Скажите, пожалуйста, как было организовано обучение во французской семинарии в конце XVIII - начале XIX вв.? Со скольких лет принимали студентов (знаю, что поступали туда люди разных возрастов, но как происходило разграничение между ними)? Какие дисциплины изучались? От кого получали жалованье священники при монархии, во времена Республики и Империи?
Сообщение: 280
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
6
Отправлено: 07.01.10 23:49. Заголовок: Snorri Не претендую..
Snorri Не претендую на развернутый ответ, но на кое-что дам попытку ответа (то, что мне, собственно, известно из биографии Талейрана): Snorri пишет:
цитата:
Со скольких лет принимали студентов
Талейран поступил в семинарию после окончания колледжа, то есть, скорее всего принимали туда лиц не моложе 16 лет. Скорее всего, разграничения по возрастам не было, вероятнее всего, для поступления в семинарию требовалось показать определенный минимум необходимых для обучения знаний и дальше семинаристы учились по общей программе семинарии в течении трех лет. Лодей пишет, что основу учебной программы составляли философия и теология. Очень много времени отводилось на самостоятельные занятия, поэтому у семинаристов было очень много свободного времени. В зависимости от семинарии, директора и учителя могли по разному регулировать контакты семинаристов с городом - от очень строгого режима до весьма либерального. Талейран обучался в Сен-Сюльпис, где режим был достаточно либеральным (но эта семинария предназначалась для выходцев из аристократии). Перед этим он приводил режим того же Талейрана в колледже Аркур: 6.00 - подъем, 6.15 - молитва, самостоятельные занятия до завтрака, 7.45 - завтрак, с 8.15 до 10.30 - уроки, потом месса в школьной столовой, катехизис, самостоятельные занятия до полудня, обед и отдых; с 13.30 до 16.30 (летом - до 17.00) - уроки, легкая закуска, самостоятельные занятия до 20.00, молитвы, в 21.00 - отбой и отход к сну. При этом он пишет, что режим в той же Сен-Сюльпис был много мягче. Snorri пишет:
цитата:
От кого получали жалованье священники при монархии,
При монархии жалование священника зависело от доходности прихода. Чем более обширны были земли церковного владения и богаче жители, тем более высокий уровень оплаты полагался даже простому кюре. Церковь владела имуществом и собирала собственные налоги. Таким образом, доходы церкви (из которых и выплачивалось жалование) состояли из земельной ренты, налога (десятины) и добровольных пожертвований. Доходы аббатств и орденов в эту кассу не попадали. Snorri пишет:
цитата:
во времена Республики и Империи?
В период Революции произошли серьезные изменения. Здесь руку приложил Талейран. Церковь очень долго считала его отступником из-за этого, но по большому счету, она должна была быть ему благодарна за то, что он ее спас вообще как институт. В Революцию произошла национализация владений церкви и, как следствие, церковные налоги также были аннулированы. Священникам, присягнувшим на верность новой власти, полагалось жалование, как государственным чиновникам. Тем, кто не присягнул, не полагалось ничего. Во времена империи Наполеона ничего кардинальным образом в этом не поменялось.
Сообщение: 169
Зарегистрирован: 27.10.08
Откуда: Москва
Репутация:
8
Отправлено: 11.01.10 02:09. Заголовок: Ёшика Огромное спаси..
Ёшика Огромное спасибо! Если не затруднит, не могла бы ты указать источник (предполагаю, это некая биография Талейрана)? Вопрос о возрасте поступающих неслучаен: мне приводилось встречать упоминания о том, что некоторые мальчики отдавались на обучение в семинарию и в 12 лет...
цитата:
Во времена империи Наполеона ничего кардинальным образом в этом не поменялось.
Наполеон заключил конкордат с Папой - и все вернулось на круги своя, священнослужители всех рангов были избавлены от обязанности присягать конституции. Но я читала, что до начала XX века делами религии занималось специальное ведомство, которое и выплачивало жалованье святым отцам.
И еще такие вопросы: сколько лет длилось обучение в семинарии? Где спали студенты, в дормитории или в отдельных комнатах? Требовалась ли плата за обучение? Хозяйственные вопросы, вроде стирки, починки одежды и т.п. - кто занимался этими вопросами?
да, собственно, по большому счету не за что. Snorri пишет:
цитата:
Если не затруднит, не могла бы ты указать источник (предполагаю, это некая биография Талейрана)?
Нет, конечно, это нетрудно :-) : Дэвид Лодей. Талейран: Главный министр Наполеона. Издательство АСТ, серия Биографии, 2009 год, ISBN: 978-5-17-058892-3 Snorri пишет:
цитата:
Вопрос о возрасте поступающих неслучаен: мне приводилось встречать упоминания о том, что некоторые мальчики отдавались на обучение в семинарию и в 12 лет...
Достоверно мне это не известно, но почему-то кажется, что скорее всего не существовало официальной планки возраста, с которого принимали в семинарию. Это ведь учебное заведение не начального обучения, а по сути учебное заведение для продолжения образования, следовательно, скорее всего, для того, чтобы там обучаться, требовалось прежде всего выполнить главное требование - иметь соответствующий уровень начального образования, который мог бы позволить продолжить обучение в семинарии - то есть как минимум, знать латынь, быть знакомым с Писанием, теологией и философией в каком-то объеме. Все это образование можно было получить не за обычный курс колледжа, а при домашнем обучении, так сказать, экстернатом. Так что не вижу приичны, почему 12-летний ребенок, обладавший базой 15-летних студентов колледжа, не мог быть зачислен в семинарию. Другой вопрос, для чего это делалось. Очень интересно было бы, если бы вы привели те примеры, что встречали в литературе, тогда можно было бы попробовать их проанализировать. Но если взять простую логику, то, как правило, лица, поступавшие в семинарию, предназначались для духовного звания, т.е. зачастую после окончания семинарии рукополагались. Согласно уложениям еще от IV, V и VII века, запрещалось рукополагать "во диаконы моложе 25 лет, а в иподиаконы - 20 лет" (уложения Трулльского собора - 691-692 гг)). Это не значит, конечно, что правила были незыблемы - иначе церковь бы со стоическим упорством не подтверждала практически каждым своим собором возрастной ценз для рукоположения, следовательно, случаи рукоположения в возрасте моложе определенного правила были нередки. Тем не менее, есть подозрение, что в общем и целом ранние рукоположения не были обычной практикой и первое рукоположение в иподиаконы действительно чаще всего происходило не ранее 20 лет. Если учесть, что обучение в семинарии занимало 3-4 года, то (если мы берем возраст поступления -16 лет), выпускником семинарист становился в 19-20 лет, что собственно, являлось подходящим возрастом для получения первого рукоположения. Если же ученик поступал в семинарию в 12 лет, то логично, что он ее заканчивал в 15-16 лет. Для получения хиротонии такому семинаристу требовалось особое "снисхождение" и оно могло быть связано, например, со знатностью фамилии или иными обстоятельствами, позволявшими продавить нарушение канона. Но опять же, я не думаю, что подобные вещи были распространены направо и налево, а скорее были тесно связаны с традициями непотизма. Snorri пишет:
цитата:
Наполеон заключил конкордат с Папой - и все вернулось на круги своя, священнослужители всех рангов были избавлены от обязанности присягать конституции. Но я читала, что до начала XX века делами религии занималось специальное ведомство, которое и выплачивало жалованье святым отцам.
Насчет кардинальности я имела ввиду финансовый момент оплаты священников. Имущество и земли церкви так ведь и не вернули. Их правовой статус и до Революции был очень странным - вроде как церковь и не являлась собственником своего имущества (оно было предоставлено ей когда-то в пользование, чтобы церковь могла сама себя содержать), но владела им на т.н. праве "мертвой руки" - то есть, не имела права продавать или дарить, или завещать это имущество. Но при всем этом, церковь являлась по этому имуществу получателем lods et ventes (сеньорального платежа, взимавшегося при переходе имущества от одного ленника к другому), что с точки зрения права на самом деле неверно. Но все так свыклись с тем, что церковь владела этим имуществом, имитируя собственника, что в обыденном понимании церковь воспринимали именно как собственника церковного имущества. Но с правовой точки зрения "национализация" Революции, прошедшая в форме "дарения", воспринималась всего лишь как возврат когда-то предоставленного имущества истинному владельцу, церковь на самом деле не могла доказать, что она являлась собственником этого имущества. Snorri пишет:
цитата:
сколько лет длилось обучение в семинарии?
Лодей пишет, что три года. Четыре, если семинарист писал и защищал диссертацию (как это сделал в свое время Талейран) Snorri пишет:
цитата:
Требовалась ли плата за обучение?
