость и методичность. Он намеревается контролировать управление финансами и взять под опеку финансовый мир благодаря своей сети преданных ему лиц. Палата правосудия, последовавшая за арестом бышего генерального прокурора - это идеальный способ поимки за руку. Между 1661 и 1665 годами новый генеральный контролер быстро создал подходящие условия для того, чтобы внести ясность в эти вещи. Его первые хлопоты касаются реорганизации Совета финансов: должность суперинтенданта отменена, места в новом королевском совете финансов предоставлены преданным людям или же "свадебным генералам", которые проявляют свое согласие с ним. Советом фактически руководит Кольбер. В центральной администрации были созданы ячейки из его людей: его родственников Отмана и Марена, немного позднее - Пюссо и Демаре; его преданные друзья Алигр, Ла Рени и большой увалень Эрварт быстро отошли в сторону, получив солидные пенсии[18]. Секретари совета, эти ценные помощники, точно также были отобраны среди его ставленников. Таким образом, власть и положение Жана-Батиста утверждаются на самом высоком уровне. И в то же самое время, повсеместно проводимые преследования откупщиков позволяют ему расширить возможности своей деятельности. Война, развернутая против Фуке позволяет ему наиболее эффективным образом давить на мир финансов. Над всеми откупщиками царит обстановка очевидного ужаса: многие из них попали в тюрьму, а их имущество конфисковано. И это не самый малейший парадокс наблюдать среди преследуемых финансистов или тех, кого потревожили, друзей и родственников министра: Эрварт, Бешамей, Марен, Пелиссари и члены группы Бонно были не в ладах с комиссарами Палаты. Но это только обман, ибо дружеские связи и отношения не замедлят сыграть свою роль весьма эффективно. В маленьком мирке денег энергичное наступление новичков вызвало сильное волнение. Аресты имущества и заключение в тюрьму способствовали соглашательским настроениям и наиболее проницательные финансисты быстро поняли, что настало время сменить лагерь и примкнуть к более сильным. Палата правосудия предложила им благоприятные условия перевербовки. Ценой свидетельств и показаний по крайней мере против Фуке, большинство финансистов примирились с Кольбером[19]. Таким образом Рамбуйе, Пьер Далибер, Николя де Фремон и Антуан Арно присоединились к его кругу. Остальные молодые финансисты попадают в него при довольно смутных обстоятельствах (но, возможно, здесь мы всего лишь жертвы лакунарности своих источников): так молодой Самюэль Далье де Ла Тур, сын протестанта - казначея Франции в Монтобане, преследуемый Палатой правосудия, связал свою судьбу с восходящей звездой генерального контролера, совсем как братья Бертело. Сеть альянсов и дружбы содействовала расширению этого движения присоединения. За Далье де Ла Туром последовала вся когорта его родственников (в том числе и два его младших брата), единомышленников и друзей. Его компаньон Пьер Далибер, еще один казначей Франции в Монтобане, последовал за ним, в сопровождении своих друзей Рейшем де Пеннотье, Рике, Дезаллю - все это финансисты, которых скоро ожидало блестящее будущее. С этих пор лобби Кольбера полностью подготовлено, и подготовлено в тот самый момент, когда министр клеймит так называемый непотизм своего предшественника. Главные друзья Кольбера были не менее активны в том, чтобы продвинуть вперед и свои семьи. Марен "двинул" своих родственников Кокийя и Ла Круа, Беррье потянул вслед за своим повышением своего свояка Рене Обри, кузена Шеваля и дядю Андре де Лонэ. Замена преследований Палаты правосудия штрафами подарила нарождающемуся лобби Кольбера возможность увеличить свою власть и еще лучше контролировать фискальный и финансовый аппарат монархии. В июле 1665 года, когда Фуке все-таки преуспел в спасении своей головы не смотря на развернутые против него усилия, а процесс казначея казны Генего резко сменил направление, король своим постановлением заменил преследования, инициированные против откупщиков огромными налогами, гарантией оплаты которых служило их движимое и недвижимое имущество. В сущности, речь здесь идет о замаскированном банкротстве, поскольку было разрешено вычитать из налога некоторое количество ценных бумаг, которые в массе своей являлись кредиторской задолженностью короля (авансы по откупам, различные ссуды, ренты, отмененные или конфискованные должности в финансах). Эти бумаги ликвидировались через комиссаров, назначенных королем[20]. В довершение всего, для того, чтобы увеличить доходность от этой операции, взимание налогов Палаты правосудия отдали в откуп откупщикам (см. приложение 1), и это не смотря на то, что сама Палата правосудия была учреждена (по крайней мере официальным образом) для того, чтобы сократить влияние и излишества деловых людей! В соответствии с системой замкнутого цикла, секретом которой будет владеть Кольбер и которая бросает тень на истинность его разумного управления, одновременно лучше освещая его глубинный смысл, развивается настоящая «poil system» (*система «шито-крыто»), из которой извлекают выгоду его ставленники. Пакет налогов был сдан в аренду некоему Пьеру Шампаню за баснословную сумму в 110 миллионов ливров, из которых 22 миллона - в наличных[21], 38 миллонов - в казначейских расписках (см. бумаги казны) и 50 миллионов - в различных ценных бумагах (рентах, правах, должностях и так далее). Откупщики Палаты правосудия взяли на себя взимание налогов по квитанциям Пьера Пеко, генерального сборщика денежных средств Палаты, который передавал собранные от платежей деньги в королевскую казну. Изучение поручителей Пьера де Шампаня показывает, что все они принадлежат к лобби Кольбера, которое в то же самое время тщательно наблюдало за исполнением соглашения, из которых наиболее значительными персонами были Кокий, Далибер, Роллан, де Ла Круа, Мине, Соннен и Фремон (который, кстати, сам фигурировал среди оштрафованных!)[22]. Взимание налога сдавалось в субаренду по каждому финансовому округу королевства; и те, кого мы обнаруживаем в качестве субарендаторов откупа - это снова зависимые от группы Кольбера финансисты: Кокий, Раншен, Обри, Мине, Далье де Ла Круа, Дезаллю и так далее[23]. Точно также самому главному сборщику средств Палаты был сдан в субаренду, как генеральному сборщику финансов в Бурже, сбор налогов по его собственному финансовому округу! Впрочем, почти все эти заинтересованные в соучастии лица - это генеральные сборщики финансов в финансовых округах, в которых они осуществляли сбор штрафов. Это хорошо подтверждает связь и ассимиляцию между финансовыми чиновниками и откупщиками внутри системы замкнутого цикла, порочной и гнилой. Поскольку комиссары, уполномоченные на ликвидацию бумаг, представленных в уплату своих штрафов были ставленниками министра, то и откупщики штрафов могли действовать с полной безнаказанностью, с благословления власти занимаясь настоящим "рэкетом" и перераспределением хороших мест. Милости комиссаров распределялись в зависимости от того, был ли осужденный другом или врагом группы Кольбера: в зависимости от этого они могли увеличить или уменьшить стоимость ценных бумаг, передаваемых в уплату налогов. Равным образом, комиссары могли, через большие штрафы, заставить финансиста, которого хотели отстранить от дел, сбыть с рук важную и желанную должность. В этом отношении должности секретарей Совета, основные для финансовых дельцов и всегда занятые крупными финанситами, которые их отмечали и в некотором роде являлись их профессиональным признанием, были объектом особо приятных спекуляций. В 1661 году, на момент ареста Фуке, только один из четырех секретарей совета был близок к Кольберу: это Луи Бешамей (трое остальных - это Боссюэ, Катлен и Гурвиль). Палата правосудия изменила эту ситуацию прямо противоположным образом. Лица, преданные Кольберу, выиграли от исков, поданных против секретарей Совета в том, что получили их должности: Беррье, преданный и мало щепетильный помощник Кольбера по процессу Фуке, получил в качестве награды за свою службу должность Гурвиля, который сочел за благоразумие сбежать[24]. Фуко, судебный секретарь Палаты правосудия, другой довольно темный персонаж, получил должность Франсуа Катлана, который был вынужден от нее избавиться по причине огромной суммы своего налога; король продал должность заново за половину ее цены Фуко, а Беррье получил выгоду благодаря милости того же самого рода, но в этот раз в отношении должности Боссюэ[25]. Бешамей же злоупотребил ситуацией до такой степени, что скатился в мошенничество, чтобы не платить свои долги: он заплатил Галлану за его должность секретаря совета 850 000 ливров, но он оставался еще должен ему 366 000 ливров. Однако Галлан оказался среди оштрафованных, и он попытался вернуть то, что ему были должны. Король, как привелигированный кредитор, тогда занял место бедного Галлана для того, чтобы взыскать известную кредиторскую задолженность; Бешамей ухватился за этот случай и заставил назначить себе оплату этих долгов через откупщиков, которые выдали ему квитанцию на 366 000 ливров. В продолжительном судебном процессе, который тянулся еще и после смерти Кольбера, Галлан возражал против этой операции, утверждая, что в действительности Бешамей ничего не уплатил откупщикам, а он, таким образом, был ограблен и кроме того, осторожно намекал на то, что Бешамей при этом пользовался покровительством Кольбера[26]. Таким образом, Лобби старательно монополизирует эти должности: Жан-Антуан Раншен, еще один член группы и заинтересованное лицо в соглашении с Пьером де Шампанем, забрал в свое владение четвертую должность. Когда Фуко решил продать свою должность, то ему на ней наследует Клод Кокий, тогда как в то же самое время Фремон приобрел должность Бешамея[27]. Таким образом, в течение почти тридцати лет секретариат Совета будет принадлежать лобби Кольбера. Министр не забыл и про себя: он присвоит себе должность секретаря, которую Анри де Генего, еще одна из его жертв Палаты правосудия, был вынужден под давлением продать. Король установил свою цену в размере 700 000 ливров, из которых 600 000 ливров должно было быть оплачено деньгами, а 100 000 - вычетом из пошлины: Кольбер выплатил 600 000 ливров деньгами, но заставил сделать себе скидку на оставшиеся 100 000 ливров по причине неоценимых услуг, оказанных им государству[28]. Во время всех процессов Кольбер использовал все свое влияние для того, чтобы защищать своих друзей или своих родственников, которые были или могли быть преследуемыми. Вынесение приговоров происходит таинственным образом, освобождая одних от платежа полностью и существенным образом сокращая штрафы других. Показателен тот факт, что никто из членов семьи Кольбера не был побеспокоен в связи со своей финансовой деятельностью; даже издалека, никто не возвращается к наследству Николя Камю или Партичелли д'Эмери. Правосудие милостливо и к крупным финансистам, которые были арендаторами габели, таким как Пьер Меро и Тома Бонно с сотоварищи. Пошлина в 1 200 000 ливров, присужденная Меро, была сокращена до 1 120 000 ливров, подлежавших оплате бумагами; с Кентеном де Ришбуром тоже обошлись весьма великодушно; а что касается Тома Бонно, то не кажется, чтобы он был вынужден выплатить свой огромный налог![29] Наследство прежнего патрона Кольбера, Сабатье, который обанкротился, было освобождено после начала судебного процесса. Вдова откупщика де Лоне-Граве, близкого друга министра, не потратила ни денье не смотря на тяжелое прошлое своего умершего мужа. К новичкам, недавно присоединившимся к лобби, тоже отнеслись с уважением. Несмотря на то, что судьи потребовали оштрафовать Жана Далье, отца Самюэля де Ла Тура, на 816 000 ливров, его штраф в итоге был сокращен до 100 000 ливров[30]. Николя де Фремона, оштрафованного на 100 000 ливров благодаря обману, никто не заставил ничего выплачивать[31]. Палата правосудия позволила Кольберу и его клану совершенно безнаказанно устранить всех своих конкурентов и по ходу дела присвоить себе важнейшие места. Соглашение с Пьером Шампанем помогло Кольберу обеспечить контроль и за обычными налоговыми поступлениями королевства, попутно пополняя основные доходы преданных ему лиц. Для того, чтобы устроить их дела, он использует различные средства, предлагаемые крупной зачисткой порядка Палатой правосудия. Большое количество прежних генеральных сборщиков было вынуждено, добровольно или нет, но избавиться от своих должностей. Когда король забирал должность у оштрафованного генерального сборщика, который оказывался не в состоянии выплатить свою пошлину, то Кольбер пользовался этим для того, чтобы передать его место своему родственнику, другу или другу своих друзей. В наиболее благоприятном случае преследуемого откупщика принуждали продать его должность и по оплате должность тотчас же передавалась группе Кольбера. Таким образом, например, Беррье смог получить для своего шурина сборы с финансового округа Кан[32]. Наследники П. Грюена, братья Моннеро, отказались от своих должностей в пользу Гиймена де Сен-Андре или других Башелье[33]. Временами борьба была беспощадной: Дени Марен и его родственники, Кокий и Ла Круа, оба - генеральные сборщики финансов в Париже, загнали в безвыходное положение Пьера Перро, своего коллегу, подложными действиями; то, что Кольбер, который был с ним в хороших отношениях, никогда ему не простил и Перро был вынужден подать в отставку[34]. Эта должность тотчас же была передана Кокию, который немного погодя отдал ее одному из своих близких родственников Жану Соннину[35]. Новые генеральные сборщики, разумеется, играли видную роль в финансовых и экономических предприятиях, которые патронировал Кольбер. Помимо своих интересов в соучастии в договоре с Пьером Шампанем, они финансировали, под общие поступления, ссуды, каждый по своему финансовому округу (за некоторым исключением)[36]. Они присутствуют во всех крупных коммерческих предприятиях, равным образом они инвестируют в главные откупа по габели, объединенные откупа и откупа домена; некоторые из них - акционеры индустриальных предприятий, таких как Горнодобывающая компания (см. приложение 2). Они становятся на службу министру с усердием, которое превосходит абсолютную преданность, временами переходя в наихудшие формы подхалимства[37]. Но как бы там ни было, Кольбер связывает этими методами все свои экономические начинания в финансах или в фискальной политике королевства, то что хорошо подчеркивает неизбежные потребности налоговой и экономической системы Старого режима. Равным образом обнаруживаем генеральных сборщиков, близких или членов семьи министра, во главе финансовой администрации одного из наиболее дорогих начинаний Кольбера - во флоте. Так Пьер де Сен-Андре и Луи де Любер, кузены жены Кольбера и генеральные сборщики налогов в Лионе и Бурже, последовательно привлекались в генеральное казначейство флота, где они наследовали другому преданному ставленнику, Жоржу Пеллиссари.
