ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ МАРИИ МАНЧИНИ И ПОСМЕРТНАЯ ОПИСЬ ЕЕ ИМУЩЕСТВА
Перевод с французского: Наседкина Екатерина, большое спасибо;)
Первые шаги Марии Манчини, наиболее известной племянницы Мазарини, хорошо известны. В 1659 году ее идиллические отношения с молодым Луи XIV угрожали заключению мира в Пиренях, так как мир зависел от брака короля с испанской инфантой, а король стремился жениться на Марии. Кардиналу пришлось призвать на помощь всю силу убеждения и поставить на карту свою должность, чтобы уговорить своего суверена и крестника руководствоваться только интересами государства. Хроники того времени только об этом и повествуют и тысячу раз об этом упоминалось впоследствии. Зато, последние годы жизни Марии оставались в темноте. Однако этот период ее существования, если и не столь романтичный, то не менее интересный с позиции истории, так как он затрагивает великое переходное событие 17-18 веков: Испанское наследство. Без сомнения, каждая деталь важна. Если бы Луи XIV не отказался от Марии, чтобы жениться на инфанте, его потомство не могло бы рассчитывать на испанское наследство. Но каким образом Мария, после стольких лет оказалась связанной с этим событием и какую роль в нем сыграла?
Было бы невозможно это узнать, если бы источники до сих пор не известные не увидели свет. Четыре письма Марии, датированные 1702 годом, мирно лежали почти три века в фондах архива Бастилии в библиотеке Арсенала; они не были опознаны, а, следовательно, учтены и использованы.[1] Другие богатые источники - из архива Колонна в Риме. Хорошо известно, что после вынужденного разрыва с Луи XIV, Мария вышла замуж за Колонна. Их потомки и наследники сохранили до наших дней более пяти сотен предметов, имеющих к ней отношение: ее собственные письма или адресованные ей и прочие различные документы. Эти фонды оставались труднодосягаемыми для исследователей и до сих пор не подверглись систематизации. В конце прошлого века биограф Марии Люсьен Перэ (он же Люс Эрпин), имел честь получить разрешение с ними поработать, но с сотней оговорок от семьи Колонна,[2] так что наиболее значимые из писем Марии от него ускользнули, так же как и посмертная опись имущества, представленная здесь в приложении. Мне очень приятно здесь выразить свою признательность дону Просперу Колонна, принцу д’Авелла, который предоставил мне свободный доступ в свои архивы, а также Габриелло Милантони, - хранителю, который облегчил мои поиски.
Вспомним коротко яркие факты из супружеской жизни Марии. [3] Они нам, впрочем, объяснят присутствие в архивах Колонна такой массы документов, относящихся к ней.
Это кардинал Джироламо Колонна, сын римского покровителя Мазарини, в 1659 году предложил своего племянника, принца Лоренцо Онофрио, в качестве мужа для Марии. Молодой человек двадцати трех лет был главой дома после смерти своего отца. Прекрасный союз, который также способствовал удалению Марии от Луи XIV. Но Мазарини смог договориться об этом только после заключения Пиренейского мира и свадьбы короля, по возвращению в Париж в августе 1660 года. Ему оставалось только 15 дней жизни, когда 21 февраля 1661 года в Венсене он подписал контракт, составленный его нотариусом Ле Фуином. Акт был тотчас отправлен в Рим, где в свою очередь Колонна его подписали 11 марта. В Парижской национальной библиотеке сохранились только некоторые тезисы и отрывки контракта среди наследственных бумаг кардинала, а в Риме в Архиве Колонна находятся другие части контрактов, касающиеся сестер и кузин Марии. [4] Те, что Колонна пожелали сравнить. Сравнение их удовлетворило. Мария имела очень богатое приданое, как и другие «мазаринетки»: 600 000 ливров, более 50 000 ливров свободных, т.е. ими она могла располагать по своему усмотрению без мужнего контроля. Мазарини, не имеющий привычки выплачивать за раз такое приданое, не выделил полностью эту сумму до своей смерти. Но Мария уезжала и не могла уехать без того, что было ей даровано. Так что он обязал своих наследников собрать и вручить сумму наличными посланнику Колонна. Последние из этого извлекли пользу, обменяв в Париже 650 000 ливров на итальянские монеты, чтобы получить прибыль на обмене[5] Таким образом, Мария принесла своему мужу приданое равное 710 000 ливров. В те времена при женитьбе маленькой выгода не бывала.
Новая принцесса Колонна смирилась с «отвращением» к этому союзу, удалившему ее не только от Луи XIV, но и от Франции. Она не любила, если не сказать больше, свою родную страну. ОбычаиРима, без конца говорила она в своих мемуарах и письмах, противоречили ее характеру. Действительно, в папском городе женщины из высшего общества пользовались куда меньшей свободой, чем парижанки. Однако поначалу союз был счастливым. Хорошенькая, остроумная, окруженная ореолом знаменитой идиллии с королем Франции, Мария поспешила заполучить для себя исключительное положение. Она задавала тон, это льстило тщеславию ее мужа, который также любил роскошь и празднества. Лоренцо Колонна был одним из двух знатнейших римских князей, другим был Флавио Орсини, который позже женился на Марии-Анне де ла Тремуй, будующей принцессе дез Юрсен. Дворец Колонна, стоящий у подножия Квиринала, чьи сады террасами располагались на холме, во времена Марии был центром общественной жизни в Риме, местом встречи наиболее знаменитых гостей. Этот архитектурный ансамбль, с тех пор сильно перестроенный, сегодня можно найти по адресу: площадь Санти Апостоли, дом 66. Это там хранятся архивы семьи, не говоря уж о знаменитой коллекции живописи и античного искусства.
Едва прошло пять лет, как домашняя гроза положила конец явному счастью четы Колонна. В декабре 1665 года Мария объявила своему мужу, что отныне желает быть освобождена от супружеского долга. Она слишком страдала от двух выкидышей и уже перенесла три беременности, чтобы снова подвергнуть себя подобному испытанию. Это, по меньшей мере, то объяснение, которое она дала в своих мемуарах. Колонна согласился на раздельные кровати, но, как и следовало ожидать, стал искать утешение на стороне. Тем не менее, до 1672 года кое-как супружеская чета жила совместно. 29 мая этого же года «мадам коннетаблесса» сбегает из Рима, измученная неверностью мужа и его критикой ее собственного поведения, которые давали пищу для сплетен. Она внушила себе, что он посягает не только на ее свободу, но и на саму ее жизнь, и боялась быть отравленной. Колонна, конечно, был вспыльчивым и подозрительным человеком, который с логичностью или нелогичностью «дискриминатора женщин», что было характерно для его страны в то время, допускал безнравственное поведение только у мужей. Ему казалось, что его жена, давая повод для злословия, посягала на честь семьи. Отсюда следовало, что ее надо убрать... После того, как не без опасностей она пересекла Средиземное море из Чивиттавеккьи в Ла Сиоту, Мария направилась в Париж, убежденная, что ей будет разрешено там поселиться. Луи XIV тайно предупрежденный о ее опасениях и намерениях, в первое время был согласен принять ее в королевстве. Но размах скандала превзошел его ожидания. Так как Мария, думая оправдаться, распространяла обвинения против своего мужа и тем усугубила ситуацию. Ее заподозрили в плетении интриг, чтобы вернуться во Францию и вновь завоевать сердце короля. Уступая настоятельной просьбе папы Климента X, Колонна, своих министров, королевы Марии-Терезии и мадам де Монтеспан, Луи XIV приказал Марии удалиться в монастырь за пределами Парижа. Все кончилось тем, что она согласилась вернуться в Италию, но один раз в Савое она задержалась, благодаря протекции, возможно немного слишком горячей, правящего герцога Шарля-Эмануила II. Будучи как-то связанной с ним, никто не знает почему, она отправилась во Фландрию, тогда испанское владение, где ее муж пользовался наиболее могущественной поддержкой и где ее запер. Затем она переехала в Испанию, где по той же причине ее ждала та же судьба, что и во Фландрии.
