Скажите, пожалуйста, как было организовано обучение во французской семинарии в конце XVIII - начале XIX вв.? Со скольких лет принимали студентов (знаю, что поступали туда люди разных возрастов, но как происходило разграничение между ними)? Какие дисциплины изучались? От кого получали жалованье священники при монархии, во времена Республики и Империи?
Сообщение: 280
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
6
Отправлено: 07.01.10 23:49. Заголовок: Snorri Не претендую..
Snorri Не претендую на развернутый ответ, но на кое-что дам попытку ответа (то, что мне, собственно, известно из биографии Талейрана): Snorri пишет:
цитата:
Со скольких лет принимали студентов
Талейран поступил в семинарию после окончания колледжа, то есть, скорее всего принимали туда лиц не моложе 16 лет. Скорее всего, разграничения по возрастам не было, вероятнее всего, для поступления в семинарию требовалось показать определенный минимум необходимых для обучения знаний и дальше семинаристы учились по общей программе семинарии в течении трех лет. Лодей пишет, что основу учебной программы составляли философия и теология. Очень много времени отводилось на самостоятельные занятия, поэтому у семинаристов было очень много свободного времени. В зависимости от семинарии, директора и учителя могли по разному регулировать контакты семинаристов с городом - от очень строгого режима до весьма либерального. Талейран обучался в Сен-Сюльпис, где режим был достаточно либеральным (но эта семинария предназначалась для выходцев из аристократии). Перед этим он приводил режим того же Талейрана в колледже Аркур: 6.00 - подъем, 6.15 - молитва, самостоятельные занятия до завтрака, 7.45 - завтрак, с 8.15 до 10.30 - уроки, потом месса в школьной столовой, катехизис, самостоятельные занятия до полудня, обед и отдых; с 13.30 до 16.30 (летом - до 17.00) - уроки, легкая закуска, самостоятельные занятия до 20.00, молитвы, в 21.00 - отбой и отход к сну. При этом он пишет, что режим в той же Сен-Сюльпис был много мягче. Snorri пишет:
цитата:
От кого получали жалованье священники при монархии,
При монархии жалование священника зависело от доходности прихода. Чем более обширны были земли церковного владения и богаче жители, тем более высокий уровень оплаты полагался даже простому кюре. Церковь владела имуществом и собирала собственные налоги. Таким образом, доходы церкви (из которых и выплачивалось жалование) состояли из земельной ренты, налога (десятины) и добровольных пожертвований. Доходы аббатств и орденов в эту кассу не попадали. Snorri пишет:
цитата:
во времена Республики и Империи?
В период Революции произошли серьезные изменения. Здесь руку приложил Талейран. Церковь очень долго считала его отступником из-за этого, но по большому счету, она должна была быть ему благодарна за то, что он ее спас вообще как институт. В Революцию произошла национализация владений церкви и, как следствие, церковные налоги также были аннулированы. Священникам, присягнувшим на верность новой власти, полагалось жалование, как государственным чиновникам. Тем, кто не присягнул, не полагалось ничего. Во времена империи Наполеона ничего кардинальным образом в этом не поменялось.
Сообщение: 169
Зарегистрирован: 27.10.08
Откуда: Москва
Репутация:
8
Отправлено: 11.01.10 02:09. Заголовок: Ёшика Огромное спаси..
Ёшика Огромное спасибо! Если не затруднит, не могла бы ты указать источник (предполагаю, это некая биография Талейрана)? Вопрос о возрасте поступающих неслучаен: мне приводилось встречать упоминания о том, что некоторые мальчики отдавались на обучение в семинарию и в 12 лет...
цитата:
Во времена империи Наполеона ничего кардинальным образом в этом не поменялось.
Наполеон заключил конкордат с Папой - и все вернулось на круги своя, священнослужители всех рангов были избавлены от обязанности присягать конституции. Но я читала, что до начала XX века делами религии занималось специальное ведомство, которое и выплачивало жалованье святым отцам.
И еще такие вопросы: сколько лет длилось обучение в семинарии? Где спали студенты, в дормитории или в отдельных комнатах? Требовалась ли плата за обучение? Хозяйственные вопросы, вроде стирки, починки одежды и т.п. - кто занимался этими вопросами?
да, собственно, по большому счету не за что. Snorri пишет:
цитата:
Если не затруднит, не могла бы ты указать источник (предполагаю, это некая биография Талейрана)?
Нет, конечно, это нетрудно :-) : Дэвид Лодей. Талейран: Главный министр Наполеона. Издательство АСТ, серия Биографии, 2009 год, ISBN: 978-5-17-058892-3 Snorri пишет:
цитата:
Вопрос о возрасте поступающих неслучаен: мне приводилось встречать упоминания о том, что некоторые мальчики отдавались на обучение в семинарию и в 12 лет...
Достоверно мне это не известно, но почему-то кажется, что скорее всего не существовало официальной планки возраста, с которого принимали в семинарию. Это ведь учебное заведение не начального обучения, а по сути учебное заведение для продолжения образования, следовательно, скорее всего, для того, чтобы там обучаться, требовалось прежде всего выполнить главное требование - иметь соответствующий уровень начального образования, который мог бы позволить продолжить обучение в семинарии - то есть как минимум, знать латынь, быть знакомым с Писанием, теологией и философией в каком-то объеме. Все это образование можно было получить не за обычный курс колледжа, а при домашнем обучении, так сказать, экстернатом. Так что не вижу приичны, почему 12-летний ребенок, обладавший базой 15-летних студентов колледжа, не мог быть зачислен в семинарию. Другой вопрос, для чего это делалось. Очень интересно было бы, если бы вы привели те примеры, что встречали в литературе, тогда можно было бы попробовать их проанализировать. Но если взять простую логику, то, как правило, лица, поступавшие в семинарию, предназначались для духовного звания, т.е. зачастую после окончания семинарии рукополагались. Согласно уложениям еще от IV, V и VII века, запрещалось рукополагать "во диаконы моложе 25 лет, а в иподиаконы - 20 лет" (уложения Трулльского собора - 691-692 гг)). Это не значит, конечно, что правила были незыблемы - иначе церковь бы со стоическим упорством не подтверждала практически каждым своим собором возрастной ценз для рукоположения, следовательно, случаи рукоположения в возрасте моложе определенного правила были нередки. Тем не менее, есть подозрение, что в общем и целом ранние рукоположения не были обычной практикой и первое рукоположение в иподиаконы действительно чаще всего происходило не ранее 20 лет. Если учесть, что обучение в семинарии занимало 3-4 года, то (если мы берем возраст поступления -16 лет), выпускником семинарист становился в 19-20 лет, что собственно, являлось подходящим возрастом для получения первого рукоположения. Если же ученик поступал в семинарию в 12 лет, то логично, что он ее заканчивал в 15-16 лет. Для получения хиротонии такому семинаристу требовалось особое "снисхождение" и оно могло быть связано, например, со знатностью фамилии или иными обстоятельствами, позволявшими продавить нарушение канона. Но опять же, я не думаю, что подобные вещи были распространены направо и налево, а скорее были тесно связаны с традициями непотизма. Snorri пишет:
цитата:
Наполеон заключил конкордат с Папой - и все вернулось на круги своя, священнослужители всех рангов были избавлены от обязанности присягать конституции. Но я читала, что до начала XX века делами религии занималось специальное ведомство, которое и выплачивало жалованье святым отцам.
Насчет кардинальности я имела ввиду финансовый момент оплаты священников. Имущество и земли церкви так ведь и не вернули. Их правовой статус и до Революции был очень странным - вроде как церковь и не являлась собственником своего имущества (оно было предоставлено ей когда-то в пользование, чтобы церковь могла сама себя содержать), но владела им на т.н. праве "мертвой руки" - то есть, не имела права продавать или дарить, или завещать это имущество. Но при всем этом, церковь являлась по этому имуществу получателем lods et ventes (сеньорального платежа, взимавшегося при переходе имущества от одного ленника к другому), что с точки зрения права на самом деле неверно. Но все так свыклись с тем, что церковь владела этим имуществом, имитируя собственника, что в обыденном понимании церковь воспринимали именно как собственника церковного имущества. Но с правовой точки зрения "национализация" Революции, прошедшая в форме "дарения", воспринималась всего лишь как возврат когда-то предоставленного имущества истинному владельцу, церковь на самом деле не могла доказать, что она являлась собственником этого имущества. Snorri пишет:
цитата:
сколько лет длилось обучение в семинарии?
Лодей пишет, что три года. Четыре, если семинарист писал и защищал диссертацию (как это сделал в свое время Талейран) Snorri пишет:
цитата:
Требовалась ли плата за обучение?
Думаю, что во времена монархии - обязательно требовалась, эти учебные заведения были частными, а вот как этот вопрос решался после революции - не знаю. Все остальное - увы, полный мрак для меня, может кто другой сможет помочь :-)
"Народу нужна религия, и нужно, чтобы эта религия была в руках правительства", - сказал первый консул в частном разговоре. Он подписывает соглашение с Ватиканом, названное конкордатом. Революционеры преследовали церковь, Наполеон с ней помирился. Он согласен нести некоторые расходы, зато ему будут принадлежать сердца французов. Наполеон не претендует на лавры создателя новой религии. Первый консул просто восстановил католицизм в правах, объявив его религией большинства нации. Взамен он добился того, чтобы папа признал распродажу церковного имущества необратимой. Она действительно "необратима", как и все перемещение собственности в годы революции. Чтобы привлечь церковь на свою сторону, государство жертвует немногим. Ведь не вся собственность церкви перешла в другие руки, а потому Наполеон готов делиться: "..все епархиальные церкви, соборы, церкви приходские и другие, не отчужденные и необходимые для богослужения, будут отданы в распоряжение епископов". "Неотчужденные священнические дома и принадлежащие к ним сады, а также доходы, которыми они пользовались и не переданные никому другому, возвращаются по назначению". Если доходы с церковного имения не будут покрывать издержек на богослужение, то помогут прихожане или местный департамент. Кроме того, "будет взиматься десять процентов с доходов земельных имуществ, принадлежащих сельским обществам". Эти средства, собранные с домов, лесов и полей, составляют вспомогательный фонд, предназначенный на "приобретение, постройку или поправку церквей... семинарий и священнических домов". Французское правительство разрешает частным лицам оставлять наследство церкви, делать подарки церковным имениям и семинариям, учреждать фонды для семинарий и церквей. Но фонды должны состоять из государственных ценных бумаг, чтобы тем самым поддерживать их курс и кредит правительства. Духовенство не может через эти фонды стать владельцем недвижимости и собственником земли. (Тогда священство станет независимым, а этого нельзя допустить!) Епископы и священники - простые слуги режима. У них есть дом молитвы и жалованье. Здание церкви отдано в распоряжение епископа, а денежное содержание поступает из казны. Церковнослужители будут присягать Наполеону. Они принадлежат ему как подданные и как чиновники, то есть дважды. Какая уж тут христианская свобода духа! Государство платит жалованье священникам, но к окладу может быть и прибавка: "Если обстоятельства потребуют, общие советы больших сельских общин будут иметь право прибавлять содержание прелатам и кюре из доходов со своих земельных имуществ или из сбора пошлин". Архиепископы, священники и их заместители будут иметь квартиры или квартирные деньги. Семинаристы, будущие священники, избавлены от военной службы - правда, лишь временно. Ни конкордат, ни последовавшие за ним "Органические статьи", которые папа не утверждал, не говорят об избавлении духовенства от службы. Нужно быть посвященным в сан, чтобы получить окончательное освобождение от рекрутчины, но именно правительство определяет число посвящаемых и по возможности сокращает его. Например, в епархии Гренобля было лишь восемь посвящений за семь лет! Правительство разрешает конгрегации, или ассоциации "невежествующих братьев", дочерей милосердия, сестер святого Фомы, святого Карла и другие. Государственный совет принимает и одобряет их статуты, иерархию, внутренний порядок. Более того, Наполеон терпимо относится к тому, что между 1804 и 1814 годами стихийно возникают пятьдесят четыре новых духовных общества, не представивших на рассмотрение правительства своих уставов. Император говорит, что "существуют характеры и воображения всякого рода; не следует стеснять даже заблуждений, если только они не вредны; для некоторых душ аскетическая общая жизнь - единственное прибежище; если они стремятся только к этому, не следует им мешать; можно делать вид, что их не замечаешь". Во что обходилась церковь государству? Поначалу, то есть после заключения конкордата, пятьдесят епископов вместе получали 650 тысяч франков в год, приходские священники - немногим более 4 миллионов. Заместители священников и викариев должны получать жалованье за счет доходов с церковных имений и обществ прихожан. К 1807 году расходы на культ возросли до 12 миллионов. У ведомства есть опекун - министр культов Порталис. Он хорошо понимал свою задачу: "Власть государства не прочна, когда в его владениях есть люди, пользующиеся большим влиянием на умы и на совесть, если эти люди не зависят от него хотя бы в каком-нибудь отношении". Абсолютный контроль установлен и над семинариями. Наполеон считал, что надо устроить общественные семинарии - а иначе появятся частные, что уже было в ряде департаментов: "Не надо отдавать в руки невежества и фанатизма дело воспитания молодых священников". Освобождение от воинской повинности - большая милость, и ее следует заслужить. "Надо больше хвалить императора в ваших посланиях", - говорил префект полиции Реаль новому епископу. Хвалить своего монарха и ругать его врагов, особенно Бурбонов, а также англичан и русских - правда, по последнему пункту установки несколько раз менялись. И в отношении церкви, и в отношении печати - одним словом, всех, кто публично вещает, - Наполеон требовал, чтобы они хвалили и хулили в угодном ему стиле и даже с теми интонациями, которые он считает уместными в данный момент. А что именно надо говорить сегодня, диктовалось потребностями политики, источником которой был он сам. Заключили конкордат - теперь папа "друг". Потом выясняется, что понтифика следует ругать - его "всемирную власть" император не признает. Французские священники не должны считать, что они принадлежат папе. "Никакая булла, грамота, рескрипт, декрет... римского двора, даже заключающие в себе только подробности, не могут быть приняты, опубликованы, напечатаны, вообще пущены в ход без утверждения правительства. Никакое лицо, называющее себя нунцием, легатом, викарием или апостолическим комиссаром... не может без того же утверждения нести на французской почве какую-нибудь службу, относящуюся к делам галликанской церкви..." Нельзя и переписываться с заграницей - под страхом сурового наказания: "Священнослужитель всякого исповедания, который заведет переписку с каким-нибудь иностранным двором по поводу религиозных вопросов или дел, не уведомив об этом заранее министра исповеданий и не получив его разрешения, будет наказан за один такой поступок штрафом от 100 до 500 франков и тюремным заключением от одного месяца до двух лет".
Из французских священников Наполеон более всех уважал господина Эмери, главу славной конгрегации Святого Сульпиция. Правитель охотно с ним советовался, однако не пощадил и его, узнав о содержании перехваченного письма одного его ученика. Это неосторожное послание указывало на то, что дух конгрегации "не хорош". Мгновенно был издан приказ об увольнении директора. Предписывалось "на другой же день назначить нового, так же как и другое начальство, из которого ни один не может быть сульпицианцем". "Примите меры, чтобы эта конгрегация была рассеяна... Я не хочу, чтобы в парижских семинариях были сульпицианцы... Сообщите мне, в каких семинариях они служат, чтобы их оттуда удалить". А ведь когда-то в Сен-Сюльписе учился Талейран. Он умудрялся убегать в город, к женщинам. Тогда, в старые добрые времена, в окнах имелись отверстия, которые пропускали воздух. Наступали каникулы, и разыгрывались феерии, пасторали в костелах и балеты. В этом привилегированном заведении семинаристы заботились о своей внешности, а известный парикмахер приходил их причесывать. И что стало в Сен-Сюльписе после заключения конкордата? Дисциплина теперь монашеская, как ее описал Ипполит Тэн: "Каждый день обедня и пять посещений со Святым причастием, с остановками от одной минуты до получаса; чтение по четкам шестьдесят раз "Отче наш" и "Богородице", крестные ходы, молитвы к Пресвятой Богородице, молитвы, шепотом и вслух, особое испытание, размышление на коленях, общие назидательные чтения, молчание до часа дня, молчание за столом и слушание во время еды назидательного чтения, частые причащения, еженедельная исповедь, общая исповедь в начале года, в конце каждого месяца день уединения, после каникул и перед получением мест во все четыре ордена - восемь дней уединения, во время этих уединений не бывает никакого учения, по утрам и вечерам проповеди, духовные лекции, размышления, молитвы и обряды целые день..." Назидательные чтения - как это тягостно! Сравним это описание со следующим, взятым из мемуаров Талейрана. Князь говорит о своих посещениях библиотеки семинарии Святого Сульпиция: "Я проводил там дни за чтением великих историков, жизнеописаний государственных людей, моралистов, некоторых поэтов. Я проглатывал путешествия. Новые земли, опасности, бури, изображение какого-нибудь бедствия, описания стран со следами великих перемен, иногда переворотов - все это обладало для меня большой привлекательностью. Порой при размышлении над этими большими переменами, этими великими потрясениями, описание которых наполняет произведения современных мореплавателей, мне казалось, что мое положение не столь непоправимо. Хорошая библиотека оказывает поддержку при всяком расположении духа". Так грешным делом и подумаешь, что не все было плохо при старом режиме! Талейран как-то сказал, что "кто не жил до 1789 года, тот вообще не жил".