Сообщение: 430
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 15.03.11 16:30. Заголовок: Чтобы окончательно п..
Чтобы окончательно прибрать к своим рукам фискальный аппарат королевства, Кольбер привлекает к себе на службу казначеев Штатов Лангедока и Дофине. В первом месте он опирался на Рэша де Пеннотье, потомственного казначея лангедокской биржи, входившего в окружение Пьера Далибера, с которым он состоял в дружеских и деловых отношениях. Пеннотье, который помимо исполнения своих функций казначея Штатов Лангедока был еще главным сборщиком духовенства, участвовал во всех предприятиях своего покровителя в Лангедоке и Средиземноморья: Горнорудной компании, Южнофранцузском канале, суконных мануфактурах, Левантинской компании. Во всех своих операциях он соприкасался с большим количеством своих друзей: с семьями Рике, Бавенов, Башелье, Далиберов и Далье, которые почти все были такими же уроженцами Ленгедока как и он сам. Другая выдающаяся личность - это сам Самюэль Далье де Ла Тур, генеральный сборщик налогов в Дофине, который присоединился к Кольберу, как мы уже видели, в 1661 году; в то время он начал одну из самых редких и значимых карьер, которые только были. Этот сын казначея Франции, участвовавшего в откупах, дебютировал в очень юном возрасте вместе со своим земляком Далибером в откупе габели Прованса и Дофине. Затем, благодаря протекции Кольбера, он исполнял обязанности генерального сборщика Дофине. Благодаря новому ходатайству министра перед маршалом Л'Опиталем, владельцем должности, Самюэль приобрел ее для себя окончательно. Предприимчивый помощник, Далье умудрялся одновременно совмещать деятельность основного поставщика флота, основателя множества литейных мастерских по производству пушек и оружия, акционера Левантинской компании и так далее. Он представляет из себя одну из тех опор огромного административного и экономического комплекса, который охватывает все королевство. Он привлекает вслед за собой своих родственников, в частности, своего брата Жана Далье де Мартеля, который будет играть важную роль в Ост-Индской компании и в Левантинской компании, и таких своих друзей-протестантов как Асере, Биго и Ле Гу[38]. Чрезвычайные дела избегли влияния лобби не в большей мере. Уже процесс Фуке наглядно продемонстрировал важность откупов, и обострил все дрязги за контроль над ними между различными финансовыми группами влияния. Кольбер с готовностью обвинил своего предшественника, настаивая на "тайных сделках" между суперинтендантом и его "верными финансистами", сообщая о частых случаях аренды, которые никогда не проходили в легальных условиях; все эти элементы являлись, на его взгляд, доказательством и причиной бед, которые тяжелым бременем лежали на финансовой администрации[39]. Тем не менее, начиная с момента своего прихода во власть, он возобновляет арендный договор по генеральному откупу габели. Логично, что он получает со всех сторон предложения финансистов, которые, словно хищники, ринулись за добычей[40]. Новые откупщики (аренда Куртиаля), за некоторым исключением - все те же, что принимали участие в предыдущих арендах; впрочем, почти все из них в той или иной мере подверглись преследованиям со стороны Палаты правосудия. Но эта новая аренда - только переходная: в 1663 году Кольбер прервал ее ради заключения другого соглашения (с арендой Мартинана). На этот раз происходит полная смена участников генерального откупа: на сцену выходят Кокийи, Фремоны и Бертело вместе со своими второстепенными компаньонами или родственниками. Они объединяют членов бывшего клана Тома Бонно, в частности Александра Милона, племянника финансиста, Малле и Юге - его бывших служащих. Впрочем, семья Бонно с восхитительным упорством продолжает традицию своего присутствия в этом откупе, потому что шурин Милона, Бертран Паллю дю Рюо, другой племянник Бонно, вошел туда, уже будучи активным служащим Кольбера в Ост-Индской компании. Мало-помалу преданные ставленники монополизировали откуп: братья Бертело и их семья основались в нем почти на пятьдесят лет; Николя де Фремон привел туда своих шуринов Мишеля Дамона и Жака Риуля д'Уийи; что же касается Луи Беррье, то он пристроил туда одного своего друга, Луи Блена, которого он использовал во многочисленный делах, направленных в пользу Жана-Батиста Кольбера[41]. Некоторые откупщики усилили свое присутствие в генеральном откупе благодаря альянсу с семьей самого генерального контролера. Это как раз случай Ложуа д'Амберкура, чья дочь вышла замуж за племянника Кольбера, Дарро де Ла Попелиньера[42]; или Поля Эльена Брюне, который женился на кузине министра[43]. С 1663 по 1687 годы ограниченная группа, усиленная в своей однородности благодаря дружеским связям и бракам, оккупирует генеральный откуп. Но теперь в намного большей степени, чем при Фуке, откупщики зависят от министра, которому они служат в его намерениях и который, со своей стороны, предоставляет им в эксплуатацию королевство. Единожды созданное, финансовое лобби располагает капиталом, который Кольбер будет стараться использовать при реализации своих экономических проектов. В этих условиях нет ничего удивительного в том, что все крупные предприятия министра: коммерческие компании, мануфактуры, какой природы бы они ни были и военно-морской флот поддерживались этими денежными воротилами. Четыре торговые компании, неодинаковые по своей значимости (факт, который мы еще исследуем, рассматривая их цели и капиталы), были основаны под влиянием Кольбера между 1664 и 1679 годами. Они соответствуют важной меркантилистской идее коммерческого завоевания, необходимого Франции для того, чтобы утвердить свою власть. Кольбер, убежденный, что внешнеторговый оборот достиг того уровня, который невозможно превзойти, желал, чтобы королевство отвлекло на себя его часть в свою пользу и, таким образом, вырвало бы первое место среди своих европейских конкурентов, из которых наиболее опасными, по его мнению, были голландцы. Вест-Индская торговая компания была основана в 1664 году: правда, речь идет не о создании в прямом смысле слова, но всего лишь о реорганизации компании Новая Франция, учрежденной еще Ришелье. Также в 1664 году начинаются переговоры и усилия, связанные с созданием Ост-Индской компании, устав которой был разработан уже в 1665 году. Северная компания была основана в 1669 году, а Левантинская - в 1670. Последняя была создана на основе Средиземноморской компании, пришедшей к тому времени в упадок; второй раз компания была поставлена на ноги в 1678 году, но здесь речь идет всего лишь об увеличении капитала и числа акционеров первой, поскольку статус и привилегии, предоставленные ей в 1670 году, были подтверждены в 1678. Каждая из этих компаний охватывает один из больших направлений, существовавших в морской торговле в XVII веке: Вест-Индская компания должна была извлекать выгоду из американских маршрутов, Ост-Индская - из Азии, Левантинская компания - в Средиземноморье, а Северной компании принадлежат направления на Балтике и Скандинавия. Таким образом, Кольбер стремится установить французскую торговлю на всех принципиальных силовых линиях экономики своего времени. В том, что касается финансирования и внутренней организации, то эти компании были вдохновлены крупным успехом их иностранных конкурентов, в особенности голландцев. В этой статье мы привязываемся к их сущности: их история существует сама по себе и их экономические превратности, а также успех или провал управления ими находится за рамками темы нашего исследования. Мы же интересовались исключительно точкой их взлета, а именно тем, кто финансировал эти компании и кем были их акционеры? А крупный взнос в основные фонды необходим: в действительности, эти компании собирались торговать на очень перенасыщенном рынке и было необходимо обеспечить их достаточной финансовой мощью для того, чтобы они имели возможность эффективно противостоять конкуренции; но сумма необходимого базового капитала колеблется в зависимости от сферы их действия. Возьмем пример Северной компании: она вступила на давние торные пути европейцев; порты были известны, в них можно обнаружить даже примитивные установки, способные принять и разгрузить корабли. Стартовые издержки относительно ограниченны, поскольку нет нужды создавать все детали коммерческой инфраструктуры. Главная проблема состоит в том, чтобы овладеть ситуацией, которая в целом расположена в пользу голландцев: необходимо перетянуть на себя фрахт, а также местных предпринимателей и производителей, у которых с давних пор существует привычка для сбыта своей продукции полагаться в этом на проверенную компетенцию амстердамских купцов. Голландцы - это посредники и Северная компания должна попытаться отнять у них эту роль, а это дело связей (необходимо иметь хороших агентов во всех портах, чтобы ловить благоприятные оказии) и инициативы (необходимо попытаться победить голландцев на их собственной территории, предлагая более выгодные условия фрахтования). Таким образом, процветание здесь существенным образом зависит от чисто коммерческой борьбы и не требуется создавать баз для этой коммерческой деятельности: порты уже существуют, необходимо только туда внедриться. Капитал же здесь служит главным образом для покупки и оснащения кораблей и он составляет 812 000 ливров. Левантинская компания находится в аналогичной ситуации: коммерческие пути в Средиземноморье известны еще со Средних веков, существует множество портов и коммерческих представительств, откуда можно получать товары. Здесь точно также коммерческая хватка и сообразительность являются определяющим фактором в большей степени, чем огромные средства, поэтому капитал начинается с 600 000 ливров. Ост-Индская компания будет напротив, находиться перед полностью противоположными проблемами. Ей придется вести дела в зоне, часто посещаемой европейцами всего полтора столетия. Крупные английские и голландские торговые компании с давних пор приобрели в этих регионах прочные позиции, которые они создали во всех пунктах. Было необходимо создавать коммерческие представительства, центры сбора различных товаров перед их отправкой в Европу и вести переговоры с властями стран-владельцев колониальных богатств по действующим договорам. В некоторых случаях, главным образом в регионах Индийского океана, было необходимо завоевывать территории, устраивая небольшие военные экспедиции. Все это означает, что перед тем, как начать торговать, необходимо было создать всю организационную структуру, опирающуюся на территориальные или дипломатические базы. Разумеется, каждая компания стремится сохранить для своего личного использования прочную инфраструктуру, которую она сумела организовать в результате долгих лет, ценой больших расходов и терпения. Каждая имеет свои "охотничьи угодья" в Восточной Индии и монопольные права, обеспечивающие безопасность и процветание одновременно. Стало быть, французской компании было необходимо пойти теми же самыми путями: покупать или завоевывать фактории и доверие местных торговцев, а также заставить принять себя в странах, где их конкуренты были приняты задолго до нее. Все это объясняет размер планируемого капитала в 15 000 000 ливров. Что касается Вест-Индской компании, то она получила как права на кое-какую инфраструктуру, созданную еще Компанией Новой Франции, так и территориальные привилегии, распространяющиеся на все американские владения французского короля: и, тем не менее, все же был собран огромный капитал, доходящий почти до 8 000 000 ливров. Таким образом, в зависимости от предусматриваемых задач, которые делались по возможности заманчивыми, чтобы привлечь благожелательных к ним людей, и устанавливалась определенная сумма капитала, которая затем разбивалась на акции. Король всегда принимал в нем участие, более или менее значимое, предназначенное создавать поток воодушевления и доверия, одновременно давая этим предприятию определенный вид государственной гарантии. Устав Ост-Индской компании, разработанный в 1664 году, предусматривал капитал в 15 000 000 ливров, то, что сделало ее самым крупным экономическим предприятием правления. Обильная документация, сохранившаяся в основном в Национальном архиве, позволяет отследить историю формирования ее капитала. Для того, чтобы собрать столь огромную сумму, Кольбер провел настоящую рекламную компанию, состоявшей в публикации пропагандистского труда усердного академика (Шарпантье), отправки циркуляров тем, кого министр полагал пригодными или способными этим заинтересоваться, и даже более или менее одобренном давлении на крупнейшие корпорации провинций (Штаты, парламенты и города) и частных лиц. Давление столь навязчивое, что оно, кажется, сильно беспокоило тех, на кого оно производилось; так, например, вот что пишут Кольберу: ... Между тем многие ропщут и возражают этому. Кроме того, офисье жалуются, что их заставляют туда вступать; они во всеуслышание заявляют, что это ловушка для того, чтобы заставить знать платить талью, а также всех тех, кто от нее освобожден, что будут заставлять вступать туда каждого, будь то церковь, аристократия и третье сословие, что потом будут облагать налогом каждый год, что их будут заставлять платить снова под предлогом какого-нибудь полученного убытка или какого-нибудь очевидно полезного дела, которое надо предпринять; и что, наконец, король завладеет всем тогда, когда об этом будем меньше всего думать, доходами Ратуши, доменов и так далее. Эти разговоры умеряют пыл любого: даже те, кто склонился к тому что предприятие стоящее и кто желал бы в нем участвовать, не отваживаются этого показывать. Офисье почитают за врагов тех, кто только и делают, что говорят об этом в лучших выражениях, а как вы это знаете, Монсеньор, офисье во Франции боятся и опасаются. Они наиболее сильны в кредите, имуществе и власти. Они всему дают ход и все зависит от них... [44] Статья уложения (статья №32) предусматривает, что король обеспечивает пятую часть капитала, что составляет 3 000 000 ливров, остальные подписчики обязываются тремя частями внести суммы, которые сочтут возможными: сумма этих обязательств чрезвычайно разнообразна, поскольку герцог де Мазарен подписался на 100 000 ливров, а частные лица из провинции - только на 1000 ливров[45]. Если бы все происходило в соответствии с пожеланиями Кольбера, то можно было бы, начиная уже с 1664 года, собрать эти 15 000 000 ливров хотя бы на бумаге - пай короля и паи участников-частных лиц. Но докладная записка от февраля 1667 года[46], в которой дан перечень действительно внесенных за три года сумм, показывает, что оказалось невозможным собрать даже достаточное количество обязательств. Пай короля был установлен в 3 000 000 ливров, подписчики должны были обязаться внести три раза по 4 000 000 ливров... Однако документ сообщает нам, что первой третью было внесено 2 468 396 ливров 13 солей 4 денье и что подписчики оставались должны внести еще 258 198 ливров 6 солей 8 денье, что, в общей сложности составляет 2 726 595 ливров вместо ожидавшихся 4 000 000; во вторую треть было собрано 704 333 ливра 6 солей 8 денье и 2 022 265 ливров 13 солей 4 денье оставались должны (итого всего обязательств на 2 726 599 ливров), в третий внос было внесено только 24 000 ливров и 2 702 595 числилось в виде долга (всего обязательств на 2 726 595 ливров). Таким образом, находим в начале образования предприятия обязательств только на 8 199 789 ливров (и это вместо требуемых 12 миллионов в соответствии с уставом), из которых действительно оплачено было только 3 196 730 ливров. Это первая неудача компании и очень плохое начало: капитал не мог быть собран, поскольку оказался только обещаниями сделать взносы. Король выплатил в свой пай 1 900 000 ливров в ноябре 1666 года и, следовательно , этот факт говорит о том, что в начале 1667 года, после трех лет своего существования, компания располагала средствами только на 5 096 730 ливров. Протокол Генеральной ассамблеи от 08 мая 1675 года[47] показывает, что по прошествии времени положение дел не изменилось: даже внос на первую треть так и не был собран полностью; между 1664 и 1675 годами компания получила только 2 578 247 ливров 15 солей 4 денье в качестве первой трети взноса, 1 650 703 ливра 18 солей 4 денье в качестве второй трети и 677 800 ливов в качестве третьей. Всего в общей сложности за этот период акционеры собрали 4 906 751 ливр 13 солей 8 денье, что составило немногим более половины их обязательств. Король же, наоборот, внес гораздо больше, чем обещал: 4 000 000 ливров... Таким образом, из всего капитала в размере почти 9 000 000 ливров почти половина была оплачена королевской казной. Постановление Совета от июня 1676 года[48] потребовало заставить акционеров оплатить свои обязательства, но по видимому, без особого успеха, если верить королевскому решению от 7 ноября этого же года[49], которое учредило шесть должностей директоров в частном отделении компании в Лионе; тогда как в самом начале было решено, что эти частные отделения компании, расположенные в Лионе, Бордо и Париже, будут иметь каждая по два директора,... "но король, рассудив, что Лион заинтересовался и вложил в компанию средств много больше, чем все остальные частные отделения, пожелал выделить отделение в Лионе, учредив шесть должностей директоров, избранных из числа участников, подписавшихся и оплативших свои акции на сумму от 6 000 ливров и больше...". Тем не менее, кажется что власти довольно быстро смирились с этой ситуацией, поскольку начиная с 13 сентября 1675 года, в соответствии с декларацией короля[50], было решено, что акционеры, оплатившие свои три взноса, а также "...заинтересованные участники, которые оплатили 8 000 ливров и больше..." получат от компании 10% от суммы, которую они инвестировали; это решение принесло им всем около 3 500 000 ливров. Директора, которые находились в наиболее выгодном положении, получали, помимо этих 10%, доплату в 5% за каждый год своей службы. В 1684 другое постановление[51] попыталось заставить акционеров увеличить капитал: их хотели обязать предоставить дополнительные средства в размере четверти от тех акций, которыми они уже владели, без сомнения для того, чтобы ликвидировать недостаток средств; некоторые из них ему не подчинились и новое постановление от февраля 1685 года[52] лишило их акций (поскольку они должны были внести еще 728 975 ливров) и передало долю их участия группе "финансистов", назначенных королем "... с их согласия..." (Фремону, Морелю де Буастиру, Сулле, Мате де Витри ла Виллю, Поклену, де Лийю, семьям де Вьё, Паран, Себрэ, дю Буллэ, Ле Брюн и Тардиф), которые взяли на себя обязательства внести вместо них эти 728 975 ливров и возместить им такую же сумму - слабое утешение, предназначенное скрыть настоящее ограбление, ибо осужденный таким образом акционеры потеряли на этом деле три четверти того, что они инвестировали. Все это достаточным образом свидетельствует о том, как трудно было, не смотря на усилия его инициатора, заставить буржуа рисковать своими экю в мало воодушевляющем предприятии. И все же, их существовало достаточно большое количество, если судить по толстому мемуару, сохранившемуся в Национальном архиве[53]: 1 033 участников-частных лиц (из них 935 парижан и 98 провинциалов) и 50 коммун (обозначение, охватывающее, ко всему прочему, парламенты и суверенные суды, такие как пять коллегий королевских секретарей, бюро казначеев Франции, эшевенов и так далее). Этот ценный документ, к сожалению не датированный, дает полную сводку акционеров, классифицированных по трем категориям: сначала те, кто оплатил только треть своих обязательств (709 373 ливра); затем те (и это не самые наименьшие люди в королевстве, ибо среди них герцог де Мазарен, который подписался на 100 000 ливров и сам Жан-Батист Кольбер, подписанный на 30 000 ливров), которые оплатили только две трети вклада (2 129 511 ливров); и наконец те, кто сделал свои взносы полностью, все три части (1 900 400 ливров). Итого 4 739 284 ливра; если к этому добавим 180 000 ливров, внесенных участниками, наиболее близкими к королевской семье, которые не упомянуты (60 000 ливров от покойной королевы-матери, 60 000 ливров от царствующей королевы и 60 000 ливров от дофина[54], то получим сумму 4 919 284 ливра, что очень близко к сумме в 4 906 751 ливров, представленной в отчете генеральной ассамблеи от 08 мая 1675 года. Таким образом, мы можем считать, с определенной долей осторожности, что наш документ был создан приблизительно в то же самое время. Каким образом капитал распределялся между подписчиками? Принимая в расчет 4 000 000 ливров, оплаченные королем, из собранных 8 919 284 ливров 44,8% принадлежало кассе короля, а 55,2% - частным лицам. Вычтем оттуда 180 000, принадлежащих королевской семье (это 2,3%), таким образом, провинциальным вкладчикам принадлежит 1 857 911 ливров (20,8%), а парижанам - (32,2%). Возможно необходимо в этой разнице видеть следствие удаленности: чем ближе к Кольберу, тем труднее ускользнуть от него... Детальный анализ частных вкладчиков из провинции и Парижа, когда их фамилии сопровождаются титулами, позволяет с достаточно большой точностью понять, из каких социальных сфер происходил капитал. В отношении парижских подписчиков не возникает вообще никаких проблем: каждый, согласно своему положению, относился к четко определенной категории; например: торговец, привилегированный торговец, суконщик, член Большого совета, Высшего податного суда и так далее. Трудности начинаются с провинциальными участниками: наряду с точными сведениями (объединение торговцев Тура, Высший податной суд Дижона и так далее) некоторые разделы вызывают серьезные трудности для определения. Возьмем для примера Лион; капиталы из этого города упоминаются дважды. Прежде всего находим упоминание о них в списке акционеров, уплативших все три взноса: "Мсье из Лиона: 87 500 ливров»[55]. Но кто эти "Мсье"? Эшевены? Городские офисье? Выше, в списке акцинеров, оплативших только две трети, читаем: "На счету Лиона две трети миллиона"[56]. Просто Лион, что точно скрывает городские фамилии? Те же самые вопросы возникают в отношении Нанта и Бордо (тем не менее, уточним в этих обоих случаях: "город и заинтересованные лица" и уж совсем далекое "Мсье из..."). Другой неясный момент: фамилии подписчиков записывались по городу их происхождения без указания на их титулы. Нам хорошо известны пропуски некоторых известных имен: таковы, например, Магоны и Эоны де Сен-Мало, признанные торговцы и судовладельцы. Но для того, чтобы идентифицировать остальных, было бы необходимо осуществить продолжительные генеалогические поиски, которые нам невозможно было провести в рамках этой статьи и которые, при всем при этом, все равно не дали бы нам возможности получить точный результат. Таким образом, мы выбрали следующую интерпретацию, со всей необоснованностью и бездоказательностью, которые она предполагает: мы приняли все эти имена за имена торговцев и рассматриваем все те суммы, которые были внесены "городами и заинтересованными лицами" и "жителями..." как торговый капитал. Можно также спросить себя о случае консулов Риома, Тьера, эшевенов Пуатье: каково их настоящее положение, скрытое под почетными муниципальными званиями? Все это является причиной того, что наша классификация вкладчиков из провинции сомнительна: разумеется, среди них есть торговцы, но без сомнения много и тех, кто им никогда не был (см. приложение 2а, b, c). Напрашивается очевидная констатация. Несмотря на их значимый вклад (наиболее крупный из всех описанных категорий), торговцы обеспечили не больше, чем 29,8% привлеченного капитала частных вкладчиков и не больше 16,4% от общего капитала (4,8% - это вклад парижских торговцев и 11,5% - это вклад торговцев из провинции): низкая пропорция, тем более, (как это мы уже показали) для того, чтобы все наши "торговцы" действительно были торговцами, к ним необходимо отнести слишком многих. Важная часть капитала происходит от держателей офисов, представлявших суверенные суды - 35,4% привлеченного капитала частных вкладчиков и 19,5% от общего капитала. Если же затем рассмотрим вклады, оставив в стороне вклад двора, из-за 180 000 ливров, принадлежавших королевской семье непомерно раздувающий объем средств частных вкладчиков, то заметим, что финансовый сектор, то есть финансовые чиновники и королевские секретари, лидирует - 15% от частного капитала и 8,3% от общего капитала. Не будем забывать 4 миллиона короля (44,9% капитала): эти 4 миллиона попали в казну государства через налоговые сборы и были реинвестированы для того, чтобы вызвать доверие. Следовательно, именно поэтому капитал торговой компании, без сомнения, ставшей объектом инвестиций скорее по "политическим" чем по экономическим причинам, происходит из среды, чуждой торговле. А что же другие компании?