Думаю, что во времена монархии - обязательно требовалась, эти учебные заведения были частными, а вот как этот вопрос решался после революции - не знаю. Все остальное - увы, полный мрак для меня, может кто другой сможет помочь :-)
"Народу нужна религия, и нужно, чтобы эта религия была в руках правительства", - сказал первый консул в частном разговоре. Он подписывает соглашение с Ватиканом, названное конкордатом. Революционеры преследовали церковь, Наполеон с ней помирился. Он согласен нести некоторые расходы, зато ему будут принадлежать сердца французов. Наполеон не претендует на лавры создателя новой религии. Первый консул просто восстановил католицизм в правах, объявив его религией большинства нации. Взамен он добился того, чтобы папа признал распродажу церковного имущества необратимой. Она действительно "необратима", как и все перемещение собственности в годы революции. Чтобы привлечь церковь на свою сторону, государство жертвует немногим. Ведь не вся собственность церкви перешла в другие руки, а потому Наполеон готов делиться: "..все епархиальные церкви, соборы, церкви приходские и другие, не отчужденные и необходимые для богослужения, будут отданы в распоряжение епископов". "Неотчужденные священнические дома и принадлежащие к ним сады, а также доходы, которыми они пользовались и не переданные никому другому, возвращаются по назначению". Если доходы с церковного имения не будут покрывать издержек на богослужение, то помогут прихожане или местный департамент. Кроме того, "будет взиматься десять процентов с доходов земельных имуществ, принадлежащих сельским обществам". Эти средства, собранные с домов, лесов и полей, составляют вспомогательный фонд, предназначенный на "приобретение, постройку или поправку церквей... семинарий и священнических домов". Французское правительство разрешает частным лицам оставлять наследство церкви, делать подарки церковным имениям и семинариям, учреждать фонды для семинарий и церквей. Но фонды должны состоять из государственных ценных бумаг, чтобы тем самым поддерживать их курс и кредит правительства. Духовенство не может через эти фонды стать владельцем недвижимости и собственником земли. (Тогда священство станет независимым, а этого нельзя допустить!) Епископы и священники - простые слуги режима. У них есть дом молитвы и жалованье. Здание церкви отдано в распоряжение епископа, а денежное содержание поступает из казны. Церковнослужители будут присягать Наполеону. Они принадлежат ему как подданные и как чиновники, то есть дважды. Какая уж тут христианская свобода духа! Государство платит жалованье священникам, но к окладу может быть и прибавка: "Если обстоятельства потребуют, общие советы больших сельских общин будут иметь право прибавлять содержание прелатам и кюре из доходов со своих земельных имуществ или из сбора пошлин". Архиепископы, священники и их заместители будут иметь квартиры или квартирные деньги. Семинаристы, будущие священники, избавлены от военной службы - правда, лишь временно. Ни конкордат, ни последовавшие за ним "Органические статьи", которые папа не утверждал, не говорят об избавлении духовенства от службы. Нужно быть посвященным в сан, чтобы получить окончательное освобождение от рекрутчины, но именно правительство определяет число посвящаемых и по возможности сокращает его. Например, в епархии Гренобля было лишь восемь посвящений за семь лет! Правительство разрешает конгрегации, или ассоциации "невежествующих братьев", дочерей милосердия, сестер святого Фомы, святого Карла и другие. Государственный совет принимает и одобряет их статуты, иерархию, внутренний порядок. Более того, Наполеон терпимо относится к тому, что между 1804 и 1814 годами стихийно возникают пятьдесят четыре новых духовных общества, не представивших на рассмотрение правительства своих уставов. Император говорит, что "существуют характеры и воображения всякого рода; не следует стеснять даже заблуждений, если только они не вредны; для некоторых душ аскетическая общая жизнь - единственное прибежище; если они стремятся только к этому, не следует им мешать; можно делать вид, что их не замечаешь". Во что обходилась церковь государству? Поначалу, то есть после заключения конкордата, пятьдесят епископов вместе получали 650 тысяч франков в год, приходские священники - немногим более 4 миллионов. Заместители священников и викариев должны получать жалованье за счет доходов с церковных имений и обществ прихожан. К 1807 году расходы на культ возросли до 12 миллионов. У ведомства есть опекун - министр культов Порталис. Он хорошо понимал свою задачу: "Власть государства не прочна, когда в его владениях есть люди, пользующиеся большим влиянием на умы и на совесть, если эти люди не зависят от него хотя бы в каком-нибудь отношении". Абсолютный контроль установлен и над семинариями. Наполеон считал, что надо устроить общественные семинарии - а иначе появятся частные, что уже было в ряде департаментов: "Не надо отдавать в руки невежества и фанатизма дело воспитания молодых священников". Освобождение от воинской повинности - большая милость, и ее следует заслужить. "Надо больше хвалить императора в ваших посланиях", - говорил префект полиции Реаль новому епископу. Хвалить своего монарха и ругать его врагов, особенно Бурбонов, а также англичан и русских - правда, по последнему пункту установки несколько раз менялись. И в отношении церкви, и в отношении печати - одним словом, всех, кто публично вещает, - Наполеон требовал, чтобы они хвалили и хулили в угодном ему стиле и даже с теми интонациями, которые он считает уместными в данный момент. А что именно надо говорить сегодня, диктовалось потребностями политики, источником которой был он сам. Заключили конкордат - теперь папа "друг". Потом выясняется, что понтифика следует ругать - его "всемирную власть" император не признает. Французские священники не должны считать, что они принадлежат папе. "Никакая булла, грамота, рескрипт, декрет... римского двора, даже заключающие в себе только подробности, не могут быть приняты, опубликованы, напечатаны, вообще пущены в ход без утверждения правительства. Никакое лицо, называющее себя нунцием, легатом, викарием или апостолическим комиссаром... не может без того же утверждения нести на французской почве какую-нибудь службу, относящуюся к делам галликанской церкви..." Нельзя и переписываться с заграницей - под страхом сурового наказания: "Священнослужитель всякого исповедания, который заведет переписку с каким-нибудь иностранным двором по поводу религиозных вопросов или дел, не уведомив об этом заранее министра исповеданий и не получив его разрешения, будет наказан за один такой поступок штрафом от 100 до 500 франков и тюремным заключением от одного месяца до двух лет".
Из французских священников Наполеон более всех уважал господина Эмери, главу славной конгрегации Святого Сульпиция. Правитель охотно с ним советовался, однако не пощадил и его, узнав о содержании перехваченного письма одного его ученика. Это неосторожное послание указывало на то, что дух конгрегации "не хорош". Мгновенно был издан приказ об увольнении директора. Предписывалось "на другой же день назначить нового, так же как и другое начальство, из которого ни один не может быть сульпицианцем". "Примите меры, чтобы эта конгрегация была рассеяна... Я не хочу, чтобы в парижских семинариях были сульпицианцы... Сообщите мне, в каких семинариях они служат, чтобы их оттуда удалить". А ведь когда-то в Сен-Сюльписе учился Талейран. Он умудрялся убегать в город, к женщинам. Тогда, в старые добрые времена, в окнах имелись отверстия, которые пропускали воздух. Наступали каникулы, и разыгрывались феерии, пасторали в костелах и балеты. В этом привилегированном заведении семинаристы заботились о своей внешности, а известный парикмахер приходил их причесывать. И что стало в Сен-Сюльписе после заключения конкордата? Дисциплина теперь монашеская, как ее описал Ипполит Тэн: "Каждый день обедня и пять посещений со Святым причастием, с остановками от одной минуты до получаса; чтение по четкам шестьдесят раз "Отче наш" и "Богородице", крестные ходы, молитвы к Пресвятой Богородице, молитвы, шепотом и вслух, особое испытание, размышление на коленях, общие назидательные чтения, молчание до часа дня, молчание за столом и слушание во время еды назидательного чтения, частые причащения, еженедельная исповедь, общая исповедь в начале года, в конце каждого месяца день уединения, после каникул и перед получением мест во все четыре ордена - восемь дней уединения, во время этих уединений не бывает никакого учения, по утрам и вечерам проповеди, духовные лекции, размышления, молитвы и обряды целые день..." Назидательные чтения - как это тягостно! Сравним это описание со следующим, взятым из мемуаров Талейрана. Князь говорит о своих посещениях библиотеки семинарии Святого Сульпиция: "Я проводил там дни за чтением великих историков, жизнеописаний государственных людей, моралистов, некоторых поэтов. Я проглатывал путешествия. Новые земли, опасности, бури, изображение какого-нибудь бедствия, описания стран со следами великих перемен, иногда переворотов - все это обладало для меня большой привлекательностью. Порой при размышлении над этими большими переменами, этими великими потрясениями, описание которых наполняет произведения современных мореплавателей, мне казалось, что мое положение не столь непоправимо. Хорошая библиотека оказывает поддержку при всяком расположении духа". Так грешным делом и подумаешь, что не все было плохо при старом режиме! Талейран как-то сказал, что "кто не жил до 1789 года, тот вообще не жил".
