Сообщение: 28
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
0
Отправлено: 23.10.08 18:52. Заголовок: Гигиена
Гигиена Людовика XIII
Генрих IV крайним равнодушием к требованиям гигиены; мылся он крайне редко и источал сильный запах пота. В дневнике Жана Эруара, бывшего личным врачом Людовика XIII и наблюдавшего за королем с самого рождения (27 сентября 1601 года), имеется много подробностей, касающихся того, какие нормы гигиены соблюдались в отношении маленького дофина: «11 ноября 1601 года ему впервые натерли голову. 17 ноября 1601 года ему натерли лоб и лицо свежим сливочным маслом и миндальным молочком, поскольку там появилась грязь. 4 июля 1602 года его впервые причесали, ему это нравилось, и он поворачивался головой там, где у него чесалось. 3 октября 1606 года ему омыли ноги теплой водой в первый раз. 2 августа 1608 года впервые искупали».
Иногда Генрих IV купался в речке и брал с собой сына.
При этом, и будучи ребенком, и став взрослым человеком, Людовик XIII с трудом переносил дурные запахи Парижа и нередко лишался чувств от затхлого воздуха.
Достигнув разумного возраста, Людовик XIII становится крайне чистоплотным. С трудом переносит неряшливость некоторых придворных.
Каждое утро он принимает ванну- иногда по часу с лишним, а перед сном обтирается влажной губкой. Любит омывать ноги водой, настоянной на лепестках роз. Королевский медик Эруар во время многочисленных болезней короля предписывает ему принимать лечебные ванны.
Отправлено: 16.12.10 14:01. Заголовок: Нашла в ЖЖ ответ ист..
Нашла в ЖЖ ответ историка на пост "Грязное Средневековье". Автор обижен за Средневековье, и я его понимаю. И мне приятнее думать, что мой любимый король Филипп V Длинный мылся хотя бы раз в неделю. Ссылка на пост:http://kate-kapella.livejournal.com/43422.html Я не знаю из каких коньюктурных целей автор написал все это, но посоветовала бы ему выпячивать свое Эго в чем-нибудь другом и оставить несчастную историю в покое. Еще раз повторюсь - я историк. И в отличии от автора данной статейки ориентируюсь не на книги для чтения по истории средних веков, а на документальные источники. Поэтому, прошу не тыкать мне в нос так называемой "правдой жизни" за которой скрывается желание всякого быдла (прошу не принимать на свой счет, это я об авторе статьи) быть более "культурными" чем короли и герцоги. Всем, кто любит истории "с душком" про "грязное средневековье" советую прочитать историю мыловарения в Европе и прикинуть - для чего нужно было столько мыла, если все ходили грязными. И прикиньте, пожалуйста, размеры Темзы, к примеру, и количество населения средневекового Лондона. Надо обладать очень и очень богатой фантазией, чтобы представить, как этот городишко превратил большую реку в поток нечистот. Я уж молчу про откровенную чушь насчет достраивания стены против нечистот (по-видимому, там за несколько поколений не прошло ни одного дождя?). Также советую историю ванн - очень познавательно. И предлагаю подумать о том, надо ли было жителям средневековья с его не загрязненным воздухом и отсутствием канцерогенов, мыться так же часто, как современному человеку. Пройдитесь по улицам Италии - там все потные от жары, но никто не воняет, потому что вся гадость выходит в первые же дни, а потом люди потеют практически одной водой. Посмотрите на картины - бани и вообще процесс мытья изображали настолько часто, что это ну никак не могло быть исключением. Почитайте мемуары - Людовик III каждый день по часу принимал ванну, а Людовик XIV ежедневно обтирался лосьоном и коньяком. Да, понятия о гигиене были другие и иногда просто дикие на наш взгляд. Но все-таки стоит отделять асептику и антисептику от элементарной гигиены. Единственная толковая ссылка в данной статейке - на письма, где наши послы жалуются, что от французов сильно "смердит". Я очень не хочу разбивать чьи-то иллюзии, но то же самое писали немецкие принцессы о невесте своего брата. И причина была одна и та же. На Руси не было традиции душиться и нормальным запахом считался запах тела (чистого тела). Поэтому обильно надушенные французы казались русским жутко вонючими. Кто ездил в метро вплотную прижатый к кому-нибудь, сильно пахнущему плохими духами, тот поймет:)) И как меня все-таки поражает, как умные люди ведутся на такое вот и верят словно им свыше сказали, что такие вот авторы истину глаголят. Я уж не говорю о модном псевдоисторическом кино, где любят добавлять чернухи по максимуму и утверждать потом, что это мол правда жизни, что так оно и было. А сами тоже таких вот статеек начитались и по ним ставят, словно по учебникам. А мы смотрим и ведемся, словно дети малые, думаем, что уж дядя-режиссер такой умный, он знает, как было на самом деле.
А это - комментарий на мой пост в ЖЖ: Да, тема старая, интересная и животрепещущая. Мы в Польше, в Мальборке, замке рыцарей Тевтонского ордена Мариенбург (XIV век) и были просто потрясены отношением к туалетному вопросу рыцарей: под отхожие места отводилась специальная башня в некотором отдалении от замка, там по периметру располагались толчки - без кабинок, ессно, так как у рыцарей были в ходу светские беседы во время справления нужд (ну, как сейчас чтение книжек и журналов, видимо). Фишка туалета заключалась в том, что башня была спроектирована так, что продукты жизнедеятельности сразу падали вниз, где их уносила река, поэтому даже вонь не особо поднималась наверх. А по всей территории замка находятся специальные горгульи-указатели: бесенок в скрючившейся позе и указывающий пальцем на желанное место. Во Золочевском замке подо Львовом (примерно 16 век) под отхожие места отводились потайные ходы в стенах (специальные помещения довольно глубоко в стене). Так что все же было не так уж и плохо, если подумать.
Отправлено: 17.12.10 02:03. Заголовок: Еще раз повторюсь - ..
цитата:
Еще раз повторюсь - я историк.