Вест-Индская компания не оставила для нас таких же четких и точных документов, как Ост-Индская компания. Нам неизвестна намеченная сумма капитала, но две докладных записки, составленных в промежуток между 1684 и 1687 годами, позволяют нам в целом узнать о том, сколько было внесено. Эти документы были адресованы ликвидаторам ценных бумаг компании, назначенных королем. В 1674 году в результате войны компания обанкротилась и приняла решение о прекращении своей деятельности: территории, которые король уступил ей в 1664 году, были объединены в королевский домен, и группе управляющих, под руководством Беллинциани, Генерального инспектора по мануфактурам, было поручена ликвидация ценных бумаг и выплата по долгам и акциям акционеров. Беллинциани исчезает в 1683 году, вслед за ним назначены новые ликвидаторы: первая докладная записка выдана Морелю де Биструа[57] в 1684 году. Последний умер в 1687 году, и второй документ был выдан его заместителю Лани[58]. Эти два документа, предназначенные для того, чтобы ввести их получателя в курс дела о финансовой ситуации в компании, содержат сводку о сумме капитала. Общие суммы примерно похожи: 7 379805 ливров (на 1684 год) и 7 374 000 ливров (на 1687 год). Принимая в расчет нехватку информации, это отклонение в 5 905 ливров очень незначительно. Но в том, что касается деталей, оба мемуара расходятся. Сверка с другими источниками, в том числе с двумя постановлениями совета финансов, дает повод полагать, что мемуар 1684 года более точен чем список 1687 года, воспроизводящий в целом те же самые суммы, но в ошибочной классификации. Реальный капитал компании составляет только 5 759 630 ливров, поскольку 1 620 175 ливров представлены кредитом. Три раздела одним своим наименованием четко показывают принципиальное происхождение фондов: король, т.е. государственная казна (27,4%), генеральные откупщики подати и габели, иными словами - мир откупщиков, финансовых офисье и финансистов (44%), лица, осужденные Палатой правосудия (11,1%). Присутствие этих последних, которые в своем подавляющем большинстве являлись финансовыми офисье и откупщиками, априори удивительно, по мере того, как они недвусмысленным образом появляются в качестве оштрафованных, и один из наиболее любопытных аспектов в формировании капитала Вест-Индской компании - это не без основания "призыв" к осужденным Палатой правосудия, открывшейся в 1661 году. Каким образом была реализована эта операция? Не смотря на то, что официально судьи Палаты правосудия вели борьбу с системой откупов, взимание присужденных штрафов производилось с применением той же самой схемы: сбор штрафов был сдан в аренду королем в 1665 году некоему Пьеру де Шампаню. Одно из условий этого договора, созданного при помощи Кольбера и упомянутого в ожиданиях Совета финансов[59] предусматривало: ...что кроме вышеупомянутых положений и условий вышеупомянутого договора Шампань берет на себя обязательства заставить оштрафованных и осужденных разместить в Вест-Индской компании помимо их штрафа сумму до двух миллионов ливров, в которой бы каждый из них мог принять со своей стороны участие и долю в прибыли и потерях последней. Тогда как компания бы пользовалась всеми преимуществами, предоставленными Его Величеством заинтересованным в ней... Впоследствии изначально наложенные штрафы были уменьшены по разным причинам, из которых одна, как нам сообщает об этом второе постановление, была связана с ожиданием того[60], что частично освобожденные инвестируют те суммы, на которые их освободили, с тем чтобы сумма их "добровольных" инвестиций превзошла сумму их начального приговора. Каждый должен был найти в этом свою выгоду: король получал обратно свои деньги, компания получала необходимый капитал, а оштрафованные сами делали инвестиции, которые им представляли как доходные. Следовательно, вот оно, акционирование, искушающее говорить об "официальной добровольности", которая красноречиво свидетельствует об энтузиазме современников в отношении крупных коммерческих предприятий. Однако эта операция не произвела нужного эффекта, свидетельство этому - оба постановления совета финансов, процитированные выше. Условия 1665 года не были соблюдены. И действительно: "...наибольшая часть вышеуказанных оштрафованных отказались предоставить сколько-нибудь денье указанной Индийской компании и что они предпочли бы скорее оплатить целиком и полностью те суммы, на которые Его Величество пожелал уменьшить их налоги..."[61]. В такой степени, что на 9 октября 1669 года оштрафованные добровольно инвестировали только 225 578 ливров (и даже эти операции - повод для попыток мошенничества со стороны субподрядчиков откупа Пьера Шампаня: эти финансисты самым грубым образом записали 361 422 ливра, полученных ими в качестве налогов, на акции по своему собственному счету в компании, в то время как эти деньги должны были вернуться королю; этот подлог был обнаружен генеральным сборщиком Палаты правосудия Пьером Пеко и король перевел эти 361 422 ливра в акции, принадлежащие ему самому). Три года спустя король, посчитав, что некоторые оштрафованные, несмотря на умеренность их налогов "...поместили в вышеупомянутую Индийскую компанию только сумму в размере 489 878 ливров... вместо того, чтобы разместить там свои деньги помимо и свыше своих пошлин..."[62] и что остальные получили послабления, много превышающие то, что они вложили, решил просто-напросто конфисковать эту сумму "... чтобы оставаться с пользой от Его Величества с акциями в этой вышеупомянутой Индийской компанией как и для других средств, размещенных там Его Величеством...". Остается вопрос с "частными вкладчиками" (17,5%); их участие все равно очень миноритарно, но положение тех, кого мы смогли идентифицировать, снова погружает нас в уже известный нам мир, ибо в большинстве случаев речь опять идет о финансистах, инвестировавших на этот раз под своими собственными именами. Вест-Индская компания, еще в большей степени, чем Ост-Индская, финансовое предприятие, которое, как и многие другие, так и хочется назвать "откупом". В общих чертах Северная компания демонстрирует аналогичные характерные черты, за исключением, как это мы комментировали выше, того, что ее заявленный капитал был очень скромным в сравнении с двумя вышеописанными компаниями. Нам он хорошо известен из «Etat de la disposition du commerce de la Compagnie du Nord depuis son etablissement en 1669 jusqu'a l'annee 1683»[63] : подписчики в количестве 31 человека внесли всего 812 000 ливров. Другие документы[64] показывают, что ввиду образования компании Кольбер пытался привлечь многочисленных частных лиц, по всей вероятности безуспешно, поскольку на 1683 год только 31 человек попадают под определение ее акционеров. Первые 14 акционеров из «M. de Fremont et Compagnie» (мсье Фремон и Ко) внесли 500 000 ливров; ко всему прочему, все они хорошо известные финансисты и откупщики, а так же члены лобби Кольбера. Затем идут 9 генеральных сборщиков - 102 000 ливров, происхождение которых отчетливо проистекает из положения этих же самых подписчиков. «Частные лица из города Парижа» внесли 170 000 ливров, но фамилии троих из пяти таким образом обозначенных персонажей показывают, что 110 000 ливров происходят из все той же среды банковских воротил: на Беллинциани, генерального интенданта по мануфактурам и доверенного лица Кольбера приходится 50 000 ливров, на Пеллиссари, генерального казначея флота - 40 000 ливров и Пьера Формана, одновременно предпринимателя и банкира - 20 000 ливров. Что касается короля, то он дал 200 000 ливров... но только в качестве кредита и из которых, тем не менее, в случае убытка в течение первых шести лет должно быть удержано то, что компания должна будет сделать в пользу акционеров..."[65]. Директора из Ла Рошели, официальные директора компании с 1669 года, напротив, являются торговцами: Терсмитт или Термитан, корреспондент Коммерческой палаты Швеции, обосновавшийся в Ла Рошели в результате заключения в 1661 году франко-шведского договора, предоставил компании 30 000 ливров, а Луи Паж - 20 000 ливров. В итоге, 50 000 ливров торгового капитала из 812 000 ливров, привлеченных от акционеров (один из генеральных сборщиков, де Ла Круа, не уплатил по своим обязательствам в размере 10 000 ливров), из которых 27 из 31 принадлежат к миру банковских воротил (см. приложение, табл. 3). Документ о создании общества Левантинской компании, подписанный в Париже 22 апреля 1670 года[66], содержит фамилии 7-ми прежних акционеров Средиземноморской компании, к которым добавилось 12 новых (Лоран де Шавиньи, член бывшей компании, отвечал за нахождение двадцатого участника не позднее чем через три месяца). Эта компания кое-как продержалась на плаву до 1685 года, после коренного преобразования в 1678 году. Намеченный капитал на 1670 год составлял 600 000 ливров и все - в форме акций по 30 000 ливров на каждого акционера. Этот капитал действительно был предоставлен акционерами и, по-видимому, поддерживался почти на этом же уровне до 1678 года. Постановление совета от 30 сентября 1673 года[67] сообщает нам, что к этой дате 2 акционера покинули компанию, что свело капитал к 540 000 ливров, но король в это же самое время предоставил ей помощь на сумму 200 000 ливров в виде кредита, на условиях, аналогичных условиям кредита, предоставленного Северной компании. К сожалению, у нас отсутствуют сведения о капитале нового общества, основанного в 1678 году, в связи с чем мы ограничимся анализом капитала 1670 года. И снова торговцы не имеют в нем доминирующей доли: нам известно наверняка, что из 19 фамилий акционеров 1670 года 14-ть - это финансисты и финансовые офисье (420 000 ливров) и 3 торговца (90 000 ливров) (два подписчика не идентифицированы). Среди финансистов встречаются весьма известные имена: например, Пьер Далибер, бывший акционер Средиземноморской компании и акционер Северной компании, Пьер Луи Рэш де Пеннотье, братья Самюэль и Жан Далье, которые постоянно встречаются во многих предприятиях королевства, а также неизбежный Беллинциани, глаза и уши Кольбера, присутствующий в трех коммерческих предприятиях (как акционер Левантинской и Северной компаний и как ликвидатор Вест-Индской компании). Роль этого последнего в Левантинской компании очень своеобразна: он владел акциями компании на 30 000 ливров, которые в действительности, по-видимому, принадлежали королю, таким образом, он только исполнял роль подставного лица[68]. Не датированный мемуар[69], который можно, тем не менее, отнести приблизительно к 1687 году (читаем там: "... Каз и Троншен - два акционера компании - сбежали спустя три года..."; речь идет о двух единоверцах-гугенотах, которые, в преддверии отмены Нантского эдикта покинули Францию в 1684 году), описывая разные этапы второй компании, основанной в 1678 году, уточняет, что 20 сентября 1678 года Беллинциани внес 17 000 ливров "... от имени короля согласно постановлению совета от 10 числа того же месяца... он никогда не размещал никаких средств в вышеупомянутой компании...". Стало быть Беллинциани - это простой управляющий средствами, которые были ему доверены и, возможно, его функция заключалась в тщательном надзоре за средствами короля, которые последний желал предоставить в качестве кредита (но в том, что касается надзора, этот малощепетильный мантуанец в итоге разбазарил деньги короля). Постановление совета от 1 апреля 1677 года спокойно сообщает нам, что он принимает участие в Северной компании по тем же причинам и на тех же условиях[70]. Что касается трех лиц, которых мы относим к торговцам, то мы уверены в этом звании для двух из них и несколько не уверены в отношении третьего. Настоящие торговцы - это Огюстен Мажи и Лоран де Шавиньи. Мажи принадлежал к старинному роду марсельских негоциантов, чьи заслуги будут признаны в 1747 году, когда его внук Жан-Батист получит дворянство[71]; он одновременно торговец, судовладелец и фабрикант. Лоран де Шавиньи, к тому же лицо малоизвестное, появляется в этой компании тоже в качестве торговца: давайте допустим это за неимением дополнительных сведений. Третий, протестант Троншан, происходил из семьи, одна из ветвей которой в конце XVI века перебралась в Женеву; это одновременно и торговец и банкир: К.