Семинаристы не должны распространять вредные доктрины и выказывать непослушание. Например, в Бельгии они посмели подчиняться папе и его епископам, игнорируя гражданскую власть. Наказание было суровым: непослушных разогнали, а 236 человек, среди которых было 40 диаконов и псаломщиков, были причислены к артиллерийской бригаде и отправлены в Везель, где болота и лихорадка. 50 человек скоро умерло от эпидемии и заразы. Аббат д'Астрос был заподозрен в получении и хранении письма от папы. Так оно и было - аббат получил послание понтифика, в котором тот запрещал Жану Мори, назначенному Наполеоном Парижским архиепископом, занимать этот пост. "Я желаю, чтобы исповедовали свободу галликанской церкви: впрочем, у меня есть меч в руках, и берегитесь!" - угрожал император. Д'Астрос был арестов. Пострадал и Порталис-младший, родственник аббата. Он был извещен д'Астросом о послании, но скрыл от императора и факт наличия письма, и то, что бумаги папы тайно распространялись. - По какой причине вы так поступили? - спросил Наполеон Порталиса на заседании Государственного совета. - По религиозным вашим правилам? Так зачем же вы здесь заседаете? Я не стесняю ничьей совести. Разве я силой принудил вас быть моим государственным советником? Эту значительную милость вы сами выпросили. Вы здесь моложе всех, и, может быть, только один без личных прав на такое звание; я видел в вас только заслуги вашего отца. Обязанности государственного советника, в отношении ко мне, чрезвычайно важны; вы их нарушил, - вы уже не советник мой! Ступайте и более здесь не появляйтесь. Я огорчен, ибо помню добродети и заслуги отца вашего. Порталис ушел, а император прибавил: "Надеюсь, что подобная сцена никогда не повторится; она меня очень огорчила". Наполеон считал, что религиозные церемонии никогда не должны главенствовать над гражданскими законами. Он говорил об этом в беседах в доктором О'Мира на острове Святой Елены: "...церемонию заключения брака следует осуществлять как гражданский контракт; вступающие в брак должны явиться в магистрат в присутствии свидетелей и, заключив брачное соглашение, должны считаться мужем и женой. Именно такой процедуры я добился во Франции. Если же обе стороны брачного союза пожелают, то они могут потом пойти в церковь и повторить церемонию, но это не следует рассматривать как обязательную процедуру". "Я также постановил, - продолжал он, - что браки, заключенные между французскими подданными в других странах, когда они заключаются в соответствии с законами тех стран, должны оставаться в силе, если супружеская пара возвращается во Францию". С подписанием конкордата церковь обрела права, хоть и урезанные. Но армия Наполеона оставалась сообществом безбожников. Солдаты не молились перед сражениями, и редко кто из них бывал похоронен по христианскому обряду. Во время пребывания в Москве, как повествует аббат, отправлявший службу в церкви Святого Людовика, лишь четыре или пять офицеров из старых фамилий Франции посетили его храм. Всех умерших, за малых исключением, зарыли "в близлежащем саду".
Андрей Иванов "Повседневная жизнь французов при Наполеоне", М., 2006, стр. 121-127.
Здорово! То есть, как водится, мы вам немножко денег на хлеб дадим, а там уж заботьтесь еще и сами о себе, если еще хотите масла на этот хлеб. Все-таки у церкви весьма интересный статус был всегда, не очень вписывающийся в светское право. Snorri пишет:
цитата:
Андрей Иванов "Повседневная жизнь французов при Наполеоне", М., 2006,
Кстати, я так почему-то и думала, что в этой книжке должно было что-нибудь быть о церкви. Кстати, смотрела недвано Глаголеву, ее "Повседневную жизнь во времена Людовика 13 и Ришелье" - в плане подчерпнуть что-нибудь о церковном устройстве времен монархии (а почему-то мне думается, что в 18 веке при монархии все оставалось примерно также - по структуре и основным правилам) - так вот, печаль в том, что не нашла ничего из того, что могло бы пролить побольше света на интересующий вопрос. По крайней мере, ничего сверх того, что уже было известно.
Вероятно, она решила, что ничего интересного в тот период французская церковь не переживала, так что не стала освещать этот вопрос...
Да нет, как раз церкви то в книге посвящен достаточно приличный кусок, но в основном касаясь вопросов периода "духовного возрождения" и частично янсенизма - это все то, что, так сказать, "на виду". А в том, что касается как раз повседневной жизни (о чем, собственно, свидетельствует заголовок), то этого увы, практически нет - только по крохам. Кстати, семинариям у нее выделен отдельный абзац в тексте, но ничего о повседневной жизни самих семинаристов. Немножко обидно. Кстати, очень интересно, с какого момента для сельских священников стало необходимо условие о семинарском образовании? Я так понимаю, в 17 веке, пожалуй, священником мог стать практически кто угодно, было бы желание, умение читать/писать, да свободный приход.
Сообщение: 183
Зарегистрирован: 27.10.08
Откуда: Москва
Репутация:
8
Отправлено: 02.02.10 16:05. Заголовок: Ёшика Кстати, очень ..
Ёшика
цитата:
Кстати, очень интересно, с какого момента для сельских священников стало необходимо условие о семинарском образовании? Я так понимаю, в 17 веке, пожалуй, священником мог стать практически кто угодно, было бы желание, умение читать/писать, да свободный приход.
Насколько мне известно, Венсан де Поль стал активно продвигать идею создания т.н. малых семинарий, где дети, сами выразившие желание или следующие желаниям родителей или воспитателей, могли готовиться к служению, сочетая программу коллежа со "специальными" дисциплинами. А после уже переходили в т.н. большие семинарии.
Венсан де Поль стал активно продвигать идею создания т.н. малых семинарий, где дети, сами выразившие желание или следующие желаниям родителей или воспитателей, могли готовиться к служению, сочетая программу коллежа со "специальными" дисциплинами. А после уже переходили в т.н. большие семинарии.
но в любом случае, получается, это требовало денег? По крайней мере, в обычной семинарии при монархии бесплатно не обучали, а ведь требовалось еще себя кормить и содержать. Тогда было получается, проще отдать ребенка в услужение при монастыре, а потом и вовсе в монахи...
Среди примеров, которые приводит Ф. Арьес в книге "Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке" некий Гросле, сын мелких чиновников в Труа. Нянька научила его чтению по Библии, едва ребенка отняли от груди, т.е. примерно в 4-5 лет. Затем он ходил к старому учителю, у которого брал первые уроки латыни, и занимался у него же небольшой латинской школе, которая позволила пропустить начальные классы коллежа. В 7 лет он поступил в пятый класс коллежа ораторианцев (и изучал там риторику). В те времена не существовало параллельного преподавания в одном классе нескольких предметов, каждый класс изучал отдельный предмет, сдавал потом экзамен по нему. Не было четкого деления на учеников по возраста, не существовало последовательности изучения предметов и срока их изучения: иногда ученики сиживали в классах по два года, и они не считались отстающими.) 8 лет - четвертый класс 9 лет - третий класс 10 лет - второй 11 лет - риторический класс 12 лет - риторический 13 лет - логика 14 лет - логика В 15 лет Гросле вышел из коллежа, закончив классический 8-летний цикл образования. Выход закончился защитой диссертации, именно так заканчивалась учеба для прилежных учеников.
Другой пример: ровесник Гросле Мармонтель поступил в 4-й класс коллежа в 11 лет после обучения в школе при сельской церкви. Настоятель учил детей бесплатно. Мармонтель учился в нескольких коллежах до 17 лет и закончил курс двухлетним изучением философии.
Еще один обитатель второй половины XVII века - божансиец Жак Лябле. С 6 лет он начал учиться латыни в школе, похожей на первую школу Гросле. В 12 лет его поместили в пансион при семинарии. Ученики семинарии не обязательно становились священниками (кстати, в такую семинарию мать и аббат Грегуар пытались отправить Дюма). Малые семинарии стали набирать силу с 1775-1780 годов и заняли важное место в системе среднего образования начала XIX века и составляли конкуренцию коллежам и университетским лицеям. Лябле поступил в семинарию в 4-й класс Во втором классе он переводил латинские тексты с помощью словаря, хотя его соученики переводили с листа. После второго класса он ушел из семинарии и поступил в 15 лет в риторический класс коллежа ораторианцев. В 16 лет он снова поступает в семинарию, но уже другую, в философский класс. Значит, курсы обучений в семинариях были похожи на курсы коллежей. Арьес приводит таблицу возрастов парижского коллежа Сент-Барб в 1816-1817 гг. 8-1 класс – от 6 до 13 лет, но больше всего 9-летних учеников 8-2 класс – от 8 до 13 лет 7 класс – 8-14 лет 6-2 класс – 11-14 лет 6-1 класс – 9-15 лет 5 класс – 11-16 лет 4 класс – 116 лет больше всего 15-летних 3 класс – 13-18 лет 2 класс – 13-19 лет, превалируют 16-летние 1 класс – 15-19 лет. Но в начале XIX века уже звучат авторитетные голоса, громко протестующие против смешения возрастов в классах, и состав каждого класса начинает концентрироваться вокруг определенного возраста.
очень интересно. Выходит, не зря я на Арьеса возложила определенные надежды . Только ответ об оплате и прочей бытовой жизни пока так и не получен :-) И еще один интересный вопрос - все-таки оратории, которые орден ораторианцев активно учреждал в конце 16-17 вв, были ближе к чему - колледжу или к семинарии?
Сообщение: 3744
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
21
Отправлено: 05.02.10 11:56. Заголовок: Ёшика пишет: И еще ..
Ёшика пишет:
цитата:
И еще один интересный вопрос - все-таки оратории, которые орден ораторианцев активно учреждал в конце 16-17 вв, были ближе к чему - колледжу или к семинарии?