Оставим без внимания некоторые перипетии ее судьбы и обратимся к 1689 году, дате смерти Колонна. Марии тогда было сорок девять лет. Упорно отказываясь вернуться к домашнему очагу, она все время находилась в монастыре в Мадриде, где, однако, ее заключение было смягчено со временем. Она могла выходить и принимать гостей достаточно свободно. Приглашенная своими сыновьями вернуться в Рим, она туда направилась в конце 1691 года. Но почувствовав себя там чужой, вернулась в Мадрид. Она привыкла к Испании, там у нее были друзья и также родственники, благодаря союзам Колонна с кастильской знатью. Ее старший сын Филиппо II женился на дочери герцога де Мединачели. Мария, сама была гранддамой Испании, как жена Колонна, который обладал этим званием. Более того, ей оказывался очень хороший прием у королевы Марианны де Небур, второй жены короля Карла II. Кажется, правда я не могу опираться на факты, у нее была должность в доме королевы: она была постоянно рядом с ней, как свидетельствует дипломатическая переписка, и она ее называла «королева, моя госпожа» в своем завещании, составленном в 1691 году [6] Мы еще увидим в инвентаре, что единственным портретом на момент ее смерти была миниатюра королевы. Таким образом, защищенная, избавленная от материальных забот благодаря пенсиону, который ей выплачивал старший сын, Мария не предполагала более покидать Испанию. Но серия ложных шагов привела ее к необходимости отъезда в 1702 году.
Уже, думаю, понятно, что Мария не обладала тем, что называют «чувством правильного поведения». Так как требуется много здравого смысла и проницательности, когда находишься перед лицом политических событий первой величины. Однако у Марии было время подготовиться к этому. Завсегдатай испанского двора, она знала о физиологической и умственной слабости Карла II. С этим больным человеком, неспособным к производству потомства, угасла династия Испанских Габсбургов. В годы предшествующие смерти короля, в мировом масштабе были заключены договора о разделе между различными претендентами на наследство, в то время как в Мадриде двор стал очагом интриг. Мария принимала участие в этих интригах. Селестин Ипо и Арсен Легрель утверждают, что в течение периода переговоров, она имела в 1698 году секретные встречи с маркизом д’Аркуром, французским послом в Мадриде.[7] Из чего они заключили, что она служила Бурбонам. Ее прошлое, ее юношеская связь с Луи XIV должны были ее сделать расположенной к их делу. Продолжение докажет противоположное. Можно этому удивляться и по другим причинам, кроме сентиментальных и психологических. В действительности, прежде чем умереть 1 ноября 1700 года, не оставив наследника, Карл II сам указал своим преемником второго внука Луи XIV, Филиппа, герцога Анжуйского. Этот новый факт сделал несостоятельными заключенные договора о разделе, узаконивая пришествие Бурбона под двадцать три короны Испании. Верно, что другие претенденты, в особенности Австрийские Габсбурги, воспротивились создавшейся ситуации. Принятие завещания Карла II Луи XIV спровоцировало войну, названную «За испанское наследство», которая завершилась лишь в 1713 году сильно невыгодным Утрехтским договором. Но кто в 1700 году мог это предвидеть? Испанцы дружно, и порой с энтузиазмом, восприняли новую династию. Для грандов важным было то, что огромную империю не будут рвать на куски.
Все остальные чувствовали то же, что и вдова Карла II. Марианна де Небур была дважды родственница Австрийских Габсбургов, через свою мать и свою сестру, которая была замужем за императором Леопольдом I. Вот почему, с полного согласия королевы, Мария установила контакт с послом д’Аркуром в 1698 году. В Испании вдовые королевы без детей приговаривались к пожизненному пребыванию в монастыре, а Марианна де Небур имела слишком много амбиций и аппетитов другого рода, чтобы ничего на свете так не бояться, как вот такой участи. Это была коварная, алчная, беспутная женщина, мало похожая на образ, созданный Виктором Гюго в Рю Биозе. В 1698 году она не думала ни о чем, как только об устройстве своей будущей жизни после смерти мужа, которая казалась неминуемой. Мария, кажется, была не более чем инструментом в ее руках. Однако это не исключает, что она рассчитывала получить гарантии для себя в случае смены династии.[8] Даже если она не была образцовой женой, она была любящей и преданной матерью, постоянно пекущейся о карьере своих троих сыновей.
Когда в конце 1700 года Филипп Анжуйский, став Филиппом V, отправился в Испанию, во Франции опасались сложностей, которые могла ему создать в Мадриде королева Марианна со своим «престарелым сералем», состоящим из «истинных Австрийцев», как и она. [9] Поэтому после того, как ей дали титул «вдовствующая королева» (ей было двадцать девять лет!), ее попросили покинуть столицу до того, как прибудет новый король. Она отправилась в Толедо 2 февраля 1701 года, после многочисленных отсрочек и возражений. Но, даже отсутствуя, она казалась опасной, и для большей надежности Луи XIV порекомендовал своему внуку не доверять всем тем, кто сохранял с ней связь. Мария тогда находилась в Барселоне, где она имела обыкновение проводить зимы. Она не посчитала необходимым ускорять возвращение, чтобы продемонстрировать свое уважение новому королю. «У меня не хватает храбрости провести зиму в Мадриде, - пишет она своему старшему сыну, - и, потом, у меня недостаточный гардероб».[10] Однако мы ее вновь видим в Мадриде в апреле. Правда визит был кратким. Она снова отправлялась в путь, но куда? В Толедо, где присоединилась к сосланной королеве. После чего она не переставала просить за нее у маркиза де Лувиля, главы французского дома при короле Испании. Она даже просила у Лувиля попытаться повлиять на Луи XIV в пользу королевы.[11] Неосторожность была настолько велика, что начались военные действия между Бурбонами и Габсбургами.