Ф. Леви[72] продемонстрировал нам в своей работе, что с момента своего появления в Швейцарии эта семья вовлечена в финансовые и коммерческие европейские сети. Таким образом, основным источником капитала для наших компаний являются круги, чуждые торговле. Это то, что может означать две вещи: возможно, торговцы не вошли туда опасаясь слишком тесных связей этих компаний с агентами власти, грозной и непредсказуемой в своих финансовых настроениях; но также возможно, что они не располагали достаточным количеством средств, которые бы позволили им вступить в эти общества на должном уровне. (Необходимо отложить в сторону случай с Ост-Индской компанией, которая была прежде всего делом престижа, участие в которой было делом скорее политическим, чем экономическим: ведь подписчиков возглавляла "главная часть" двора). Во всяком случае можно, принимая во внимание усилия Кольбера по привлечению добровольцев, ощутить с одной стороны - общее недоверие мира торговли, а с другой стороны - вездесущность владельцев офисов всех категорий, но в особенности - финансовых, в этих крупных экономических проектах. Откупщики, финансисты, банковские воротилы из лобби Кольбера, также занимают в этих компаниях наиболее высокие и ответственные посты: зачастую они обнаруживаются на постах генеральных директоров, рядом с торговцами, отобранными из-за их компетенции и наличие которых действительно необходимо там по причине особой природы коммерческих дел. Но иногда торговцев просто-напросто устраняли от руководства: так, Термитта и Пажа, официальных директоров Северной компании в 1669 году, скоро уже сопровождает человек от финансов де Лани[73]; а в 1677 году дирекция Ла Рошели была сокращена до простого посреднического представительства, решения отныне и впредь принимаются в Париже, иными словами - финансами, поскольку Термитт и Паж были единственными торговцами в группе. Устав Вест-Индской компании предусматривал образование в Париже отделения из девяти директоров, из которых только трое были торговцами[74]. Однако, начиная с 1666 года по обсуждении число директоров было сокращено до семи, которые разделились по разным парижским бюро: все эти семь директоров либо финансисты, либо откупщики (Бешамей, Бибо, Менаже, Бертело, Тома, Далибер, Ландэ)[75]. До 1674 года засилье финансистов оставалось полным: постановление совета от 30 августа 1672 года[76] заявляет, что документы дирекции буду иметь законную силу даже если они будут подписаны "...двумя генеральными директорами той же самой компании вместо четырех, требуемых в соответствии с нижеуказанной статьей (статьей 13 устава)..." просто потому, что четыре директора редко находятся одновременно в Париже "...посредством частых путешествий, поскольку некоторые из директоров вышеупомянутой компании обязаны работать в провинции и портах королевства, как и по делам Его Величества в качестве арендаторов объединенных откупов, так и по делам вышеупомянутой компании...". Отсюда следует, что основные участники Северной компании или, иными словами, финансисты, вступали в противоречие с интересами общества, которое они, при этом, поддерживали. "Etat de la disposition du commerce de la Compagnie du Nord... ", процитированный выше[77], содержит в себе нарекания от ларошельских "директоров"; автор мемуара (мы не смогли его установить) пишет на его полях: «…говорили в беседе, которую я имел с директором этой компании, который есть здесь, что их мало поддерживают другие участники, которые все, будучи людьми, ко всему прочему, ведущими много дел в от своего собственного лица, которые им намного ближе, очень мало думают об интересах компании, в которых большинство не разбирается совсем. Таким образом добрая часть докладных записок и проектов, которые здешние директора отправляют, остаются бесполезными, никто не беспокоится об их исполнении и еще меньше о том, чтобы представлять что-нибудь между ними самими, то, что лишает директоров всякого мужества и приводит эту компанию ни к чему..." Немного ниже узнаем о том, что король предоставил компании послабление по таможенным платежам, послабление действительное "...до 1675 года, когда сборщики таможенной пошлины отказались предоставлять вышеупомянутое послабление, как они это делали прежде...". Откуда такая полная перемена от сборщиков? Автор мемуара пишет на полях: … Она этим [правом] пользовалась тогда, когда главные участники компании были одновременно генеральными откупщиками, но откуп перешел новым арендаторам, которые не пожелали больше принимать это во внимание. Ла-рошельские директора написали множество писем участникам, чтобы заставить их поддержать ее [компанию], а также старались жаловаться в своих письмах монсеньору Кольберу, но по всей видимости их письма вовсе не были переданы, потому что, будучи обязаны их адресовать компании и главным участникам, имевшим более важные интересы в откупах, можно предположить, что они не передали их монсеньору с тем, чтобы компания не смогла получить восстановление своих привилегий… Лобби Кольбера, круг виртуозов обращения с финансами, кажется, не получает большой радости от всего того, что связанно с товарами. Однако, оно распространило свое влияние на мануфактурное производство. Чтобы развивать эти предприятия, необходимы серьезные капиталовложения, а ведь только финансисты владели достаточными средствами. Постановление совета от 1669 года[78] демонстрирует нам, что откупщики габели аренды Мартинана (Милон, Коттебланш, Юге, Дамон, Поллар, Кокий, Дельрьё, Николя де Фремон, Малле, Жак и Бенуа) и откупщики пошлин аренды Рувлена (Коллен, Рамбуйе, Солю, Бешамей дез Орм, Робер де Фремон, Брюне, Кокий-младший и Бертело) в 1667 году объединились с двумя крупнейшими поставщиками королевской армии, Франсуа Жакье, этим матерым финансовым волком и Этьеном Ландэ, другом Бертело, с тем, чтобы поддерживать и развивать во Франции производство саржи лондонского способа и трикотажа тонкой выделки. Эти мануфактуры, учрежденные в Бургундии, в течение полутора лет поглотили 800 000 ливров. Но в 1669 году откупщики попросили аннулировать свое общество и свои выплаты, поскольку аренды откупов только что были изменены и Франсуа Бертело заставил передать себе, под именем Франсуа Лежандра, аренду Объединенных откупов: они заявили, что откупщики брали на себя обязательства учреждать и поддерживать эти мануфактуры исключительно ради интересов, которые они имели в только что утраченных ими арендах. Король ответил на их просьбу благосклонно, но в действительности ничего не изменилось, поскольку участники аренды Лежандра приняли свою эстафету в финансировании этих предприятий. Так как большая часть новых откупщиков была теми же самыми, что и предшествовавшие им, то система замкнутого цикла могла функционировать без потрясений. Именно организацию данного типа поддерживает Кольбер для того чтобы обеспечить рафинаж американского сахара-сырца. Пять главных откупщиков (Франсуа Бертело, Клод Кокий, Антуан Пеллиссье, Луи Море и Кристоф Дальма) объединились для того, чтобы рафинировать в Руане, Ла Рошели и Бордо сахар, который Генеральный откуп должен был, по приказу Кольбера, покупать у Вест-Индской компании, главным акционером которой был все тот же Бертело. Но они получили обещание, что государство возместит им убытки, если продажа сахара не покроет сумму издержек, затраченных на его рафинаж и его продажу[79]. Поставки военному флоту на полном его подъеме создали отдельную сферу, которая точно также не ускользнула от креатур Кольбера. Литейное производство пушек в Нивернэ, Бургундии или Дофинэ финансировали Далье де Ла Тур и некоторые из его друзей-протестантов - Ле Гу, Асере и Биго[80]. Впрочем, Далье - это настоящий человек-оркестр, поставлявший в Тулон пеньку и мачты из Дофинэ, дерево из Бургундии и Франш-Контэ, все необходимое сырье для строительства флота. Он не занимался только порохом, но и то только потому, что этим занимался неизбежный Франсуа Бертело, которому его должность генерального комиссара по пороху предоставила монополию по этим поставкам. Этот последний с ненасытной жадностью эксплуатировал вместе со своими родственниками и друзьями аренду поставок продовольствия на корабли и галеры короля. Ответвления деятельности лобби Кольбера практически следуют за географической картой. Финансисты-выходцы из провинции или игравшие там в финансах роли первого плана, контролировали с помощью своих друзей налоговые и экономические ресурсы своего региона. Например, окружение выходца из Лангедока Пьера Далибера - семьи Реш де Пеннотье и Рико, Бавенов и их эпигоны-соотечественники эксплуатировали габель Руссильона и Лангедока, Южнофранцузский канал, Горнорудную компанию и текстильные мануфактуры провинции. Первые двое их них были также акционерами крупнейшего коммерческого предприятия региона - Левантинской компании[81]. В этом обществе они снова находят компаньона, Самюэля Далье де Ла Тура, за которым закреплены другие обширные площади для эксплуатации: Нивернэ, Бургундия, Франш-Контэ, долина Луары, Дофинэ и Прованс. Именно там он размещает свои мануфактуры по производству пушек для армии, именно оттуда он получает пеньку, лес, мачты, предназначенные для флота, к этой его деятельности добавляется деятельность в качестве откупщика (он арендатор габели Лионнэ и Дофинэ) и финансового офисье (он сборщик и генеральный казначей Дофинэ). Эти множественные дела позволяют ему извлекать выгоду из искусного, но двойственного финансового управления, установленного Кольбером. В качестве очень крупного поставщика флота, Далье является кредитором короля, который заставляет генерального казначея флота оплачивать ему. Последний почти всегда использует для этого средства, "специализированные" на оплате расходов флота: а именно речь идет о доходах финансовых округов Руана, Пуатье, Бордо, Мулена, Лиона, Невера, Риома и о доходах Штатов Руссильона, Лангедока, Прованса и Дофинэ[82]. Все эти округа находятся в руках ставленников министра. Далье, главный кредитор флота в Тулоне, расходы которого покрывались доходами Дофинэ, был плательщиком сам себе, поскольку в одно