цитата:
Поэтому, прошу не тыкать мне в нос так называемой "правдой жизни" за которой скрывается желание всякого быдла (прошу не принимать на свой счет, это я об авторе статьи) быть более "культурными" чем короли и герцоги.
Интересно, это на историческом факультете учат вести дискуссию, обзывая оппонента быдлом? Аргументов не приведено, тон крайне агрессивный, знанием источников и не пахнет.
Можно поспорить с каждой фразой: и не канцерогенами воняет наш современник, пренебрегающий гигиеной, и не было в Средние века сколько-нибудь развитой промышленности вообще и мыловаренной в частности и т.д, и т.п. Но не хочется, потому что неприятно ввязываться в общение такого тона и стиля.
Madame de Verneuil l'appela un jour Capitaine bon vouloir; et une autre fois, car elle le grondoit cruellement, elle lui dit que bien lui prenoit d'être roi, que sans cela on ne le pourroit souffrir, et qu'il puoit comme charogne. Elle disoit vrai, il avoit les pieds et le gousset fins ; et .quand la feue Reine-mère coucha avec lui la première fois, quelque bien garnie qu'elle fût d'essences de son pays, elle nelaissa pas que d'en être terriblement parfumée.Le feu Roi pensant faire le bon compagnon, disoit « Je tiens de mon père, moi, je sens le gousset, »
Отправлено: 17.12.10 09:52. Заголовок: Э... по всему осталь..
Э... по всему остальному не возражаю (про скотобойни и отсутствие холодильников я как-то уж совсем забыла!), но историей мыловарения я озаботилась. И прочитала, что мыловаренная промышленность начала развиваться в 14 веке. Ссылок сейчас не дам, я на работе, увы. А вам - спасибо, обязательно почитаю.
мыловаренная промышленность начала развиваться в 14 веке. Ссыло
Да, мыло было. Марсель, насколько я знаю, славился этой продукцией. Но вопрос в другом. Можем ли мы говорить о том, что мыло было в каждом доме, было доступным по цене, было средством ежедневной гигиены. Сколько его производилось? Думаю, очень мало. Мыло было предметом роскоши, возможно, придворные дамы и любовницы короля могли себе позволить помыться с ним. А вот большинству населения, безусловно, оно было недоступно. Если ещё в XVII веке молодой Мазарини дарил жене Шавиньи мыло из Неаполя, это значит, что оно было весьма недёшево.
Сообщение: 5682
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 17.12.10 14:12. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Если ещё в XVII веке молодой Мазарини дарил жене Шавиньи мыло из Неаполя, это значит, что оно было весьма недёшево.
Думаю, что Мазарини дарил жене Шавиньи мыло, соответствующее её положению: с приятным запахом, маслами, ароматами. А простые люди может и пользовались совершенно простым мылом, и, соответственно, более доступным.
Отправлено: 18.12.10 03:55. Заголовок: Да и Мазарини мог пр..
Да и Мазарини мог привезти мыло из Италии, поскольку сам - итальянец. Мол, вот, мадам, какое мыло производят на моей солнечной Родине! И сейчас, когда мы не имеем проблем с гигиеной, можно подарить хорошее мыло, если отношения близкие. И вспомнилось: "По примеру святой Жанны, мойтесь, дамы, только в бане!" - Жанна имеется в виду д'Арк.
Если столь ужасающим было санитарное состояние улиц в относительно цивилизованных XVIII и XIX веках, что говорить о Средневековье! И лишь к концу XIX века города начали побеждать грязь. Да здравствует канализация, водопровод и прочие великие изобретения человечества!
Отправлено: 25.07.11 17:53. Заголовок: Юджин Вебер От гряз..
Юджин Вебер От грязи — к порядку
Eugene Weber, "From Ordure to Order"/ The New Republic, July 1, 1991 [«Юджин Вебер - выдающийся историк, книги которого по Франции и современной Европе повлияли на целое поколение ученых и студентов». (Вашингтон Пост)]
Попадая в великий исторический город, люди склонны относиться к нему, как к разновидности музея. За подобное неуважение город обрекает приезжего на диету из законсервированных фантазий, привезенных в туристском багаже. Особенно неаппетитны они в Париже. Истории в нем действительно много, старины - меньше... Это первый современный европейский город.
Посмотрите на лифт в подъезде. На мусорный ящик во дворе. Зайдите в туалет своей квартиры. Это наследники Второй Великой Французской революции, свершившейся полтораста лет тому назад в Париже.
Борьба за воду - одна из самых замечательных глав в истории XIX века. В эту эпоху вода превращается в товар, становится сырьем для нарождающейся промышленности, фактором городской и государственной политики. Создание системы сбора, доставки, распределения, очистки воды требовало гигантских капиталовложений. Однако еще более сложной, требующей не только денег, но и колоссальных общественных усилий, оказалась вторая часть задачи - как избавляться от использованной воды и других отходов.
В своей небольшой, но содержательной книге Дональд Рейд обращается к предмету, названному в "Отверженных" Гюго "утробой Левиафана": парижской канализации, к тем, кто ее строил и обслуживал. На протяжении 180 страниц текста и 50 страниц примечаний читатель совершает путешествие по Парижу - от былой грязи и зловония к его нынешнему состоянию. Закрывая книгу, осознаешь, что современным экологам следовало бы дважды подумать, прежде чем стремиться назад, в "старые, добрые, чистые" времена.
Города были средоточием грязи и смрада: дома стояли меж зловонных болот. У порогов гнили отбросы, здания утопали в них все глубже и глубже. Прежде чем стать Городом Света - и даже какое-то время спустя, - Париж был городом грязи, вони, мусора, пыли и сажи. В 1780-х годах с городских улиц вывозили по 270 тысяч кубометров мусора в год, еще около 30 тысяч приходилось на содержимое отхожих мест. Санитарные условия конца XVIII века мало отличались от предыдущих столетий, разве что количеством отходов да появлением профессии "мусорщик". С шестнадцатого века Париж стоял на выгребных ямах, они источали миазмы и зловоние: смрадный дух Мефистофиля и его свиты.