Если говорить о Франции, то мне казалось, что оратории имели вообще особый стасус, они были близки к хорошим монастырям. Блюш употребляет словосочетание монастыри-оратории. Тут же он приводит такую цитату Анри Бремона: "Большей частью они были хорошими монастырями, к тому же наименее мирскими, насколько это возможно; строгими, даже суровыми и очень простыми...Они имели особый статус. Этого требовало их происхождение, их интеллектуальное образование, а ещё больше возвышенность их духовной доктрины". Кстати, именно Пьер де Берюль был создателем первой Французской оратории. Произошло это в 1611-13 годах. Насколько я понимаю, итальянские оратории имели от французских свои отличия.
хм. если вы читали средний распорядок дня в колледже, то наверное заметили, что он тоже больше смахивает на монастырский, чем на светское учебное заведение... Я знаю, чем они отличались от семинарий и колледжей, и что их цели были максимально религиозными, но, тем не менее, оратории занимались и образованием, и вот этот момент то и интересен... Тем более, что в сфере образования ораторианцы сталкивались интересами с иезуитами и даже конфликтовали относительно методик преподавания.
оратории занимались и образованием, и вот этот момент то и интересен...
Я встречал в "Истории зарубежной педагогики" Джуринского следующее на этот счёт:
Ораторианцы готовили по преимуществу приходских кюре. В программу входило изучение религиозных догматов, античная литература и древние языки. Кроме того, давались некоторые сведения из естественных наук. Не поощрялись "пустопорожние рассуждения". Протестуя против схоластического обучения, один да ведущих педагогов-ораторианцев Б. Ломи (1640-1715) заявлял, что максимы схоластов "выворачивают мир наизнанку".
Школы "Оратории" продвинулись по пути реформы содержания образования и превращения отечественных языка, литературы и истории в базу обучения. Французский язык и литература являлись обязательными дисциплинами на протяжении всего курса преподавания. Более заметное место, чем в других коллежах, у ораторианцев занимали естественные науки, математика, история и география.
Одним из лучших учебных заведений слыл созданный "Ораторией" коллеж Жюйи, где помимо указанных новшеств практиковались более короткие поурочные и ежедневные занятия. Один реподаватель обучал всему циклу дисциплин. Устраивались дополнительные занятия, на которые приглашали специалистов.
Автор вообще приравнивает оратории и школу Пор-Рояля к коллежам:
"Во Франции основным типом общеобразовательного учреждения на рубеже XVII - XVIII вв. становится коллеж. В конце XVIII в. в стране уже насчитывалось 562 коллежа с 73 тыс. учащихся.
Интересный педагогический опыт оставили два подтипа коллежа: школы Пор-Рояля и заведения католического ордена "Оратория".
В создании и деятельности школ Пор-Рояля приняли участие одновременно протестанты и католическая конгрегация янсенистов, основатель которой, Дювернье де Горанн (1581 - 1643), проявлял особый интерес к воспитанию ("воспитание - абсолютно необходимая вещь"). Школы были учреждены группой педагогов, получившей наименование "кружка Пор-Рояля". В него входили П. Николь (1625/28-1695), К. Лансело (1615-1695), А. Арно (1612-1694) и др. Янсенисты считали, что ребенок - существо слабое, испорченное от природы, что "разум его омрачен грехом", а сам он - "раб страстей". Утверждалось, что "дьявол захватывает детскую душу уже в утробе матери". Чтобы бороться с этими природными пороками, воспитателю следует находиться в постоянном общении с детьми, чтобы предотвращать их проступки.
Первая школа Пор-Рояля была открыта в предместье Парижа того же названия в 1637 г . Подобные школы просуществовали до 1661 г ., когда были закрыты королевским указом после интриг иезуитов, видевших в этих учреждениях опасных конкурентов.
Учениками школ были ставшие затем известными всему миру ученые и писатели: Б. Паскаль, Ж. Расин, Б. Фонтенельидр.
Школьные классы в учебных заведениях Пор-Рояля были небольшими - пять-шесть учеников на одного-двух учителей. Педагоги были против оценок, поскольку полагали, что они побуждают школяров к нездоровому соперничеству. Особое внимание уделялось религиозному воспитанию: "Мало говорить, много терпеть, еще больше молиться". Школы размещали в стороне от городской суеты, ближе к природе.
Педагоги Пор-Рояля ставили цель формирования прежде всего рассудочного мышления. Они утверждали, что "нет ничего более ценного, чем здравый смысл и правильное суждение". Вот почему считалось необходимым большую часть занятий направлять на развитие способности к суждениям. Но это не значило, что школы Пор-Рояля пренебрегали тренировкой памяти учащихся. Школяры заучивали значительный объем учебного материала, но нагрузки были посильными, т.е. упражнения соответствовали умственным возможностям каждого.
Школы Пор-Рояля давали элементарное, общее и частично высшее образование. В курс входили французский язык, древние и новые языки, история, география, математика, риторика, философия. Программа школ была шагом в модернизации образования. Родной язык оценивался как первооснова обучения, что выглядело новшеством на фоне тогдашней практики школьного образования. Учащиеся писали сочинения и письма на французском языке, используя собственный житейский опыт. Античных классиков часто изучали во французском переводе. Ученики систематически делали самостоятельные переводы, заботясь прежде всего о передаче смысла, а не формы.
До 12-летнего возраста школьники приобретали элементарное образование, овладевая письмом и счетом, изучали географию, получали начальные знания по богословию. Затем они осваивали упомянутую программу общего образования. Занятия языками были значительно упрощены. Использовались, например, рекомендации Арно и Лансело преподавать родной язык "фонетическим способом", что при архаичности французского письма оказалось более эффективно. По новому пути шло и обучение латыни. Сначала ученики интенсивно упражнялись в переводах с латинского на французский, а затем делали самооятельные переводы французских текстов на латинский язык, а занятиях по истории, географии, математике они получали знания об окружающем мире. Использовались географические карты, изображения орудий труда, предметов быта и пр. Ломимо арифметики, в программу включали элементы алгебры геометрии.
Полная программа школ Пор-Рояля предназначалась для мальчиков и юношей. Девочек обучали по более простому курсу: катехизис, чтение, письмо. В женских школах Пор-Рояля царил аскетический режим послушания и воздержания".
Отправлено: 24.03.10 22:01. Заголовок: Сергей Валянский, Д..
Сергей Валянский, Дмитрий Калюжный Из истории образования. Образование в Европе XV-XVIII веков Отрывок
Коллежи появились во Франции в середине XV века при университетах Нанта и Сорбонны. Статусом 1452 года ученикам коллежа вменялось публично экзаменоваться на факультетах университетов. В XVI веке они были платными или бесплатными пансионами, а также экстернатами. Ученики изучали курс наук соответствующего факультета. Постепенно коллежи отделились, превратившись в самостоятельные учебные заведения повышенного общего образования.
В учреждении коллежей участвовали представители и католической, и протестантской (гугенотской) партий. Так, статус коллежа в 1452 году был разработан кардиналом д'Эстувилем, но основал коллеж и лидер гугенотов — адмирал Колиньи. Коллежи оказались столь хороши, что в 1627 году на севере Франции (Париж, Тулуза, Шампань) они насчитывали до 25 тысяч учеников.
В коллежах изучали латинскую литературу и язык. Ученики дважды в месяц писали сочинения на латинском, а во время каникул должны были готовиться к очередным конкурсным сочинениям по классической литературе. Религиозное обучение шло вне стен учебного заведения. Учащиеся освобождались по средам и воскресеньям от занятий для отправления религиозных обрядов.
Особое место в системе западноевропейского школьного образования XV — начала XVII века занимали традиционные учебные заведения для дворянства — дворцовые школы. Подобные учреждения получили распространение в небольших государствах Германии и Италии: в Мейссене, Вероне, Падуе, Венеции, Флоренции; Царскосельский лицей в Санкт-Петербурге продолжил эту традицию. Обыкновенно учащихся дворцовых школ готовили к деятельности на государственном, военном и церковном поприще. Программа была несколько объемнее гимназической и приближалась к университетской. Лучшие дворцовые школы обращали особое внимание на умственное и физическое развитие воспитанников, в результате чего были объединены лучшие традиции рыцарского и гуманистического воспитания.
Прочные позиции в сфере повышенного образования заняли в XVI-XVII веках школы иезуитов. Орден иезуитов стремился взять на себя воспитание господствующих классов и тем самым влиять на политическую и общественную жизнь Европы.
Среди воспитанников иезуитов было немало крупных ученых, писателей, философов, политиков: Ж. Боссюэ, Р. Декарт, П. Корнель, Ж.-Б. Мольер и другие. Правда, позже некоторые из них отреклись от своих учителей. Вольтер, например, писал: «Отцы научили меня лишь немного латыни и глупостям». Ему вторит Г. Лейбниц: «Иезуиты в деле воспитания остались ниже посредственности».
Продолжался рост сети университетов.
Свои университеты (studia superiora) открывали и протестанты, и орден иезуитов. Университетский курс у иезуитов распадался на два цикла: трехлетний философский и четырехлетний теологический. В основе занятий философией лежало изучение аристотелизма в католической интерпретации. Кроме того, на первом цикле в небольшом объеме изучались математика, геометрия и география.