и то же время он же и являлся казначеем Дофинэ. Таким образом, благодаря системе, учрежденной его покровителем, он взимает в свою пользу прибыль как в начале, так и в конце денежно-торгового оборота[83]. А поскольку он являлся одновременно откупщиком габели Лионнэ, Прованса и Дофинэ, то все эти многочисленные фискальные и экономические функции позволяли ему эксплуатировать огромное, доставшееся ему географическое пространство. Эта двойственность, которая делала членов лобби одновременно кредиторами и плательщиками самим себе, провоцируя различного рода злоупотребления, бросает тень на "хорошее управление" денежными средствами короля, на которое претендовал Кольбер. Финансисты лобби Кольбера (приложение 2) обнаруживают все те же самые социальные характеристики, которые мы определили в другом месте для финансистов XVII века. Их группа основывалась на комплексной взаимосвязи общих точек соприкосновения: одинаковом социальном и географическом происхождении, дружеских и родственных связях, схожести и общности предпринимательских интересов. В социальном отношении они далеки от того, чтобы быть "чужаками", выходцами из ниоткуда. Как большинство откупщиков, они принадлежат к аристократии либо по рождению, либо благодаря должности: из 80 финансистов лобби Кольбера, которых мы проверяли[84], 67 - это представители аристократии, что составляет 84% от общего числа. Некоторое количество даже принадлежит к много испытавшей аристократии: Риули, Бавены, которые после нескольких поколений службы в суверенном суде резко перешли в финансы, Шевалье, Милоны и так далее. Другая характеристика, которая обычно встречается у откупщиков - это то, что они являются офисье (82,5%) , в особенности финансовыми офисье, исполнявшими последовательно друг за другом или одновременно несколько поручений: королевские секретари: 49; интенданты финансов: 1; секретари Совета: 2; генеральные сборщики налогов: 21; генеральные сборщики суверенных провинций: 2; казначеи Франции: 7; генеральные казначеи флота: 3; казначеи или сборщики по военным делам: 3; адвокаты налоговой палаты: 4; различные должности в финансах: 17. Они всегда распределяются между собой в эти небольшие, более или менее сложные семейные группы, являющиеся основой финансовой системы Старого режима. В этих условиях сполченность объединения Кольбера в значительной части основывается на этих родственных группах (см. братьев Далье, Бавенов, Фремонов, Бешамеев или Брюне), тем более что отношения любого рода, существующие между этими финансовыми группами значительно расширяют разветвление лобби и увеличивают его однородность, а следовательно - и его эффективность. Некоторые крупные региональные группы, в особенности активные в системе замкнутого цикла, введенной генеральным контролером финансов, тоже принадлежали к лобби и делили первые места наряду с парижанами: это прежде всего "нормандцы" (братья Бешамеи, Беррье, перебежчик дю Ман, Гийемены, Блены, братья Фремоны), "лангедокцы" (братья Далье, Пьер Далибер, Реш де Пеннотье, Рико, Дельрье, Ле Сек) и "бургундцы" (Дени Марен, Клод Кокий, де Ла Круа, Даппуньи, братья Брюне), которые монополизируют деловую авансцену. Общая деятельность, которую они вели, дружба, о которой они договаривались, и которая порой заканчивалась заключением браков, благоприятствовали смешению как внутри самих групп, так и между ними. Беррье, друг Бешамея, такой же, как и он, королевский секретарь и его соучастник в разграблении лесов Нормандии, поддерживал хорошие отношения с Жозефом Фуко, бывшим сомнительным судебным секретарем Палаты правосудия и своим тогдашним соучастником по процессу Фуке, стал его коллегой в секретариате совета благодаря поддержке их общего патрона. Правопреемник Фуко на его должности вовсе не был чужаком: Клод Кокий - это племянник кума Дени Марена, который, женившись во второй раз, тем самым вошел в число родственников Беррье. Самюэль Далье де Ла Тур использует свое положение поставщика флота для того, чтобы завязать тесные отношения со своим коллегой Франсуа Бертело, а его приверженность к протестантизму снискала ему дружбу группы финансистов-гугенотов в окружении Жана-Батиста (семей Рамбуйе, Пеллиссари и Биго). Этот клан дельцов неизбежно поддерживает с министром тесные отношения, запятнанные временами близостью к раболепию. Прежде всего это деловые отношения; представители лобби общаются с ним с глазу на глаз, но существуют также и более личные отношения. Милость ли короля, счастливое ли событие или скорбь посещают семью Кольбера, они тотчас спешат расточить перед ним свои поздравления или выразить утешение. Совершенно явно в этой связи с их знаменитым патроном можно, без сомнения, распознать его желание обеспечить эффективную администрацию, устраняя затруднения, навязанные самой природой королевства, через более действенные личные отношения. Но эта взаимосвязанность одинаковым образом открывает двери и ко всевозможным сделкам с совестью или совершенной безнаказанности, чреватой последствиями.
Сообщение: 432
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 15.03.11 16:50. Заголовок: Эти несколько десятк..
Эти несколько десятков финансистов, составлявших лобби Кольбера, образуют маленький мир деятелей, из которых некоторые, очень яркие, должны были порождать весьма поучительные, для нашего понимания общества, культуры, духа и образа мышления современников Великого короля, биографии. Вырисовываются, что называется, весьма любопытные фигуры. Что может быть удивительнее загадочной личности Пьера Далибера, казначея Франции в Монтобане (сына сборщика тальи в Лаворе?), который, наряду со своими денежными делами, ставит себе в заслугу меценатство и "поддержку" новых идей? Один из наиболее ревностных поклонников Декарта, он организовал и оплатил за свой счет возвращение и перезахоронение праха этого великого человека. Прагматик, он, начиная с 1648 года, поддерживает для своего знаменитого корреспондента возможность создания школы "Искусств и ремесел", которая бы применяла идеи философа. Он хотел открыть эту школу, издержки на которую он был согласен покрывать, для ремесленников и "рабочих", желающих обучаться в свободное от работы время. Возможно, необходимо видеть в этих проектах, которые несомненно не могли не обольщать Жана-Батиста, одну из причин его вхождения в лобби. Но равным образом он весьма темный персонаж, которого никаким документом не позволено арестовывать, и чья судьба состоит в том, чтобы закончиться весьма таинственным образом, став одной из первых жертв отравлений... Его соотечественник и компаньон Далье де Ла Тур, типичный представитель финансиста, преданного Кольберу, незаменимым помощником которого он является, тоже ведет очень странный образ жизни. Происходя из семьи убежденных протестантов, он, после знакомства с ораторианцами и епископом Гренобля Этьеном Ле Камю, перешел в католицизм. Мы обнаруживаем этого усердного неофита, ставшего на склоне своих лет автором большого количества религиозных трудов, хранящих в себе отчетливый привкус янсенизма, кассиром кассы обращенных, продвигающим прозелитизм среди своих бывших единоверцев; после своего отхода от дел в 1689 году он предался наиболее глубокому ханжеству в уединении у отцов-ораторианцев, которых он посещал в компании со своим другом Франсуа Бертело и канцлером Поншартреном[85]. Для множества этих финансистов участие в лобби Кольбера было бесподобным средством преуспеть: с этой точки зрения наиболее замечателен пример Николя де Фремона. Происходящий из семьи чиновников и, возможно, судейской аристократии с начала XVI века, он начал с карьеры, которая очень похожа на классическую карьеру зажиточного финансового офисье. Сначала корректор Счетной палаты в Монпелье, затем государственный советник, казначей Франции в Провансе, секретарь Совета (от унаследовал эту должность у Бешамея) и, наконец, хранитель королевской казны, так что мы можем видеть в этой карьере восхождение крупного офисье[86]. И действительно, за этим блестящим продвижением, увенчанным титулом маркиза д'Онейя, скрывается неудержимый взлет одного из наиболее крупных финансистов второй половины XVII века. Благодаря своей матери он был кузеном известного известного откупщика Франсуа Катлана, на службу к которому он и поступил в качестве служащего[87]. Так он вошел в деловую среду, свои позиции в которой он усилил, женившись в первом браке на племяннице Катлана[88]. Королевский секретарь, на момент ареста Фуке он был генеральным откупщиком пошлины. Попав в поле внимания Палаты правосудия, он оказался на грани вытеснения из деловой среды также, как его кузен и патрон. Но он сумел произвести вовремя нужный поворот и связать свою судьбу с судьбой Кольбера. В деле пенсии с откупа пошлины, в котором обвиняли Фуке, он оказался одним из тех, кто предоставил против суперинтенданта сомнительного качества "свидетельства". Войдя в лобби Кольбера, он стал, хоть и находясь под следствием, одним из откупщиков штрафов Палаты правосудия, а также попал в Генеральный откуп габели, а затем - в Объединенные генеральные откупа, где он стал весьма заметной фигурой[89]. Именно он - это сердце и душа Северной компании; также, мы находим его активно действующим и в Ост-Индской компании. Он привлек вместе с собой целую группу финансистов: это его шурины Клод Дамон, казначей золотого марка и Жак Риуль д'Уйи, королевский секретарь, а также его брат Пьер Риуль Д'Уйи, генеральный сборщик налогов в Пуатье, из которых все трое будут генеральными откупщиками. Его социальный взлет блестящ и сопоставим с его финансовым успехом. Его старший сын, адвокат кассационной палаты, женился на дочери первого Президента Парламента Гренобля, внучке маршала де Катина, в то время как его дочь Женевьева вышла замуж за маршала, герцога де Лоржа, племянника Тюренна. Этот брак принесет Николя Фремону столь прекрасное потомство, о каком финансист мог только мечтать: один из его внуков в первом браке женится на дочери генерального контролера Шамийяра, в то время как две его внучки выйдут замуж одна за герцога де Лозена (старшего), а вторая - за герцога де Сен-Симона. Благодаря этому браку вечно недовольный мемуарист заполучит наилучшую долю в финансах, какую можно только представить, и связи, о которых он предпочитал сверх меры не распространяться. Как социальная группа, лобби Кольбера - это прекрасное отражение аристократического и финансового сообщества Франции времен Старого режима. Но какой была ее роль в качестве группы влияния и экономического давления и действительное значение ее успеха в политике Кольбера? Чему оно соответствовало в политической и социальной жизни Старого режима? Совершенно обдуманным образом лобби Кольбера развивалось как обширная лимфатическая сеть, которая распространяла свои ответвления не только на всю экономику королевства, но так же и на его управление. Играя на семейных и дружественных связях, извлекая выгоду из взаимодействия между финансовыми группами давления, Кольбер полностью накрыл всю страну сетью управления, сложной и неявной, в которой его ставленники, используя множество своих должностей, могли действовать с большой долей самостоятельности. Вопреки