Бытовой мусор вперемешку с требухой, испражнениями и падалью сваливали в тянувшиеся вдоль улиц сточные канавы. Туда же выбрасывали трупы недоношенных младенцев. Еще в конце XIX века префекты издавали циркуляр за циркуляром, предписывавшие обязательное захоронение мертвого плода. (Трупы младенцев выбрасывали в канавы, реки, оставляли в общественных уборных или, после 1900 года, в коридорах метро, потому что за самые дешевые похороны надо было отдать пятидневную зарплату.) Только дождь да небольшие товарищества, занимавшиеся продажей удобрений, заботились о чистоте улиц. Сточные канавы напоминали овраги, во время ливней по ним с ревом неслись грязевые потоки, и вплоть до XIX века бедняки промышляли тем, что помогали своим богатым согражданам одолевать эти препятствия, переводя их за небольшую плату по самодельным мосткам. Из канав помои стекали в Сену. Нестерпимое зловоние реки в районе Лувра побудило короля Франциска купить замок Тюильри ниже по течению. Впрочем, там пахло не многим лучше.
Выгребные ямы чистили по ночам: шум стоял как при артобстреле. Трубы текли; тяжелые телеги корежили здания, продавливали тротуары, беспокоили спящих. Однако в ямах скапливалась лишь часть отходов. Судебные архивы 1840-х годов содержат немало дел о привлечении к ответственности домовладельцев и слуг за опорожнение ночных горшков из окон верхних этажей. В этом же десятилетии появились первые общественные уборные (pissotieres или vespasiennes), но мужчины и некоторые женщины продолжали мочиться, а иногда испражняться у порогов домов, возле столбов, церквей, статуй и даже у витрин магазинов.
Содержимое выгребных ям просачивалось в землю, заражая питьевую воду в колодцах, а воздух дымился от гнилых испарений. В повести "Златоокая девушка" (1834 год) Бальзак описывает дома, стоящие по колени в грязи и мусоре. Ученик Фурье инженер Виктор Консидеран называл Париж фабрикой нечистот. Тридцать лет спустя забастовка золотарей вдохновила Флобера на создание оды в характерном для той эпохи натуралистическом стиле. Начиналась ода с "Хора какающих", а заканчивалась извержением выгребных ям - Париж оказывался погребенным под слоем нечистот, "как Геркуланум под лавой".
Однако к концу 1860-х годов фантазии Флобера уже потеряли свою актуальность. Железнодорожная мания, охватившая страну в сороковые годы, к пятидесятым сменилась чем-то вроде водомании. Люди боялись эпидемий, вспыхивавших из-за грязной воды и воздуха. Но только радикальное обновление французских городов - как над, так и под землей - в эпоху Второй империи сделало проблему воды и уничтожения отходов первоочередной.
Идея пришла на континент с Британских островов. Антисанитария терзала Англию веками. В 1844 году под Виндзорским замком обнаружили 53 переполненные выгребные ямы - причину постоянных хворей и недомоганий обитателей дворца. В 1849 году сточные трубы и канавы сбрасывали в Темзу более 9 миллионов кубических футов жидких отходов, а место слива находилось по соседству с главным лондонским водозаборником. В тот год более 14 тысяч жителей столицы умерли от холеры (а в 1854 году - еще 10 тысяч), и журнал "Spectator" обвинил водопроводные компании в том, что они поят людей "раствором экскрементов разной концентрации". Несколько лет спустя начнут всерьез подумывать о строительстве нового здания для Британского парламента - уж слишком сильно воняла под окнами Темза. К счастью, как раз в это время (1849 год) постановлением парламента выгребные ямы были запрещены. В начале пятидесятых годов вместо них начали активно сооружать систему сточных труб, и, когда в 1865 году она заработала, кривая смертности в Лондоне резко пошла вниз.
Рейд только мельком упоминает, что Наполеон III и префект Парижа барон Османн следовали примеру лондонцев; он также - в отличие от меня - не рисует столь ужасающих картин доканализационной эпохи. Предмет его повествования - новшества (Гюго назвал их революциями) времен Второй империи. Кое-что делали и до 1848 года: закрывали открытые стоки; строили новые, выгибали их дно, чтобы обеспечить бесперебойное течение воды, сооружали шлюзы. Но во время ливней содержимое стоков продолжало выплескиваться на улицы, и по-настоящему за канализацию взялись в 1850-1860-е гг., когда Османн разрушил Париж, чтобы выстроить его заново.
Однако санитарные реформы не сводились лишь к созданию новой канализации. Отдельная история - рассказ о том, как Париж избавлялся от своих свалок. С 1781 года Монфокон, расположенный на северо-востоке, был единственной городской свалкой. Прежде там стояли виселицы, и трупы преступников разлагались вместе с дохлым зверьем среди вздымавшихся все выше гор мусора. С навозной вонью мешалась вонь гниющих туш, которые привозили со скотобоен. К 1840-му году здесь образовался громадный пятиметровый пласт из жирных белых червей, питавшихся неиссякающими потоками крови. Червей продавали рыбакам, а процесс естественного гниения превратил Монфокон в огромный смердящий пруд. Большая часть этого месива просачивалась в землю, оттуда - в колодцы северной части Парижа, ветер же разносил зловоние по всему городу.
И все же, как говорят жители графства Йоркшир, "где грязь, там и карась". Нашлись желающие превратить отходы в доходы. Считалось, что человеческие экскременты - наилучшее удобрение, а в литре мочи достаточно азота, чтобы вырастить килограмм пшеницы. Если же содержимое выгребной ямы соединить с углеродом, получится сырье для парфюмерной промышленности. Сеть ужасных канав, до краев заполненных испражнениями, предлагалось превратить в промышленный поселок. Аммониаполис. Впрочем, даже розы, выращенные на фекальных удобрениях и подаренные мадам Османн, не убедили упрямого префекта. Он не уступил. Сначала Монфокон закрыли для живодеров и ночных золотарей. Затем, уже в 1860-е годы, свалку превратили в живописный парк Бют-Шомон, входящий в кольцо зеленых насаждений, которыми Наполеон III окружил Париж.