В XV веке в Европе насчитывалось до 80 университетов, в следующем столетии — уже около 180; увеличивалось и число студентов в отдельных университетах. Так, в университете Левена (современная Бельгия) количество записавшихся студентов составляло ежегодно в среднем в 1426-1485 годах 310 человек, а в 1528-1569 годах — 622 человека, увеличившись вдвое. Некоторые университеты были просто огромны: в Саламанкском университете (Испания) в 1600-х годах насчитывалось ежегодно более 6 тысяч студентов.
В пределах германских государств в XVI-XVII веках действовали семь университетов, контролируемых Ватиканом. Они сохраняли традиции схоластической образованности.
Отправлено: 31.03.10 22:55. Заголовок: Кардинал Арман Жан д..
Кардинал Ришелье уделял большое внимание науке и культуре, но считал необходимым держать их под неусыпным надзором государства, чтобы они не пошли по нежелательному направлению и не распространились в народе. Вот его изречения: «Подобно тому, как было бы чудовищным тело, имеющее глаза на всех своих частях, так было бы чудовищным государство, если бы все его подданные были образованными»; «нужные государству солдаты лучше воспитываются в грубости невежества, чем в утонченностях науки»; «если бы знания профанировались среди всевозможных умников, то в государстве появилось бы больше людей, способных высказывать сомнения, чем людей, способных их разрешать, и многие оказались бы более склонны противостоять истинам, чем защищать их»; «в хорошо устроенном государстве должно быть больше искусных ремесленников, чем мэтров свободных искусств».
Отправлено: 21.08.10 17:55. Заголовок: Образование в закрыт..
Образование в закрытых колледжах
Помимо общедоступных школ, коллеждей и ВУЗов значительным престижем пользуются так называемые закрытые учебные заведения, традиционно обладающие высоким элитарным статусом. Закрытость отнюдь не означает, что туда невозможно попасть со стороны; это означает в первую очередь тот факт, что контакты учащихся со внешним миром сильно ограничены, а сам образ жизни напоминает нечто среднее между армейским или монастырским уставом. Таких школ немало в Англии, США, Германии и Франции, а также во многих других странах мира.
Например, во Франции есть очень известная и престижная негосударственная система образования — иезуитские коллежи. Самый знаменитый из них — Sainte-Genevieve в Версале. Они существуют с XVI века, и с тех самых пор авторитет иезуитского образования неизменно высок. Из иезуитских коллежей вышла значительная часть французской управленческой элиты. В наши времена мальчиков из хороших семей часто отдают в школы иезуитов на год-два — для того, чтобы в строгой мужской атмосфере они смогли пройти суровую школу безусловной дисциплины и напряженных, тщательно контролируемых занятий.
Обычная атмосфера иезуитской школы: замкнутые оградой просторные старинные здания, аскетизм классных комнат, общая для мальчиков прохладная спальня на 30-50 человек с воспитателями в обоих концах комнаты; кровать, маленькая тумбочка и полочка для форменных ботинок, которые с вечера должны быть до блеска начищены; общий подъем, собственная раковина со шкафчиком в общей ванной, нетерпеливая очередь в трехминутный утренний душ. Отбой в 21.30. А в промежутке, после утренней службы в школьной церкви, — уроки, уроки и снова уроки, с короткими прогулками и гимнастикой в закрытом каменном дворе, а еще два-три раза в неделю — выходы за пределы школьной ограды в тихий провинциальный городок. Зато по окончании — никаких, как правило, проблем с экзаменами, конкурсами и родителями.(с сайта EduGroup.Ru - образование за рубежом)
Нам иногда кажется, что школьная дисциплина существовала всегда. А как же иначе? Что же это за школа без дисциплины и чему в таком случае можно научить ребенка? Стоит, однако, заглянуть в историю, и мы с изумлением обнаружим, что та хорошо знакомая нам школа дисциплины – школа жесткого контроля за личной свободой ученика, которую мы называем сегодня традиционной и связываем с понятием классно-урочной системы, когда-то – и что примечательно, не так уж давно – была школой новаторской и совершенно непривычной для своего времени. А разобравшись в вопросе, почему эта школа в свое время возникла, мы сможем ответить и на вопрос, почему этой школе настало время уйти на покой. Школа божественной мотивации
Начнем с того, что средневековая европейская школа возникает в V–VI веках как внутрицерковная. В отличие от античной она не имеет никакого мирского содержания и подчинена решению единственной задачи – подготовке своих учеников (клириков и монахов) к несению церковной службы. Поэтому главное для ученика такой школы состояло в запоминании наизусть, а для учителя – в многократном повторении священных текстов. Текстов, без которых невозможно было служить мессу и совершать таинства. Особенность ситуации состояла в том, что тексты Священного писания были записаны на латыни, тогда как повседневная жизнь прихожан происходила в совершенно иной языковой среде. И оттого обращение в священничество предполагало проникновение ученика на совершенно незнакомый языковой материк. А латынь воспринималась сознанием средневекового человека как совершенно особый, надбытовой язык, каковым только и можно говорить с Богом, что, похоже, и составляло главную мотивационную пружину в образовании того времени. Никакая не практичность, а возможность вступать в диалог с Богом с помощью особых текстов и особого пения – вот что являлось мощным стимулом, который заставлял людей того времени учить наизусть непривычные языковые формулы, не имеющие никакого отношения к их повседневной жизни. Таким образом, средневековая европейская школа с самого начала возникает не как школа жизни, а как школа некоей особой, надбытовой духовности. Можно сказать еще сильнее: это школа, которая с самого начала оказывается школой «мертвого языка», но языка… божественного. И это первая родовая особенность европейской школы, которую следует иметь в виду. Практическая ориентированность менее всего являлась ценностью этой школы в момент ее возникновения. И это обстоятельство определило ее характер на протяжении многих последующих столетий. Книжность, непонятность, оторванность от жизни и даже противопоставленность ей воспринимались этой школой не как недостатки, а как ценность. Смысл не в том, чтобы толковать и интерпретировать священные тексты (как это было свойственно, скажем, иудаистической образовательной традиции), а в том, чтобы запоминать и воспроизводить их темный и вместе с тем звонкий язык. Я должен просто выучить все необходимые латинские тексты и певческие мелодии наизусть – и этого окажется достаточно для того, чтобы я получил священнический сан. Запоминать наизусть – в этом состояло основное (если не сказать единственное) содержание учебной деятельности на протяжении нескольких веков, вплоть до эпохи Каролингов, когда кафедральные школы (школы при кафедральных соборах) начали понемногу расширять границы преподавания и вводить учебные предметы, ориентированные не только на запоминание, но и на понимание и толкование священных текстов: латинскую грамматику, риторику, диалектику. Это классические позднеантичные предметы, которые начинают использоваться как инструменты понимания «темной латыни» и овладения законами латинского языка. А еще добавляются геометрия, арифметика, астрономия, теология и каноническое право. И так называемые свободные искусства. Но общей чертой преподавания всех этих предметов является то, что они читаются. То есть натурально читаются: учитель берет какую-то книгу античного автора (из тех, что освящены и рекомендованы церковью) либо написанный деятелем церкви теологический трактат и читает эту книгу вслух. А ученики хором повторяют за учителем предложения. Или хором же выполняют предлагаемые книгой упражнения. При этом предметом преподавания является сама книга. Например, сверхпопулярный и практически обязательный «Донат» – сочинение «О восьми частях речи» известного римского грамматика и ритора IV века Доната Элия. Либо какой-нибудь другой принятый к преподаванию трактат. Разумеется, не существует никакой предметной специализации: чтобы преподавать те или иные книги, учителю достаточно знания латыни и способности читать вслух. Тем не менее постепенно появляются знаменитые учителя, которые не только читают вслух, но и в каких-то случаях дают собственные примеры и толкование текстов. Они славятся умением оригинально мыслить и излагать свое понимание текстов. Эти учителя пользуются популярностью и могут собирать до двухсот учеников, прилежно смотрящих им в рот и повторяющих за ними каждое слово.