тому, что он декларировал во всеуслышание, и не смотря на его злобные и лживые атаки на Фуке, он был в еще большей степени, чем Фуке, человеком финансистов, с которыми находился в тесной связи. Его лобби не было случайным образованием, но наоборот, оно было результатом более чем зрелых и продуманных действий, явившихся ответом на основные условия, навязанные денежной, экономической и социальной системой Старого режима. И какой бы ни была его сущность, оно органически является объединением людей, связанных между собой через службу, кровное родство и интересы в разновидность надежной сети, чья социальная структура, возможно, бессознательно увековечивает "феодальное" видение мира. В большей мере, чем объединение или класс, родственная группа (даже очень большая), цельная политическая и экономическая структура - это динамичный элемент однородного мирка, сформированного "лучшим обществом" королевства. На этом уровне и на протяжении долгого времени банковские дельцы, крупные сеньоры, офисье и крупные государственные чиновники, заключенные в запутанный клубок взаимных союзов и интересов, слились в замкнутую социальную среду, расположенную на удалении и хорошо обособленную от остальной части королевства. Они захватывают богатство через владение землей, налоги (то есть движимое богатство) через контроль над финансовыми должностями и местами в откупах, и экономическую динамику через инвестирование своих капиталов. Монархия, которая их породила, несмотря на все свои абсолютистские поползновения, не могла без них существовать также, как и они не могли существовать без ее. Таким образом, любая попытка избежать этого противопоставления «Государство-Власть имущие» или изменить соотношение сил между этими двумя полюсами была заранее обречена на провал с любой стороны. Но что более важно, так это то, что она [эта попытка] рисковала этим самым подорвать всеобщую спаянность системы и, следовательно, само ее существование. Любые попытки государственной власти или власть имущих нарушить равновесие могли закончиться только смертью обеих сторон. Впрочем, обстоятельства напоминают об этом сами за себя. Но если эти общие рамки равновесия соблюдаются, этот мирок развертывает свое социальное и политическое существование без особых мучений, будучи потрясаем только борьбой между отдельными группами или отдельными людьми за получение части власти, части прибыли, из-за должности или из-за участия в крупных финансовых делах. Никакое политическое, социальное или экономическое будущее не возможно без этого маленького мира (который, тем не менее, не закрыт наглухо для любого вхождения извне). Все зависит от рождения, денег, дружеского кредита и покровителей на данный момент. Семейные, политические или финансовые лобби - это только грани одного и того же мира. В этих условиях лобби Кольбера - это всего лишь нормальное социальное разрастание XVII столетия, которое извлекало выгоду из особых обстоятельств, благоприятствующих его быстрому развитию. Страсть регламентировать новичков и его желание всем управлять (мелочное) могли только усиливать влияние группы давления. Огромные размеры королевства и трудности с контролем над ним, отсутствие адекватной местной администрации вынуждали идти на полумеры: было настоятельно необходимо использование посредничества надежной и преданной клиентуры, основанной на кровных и дружеских связях. Но очевидно, что эта тесная взаимосвязь между министром и его агентами порождала и серьезные неудобства: если преданные сторонники зависят от власти, то последняя беспомощна без их поддержки, которая проистекала из их службы своим частным интересам. Политика, проводимая Кольбером не способствовала тому, чтобы устранять предположения, внушенные этой дуальностью, совсем наоборот, ибо в сущности она была слишком двойственна и противоречива. Двойственная потому, что она происходит из фактического положения дел, присущего денежной и экономической системе, без которой взлет Кольбера не смог бы свершиться, и против которого это дитя финансов и финансист сам, верил или же хотел заставить поверить в то, что он с ним боролся. Противоречивая потому, что в действительности он понимал, что в виде Фуке бесчестит и своих собственных сообщников, приносящих написанные собственноручно опровержения. Мы излишне верили в имеющуюся в избытке литературу и не исследовали должным образом реальные факты его деятельности[90]. Возможно, никогда никого другого, кроме него, расчетливость, непотизм и сплав между денежной и политической средой или управлением не выталкивали столь далеко. Эффективность и проницательность его управления далеки от того, чтобы быть доказанными раз и навсегда. В действительности, по своему приходу к власти, анализ, который он предпринял в отношении общей ситуации, недальновиден и достаточно непоследователен. С полным основанием он подчеркивает, что проблема финансов, этот ключ от свода всей экономической и социальной организации королевства, порождена неорганизованностью управления. И снова здесь обнаруживаем тщательность и деловые качества служащего кардинала, которому его таланты управляющего имуществом обеспечили все ключевые ответственные должности монархии. Но существует большая разница между управлением частным состоянием, пусть и таким баснословным, как состояние кардинала, и управление одним из самых богатых королевств христианского мира. Огромное количество докладных записок и регламентов, которые, создавая видимость методического и ясного ума, время от времени мешают, делая историков на этот раз жертвами обильных, излишне обильных источников, до такой степени, что оказывают влияние на представление о его реальной деятельности. Однако, что может быть более удивительнее того, что министр, "набрасывающийся" на финансистов и разоблачающий их как воров, в то же самое время заключает соглашение о сборе штрафов, которые были на них наложены, или, систематически используя их услуги, уступает им контроль за всей деятельностью (откупа, торговые компании, мануфактуры и так далее) в рамках системы замкнутого цикла, то, что может только увеличивать беспорядки? Во всех предприятиях, которым он покровительствует, деньги короля призваны предоставлять помощь (см. торговые компании) или компенсировать откупщикам упущенную выгоду (см. например, дело о сахаре). В этой системе, благодаря деньгам короля (который в сущности обладает крупной долей среди них), финансисты выигрывают дважды. Разумеется, Кольбер не мог избежать порочного круговорота золота а, следовательно, и откупщиков. Любое предприятие при монархии обуславливалось наличием доступной для инвестиций денежной массы и если торговцы не обладали ей в достаточном количестве, то только финансисты могли принять у них эстафету. Но уход от разнообразной деятельности негоциантов в пользу откупщиков несет в себе определенный фактор риска неудачи: финансисты привычны к краткосрочному кредиту, быстро приносящему значительные суммы в наличных деньгах, то есть, иными словами, к деятельности, не имеющей ничего общего с торговлей, доходность от которой ни быстра, ни гарантированна и которой они, в сущности, не имеют никакого желания заниматься. Упадок крупных торговых компаний проистекает не из проблем международной конкуренции, но, возможно, из этой неспособности откупщиков, более склонных "пожирать" капитал, чем поддерживать утомительное и ненадежное производство. В общем, финансовая политика и экономические представления Жана-Батиста Кольбера блещут свой ограниченностью и скудостью. Будучи прекрасным финансистом, как все его современники, предупреждая о проблемах с финансами (и Фуке – первого), он выдвинул проблему золота на видное и обоснованное место. Но, в отличие от бывшего суперинтенданта, он рассматривает вопрос в целом с исключительной узостью. Фуке отчетливо понимал, что помимо металлического богатства нужно денежное обращение, для чего требовалось поддерживать доверие, этого друга всех спекулянтов; благодаря ему деньги будут в изобилии, а стало быть будет возможно и экономическое развитие. Он выступал против войны, против накопления и недоверия по отношению к государству как к ответственному за все беспорядки[91]: против войны - потому что она непоправимым образом нарушает циркуляцию драгоценных металлов; против накопления - потому что оно увеличивает налоговые, а следовательно - и экономические затруднения; против недоверия к государству - потому что только доверие в состоянии обеспечить процветание для всех. Однако Жан-Батист во власти объединил, с великолепной эффективностью и в рекордные сроки, все условия для поощрения финансовых и экономических трудностей. Он подцепил от своего патрона заразу накопления, которую возвел в ранг догмы: аккумулировать как можно больше богатств - это одна из его химер и он не задумывался над бесполезностью такой политики. Первые проявления его министерства в особенности неумелы: когда банкротство 1665-1669 годов, скрытое Палатой правосудия и урезание рент жестоким образом разрушили доверие, он, не смотря на это одновременно озвучивает призыв к кредиту для развития коммерческих предприятий! Ничего удивительно в том, что владельцы капитала, основные жертвы Палаты правосудия, обнаружили мало энтузиазма в отношении инициатив генерального контролера[92]. Его пессимистичные и агрессивные экономические замыслы (см. тарифную войну с Нидерландами) ведут к состоянию напряженности в международной торговле, как раз неблагоприятной для успеха торговых компаний. Когда Кольбер больше не видит сил, способных сломать сопротивление опасных и упрямых голландских конкурентов, он погружает королевство в войну и, вследствие этого, в круг финансовых проблем, которые она порождает. Начиная с 1672 года он объединил все условия для возвращения к ошибкам прошлого: нарушенное Палатой правосудия доверие, поощряемое накопление и жестко подавляемый кредит; что касается войны, то она не замедлит дать прочувствовать свои последствия. Наличные средства и очистка счетов, искусственно полученных с помощью Палаты правосудия, были только кратковременными порывами кислорода, которые позволили поверить в кажущийся успех на протяжении с 1665 по 1675 годы, которые, впрочем, соответствуют годам апогея лобби Кольбера. Но уже скоро придется разочароваться; финансовый бардак, созданный войной, окажется невозможно ликвидировать и Кольбер, сопоставляя все те же самые трудности, которые были хорошо известны его предшественнику, мало-помалу откроет заново все те же самые временные решения. Некомпетентность или сомнительное управление? Кажется, Кольбер никогда, в отличие от Фуке, не понимал в сущности глобальных финансовых и экономических проблем монархии. Он часто поддавался недальновидной политике, несущей на себе отпечаток его прошлого как откупщика и впутанной в многочисленные и неразрешимые противоречия. Каким образом можно было быть одновременно врагом для рантье и другом для откупщиков? Последние, эта основа кредита Старого режима, ничего не могли без поддержки первых. Очень быстрая глобальная или частичная неудача со всеми его экономическими и морскими предприятиями только подчеркивают возможности