Но как ни занимательна тема Монфокона, внимание Рейда остается прикованным к канализации и к той исторической перспективе, которая открывается во взгляде из подземного мира: неожиданной, очистительной, вдохновляющей.
Одна из наиболее оригинальных глав книги описывает использование отходов человеческого бытия в сельском хозяйстве. Чуть выше мы вскользь упомянули о предпринимателях, наживавшихся на отходах. Инженеры и политические мыслители справедливо заслуживают большего внимания. Вслед за Сен-Симоном они полагали, что технологический и социальный прогресс обязательно идут рука об руку. Так, появляется идея использовать тепло, выделяющееся при брожении фекалий, для отопления города, а сожженный мусор - для производства удобрений. Однако наиболее перспективным делом был поиск надежных способов очистки воды, которые сделали бы ее пригодной для повторного использования или, по крайней мере, для орошения.
В 1842 году великий реформатор санитарного дела в Англии Эдвин Чедвик предложил перекачивать сточные воды для удобрения полей. Таким образом, городские отходы возвращались бы обратно в город уже в виде продуктов питания. Десять лет спустя социалист-утопист Пьер Леру (было известно, что он использует в качестве удобрений собственные экскременты) предложил проект, названный им circulus. Леру задумал ввести подоходный налог экскрементами, в результате чего, по его мнению, повысилась бы урожайность, исчезла нищета, а отходы способствовали бы общественному процветанию. Виктор Гюго, посетивший Леру в Джерси, где оба они скрывались от преследований Наполеона III, намеревался обнародовать эту теорию в романе "Отверженные", целая часть которого посвящена канализации - клоаке, куда Париж, по мнению писателя, в буквальном смысле выбрасывал миллионы, полагая, что город очищается, - в то время как на самом деле он лишался своего богатства.
Вдохновясь подобными идеями, инженеры городка Женвилье основали в 1869 году плодово-огородную ферму, орошение которой производилось канализационными водами. Сейчас население этого города, расположенного на полуострове в излучине Сены ниже Клиши и Аньера, превышает 50 тысяч, а в 1870-х годах это была деревенька посреди невзрачной долины с чахлой растительностью, где проживало менее 2 тысяч человек. Предприятие оказалось на редкость успешным, и у противников канализационной ирригации остался лишь один аргумент: Париж не сможет съесть все овощи, выращенные на этих фермах. В 1878 году, к великой радости французских патриотов, муниципальные власти Берлина отказались от химической очистки канализации в пользу системы, применявшейся в Женвилье. Годом позже Жюль Верн упоминает фильтрацию и ирригацию сточными водами при описании идеальной модели современного города. Даже анархист князь Петр Кропоткин счел пример Женвилье основой здорового сотрудничества города и деревни. С этих пор фермы такого типа регулярно поставляли продукты на парижские рынки - пока их не разорил рост цен на землю. К 80-м годам XIX века осталось лишь несколько сот гектаров, орошаемых сточными водами.
Канализационная система, созданная во времена Второй империи, стала не только триумфом инженерной мысли, но победой моральных и эстетических ценностей развитого общества над варварством. Цивилизация в равной степени зиждется на технологии и нравах, поэтому, решая инженерные проблемы, общество преодолевало психологические комплексы: страх, брезгливость, отвращение. Рейд описывает жизнь подземного мира - пристанище изгоев и отверженных, в котором время от времени вскипает чумная или революционная пена. Он напоминает, что политические катаклизмы всегда сопровождались эпидемиями: революция в 1830 году - холера в 1832; революция в 1848 - холера в 1849. Эпизод в "Отверженных", когда Жан Вальжан пробирается с Мариусом через парижскую клоаку, происходит в 1832, холерном году. Эти ассоциации не новы. Революция и Реставрация породили в обществе страх перед вызревающими в подземельях "пороховыми заговорами", перед революционерами типа Марата и Бланки, которые казались исчадьями бездонного городского чрева. И хотя революционеры вынашивали свои планы в более уютных местах, клоака продолжала оставаться символом социальной патологии, объединяя в себе признаки физиологического и морального распада. Это во многом соответствовало действительности: подземные туннели служили пристанищем бродягам, ворам, бандитам и шайкам бездомных детей.
XIX век был веком грязи и страданий, но именно в этом столетии правящие классы, в прошлом привычные и к тому и к другому, стали более чувствительными. Оказалось, что жестокость - удел зверей, а не людей, публичные казни - нравственно неприемлемы, а подземный мир следует осветить и очистить. В 1850-1860-е годы длина парижских улиц удвоилась, а протяженность канализации выросла в пять раз. Созданная при бароне Османне система водоснабжения позволила включить в санитарное обслуживание города новые районы. Энергия воды (в промышленности она уже была заменена энергией пара) одержала в канализационной системе свою последнюю и триумфальную победу. В туннелях - как и на поверхности - благодаря вентиляции стало больше свежего воздуха, и от тошнотворных испарений сороковых годов остался лишь легкий запашок.
Канализация стала символом и вместилищем прогресса. По ее туннелям (1214 километров в 1911 году, 2100 километров в 1985 году) сначала проложили трубы, затем телеграфные и телефонные провода, пневматическую почту, а со временем электропроводку, регулирующую работу светофоров. По мере усовершенствования городского чрева, вытеснения из него бродяг и бандитов, страх и отвращение в обществе сменились любопытством. Первые экскурсии по канализационным туннелям состоялись во время Всемирной выставки 1867 года, и проводятся до сих пор. Мужчины в цилиндрах, дамы в шляпках, на высоких каблуках, привыкшие к удобным экипажам с мягкими сиденьями, теперь находили интересным этот еще недавно дикий, полный таинственности мир.