Каковы были мотивы Марии? Простое сочувствие к лишенной трона королеве и к тому, что большинство ее дам поторопились ее оставить? Благодарность за полученные от нее ранее милости? Отсутствие другой королевы, которой можно было бы служить? Молодой Филипп V (ему едва ли 18 лет) еще не был женат. Привычка тоже могла сыграть свою роль. Семейство Колонна – или, по меньшей мере, те Колонна, с которыми породнилась Мария – до этого времени верно служили Испанским Габсбургам. Они были их вассалами из-за земельных владений в королевстве Неаполя и Сицилии. Это отсюда они имели титул Великого коннетабля, который теперь носил старший сын Марии Филиппо II. Их естественная склонность должна располагать к Австрийским Габсбургам, потому как им больше некому было служить. Добавьте к этому законное беспокойство. Итальянские князья, в общем, имели явные причины опасаться, как бы их страны не стали основным полем боя, где столкнутся соперничающие амбиции Франции и Империи. Было куда проще для имперцев выйти через Милан к новым итальянским владениям Бурбонов, чем высаживаться на испанский берег. Однако Филиппо Колонна в первое время союзничал с Бурбонами, ожидая, как повернутся дела, чтобы в случае чего сменить лагерь. Это свидетельствует о его большей осмотрительности в сравнении с матерью. Так как, какими бы ни были истинные причины ее позиции, Мария должна была понимать, что интересы ее дома, к которому она так привязана, требуют от нее если и не показное и поспешное объединение, то хотя бы осторожное ожидание. Отсутствуя при мадридском дворе во время прибытия туда нового короля, она могла извлечь пользу, хотя бы не компрометируя себя общением с прежней королевой, но она присоединилась к ней в Толедо и, более того, ходатайствовала в ее пользу, что позволило думать о ее антибурбонской позиции.
Мудрость в таких деликатных обстоятельствах была в том, чтобы вернуться в Рим. С 3 апреля 1701 года секретарь Марии, некий Алессандро Бини, об этом предупредил Филиппо Колонна.[12] Хорошо известно, что «Мадам» не любила Рим и его «ограничения», но она могла расположиться в Марино, одном из владений Колонна в несколько лье от города; она могла бы там наслаждаться свежим воздухом, полной свободой, и там же ждать без всякого риска окончания событий. Концом событий для дома Колонна была победа «правого дела» императора. Одна из знакомых Марии в высшем испанском обществе старалось более прямо обратить ее внимание на ошибку, которую она совершала из-за своей привязанности к прежней королеве. Маркиз де Лувиль самолично ей советовал покинуть Толедо. Она вернулась в Мадрид, не особо представляя, как следует поступить далее. Должна ли она или нет отправиться в Барселону на зиму, как это делала всегда? Она написала Лувилю 13 сентября 1701 года: «Поскольку мне с разных сторон дают взаимоисключающие советы по тем поводам, от которых я весьма далека, а вы - тот оракул, которому я более всего доверяю, то спрошу у вас, чью сторону мне надлежит принять, при том, что я уже планирую не возвращаться в течение всей зимы, дабы не вызывать подозрений».[13] Лувиль настойчиво ей советовал отправиться в Барселону, куда Мария уехала в октябре.
Самое важное – это, конечно, отдалить Марию от Толедо. Но Лувиль, если бы у него не было иных забот, и он лучше знал Марию, мог бы предугадать опасности, которые ее ожидали в Барселоне. В эту зиму 1701-1702 годов, Барселона была в некотором роде идеальным местом для совершения новых оплошностей и возможностей «бросить тень». Почему?
Филипп V стал женатым человеком. Он женился по доверенности на молодой, очень молодой принцессе (ей не было и тринадцати лет), Марии-Луизе-Габриеле Савойской. После того, как он встретил ее в Жероне, рядом с Фигьером, 3 ноября 1701 года, молодая чета провела некоторое время в Барселоне по случаю Каталонских кортесов [14]. Если бы их пребывание в Барселоне было кратким, то не было бы никакого вреда. Но оно затянулось по разным причинам. Вначале Кортесы упрямились с преподнесением дара, потом молодой король заболел, и стало ясно, что вместо того, чтобы возвращаться в Мадрид, надлежит готовиться пересечь море, так как присутствие короля необходимо в Неаполе и в Милане для укрепления верности своих новых итальянских подданных и необходимой подготовке к войне на полуострове. Короче, суверен оставался в Барселоне более пяти месяцев.
Мария была принята в королевское окружение. Это то, на что без сомнения надеялся Лувиль, рассчитывая, что Мария таким способом сотрет плохие впечатления от своего пребывания в Толедо. Только во всем нужна золотая середина. Если было желательно, чтобы Мария засвидетельствовала свое почтение новым правителям, ее прежний неверный шаг требовал, чтобы она не переходила границ скромности и даже приличествующей покорности. Но за пять месяцев у нее было достаточно времени, чтобы забыть осторожность. Ее натура снова взяла верх, а это обычно у женщин, любящих выставлять себя напоказ. По известным причинам она была прежде «звездой» двора Франции; благодаря своему шарму и уму она была не менее блистательна в Риме и более короткое время в Савое. Ее несчастья увеличили ее известность, вызывали интерес или сочувствие, притягивая к ней повсюду, где бы она ни была, трогательную преданность наиболее влиятельных людей. Никогда, даже в худшие моменты, ее не забывали, как об этом свидетельствуют ее многочисленные письма даже во время ее пленения в Испании, до обретения свободы и благосклонности королевы Марианны. Настолько, что она преуспела опубликовать свои Мемуары в форме защитительной речи. Труд имел успех, несколько раз переиздавался и переводился как на итальянский, так и на испанский языки.
Сколько же причин тому, чтобы Мария демонстрировала излишнюю уверенность и непринужденность в Барселоне. Очевидно, что тринадцатилетняя государыня не могла ее запугать. Мария считала, что легко сделает королеву своей подругой. Впрочем, разве эта молоденькая Мария-Луиза не была внучкой ее прежнего покровителя и поклонника, Шарля-Эмануила Савойского? Благодаря другим брачным союзам, заключенным другими «мазаринет», у Марии были также родственные связи с Савойским домом. Ее сестра Олимпия была замужем за графом де Суассон, который был по рождению из Савойского дома. И дети Олимпии, таким образом, являются кузенами новой королевы Испании. В той Европе взаимоотношений, в которой жила Мария, эти связи ценились прежде всего. Она и представить себе не могла, что с ней могут обращаться сурово только из-за того, что она поддерживала и продолжает поддерживать прежнюю королеву. В своих письмах она пишет о новом дворе, как о новом салоне, который она посетила, чтобы еще раз там блистать. Маленькая королева ей казалась «миленькой», куда менее «значительной», чем ее супруг и более нежной, чем он, в беседе.[15] Беседа в глазах Марии была альфой и омегой общественной жизни. Это в кружке Анны Австрийской во времена своей молодости она научилась практиковать это искусство, так высоко ценимое во французской светской среде XVII века. Но в 1701 году в Испании, которой угрожала война, перед лицом смены династии и необходимости «преобразования» после долгих лет предыдущего беспечного правления, время было для этого не подходящим . Мария этого не поняла. Другая ошибка: она не прекращала просить за своих сыновей у вельмож нового двора так, как она это делала при прежнем. [16] Так как один из двоих, Маркантонио служил в армии императора, и он продолжал бы воевать против Франции, если бы ранение не вернуло его к гражданской жизни; младший, Карло, духовное лицо, так усердствовал при Римском дворе в интересах Габсбургов, что Луи XIV сделал все, чтобы помешать ему получить кардинальский сан.[17] Что касается старшего, Филиппо - великого коннетабля, то без сомнения, ни для кого не было секрета, на чью сторону склоняются его симпатии, даже свяжись он с Бурбонами. Более того, он утомил всех своими вечными притязаниями. Уверенный в превосходстве Колонна, он присваивал себе, когда не мог получить, право занимать первое место в римских церемониях, провоцируя порой даже дипломатические неурядицы. Хорошее время для занятия распрями из-за старшинства в Мадриде, Париже и при папском дворе, когда на кону судьба Европы! Но этого тоже, видимо, Мария не понимала.