Семинаристы не должны распространять вредные доктрины и выказывать непослушание. Например, в Бельгии они посмели подчиняться папе и его епископам, игнорируя гражданскую власть. Наказание было суровым: непослушных разогнали, а 236 человек, среди которых было 40 диаконов и псаломщиков, были причислены к артиллерийской бригаде и отправлены в Везель, где болота и лихорадка. 50 человек скоро умерло от эпидемии и заразы. Аббат д'Астрос был заподозрен в получении и хранении письма от папы. Так оно и было - аббат получил послание понтифика, в котором тот запрещал Жану Мори, назначенному Наполеоном Парижским архиепископом, занимать этот пост. "Я желаю, чтобы исповедовали свободу галликанской церкви: впрочем, у меня есть меч в руках, и берегитесь!" - угрожал император. Д'Астрос был арестов. Пострадал и Порталис-младший, родственник аббата. Он был извещен д'Астросом о послании, но скрыл от императора и факт наличия письма, и то, что бумаги папы тайно распространялись. - По какой причине вы так поступили? - спросил Наполеон Порталиса на заседании Государственного совета. - По религиозным вашим правилам? Так зачем же вы здесь заседаете? Я не стесняю ничьей совести. Разве я силой принудил вас быть моим государственным советником? Эту значительную милость вы сами выпросили. Вы здесь моложе всех, и, может быть, только один без личных прав на такое звание; я видел в вас только заслуги вашего отца. Обязанности государственного советника, в отношении ко мне, чрезвычайно важны; вы их нарушил, - вы уже не советник мой! Ступайте и более здесь не появляйтесь. Я огорчен, ибо помню добродети и заслуги отца вашего. Порталис ушел, а император прибавил: "Надеюсь, что подобная сцена никогда не повторится; она меня очень огорчила". Наполеон считал, что религиозные церемонии никогда не должны главенствовать над гражданскими законами. Он говорил об этом в беседах в доктором О'Мира на острове Святой Елены: "...церемонию заключения брака следует осуществлять как гражданский контракт; вступающие в брак должны явиться в магистрат в присутствии свидетелей и, заключив брачное соглашение, должны считаться мужем и женой. Именно такой процедуры я добился во Франции. Если же обе стороны брачного союза пожелают, то они могут потом пойти в церковь и повторить церемонию, но это не следует рассматривать как обязательную процедуру". "Я также постановил, - продолжал он, - что браки, заключенные между французскими подданными в других странах, когда они заключаются в соответствии с законами тех стран, должны оставаться в силе, если супружеская пара возвращается во Францию". С подписанием конкордата церковь обрела права, хоть и урезанные. Но армия Наполеона оставалась сообществом безбожников. Солдаты не молились перед сражениями, и редко кто из них бывал похоронен по христианскому обряду. Во время пребывания в Москве, как повествует аббат, отправлявший службу в церкви Святого Людовика, лишь четыре или пять офицеров из старых фамилий Франции посетили его храм. Всех умерших, за малых исключением, зарыли "в близлежащем саду".
Андрей Иванов "Повседневная жизнь французов при Наполеоне", М., 2006, стр. 121-127.
Здорово! То есть, как водится, мы вам немножко денег на хлеб дадим, а там уж заботьтесь еще и сами о себе, если еще хотите масла на этот хлеб. Все-таки у церкви весьма интересный статус был всегда, не очень вписывающийся в светское право. Snorri пишет:
цитата:
Андрей Иванов "Повседневная жизнь французов при Наполеоне", М., 2006,
Кстати, я так почему-то и думала, что в этой книжке должно было что-нибудь быть о церкви. Кстати, смотрела недвано Глаголеву, ее "Повседневную жизнь во времена Людовика 13 и Ришелье" - в плане подчерпнуть что-нибудь о церковном устройстве времен монархии (а почему-то мне думается, что в 18 веке при монархии все оставалось примерно также - по структуре и основным правилам) - так вот, печаль в том, что не нашла ничего из того, что могло бы пролить побольше света на интересующий вопрос. По крайней мере, ничего сверх того, что уже было известно.
Вероятно, она решила, что ничего интересного в тот период французская церковь не переживала, так что не стала освещать этот вопрос...
Да нет, как раз церкви то в книге посвящен достаточно приличный кусок, но в основном касаясь вопросов периода "духовного возрождения" и частично янсенизма - это все то, что, так сказать, "на виду". А в том, что касается как раз повседневной жизни (о чем, собственно, свидетельствует заголовок), то этого увы, практически нет - только по крохам. Кстати, семинариям у нее выделен отдельный абзац в тексте, но ничего о повседневной жизни самих семинаристов. Немножко обидно. Кстати, очень интересно, с какого момента для сельских священников стало необходимо условие о семинарском образовании? Я так понимаю, в 17 веке, пожалуй, священником мог стать практически кто угодно, было бы желание, умение читать/писать, да свободный приход.
Сообщение: 183
Зарегистрирован: 27.10.08
Откуда: Москва
Репутация:
8
Отправлено: 02.02.10 16:05. Заголовок: Ёшика Кстати, очень ..
Ёшика
цитата:
Кстати, очень интересно, с какого момента для сельских священников стало необходимо условие о семинарском образовании? Я так понимаю, в 17 веке, пожалуй, священником мог стать практически кто угодно, было бы желание, умение читать/писать, да свободный приход.
Насколько мне известно, Венсан де Поль стал активно продвигать идею создания т.н. малых семинарий, где дети, сами выразившие желание или следующие желаниям родителей или воспитателей, могли готовиться к служению, сочетая программу коллежа со "специальными" дисциплинами. А после уже переходили в т.н. большие семинарии.
Венсан де Поль стал активно продвигать идею создания т.н. малых семинарий, где дети, сами выразившие желание или следующие желаниям родителей или воспитателей, могли готовиться к служению, сочетая программу коллежа со "специальными" дисциплинами. А после уже переходили в т.н. большие семинарии.
но в любом случае, получается, это требовало денег? По крайней мере, в обычной семинарии при монархии бесплатно не обучали, а ведь требовалось еще себя кормить и содержать. Тогда было получается, проще отдать ребенка в услужение при монастыре, а потом и вовсе в монахи...
Среди примеров, которые приводит Ф. Арьес в книге "Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке" некий Гросле, сын мелких чиновников в Труа. Нянька научила его чтению по Библии, едва ребенка отняли от груди, т.е. примерно в 4-5 лет. Затем он ходил к старому учителю, у которого брал первые уроки латыни, и занимался у него же небольшой латинской школе, которая позволила пропустить начальные классы коллежа. В 7 лет он поступил в пятый класс коллежа ораторианцев (и изучал там риторику). В те времена не существовало параллельного преподавания в одном классе нескольких предметов, каждый класс изучал отдельный предмет, сдавал потом экзамен по нему. Не было четкого деления на учеников по возраста, не существовало последовательности изучения предметов и срока их изучения: иногда ученики сиживали в классах по два года, и они не считались отстающими.) 8 лет - четвертый класс 9 лет - третий класс 10 лет - второй 11 лет - риторический класс 12 лет - риторический 13 лет - логика 14 лет - логика В 15 лет Гросле вышел из коллежа, закончив классический 8-летний цикл образования. Выход закончился защитой диссертации, именно так заканчивалась учеба для прилежных учеников.
Другой пример: ровесник Гросле Мармонтель поступил в 4-й класс коллежа в 11 лет после обучения в школе при сельской церкви. Настоятель учил детей бесплатно. Мармонтель учился в нескольких коллежах до 17 лет и закончил курс двухлетним изучением философии.
Еще один обитатель второй половины XVII века - божансиец Жак Лябле. С 6 лет он начал учиться латыни в школе, похожей на первую школу Гросле. В 12 лет его поместили в пансион при семинарии. Ученики семинарии не обязательно становились священниками (кстати, в такую семинарию мать и аббат Грегуар пытались отправить Дюма). Малые семинарии стали набирать силу с 1775-1780 годов и заняли важное место в системе среднего образования начала XIX века и составляли конкуренцию коллежам и университетским лицеям. Лябле поступил в семинарию в 4-й класс Во втором классе он переводил латинские тексты с помощью словаря, хотя его соученики переводили с листа. После второго класса он ушел из семинарии и поступил в 15 лет в риторический класс коллежа ораторианцев. В 16 лет он снова поступает в семинарию, но уже другую, в философский класс. Значит, курсы обучений в семинариях были похожи на курсы коллежей. Арьес приводит таблицу возрастов парижского коллежа Сент-Барб в 1816-1817 гг. 8-1 класс – от 6 до 13 лет, но больше всего 9-летних учеников 8-2 класс – от 8 до 13 лет 7 класс – 8-14 лет 6-2 класс – 11-14 лет 6-1 класс – 9-15 лет 5 класс – 11-16 лет 4 класс – 116 лет больше всего 15-летних 3 класс – 13-18 лет 2 класс – 13-19 лет, превалируют 16-летние 1 класс – 15-19 лет. Но в начале XIX века уже звучат авторитетные голоса, громко протестующие против смешения возрастов в классах, и состав каждого класса начинает концентрироваться вокруг определенного возраста.
очень интересно. Выходит, не зря я на Арьеса возложила определенные надежды . Только ответ об оплате и прочей бытовой жизни пока так и не получен :-) И еще один интересный вопрос - все-таки оратории, которые орден ораторианцев активно учреждал в конце 16-17 вв, были ближе к чему - колледжу или к семинарии?
Сообщение: 3744
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
21
Отправлено: 05.02.10 11:56. Заголовок: Ёшика пишет: И еще ..
Ёшика пишет:
цитата:
И еще один интересный вопрос - все-таки оратории, которые орден ораторианцев активно учреждал в конце 16-17 вв, были ближе к чему - колледжу или к семинарии?
Если говорить о Франции, то мне казалось, что оратории имели вообще особый стасус, они были близки к хорошим монастырям. Блюш употребляет словосочетание монастыри-оратории. Тут же он приводит такую цитату Анри Бремона: "Большей частью они были хорошими монастырями, к тому же наименее мирскими, насколько это возможно; строгими, даже суровыми и очень простыми...Они имели особый статус. Этого требовало их происхождение, их интеллектуальное образование, а ещё больше возвышенность их духовной доктрины". Кстати, именно Пьер де Берюль был создателем первой Французской оратории. Произошло это в 1611-13 годах. Насколько я понимаю, итальянские оратории имели от французских свои отличия.
хм. если вы читали средний распорядок дня в колледже, то наверное заметили, что он тоже больше смахивает на монастырский, чем на светское учебное заведение... Я знаю, чем они отличались от семинарий и колледжей, и что их цели были максимально религиозными, но, тем не менее, оратории занимались и образованием, и вот этот момент то и интересен... Тем более, что в сфере образования ораторианцы сталкивались интересами с иезуитами и даже конфликтовали относительно методик преподавания.
оратории занимались и образованием, и вот этот момент то и интересен...
Я встречал в "Истории зарубежной педагогики" Джуринского следующее на этот счёт:
Ораторианцы готовили по преимуществу приходских кюре. В программу входило изучение религиозных догматов, античная литература и древние языки. Кроме того, давались некоторые сведения из естественных наук. Не поощрялись "пустопорожние рассуждения". Протестуя против схоластического обучения, один да ведущих педагогов-ораторианцев Б. Ломи (1640-1715) заявлял, что максимы схоластов "выворачивают мир наизнанку".
Школы "Оратории" продвинулись по пути реформы содержания образования и превращения отечественных языка, литературы и истории в базу обучения. Французский язык и литература являлись обязательными дисциплинами на протяжении всего курса преподавания. Более заметное место, чем в других коллежах, у ораторианцев занимали естественные науки, математика, история и география.
Одним из лучших учебных заведений слыл созданный "Ораторией" коллеж Жюйи, где помимо указанных новшеств практиковались более короткие поурочные и ежедневные занятия. Один реподаватель обучал всему циклу дисциплин. Устраивались дополнительные занятия, на которые приглашали специалистов.
Автор вообще приравнивает оратории и школу Пор-Рояля к коллежам:
"Во Франции основным типом общеобразовательного учреждения на рубеже XVII - XVIII вв. становится коллеж. В конце XVIII в. в стране уже насчитывалось 562 коллежа с 73 тыс. учащихся.
Интересный педагогический опыт оставили два подтипа коллежа: школы Пор-Рояля и заведения католического ордена "Оратория".
В создании и деятельности школ Пор-Рояля приняли участие одновременно протестанты и католическая конгрегация янсенистов, основатель которой, Дювернье де Горанн (1581 - 1643), проявлял особый интерес к воспитанию ("воспитание - абсолютно необходимая вещь"). Школы были учреждены группой педагогов, получившей наименование "кружка Пор-Рояля". В него входили П. Николь (1625/28-1695), К. Лансело (1615-1695), А. Арно (1612-1694) и др. Янсенисты считали, что ребенок - существо слабое, испорченное от природы, что "разум его омрачен грехом", а сам он - "раб страстей". Утверждалось, что "дьявол захватывает детскую душу уже в утробе матери". Чтобы бороться с этими природными пороками, воспитателю следует находиться в постоянном общении с детьми, чтобы предотвращать их проступки.
Первая школа Пор-Рояля была открыта в предместье Парижа того же названия в 1637 г . Подобные школы просуществовали до 1661 г ., когда были закрыты королевским указом после интриг иезуитов, видевших в этих учреждениях опасных конкурентов.
Учениками школ были ставшие затем известными всему миру ученые и писатели: Б. Паскаль, Ж. Расин, Б. Фонтенельидр.
Школьные классы в учебных заведениях Пор-Рояля были небольшими - пять-шесть учеников на одного-двух учителей. Педагоги были против оценок, поскольку полагали, что они побуждают школяров к нездоровому соперничеству. Особое внимание уделялось религиозному воспитанию: "Мало говорить, много терпеть, еще больше молиться". Школы размещали в стороне от городской суеты, ближе к природе.
Педагоги Пор-Рояля ставили цель формирования прежде всего рассудочного мышления. Они утверждали, что "нет ничего более ценного, чем здравый смысл и правильное суждение". Вот почему считалось необходимым большую часть занятий направлять на развитие способности к суждениям. Но это не значило, что школы Пор-Рояля пренебрегали тренировкой памяти учащихся. Школяры заучивали значительный объем учебного материала, но нагрузки были посильными, т.е. упражнения соответствовали умственным возможностям каждого.
Школы Пор-Рояля давали элементарное, общее и частично высшее образование. В курс входили французский язык, древние и новые языки, история, география, математика, риторика, философия. Программа школ была шагом в модернизации образования. Родной язык оценивался как первооснова обучения, что выглядело новшеством на фоне тогдашней практики школьного образования. Учащиеся писали сочинения и письма на французском языке, используя собственный житейский опыт. Античных классиков часто изучали во французском переводе. Ученики систематически делали самостоятельные переводы, заботясь прежде всего о передаче смысла, а не формы.
До 12-летнего возраста школьники приобретали элементарное образование, овладевая письмом и счетом, изучали географию, получали начальные знания по богословию. Затем они осваивали упомянутую программу общего образования. Занятия языками были значительно упрощены. Использовались, например, рекомендации Арно и Лансело преподавать родной язык "фонетическим способом", что при архаичности французского письма оказалось более эффективно. По новому пути шло и обучение латыни. Сначала ученики интенсивно упражнялись в переводах с латинского на французский, а затем делали самооятельные переводы французских текстов на латинский язык, а занятиях по истории, географии, математике они получали знания об окружающем мире. Использовались географические карты, изображения орудий труда, предметов быта и пр. Ломимо арифметики, в программу включали элементы алгебры геометрии.
Полная программа школ Пор-Рояля предназначалась для мальчиков и юношей. Девочек обучали по более простому курсу: катехизис, чтение, письмо. В женских школах Пор-Рояля царил аскетический режим послушания и воздержания".
Отправлено: 24.03.10 22:01. Заголовок: Сергей Валянский, Д..
Сергей Валянский, Дмитрий Калюжный Из истории образования. Образование в Европе XV-XVIII веков Отрывок
Коллежи появились во Франции в середине XV века при университетах Нанта и Сорбонны. Статусом 1452 года ученикам коллежа вменялось публично экзаменоваться на факультетах университетов. В XVI веке они были платными или бесплатными пансионами, а также экстернатами. Ученики изучали курс наук соответствующего факультета. Постепенно коллежи отделились, превратившись в самостоятельные учебные заведения повышенного общего образования.
В учреждении коллежей участвовали представители и католической, и протестантской (гугенотской) партий. Так, статус коллежа в 1452 году был разработан кардиналом д'Эстувилем, но основал коллеж и лидер гугенотов — адмирал Колиньи. Коллежи оказались столь хороши, что в 1627 году на севере Франции (Париж, Тулуза, Шампань) они насчитывали до 25 тысяч учеников.
В коллежах изучали латинскую литературу и язык. Ученики дважды в месяц писали сочинения на латинском, а во время каникул должны были готовиться к очередным конкурсным сочинениям по классической литературе. Религиозное обучение шло вне стен учебного заведения. Учащиеся освобождались по средам и воскресеньям от занятий для отправления религиозных обрядов.
Особое место в системе западноевропейского школьного образования XV — начала XVII века занимали традиционные учебные заведения для дворянства — дворцовые школы. Подобные учреждения получили распространение в небольших государствах Германии и Италии: в Мейссене, Вероне, Падуе, Венеции, Флоренции; Царскосельский лицей в Санкт-Петербурге продолжил эту традицию. Обыкновенно учащихся дворцовых школ готовили к деятельности на государственном, военном и церковном поприще. Программа была несколько объемнее гимназической и приближалась к университетской. Лучшие дворцовые школы обращали особое внимание на умственное и физическое развитие воспитанников, в результате чего были объединены лучшие традиции рыцарского и гуманистического воспитания.
Прочные позиции в сфере повышенного образования заняли в XVI-XVII веках школы иезуитов. Орден иезуитов стремился взять на себя воспитание господствующих классов и тем самым влиять на политическую и общественную жизнь Европы.
Среди воспитанников иезуитов было немало крупных ученых, писателей, философов, политиков: Ж. Боссюэ, Р. Декарт, П. Корнель, Ж.-Б. Мольер и другие. Правда, позже некоторые из них отреклись от своих учителей. Вольтер, например, писал: «Отцы научили меня лишь немного латыни и глупостям». Ему вторит Г. Лейбниц: «Иезуиты в деле воспитания остались ниже посредственности».
Продолжался рост сети университетов.
Свои университеты (studia superiora) открывали и протестанты, и орден иезуитов. Университетский курс у иезуитов распадался на два цикла: трехлетний философский и четырехлетний теологический. В основе занятий философией лежало изучение аристотелизма в католической интерпретации. Кроме того, на первом цикле в небольшом объеме изучались математика, геометрия и география.
В XV веке в Европе насчитывалось до 80 университетов, в следующем столетии — уже около 180; увеличивалось и число студентов в отдельных университетах. Так, в университете Левена (современная Бельгия) количество записавшихся студентов составляло ежегодно в среднем в 1426-1485 годах 310 человек, а в 1528-1569 годах — 622 человека, увеличившись вдвое. Некоторые университеты были просто огромны: в Саламанкском университете (Испания) в 1600-х годах насчитывалось ежегодно более 6 тысяч студентов.
В пределах германских государств в XVI-XVII веках действовали семь университетов, контролируемых Ватиканом. Они сохраняли традиции схоластической образованности.