Впрочем, отходы никуда не могли исчезнуть, только борьба с ними переместилась в пригороды. Еще в 1870-х годах содержимое разросшейся канализационной системы по-прежнему сбрасывалось в Сену. "От Клиши до Пуасси, - писал журналист "Revue des Deux Mondes" в 1880 году, - река пузырится, пучится и представляет собой постоянный источник заражения". Хуже всего было в Клиши и Сен-Дени, мимо которых ежедневно проплывало 450 тонн неочищенной, бурлящей от газов массы. Она загрязняла берега, мешала судоходству, а зимой не позволяла реке покрыться льдом. Однажды отходы попытались использовать для укрепления набережной в Аньере, но новые берега стали гнить и смердеть. Прелестная река, знакомая нам по полотнам импрессионистов, на деле была отвратительным месивом - вплоть до Мелана и Медона (соответственно 75 и 100 км от Парижа вниз по течению). К середине 1880-х годов, когда Сера писал свою картину "Купание в Аньере", проблема была уже почти решена, но никто, даже Рейд, не обратил внимания на то, что большинство импрессионистских пейзажей созданы в Аржантее, Шату, Понтуазе и Буживале, - потому что эти места отделяла от вонючего Аньера крутая излучина Сены.
Свет в конце туннеля появился лишь к лету 1880 года, когда люди, измученные отвратительными испарениями реки, подняли шум в прессе и потребовали прекратить сброс неочищенных отходов в Сену. Клоаку в Клиши закрыли в 1899 году. Последняя эпидемия холеры в 1892 году заставила принять закон (1894), обязывавший всех домовладельцев подсоединиться к городской канализации. Однако даже в 1904 году большинство зданий в Париже еще не имели отводных труб, и лишь к 1910 году 60% хозяев установят все необходимое, а в пригородах начнут использовать другое (английское) изобретение: септические емкости. Только накануне Первой мировой войны водоснабжение Парижа придет в соответствие с потребностями города, а единая канализационная система появится много позже. Но времена, когда Сена представляла собой "открытую канализационную трубу" (из речи в Парламенте в 1885 году), остались в прошлом - вместе с компаниями, заставлявшими людей оплачивать "их собственные экскременты, выдаваемые за питьевую воду" (отчет Медицинской академии, 1884 год).
Тут бы мне и закончить, но это было бы несправедливо по отношению к Рейду. Дело в том, что почти половина его книги посвящена не техническим проблемам, а людям, которые были призваны их решать: сначала золотарям, первым чистильщикам выгребных ям, людям буйным и непокорным, затем санитарным инженерам, отважным и преданным своему делу. Именно они - герои книги, и Рейд с увлечением описывает условия их тяжелой, опасной работы, их положительный образ в глазах общества, стойкость, солидарность, традиции взаимопомощи. В 1887 году был основан первый профсоюз муниципальных работников, все дела которого бесплатно, но умело вел один из рабочих, продолжавший трудиться в туннелях наравне с товарищами. Они добились зарплаты, обеспечивавшей достойный уровень жизни. В 1893 году профсоюз отвоевал полную оплату по бюллетеню, в 1888 - девятичасовой, в 1899 - восьмичасовой, а в 1936 году - шестичасовой рабочий день, на много лет опередив представителей других профессий. Для членов профсоюза была организована ссудная касса, им читались лекции, вдовам предоставлялась пенсия, а сирот и стариков отправляли жить на ферму, приобретенную на профсоюзные средства.
Сами же условия работы легче не становились: внезапные ливни по-прежнему вызывали в туннелях наводнения; по стенам ползали ядовитые насекомые, под ногами бегали крысы величиной с котенка, вокруг роились тучи мух. Легковоспламеняющийся мусор приводил к пожарам, взрывам, выбросам пара, рабочие страдали от ожогов и отравлений, среди них были весьма распространены легочные заболевания. И мало что с тех пор изменилось. "Наши деды, - писал один рабочий в 1977 году, - выполняли в точности ту же работу, что и мы сейчас". Вторая часть книги посвящена истории ремесла, она написана с уважением и любовью. Рейд воздвиг достойный памятник канализации и ее слугам.
Donald Reid. Paris Sewers and Sewermen: Realities and Represenations. Harvard University Press, 235 pp.
Библиография:
1) David P. Jordan. Transforming Paris: The Life and Labors of Baron Haussmann. Free Press. 1995.
2) Howard Saalman. Haussmann: Paris Transformed. George Braziller. 1971.
3) J.M. Chapman & Brian. The Life and Times of Baron Haussmann: Paris in the Second Empire. London, Weidenfeld & Nicolson. 1957.
4) David H. Pinkney. Napoleon III and rebuilding of Paris. Princeton University Press. 1958.
Тоби Грин Мытье считалось еретическим действом Грин, Т. Инквизиция: царство страха / Тоби Грин; пер. с англ. Н.И.Смирновой. - М.: АСТ, 2010. С. 246-248
Психологически иберийское общество гордилось тем, что, по предположениям испанцев и португальцев, нации становились все чище. Но физически дело обстояло иначе. От Мадрида до Лиссабона, от Мурсии до Коимбры, чтобы прослыть истинным католиком, следовало провонять.
Один из свидетелей приводит подробное описание «исламского поведения» мориски Марии де Мендосы в районе города Куэнка: «Однажды в рабочий день после вечернего приема пищи этот свидетель увидел, как названная Мария де Мендоса набрала в фонтане сада кувшин воды... Она унесла его с собой в самую высокую часть дома около дымохода, так как днем там готовили варенье и оставили фонарь. Через час после как она унесла с собой кувшин воды, этот свидетель поднялся наверх к дымоходу, увидев, что дверь комнаты закрыта. Поэтому свидетель открыл ее и, заглянув в комнату, увидел, что названная Мария была в чем мать родила и стояла босиком, хотя время было летнее, шел июнь или июль. Она стояла на коленях и мыла свои волосы».
Этот отрывок можно прочитать несколько раз, чтобы понять, где здесь ересь, если не знать (хотя такое может показаться невероятным): мытье и в самом деле считалось еретическим действом. В обществе, живущем по доктринам чистоты, морисков часто обвиняли в том, что они мылись. Это считали подозрительным из-за ритуальных омовений, предписываемых мусульманской верой. При обвинениях они строили свою защиту на том, что «всего лишь» мылись, смывая с себя грязь.