Ко всему этому вреду, который мог быть учтенным против нее, Мария добавила другой, который стал определяющим. С ее насмешливым остроумием она иронизировала над огорчениями, которые ждали в Мадриде молодую королеву. Барселона была средиземноморским портом, веселым, оживленным, и местом проживания вице-короля, которое здесь занимали правители, и не могло дать представление о строгом Алькасаре в Мадриде. Раз и навсегда запертая в этот дворец - крепость, маленькая Мария-Луиза открывала истинное лицо испанского двора: чрезмерно сурового, с нелепым этикетом, с надменностью кастильцев и притворной добродетельностью их жен, вызывающие только скуку. Известно, что двор Испании славится самым строгим этикетом в Европе, и его сановники наиболее привязаны к традициям и приличиям. Мария затронула один из самых чувствительных моментов. Испанские Гранды приняли Бурбонов, но не ожидали, что их обычаи будут пересматриваться. Один только факт, что молодая королева, носила юбки достаточно короткие, что позволяло видеть ее ноги (это в тринадцать лет!) и что она уже просила своих дам отказаться от шлейфов, которые сильно поднимали пыль, их потряс, будто бы речь шла о государственных делах.
В этот деликатный переходный период, в этом потрясении двух обществ, шутки Марии не могли оказать более некстати. Она получила тройной эффект, рассердив испанцев, помешав французам в выполнении их задачи и обеспокоив маленькую королеву. Так как королева, строптивая от природы, стала противостоять двору Мадрида без мужа, Филипп V хотел ее забрать с собой в Италию, но Луи XIV совершенно справедливо этому воспротивился. С того момента, как новый король Испании, после длительного пребывания вне столицы, вновь удалился на неопределенное время, было необходимо, чтобы королева, его жена, какой бы молодой она ни была, взяла на себя регентство в Мадриде по праву, если и не по факту. Обратное имело бы пагубный эффект и испанские министры на этом настаивали. Таким образом, Мария-Луиза имела в Мадриде в качестве доверенного лица и проводника только свою camarera mayor (старшая придворная дама), принцессу дез Юрсен.
Принцесса была вдовой Флавио Орсини, по-французски «дез Юрсен», упоминалась выше. Личность и карьера этой знаменитой женщины слишком известны, чтобы на этом задерживаться.[18] Вспомним только о причинах, по которым она была выбрана Луи XIV и мадам де Ментенон, чтобы сопровождать молодую королеву Испании и направлять ее первые шаги. Француженка по происхождению, урожденная Ла Тремуй, она была также грандессой Испании став женой Орсини, что должно было заранее обеспечить в Мадриде благоприятное мнение. Кроме того, она уже знала страну и бегло говорила по-кастильски. Добавим к этому изящество и шарм, от которого «нельзя было защититься, когда она желала завоевывать и соблазнять», как писал Сен-Симон. В целом много общего с Марией. Да, но какое различие! Мадам дез Юрсен было существом разумным, которая всегда умела управлять своей жизнью и выпутываться из испытания, которые ей посылала судьба. И самое главное, ее преданность Бурбонам была безупречна. Находясь в Риме, она много сделала, чтобы ее муж поддерживал интересы Франции; затем, не прерываясь она занялась завоеванием принцев и кардиналов на пользу Филиппа V. Кто в этих обстоятельствах мог лучше нее исполнить главную задачу camarera mayor?
Как известно, она перешла границы, обладая слишком выраженным вкусом к власти. Контролируя разум молодой королевы, она ждала, что также будет контролировать короля, сильно влюбленного, немного слабого и слишком послушного своей жене-ребенку. Но главным вначале было «привить французскую ветку на испанском дереве». Но как этого достигнуть, не щадя чувствительности Грандов, чтобы получить их доверие? Священно-святой этикет должен без сомнений упроститься, но мадам дез Юрсен тотчас поняла, что это долгая работа, которая закончится успешно только благодаря дипломатии и тактичности. Так что она была рассержена поведением Марии больше, чем кто бы то ни был. Следует избавить молодую королеву от этого полного опасностей влияния, последствия которого для Мадрида в отсутствие короля могут стать катастрофическими.
Мария не почувствовала, что стала врагом. Она мило переписывалась с принцессой, считала ее благосклонной к интересам Колонна и радовалась, что находилась вместе с ней подле королевы в Мадриде. Она просила своего сына прислать ей из Рима различные коррективы, которые ей потребуются, чтобы поддерживать свой ранг, и 27 мая 1702 года беспокоилась, что их до сих пор не получила.[19] Навалившийся на нее в начале апреля удар был жесток. В то время, как молодая королева собиралась отправиться в Мадрид, Марии дали понять, что ее присутствие, как при дворе, так и в Испании, нежелательно. Этот момент никогда не был установлен, и он мог оставаться таким также долго, как оставались неизвестными письма, хранящиеся в Арсенале и архиве Колонна. Правда в том, что газета Амстердама в 1702 году намекала на это дело, но кратко, и не давая ни малейшего объяснения.[20] Люсьен Перэ полагал, что Мария покинула Испанию по своему выбору, почувствовав себя ненужной: ее большая подруга, вдовствующая королева, установив хорошие отношения с новым двором (что неверно), более не нуждались в ее посредничестве и ходатайстве от ее имени. Все наоборот, Мария «сильно раздосадованная» отсутствием возможности следовать за новой королевой в Мадрид, старалась добиться отмены этой меры и, забыв свою природную гордость, для этого унижалась перед мадам дез Юрсен. Но, как она рассказывала одному из своих знакомых в письме: «Принцессу волнует только исполнение ее долга».[21] Запрет был сохранен. Мария писала своему брату Филиппу Манчини, герцогу де Неверу: «Если у вас есть желание встретиться со мной в некоторых городах Франции или Италии, достаньте для меня разрешение короля и приезжайте».[22] Куда отправиться, в самом деле, когда она не хотела жить в Риме и в своих бывших дворцах?
[1] Арсенал, Архивы Бастилии, ms 10532, письмо от 9 марта, 22 и 23 апреля 1702 года.
[2] Люсьен Перэ «Римская принцесса Мария Манчини Колонна», Париж 1896.
[3] В общем если говорить о биографии Марии, я рекомендую мою недавнюю работу «Мария Манчини», Париж ,1993 и здесь буду давать только справки, которых там нет
[4] Национальная библиотека, Меланж Кольбер 103, fol. 549v, и Клерамбо 1144, fol. 181v; Архив Колонна Istrumenti diversi, III AA 92, n°27.