Отправлено: 31.03.10 22:55. Заголовок: Кардинал Арман Жан д..
Кардинал Ришелье уделял большое внимание науке и культуре, но считал необходимым держать их под неусыпным надзором государства, чтобы они не пошли по нежелательному направлению и не распространились в народе. Вот его изречения: «Подобно тому, как было бы чудовищным тело, имеющее глаза на всех своих частях, так было бы чудовищным государство, если бы все его подданные были образованными»; «нужные государству солдаты лучше воспитываются в грубости невежества, чем в утонченностях науки»; «если бы знания профанировались среди всевозможных умников, то в государстве появилось бы больше людей, способных высказывать сомнения, чем людей, способных их разрешать, и многие оказались бы более склонны противостоять истинам, чем защищать их»; «в хорошо устроенном государстве должно быть больше искусных ремесленников, чем мэтров свободных искусств».
Отправлено: 21.08.10 17:55. Заголовок: Образование в закрыт..
Образование в закрытых колледжах
Помимо общедоступных школ, коллеждей и ВУЗов значительным престижем пользуются так называемые закрытые учебные заведения, традиционно обладающие высоким элитарным статусом. Закрытость отнюдь не означает, что туда невозможно попасть со стороны; это означает в первую очередь тот факт, что контакты учащихся со внешним миром сильно ограничены, а сам образ жизни напоминает нечто среднее между армейским или монастырским уставом. Таких школ немало в Англии, США, Германии и Франции, а также во многих других странах мира.
Например, во Франции есть очень известная и престижная негосударственная система образования — иезуитские коллежи. Самый знаменитый из них — Sainte-Genevieve в Версале. Они существуют с XVI века, и с тех самых пор авторитет иезуитского образования неизменно высок. Из иезуитских коллежей вышла значительная часть французской управленческой элиты. В наши времена мальчиков из хороших семей часто отдают в школы иезуитов на год-два — для того, чтобы в строгой мужской атмосфере они смогли пройти суровую школу безусловной дисциплины и напряженных, тщательно контролируемых занятий.
Обычная атмосфера иезуитской школы: замкнутые оградой просторные старинные здания, аскетизм классных комнат, общая для мальчиков прохладная спальня на 30-50 человек с воспитателями в обоих концах комнаты; кровать, маленькая тумбочка и полочка для форменных ботинок, которые с вечера должны быть до блеска начищены; общий подъем, собственная раковина со шкафчиком в общей ванной, нетерпеливая очередь в трехминутный утренний душ. Отбой в 21.30. А в промежутке, после утренней службы в школьной церкви, — уроки, уроки и снова уроки, с короткими прогулками и гимнастикой в закрытом каменном дворе, а еще два-три раза в неделю — выходы за пределы школьной ограды в тихий провинциальный городок. Зато по окончании — никаких, как правило, проблем с экзаменами, конкурсами и родителями.(с сайта EduGroup.Ru - образование за рубежом)
Нам иногда кажется, что школьная дисциплина существовала всегда. А как же иначе? Что же это за школа без дисциплины и чему в таком случае можно научить ребенка? Стоит, однако, заглянуть в историю, и мы с изумлением обнаружим, что та хорошо знакомая нам школа дисциплины – школа жесткого контроля за личной свободой ученика, которую мы называем сегодня традиционной и связываем с понятием классно-урочной системы, когда-то – и что примечательно, не так уж давно – была школой новаторской и совершенно непривычной для своего времени. А разобравшись в вопросе, почему эта школа в свое время возникла, мы сможем ответить и на вопрос, почему этой школе настало время уйти на покой. Школа божественной мотивации
Начнем с того, что средневековая европейская школа возникает в V–VI веках как внутрицерковная. В отличие от античной она не имеет никакого мирского содержания и подчинена решению единственной задачи – подготовке своих учеников (клириков и монахов) к несению церковной службы. Поэтому главное для ученика такой школы состояло в запоминании наизусть, а для учителя – в многократном повторении священных текстов. Текстов, без которых невозможно было служить мессу и совершать таинства. Особенность ситуации состояла в том, что тексты Священного писания были записаны на латыни, тогда как повседневная жизнь прихожан происходила в совершенно иной языковой среде. И оттого обращение в священничество предполагало проникновение ученика на совершенно незнакомый языковой материк. А латынь воспринималась сознанием средневекового человека как совершенно особый, надбытовой язык, каковым только и можно говорить с Богом, что, похоже, и составляло главную мотивационную пружину в образовании того времени. Никакая не практичность, а возможность вступать в диалог с Богом с помощью особых текстов и особого пения – вот что являлось мощным стимулом, который заставлял людей того времени учить наизусть непривычные языковые формулы, не имеющие никакого отношения к их повседневной жизни. Таким образом, средневековая европейская школа с самого начала возникает не как школа жизни, а как школа некоей особой, надбытовой духовности. Можно сказать еще сильнее: это школа, которая с самого начала оказывается школой «мертвого языка», но языка… божественного. И это первая родовая особенность европейской школы, которую следует иметь в виду. Практическая ориентированность менее всего являлась ценностью этой школы в момент ее возникновения. И это обстоятельство определило ее характер на протяжении многих последующих столетий. Книжность, непонятность, оторванность от жизни и даже противопоставленность ей воспринимались этой школой не как недостатки, а как ценность. Смысл не в том, чтобы толковать и интерпретировать священные тексты (как это было свойственно, скажем, иудаистической образовательной традиции), а в том, чтобы запоминать и воспроизводить их темный и вместе с тем звонкий язык. Я должен просто выучить все необходимые латинские тексты и певческие мелодии наизусть – и этого окажется достаточно для того, чтобы я получил священнический сан. Запоминать наизусть – в этом состояло основное (если не сказать единственное) содержание учебной деятельности на протяжении нескольких веков, вплоть до эпохи Каролингов, когда кафедральные школы (школы при кафедральных соборах) начали понемногу расширять границы преподавания и вводить учебные предметы, ориентированные не только на запоминание, но и на понимание и толкование священных текстов: латинскую грамматику, риторику, диалектику. Это классические позднеантичные предметы, которые начинают использоваться как инструменты понимания «темной латыни» и овладения законами латинского языка. А еще добавляются геометрия, арифметика, астрономия, теология и каноническое право. И так называемые свободные искусства. Но общей чертой преподавания всех этих предметов является то, что они читаются. То есть натурально читаются: учитель берет какую-то книгу античного автора (из тех, что освящены и рекомендованы церковью) либо написанный деятелем церкви теологический трактат и читает эту книгу вслух. А ученики хором повторяют за учителем предложения. Или хором же выполняют предлагаемые книгой упражнения. При этом предметом преподавания является сама книга. Например, сверхпопулярный и практически обязательный «Донат» – сочинение «О восьми частях речи» известного римского грамматика и ритора IV века Доната Элия. Либо какой-нибудь другой принятый к преподаванию трактат. Разумеется, не существует никакой предметной специализации: чтобы преподавать те или иные книги, учителю достаточно знания латыни и способности читать вслух. Тем не менее постепенно появляются знаменитые учителя, которые не только читают вслух, но и в каких-то случаях дают собственные примеры и толкование текстов. Они славятся умением оригинально мыслить и излагать свое понимание текстов. Эти учителя пользуются популярностью и могут собирать до двухсот учеников, прилежно смотрящих им в рот и повторяющих за ними каждое слово.
Средневековая школа-парк
Но самое любопытное в том, что школа этого времени не была дисциплинарной! В это трудно, почти невозможно поверить, но тем не менее это так. Ученик вслед за учителем занимался рутинной работой повторения озвучиваемых текстов, но никому не приходило в голову контролировать его учебную деятельность: проверять, приходит ли он на занятия вообще, а если приходит, то что на этих занятиях делает. И сколько времени уйдет у него на выучивание необходимых текстов – не важно. Ученик сам и только сам распоряжается своим временем. Он записывается на тот или иной курс и даже платит за это деньги, но никто не следит за его успеваемостью: слушая того или иного учителя, он успевает запомнить и понять ровно столько, сколько у него получается. А у учителя нет ни возможности, ни желания, ни привычки хоть как-то отмечать успехи или неуспехи своих учеников. Ученики в полном смысле этого слова – вольнослушатели. В итоге обучение средневекового школяра может продолжаться сколь угодно долго – оно зависит исключительно от собственного желания ученика совершать все новые и новые образовательные погружения. Вот как, к примеру, выглядело обучение известного английского религиозного деятеля Иоанна Солсберийского (1115–1180). «К возрасту 14 лет он получает первое образование: Псалтырь, Донат (грамматика IV века), начатки свободных искусств. Затем прибывает в Париж, чтобы пополнить свои знания у знаменитых учителей. Он ходит на уроки диалектики, то есть слушает книги Боэция и Порфирия и их комментарии к «Органону» Аристотеля. Он проводит там два года и когда после длительной отлучки возвращается в Париж, то находит у того же учителя прежних товарищей, занимающихся все теми же диалектическими упражнениями, бесполезными в его глазах, но представляющими достаточный интерес, чтобы долгое время удерживать внимание учащихся. Тем временем диалектика нисколько не отвращает внимания Иоанна от грамматики... В течение трех лет он возвращается к грамматике еще несколько раз – ему уже почти 20. В двадцать лет Иоанн не расстается с жизнью школяра. Он записывается на занятия к учителю, где снова проходит тот же цикл... Затем он принимается за риторику, уже им изученную, и заканчивает учебу логикой, где вновь встречается с «Органоном». После он сам начинает преподавать искусства, зарабатывая этим на жизнь, и вернется к школярству лишь на высшем факультете, изучая теологию... Пока в течение долгих лет Иоанн Солсберийский изучает искусства, он не следует никакому учебному плану и в его занятиях нельзя установить никакой последовательности. Традиции – что в какой последовательности должно следовать – не существовало. Каждый учитель составлял программу так, как считал нужным», – сообщает Филипп Арьес, известный французский историк. Фактически перед нами модель школы-парка, когда ученика никто никуда не ведет, а он сам выбирает, куда, к какому учителю и на какой период времени «припарковаться». Он сам является автором своей образовательной траектории, сам распоряжается пространством и временем своей учебы. Учителя – только условия для личностного движения в образовательном пространстве. Другое дело, что это образовательное пространство весьма и весьма незначительно с точки зрения своего содержания. Все учителя читают практически одно и то же, осуществляя выбор материала из весьма ограниченного (рекомендованного церковью) круга латинских источников. Содержание школы развивается не за счет расширения материала, а за счет развития искусства комментария.
Кризис средневековой школы
Такая ситуация сохранялась примерно до XII века, когда прежде узкая сеть школ, существовавших исключительно при кафедральных соборах, начала с благословения церкви понемногу расширяться и открывать свои двери не только для клириков и монахов, но и для мирян. Если в прежней средневековой школе статус учителя принадлежал лишь немногим и был весьма почитаемым статусом, то в новых условиях происходит своеобразная девальвация учительской профессии: любой вчерашний ученик может начать собственное преподавание – для этого достаточно получить формальное разрешение церкви и объявить о наборе учеников. «По мере того как возраст учеников становится все более юным, магистр искусств перестает быть ученым или мыслителем, диалектиком или логиком, знаменитым благодаря оригинальности своего мышления, чтобы стать просто педагогом, педантом, малоуважаемым поденщиком», – замечает Филипп Арьес. Преподавать же можно где угодно, не только в кафедральном соборе, но и в простой церкви, а также за ее пределами, в том числе просто на улице. Постепенно учительская профессия становится массовой, и это приводит к резкому падению ее социального престижа. К тому же торжественный антураж кафедрального собора, в котором велось традиционное преподавание канонических учебных текстов, сменяется весьма незамысловатой обстановкой церковного двора или случайно найденного помещения. «Школа тогда не обладала своими помещениями. Учитель располагался во внутреннем дворе, освобожденном от хлама, либо в церкви или у ее дверей. Однако позже с увеличением числа разрешенных школ он довольствовался порой углом улицы, если у него не было достаточных средств, и св. Фома при случае не скрывает своего презрения к этим жалким людям, которые вещают перед детьми на углах... Но, как правило, преподаватель снимал помещение... Пол покрывали соломой, и ученики сидели прямо на полу. Позже, в XV веке, появились скамьи, хотя поначалу к ним относились с недоверием. Потом учитель ждал студентов, как торговец ждет постоянных покупателей. Время от времени переманивали соседских. В этом помещении собирались мальчики и мужчины всех возрастов – от десяти до двадцати лет и старше» – это снова Арьес. Естественно, что в этих новых условиях традиционная парковая модель преподавания теряет эффективность. То, что хорошо получалось, когда образование было суперэлитной деятельностью для немногих, становится совершенно неэффективным в условиях массового образования. Латынь выходит на улицу, да еще в исполнении вчерашних школьников. То, что было торжественным и влекущим, становится нелепым и отчужденным. Божественное становится профанным. Латынь – мертвой. Образование – бессмысленным. Отношение к образованию со стороны школяров – циничным. О том, насколько велик был кризис, свидетельствует простой факт: учитель в общественном сознании этого времени постепенно превращается в фигуру абсолютно ничтожную, а его профессия становится едва ли не презираемой. О доминирующем в обществе «презрении к воспитателям, преподавателям, регентам коллежей, педантам» сообщают многие авторы того времени. Одним из вариантов выхода из возникшего тупика стало лютеровское движение за реформу церкви – перевод богослужения на язык повседневного общения. А в тех странах, которые сохранили свою католическую идентичность, выход был найден в возникновении совершенно особой – дисциплинарной! – школы, основанной на идее жесткого контроля за учеником и на системе учебных наказаний. Ключевым инструментом такого контроля становится идея класса как особого периода в жизни ребенка, когда он обязан освоить очередную порцию учебного материала и только после этого получить право на переход в следующий класс. И эта школа оказалась настолько успешной, настолько популярной, что в скором времени обрела своих поклонников во всей Европе, в том числе и в протестантской ее части. Только не надо думать, что эта школа была кем-то сознательно изобретена. Парк-школа с ее студенческой вольницей была настолько устойчивым культурным стереотипом того времени, что идея загнать ученическую свободу в какие-то жесткие рамки просто не могла прийти в голову. Но как же в таком случае возникла эта знакомая всем нам дисциплинарная школа? Как удалось усмирить средневековые традиции вольного образования и создать школу, основанную на идее жесткого контроля за личностью ученика? Рождение школьной дисциплины
Почему-то принято считать, что так называемая классно-урочная система является изобретением автора «Великой дидактики» Яна Амоса Коменского. На самом деле эта система складывается постепенно и задолго до Коменского – например, в коллежах иезуитов, пытавшихся с помощью разных изощренных способов возродить былое уважение к профессии педагога. Именно в иезуитских коллежах задолго до Коменского складывается та особая модель преподавания и контроля, которая впоследствии будет охарактеризована как классно-урочная система. Все начинается с чисто благотворительной практики по созданию приютов для бедных студентов-школяров – тех, что приезжали в большие университетские города за учебой, но у которых не хватало средств не только на учебу, но и на жизнь. Тогда-то и появляются добрые отцы-иезуиты (а также представители других орденов), которые предлагают этим студентам коллективный приют, пропитание и даже стипендии на обучение. Но не за просто так, а за право воспитывать и исправлять их «испорченную телесность», их «телесную распущенность». То есть на первых порах учеба продолжает происходить в режиме студенческой вольницы, но зато повседневная жизнь школяра, помещенного в приют, становится предметом самых изощренных дисциплинарных экспериментов. И начинается эта история примерно в XIII веке. Усмирить греховную природу, обуздать неприличные мысли – вот чем в первую голову озабочены создатели этих приютов, и исключительно в эту сторону направляют они свои воспитательские инвективы. «Иезуиты рекомендовали своей пастве «духовные упражнения» и особенно советовали почаще и посильнее бичевать себя как лучшее средство наказать и обуздать грешную плоть... Они охотно принимали на себя обязанность бичевать своих духовных детей и секли их очень усердно... розгами или ремнем. Это сечение называлось дисциплиной, которая разделялась на Disciplina sursum или secundum supra и на Disciplina deorsum или secundum sub, смотря по тому, секли ли по верхней части тела или по нижней...» – находим у исследователя истории иезуитов Теодора Гризингера. Самый первый европейский труд, посвященный проблемам воспитания детей, – это трактат канцлера Парижского университета Жана Жерсона (1363–1429) «Об исповедании младших». И надо сказать, это более чем показательный трактат. Главное, чему он посвящен, – это тому, как исповедник должен уметь пробудить в детях 10–12 лет чувство вины за греховное поведение своего тела. Автор трактата полон праведного гнева на бесконечно испорченных детей: «…любой, кому бы ни задали вопрос по поводу онанизма или самопроизвольной эрекции, отвечает отрицательно, то есть врет в полном сознании того, что делает». И единственный путь противостояния греховной природе ребенка – это введение строжайшего контроля, строжайшей дисциплины. Взрослые должны следить, чтобы даже во время игр дети «направляли взор только туда, куда прилично». А особенно важная задача новой воспитательной практики – всячески оградить детей от свободного общения со взрослыми и дружбы между собой. Потому что чревато. В разработанных им же «Правилах поведения для школы Собора Парижской Богоматери» Жан Жерсон настаивает, что «всякое близкое общение с детьми запрещается, не исключая слуг, клириков, служащих церкви и проповедников: они должны заговаривать только в присутствии учителя». И «общение с детьми, которые не являются подопечными данного учреждения, тоже запрещено, чтобы дети не заразились от других дурными привычками». Вот он тот оселок, на котором формируется идея школьной дисциплины как таковой. Смысл дисциплины – в усмирении тела, усмирении греховной природы ребенка. И только потом идея дисциплины становится основой того, что можно назвать учебным процессом, – проецируется на те занятия, которые прежде не имели дисциплинарного характера вовсе... В известном смысле можно утверждать, что вся столь хорошо нам известная и гигантская машина школьной дисциплины создается как... побочное следствие борьбы с детской порочностью, и это еще одна родовая травма европейской системы образования, основа совершенно особого искусственного пространства европейской сублимации и невроза. Примечательно, что содержание школьного обучения в это время по-прежнему не соответствует никакому социальному запросу. Оно абсолютно архаично, абсолютно искусственно. Отчего же именно в это время обучение в коллежах янсенистов или иезуитов становится вдруг крайне популярным? Да потому, что бессмысленная школьная долбежка начинает восприниматься общественным сознанием как своеобразный вариант розог. И ценность этого знания не в его практической полезности (что более чем сомнительно), а в том, что оно дисциплинирует, то бишь исправляет человеческую природу! И не случайно на аллегорических иконографиях XV века грамматика изображается «первой среди других искусств перед юными детьми, а в руках у нее хлыст или розги» – находим у Арьеса. Идеология дисциплинарной школы
Уже в XVI веке французский юрист и теоретик новой педагогики Этьен Паскье с чувством нескрываемого превосходства рассуждает о беспорядочности средневекового способа преподавания, когда «учеба происходила при столпотворении, комнаты сдавались для школяров с одной стороны и для непотребных девиц – с другой и были вместе под одной крышей именитая школа и школа распутства». Этот обличительный пафос весьма показателен для понимания подлинной подоплеки возникновения европейской дисциплинарной школы. Она появилась вовсе не как школа знания и не как школа учения, а как школа борьбы со своеволием – прежде всего своеволием тела, а уже потом – своеволием мыслей. По сути своей это был крайне амбициозный проект коренного переустройства греховной человеческой природы и искусственного формирования человека «по образу и подобию Божию». Не случайно именно в это время появляется огромное количество гравюр, на которых ребенок Иисус начинает изображаться отдельно от Марии, причем в одной и той же символической позе: придавив ногой голову змеи, опирается на земной шар. Миссионерским пафосом воспитания «нового человека» пронизаны высказывания иезуитов, ораторианцев, янсенистов – всех тех, кто стоял у истоков европейской школы в ее современном виде. И оттого им чрезвычайно важно показать несостоятельность прежней «вольной» школы. И всячески обосновать ценность той, которую строят они. На первое место в этой школе выходит миссия учителя по перевоспитанию испорченных детей. В результате создается идеология школы, абсолютно авторитарной для детей и впервые авторитетной для общества. Из фигуры общественно презираемой учитель превращается в фигуру сверхзначимую, находящуюся в центре новой педагогической идеологии, которая закладывает основу эпохи Просвещения и множество великих социальных проектов по дисциплинарному переустройству мира. Судьбы этих проектов хорошо известны. А борьба за исправление человеческой природы продолжается до сих пор.