Средневековая школа-парк
Но самое любопытное в том, что школа этого времени не была дисциплинарной! В это трудно, почти невозможно поверить, но тем не менее это так. Ученик вслед за учителем занимался рутинной работой повторения озвучиваемых текстов, но никому не приходило в голову контролировать его учебную деятельность: проверять, приходит ли он на занятия вообще, а если приходит, то что на этих занятиях делает. И сколько времени уйдет у него на выучивание необходимых текстов – не важно. Ученик сам и только сам распоряжается своим временем. Он записывается на тот или иной курс и даже платит за это деньги, но никто не следит за его успеваемостью: слушая того или иного учителя, он успевает запомнить и понять ровно столько, сколько у него получается. А у учителя нет ни возможности, ни желания, ни привычки хоть как-то отмечать успехи или неуспехи своих учеников. Ученики в полном смысле этого слова – вольнослушатели. В итоге обучение средневекового школяра может продолжаться сколь угодно долго – оно зависит исключительно от собственного желания ученика совершать все новые и новые образовательные погружения. Вот как, к примеру, выглядело обучение известного английского религиозного деятеля Иоанна Солсберийского (1115–1180). «К возрасту 14 лет он получает первое образование: Псалтырь, Донат (грамматика IV века), начатки свободных искусств. Затем прибывает в Париж, чтобы пополнить свои знания у знаменитых учителей. Он ходит на уроки диалектики, то есть слушает книги Боэция и Порфирия и их комментарии к «Органону» Аристотеля. Он проводит там два года и когда после длительной отлучки возвращается в Париж, то находит у того же учителя прежних товарищей, занимающихся все теми же диалектическими упражнениями, бесполезными в его глазах, но представляющими достаточный интерес, чтобы долгое время удерживать внимание учащихся. Тем временем диалектика нисколько не отвращает внимания Иоанна от грамматики... В течение трех лет он возвращается к грамматике еще несколько раз – ему уже почти 20. В двадцать лет Иоанн не расстается с жизнью школяра. Он записывается на занятия к учителю, где снова проходит тот же цикл... Затем он принимается за риторику, уже им изученную, и заканчивает учебу логикой, где вновь встречается с «Органоном». После он сам начинает преподавать искусства, зарабатывая этим на жизнь, и вернется к школярству лишь на высшем факультете, изучая теологию... Пока в течение долгих лет Иоанн Солсберийский изучает искусства, он не следует никакому учебному плану и в его занятиях нельзя установить никакой последовательности. Традиции – что в какой последовательности должно следовать – не существовало. Каждый учитель составлял программу так, как считал нужным», – сообщает Филипп Арьес, известный французский историк. Фактически перед нами модель школы-парка, когда ученика никто никуда не ведет, а он сам выбирает, куда, к какому учителю и на какой период времени «припарковаться». Он сам является автором своей образовательной траектории, сам распоряжается пространством и временем своей учебы. Учителя – только условия для личностного движения в образовательном пространстве. Другое дело, что это образовательное пространство весьма и весьма незначительно с точки зрения своего содержания. Все учителя читают практически одно и то же, осуществляя выбор материала из весьма ограниченного (рекомендованного церковью) круга латинских источников. Содержание школы развивается не за счет расширения материала, а за счет развития искусства комментария.
Кризис средневековой школы
Такая ситуация сохранялась примерно до XII века, когда прежде узкая сеть школ, существовавших исключительно при кафедральных соборах, начала с благословения церкви понемногу расширяться и открывать свои двери не только для клириков и монахов, но и для мирян. Если в прежней средневековой школе статус учителя принадлежал лишь немногим и был весьма почитаемым статусом, то в новых условиях происходит своеобразная девальвация учительской профессии: любой вчерашний ученик может начать собственное преподавание – для этого достаточно получить формальное разрешение церкви и объявить о наборе учеников. «По мере того как возраст учеников становится все более юным, магистр искусств перестает быть ученым или мыслителем, диалектиком или логиком, знаменитым благодаря оригинальности своего мышления, чтобы стать просто педагогом, педантом, малоуважаемым поденщиком», – замечает Филипп Арьес. Преподавать же можно где угодно, не только в кафедральном соборе, но и в простой церкви, а также за ее пределами, в том числе просто на улице. Постепенно учительская профессия становится массовой, и это приводит к резкому падению ее социального престижа. К тому же торжественный антураж кафедрального собора, в котором велось традиционное преподавание канонических учебных текстов, сменяется весьма незамысловатой обстановкой церковного двора или случайно найденного помещения. «Школа тогда не обладала своими помещениями. Учитель располагался во внутреннем дворе, освобожденном от хлама, либо в церкви или у ее дверей. Однако позже с увеличением числа разрешенных школ он довольствовался порой углом улицы, если у него не было достаточных средств, и св. Фома при случае не скрывает своего презрения к этим жалким людям, которые вещают перед детьми на углах... Но, как правило, преподаватель снимал помещение... Пол покрывали соломой, и ученики сидели прямо на полу. Позже, в XV веке, появились скамьи, хотя поначалу к ним относились с недоверием. Потом учитель ждал студентов, как торговец ждет постоянных покупателей. Время от времени переманивали соседских. В этом помещении собирались мальчики и мужчины всех возрастов – от десяти до двадцати лет и старше» – это снова Арьес. Естественно, что в этих новых условиях традиционная парковая модель преподавания теряет эффективность. То, что хорошо получалось, когда образование было суперэлитной деятельностью для немногих, становится совершенно неэффективным в условиях массового образования. Латынь выходит на улицу, да еще в исполнении вчерашних школьников. То, что было торжественным и влекущим, становится нелепым и отчужденным. Божественное становится профанным. Латынь – мертвой. Образование – бессмысленным. Отношение к образованию со стороны школяров – циничным. О том, насколько велик был кризис, свидетельствует простой факт: учитель в общественном сознании этого времени постепенно превращается в фигуру абсолютно ничтожную, а его профессия становится едва ли не презираемой. О доминирующем в обществе «презрении к воспитателям, преподавателям, регентам коллежей, педантам» сообщают многие авторы того времени. Одним из вариантов выхода из возникшего тупика стало лютеровское движение за реформу церкви – перевод богослужения на язык повседневного общения. А в тех странах, которые сохранили свою католическую идентичность, выход был найден в возникновении совершенно особой – дисциплинарной! – школы, основанной на идее жесткого контроля за учеником и на системе учебных наказаний. Ключевым инструментом такого контроля становится идея класса как особого периода в жизни ребенка, когда он обязан освоить очередную порцию учебного материала и только после этого получить право на переход в следующий класс. И эта школа оказалась настолько успешной, настолько популярной, что в скором времени обрела своих поклонников во всей Европе, в том числе и в протестантской ее части. Только не надо думать, что эта школа была кем-то сознательно изобретена. Парк-школа с ее студенческой вольницей была настолько устойчивым культурным стереотипом того времени, что идея загнать ученическую свободу в какие-то жесткие рамки просто не могла прийти в голову. Но как же в таком случае возникла эта знакомая всем нам дисциплинарная школа? Как удалось усмирить средневековые традиции вольного образования и создать школу, основанную на идее жесткого контроля за личностью ученика? Рождение школьной дисциплины
Почему-то принято считать, что так называемая классно-урочная система является изобретением автора «Великой дидактики» Яна Амоса Коменского. На самом деле эта система складывается постепенно и задолго до Коменского – например, в коллежах иезуитов, пытавшихся с помощью разных изощренных способов возродить былое уважение к профессии педагога. Именно в иезуитских коллежах задолго до Коменского складывается та особая модель преподавания и контроля, которая впоследствии будет охарактеризована как классно-урочная система. Все начинается с чисто благотворительной практики по созданию приютов для бедных студентов-школяров – тех, что приезжали в большие университетские города за учебой, но у которых не хватало средств не только на учебу, но и на жизнь. Тогда-то и появляются добрые отцы-иезуиты (а также представители других орденов), которые предлагают этим студентам коллективный приют, пропитание и даже стипендии на обучение. Но не за просто так, а за право воспитывать и исправлять их «испорченную телесность», их «телесную распущенность». То есть на первых порах учеба продолжает происходить в режиме студенческой вольницы, но зато повседневная жизнь школяра, помещенного в приют, становится предметом самых изощренных дисциплинарных экспериментов. И начинается эта история примерно в XIII веке. Усмирить греховную природу, обуздать неприличные мысли – вот чем в первую голову озабочены создатели этих приютов, и исключительно в эту сторону направляют они свои воспитательские инвективы. «Иезуиты рекомендовали своей пастве «духовные упражнения» и особенно советовали почаще и посильнее бичевать себя как лучшее средство наказать и обуздать грешную плоть... Они охотно принимали на себя обязанность бичевать своих духовных детей и секли их очень усердно... розгами или ремнем. Это сечение называлось дисциплиной, которая разделялась на Disciplina sursum или secundum supra и на Disciplina deorsum или secundum sub, смотря по тому, секли ли по верхней части тела или по нижней...» – находим у исследователя истории иезуитов Теодора Гризингера. Самый первый европейский труд, посвященный проблемам воспитания детей, – это трактат канцлера Парижского университета Жана Жерсона (1363–1429) «Об исповедании младших». И надо сказать, это более чем показательный трактат. Главное, чему он посвящен, – это тому, как исповедник должен уметь пробудить в детях 10–12 лет чувство вины за греховное поведение своего тела. Автор трактата полон праведного гнева на бесконечно испорченных детей: «…любой, кому бы ни задали вопрос по поводу онанизма или самопроизвольной эрекции, отвечает отрицательно, то есть врет в полном сознании того, что делает». И единственный путь противостояния греховной природе ребенка – это введение строжайшего