[5] Об этом вопросе смотреть в Национальной библиотеке Меланж Кольбер 103, fol. 60v (письмо герцога Мазарини Кольберу, упоминающее сложности выплаты); Архивы Колонна, GM, pacco 2 (письмо маркиза Анжелелли, доверенное лицо Колонна, об обмене); ibid., Miscella nea storica II A 33, n°35 (квитанция, выданная в Риме маркизу Анжелелли, кардиналом Колонна).
[6] Л. Перэ « Римская принцесса», с.516
[7] Селестин Ипо « Восшествие Бурбонов на испанский престол», Париж т.I, 1875, с. LXXXIV-LXXXVI, 178;
Арсен Легрель «Французская дипломатия и испанское наследство», Париж, т.II, 1888, p. 132-135, 153, 319-320. Это через переписку маркиза д’Аркура, стало известно о близком знакомстве Марии с королевой Марианной и роли «агента связи» между королевой и иностранными персонами, которую она играла (смотреть, кроме изданных писем в представленной ниже работе, Архивы министерства иностранных дел, Дипломатическая корреспонденция, Испания 83, 24 сентября 1699, fol. 157v).
[8] 20 августа 1699 года, Мария написала любезнейшее письмо принцу Монако, бывшему послом Луи XIV в Риме, и поручила «прощупать» итальянских принцев, чтобы порекомендовать ему ее старшего сына, который мог быть полезен. (Иностранные дела, Дипломатическая переписка, Испания 83, fol. 92-92v).
[9] Лувиль (Шарль-Огюст маркиз д’Алонвиль) Секретные мемуары восшествия Бурбонов на испанский престол. Издано С. Дю Рур, т. I, 1818, с. 148.
[10] Архив Колонна, Письмо Марии Манчини Колонна (односторонний картон). На письме указана дата второе 1701 года, без указания месяца. Возможно, письмо написано в январе.
[11] Л. Перэ «Римская принцесса», с. 497. Поручал ли Луи XIV Лувилю присматривать за Марией или возможно направлять ее в этой трудной обстановке? В любом случае, маркиз отчитывался во всех ее действиях и делах, и это от него мы знаем о ее коротком приезде в Мадрид в апреле 1701 года. (Иностранные дела, Дипломатическая переписка 96, fol. 74v).
[12] Архив Колонна. II CP 1, письмо 401-601, 3 апреля 1701.
[13] Л. Перэ «Римская принцесса» с.495-496
[14] Кортесы (исп. cortes), в государствах Пиренейского полуострова сословно-представительные собрания, самые ранние на территории Западной Европы. Уже к середине 13 века кортесы в Испании принимали присягу короля, решали вопросы престолонаследия в случае возникновения спорных ситуаций, генеральные кортесы провозглашали новые законы и обладали правом объявлять войну и заключать мир. К концу 18 века в Испании кортесы прекратили свое существование. Сейчас в современной Испании кортесами называется парламент.
[15] Архив Колонна, , II CP 1, письма 401-601, 19 декабря 1701, 11 марта 1702.
[16] Ibid., 2 января 1701, 19 декабря 1701, 18февраля 1702.
[17] Габриель Аното «Сборник инструкций, предназначенных для послов», т. XVII, Рим, т. II (1688-1723), издано Ж. Аното, Париж, 1911, с. 222-223.
[18] Марианна Сермакиан «Принцесса дез Юрсен, ее жизнь и письма», Париж 1969.
[19] Архивы Колонна, II CP 1, письма 401-601, 19 декабря 1701, 18 февраля, 6 марта, 27 марта 1702.
Сообщение: 3617
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
21
Отправлено: 24.01.10 15:41. Заголовок: С тех пор Мария стал..
С тех пор Мария стала скиталицей. Она ненадолго показалась в Риме в 1706 году, потом в 1714, когда умер ее старший сын, но чаще всего она жила на средиземноморском побережье Италии – в Ливорно, ставшем ее пристанью; и оттуда она ездила в Пизу, Лукку, Пистойю, Флоренцию и даже Венецию. Также она побывала во Франции в 1702-1703 годах после своего отъезда из Испании, в другой раз в 1705 году и третий раз, наиболее короткий, в 1706. Это во время ее пребывания в 1705 году ей было разрешено посетить Париж, чтобы повидаться с семьей, то есть с герцогом и герцогиней де Невер (ее братом и невесткой), Марианной, герцогиней де Буйон, единственной сестрой, которая у нее осталась во Франции [1], и со своими многочисленными племянниками и племянницами. В действительности Мария могла видеть и уже видела свою семью вне Парижа. Она жила некоторое время у своего брата в Невере и со своей сестрой в Лионе. И следует полагать, что если она попросилась в столицу в 1705 году, то сделала это по другой причине. Ее легкомыслие и привязанность к прежней королеве Испании втянуло ее в злополучную неприятность, из которой она в течение некоторого времени искала способ выбраться. Если ее письма фигурируют в архивах Бастилии, то только потому, что их нашли среди бумаг шпиона-авантюриста отца Флорана Брандембурга, арестованного во Франции в сентябре 1702 года и который оставался в заключении до 1713. Это фламандский капуцин, изгнанный из своего ордена за недостойное поведение, не боялся себя называть «де Брандебург». Он был полностью предан Габсбургам, и это в Толедо, в окружении королевы Марианны, он познакомился с Марией. Затем он с ней встретился в Барселоне и там был ею представлен Филиппу V. Мария в этом случае послужила гарантом лояльности сей персоны, в высшей степени подозрительной. В конце апреля он отправился во Францию, она же ему вручила рекомендательные письма к сестре и брату.[2] Так что капуцин, попав ко двору Испании, мог проникнуть во французский двор, если бы его вовремя не арестовали.
Должно быть, Мария никогда хорошо не понимала, насколько она могла не нравиться в Испании. Поскольку речь идет об отце Флоране, она вероятно видела в нем только человека «бесконечно умного», «родственника всех лучших домов Фландрии» и, значит, достойного быть рекомендованным. В отношении остального, что она могла сделать настолько серьезного? «Я только скажу, - писала она своей сестре Буйон, - что Мадрид не так приятен и свободен, а дамы более церемонные и чопорные по отношению ко мне, чем дамы Барселоны».[3] Но слепота Марии на этом не кончалась. Она все еще верила. Что можно служить двум хозяевам одновременно даже во время войны, и полагала, что должна столько же «почестей» королеве без трона, как и правящей королеве Испании.[4] Она думала, что принцесса дез Юрсен из чистой злобности вредила ей в глазах Луи XIV, чтобы добиться ее высылки из Испании. «Это бессердечное создание, завистница, интриганка, готовая предать всех своих друзей».[5] Это не было ложью, но принцесса поступала так по иным причинам, нежели Манчини себе представляла. Разве Мария могла понять эту сильную, столь отличную от нее самой, женщину?