Отправлено: 21.08.10 18:16. Заголовок: Французская школа в ..
Французская школа в XXI веке Амбер Жан, Гатта Ивон, Арнальдес Роже, Перфитт Ален (Директор школы. 1998. № 7. С. 65-72.)
Статья содержит высказывания французских академиков о будущем школы, и их мысли были опубликованы во французском журнале «Образование и менеджмент» (№ 19, декабрь 1997 г.).
Три предположения
Жан Амбер, отделение права и социологии
Что ждет нашу систему образования на пороге XXI века? Позволю себе выдвинуть три предположения. Во-первых, маловероятно, чтобы основные принципы системы образования. закрепленные в Конституции, были пересмотрены. Как и сегодня, государство будет гарантировать всем и каждому равный доступ к обучению, к овладению профессиональными и культурными знаниями. Но это не будет означать ни равного «распределения» дипломов, ни даже равных шансов на их получение. Ведь шансы эти у каждого - свои и зависят от личностных. социологических, экономических и других факторов. Вплоть до географических. поскольку не могут разные учебные заведения предложить одни и те же условия обучения. В свое время во Франции развернулось общественное движение под лозунгом «За равный доступ к среднему образованию». В результате число школьников выросло с 1.2 миллиона в 1956 году до 5,5 миллиона в 1997-м. И что же? Во французских колледжах сегодня - много неуспевающих учеников. Для них придется найти какую-то иную форму обучения. больше отвечающую их возможностям. Возникнет новый тип школы - школа приоритетного обучения, в которой будет развит опыт уже существующих «зон приоритетного обучения» и школ адаптированного обучения. Преодолевая наш традиционный «якобинский» централизм, нужно будет предоставить больше свободы действий учителям, воспитателям и родителям. Вместе они найдут оптимальный ритм учебного процесса, чередования учебы со спортом и культурным досугом. Можно лишь согласиться с Президентом Французской Республики, когда он настаивает на обязательном решении двух задач: обучение школьников хорошим манерам и борьба с любыми проявлениями насилия в школе. В таком контексте и будут, скорее всего, пересмотрены учебные программы. И последнее. В момент, когда в Европе стремительно развиваются интеграционные процессы, больше внимания будет уделяться преподаванию иностранных языков и профессионально ориентированному обучению.
Культура и общественный долг
Роже Арнальдес, отделение философии
Растущему человеку требуется семейная среда, где и начинается его образование. В далеком прошлом отцы передавали сыновьям премудрости своего ремесла, потом этим стали заниматься мэтры из той или иной корпорации ремесленников. Долгое время педагогика игнорировала такую форму обучения. Платон считал работу делом рутинным и задачу образования видел в развитии мыслительных способностей человека. Его концепция легла в основу того, что получило название «гуманизм». Образцом гуманистических очагов культуры могут служить коллежи иезуитов в XVII веке. Нужно ли сожалеть об их исчезновении? Стоит ли продолжить их традицию или ее следует заменить другой формой гуманизма? Одно из противоречий традиционного гуманизма заключалось в том, что он увеличивал дистанцию между «интеллектуалами» и «тружениками», явно переоценивая роль первых и преуменьшая роль вторых. По мере научного и технического прогресса поведение интеллектуала менялось. От созерцания «высоких истин» он перешел к научному эксперименту и освоению практических знаний. Главной заботой учебных заведений стало освоение учениками одновременно теоретических и практических знаний. Но тут возникла новая проблема: следует ли при обучении молодых людей руководствоваться исключительно интересами общества, рискуя при этом свести личностную ценность до способности освоить ту или иную профессию? Культивируя работу мысли, классический гуманизм не забывал. однако, об античном идеале свободного и сильного человека. Так, Мишель Монтень ратовал за то, чтобы все приобретенные человеком знания находили применение в его практической деятельности: мастер должен судить о своем ученике «не по его памяти, а по его жизни».
В своем романе «Эмиль» Жан-Жак Руссо писал: «Вступая в борьбу с природой или с социальными институтами, приходится выбирать между позицией человека и гражданина, ибо невозможно выступать сразу в двух ипостасях». Такая альтернатива, логично вытекавшая из взглядов Руссо на природу и общество, сегодня может показаться наивной, но сама постановка вопроса была принципиально важной. В XIX веке утвердилась новая идея: образованием и воспитанием детей должно заниматься государство. А с рождением психологии как научной дисциплины стала наукой и педагогика. Сутью педагогики должны быть знания о ребенке, который отныне рассматривается ею как объект, а не субъект. Сегодня педагогика превращается в науку о человеческих способностях. Как развить в ребенке способность к наблюдению, рассуждению, запоминанию, воображению? Ответы на все эти вопросы важны лишь постольку. Поскольку достигается конечная цель образования - сформировать в человеке индивидуальную культуру и снабдить его необходимыми научно-техническими знаниями. Каждый человек имеет право на культуру, в реализации этого права и состоит долг общества. Но и человек в свою очередь обязан приносить пользу обществу, и границы этой обязанности очерчены его индивидуальными способностями. Отсюда - важнейшая задача педагогики в XXI веке: разъяснять ученикам, что, только развивая в процессе учебы свои природные способности, они выстроят свою культуру и смогут полностью реализовать себя.
Школьный град
Ален Перфитт, секция истории и географии
Любая система образования занимается воспитанием детей в соответствии с идеальными представлениями об обществе, в котором им предстоит жить. Формирование граждан - необходимое условие существования гражданскою общества. Во Франции, как это ни парадоксально, гражданское воспитание началось в коллежах ордена иезуитов. Какие модели предлагали святые отцы в эпоху «Короля-Солнца»*? Может быть, они прививали детям любовь к королям? Ничуть не бывало! Служители церкви формировали будущих граждан Франции, но... по древнеримскому образцу. В юных душах они пробуждали чувства, которые к тому времени угасли во французской нации. Духовники распаляли воображение детей рассказами о Сенате, о жителях Древнею Рима, о Цинниннате и Муцин Сцеволе. Шарль Нодье** сказал об отцах-иезуитах. что они «Больше, чем Вольтер или Руссо, подготовили французов к тому возвращению к античным истокам, каким была по сути Французская революция.
С тех пор мы всегда были великой нацией. а со временем стали и великой демократией. Но умеем ли мы и сегодня донести до юных душ смысл двух этих понятий, умеем ли внушить им гордость за свою страну?» Оглянемся в прошлое. Созданная монахами-иезуитами модель воспитания применялась в средних школах вплоть до нашего поколения. Она пережила все политические режимы. Ей удалось примирить духовное обучение со светским на почве общего культа гражданского подвижничества и самопожертвования ради общественных интересов. Поражение Франции в 1870 году лишь прибавило сил этой модели: наступил период патриотической патетики в культуре, утверждения в национальном сознании уверенности в победоносном будущем Франции. «Черные гусары Республики» и «братья-духовники» враждовали между собой, а между тем - прививали детям одни и те же ценности.
Но после 1918 года эта модель нравственного-гражданского воспитания уже не жила, а тихо угасала. Вскоре после Освобождения началась «холодная война» (холодная в военном плане, но раскаленная - в идеологическом), за ней - хаотичная деколонизация. В воздухе витала идея Соединенных Штатов Европы, готовая подменить идею Отчизны. Все это изменило национальный пейзаж, в котором дети уже не могли спокойно гулять под благодушным взглядом учителя. Понятие «нация» померкло от приговоров, вынесенных национализму. Случалось, что слово «отечество» вызывало протесты и споры. Так испустила дух трехсотлетняя модель гражданского воспитания по античному образцу. Никакой другой модели с тех пор создано не было. Рисуя эту историческую панораму, не забыть бы поместить в ней скромный силуэт деревенской церкви. Ведь она того заслуживает! Античная модель воспитания применялась главным образом в средних школах. В сельских начальных (то есть самых массовых) школах главным было воспитание нравственное, основанное на христианских идеалах и понятиях. Язык преподавания был вполне светским, но речь неизменно велась о христианской морали, хотя и разбавленной назиданиями насчет вежливости и хороших манер. Увы, сегодня все обстоит иначе!
Наши учителя и ученики живут в дехристианизированном обществе, где любое духовное событие воспринимается как нечто малозначащее. В нем ценности, определяющие идеалы и повеление человека, оттеснены в сферу личного, а социальные установки носят не созидательный, а всего лишь нормативный характер. Нынешняя иммиграция лишь усугубляет положение. Иммигранты привносят в нашу традиционную культуру не свойственные ей ценности. Но даже когда иностранцы не отвергают идею ассимиляции, Франция уже не решается предложить им это. поскольку она и сама теперь не знает, кем является. Так кризис ценностей привел к кризису нации, а размывание национальных ориентиров - к псевдогражданственности. Если мы растим граждан, то спрашивается - для какого «града»? Для коммуны, квартала или предместья, то есть для каждодневной среды обитания? Для региона с его «местным» патриотизмом? Для Европы с ее «прожектерским» патриотизмом? Почему бы не готовить их для всего мира? Или все же для Франции? А может быть, чтобы ублажить сразу всех. будем пестовать маленьких «граждан без града»? Вместе с тем демократия уже нс воспринимается как предопределенная форма правления нацией. Она превратилась в некий абсолют, в универсально-нивелированную модель общественной жизни. Но смиряясь с «гражданством без града», не рискуем ли мы взрастить граждан отвержения вместо граждан утверждения, сторонников «нет» вместо сторонников «да»? Одно утешает: нации выживают вопреки всем обстоятельствам, при любом политическом режиме, при любых попытках поглотить, растворить или устранить их.
Вот в чем суть проблемы гражданского воспитания. Чтобы найти ее решение, нужно ясно представлять себе, что мы такое как нация, какие ценности нас объединяют?
Если мы обратимся к нашей практике гражданского воспитания. то придется признать: у нас сделано все, чтобы вопрос этот попросту не возникал. Уже давно нравственное воспитание в нашей школе сведено к нулю. а гражданское - к сухому описанию общественных институтов. В докладе Фору*** прозвучало: «Зададимся вопросом, не связано ли такое явление, как исключение людей из социальной жизни, с тем. что у нас совершенно заброшено приобщение школьников к общечеловеческим ценностям?». Чем меньше уделяется внимания естественному формированию граждан, тем большую ответственность несет за это наша система образования, называющая себя национальной. Первое, что нужно сделать (и это вполне реально), - показать родителям, ученикам, да и самим преподавателям, насколько важную роль может играть нравственное и гражданское воспитание в повседневной жизни школы. Оно не должно сводиться к еженедельной проповеди, но стать постоянным процессом. Учиться - это значит формировать себя собственными усилиями: по волевому взяться за решение энной задачи, организовать свой труд, дисциплинировать себя. Это значит - уметь работать в группе, в классе, в школьной лаборатории, в библиотеке. в спортивном зале. Это значит также - требовать справедливой оценки сделанных усилий и согласиться с ней, будь она похвальной или отрицательной. Наконец, это значит - привыкнуть к обстановке состязательности, то есть к соперничеству и отбору, которые являются нормальным законом жизни.
Гражданское воспитание вполне вписывается в жизнедеятельность самого учебного заведения. Школа - это еще не обитель демократии, но уже своего рода «град». Здесь нужно научиться жить вместе и соблюдать общепринятые правила, что вовсе не сводится к пассивности: ученики могут нести свою долю ответственности за проведение школьного праздника. за состояние классной казны, за работу кружков и т.д. Все это - правила, соблюдение которых лучше порой контролировать сообща, чтобы не восторжествовал школьный вариант мафиозного «закона молчания». Школьный град можно даже любить, заботиться о нем, защищать его. Здесь можно узнать, что такое объединяющая всех гордость. Короче, в нем заложен большой воспитательный потенциал. Было бы неплохо предоставить школам больше свобод и полномочий, чтобы они стали местом реального, а не риторического гражданского воспитания. К элементам гражданского воспитания, содержащимся в школьных предметах, следует добавить практику дискуссий между учащимися. Пусть только они будут не пережевыванием прописных истин, а столкновением взглядов, в ходе которого каждый углубляет свое знание обсуждаемой проблемы.
Для всего этого преподавателям требуется помощь. Им нужны рабочие инструменты - будь то подборка текстов о французской истории и культуре или полезные советы по организации дискуссий. Аудиовизуальных материалов на эту тему существует множество. Нужен только современный аббат Ломон (французский грамматик XVIII века, автор книги «Жизнеописания знаменитых мужей Рима»), который написал бы новые «Жизнеописания», но уже об отечественных мужах.
В чем хотелось бы мне убедить учителей? В том, что, поместив Францию в центр воспитания юных граждан (тех. кому распоряжаться судьбой страны!), они вовсе не рискуют замкнуть нацию на себе и своем славном прошлом. Ведь, отказавшись от своей любви к общечеловеческому, Франция не была бы Францией.
Условие личной свободы
Ивон Гатта, отделение политической экономии, статистики и финансов
Каким будет образование в XXI веке? Я думаю, во-первых. что существенно усилится связь базового образования с последующим углублением знаний и с профессиональной деятельностью. Еще лет двадцать назад идея обучать молодых людей, ориентируясь на их будущую трудовую деятельность. показалась бы странной. Ведь наша шкода занималась тогда «просветлением умов», и главной ее заботой была общая культура учащихся. В начале 80-х годов произошла переоценка понятия «предприятие», по-другому зазвучало слово «труд». Французское слово travail («работа») этимологически восходит к латинскому tripalium - «ярмо» (деревянный хомут для упряжки рабочего скота, а позднее - орудие пыток)****. На протяжении веков работа воспринималась как неизбежность, неотвратимое «ярмо», и лишь сравнительно недавно она признана условием свободы.
Во Франции число работающих молодых людей в возрасте от 16 до 25 лет сравнительно невелико - всего 32 % возрастного контингента, то есть в два раза меньше, чем в США. Но. как верно заметил один руководитель предприятия, «если не приобщат молодых люден к миру труда, наша продукция будет стареть вместе с нами». Ведь работа не является продуктом, который можно произвести или приобрести 'непосредственно, она - желанный субпродукт экономического развития, которому требуются те или иные конкретные профессии. В таком контексте обучение молодых людей является не только моральным долгом, но и важнейшим нематериальным капиталовложением. В нашу эпоху глобального менеджмента талант управления состоит в управлении талантами. Деловой и производительный мир ждет, что школа даст ученикам базовые знания - умение читать, писать, считать, изложить суть текста, говорить на английском или каком-то другом иностранном языке, работать с компьютером. В противостоянии между много дисциплинарным обучением и обучением конкретной профессии победит синтез - овладение специальностью в первую очередь и углубление знании на протяжении всей жизни человека. Важна не сама по себе статистика «людей с дипломами», а такое обучение, в ходе которого - молодые люди усвоят правила эффективного труда и его выгоды. В будущем экономическая деятельность будет носить все более нематериальный характер, требуя постоянного повышения профессиональных знаний. Производство будет непрерывно меняться, а потому его участникам придется быть и учителями, и учениками одновременно.
Перевел с французского Борис Карпов.
_____________________________________________________ * Прозвище Людовика XIV. (Здесь и далее' примечания переводчика). ** Французский писатель-романтик первой половины XIX века. *** Председатель национальной комиссии по реформе французской системы образования **** Этимологически родственны между собой и русские слова «работа» и «рабство».
Отправлено: 22.08.10 00:57. Заголовок: Одной из впечатляющи..
Отрывок из главы 2 КОНТРРЕФОРМАЦИЯ И ОБЩЕСТВО ИИСУСА Части I. ВТОРАЯ СХОЛАСТИКА: ОТ ТЕОЛОГИИ К ФИЛОСОФИИ некой книги в форме PDF. Автора и название мне выяснить не удалось. Но, по-моему, весьма интересно.