Омовения и соблюдение элементарной гигиенической чистоты тела начали быстро считать одним и тем же. В конце концов, люди должны были источать один и тот же дурной запах. Мориска из Гранады Бермудеса де Педроса обвинили в том, что он мылся, «хотя стоял декабрь». В 1603 г. в Валенсии мориск Франсиско Мансана покаялся в том, что намочил кусок ткани и протер им лицо, шею и гениталии, хотя он и отрицал, что это какая-то церемония.
Об уровне отвратительного запаха в Иберии можно судить по разоблачениям скандального «старого христианина» из Сан-Клименте около Куэнки. Он рассказал, что «не только среди морисков было принято мыться не только в тех случаях, когда вступали в брак и когда умирали, но также и много раз в году». Конечно, не следует забывать: в Европе XVI века мытье было значительно более редким явлением, чем в наше время. Но следствием подобных взглядов на чистоту оказался необычно дурной запах.
Так что особое отношение к чистоте вообще и чистоте крови было чисто метафорическим. Любопытное расхождение между идеологией чистоты и смрадом реальности ясно указывает: статут чистоты стал иррациональной навязчивой идеей. Страх перед истинной чистотой (а вероятно, и подсознательное понимание, что идеал - лишь фантазия) прекрасно отражает ужас перед умыванием. И этот ужас распространился на самые простые и незначительные бытовые дела. Французский священнослужитель Бартоломе Жоли в начале XVII века писал, что люди в Испании никогда не мыли руки перед едой.
Ереси «врагов» (конверсос и морисков) были, как правило, вымышленными. Аналогично тому придумали и миф о том, будто у них нечистая кровь. В XVI веке, сразу после избавления Испании от большинства конверсос, произошел фактически настоящий взрыв мании загрязнения. В течение определенного времени эта мания находила выражение только в том, что она была связана с морисками, детьми морисков, а также с теми «старыми христианами», которых считали «нечистыми». Но после изгнания морисков преследования за нечистоту крови стали напоминать борьбу с чем-то столь же «реальным», как ветряные мельницы Дон Кихота - с плодом разыгравшегося воображения.
Как показывает это враждебное отношение к чистоте тела, имеется множество различных типов и стилей загрязнения. Некоторым морискам, вероятно, концепция чистоты крови, принятая «старыми христианами», казалась совершенно непонятной, учитывая то, какое большое значение в исламской религии придавали ритуальным омовениям.
Симона Ру "Повседневная жизнь Парижа в средние века":
"В описях домов (*речь идет о XIII-XV веках) названы чаны для купания, тазы для мытья головы или ног и умывальники на ножке, устанавливаемые в зале, чтобы всегда можно было помыть руки. Поскольку ели руками, используя только нож для разрезания мяса на тарелке, обычай требовал, чтобы в конце трапезы гостям подавали кувшин, наполненный благоуханной водой, и те могли сполоснуть руки. Умывались, наверное, каждый день. Ванну принимали дома, если там имелись соответствующие емкости и служанки, чтобы принести и нагреть воды. Самые бедные должны были довольствоваться купанием в Сене — летом. Для обеспеченных парижан в столице имелись публичные бани: там парились или купались в горячей воде. В банях можно было заказать еду и вино и, как говорили проповедники, там околачивались проститутки, предлагая свои услуги. Однако, по имеющимся сведениям, не похоже, чтобы бани были исключительно «борделями», и в XIII—XIV веках ремесло банщика было признано наравне с другими; в бани пускали мужчин и женщин по очереди, но существовали и отдельные мужские и женские бани. В конце Средневековья много таких учреждений закрылось из страха перед болезнями (вполне обоснованного) и из заботы о нравственности, утверждаемой Церковью. В Средние века нагота считалась не столь возмутительной, как в последующие времена, уход за телом воспринимался как форма отдыха или лечения. Если всё как следует взвесить, то в средневековый период гигиена находилась не в столь плачевном состоянии, как в Новое время".
Почему-то считается, что в Средние века люди совсем не мылись. Распространенное заблуждение: мылись, да еще как! Хотя человеческое тело считалось сосудом греховным, и приветствовалось всяческое уничижение плоти, хотя монахи твердили, что чистота и сладострастие взаимосвязаны и вместе должны быть искоренены, — все равно культура мытья утрачена еще не была, ведь существовали общественные бани. Все еще сохранились те римские термы, которые римляне-захватчики настроили по всей Европе: они умели строить на века и даже на тысячелетия. Имелись так же бани, которые построенные позже, по образу и подобию терм, но меньше масштабом и не так богато украшенные.
В бани ходили и мужчины, и женщины. Некоторые историки утверждают, что в отличие от терм или русских общественных бань, в средневековой Европе мужчины и женщины мылись вместе, не считая это зазорным. Другие в этом сомневаются: все же нравы были суровые, какое уж тут совместное мытье...
Однако существует несколько гравюр – не то обличающих банный разврат, не то фиксирующих банные традиции – на которых мужчины и женщины купаются в бассейне вместе.
Там работали профессиональные банщики, умеющие не только как следует отскрести грязь с клиента, но вправить вывих или грыжу, отварить кровь или поставить клизму, в общем – на все руки мастера!
Вместо мочалок использовались куски жесткой льняной ткани.
Вместо мыла – мыльный корень или корень аптечной мыльнянки: его добывали из Saponaria officinalis, многолетнего растения из семейства гвоздичных, которое содержит острое вещество, называемое сапонином, слизь и камедь. В воде корень дает пену, хорошо отмывает и даже служит для вывода пятен. Конечно, для кожи такое мыло было не слишком полезно, поэтому знатным господам на кожу наносили миндальное или овсяное молоко: кашицу из распаренного миндаля или овса.
Монахи и монашки в бани не ходили, мылись в монастырской мыльне, причем – не снимая рубашки, чтобы не обнажать срамных мест. Такое мытье, само собой, было не слишком качественным.
Некоторые рыцари во времена Крестовых походов давали обет не мыться, пока Гроб Господень не вернется в руки праведных. Особенно этим злоупотребляли рыцари-тамплиеры. Сохранилось немало воспоминаний о том, что этих славных рыцарей сопровождал скверный запах.