Не будем списывать все ошибки Марии на счет слепоты. Возможно, во время пришествия Бурбонов в Испанию, она не смогла оценить ни масштаба события, ни глубины «франкофобии» королевы Марианны; возможно, что во имя сыновей она неумело пыталась сохранить за собой оба лагеря. Но затем!,,, Ее письма не оставляют никакого сомнения насчет ее чувств и показывают ее решительно прогабсбурское отношение. Она поддерживала отношения с королевой Марианной (которую звала «моя королева») и ее компанией повсюду. Где бы она ни была, Мария посещала противников Бурбонов. Хуже того: когда Бурбоны потерпели поражение в одной битве, она говорила о «победе» австрийской партии[6]. Наконец, нельзя без удивления констатировать, что в своих письмах к сыну она посылала огромное количество информации, касающейся военных и дипломатических планов Франции.[7] Один из ее племянников, принц Евгений, сын Олимпии де Суасон, перешел на сторону Габсбургов, он руководил военным советом императора и командовал в Италии. Говорят, что принц Евгений обязан за свои победы как своему гению стратега, так и надежности своих осведомителей: он всегда знал наперед планы своего противника. Нельзя запретить думать, что Мария этому способствовала информацией в посылаемых сыну документах, которую он легко мог передавать[8]. И поскольку Мария сама переписывалась с принцем Евгением, возможно, что и прямо ему она посылала некоторые сведения; но только исследование Венских архивов может предоставить доказательства.
Если бы ее не выслали из Испании, могла бы Мария выбрать другую позицию? Трудно сказать, но очевидно, что эта ссылка пробудила все старые обиды, которые она питала против Луи XIV. Он не захотел сделать ее королевой, он не захотел оставить ее во Франции, когда она сбежала из Рима в 1672 году, и вот сейчас он ее довел до скитания.
Нет ничего более несправедливого. Для начала, от Марии требовалось только вернуться в Рим к своим детям и внукам. Что касается Луи XIV, есть ли необходимость говорить, что он не мог жениться на Марии в 1659 году, так же как не мог в 1672 позволить ей остаться в своем королевстве, или точнее, позволить ей жить в полной свободе, тогда как она сбежала от мужа, создав ему репутацию отравителя? И как после 1700 года позволить Марии оставаться в Испании, когда она вела себя так неосмотрительно? По здравому размышлению, король был слишком снисходителен. Без сомнения он не знал содержания и тона писем Марии к стороне противника. Но он знал, что она была скомпрометирована со ставленниками Габсбургов, и что ее сыновья были полностью преданы им. Однако он ей позволил трижды приехать во Францию и даже в Париж в 1705 году. Он не произнес ни слова о том, что знает о ее других проступках. А того, что он об этом знал было достаточно, чтобы обесславить Марию. Так как ее отношения с отцом Флораном Брандембург не ограничивались разговорами и, возможно, политическими интригами. Капуцин сам признавался, что имел с ней связь иной природы. Тщеславный, он рассказывал, не заставляя себя уговаривать, о своих победах у женщин, и лейтенант полиции Аржансон после его допроса написал канцлеру Понтшартрену: «Мадам де Колонна - главная героиня». Детали связи с Марией, которыми поделился отец Флоран, показались Аржансону такими шокирующими, что он еще написал: «Мне кажется, что факты такого свойства не должны оставаться в протоколах допроса Бастилии и вовсе некстати, что секретарь их сохранит в памяти»[9]. Эти отношения были правдиво переданы Луи XIV, который внимательно следил за этим делом, опасаясь крупного заговора. Что должны были подумать сыновья Марии в Риме, если бы узнали, что их мать, вдова, отдалась капуцину-растриге, моложе ее на двадцать пять лет? В папском городе их влияние и общественный статус, которыми они так гордятся, пошатнулся бы. Но Луи XIV не был мужчиной, способный мстить женщине, в особенности женщине, которая была его первой любовью. Если он старался препятствовать в Риме махинациям Колонна, то он не станет пригвождать их мать к позорному столбу.
Если предположить, что в политических ошибках Марии следует искать другого ответственного, помимо нее, то это будет, возможно, Мазарини. Он отдал свою племянницу коннетаблю Колонна, крупному вассалу Испании, он собственными руками ее ввел в антифранцузскую мятежную группировку Рима. И он это знал, так как прежде чем заключить союз, был вынужден получить одобрение у Габсбурга, который тогда правил в Мадриде – у Филиппа IV. Но это случилось в 1660 году, когда Пиренейский мир и женитьба короля на инфанте позволяли оптимистично взглянуть на будущее; в Италии, как и в прочих местах, соперничество могло бы смягчиться. Если только Мазарини, всегда такой недоверчивый, не помышлял «переубедить» коннетабля, породнившись с ним. Некоторые письма позволяют так думать[10]. Мария оказалась только пешкой в деле обольщения, которое продолжилось обещаниями дотаций, почестей и поддержкой в бесконечных спорах между романскими князьями. Это была «классическая» схема, и младший брат коннетабля был позже завоеван похожим способом. Но смерть не позволила кардиналу сыграть эту партию.
Умерла Мария в Пизе, в ночь с 7 на 8 мая 1715 года, от апоплексического удара, в возрасте семидесяти пяти лет. Ее капеллан-интендант, отец Далма, составил 24 мая опись имущества, которое находилось при ней, потом, тремя днями позже, еще одну опись вещей, оставленных в Ливорно.
Чтобы определить упомянутых в описи людей, вспомним о семейной ситуации, в которой находилась Мария к моменту смерти. Ее старший сын Филиппо оставил вдову (в девичестве Олимпия Памфили[11]) и сына – подростка, который пока ему не наследовал в должности великого коннетабля. Маркантонио, второй сын Марии был женат на Диане Палеотти. Третий сын, Карло, стал кардиналом (с мая 1706 года) и мажордомом папского дворца. Что касаемо вдовствующей королевы Испании, которая упомянута в описи, то это известная нам Марианна де Небур, вдова Карла II.
Содержимое этой описи ясно свидетельствует об образе жизни знатной дамы. Филиппо Колонна обеспечил своей матери пенсион в 12 000 экю, что к концу XVII века равнялось 60 000 турским ливрам; это было справедливо, расчет был из суммы приданого, которое она принесла в семью ранее. И этих годовых выплат было бы недостаточно, даже чтобы оплатить содержание всех владений, с которыми мы познакомимся, если бы Марии пришлось одновременно обеспечивать все свои нужды. Но ее сын также содержал ее дом (шталмейстеры, слуги, выезд) и обеспечивал все необходимое для ее повседневной жизни. Потому не удивляются, обнаруживая в этой описи помимо наличных денег (около 9000 ливров в различных монетах) карету, снабженную стеклами и обитую внутри темно-красным бархатом, коляску, портшез, двух мулов, двух лошадей с их упряжью, много столового серебра, белья и домашней утвари. Там было сорок пять простыней, более сотни салфеток различного размера и качества, не говоря уже о полотенцах для рук и для других нужд.