Одной из впечатляющих сторон деятельности Общества Иисуса было и остается образование. Именно в педагогике иезуиты достигли такого успеха, которому отдавали должное как сторонники, так и самые яростные противники ордена. Педагогика иезуитов стала несомненным вкладом в становление новоевропейской культуры. И если истоки системы высшего и среднего образования, которая во многом сохранилась и по сей день, справедливо усматривают в средневековой школьно-университетской традиции39, то первой реформой в области просвещения мы обязаны иезуитам. Эта реформа, развернувшаяся благодаря иезуитам в конце XVI в., заключалась в грандиозной попытке адаптировать педагогические каноны, применить их к новым условиям и практическим задачам. Теоретическим выражением новой концепции образования стал «Ratio Studiorum» —свод педагогических правил, «школьный устав» Общества Иисуса, опубликованный впервые в 1599 г. Полное название этого документа: «Ratio Studiorum atque Institutio Studiorum Societatis de Jesu»— «Порядок изучения наук, а также Устроение ученых занятий в Обществе Иисуса»40. Над создание этого внушительного памятника педагогической мысли трудились самые известные профессора-иезуиты. Интересно, что в первые годы существования Общества Иисуса обучение и воспитание не значились среди приоритетных направлений деятельности иезуитов. Более того, педагогическая тема вообще отсутствовала в программных документах ордена41. Лойола, как известно, задумывал свое братство как миссионерскую организацию и вовсе не собирался, по выражению Г. Бемера, «завоевывать кафедру»42. Однако процесс подготовки братьев к священнической службе заставил основателей Общества обратить внимание на проблемы образования. Напомним, что иезуит должен быть готовым к выполнению любого поручения папы, генерала, других начальников и наставников,готовым физически, морально и интеллектуально. Одной монашеской святости, как показывают уже первые шаги деятельности братьев, оказывается недостаточно. Задача иезуита—«стать всем для всех, чтобы приобрести всех» для блага ордена—недостижима без современного образования. Первоначально руководители предполагали оставить просвещение университетам. Первые иезуиты, учившиеся в учебных заведениях Парижа, Падуи, Коимбры, Саламанки, жили своими небольшими сообществами. Они вместе диспутировали, вместе готовились к занятиям, но лекции посещали наряду с другими студентами. В учебе иезуиты поражали своим усердием и пытливостью. И на фоне результатов остальных их успехи выглядели, как правило, весьма заметными. Иезуиты довольно быстро приобретают славу людей ученых. Уже в 1538 г. трое братьев Общества по распоряжению папы Павла III направляются для чтения лекций в Римский университет43. В пасхальные дни 1548 г. в итальянской Мессине открывается (после нескольких обращений местных властей к Лойоле) первая иезуитская коллегия, которая вскоре приобретает огромный успех. В феврале 1551 г. начинает работу коллегия в Риме. Вообще, пятидесятые годы XVI столетия можно назвать, используя известное выражение, «триумфальным шествием» ордена по европейским странам. Достаточно перечислить некоторые города, в которых открываются учебные заведения Общества—Палермо, Венеция, Болонья, Неаполь, Вена, Ингольштадт, Кордова, Эвора, Лиссабон, Коимбра— чтобы представить на «педагогической карте» Европы масштабы распространения иезуитов. Менее чем за десять лет Общество Иисуса завоевало себе солидное место на «рынке образовательных услуг» Италии, Испании, Португалии, германских земель, существенно потеснив доминиканцев, прежде считавшихся непререкаемыми авторитетами в области образования. Борьба с Реформацией требовала святости и интеллекта. Свежая сила католицизма, иезуиты, оказалась в этой борьбе как нельзя более кстати. Решая вопрос с обучением собственных новициев, налаживая процесс воспроизводства учительских кадров, орден одновременно принялся за воспитание светской молодежи, соединенное с проповеднической деятельностью. И там, где Реформация отступала, замечали современники, победителем оказывался профессор-иезуит, сумевший завоевать умы представителей разных сословий—от аристократии до простонародья. Варианты «овладения кафедрой» были разными. Во-первых, иезуитов приглашали, особенно поначалу, для замещения вакантных мест в университетских коллегиях. Во-вторых, предлагали открывать собственные коллегии при уже существующих университетах. В-третьих, иезуиты очень скоро поняли, что наибольший эффект дают учебные заведения, которые полностью находятся под их управлением, и стали открывать собственные самостоятельные коллегии, при этом стремились при первой же возможности к повышению статуса этих коллегий и превращения их в университеты. Статистика развития сети иезуитских учебных заведений впечатляет: против 125 коллегий в 1574 г. мы видим в 1608 г. 306 коллегий. К 1616 г. их число увеличилось до 372, а к 1640 г. достигло 52144. И наиболее активным было это развитие при генерале ордена Клаудио Аквавиве (1581–1615) и в последующие десять—пятнадцать лет Контрреформации. Наибольшее число коллегий в это время было в Италии, Испании и Португалии (общее число учащихся составляло около шести тысяч). В германских землях у иезуитов учились более двух тысяч человек, были открыты коллегии во Франции, Голландии, Польше, позднее— в западных землях Российской империи.45 Преимущества Общества Иисуса в деле образования и воспитания были несомненными. В течение нескольких десятилетий сложилась вполне законченная многоуровневая и многоцелевая система «подготовки кадров». Иезуитское образование считалось лучшим в Европе конца XVI — середины XVII в. По программам и книгам, написанным иезуитами, учились в протестантских университетах, их содержание использовали православные семинарии и академии. Успешность педагогики Общества Иисуса в период Контрреформации требует комментариев. Поэтому, кроме количественной стороны этой педагогической деятельности, необходимо рассмотреть качественную ее сторону. Другими словами, чтобы понять секрет успеха,обратим внимание на то, кого и как учили иезуиты. Не следует забывать, что «порядок образования» в учебных заведениях ордена был подчинен главной цели иезуитов— восстановлению интеллектуальной и духовной мощи католицизма, которая нашла свое выражение в клятве-девизе «Ad majorem Dei gloriam».Живое воплощение этой цели Лойола и последующие руководители Общества видели не только в борьбе с протестантизмом, в миссионерском и проповедническом служении, но и в расширении собственного влияния на религиозную и светскую жизнь католических государств. Эта прагматическая задача и породила иезуитскую формулу «стать всем для всех, чтобы приобрести всех», которую нередко и весьма справедливо предъявляют как образец лицемерия, цинизма и ханжества иезуитов. (На наш взгляд, однако, неправильно было бы отождествлять весьма спорные с точки зрения морали прагматические задачи иезуитского образования с той системой, которую удалось создать авторам «Ratio Studiorum».) Сразу скажем, что иезуиты старались никому не отказывать в получении образования, но основное внимание уделяли высшему образованию для высших слоев общества (или для тех представителей третьего сословия, которые, по мнению иезуитов, могли в будущем оказаться полезными Обществу). Учащиеся иезуитских коллегий делились на три группы. К первой относились схоластики, т. е. те, кто готовился принять обеты и вступить в орден. Они жили в коллегии с соблюдением всех предписанных будущим иезуитам правил. Ко второй и третьей группам принадлежали те, кто не собирался носить монашескую одежду, но стремился получить хорошее образование. Во вторую группу входили отпрыски знатных и богатых фамилий, жившие в пансионах и учившиеся за весьма солидную, но в то же время разумную плату, а также дети более бедных родителей, жившие в интернатах. К третьей группе относились экстерны, социальный состав которых был более пестрым. Общество Иисуса очень неохотно занималось начальным образованием. Начальные классы открывались только в тех местах, где не было вообще никаких школ. Это хорошо согласуется с установками ордена. Действительно, зачем простолюдину образование? Вполне достаточно внушить ему любовь к Богу и смирение в жизни. Поэтому если бы мы хотели представить себе иезуитского профессора или учителя, то в его руках мы не увидели бы азбуки или Библии, но обязательно латинскую грамматику и «Физику» Аристотеля 46. Учебные заведения ордена, в зависимости от местоположения и конкретных интересов иезуитов в данной местности, делились на три типа, или уровня. Коллегии первой ступени, примерно соответствовавшие гимназическому уровню, назывались «грамматическими классами». Основное внимание в них уделялось изучению классических языков. В течение трех лет учащиеся изучали латинский синтаксис, а также учились читать и писать по латыни, затем изучали в полном объеме латинскую грамматику, основываясь на текстах Цицерона и Овидия. В третьем классе добавлялись основы греческого языка. В общем, образование оказывалось вполне достаточным для большинства детей дворянского сословия и «городских элит». Школы второй ступени, «филологические классы», имели цель приготовления к постижению «высших наук», т. е. к университету. Эта цель достигалась посредством изучения языков, риторики и основ исторической науки. Следует сказать, что история, которую делили на историю народов и историю нравов, преподавалась весьма «умеренно». Она была призвана развивать ум, но не мешать изучению языков. Что же касается последнего, то здесь дело обстояло куда серьезнее. В коллегиях второго уровня учащийся приобретал умение свободно читать и писать по-гречески. Материалом для изучения древнегреческого языка служили тексты Плутарха, Иоанна Златоуста, Григория Назианзина. Изучались законы ораторского искусства, причем в основе занятий лежали «Поэтика» Аристотеля и риторические произведения Цицерона. Уровень таких коллегий можно назвать лицейским 47. Интересно, что Общество Иисуса, столь активный в религиозном отношении орден, в образовании мирян проявлял известную снисходительность: при ежедневных «благочестивых обрядах» основы христианского вероучения занимали всего лишь один час в неделю (по пятницам), а на комментарии к Евангелиям отводилось полчаса в субботу. Это обстоятельство характеризует подходы иезуитов к образованию. Речь идет о дифференцированном подходе к учащимся. Тем, кто в дальнейшем будет заседать в государственных канцеляриях, продолжит учиться по юридической части или займется коммерцией, ни к чему, полагали иезуиты, глубоко постигать «теоретические» вопросы христианства. Достаточно, как и в случае с выходцами из простонародья, иметь благочестивые мысли и ориентироваться в христианских символах и обрядах. Коллегии третьего уровня имели статус «высших классов» и давали собственно университетское образование, позволяя получать по окончании степени бакалавра «свободных искусств», а также магистра философии или богословия. Здесь обучение велось по двум отделениям или факультетам—философскому и теологическому. При этом теологический факультет, как это и положено, считался «старшим», на него нельзя было поступить, минуя трехлетнее обучение на «младшем», философском, факультете. Курс философии основывался на наследии Аристотеля и включал изучение логики, физики, метафизики, психологии, этики. На третьем году студенты слушали весьма сжатые курсы математики и географии, предназначенные в основном для тех, кто в будущем собирался получить докторскую степень. На теологическом факультете обучение длилось, как правило, четыре года. В течение трех лет скрупулезно изучалось Священное Писание. Столько же студенты обучались древнееврейскому языку48, два года изучали казуистику, включающую теорию спора и непременную риторическую практику49. И все четыре года главным предметом была теология Фомы Аквинского. При этом для выпускников, оставленных с целью подготовки докторской диссертации по теологии, изучение томизма продлевалось еще на два года. Как мы видим (даже не вникая особенно в детали), разноуровневая система учебных заведений позволяла весьма гибко строить педагогический процесс в зависимости от конкретных обстоятельств—от местоположения коллегии, контингента учащихся, нужд ордена и пожеланий его покровителей, оказывавших политическую и материальную поддержку его школам. Однако, как мы уже замечали выше, иезуиты стремились при первой же возможности расширить права своих коллегий, превращая их в университеты.«Среднестатистический» иезуитский университет возникал, таким образом, на базе грамматических и филологических классов, к которым присоединялись «высшие» классы—философский и теологический факультеты. Такое слияние не делало учебный процесс запутанным, изобилующим повторами и нестыковками, что могли бы предположить читатели, знакомые с проблемами современного нам образования. Наоборот, иезуитам в XVI в. во многом удалось воплотить идею непрерывного общего и профессионального образования, популярную в наши дни. Благодаря тщательно продуманной организации учебы и расписанному до мелочей процессу обучения, каждый уровень одновременно обладал качествами законченного целого и элемента более сложной системы, являясь ступенью на пути к «более высокому» образованию. Разумеется, иезуиты создавали католические университеты (которые, кстати, нередко назывались академиями). В их учебные планы не входили— помимо теоретического изучения «Физики» Аристотеля и его трактатов «О небе», «О возникновении и уничтожении», «О душе» и т. п.— естественнонаучные дисциплины, а математика давалась в крайне малых объемах. По вполне понятным причинам учебные заведения Общества Иисуса не выпускали естествоиспытателей, нацеленных на опытно-экспериментальное познание природы. (Явно не в них нуждались католическая церковь и орден иезуитов в эпоху Контрреформации.) Не было в иезуитских университетах и академиях других традиционных факультетов—медицинского и юридического. Сами иезуиты изучали право (за исключением, пожалуй, лишь канонического) в других учебных заведениях. Это следует отнести к «минусам»—опять-таки, с нашей современной точки зрения, —иезуитского образования. Университеты, учреждавшиеся иезуитами в XVI в., не являлись, таким образом, классическими университетами, к которым за четыре столетия успели привыкнуть в Европе. Это были, в первую очередь, учебные заведения, направленные либо на воспроизводство членов ордена, либо на возможно более широкое распространение в обществе своих выпускников с вполне определенными мировоззренческими установками и уважением (а желательно, и с преданностью) к своим учителям50. Последнее обстоятельство вызывает вопрос о воспитании, которому иезуиты уделяли особое внимание, и об обращении с учениками. И здесь удобнее всего, по нашему мнению, воспользоваться сравнительной характеристикой протестантских школ и иезуитских коллегий (дающих гимназическое образование), приводимой проф. Г. Бемером51. И в протестантских, и в иезуитских школах идеалом для выпускника было свободное владение латынью. Однако далее следовали существенные отличия. Протестанты преподавали начала еврейского языка, арифметики и физической географии, иезуиты, как мы видели выше, сосредоточивались на классических языках. У протестантов существенную часть учебного времени занимало изучение религии, иезуиты ограничивались кратким заучиванием катехизиса, но взамен предлагали постоянную религиозную практику—мессы, исповеди, молитвы, духовные упражнения. У протестантов не было жестких программ и, как следствие, достаточно вольный (или, скорее, индивидуальный) подход к учащимся, который учитывал их способности, пристрастия, социальное положение родителей и проч. У иезуитов господствовали полная регламентация и единообразие в учебе, сопровождавшиеся постоянными сравнительными оценками успехов учеников в классе. Это возбуждало честолюбие и заставляло лучше учиться. Внешнее закрепление успехов в иезуитских коллегиях осуществлялось в диспутах, школьных церемониях, распределениях мест в соответствии с академической успеваемостью, разделении классов на «партии» со своими лидерами и т. д.52 Справедливости ради следует заметить, что поощрение честолюбивых устремлений имело и уродливые формы, такие как доносительство, слежка друг за другом, которые, по словам критиков иезуитской системы образования, царили среди воспитанников53. Тем не менее, в протестантских школах мы не находим мер, стимулирующих честолюбие. Зато мы обнаруживаем там право телесных наказаний (которое реализовывалось самими учителями прямо на уроках), что было в принципе недопустимым в коллегиях иезуитов54. Учитель-иезуит не имел права действовать угрозами, побоями и оскорблениями; педагогический устав запрещал ему также быть слишком строгим и поспешно назначать наказания, предписывая терпимо относиться к проступкам, которые не нанесли никому прямого вреда. Ему также следовало ровно и уважительно относиться ко всем воспитанникам, не приближая к себе и не отдаляя от себя никого конкретно55. Весьма проигрывают учащиеся протестантских школ воспитанникам иезуитов и в хороших манерах, и во внешнем виде, и в физической форме. Умение себя вести и аккуратно одеваться приобреталось в ходе специальных занятий по этикету. Физическая форма учащихся была предметом особой заботы наставников. Запрещалось кому бы то ни было без особых разрешений «умерщвлять плоть», превышать предписанный объем «духовных упражнений». Ректорам коллегий, префектам и другим должностным лицам вменялось в обязанность следить за качеством питания (в том числе и для детей бедных родителей, не плативших за обучение), а также за его количеством. «Ratio Studiorum» предписывал щадящий график учебных занятий (не учиться более двух часов без перерыва, не проводить более пяти часов в день в сидении на деревянных скамьях, обязательно участвовать в гимнастических играх и прогулках). В результате воспитанник иезуитов выигрывал в этом воображаемом соревновании у протестантского школяра56. Во Франции среди учеников ордена мы находим Декарта, который около десяти лет 57 провел в иезуитской коллегии Ла Флеш 58. Пример с Декартом орошо показывает уровень и гибкость системы образования иезуитов, а также результаты их педагогической деятельности 59. В целом преподавание в Ла Флеш велось по описанной выше схеме. Ученики изучали основы латинской грамматики. Отметим, что латынь изучалась не как мертвый язык, нужный лишь для того, чтобы читать Цицерона, Овидия, биографии римских или греческих героев. Она оставалась «языком межнационального общения», языком науки и философии. И Декарт не просто овладел разговорной латынью в достаточной мере, чтобы успешно защищать тезисы, но приобрел свой собственный элегантный стиль письма60 и пользовался им при написании значительной части произведений. Жизнь коллегии не была «засушенной» и подчиненной раз и навсегда утвержденному порядку. В учебных планах, кроме всех положенных гуманитарных и богословских дисциплин, присутствовали математика («Начала» Евклида, адаптированные математиками XVI в. для преподавания) и прикладные науки, в том числе навигация и фортификационное дело61. Сам Декарт достаточно высоко оценивал образование, полученное в Ла Флеш, отдавая должное и своим наставникам, и преподававшимся наукам. На первых страницах «Рассуждения о методе» философ замечает, что «. . . с детства был вскормлен науками. . .» и «. . . весьма ценил упражнения, которыми занимаются в школах»62. Он отдает должное классическим языкам, необходимым для понимания сочинений древних, показывает ценность истории, которая «. . .