Вообще же – даже в придорожных гостиницах имелись рядом с кухней небольшие мыльни, где гости могли ополоснуться из кувшина и обтереться полотном.
А вот навык чистки зубов был полностью утрачен, поэтому в Средневековье были так востребованы бродячие зубодеры, приходившие в город во время ярмарки: к ним всегда выстраивались очереди страждущих, потому что предложенные лекарями средства от зубной боли не помогали, да и помочь не могли – лечить предлагали паутиной, печеным чесноком, да червивыми яблоками. Часто к зрелым годам люди теряли половину зубов, если не все вообще.
Дамы в средние века тело прятали под просторным плотным и многослойным одеянием, волосы прятали под сложным головным убором, и казалось бы – не так уж много оставалось для разглядывания...
Однако же мужчины всегда исхитрялись разглядеть все, что им было нужно. А в Средние века за красоту почитались все признаки аристократизма и юности: белизна и гладкость кожи, хрупкое телосложение, узкая талия, маленькая грудь, миниатюрные ручки и ножки.
Поскольку замуж тогда выдавали едва созревших девочек одиннадцати-двенадцати лет, с хрупкостью у признанных красавиц проблем не было. А вот белизны и гладкости кожи приходилось добиваться искусственными способами. Все разумные рецепты времен Древнего Мира были забыты. Аптекари не хуже ведьм смешивали в своих котлах сернистый мышьяк, негашеную известь, пепел ежа, кровь летучей мыши, пчелиный яд, ртуть, слизь улиток... В лучшем случае все это хотя бы не приносило вреда. Но чаще приносило, да еще какой! Для придания коже необходимой белизны в ход шли все те же свинцовые белила.
Но существовал и менее вредный способ отбеливания и смягчения кожи: с помощью миндального молочка, взбитого с яичным белком, а в южных странах – сок лимона, так же взбитый с яичным белком.
Монахи и монашки в бани не ходили, мылись в монастырской мыльне, причем – не снимая рубашки, чтобы не обнажать срамных мест. Такое мытье, само собой, было не слишком качественным.
Бэлль пишет:
цитата:
Почему-то считается, что в Средние века люди совсем не мылись. Распространенное заблуждение: мылись, да еще как!
Спасибо за статью! Я много где читал, что культура мытья в средневековой Европе, и во Франции в частности, присутствовала. Это с XV века, в связи с распространением эпидемий, бани закрылись, и культура была утрачена.
Хотя, думаю, в деревнях дело обстояло не так хорошо...
Да, наверное. Но были реки и озера! И если культура мытья существовала в принципе, то почему крестьяне должны были игнорировать природные водные ресурсы?
Отправлено: 20.10.11 11:53. Заголовок: А пока – попробуем о..
Отрывок из книги Эмиля Маня «Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII »
А пока – попробуем определить, к каким неудобствам и к каким нежелательным последствиям, несмотря на наличие в доме и беспрестанные налеты честного, преданного и отличающегося рвением в работе дворецкого, мог привести неудачный подбор слуг в семейном доме XVII столетия. Дневной свет с трудом просачивался в комнаты этого жилища, в помещениях с окнами лишь с трудом можно было что-то рассмотреть, в тех, что находились внутри – без отверстий, выходящих во двор или на улицу, вообще царила тьма. Для того чтобы проверить, насколько тщательно была произведена уборка в этих затемненных помещениях, их освещали прямо с утра либо лампами, залитыми рапсовым маслом, либо сальными свечами, причем как от тех, так и от других, вони было куда больше, чем света[*чтобы избавиться от этой вони, в масляные лампы подливали росный ладан, а сальные свечи смазывали смесью камфары и ладана], либо, наконец, ничем не пахнущими, но весьма дорогостоящими восковыми свечами. Вполне возможно, при таком скудном освещении удавалось смахнуть пыль, но никак не избавиться от клопов, находивших укрытие в щелях мебели, в матрасах, циновках и буквально кишевших в драпировках, украшавших постели.
Еще одно обстоятельство мешало прислуге добросовестно делать свое дело – нехватка воды. Около двухсот пятидесяти парижских домов (монастыри, коллежи, общественные здания, частные особняки принцев, знатных сеньоров и высокопоставленых чиновников) получали благодаря специальной системе канализации, на основании привилегий, пожалованных королем или эшевенами, понемножку чистой воды из источников, расположенных в Бельвиле-сюр-Саблон, Ренжи или Пре-Сен-Жерве, которые, кроме того, пополняли весьма малыми количествами благословенной жидкости три десятка общественных водоемов города[*в Париже в 1639 г. их было двадцать девять, а тридцать стало только к 1643 г.]. Обитатели очень небольшого числа других строений пользовались весьма редко очищавшимися колодцами, которые непрерывно загрязнялись из-за проникновения в них навозной жижи, стекавшей из близлежащих конюшен, и, поскольку вода из них в связи с этим становилась скорее опасной для употребления, чем полезной, к колодцам этим жители окрестных домов относились чрезвычайно подозрительно.
Но допустим, что пользователям канализационных систем и тем, кто жил поблизости от колодцев, все-таки повезло: в том или ином виде вода до них все-таки доходила. А остальные? Остальным столичным жителям приходилось посылать своих слуг искать драгоценную влагу подчас очень далеко от дома – иногда они отправлялись за ней к квартальному фонтану или водоему, иногда покупали ее у снующих, криками восхваляя свой товар, по улицам водоносов – по денье за ведро. Как же это было трудно – запастись водой! Слуги теряли целое утро, выстаивая в огромных очередях у общественных «водопоев». И при этом им едва удавалось добиться того, чтобы в хозяйстве ежедневно набиралось как максимум хотя бы пятнадцать ведер воды. Ее разливали в сосуды из меди или бронзы, накрытые крышками, сосуды эти были снабжены краниками, их ставили на пол или прикрепляли к стене, а называли все равно – «родниками»[*в таких прозванных «родниками» сосудах – а их насчитывалось в частных особняках по три-четыре, в более или менее обеспеченных семьях по два, в то время как у ремесленников их не было вовсе – могло содержаться от трех до шести ведер воды.]. Народ зачерпывал воду ведрами прямо из реки, оттуда же, несмотря на строгий запрет, слишком часто брали воду и не имевшие ни стыда ни совести разносчики, стремившиеся побольше и поскорее заработать на жизнь.