контроля, строжайшей дисциплины. Взрослые должны следить, чтобы даже во время игр дети «направляли взор только туда, куда прилично». А особенно важная задача новой воспитательной практики – всячески оградить детей от свободного общения со взрослыми и дружбы между собой. Потому что чревато. В разработанных им же «Правилах поведения для школы Собора Парижской Богоматери» Жан Жерсон настаивает, что «всякое близкое общение с детьми запрещается, не исключая слуг, клириков, служащих церкви и проповедников: они должны заговаривать только в присутствии учителя». И «общение с детьми, которые не являются подопечными данного учреждения, тоже запрещено, чтобы дети не заразились от других дурными привычками». Вот он тот оселок, на котором формируется идея школьной дисциплины как таковой. Смысл дисциплины – в усмирении тела, усмирении греховной природы ребенка. И только потом идея дисциплины становится основой того, что можно назвать учебным процессом, – проецируется на те занятия, которые прежде не имели дисциплинарного характера вовсе... В известном смысле можно утверждать, что вся столь хорошо нам известная и гигантская машина школьной дисциплины создается как... побочное следствие борьбы с детской порочностью, и это еще одна родовая травма европейской системы образования, основа совершенно особого искусственного пространства европейской сублимации и невроза. Примечательно, что содержание школьного обучения в это время по-прежнему не соответствует никакому социальному запросу. Оно абсолютно архаично, абсолютно искусственно. Отчего же именно в это время обучение в коллежах янсенистов или иезуитов становится вдруг крайне популярным? Да потому, что бессмысленная школьная долбежка начинает восприниматься общественным сознанием как своеобразный вариант розог. И ценность этого знания не в его практической полезности (что более чем сомнительно), а в том, что оно дисциплинирует, то бишь исправляет человеческую природу! И не случайно на аллегорических иконографиях XV века грамматика изображается «первой среди других искусств перед юными детьми, а в руках у нее хлыст или розги» – находим у Арьеса. Идеология дисциплинарной школы
Уже в XVI веке французский юрист и теоретик новой педагогики Этьен Паскье с чувством нескрываемого превосходства рассуждает о беспорядочности средневекового способа преподавания, когда «учеба происходила при столпотворении, комнаты сдавались для школяров с одной стороны и для непотребных девиц – с другой и были вместе под одной крышей именитая школа и школа распутства». Этот обличительный пафос весьма показателен для понимания подлинной подоплеки возникновения европейской дисциплинарной школы. Она появилась вовсе не как школа знания и не как школа учения, а как школа борьбы со своеволием – прежде всего своеволием тела, а уже потом – своеволием мыслей. По сути своей это был крайне амбициозный проект коренного переустройства греховной человеческой природы и искусственного формирования человека «по образу и подобию Божию». Не случайно именно в это время появляется огромное количество гравюр, на которых ребенок Иисус начинает изображаться отдельно от Марии, причем в одной и той же символической позе: придавив ногой голову змеи, опирается на земной шар. Миссионерским пафосом воспитания «нового человека» пронизаны высказывания иезуитов, ораторианцев, янсенистов – всех тех, кто стоял у истоков европейской школы в ее современном виде. И оттого им чрезвычайно важно показать несостоятельность прежней «вольной» школы. И всячески обосновать ценность той, которую строят они. На первое место в этой школе выходит миссия учителя по перевоспитанию испорченных детей. В результате создается идеология школы, абсолютно авторитарной для детей и впервые авторитетной для общества. Из фигуры общественно презираемой учитель превращается в фигуру сверхзначимую, находящуюся в центре новой педагогической идеологии, которая закладывает основу эпохи Просвещения и множество великих социальных проектов по дисциплинарному переустройству мира. Судьбы этих проектов хорошо известны. А борьба за исправление человеческой природы продолжается до сих пор.
Отправлено: 21.08.10 18:16. Заголовок: Французская школа в ..
Французская школа в XXI веке Амбер Жан, Гатта Ивон, Арнальдес Роже, Перфитт Ален (Директор школы. 1998. № 7. С. 65-72.)
Статья содержит высказывания французских академиков о будущем школы, и их мысли были опубликованы во французском журнале «Образование и менеджмент» (№ 19, декабрь 1997 г.).
Три предположения
Жан Амбер, отделение права и социологии
Что ждет нашу систему образования на пороге XXI века? Позволю себе выдвинуть три предположения. Во-первых, маловероятно, чтобы основные принципы системы образования. закрепленные в Конституции, были пересмотрены. Как и сегодня, государство будет гарантировать всем и каждому равный доступ к обучению, к овладению профессиональными и культурными знаниями. Но это не будет означать ни равного «распределения» дипломов, ни даже равных шансов на их получение. Ведь шансы эти у каждого - свои и зависят от личностных. социологических, экономических и других факторов. Вплоть до географических. поскольку не могут разные учебные заведения предложить одни и те же условия обучения. В свое время во Франции развернулось общественное движение под лозунгом «За равный доступ к среднему образованию». В результате число школьников выросло с 1.2 миллиона в 1956 году до 5,5 миллиона в 1997-м. И что же? Во французских колледжах сегодня - много неуспевающих учеников. Для них придется найти какую-то иную форму обучения. больше отвечающую их возможностям. Возникнет новый тип школы - школа приоритетного обучения, в которой будет развит опыт уже существующих «зон приоритетного обучения» и школ адаптированного обучения. Преодолевая наш традиционный «якобинский» централизм, нужно будет предоставить больше свободы действий учителям, воспитателям и родителям. Вместе они найдут оптимальный ритм учебного процесса, чередования учебы со спортом и культурным досугом. Можно лишь согласиться с Президентом Французской Республики, когда он настаивает на обязательном решении двух задач: обучение школьников хорошим манерам и борьба с любыми проявлениями насилия в школе. В таком контексте и будут, скорее всего, пересмотрены учебные программы. И последнее. В момент, когда в Европе стремительно развиваются интеграционные процессы, больше внимания будет уделяться преподаванию иностранных языков и профессионально ориентированному обучению.
Культура и общественный долг
Роже Арнальдес, отделение философии
Растущему человеку требуется семейная среда, где и начинается его образование. В далеком прошлом отцы передавали сыновьям премудрости своего ремесла, потом этим стали заниматься мэтры из той или иной корпорации ремесленников. Долгое время педагогика игнорировала такую форму обучения. Платон считал работу делом рутинным и задачу образования видел в развитии мыслительных способностей человека. Его концепция легла в основу того, что получило название «гуманизм». Образцом гуманистических очагов культуры могут служить коллежи иезуитов в XVII веке. Нужно ли сожалеть об их исчезновении? Стоит ли продолжить их традицию или ее следует заменить другой формой гуманизма? Одно из противоречий традиционного гуманизма заключалось в том, что он увеличивал дистанцию между «интеллектуалами» и «тружениками», явно переоценивая роль первых и преуменьшая роль вторых. По мере научного и технического прогресса поведение интеллектуала менялось. От созерцания «высоких истин» он перешел к научному эксперименту и освоению практических знаний. Главной заботой учебных заведений стало освоение учениками одновременно теоретических и практических знаний. Но тут возникла новая проблема: следует ли при обучении молодых людей руководствоваться исключительно интересами общества, рискуя при этом свести личностную ценность до способности освоить ту или иную профессию? Культивируя работу мысли, классический гуманизм не забывал. однако, об античном идеале свободного и сильного человека. Так, Мишель Монтень ратовал за то, чтобы все приобретенные человеком знания находили применение в его практической деятельности: мастер должен судить о своем ученике «не по его памяти, а по его жизни».
В своем романе «Эмиль» Жан-Жак Руссо писал: «Вступая в борьбу с природой или с социальными институтами, приходится выбирать между позицией человека и гражданина, ибо невозможно выступать сразу в двух ипостасях». Такая альтернатива, логично вытекавшая из взглядов Руссо на природу и общество, сегодня может показаться наивной, но сама постановка вопроса была принципиально важной. В XIX веке утвердилась новая идея: образованием и воспитанием детей должно заниматься государство. А с рождением психологии как научной дисциплины стала наукой и педагогика. Сутью педагогики должны быть знания о ребенке, который отныне рассматривается ею как объект, а не субъект. Сегодня педагогика превращается в науку о человеческих способностях. Как развить в ребенке способность к наблюдению, рассуждению, запоминанию, воображению? Ответы на все эти вопросы важны лишь постольку. Поскольку достигается конечная цель образования - сформировать в человеке индивидуальную культуру и снабдить его необходимыми научно-техническими знаниями. Каждый человек имеет право на культуру, в реализации этого права и состоит долг общества. Но и человек в свою очередь обязан приносить пользу обществу, и границы этой обязанности очерчены его индивидуальными способностями. Отсюда - важнейшая задача педагогики в XXI веке: разъяснять ученикам, что, только развивая в процессе учебы свои природные способности, они выстроят свою культуру и смогут полностью реализовать себя.
Школьный град
Ален Перфитт, секция истории и географии
Любая система образования занимается воспитанием детей в соответствии с идеальными представлениями об обществе, в котором им предстоит жить. Формирование граждан - необходимое условие существования гражданскою общества. Во Франции, как это ни парадоксально, гражданское воспитание началось в коллежах ордена иезуитов. Какие модели предлагали святые отцы в эпоху «Короля-Солнца»*? Может быть, они прививали детям любовь к королям? Ничуть не бывало! Служители церкви формировали будущих граждан Франции, но... по древнеримскому образцу. В юных душах они пробуждали чувства, которые к тому времени угасли во французской нации. Духовники распаляли воображение детей рассказами о Сенате, о жителях Древнею Рима, о Цинниннате и Муцин Сцеволе. Шарль Нодье** сказал об отцах-иезуитах. что они «Больше, чем Вольтер или Руссо, подготовили французов к тому возвращению к античным истокам, каким была по сути Французская революция.