в разумных пределах развивает способность суждения»63. Лестные оценки от Декарта получают риторика, поэзия, математика, этика, богословие, философия и другие дисциплины. Он подчеркивает, что научился отличать «ложные учения», стал достаточно образован, «. . . чтобы не быть обманутым ни обещаниями какого-нибудь алхимика, ни предсказаниями астролога, ни проделками мага. . . » 64. Как и всякая «школа», коллегия лишь подготовила Декарта к самостоятельному мышлению, пробудив в нем интерес к философии, математике и естественным наукам 65, к «великой книге мира». И несмотря на критический характер, который впоследствии приобрела философия Декарта по отношению к схоластике, философ на протяжении всей своей жизни уважительно относился к своим учителям и к полученному образованию 66. Однако у иезуитов учились многие известные французы, в том числе Корнель (1606–1684), Мольер (1622–1673), Фонтенель (1657–1757) и Вольтер (1694–1778). Все они известны уничижительными словами в адрес всей системы иезуитской педагогики. Бернар Фонтенель, философ-картезианец, писатель, автор «Бесед о множественности миров» (1686), непременный секретарь Французской академии, с горечью вспоминал о своем обучении в коллегии ордена: «Мне было едва десять лет, когда я начал ничего не понимать»67. Язвительные замечания в адрес иезуитов, рассыпанные по произведениям Вольтера68, можно дополнить его прямым упреком в адрес своих учителей: «Я не знал. . . той страны, в которой я родился, не знал ни главных законов, ни интересов моей родины; я ничего не смыслил в математике, ничего— в здравой философии; я знал только латынь и глупости»69. Разумеется, с учетом методики проведения социологических исследований, приведенные высказывания Декарта, Фонтенеля и Вольтера ничего не говорят о действительном уровне иезуитского образования и об отношении к нему в обществе: слишком «узок круг» этих респондентов, «страшно далеки» они от среднестатистического выпускника среднестатистической коллегии ордена. Тем не менее, в чем причины столь разноречивых мнений? Разумеется, эти мнения не противоречат друг другу не только потому, что высказаны разными людьми, но потому, что высказаны в разное время. Декарт учился в Ла Флеш в 1604 (1606)— 1615 гг., Фонтенель в конце 60-х годов XVII столетия, а Вольтер—на рубеже XVII–XVIII вв. В этом действительно заключается парадокс иезуитской педагогики, которая в течение нескольких десятилетий приобрела такое широкое распространение в Европе 70, что, по оценке многих современников и исследователей, воспитание молодежи почти полностью перешло в руки иезуитов 71, а спустя 50–100 лет, оставаясь по форме внушительным образованием, утратила свой передовой характер. Действительно, необходимо признать, что система образования, оформленная и закрепленная в «Ratio Studiorum» на рубеже XVI–XVII вв., оказалась столь успешной и потому, что была востребована обществом, соответствовала данному времени. Иезуиты—преследуя, не будем забывать, собственные цели— учили лучше и качественнее, строили учебный процесс более продуманно и гибко, чем их конкуренты. (Столь же гибко они подходили к вопросам платы за обучение.) И тем не менее уже к середине XVII в. грандиозная система начинает «давать сбои». Несмотря на огромное число учебных заведений и учащихся, авторитет и популярность, иезуитское образование теряет те качества, о которых мы только что напомнили. Оно утрачивает гибкость, замедляет развитие, отстает от времени. Успех иезуитской системы, создававшейся во второй половине XVI в., был временным. Он заключался в том, что иезуиты сумели выстроить процесс обучения так, что цели обучающих и цели учащихся во многом пересекались (в смысле логического «пересечения объемов понятий»), а иногда даже казались совпадающими. Воспитанники получали качественное, полноценное образование, вполне достаточное и для военной карьеры, и для гражданской службы, и для ученых занятий. Говоря современным языком, выпускники иезуитов были конкурентоспособными и востребованными обществом. При всей строгости организации жизни и учебы— а может быть, благодаря этой строгости— выпускники коллегий, академий и университетов Общества Иисуса оказывались людьми не просто эрудированными 72, но и «порядочно» образованными. Более того, они оказывались свободно и нестандартно мыслившими людьми нового времени, «социальными атомами», «юридическими лицами», являясь при этом добрыми христианами и сохраняя верность католической вере и Обществу Иисуса. В этом, по нашему мнению, заключается известная парадоксальность иезуитского образования Примечания
39 См. об этом в общих и специальных работах: Гайденко В.П., Смирнов Г.А. Западноевропейская наука в средние века. Раздел2. 3: Университеты. М., 1989. Неретина С. С. Верующий разум. К истории средневековой философии. Архан- гельск, 1995 (Раздел: Рождение университетов — рождение сумм); Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992; Паульсен Ф. Исторический очерк развития образования в Германии. М., 1908; Суворов Н. Средневековые универ- ситеты. М., 1898. 40 Более полное латинское издание (с последующими дополнениями, а также с комментариями на немецком языке) см.: Ratio Studiorum et Institutiones scholasticae Societatis Jesu. T. I–IV // Monumenta Germaniae Paedagogica. B. II, V, IX, XVI. Berlin, 1887–1894. 41 В первой «Институции» ордена (1540), например, ничего не говорится о преподавательской деятельности иезуитов. 42 Бемер Г. Иезуиты. М., 1913. С. 167. 43 Здесь и далее мы опираемся на сведения, которые приводятся в «Ratio Studiorum » (Op. cit. T. 1, 2); Бемер Г. Иезуиты; Гризингер Т. Иезуиты; Губер Ж. Иезуиты. СПб., 1898; Brodrick J. The Progress of the Jesuits (1556–1579). London, 1946. 46 См.: Губер Ж. Иезуиты. С. 362. 47 Если принять за сравнение, например, Царскосельский лицей в России начала XIX в. 48 Часто кроме древнееврейского языка преподавались сирийский, арабский, продолжалось изучение древнегреческого. 49 См. об этом, напр.: Суворов Н. Казуистика и пробабилизм // Юридический вестник. 1889. Т. III. Кн. 2 50 Существует мнение, что у иезуитов не было собственной идеи, что они шли за гуманистами «с целью увеличения полезных предметов», а вся их система — комбинация средневековой схоластики с гуманизмом (Губер Ж. Иезуиты. С. 203). Это мнение спорно, хотя и небезосновательно. Дело в том, что генетические связи иезуитизма с гуманизмом отмечались разными исследователями. Бесспорно, однако, что если это и было соединение, то иезуитам удалось сделать его не эклектично-искусственным, а синтетическим и очень успешным. 51 См. Бемер Г. Иезуиты. С. 366–367. 52 См.: Губер Ж. Иезуиты. С. 208–211. 53 Лучшие ученики получали временные «должности» преторов и цензоров и должны были следить за своими товарищами, докладывать наставникам о нарушениях дисциплины, что, конечно, оказывалось сомнительным с точки зрения морали. 54 Телесные наказания применялись иезуитами в самом крайнем случае, и для экзекуций имелось специальное должностное лицо с характерным названием должности — «корректор». 55 Во многом, правда, это объяснялось весьма утилитарными соображениями. Наставник должен был видеть в каждом воспитаннике человека, который в буду- щем может занять важный пост в общественной иерархии или получить большое наследство и, следовательно, оказаться весьма полезным ордену. 56 А.Демьянович показывает, что иезуиты в польских и западных русских зем- лях привлекали детей шляхты в свои коллегии с помощью различных «рекламных мероприятий». Благочестивый и опрятный вид воспитанников, приятное пение в хоре, умение выступать в публичных диспутах, где мальчик-школяр спокойно по- беждал взрослого православного или протестанта, вызывали умиление шляхти- чей. Были случаи, когда дети сами убегали в иезуитские школы, когда не могли добиться от родителей благословения на учебу (Демьянович А. Иезуиты в запад- ной России в 1569–1772 гг. СПб., 1872. С. 95–96). 57 Существующие разночтения относительно времени поступления Декарта в коллегию не представляются для нас важными (ср.: Асмус В.Ф. Декарт. М., 1956. С. 25; Соколов В.В. Философия духа и материи Рене Декарта // Декарт Р. Соч.: В 2 т. М., 1989–1994. Т. 1. С. 5.). 58 Ла Флеш была одной из лучших иезуитских школ Франции. Она была открыта в январе 1604 г. и вскоре приобрела великолепную репутацию. Король Франции Генрих IV, который не без основания видел в иезуитах своих врагов, выдал им, тне менее, привилегию на педагогическую деятельность в провинции. В частности, Ла Флеш получила статус королевской коллегии (Coll´еge Royal). Правительство обеспечивало школе постоянный доход, не отказывало в ссудах. Профессорско- преподавательский состав был тщательно подобран. 59 Справедливости ради следует заметить, что пример этот не будет типичным. Во-первых, речь идет о Декарте, которого никак нельзя назвать рядовым учеником иезуитов. Во-вторых, коллегия Ла Флеш, как мы уже сказали, была одной из лучших. В-третьих, для Декарта были сделаны существенные послабления по части дисциплины, поскольку из двух последовательно руководивших коллегией ректоров первый былх орошим знакомым отца Декарта, а второй — отдаленным родственником его матери. И тем не менее даже если в этом случае мы не будем искать проявления «индивидуального подхода к учащимся», а отметим пример обыкновенного «блата» по отношению «к родному человечку», все равно резуль- таты обучения в иезуитской школе одного из создателей новой философии пред- ставляют большой интерес и являются весьма показательными. 60 «Stylo, ut aiebat, Petronio» — «Стиль, напоминающий Петрония», по выражению самого Декарта. Об этом говорит В.Ф.Асмус, ссылаясь на современников и биографов философа (см.: Асмус В.Ф. Декарт. М., 1956. С. 314). 61 См.: Соколов В.В. Философия духа и материи Рене Декарта. С. 6. — Наличие подобных наук в программе не покажется странным, если мы вспомним, что большинство иезуитских коллегий было предназначено для светских людей, а Ла Флеш к тому же как коллегия, в которой учились молодые люди знатных дворянских фамилий, готовила своих выпускников не только к гражданской, но и к военной службе 62 Декарт Р. Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках // Декарт Р. Указ. соч. С. 252. 63 Там же. С. 253. 64 Там же. С. 255. 65 Там же. С. 254. 66 Заметим, что Декарт не получил дальнейшего систематического образования, хотя трижды предпринимал попытки дополнить то, что получил в Ла Флеш. (1615–1616 гг. — в Пуатье с получением степени бакалавра права, 1629 и 1630 г. — в голландских университетах Франекера и Лейдена). То есть, основной багаж его философских и научных знаний составился в годы обучения у иезуитов. 67 Цит. по: Михневич Д. Е. Очерки из истории католической реакции (иезуиты). М., 1955. С. 68. 68 Чего стоит одно предложение «швырнуть в огонь все ученые книги иезуитов» для достижения всеобщего мира среди людей (Вольтер. Надо сделать выбор, или Принцип действия // Вольтер. Философские сочинения. М., 1988. С. 537). 69 История французской литературы. М.; Л., 1946. Т. I. С. 641. 70 А также в Новом Свете, на Востоке, т. е. практически всюду, куда проникали иезуитские миссии. 71 Бемер Г. Иезуиты // Бемер Г. Иезуиты. Ли Г.Ч.Инквизиция. СПб., 1999. С. 99–100 72 Если иметь в виду бессмысленную эрудицию, подобную той, что описал А. С.Пушкин: «Потолковать об Ювенале, / В конце письма поставить vale. . . ».
Отправлено: 08.09.10 01:34. Заголовок: В книге Мунье ( Rola..
В книге Мунье ( Roland Mousnier« L'Homme Rouge Ou La Vie Du Cardinal De Richelieu») рассказывается об академии или королевском коллеже в городке Ришелье. Королевская декларация об учреждении данного учебного заведения датирована 11 сентября 1640 года. Правда, историк сомневается в том, что коллеж успел поработать. Но план его организации и программы, во всяком случае, сохранились. Обучение должно было длиться шесть лет. Туда принимали юношей, прежде всего дворянского происхождения, но не обязательно, даже иностранцев, или с 12, или с 14 лет. Соответственно, учебное заведение они покидали в 18 или 20 лет. Большие каникулы длились с 1 сентября по 18 октября, они совпадали с периодом cбора винограда, охоты и временем жатвы. Подъём был в пять утра, далее следовала общая месса. Обед подавался в одиннадцать утра, ужинали в девятнадцать часов, отбой был в двадцать один час. На сон отводилось восемь часов. Истовый католик, Мунье делает вывод, что учеников собирались воспитывать скорее в страхе перед Богом, чем в любви к нему. Хотя аргументов он, вроде бы, не приводит. Главная добродетель, которую надеялись воспитать в учениках - подчинение королю. Мальчики должны были изучать французский, итальянский и испанский языки, а также греческий и латынь. В шестом(по-нашему, первом) классе они изучали риторику, грамматику и поэзию, начала языков с помощью диалогов, бесед, семинаров. В пятом классе им преподавали картографию, генеалогию, историю с элементами политологии, хронологию, синтаксис, учили писать письма. На четвёртом году обучения они практиковались в логике, изучали физику, причины всех процессов в небе и на земле. Продолжалось углублённое изучение языков в области стихосложения, умения повествовать. В третьем классе знакомились с геометрией и арифметикой, музыкой и гармонией. Языками они владели уже настолько, что могли изучать ораторское искусство, произносить речи, используя аллегории, метафоры и т.д. Во втором классе изучались естественные дисциплины: оптика, механика, астрономия, география, гномоника( искусство построения солнечных часов и умение пользоваться ими). Шло сопоставление греческого языка со всеми остальными. Последний год обучения предназначался для штудирования морали, экономики, политики, метафизики, сравнительной истории. Изучали происхождение языков, их сходства и различия, общую грамматику. То есть образование было энциклопедическим. Кроме того, ежедневно шла физическая подготовка: верховая езда, вольтижировка, фехтование на шпагах, саблях и пиках, скачки. Занятия чередовались: сегодня-военное дело, завтра - занятия в манеже и т.д.
Сообщение: 5203
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 08.09.10 09:42. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Языками они владели уже настолько, что могли изучать ораторское искусство, произносить речи, используя аллегории, метафоры и т.д.
Ну вот! А у нас за десять школьных лет выучить одному языку не могут. Помню, в 11-м классе были люди, которые не знали английских букв и не умели читать.
А материал очень интересный, спасибо. Мунье интересно пишет. И грамотно.
Отправлено: 08.09.10 10:24. Заголовок: Но режим был весьма ..
Но режим был весьма суров, никакого отдыха. По воскресеньям - публичные диспуты. В праздники - военные соревнования перед зрителями, например, пытались на всём скаку поразить манекен копьём. Кто попадал в переносицу, получал три балла, если касание было между носом и ртом - два балла, ну а если удар приходился между ртом и подбородком - один балл. Последние пятнадцать дней августа были посвящены защите основных положений всех изучаемых наук (т.е. публичные экзамены). Такие же экзамены были по верховой езде, военному делу, музыке, танцам. Правда, Мунье говорит, что был предписан один день отдыха в неделю. Но что разрешалось делать в этот день, неясно.
Сообщение: 298
Зарегистрирован: 27.10.08
Откуда: Москва
Репутация:
11
Отправлено: 09.09.10 00:34. Заголовок: МАКСимка Ну вот! А у..
МАКСимка
цитата:
Ну вот! А у нас за десять школьных лет выучить одному языку не могут. Помню, в 11-м классе были люди, которые не знали английских букв и не умели читать.
Так и прежде образование было вещью "элитной" и имело гуманитарную направленность. Законы Ньютона, сообщающихся сосудов и формулу Эйнштейна тогдашние коллежане не знали :-)
Законы Ньютона, сообщающихся сосудов и формулу Эйнштейна тогдашние коллежане не знали :-)
Я их тоже не знаю;) Да и кому они, простите, нужны?) Только тем, кто специализируется в этой области. А у нас в школе, всех подряд, пичкали физикой четыре часа в неделю, вместо того, чтобы готовить к ЕГЭ по русскому. Должно быть разделение, после 9-го, например, а то штаны просиживаешь просто так. Но это уже флуд;)
Паскаль Мормиш занимается исследованием воспитания и образования французских принцев и, шире, историей детства в XVII-XVIII веках. Её защищённая в 2005 году докторская диссертация называлась "L’éducation des princes de Louis XIII à Louis XVI", то есть «Воспитание принцев от Луи XIII до Луи XVI». Она работает в центре исследований замка Версаль. В 2009 году вышла её книга:
Предисловие издателя:
Présentation de l'éditeur:
Quel enfant fut Louis XIV ? Quel élève fut Louis XV ? Que signifie « éduquer un prince » ? La royauté s'enseigne-t-elle ? Quelles vertus, quels savoirs transmettre dans un monde qui voit évoluer la conception du pouvoir ? C'est cet aspect méconnu de la monarchie française que nous dévoile Pascale Mormiche avec l'éducation d'une quarantaine de princes, ces jeunes garçons qui, du XVIIe au XVIIIe siècle, étaient destinés à devenir de futurs rois ou des chefs de famille tels que les Conti, les Condé et les Orléans. De leur quatrième année chez les « femmes » à leur passage chez les « hommes » à sept ans jusqu'à l'âge du mariage, cette somme nous fait revivre leur apprentissage au quotidien.
Cet ouvrage comporte trois volets : l'étude du personnel, précepteurs ou gouverneurs qui ont la lourde tâche de façonner ce prince idéal, puis l'analyse des principes éducatifs et des moyens mis en oeuvre, avant de décrire la « fabrication » pratique d'un prince, tant sur le plan des vertus, des savoirs que dans sa manière d'être.
Une somme magistrale sur la formation des souverains, une plongée dans les coulisses de la monarchie. Où l'on découvre que, loin d'avoir été négligée, l'éducation des princes fut l'objet d'une méticulosité remarquable et constituait une véritable affaire d'État.
Сообщение: 769
Зарегистрирован: 27.10.08
Откуда: Москва
Репутация:
16
Отправлено: 26.02.13 01:40. Заголовок: Скопирую сюда свою с..
Скопирую сюда свою старую заметку, посвященную теологическому образованию во Франции времен Средневековья и Раннего Нового времени.
Чтобы стать дипломированным богословом, претендент должен был, прежде всего, поступить в один из университетских коллежей и, пройдя стандартное обучение в течение 4-7 лет, получить степень магистра изящных искусств (maitre es-arts), причем два последних года отводились на изучение философии и не были обязательными. Как правило, Аристотеля штудировали те, кто собирался впоследствии посвятить себя религии, юриспруденции и т.п. По окончании этого этапа, школяры могли сдать выпускной экзамен по всему курсу обучения, аналогичный современному российскому экзамену на аттестат зрелости или бакалавриату во Франции. "Могли" - потому как данное испытание проходили исключительно по желанию, однако без него было затруднительно попасть в высшую школу.
Далее начиналось обучение в на факультете теологии. Во Франции своей богословской школой славился знаменитый Парижский Университет, в частности коллеж, названный по имени своего основателя, Робера де Сорбонна.
Студент проходил обучение в течение трех лет, после чего поочередно сдавал экзамены по философии и теологии (examen theologicum), каждый из которых длился в течение четырех часов. Среди экзаменаторов числились четыре доктора теологии. Если один из докторов высказывался против испытуемого, последний имел право снова сдать экзамен, на сей раз публичный, а если сразу два голоса были против него, то более он не мог продолжать обучение. Если кандидату сопутствовала удача в этом нелегком деле, то его допускали к написанию диссертации (tentative), после защиты которого он становился бакалавром (bachelier). Сама процедура защиты проходила в присутствии председателя комиссии, четырех лиценциатов и двух бакалавров.