Так же много нательного белья и одежды. Тридцать дневных и ночных чепцов из ткани Камбре или дамасской вуали, украшенные бахромой, кружевами или вышивкой. Двадцать одна рубашка или кофта, в основном из батиста, украшенные аналогичным способом. Разнообразные горжетки и манжеты, гладкие или расшитые. Шейные платки, рукава, корсажи с пластронами, перчатки, чулки из шелка, льна, бумазеи и шелка-сырца. Верхние и нижние юбки, длинные и короткие женские накидки, платья, домашние куртки, хоть и поношенные, но сшитые из наиболее дорогих тканей: шелк, бархат, атлас, дамаст с серебряными цветами или «натуральный». Очень мало черной одежды, зато много цветной: желтая, розовая, светло-коричневая, оливковая, три тона красного: алая, темно-красная и малиновая). Это все цвета для брюнеток, вкус к которым Мария сохранила до седых волос. Невзирая на свои шестьдесят пять лет, ее не покинули ни кокетство, ни изысканность. Упоминается также ее туалетный столик (tavolino da teletta) покрытый зеленым дамастом, для которого предусмотрены другие покрытия. В ее несессере (casse-tina di toalett) находилась шкатулка, обитая зеленым бархатом с золотыми галунами, содержащая два зеркала, одно из которых карманное; шесть черепаховых гребней и три из буйвола, одна щетка для волос и две зубные щетки, четыре серебряные булавки и один серебряный крючок, прочие шляпные булавки, бархатная зеленная пудреница также с золотым галуном. Не забудем ленты, веера, меховые муфты, ароматические пакетики с сухими травами и подушки для собак. Отметим некоторое количество припасенного шоколада (шестьдесят пять ливров – около 33 кг) и множество ингредиентов, предназначенных для стряпни и изготовления напитков, к которым Мария пристрастилась в Испании. Она пила и чай, и кофе, и другие «экзотические» напитки.
Книг в описи немного, но их названия показывают, что Марию совсем не просто так уже в молодости считали женщиной образованной. Сатиры Жувеналя, История Светония и Виргилий на французском, сочинения Тасса на итальянском. Нет надобности напоминать о гигантском успехе, который имел Тасс в Италии с XVI века. В свою бытность в Риме, Мария часто выбирала темой для своих маскарадов во время карнавалов эпизоды из «Освобожденного Иерусалима»; в них она как раз воплощала двух наиболее известных героинь - Армиду и Клоринду. Очевидно, что она оставалась привязанной к романтической и светской литературе, между тем, не пренебрегая сочинениями религиозного содержания: в описи упоминаются две Библии на французском, одна сокращенная, другая в трех томах. Мария никогда не проявляла сильной набожности, но с возрастом, она, как и очень многие, обратилась к Богу.
Самое поразительное, что в этой описи нет ни единого упоминания произведений искусства. За исключением миниатюры прежней королевы Испании, Мария не владела ни картинами, ни гобеленами, и это она, которая жила в Риме, среди шедевров, с опытным коллекционером, которым был ее муж. Путешествуя так, как это делала она, Мария без сомнения не могла обременять себя иным имуществом, кроме как необходимым. Ее переписка, тем не менее, свидетельствует, что в Испании она владела собственным портретом и портретами своих детей, присланных ей из Рима[12]. Позднее, в 1708 году, она настойчиво просила у своего старшего сына прислать ей другую картину – парадный портрет, представляющий ее брата Филиппа, вручающего орден Святого Духа трем римским князьям, которых Луи XIV удостоил этого отличия[13]. Прося картину у своего сына, Мария подчеркивала, что она представляет члена ее семьи, а не Колонна, и таким образом, подразумевая, что будет несправедливо ей в этом отказать. Но у Колонна, как и во всех прочих знатных римских семьях, семейное имущество на основании права первородства достается старшему и не может покидать его дома. Вне всякого сомнения, именно по этой причине Марии отказали в портрете ее брата и можно предположить, что по той же причине, у нее потребовали обратно ее собственный портрет и портреты ее детей. Столовое серебро, имевшееся у Марии к моменту смерти, тоже должно было вернуться во дворец Колонна; она это сама указала в своем завещании.
Историк не будет сожалеть, что в Риме преобладают такие строгие правила; они объясняют богатые архивы и коллекции произведений искусства римских дворцов. Отмена права старшинства у нас привела к печальному результату: рассеивания множества сокровищ. Воспользуюсь случаем указать, что Люсьен Перэ в 1890 году видел у тогдашнего маркиза д’Авринкура три сборника писем Мазарини к своим племянницам и родным и наоборот[14]. Так получилось, что по причине союзов Филиппа Манчини и наследования они рассеялись. Я нашла лишь след одного из них, относящегося к 1659 году, которое еще два года назад принадлежало графу Юберу д’Авринкуру. Недавно граф умер не оставив потомства, и я опасаюсь, как бы и этот сборник не исчез. За сто лет около трех сотен писем Мазарини и его семьи ускользнули от историков. Известны только отрывки, которые издавал Л. Перэ.
Если говорить о драгоценностях, которые привозила женщина во время своей свадьбы, то на них в Риме не налагались упомянутые выше правила. Это имущество, как и приданое, не становилось собственностью мужа. Оно принадлежало супруге, этот обычай бытовал почти во всей Европе. Мария при замужестве привезла драгоценные камни на сумму 136 000 ливров, опись которых, к несчастью, исчезла[15]. Большая часть этого маленького сокровища была предоставлена королем и королевой-матерью Анной Австрийской, старающейся смягчить горечь Марии. (Они также поучаствовали в ее приданом, внеся 100 000 ливров.)
Из этих 136 000 ливров драгоценных камней часть, данная Мазарини, составила не более 40 000 ливров. Так же он поступал и с другими племянницами, когда они выходили замуж, рассчитывая во всех этих случаях на щедрость правителей. Куда делись драгоценности Марии? Обнаружили всего двенадцать во всех описях, да и те невысокой ценности, только две из них достигают стоимости 25 луидоров. Речь идет (я перевожу) о «сердце с морской жемчужиной посередине, с несколькими рубинами и бриллиантами» и о «маленьком мавре, состоящем из нескольких бриллиантов и рубинов». Притом эти две драгоценности Мария получила после замужества от Колонна, как указывает опись. Надо думать, что основная часть этих драгоценностей на 136 000 ливров, приехавших из Франции, была рассредоточена. Нам известно, что Мария в ходе побега 1672 года увезла с собой из Рима один комплект. Ее муж, надеясь, что она вернется к домашнему очагу, послал ей, дабы задобрить, еще один в 1673 году, когда она находилась в Савойе. Должно быть, ей пришлось это все продать в те трудные годы. По тому, что осталось в Риме, можно предположить, что Колонна, учитывая обстоятельства, не испытывал угрызений совести, ими располагая.
В действительности, только одно украшение можно с уверенностью идентифицировать, как привезенное из Франции, но и его Мария получила не по случаю свадьбы. Речь идет об ожерелье из тридцати пяти жемчужин, стоимостью 3 000 дублонов (28 000 ливров во Франции), которое летом 1659 года было подарено королем Луи XIV в качестве прощального подарка. Забавно читать, что это колье было «подарено сеньором кардиналом Мазарини от имени Наихристианнейшего короля». Мазарини вовсе не планировал подобный жест и не платил за колье. Он удовольствовался тем, что включил его цену в стоимость драгоценностей, врученных Марии. Можно себя спросить, не объясняет ли это дело (среди стольких других!) неразбериху частных и общественных денежных средств, которую кардинал, осмеливаемся это сказать, сделал правилом. В действительности установлено, что в апреле 1660 года в то время, когда золотых дел мастеру Леско – поставщику колье, не было уплачено, он уплатил из казны 28 000 ливров, что стоила драгоценность, а Кольберу, который, казалось, сомневался в законности операции, ответил: «Это жемчужное ожерелье было подарено по предложению королевы»[16]. Иными словами, сохранили свои деньги, списав долг на королеву. Я указывала выше, что это было обычной практикой, которая не исключала использование других махинаций, чтобы, не раскошеливаясь, приобретать ценные вещи[17]. Замужество Марии добавило еще один пример. Замечено, что в действительности большие золотые часы, подаренные по этому случаю кардиналу Колонна, принадлежали королеве Марии Медичи, бабушке Луи XIV, что говорит о том, что они - часть королевского имущества и были, одному Богу известно как, оттуда похищены[18].