Как ни сложно было зимой раздобыть питьевую воду и воду из Сены, летом сделать это оказывалось еще сложнее, потому что с наступлением жарких дней источники высыхали или мелели, а в русле Сены можно было найти разве что вязкую и весьма вредную для здоровья жижу. Уже привыкнув к тому, что воды либо мало, либо совсем мало, парижане старались экономить, сокращая ее потребление до того, что это уже приводило к нарушению требований личной гигиены. То, что они называли умыванием, был процесс более чем краткий. Они использовали для этого тряпочки, в лучшем случае – полотенца, почти даже и не смоченные водой. Очень немногие владели оловянными тазиками, еще меньше народу (может быть, один человек на тысячу) – ванной[*упоминавшаяся выше мадам де Монгла, вероятно, какое-то время наслаждалась обладанием ванной, а потом каким-то образом избавилась от нее, во всяком случае, в инвентарной описи ее имущества фигурирует «балдахин из льняной ткани, используемый при купании», иными словами покрывало с кружевами, которое служило для украшения ванны]. Когда парижане испытывали непреодолимое желание помыться как следует, они отправлялись за этим к цирюльнику-банщику, владевшему парильней. А в принципе, чтобы не распространять вокруг себя, подобно всегда учтивому и галантному Бассомпьеру, неповторимый аромат «изящных ног», или, подобно неким дамам высокого происхождения, запах подмышек, способный перебить вонь любого зоопарка, пользовались – даже в чрезмерных количествах – самыми разными притирками, маслами, душистыми пудрами, эссенциями и мешочками с травами.
Эдмон Поньон "Повседневная жизнь Европы в 1000 году":
"Гигиена монахов знаменитого и влиятельного монастыря Клюни:
Одной из сторон повседневной жизни клюнийцев и достаточно новой для монастырской жизни было поддержание себя в подобающем состоянии. В середине IX века аббат Одон предписал монахам каждую субботу чистить обувь. К 1000 году суббота стала также днем, когда они мыли ноги и стригли ногти. Если плохое зрение или ревматизм не позволяли монаху делать это самому, он должен был просить других братьев о помощи. Каждый день следовало мыть лицо и руки. Купания были редким явлением: два раза в год — перед Рождеством и перед Пасхой. Мылись поодиночке в чанах, вода в которых подогревалась на костре. Наконец, поскольку устав запрещал монахам носить бороду, ее следовало брить. По правде говоря, эта процедура проделывалась нечасто: приблизительно 14 раз в год, перед большими праздниками и днями наиболее почитаемых святых, причем летом чаще, чем зимой. Эта процедура регламентировалась особым образом. В назначенный день монахи выстраивались в две шеренги: одна — под сводом внутреннего здания монастыря, другая — вдоль его стены. Брат-раздатчик милостыни раздавал одной стороне бритвы, а другой — чаши для бритья. Каждый брил стоящего напротив. Тот, кто брил, был в подряснике; тот, кого брили, снимал его, однако оставался в рясе. Орудуя бритвой, они пели псалмы, а когда заканчивали, устанавливалась полная тишина. Было запрещено в ожидании своей очереди мыть голову, стричь себе волосы или ногти... Чистота тела неотделима от чистоты одежды. В одном из помещений имелась прачечная с отдельными резервуарами для рубах и для кальсон. Каждый мог пользоваться ею для своих нужд. Утром, перед капитулом, белье замачивали в большой лохани с горячей водой, нагретой на кухне. Стирали днем, «в часы, когда можно говорить». Затем белье сушили на веревке, протянутой во внутреннем помещении, но это было разрешено только после «цены» или после вечерни.
Гигиена феодала:
Трудно представить, что в то время в маленьких деревянных замках соблюдались правила гигиены. Вспомним, что даже монахи Клюни принимали ванну только два раза в год. Невозможно представить, чтобы владелец замка и его «домочадцы» делали это чаще или хотя бы столь же часто. То же можно сказать об отправлении естественных надобностей. Вместо туалетов использовались рвы. Лишь очень крупные феодалы в больших замках и дворцах, которые мы опишем ниже, располагали такими же удобствами, как монахи наиболее значительных аббатств.
По правде сказать, хорошие гигиенические условия в доме были нужны в основном именно монахам, потому что и мелкие, и крупные сеньоры большую часть жизни проводили вне дома. Как их основная профессия (военное дело), так и их развлечения были связаны с действиями на свежем воздухе".
Мишель Кармона пишет, что при Капетингах и Валуа во Франции имелась культура мытья. Естественно, из-за нехватки проточной воды в городах (а только богатые позволяли себе частные ванны), организовывали бани, парильни, которые посещались часто. Это были комнаты, где вместе, от двадцати до тридцати мужчин и женщин мылись. Со временем, уже в XVI столетии и католикам, и протестантам такие нравы показались совершенно неуместными. Последние общественные бани исчезли в конце XVI века. В результате культура умывания была утрачена. Маргарита Валуа, первая супруга Генриха IV шутила, что она не мыла руки уже в течение восьми дней. Напомню, что даже в 1000 году монахам Клюнийского ордена приписывалось каждый день мыть лицо и руки. В начале XVII века известный медик Жан Рену рекомендовал мыть руки каждый день, ноги не так часто, а голову не мыть вовсе. Путешественники замечали, что французы никогда не моют руки, хотя опускают их каждую трапезу в соус или жир. Интересно, что и Мария Медичи, и Анна Австрийская отличались чистоплотностью. После каждого прихода в спальню Генриха IV, Мария приказывала сменить постельное бельё.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 69
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 23.10.08 18:52. Заголовок: Гигиена
И мне приятнее думать, что мой любимый король Филипп V Длинный мылся хотя бы раз в неделю. 
Ссылка на пост:http://kate-kapella.livejournal.com/43422.html 
- участник сейчас на форуме