Став бакалавром, он получал право в течение двух лет обучаться на звание лиценциата (licencier), в течение которых ему приходилось, помимо прочего, принимать участие в ученых диспутах, а также присутствовал на защитах прочих соискателей. Занятия начинались со 2-го января. После экзаменационных испытаний преподаватели составляли списки лиценциатов в соответствии с их успеваемостью и представляли наиболее отличившихся студентов к получению докторской степени (защищать еще одну диссертацию уже не было необходимости).
Здесь следует отметить, что лиценциат не являлся степенью, а бакалавры подразделялись на две категории: бакалавров первого порядка (bacheliers du premier ordre), которые были лиценциатами, и бакалавров второго порядка (bacheliers du second ordre), которые не прошли курс двухлетнего обучения.
Существовал и иной способ получения научной степени, практиковавшийся среди тех, кому заранее были выхлопотаны церковные бенефиции (как правило, это касалось тех, кто собирался занять епископскую кафедру). Они сдавали examen theologicum, но не писали диссертацию на степень бакалавра и не учились на лиценциатов. Вместо этого соискатели принимали сан и писали докторскую диссертацию.
После получения степени новоиспеченные доктора богословия получали звание hospes et socius, становясь членами Сорбонны, получая право свободного пользования ее библиотечными фондами и участия в управлении.
* В средневековых университетах существовало четыре факультета: изящных искусств, права, медицины и богословия. "Среднее образование" курировалось первым из перечисленных факультетов. В Париже он изначально разделялся на четыре департамента (Nations), в соответствии с национальным составом учащихся: Французский, Нормандский, Пикардийский и Немецкий, которые, в свою очередь, подразделялись на коллежи.
Георгий ХАБАРОВ Специально для «Совершенно секретно» No.1/164
Он обосновался в парижском пригороде Медон – в том самом тихом и светлом предместье, где в 20–30-е годы прошлого века нашла себе приют русская эмигрантская колония, насчитывавшая в ту пору около 2 тысяч душ. В Медоне жила и Марина Цветаева. Главной его достопримечательностью, помимо Центра русских исследований, был замок, который 19 мая 1717 года посетил Петр Великий. Императору показали хранившееся там знаменитое полотно Леонардо да Винчи «Святая Анна» – теперь оно находится в Лувре. Да, совсем забыл: еще в соседнем лесу совершали велосипедные прогулки Владимир Ильич с Надеждой Константиновной.
Что же касается Центра Святого Георгия, то он вошел в историю под другим, более говорящим именем – «русская школа отцов-иезуитов». Центр размещался в старинном поместье с парком, к главному особняку примыкали часовня и библиотека с читальным залом. Сами католики, обитавшие здесь, называли его местом встречи Запада с Россией. Кто на кого в результате этой встречи оказал большее воздействие – еще вопрос. Сами отцы-иезуиты охотно признавали, что русские дети, которые здесь учились в течение нескольких десятилетий, необычайно повлияли на своих педагогов. Если и не обратили их в свою веру, то приобщили к русскому языку, культуре, даже к религиозным обрядам. А обрусевшие, пусть и частично, иезуиты, в свою очередь, помогли выжить в эмиграции сотням детей наших соотечественников, в том числе многим сиротам. Помогли сохранить язык, веру, культуру, дали им образование и путевку в жизнь.
Несмотря на то что в русской колонии к католикам относились с большим подозрением и, как мне рассказывали, даже советовали детям обходить стороной их соборы, в Медоне в какой-то мере удалось достичь сближения верующих двух церквей, вражда между которыми началась столетия назад, разделив их стеной неприязни повыше не только что Берлинской, но и китайской.
Байлю спасибо
Дело было 82 года назад в Константинополе, где отец-иезуит Луи Байль, бывший профессор теологии из Лиона, коротал время, ожидая падения большевиков. Он должен был отправиться в Тифлис, куда получил назначение. Тем временем турецкую столицу наводнили русские, покинувшие родину после разгрома врангелевской армии в Крыму. За короткое время сюда прибыло около 150 тысяч человек. Большинство из них оказались в крайней нужде. Особенно страдали дети. В Констанинополе пустовало здание школы австрийских монахов имени Святого Георгия. В нем Луи Байль при поддержке французской военной миссии и основал «Комитет для воспитания русских детей». Вскоре комитет был преобразован в школу-интернат Святого Георгия. На первых порах в нее приняли 30 мальчиков.
Луи Байль заручился поддержкой бывшего депутата Государственной думы Александра Сипягина, перешедшего в католичество после смерти жены и ставшего аббатом, и пригласил на помощь нескольких белых офицеров, которые взяли на себя административные хлопоты. Говорят, что замысел Байля был далеко идущий и вовсе не только филантропический. После краха большевиков обращенные в католическую веру молодые русские люди должны были понести ее факел в Россию. Однако вскоре по требованию турецкого вождя и ленинского союзника Ататюрка белой эмиграции пришлось покинуть Константинополь. Интернат в 1923 году тоже переехал в бельгийский город Намюр и оставался там до самой войны. Затем он перебрался во Францию – сначала в Париж, в пустовавший дом иезуитов, а в 1946 году – в Медон. Иезуиты приобрели имение «Огород дофина», принадлежавшее драматургу Жоржу де Порто-Рику. В военные годы в нем размещались летчики «Люфтваффе», а затем центр беженцев.
«Родители побаивались, что мы обратим их детей в католическую веру, – рассказывал мне 73-летний Рене Маришаль, один из трех иезуитов, управлявших Центром русских исследований вплоть до самого его закрытия. – Конечно, у нас была благочестивая надежда на то, что кто-нибудь из детей перейдет в католичество. Но такой задачи мы никогда перед собой не ставили. Русское было во главе угла при изучении любого предмета, будь то история, география или закон Божий. Одна из заповедей школы гласила: «Ты русский, говори по-русски!» Поэтому некоторые шутники называли отцов-иезуитов за глаза «батя». Учить великий и могучий должны были и французы, которые ходили в интернат». Дебют Марины Влади
Часовня Святого Георгия, расположенная на территории поместья, украшена иконами, написанными в здешней мастерской. До недавнего времени занятия в ней вел 80-летний отец Игорь, в миру Эгон Сендлер, обрусевший немец. Именно с русской иконой, по мнению отца Маришаля, связан усилившийся во Франции в последние годы интерес к православию. Теперь во французских католических храмах и монастырях часто можно увидеть репродукции иконы Владимирской Богоматери или рублевской Троицы. Многие из них выполнены в мастерской Центра.
В учениках здесь всегда поощрялись художественные таланты. Балалаечный оркестр существовал в школе до самых недавних пор. Выпускники прошлых лет, сильно постаревшие и поседевшие, всегда с радостью собирались на репетиции. Все школьные праздники оркестр открывал специально сочиненной «арией Святого Георгия». Помимо оркестра был в школе и хор. А танцам иезуитских питомцев учила мадам Полякова – мать Марины Влади. Сама будущая кинодива впервые вышла на сцену именно здесь, в Медоне, в Центре Святого Георгия. Было ей тогда десять лет.
В том первом выступлении маленькую Марину видел (и на всю жизнь запомнил) мой давний знакомец Василий Карлинский, известный французский журналист, всю жизнь проработавший в газете «Либерасьон». С 1935 до 1949 года он жил и учился у иезуитов, но, несмотря на это, остался неверующим. Карлинский вспоминает, как в годы войны ученики интерната помогали Сопротивлению. Один из них, Николай Мхитарьянц, погиб в застенках гестапо.
Студенческие годы провел в интернате и Константин Мельник, будущий советник генерала де Голля (о Мельнике «Совершенно секретно» писала в № 5 за прошлый год). Мельник учился в элитарном Институте политических наук, но, не имея средств, чтобы снимать комнату в Париже, жил в Медоне с 1946 по 1949 год. Мельник вспоминает, что его соседями были будущий православный священник отец Борис Бобринский, ныне окормляющий паству в знаменитом парижском соборе Александра Невского на улице Дарю, и Борис Зайцевский, который впоследствии стал выдающимся инженером-ядерщиком. «Обстановка в пансионате была абсолютно русской, я бы даже сказал: чеховской, – рассказывал мне Мельник. – За обеденным столом по воскресеньям собирался интеллектуальный цвет российской эмиграции. Приезжал ватиканский посол в Париже, будущий папа Иоанн ХХIII. Это был человек открытый, считавший, что католическая церковь должна сотрудничать и дружить с православной».
Исключительно интересной личностью был отец Сергей Оболенский (1909–1992), читавший в Медоне лекции по русской литературе. Он до 16 лет прожил в Ясной Поляне – его мать доводилась племянницей Льву Толстому. В 20-е годы она написала письмо Сталину с просьбой отпустить ее семью в эмиграцию и неожиданно получила разрешение на выезд. Оболенский недолго прослужил в Центре Св. Георгия, ушел в мир и стал работать аналитиком на высокой должности в штаб-квартире НАТО. Он переводил переписку Сталина, Рузвельта и Черчилля, воспоминания маршала Жукова.
В школе преподавал русский язык Дмитрий Кузьмин-Караваев, поэт-акмеист, друг Блока, муж Елены Кузьминой-Караваевой – одной из муз Блока, легендарной матери Марии, участницы Сопротивления, погибшей в Равенсбрюке. В начале революции Кузьмин симпатизировал большевикам, а затем был выслан из страны на пароходе, на котором Ленин отправил в изгнание цвет российской интеллигенции. В эмиграции Кузьмин перешел в католичество.
В годы Второй мировой войны иезуиты решили создать в Париже аналогичную школу для русских девочек. У ее истоков стоял отец Поль де Режис, руководивший интернатом Святого Георгия. Назвали заведение институтом Святой Ольги, первых семерых учениц институт принял 3 июня 1944 года. «После тяжелых лет оккупации, когда нас и наших родителей называли не иначе, как «грязными иностранцами», – вспоминала в нашем разговоре Ольга Суханова-Верни, – мы попали в атмосферу дружбы, любви и великодушия. Проведенные в «Святой Ольге» годы остались в нашей жизни самым светлым воспоминанием. И наши дети, которые полностью интегрировались во французскую жизнь, сохранили свои славянские корни...»
Между «Святой Ольгой» и «Святым Георгием» существовали тесные контакты. Ребята вместе готовили концерты, с которыми раз в год выступали в Париже. Институт Святой Ольги принимал детей эмигрантов до 1970 года и, выполнив свою миссию, закрылся. А мужская школа в Медоне превратила свое существование двумя годами раньше. Она превратилась в Центр русских исследований.
Наследники Гагарина
Центр начался с библиотеки в 100 тысяч томов, основу которой заложил князь Иван Гагарин (1814 – 1882). Князь служил дипломатом в Мюнхене и в Париже, под влиянием Чаадаева обратил свой взор к католичеству и в 1842 году перешел в новую веру. В России шаг князя вызвал всеобщее возмущение и был расценен как предательство. Наказание оказалось беспримерно строгим: Гагарин потерял свое состояние, все звания и гражданские права, и ему навечно запретили въезд в Россию. За границей князь стал первым издателем Чаадаева, Тютчева, вместе с которым в 1834–1835 годах работал в дипломатической миссии в Мюнхене, создал в Париже «Орден Святых Кирилла и Мефодия». Гагарин считал, что переход в католичество спасет Россию от революции.
Русская библиотека отцов-иезуитов – одна из богатейших в Западной Европе. В ее фондах – переписка князя Гагарина и других видных русских иезуитов с Чаадаевым, Герценом, Тургеневым, Тютчевым, Лесковым, Киреевским; автографы Екатерины Великой, запретившей в свое время печатать «ругательную историю иезуитского ордена»; письма великого князя Николая Михайловича Романова, дяди Николая II; полное собрание законов Российской империи, которое великий князь преподнес отцу Полю Пирлингу; первая печатная Библия 1581 года – Острожская. Здесь и собрание бумаг Петра I в девяти томах, изданное в 1887–1893 годах в Санкт-Петербурге, и сочинения Екатерины в 12 томах, и собрание русских летописей и книг по праву, начиная с «Изборника» великого князя Святослава Ярославича. Самая старая книга – «Апостол» 1564 года. В Медонской библиотеке собраны практически все публикации по истории русской эмиграции. А рядом – в удивительном порядке сохраненные подшивки «Агитатора», «Большевика», «Вопросов истории КПСС», «Коммуниста Вооруженных Сил», собрания сочинений Ленина, Сталина, Троцкого, Хрущева, Брежнева. «Нас интересовало все, что помогало понять Советскую Россию», – объяснял мне отец Маришаль...
До начала 90-х годов Центр русских исследований Святого Георгия принимал на стажировку студентов-славистов из французских, английских, итальянских и других европейских университетов. Сюда приезжали набраться русского духа перед командировкой в Советский Союз дипломаты, журналисты, военные, космонавты и наверняка сотрудники спецслужб. Здесь стажировался дипломат Александр Никитич Кельчевский, который до недавнего времени был французским консулом в Петербурге. Кельчевский называет себя «русским французом». «По корням, – говорил он мне, – я русский, а по образованию и образу мышления – француз».
Последнее слово не сказано
Ходили слухи, что решение о закрытии Центра было принято на самом иезуитском верху. Знакомый богослов объяснял это тем, что Ватикану не удалось реализовать линию папы Иоанна Павла II на сближение с Русской Православной Церковью, и посему в Риме сочли «непроизводительными» дальнейшие расходы на медонский Центр.
Отец Маришаль объясняет причины закрытия Центра проще: содержать его стало не на что. Ни Ватикан, ни Орден иезуитов средств не дают, требуя, чтобы монахи сами искали источники финансирования. Одними подвижническими усилиями трех немолодых отцов-иезуитов, которые до последнего времени стояли у руля Центра, такой сложный механизм в рабочем состоянии не удержишь. А молодой смены нет – многие отказываются идти в священники из-за целибата, обета безбрачия.
Мой собеседник отлично говорит по-русски, превосходно знает Россию и православие. На его книжной полке я случайно замечаю томик Марининой, но иезуит, перехватив мой взгляд, открещивается: мол, книжка попала сюда случайно. Отец Маришаль написал труд «Первые христиане на Руси», перевел на французский Солженицына, Буковского, Александра Меня.
Маришаль рассказывает, что иезуиты хотели передать библиотеку в один из французских университетов. Генеральный совет богатого департамента Верхняя Сена, в который входит Медон, предлагал иезуитскому ордену выкупить весь комплекс – церковь, библиотеку и иконописную мастерскую – и сохранить его в качестве исторического памятника. Иезуиты по неведомым причинам отказались.
В итоге, к сожалению, уникальную медонскую библиотеку разделили на две части. Фонд литературы и искусства отдали в Лионскую городскую библиотеку, а научный, быть может, самый интересный, – в Гуманитарный университет того же города. Именно на основе медонской библиотеки в Лионе предполагается в дальнейшем создать межуниверситетский научно-исследовательский центр, но что-то не верится, что этот проект будет доведен до конца.
А ведь была возможность привезти их в Россию. В Париж постоянно наезжают наши олигархи и их гонцы в поисках, куда бы им вложить средства. Частые гости здесь - представители министерства культуры. Одних интересует бывшая тургеневская дача в местечке Буживаль под Парижем, других - русское кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Как правило, дальше разговоров дело не идет. Правда, один крупный банк зачем-то прикупил целый замок в отдаленном столичном предместье, обещая создать там российский культурный центр. Хотя покупатели не могли не понимать, что туда никто не будет ездить. Когда же речь идет о реальном шансе спасти ценности, имеющие отношение к нашему отечеству, российская сторона интереса не проявляет. Отцов-иезуитов можно было бы уговорить продать и центр, и бесценную библиотеку. Дело, конечно, вышло бы хлопотное, поэтому наш бизнес и чиновники предпочли остаться в стороне. Так проще.
Сам отец Маришаль обосновался в лионском общежитии иезуитов. А иконописная мастерская перебазировалась в другой иезуитский дом, расположенный под Версалем. Отцу Игорю восемьдесят, но он по-прежнему полон сил и таланта. Словом, иезуиты считают, что в отношениях с Россией они не сказали своего последнего слова.
Спасенные Екатериной
Россия и католическая церковь вот уже почти тысячелетие пребывают в состоянии конфронтации. «Рим и весь католический мир, – утверждал в XIX столетии фран-цузский лите-ратор и путешес-твенник маркиз де Кюстин, – не имеют большего и опаснейшего врага, чем император российский». Отповедь русофоб Кюстин получил, в частности, от Достоевского, убежденного в том, что католичество – «вера нехристианская»: она «искаженного Христа проповедует».
Особую враждебность во все века в России вызывали иезуиты. Их у нас считали разновидностью ватиканских спецслужб, рыцарями плаща и кинжала и изображали с Библией в одной руке и с мечом и ядом в другой. Иезуиты в расхожем представлении придумали формулу «цель оправдывает средства» и давали индульгенцию любому преступлению во имя «вящей славы Божьей». Первому побывавшему в России иезуиту Антонио Пассевино Иван Грозный грозил посохом. И когда пожал ему руку, то тут же демонстративно вымыл ее в золотой чаше.
Иезуиты остаются самым влиятельным и элитарным из 250 существующих мужских орденов. Этот орден – «глаза и уши папства», равно как и главный генератор идей, мозговой центр католичества. «Мы стремимся объединить идеи с действием, – подчеркивал в разговоре со мной Богуслав Стечек, генеральный советник по делам Восточной Европы и помощник генерала Ордена иезуитов. – Иезуиты очень активны и поэтому имеют много друзей и не меньше врагов. Православная церковь нас обвиняет в прозелитизме, в миссионерстве, но мы лишь хотим вести диалог».
Ему вторит отец Маришаль: «Мы хотим, чтобы католики и православные жили в мире, согласии и единстве. Мы стремимся к объединению церквей. Еще Владимир Соловьев говорил, что церковь одна, потому что Христос не мог создать две. Различия между нами несущественны, они связаны с особенностями национальных характеров и с традициями. Но не надо забывать о том, что, когда папа Клемент XIV запретил наш орден в 1773 году, его спасла Екатерина II и прусский король Фридрих II...»