С тех пор мы всегда были великой нацией. а со временем стали и великой демократией. Но умеем ли мы и сегодня донести до юных душ смысл двух этих понятий, умеем ли внушить им гордость за свою страну?» Оглянемся в прошлое. Созданная монахами-иезуитами модель воспитания применялась в средних школах вплоть до нашего поколения. Она пережила все политические режимы. Ей удалось примирить духовное обучение со светским на почве общего культа гражданского подвижничества и самопожертвования ради общественных интересов. Поражение Франции в 1870 году лишь прибавило сил этой модели: наступил период патриотической патетики в культуре, утверждения в национальном сознании уверенности в победоносном будущем Франции. «Черные гусары Республики» и «братья-духовники» враждовали между собой, а между тем - прививали детям одни и те же ценности.
Но после 1918 года эта модель нравственного-гражданского воспитания уже не жила, а тихо угасала. Вскоре после Освобождения началась «холодная война» (холодная в военном плане, но раскаленная - в идеологическом), за ней - хаотичная деколонизация. В воздухе витала идея Соединенных Штатов Европы, готовая подменить идею Отчизны. Все это изменило национальный пейзаж, в котором дети уже не могли спокойно гулять под благодушным взглядом учителя. Понятие «нация» померкло от приговоров, вынесенных национализму. Случалось, что слово «отечество» вызывало протесты и споры. Так испустила дух трехсотлетняя модель гражданского воспитания по античному образцу. Никакой другой модели с тех пор создано не было. Рисуя эту историческую панораму, не забыть бы поместить в ней скромный силуэт деревенской церкви. Ведь она того заслуживает! Античная модель воспитания применялась главным образом в средних школах. В сельских начальных (то есть самых массовых) школах главным было воспитание нравственное, основанное на христианских идеалах и понятиях. Язык преподавания был вполне светским, но речь неизменно велась о христианской морали, хотя и разбавленной назиданиями насчет вежливости и хороших манер. Увы, сегодня все обстоит иначе!
Наши учителя и ученики живут в дехристианизированном обществе, где любое духовное событие воспринимается как нечто малозначащее. В нем ценности, определяющие идеалы и повеление человека, оттеснены в сферу личного, а социальные установки носят не созидательный, а всего лишь нормативный характер. Нынешняя иммиграция лишь усугубляет положение. Иммигранты привносят в нашу традиционную культуру не свойственные ей ценности. Но даже когда иностранцы не отвергают идею ассимиляции, Франция уже не решается предложить им это. поскольку она и сама теперь не знает, кем является. Так кризис ценностей привел к кризису нации, а размывание национальных ориентиров - к псевдогражданственности. Если мы растим граждан, то спрашивается - для какого «града»? Для коммуны, квартала или предместья, то есть для каждодневной среды обитания? Для региона с его «местным» патриотизмом? Для Европы с ее «прожектерским» патриотизмом? Почему бы не готовить их для всего мира? Или все же для Франции? А может быть, чтобы ублажить сразу всех. будем пестовать маленьких «граждан без града»? Вместе с тем демократия уже нс воспринимается как предопределенная форма правления нацией. Она превратилась в некий абсолют, в универсально-нивелированную модель общественной жизни. Но смиряясь с «гражданством без града», не рискуем ли мы взрастить граждан отвержения вместо граждан утверждения, сторонников «нет» вместо сторонников «да»? Одно утешает: нации выживают вопреки всем обстоятельствам, при любом политическом режиме, при любых попытках поглотить, растворить или устранить их.
Вот в чем суть проблемы гражданского воспитания. Чтобы найти ее решение, нужно ясно представлять себе, что мы такое как нация, какие ценности нас объединяют?
Если мы обратимся к нашей практике гражданского воспитания. то придется признать: у нас сделано все, чтобы вопрос этот попросту не возникал. Уже давно нравственное воспитание в нашей школе сведено к нулю. а гражданское - к сухому описанию общественных институтов. В докладе Фору*** прозвучало: «Зададимся вопросом, не связано ли такое явление, как исключение людей из социальной жизни, с тем. что у нас совершенно заброшено приобщение школьников к общечеловеческим ценностям?». Чем меньше уделяется внимания естественному формированию граждан, тем большую ответственность несет за это наша система образования, называющая себя национальной. Первое, что нужно сделать (и это вполне реально), - показать родителям, ученикам, да и самим преподавателям, насколько важную роль может играть нравственное и гражданское воспитание в повседневной жизни школы. Оно не должно сводиться к еженедельной проповеди, но стать постоянным процессом. Учиться - это значит формировать себя собственными усилиями: по волевому взяться за решение энной задачи, организовать свой труд, дисциплинировать себя. Это значит - уметь работать в группе, в классе, в школьной лаборатории, в библиотеке. в спортивном зале. Это значит также - требовать справедливой оценки сделанных усилий и согласиться с ней, будь она похвальной или отрицательной. Наконец, это значит - привыкнуть к обстановке состязательности, то есть к соперничеству и отбору, которые являются нормальным законом жизни.
Гражданское воспитание вполне вписывается в жизнедеятельность самого учебного заведения. Школа - это еще не обитель демократии, но уже своего рода «град». Здесь нужно научиться жить вместе и соблюдать общепринятые правила, что вовсе не сводится к пассивности: ученики могут нести свою долю ответственности за проведение школьного праздника. за состояние классной казны, за работу кружков и т.д. Все это - правила, соблюдение которых лучше порой контролировать сообща, чтобы не восторжествовал школьный вариант мафиозного «закона молчания». Школьный град можно даже любить, заботиться о нем, защищать его. Здесь можно узнать, что такое объединяющая всех гордость. Короче, в нем заложен большой воспитательный потенциал. Было бы неплохо предоставить школам больше свобод и полномочий, чтобы они стали местом реального, а не риторического гражданского воспитания. К элементам гражданского воспитания, содержащимся в школьных предметах, следует добавить практику дискуссий между учащимися. Пусть только они будут не пережевыванием прописных истин, а столкновением взглядов, в ходе которого каждый углубляет свое знание обсуждаемой проблемы.
Для всего этого преподавателям требуется помощь. Им нужны рабочие инструменты - будь то подборка текстов о французской истории и культуре или полезные советы по организации дискуссий. Аудиовизуальных материалов на эту тему существует множество. Нужен только современный аббат Ломон (французский грамматик XVIII века, автор книги «Жизнеописания знаменитых мужей Рима»), который написал бы новые «Жизнеописания», но уже об отечественных мужах.
В чем хотелось бы мне убедить учителей? В том, что, поместив Францию в центр воспитания юных граждан (тех. кому распоряжаться судьбой страны!), они вовсе не рискуют замкнуть нацию на себе и своем славном прошлом. Ведь, отказавшись от своей любви к общечеловеческому, Франция не была бы Францией.
Условие личной свободы
Ивон Гатта, отделение политической экономии, статистики и финансов
Каким будет образование в XXI веке? Я думаю, во-первых. что существенно усилится связь базового образования с последующим углублением знаний и с профессиональной деятельностью. Еще лет двадцать назад идея обучать молодых людей, ориентируясь на их будущую трудовую деятельность. показалась бы странной. Ведь наша шкода занималась тогда «просветлением умов», и главной ее заботой была общая культура учащихся. В начале 80-х годов произошла переоценка понятия «предприятие», по-другому зазвучало слово «труд». Французское слово travail («работа») этимологически восходит к латинскому tripalium - «ярмо» (деревянный хомут для упряжки рабочего скота, а позднее - орудие пыток)****. На протяжении веков работа воспринималась как неизбежность, неотвратимое «ярмо», и лишь сравнительно недавно она признана условием свободы.
Во Франции число работающих молодых людей в возрасте от 16 до 25 лет сравнительно невелико - всего 32 % возрастного контингента, то есть в два раза меньше, чем в США. Но. как верно заметил один руководитель предприятия, «если не приобщат молодых люден к миру труда, наша продукция будет стареть вместе с нами». Ведь работа не является продуктом, который можно произвести или приобрести 'непосредственно, она - желанный субпродукт экономического развития, которому требуются те или иные конкретные профессии. В таком контексте обучение молодых людей является не только моральным долгом, но и важнейшим нематериальным капиталовложением. В нашу эпоху глобального менеджмента талант управления состоит в управлении талантами. Деловой и производительный мир ждет, что школа даст ученикам базовые знания - умение читать, писать, считать, изложить суть текста, говорить на английском или каком-то другом иностранном языке, работать с компьютером. В противостоянии между много дисциплинарным обучением и обучением конкретной профессии победит синтез - овладение специальностью в первую очередь и углубление знании на протяжении всей жизни человека. Важна не сама по себе статистика «людей с дипломами», а такое обучение, в ходе которого - молодые люди усвоят правила эффективного труда и его выгоды. В будущем экономическая деятельность будет носить все более нематериальный характер, требуя постоянного повышения профессиональных знаний. Производство будет непрерывно меняться, а потому его участникам придется быть и учителями, и учениками одновременно.
Перевел с французского Борис Карпов.
_____________________________________________________ * Прозвище Людовика XIV. (Здесь и далее' примечания переводчика). ** Французский писатель-романтик первой половины XIX века. *** Председатель национальной комиссии по реформе французской системы образования **** Этимологически родственны между собой и русские слова «работа» и «рабство».
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 49
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 11.01.10 17:26. Заголовок: Французские учебные заведения (в особенности Старого порядка). История педагогики
. Только ответ об оплате и прочей бытовой жизни пока так и не получен :-) 
- участник сейчас на форуме