министра, который не понимал глубинных движущих сил мира, в котором он жил, но которому, тем не менее, он был обязан своим успехом. Его огромное состояние и взлет его семьи - вот в действительности и все его настоящие успехи. Был ли он действительно таким уж хорошим управляющим, как это нам нравится видеть в нем? Серия судебных процессов и опал, которые последовали за его смертью и которые задели многочисленных его ставленников и родственников (Беллинцани, Беррье, Бешамея, Демарэ, а по делам морского флота - Дюгэ, Броде и так далее) свидетельствуют, до какой степени его управление было сомнительным. Некоторые даже отваживаются открыто планировать покушение на наследство великого покойного[93]... В ряду крупных чиновников Старого режима Кольбер занимает выдающееся место. Однако, он не отличается от большинства добросовестных слуг монархии ни оригинальностью своего мышления, ни эффективностью своего министерства (в частности, в делах флота). Обладая умом более схоластическим, чем методичным, он использовал обстоятельства благоприятные, но временные, удачные последствия которых, впрочем, он умудрился очень быстро разрушить. Задолженность, которую он завещал своим правопреемникам - значительна и тяжела главным образом потому, что они будут действовать во все более и более трудных условиях. На самом деле, администрация Фуке, Поншартрена или злосчастных генеральных контролеров финансов конца великого правления не допустимо сравнивать с администрацией знаменитого Кольбера. Его специфическое отличие, пожалуй, заключается в остервенелом преследовании своих задач и в безупречном мастерстве, с которым он создал и использовал группу давления, этот социологический фундамент общества, ярким представителем которого он является сам. Даниель Дессер, Жан-Луи Журне Париж
Примечания: [1] Jean-Louis Bourgeon, Les Colbert avant Colbert, Paris, 1973. [2] Там же, tableau 12, h.t. [3] B.N., P.O. 1928, F 388 et v°. [4] A.N., 3AP (Archives Nicolay), carton 52, 10E15. [5] B.N., Catalogue des partisans, p. 9 ; Manuscrits français 18219, f°s 5, 16, 31. [6] B.N., Dossiers bleus 110, Dossier 2731, f° 19. [7] B.N., P.O. 1928, f° 388 et v°. [8] Там же., f° 492. [9] B.N., P.O. 261, 5610, f° 5. [10] Jean-Louis Bourgeon, op. cit., стр. 241-242. [11] Charles Perrault, Mémoire de ma vie, P. Bonnefon, Paris, 1909, стр. 118. [12] Мари Шаррон была племянницей Гийома Шаррона, чрезвычайного казначея по делам войны, внучатой племянницей Жана Шаррона, генерального контролера по военным делам и кузиной Гийома Броссье, тоже чрезвычайного контролера по военным делам. Все трое обогатились на этих делах; они предвосхитили этим военных интендантов, которые будут играть очень значительную роль в лобби Кольбера в лице Франсуа Бертело. [13] François Dornic, Louis Berryer, Agent de Mazarin et de Colbert, Caen, 1968. [14] B.N., Carrés d'Hozier 114, f° 255 et f° 234. [15] B.N., P.O. 408, Dossier 9 101, f° 101 ; контракт от 23 июня 1647 года. [16] B.N., Dossiers bleus 203, Dossier Colbert, f° 142. [17] Pierre Clément, Lettres, instructions et mémoires de Colbert, Paris, 1861-1882, t. II, lre partie, pp. 18 et suiv. [18] B.N., Manuscrits français 7654, f° 37 à 43. [19] B.N., 500, Colbert n° 235, f°s 261, 263, 265 v°, 288, 252 v°, 254 v°, et n° 236 f» 4 v°. [20] A.N., E 393A, f° 336. [21] Cf. Journal d'Ormesson, t. II, éd. Chéruel, Paris, 1861 ; стр. 400-401. Эти 22 миллиона ливров наличных представляли собой огромную сумму и образовали финансовую "операционную массу", очень ценную для Кольбера. [22] A.N., E 384B, f° 282 ; E 397C, f° 406 ; E 421B, f 589. B.N., Mss Clairambault 766, f°s 499 à 524 (дан лист финансистов, взявших на себя обязанность собрать налоги). [23] A.N., F2 A 10 (Colonies), f°s 115 et suiv. [24] A.N., E421A, f° 649. [25] A.N., G7 1837, non folioté. См. два ответа Бешамея на два ходатайства Галлана. В 1660 году первый купил у второго его должность секретаря совета за 850 000 ливров. Король, за время работы Палаты правосудия, вернул обратно должности Катлана и Боссюэ за явно меньшую сумму, перепродав каждую по 300 000 ливров Фуко и Беррье, которые провернули, таким образом, блестящую операцию. [26] A.N., G7 1837, non folioté. См. первое судебное ходатайство Галлана. [27] Mémoires de Foucauld, éd. Baudry, Paris, 1862, p. xn. B.N., P.O. 850, Dossier 19 041, f°s 9, 10 ; Carrés d'Hozier 275, f° 183 (Фремон внес оплату за должность секретаря совета 25 сентября 1687 года). [28] A.N., Nveau d'Hozier 101, Dossier 2017, f° 19 et v°. [29] A.N., E 393B, f° 567 ; E 393B, f° 557 ; E 386, f 610. [30] B.N., 500 Colbert, n° 233, f° 243, A.N., E 391A, f° 355. [31] A.N., E420, f° 167. [32] A.N., E 399, f° 244. Дядя жены Беррье, Андре Лонэ, сьер де ла Норманди, одновременно будет являться комиссаром по сбору доходов с финансового округа Кан (см. A.N., E 399A, f° 230). [33] A.N., E410A, f° 89; E 425A, f° 143. [34] Charles Perrault, op. cit., pp. 120-122. [35] Соннин купил должность Перро за 180 000 ливров (A.N., E381B-382A, f° 274). [36] A.N., E 168333, non folioté. [37] B.N., Mélanges Colbert 127, f° 399. Жан Мине, сьер де Морсан, генеральный сборщик финансов в Алансоне, писал Кольберу в январе 1664 года: "Я столь слепо подчиняюсь всему тому, что вы делаете мне за честь приказывать, что я сделаю все, что будет в моей власти чтобы вам повиноваться и заслужить счастье принадлежать вам, именно этой чести, Монсеньор, я жажду сильнее всего и я желал бы возможности и сил для того, чтобы только быть в состоянии отдать себя вам и служить вам с верностью и преданностью, на которые только я могу быть способен. Если бы господь дал мне эту милость, Монсеньор, у меня бы не осталось больше ничего, что я мог бы у него просить кроме права быть этого достойным и чести называться вашим ставленником и до последней секунды своей жизни, Монсеньор, [я] ваш очень скромный и покорный слуга". [38] B.N., Mélanges Colbert 151 bis, f° 737. [39] P. Clément, op. cit., t. II, 1-я часть, стр. 24 и в след. местах. [40] Это случай Николя Арну, будущего интенданта флота в Марселе, а затем в Тулоне, которому потребовалось покровительство Кольбера для того, чтобы он смог получить участие в откупе. Cf. B.N. Mélanges Colbert 106, f° 191. [41] Луи Блен, генеральный сборщик финансов в Руане, предоставлял свое имя Беррье, который осуществлял сам от имени Кольбера приобретение сеньории д'Эрувиль, которое сделал этот последний. (Cf. F. Dornic, op. cit., pp. 155-156). Когда Блен в 1675 году женился, Беррье был одним из его свидетелей на свадьбе (cf. B.N., P.O. 368, Dossier 8043, f° 14). [42] B.N., Cabinet d'Hozier 208, Dossier 5367, f° 2. Луиза Франсуаза Ложуа д'Амберкур, вдова Клода Дарро де ла Попелиньера, во второй раз вышла замуж за Турвиля. [43] B.N., P.O. 541, Dossier 12 197. Поль Этьенн Брюне женился в 1678 году на Женевьеве Кольбер, дочери Мишеля, судебного адвоката и Женевьевы Бодуан. Одна из дочерей от этого брака вышла замуж за сына де Круасси. [44] L. Cordier, Les compagnies à charte et la politique coloniale sous le ministère de Colbert, Paris, 1906, pp. 108-109 (d'après cit. de Depping). [45] A.N., C2 4 (Colonies) f° 109 et suiv. [46] A.N., C2 2 (Colonies), f° 257. [47] A.N., C24 (Colonies), f° 251. [48] A.N., C2 3 (Colonies), f° 156. [49] A.N., E501A, f° 44. [50] A.N., C2 4 (Colonies), f° 211. [51] A.N., C2 3 (Colonies), f° 178. [52] Там же, f° 183. [53] A.N., C2 4 (Colonies), f° 109 et suiv. [54] Ibidem, f° 201. [55] Там же, f° 131. [56] Там же, f° 123 v°. [57] A.N., F2 A 10 (Colonies), non folioté. [58] Там же, non folioté et там же, f° 403. [59] A.N., E 424, f° 35. [60] A.N., F2 A 10 (Colonies), f° 225. [61] A.N., E424, f° 35. [62] A.N., F2 A 10 (Colonies), f° 255. [63] A.N., B7491 (Marine), f° 358 et suiv. [64] A.N., B7 485 (Marine). [65] A.N., B7491 (Marine), f° 358. [66] A.N., B7 489 (Marine), f° 352. [67] A.N., B7 485 (Marine). [68] A.N., B7 495 (Marine), f° 392. [69] A.N., F2 A 11. [70] A.N., B7 495 (Marine), f° 454 [71] B.N., Nveau d'Hozier, 217, Dossier 4927. [72] Claude Frédéric Lévy, Capitalisme et pouvoir au siècle des Lumières, Paris, 1969, p. 34 [73] A.N., B7491 (Marine), f° 358. [74] A.N., F2 A 10 (Colonies). [75] Там же, f° 123. [76] Там же, f° 266. [77] A.N., B7491 (Marine), f° 358 [78] A.N., E419, f° 154. [79] B.N., O. 883, Dossier 19901, f° 71. [80] B.N., Mélanges Colbert, 151 bis, f° 737 v°. [81] A.N., B7491 (Marine), f° 358 v°. [82] Henri Legoherel, Les trésoriers généraux de La Marine, Paris, 1965, стр. 112-113. [83] Далье, поставляя необходимое сырье королю, пользовался, в силу этого, абсолютной франшизой при уплате дорожных и таможенных пошлин; и он извлекал из этого определенные финансовые преимущества. [84] Этот список никоим образом не является исчерпывающим и он со временем может быть дополнен, и даже откорректирован последующими исследованиями. Он дает отчет только о главных персонажах, которые играли финансовую, экономическую или административную роль в лобби Кольбера. Фактически "фракция Кольбера" распространяла свою деятельность на множество сфер, находившихся во властной компетенции Кольбера. Следовательно, для того, чтобы иметь полное представление о его группе давления, необходимо систематически изучать все поля деятельности этого уроженца Реймса. [85] A.N., S 6 816-17 (Domaines ecclésiastiques), liasse 48, non foliotée. [86] B.N., Carrés d'Hozier 275, f° 159, 165, 183, 184 et 187. [87] A.N., Fonds d'Ormesson, 156 MI 10, Dossier 21. Допрос от 14 ноября 1662 года Жана Рувьера, бывшего первого служащего Катлана. [88] B.N., Carrés d'Hozier 275, f° 160 (Брачный контракт от 24 июня 1648 года). Овдовев, Фремон женился второй раз на Женевьеве Дамон (см. Carrés d'Hozier 275, f° 168). [89] A.N., E 4 21B, f° 589. Войдя в 1663 году в Генеральный откуп габели (через аренду Мартинана), Фремон еще стал главным откупщиком в аренде Фоконне (1681) и, без сомнения, оставался там до самого конца этой аренды (1687 год). [90] Особенно сильно это ощущается во флоте, области, в которой было признано широкое доверие к деятельности Кольбера. Изучение, которое мы проводим по этому поводу подводит нас к глубокому пересмотру нашего мнения в отношении так называемого военно-морского успеха [91] A.N., Fonds d'Ormesson, 156 MI 23, dossier n° 10, f° 2 v° et suiv. [92] Возможно необходимо в отказе держателей капитала поддержать предпринимательские инициативы министра увидеть скрытую и непрямую форму оппозиции великому королю и его министру, ответственных за их финансовые разочарования 1661-1669 годов и их социальную и политическую зависимость. [93] A.N., Fonds d'Ormesson, 156 Ml 30, Pièce 17.
Отправлено: 15.03.11 23:48. Заголовок: Спасибо за перевод. ..
Спасибо за перевод. На самом деле очень мало статей с серьёзным экономическим анализом. Но мне сложно судить о том, насколько прав историк в своих выводах, так как личность Кольбера меня довольно мало интересовала, и я не знакома с современными работами западных авторов, посвященных ему. Но вообще всё логично и аргументированно.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 38
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
.
- участник сейчас на форуме