С начала 90-х годов орден действует в России, где насчитывается, быть может, всего два десятка иезуитов. В Москве есть академия Святого Фомы Аквинского. А вообще-то протянуть руку иезуитам предлагал еще Вацлав Воровский. В 1922 году, будучи полпредом РСФСР в Риме, он писал в Наркоминдел: «Отбросьте все страхи наших пошехонцев перед иезуитами, инквизицией и т.п. и посмотрите на дело, как на важный шаг, связанный с серьезной материальной помощью».
А еще один известный большевик явно недооценил мощи римской католической церкви и ее иезуитского «отряда». «Папа? Сколько у него дивизий?» – с иезуитской усмешкой поинтересовался однажды Сталин, когда речь шла о послевоенном разделе мира на сферы влияния. Однако нынешнему главе католической церкви Иоанну Павлу II не понадобилось войск, чтобы войти в историю под именем «Папы, сокрушившего коммунизм».
Я нашла в Интернете современную фотографию здания, где была эта школа - Le Centre Saint-Georges de Meudon
Отправлено: 15.07.13 01:37. Заголовок: Русская школа отцов-..
Русская школа отцов-иезуитов Слово и дело наследников князя Ивана Гагарина.
Покуда часть распаленной православной общественности, направляемой церковными иерархами, вовлечена в России в антикатолический крестовый поход, в тихом парижском предместье Медон угасает уникальный очаг нашей культуры, который на протяжении восьми десятилетий поддерживали иезуиты. Он называется Центром русских исследований святого Георгия, а раньше был известен как "русская школа отцов-иезуитов". Центр разместился в красивом поместье с парком, в котором помимо главного особняка стоят часовня и дом с подсобными помещениями, где размещены библиотека и читальный зал. Некоторые иезуиты не без пафоса называют его местом встречи Запада и России. При этом они охотно признают, что русские дети, которые здесь учились в течение нескольких десятилетий, необычайно повлияли на своих педагогов, и если и не обратили их в свою веру, то приобщили к русскому языку и культуре и даже к религиозным обрядам. В результате иезуиты как бы обрусели. Идеализировать святых отцов, конечно, не стоит, но воздадим им должное: они помогли выжить сотням детей наших соотечественников, в том числе многим сиротам, которые оказались в эмиграции, помогли сохранить язык, дали им образование и путевку в жизнь. Несмотря на это, в русской колонии к католикам относились с большим подозрением и, как мне рассказывали, в Ницце детям даже советовали обходить стороной их соборы. Тем не менее в Медоне в какой-то мере удалось достичь сближения верующих двух церквей, раскол между которыми произошел в 1054 году и которые с тех пор разделяет нерушимая теологическая стена, оказавшаяся покрепче Берлинской.
Дебют Марины Влади.
В Константинополе отец-иезуит Луи Байль, бывший профессор теологии из Лиона, коротая время, ожидал падения большевиков. Он должен был отправиться в Тифлис, куда он получил назначение. Константинополь наводнили русские, которые покинули свое Отечество после разгрома врангелевской армии в Крыму, - около 150 тысяч, пребывавших в крайней нужде. Особенно страдали дети.
Тогда иезуит с помощью французской военной миссии основал в 1921 году "Комитет для воспитания русских детей", затем превратившийся в школу-интернат святого Георгия, в которую приняли около 30 мальчиков. Луи Байль заручился поддержкой бывшего депутата Госдумы аббата Александра Сипягина, перешедшего в католичество после смерти жены, и пригласил на помощь несколько белых офицеров, которые заведовали школьным хозяйством.
Говорят, что иезуиты тогда преследовали не только гуманитарные цели, но и сугубо "идеологический" промысел: после краха большевиков обращенные в католическую веру молодые люди должны были понести ее факел в Россию. Однако по требованию турецкого вождя и ленинского союзника Ататюрка белой эмиграции пришлось покинуть Константинополь. Интернат перебазировался в 1923 году в бельгийский город Намюр, где оставался до самой войны. Затем он перебрался в Париж в пустовавший дом иезуитов, а после войны в 1946 году - в Медон, замок которого в 1717 году посещал Петр Великий, а в окрестных лесах совершали велосипедные прогулки Ленин с Крупской. Да и русская колония в Медоне в послереволюционное время насчитывала несколько тысяч человек, а в 26 - 27-е годы здесь жила Марина Цветаева. Иезуиты приобрели имение "Огород дофина", которое принадлежало драматургу Жоржу де Порто-Рику. В военные годы в нем размещались летчики люфтваффе, а затем располагался центр беженцев.
Родители учеников знали, что у иезуитов репутация очень строгих воспитателей, но они боялись, что мы обратим их детей в католическую веру, рассказывал мне 73-летний Рене Маришаль, один из трех иезуитов, управляющих Центром русских исследований. В самом начале у нас была благочестивая мысль: мы, естественно, рассчитывали, что кто-нибудь из детей перейдет в католицизм. Но это ни в коей мере не являлось нашей задачей. В интернате работали начальные классы. Все русское ставилось во главе угла в изучении всех предметов - истории, географии, закона Божьего. Одна из заповедей школы гласила: "Ты русский, говори по-русски!". Поэтому некоторые шутники называли за глаза отцов-иезуитов "батями". Учить "великий, могучий" должны были и французы, которые ходили в интернат.
Часовня святого Георгия, расположенная на территории поместья, украшена иконами, которые написаны в здешней мастерской. И поныне занятия в ней ведет 80-летний отец Игорь (Эгон Сендлер), обрусевший немец. Русская икона привлекает к себе внимание, отмечает отец Маришаль, именно с ней связан интерес к православию, который усилился во Франции в последние годы. Теперь во французских католических храмах и монастырях можно везде увидеть иконы репродукции Владимирской Богоматери или рублевской Троицы. Отцы-иезуиты служили в часовне на старославянском. Но дети не участвовали в причастии.
Несколько раз в месяц приезжал православный священник - грузин Илья Мелия, у которого они исповедовались...
В детях поощрялись художественные таланты. В школе был создан балалаечный оркестр, который, между прочим, существует и поныне. Хотя музыканты сильно и постарели, они до сих пор собираются на репетиции. Все школьные праздники оркестр открывал специальной сочиненной "арией святого Георгия". Помимо оркестра существовал и хор, а танцам учила мадам Полякова - мама Марины Влади. Будущая кинодива впервые выступила на школьной сцене именно в Медоне, когда ей было всего лет десять.
Чеховская аура.
В студенческие годы в интернате поселился Константин Мельник. Сын врача Евгения Боткина, расстрелянного большевиками вместе с царской семьей, он при генерале де Голле возглавлял французские спецслужбы. Мельник учился в элитарном Институте политических наук, но не имел средств, чтобы снимать комнату в Париже, и ему нашлось место в Медоне, где он провел четыре года - с 1946 по 1949-й. Вместе с ним под одной крышей тогда жили будущий православный священник отец Борис Бобринский, который сейчас служит в парижском соборе Александра Невского, инженер-ядерщик Борис Зайцевский, который сделал блестящую карьеру, и журналист Василий Карлинский, увлекавшийся в молодые годы троцкизмом. "Обстановка в пансионате была абсолютно русской, с особой чеховской атмосферой, - рассказывает мне Константин Мельник. - Это был кусочек русской земли. За обеденным столом по воскресеньям собирались российские интеллектуалы. Приезжали известные деятели эмиграции, ватиканский посол - нунций в Париже, будущий папа Иоанн XXIII, человек открытый, который считал, что католическая церковь может много получить от православия. Мы не чувствовали никакого давления, никто не требовал принять католической веры. Было нечто вроде братания православных и католиков". Исключительной личностью был отец-иезуит Сергей Оболенский (1909 - 1992), читавший в Медоне лекции о русской литературе. Он до 16 лет прожил в Ясной Поляне - его мать была племянницей Льва Толстого.
Она написала письмо Сталину с просьбой отпустить их в эмиграцию и неожиданно получила согласие. Константин Мельник несколько лет проработал с Оболенским и даже выполнял для Ватикана некоторые тайные миссии. Потом Оболенский оставил иезуитов, ушел в мир и стал работать на высокой должности в штаб-квартире НАТО, занимаясь аналитической деятельностью, а также переводами переписки Сталина, Рузвельта и Черчилля, воспоминаний маршала Жукова. В школе преподавал и отец Дмитрий Кузьмин- Караваев, муж легендарной матери Марии, участницы Сопротивления, которая погибла в Равенсбрюке.
Школа просуществовала до 1968 года, а потом закрылась - постепенно отпала необходимость интерната для детей русских эмигрантов. Интернат превратился в Центр русских исследований святого Георгия. Его базой стала библиотека в 100 тысяч книг, основу которой заложил князь Иван Гагарин (1814- 1882). Он служил дипломатом в Мюнхене и Париже, но еще в России под влиянием Чаадаева обратил свой взор к католичеству. В Париже благодаря своей тетушке госпоже Свечиной он познакомился с католическим миром, который произвел на него сильнейшее впечатление. Князь принял католическое вероисповедание в 1842 году. Но он был не из тех, кто останавливается на полпути, подчеркивается в его биографии, и сразу поступил в новициат иезуитов. В России это обращение вызвало всеобщее возмущение и расценено как предательство православной веры и отечества. Наказание оказалось беспримерно строгим: Гагарин потерял свое состояние, все звания и гражданские права, и ему навечно запретили въезд в Россию. Князь стал первым издателем Чаадаева, Тютчева, с которым в 1834 - 1835 гг. вместе работал в дипмиссии в Мюнхене, создал в Париже орден Святых Кирилла и Мефодия. Иван Гагарин предупреждал, что России предстоит выбрать между католичеством и революцией. В 1856 году он основал альманах "Этюд", который иезуиты издают до сих пор. Его миссия заключалась в том, чтобы знакомить французов с российскими традициями православия, способствовать сближению двух церквей. Тайные агенты Ватикана?
Россия и католическая церковь вот уже почти тысячелетие остаются в состоянии перманентной идеологической конфронтации. "Рим и весь католический мир, - утверждал в XIX столетии дипломат-вояжер французский маркиз де Кюстин, - не имеют большего и опаснейшего врага, чем император российский". Отповедь де Кюстин получил от Достоевского, убежденного в том, что католичество - "вера нехристианская", которая "искаженного Христа проповедует". Особую враждебность во все века вызывали иезуиты. Их в России всегда считали подобием ватиканских спецслужб, монахами - рыцарями плаща и кинжала, которых изображали в одной руке с Библией, а в другой - с мечом и ядом. Иезуиты якобы претендовали на авторство концепции "цель оправдывает средства", давали индульгенцию любому преступлению во имя "вящей славы Божьей". Первому побывавшему в России иезуиту Антонио Пассевино Иван Грозный грозил не посошком, а посохом, с улыбкой вспоминает отец Рене Маришаль. Рассказывают, что когда Иван Грозный пожал руку Пассевино, который, кстати, был каким-то боком замешан в афере с Лже- Дмитрием, то тут же демонстративно вымыл руку в золотой чаше.
Само слово "иезуит" и поныне вызывает подозрение, соглашается отец Маришаль. Иезуитов считают глазами и ушами папства, его передовым отрядом, чуть ли не тайными агентами Ватикана. Действительно, они дают обет идти туда, куда прикажет папа. Наш орден готов делать то, чего не могут другие.
Пример тому - школа святого Георгия, созданная в Константинополе. С начала 90-х годов орден действует в России, где насчитывается, быть может, всего два десятка иезуитов. В Москве у него есть академия святого Фомы Аквинского. О иезуитах говорят, что они стараются войти в дом через дверь, а если не удается, то через окно. Нас обвиняют в том, что у нас всегда есть задняя мысль, но это несправедливо. Для основателя ордена Игнатия Лойолы (1491 - 1556) главное заключалось в умении общаться с людьми, привлекать их на свою сторону Мы объясняли нашим православным братьям, что совсем не хотим обратить их в католичество. Мы хотим, чтобы католики и православные жили в мире, согласии и единстве. Наша вера одинакова, хотя мы и по-разному оцениваем роль папы. Мы стремимся к объединению церквей. Еще Владимир Соловьев говорил, что церковь одна потому, что Христос не мог создать две.
Различия между нами не существенны, они связаны и с особенностями национальных характеров, и с традициями. Но не надо забывать о том, что когда папа Клемент XIV запретил наш орден в 1773 году, его спасли Екатерина II и прусский король Фридрих II - православная и протестант, которые не обнародовали этот указ, и иезуиты смогли действовать на российских просторах. Отец Маришаль несколько раз встречался с митрополитом Ленинградским Никодимом. Митрополит Никодим был большим другом генерала ордена иезуитов. Он каждый год уходил на неделю в затвор, занимаясь духовными упражнениями, разработанными Игнатием Лойолой.
Любопытно, что одним из первых предлагал протянуть руку святому престолу и заключить с ним гуманитарное соглашение большевик Вацлав Боровский, убитый белогвардейцем в Лозанне в 1923 году. За год до своей смерти он, будучи полпредом РСФСР в Риме, писал в наркоминдел: "Отбросьте все страхи наших пошехонцев перед иезуитами, инквизицией и т.п. и посмотрите на дело, как на важный шаг, связанный с серьезной материальной помощью голодающим". Ленин называл Игнатия Лойолу "исключительной личностью и блестящим умом". Ильич, как утверждают, даже изучал испанский, чтобы читать его труды в оригинале. Екатерина и Чаадаев.
Русская библиотека отцов-иезуитов, которой заведует отец Рене Маришаль, насчитывающая около 100 тысяч книг, - одна из богатейших в Западной Европе.
Создававшаяся на протяжении полутора веков, она хранит переписку князя Ивана Гагарина и других видных русских иезуитов с Чаадаевым, Герценом, Тургеневым, Тютчевым, Лесковым, Киреевским. В ее фондах автографы Екатерины Великой, запретившей печатать "ругательную историю иезуитского ордена", письма великого князя Николая Михайловича Романова, дяди Николая II, полное собрание законов Российской империи, которое великий князь преподнес отцу Полю Пирлингу, первая печатная Библия 1587 года - Острожская. Здесь в удивительном порядке хранятся подшивки "Агигатора", "Большевика", "Вопросов истории КПСС", "Коммуниста вооруженных сил", "Азии и Африки сегодня", "Науки и жизни" и прочей советской пропагандистской периодики, равно как и собрания сочинений Ленина, Сталина, Троцкого, Хрущева, Брежнева. "Нас все интересовало, ибо помогало понять Советскую Россию", - говорит отец Маришаль... В1979 году отцы- иезуиты создали журнал "Символ", который и поныне выходит на русском языке. В нем предоставляют слово и православным, и католическим богословам, печатают материалы архивов, которые хранятся в центре. Один из номеров был посвящен памяти отца Александра Меня.
В 1970 году иезуиты преобразовали школу в Центр русских исследований святого Георгия. До начала 90-х годов он принимал студентов из французских, английских, итальянских и других университетов, погружаясь на целый семестр в языковую среду. Сюда на стажировку приезжали мидовцы, журналисты, военные, космонавты и, говорят, даже сотрудники спецслужб перед их командировкой в Советский Союз. Среди преподавателей были наши эмигранты - жена писателя Виктора Некрасова Галина, актеры Наталья и Лев Круглые, поэт Николай Сарафанников, писатель Юрий Мамлеев, художник Эдуард Зеленин. В центре продолжают трудиться русские ученые, историки, священники. Так, прошлой зимой приезжал Ярослав Смирнов из Ярославля, который продолжает работу исследователя Андрея Титова, жившего в конце XIX века и бывшего в переписке с отцом Пирлингом. В читальном зале я познакомился с матушкой - женой отца Сергия Голованова из Омска, который написал книгу об истории униатов. Она собирает в центре материалы для его следующей книги. Приезжают погостить и православные священники, настоятели московских приходов со своими матушками. Известный иконописец архимандрит Зинон написал для часовни святого Георгия большую икону. Мы чувствуем себя братьями, уверяет отец Маришаль. Мы горды тем, что идем в авангарде движения за единство церквей, подчеркивал отец-иезуит Поль Майе, который на протяжении 10 лет возглавлял школу в Медоне. Тем не менее живущие во Франции православные говорили мне, что Иоанн Павел II ведет агрессивную наступательную политику на Восток, не считается с интересами РПЦ. Экуменизм, то есть сближение "церквей-сестер", которое объявлено одним из приоритетов папы, рассматривается как католический экспансионизм. Католики - и особенно иезуиты - внушал мне в Париже знакомый провославный профессор-теолог, великие искусники и искусители. Они велеречивы, непревзойденные полемисты, блестяще образованные люди, наделенные харизмой и чувством юмора.
Не по карману.
Всеми этими качествами в избытке наделен и отец Рене Маришаль - человек обаятельный и отзывчивый. Он замечательно говорит по-русски, работает в Центре святого Георгия почти три десятилетия, превосходно знает Россию и православие. (На его книжной полке я случайно увидел Маринину, от которой тот открестился, заявив, что не читал). Отец Маришаль написал труд "Первые христиане на Руси", переводил на французский Солженицына - две главы "Архипелага ГУЛАГ", "Бодался теленок с дубом", книгу Владимира Буковского "И возвращается ветер" и Александра Меня "Истоки религии". Содержать Центр русских исследований нам, трем отцам-иезуитам, не по силам и не по карману, вздыхает самый младший из них отец Маришаль, которому, напомню, 73 года.
Молодой смены нет - многие отказываются идти в священники из-за целибата, то есть обета безбрачия. Нам по-прежнему помогают друзья, но ни Ватикан, ни орден иезуитов не дают ничего, ибо каждый дом должен быть на самообеспечении, искать пожертвования. Жить не на что, и это одна из причин того, что мы должны закрыться. Что будет с ними самими, отец Маришаль не знает, но таковы были изначально, по его словам, "правила игры". Иезуиты хотели бы передать библиотеку в один из французских университетов - быть может, в Лион, но ни в коем случае не в Россию. Правда, в последние дни появились сообщения, что генеральный совет богатого департамента Верхняя Сена приобретет этот комплекс, включающий, в частности, церковь, библиотеку и иконописную школу, и сохранит его в качестве исторического памятника.
Французы предлагают иезуитскому ордену "Общество Иисуса" выкупить у него Центр русских исследований, реставрировать здания и открыть территорию усадьбы для публики. Готовы они сохранить и библиотеку, которую через Интернет подключат к другим русским книгохранилищам парижского района.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 54
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 11.01.10 17:26. Заголовок: Французские учебные заведения (в особенности Старого порядка). История педагогики
. Только ответ об оплате и прочей бытовой жизни пока так и не получен :-) 
- участник сейчас на форуме