Для Марии, которая была не в курсе всех этих махинаций, ценность колье была, прежде всего, сентиментальная. Она уточнила в своем завещании, что это жемчужное ожерелье (его мы видим на ее шее практически на всех портретах) никогда не должно быть продано, но должно оставаться в собственности старшего в семье. К этому условию прислушивались вплоть до XIX века. Потом, в 1818 году Роспилиози, муж одной из Колонна, выкупил колье. Позже оно перешло к Барберини и еще было у них после последней войны. После... Правда, жемчужины, если бы мы могли их увидеть сегодня, без сомнения, потеряли бы свой блеск.
Резюме:
Известная широкой публике своей любовью к Луи XIV, Мария Манчини породила куда больше романтических воспоминаний, нежели чисто исторических исследований. Для воссоздания жизни этой племянницы Мазарини после разрыва с королем и ее отъезда из Франции, понадобилось обратиться к Архивам семьи Колонна в Риме; там находится более пятисот предметов, имеющих к ней отношение, начиная с ее замужества с принцем Лоренцо Онофрио Колонна в 1661 году и заканчивая ее смертью в 1715. Фонды архивов Бастилии и Библиотека Арсенала также располагают несколькими ее неизданными письмами.
Двадцать последних лет Марии находились под влиянием знаменитого дела об Испанском наследстве. Находясь к тому моменту в Испании, она принимала участие в интригах, которые порождало состояние здоровья короля Карла II, последнего Испанского Габсбурга, неспособного оставить потомство. Но вопреки тому, что говорят, Мария не старалась служить интересам Бурбонов. Даже после восшествия на испанский престол в 1700 году молодого Филиппа V, внука Луи XIV, она не присоединилась к новой династии, часто поступала неблагоразумно, конфликтовала с грозной принцессой дез Юрсен и была вынуждена покинуть Испанию. Настоящая статья стремится рассказать эти факты и объяснить причины такого поведения Марии.
Посмертная опись ее имущества, составленная в апреле 1715 года, позволяет ближе познакомиться с ее личностью, ее вкусами и семейным положением. Это также документ истории общества, отражающий образ жизни знатной дамы в начале XVIII века.
[1] Арсенал, ms 10532, 22 апреля 1702.
[2] Арсенал, ms 10532, 22, 23 апреля 1702.
[3] Арсенал, ms 10532, 22 апреля 1702.
[4] Архивы Колонна, письмо от 7 октября 1703.
[5] Ibid., письмо, 3 марта 1708.
[6] Ibid., письмо, 31 августа, 28 ноября 1702; 7 февраля, 7 мая 1705; Ibid., Собрание писем, 3 октября 1708 и другие письма без дат.
[7]Большая часть этих документов не датирована и встречается случайно в корреспонденции Марии в архивах Колонна. Есть листовки против принцессы дез Юрсен, копия статей «Португальской лиги», иными словами лиги, заключенной в мае 1703 года между Англией и Португалией, которая до последнего времени оставалась союзницей Франции; другие записи посвящены военной операции 1705 года, и т.д. Наиболее неожиданное, это письмо без подписи, отправленное из Марли 3 июля 1703 года и рассказывающее практически в тех же выражениях, что и Данжо, о недавней победе маршала да Буффлера в Экерене. Кто мог из Марли осведомлять Марию?...
[8] В июле 1707 года, когда имперцы оккупировали Неаполь, Филиппо Колонна, более не колеблясь, высказался открыто за Габсбурского претендента.
[9] Равессон, Архивы Бастилии, т. X, p. 435-436.
[10] В начале ноября 1659 года, хотя подписание Пиренейского мира было только вопросом времени, на Фазаньем острове дон Луис де Аро – представитель испанской стороны, любезно проинформировал Мазарини, что союз его племянницы с коннетаблем Колонна породил настороженность в Мадриде. Тогда он поторопился об этом проинформировать кардинала д’Эсте, чтобы тот предложил коннетаблю свою собственную племянницу, сестру герцога Моденского (Иностранные дела, Мемуары и документы, Франция 282 fol. 305v). Это был другой способ склонить Колонна к французской партии, так как герцог Моденский был мужем Лауры Мартиноцци, двоюродной сестры Марии и одним из тех, кто получал пенсию во Франции. Только в июне 1660 года, за несколько дней до женитьбы Луи XIV на инфанте, Филипп IV дал согласие на брак Колонна с Марией.
[11] Он женился на ней в 1697, после смерти своей первой жены, в девичестве Мединачели.
[12] Архивы Колонна, письмо 1-174, 29 ноября 1674; Собрание писем, 18 сентября 1675.
[13] Ibid., письмо, 19 августа 1708. Церемония проходила в Риме 27 и 28 сентября 1675 года. Речь идет о герцоге Сфорца, Флавио Орсини герцоге Брачиано, который тогда собирался жениться на будущей принцессе дез Юрсен, и Филиппо Колонна князе де Соннино, девере Марии, который, как говорят, был завоеван Францией (См. М. Сермакиан «Принцесса дез Юрсен», с. 91-94). Вспомним, что Филипп де Невер делил свое время между Парижем и Римом, где он имел в своем распоряжении два дворца: один – Манчини, а другой, принадлежавший его дяде Мазарини, на Квиринале.
[14] Л. Перэ « Роман великого короля, Луи XIV и Марии Манчини», Париж, 1894.
[15] В брачном контракте Марии (см. n. 4) сказано, что опись этих драгоценностей «будет составлена». Было бы удивительно, если это не было сделано, но я не нашла ее следов ни в Риме, ни в Париже. Ценность камней указана в расписке, врученной кардиналом Колонна маркизу Анжеллели в 1661 году. Архивы Колонна, Исторический сборник II A 33, n°35).
[16]Письма кардинала Мазарини во время его министерства, собранные и изданные Адольфом Шеруелем и Жоржем д’Авенелем, Париж, т.IX, 1906, с. 574.
[17] См. мои исследования: Процесс обогащения кардинала Мазарини согласно описи аббата Мондана, в Библиотеке Школы Хартий, т.148, 1990, с. 355-425, и Богатство Мазарини, Париж, 1990, гл. VIII.
[18] Также Мазарини подарил коннетаблю парадную шпагу, украшенную 987 бриллиантами! Описание этих двух предметов находится в наследственных бумагах кардинала, Национальная Библиотека, Меланж Кольбер 75, fol. 642v-648.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 53
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме