Сообщение: 13
Зарегистрирован: 20.11.08
Откуда: Нижний Новгород
Репутация:
1
Отправлено: 04.12.08 18:38. Заголовок: Несколько поправок. ..
Несколько поправок. Гизы далеко не сразу возглавили католиков. В 1562 году, уже после резни в Васси, устроенной офицерами Франсуа де Гиза, Гизы всерьез обсуждали не принять ли им протестантизм. Между прочим, первоначально Франсуа де Гиз и Колиньи были друзьями, но смертельно поссорились, не поделив воинскую славу. Что еще интереснее, так это то обстоятельство, что в протестантизм Колиньи был обращен в испанском плену.
Утверждать, что Екатерина Медичи сознательно использовала свадьбу дочери как ловушку, тоже вряд ли обоснованно. Об этом говорилось в протестантстких памфлетах после Варфоломеевской ночи, но политика королевы свидетельствует, что никакой ловушки не готовилось и Екатерина искренне стремилась к миру.
МАКСимка
Сообщение: 631
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
4
Отправлено: 11.12.08 23:37. Заголовок: Немного подробнее пр..
Варфоломе́евская ночь (резня св. Варфоломея) — резня гугенотов во Франции, устроенная католиками в ночь на 24 августа 1572, день св. Варфоломея.
В Варфоломеевскую ночь и последующие дни в Париже было убито от 3 000 до 10 000 человек. Мать французского короля Карла IX и правительница Франции Екатерина Медичи повелела начать резню гугенотов, после того, как не удалось покушение на предводителя гугенотов Гаспара де Колиньи. Де Колиньи оказывал всё больше влияния на Карла IX и убеждал его поддержать восстание протестантов во Фландрии против испанского короля Филиппа II, послав против него объединённую армию католиков и гугенотов. Он видел в этом единственную альтернативу гражданской войне во Франции, однако мешал планам Екатерины по установлению мира с Испанией. Вместе с тем следует отметить определенную обоснованность курса Екатерины Медичи, так как ослабленная десятилетними гражданскими войнами Франция вряд ли могла бы сплотиться против общего врага и уж тем более нанести поражение Испании, находившейся в зените своего могущества.
По мнению ряда историков, в планы королевы-матери не входила массовая резня гугенотов. Первоначально планировалось устранение Колиньи и еще примерно десятка основных военных предводителей гугенотов, а также захват номинальных лидеров гугенотской партии — принцев Бурбонского дома — Генриха Наваррского и его двоюродного брата принца де Конде. Ненависть парижского населения к гугенотам, а также давняя вражда семейных кланов Колиньи и Гизов превратили намечавшуюся акцию в массовую резню. Легко узнаваемые по черным одеждам, гугеноты становились легкой добычей для обезумевших убийц, которые не давали пощады никому, будь то старики, дети или женщины. Город оказался во власти ублюдков и разбушевавшейся черни. Мертвых раздевали - многим хотелось еще и поживиться одеждой. В таком хаосе можно было спокойно ограбить соседа, разделаться с должником, а то и с надоевшей женой. Никто уже не отслеживал, кто гибнет под шпагами, гугенот или католик. В конце концов король приказал немедленно навести порядок на улицах Парижа.
Сигнал к началу устранения опасных гугенотов прозвучал с колокольни церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа.
После Варфоломеевской ночи около 200 тысяч гугенотов бежали в соседние государства. Англия, Польша и немецкие герцогства выразили свое недовольство такой возмутительной вспышкой насилия. Даже царь Иван Грозный осудил такое обращение с поддаными.
"Когда Рим узнал о происшедшей резне, радость духовенства была беспредельной. Вестнику, прибывшему с этим сообщением, кардинал Лорренский вручил награду в тысячу крон, пушка города св. Анжело громовыми залпами приветствовала это событие. На каждой колокольне звонили колокола; костры превратили ночь в день; Григорий XIII в сопровождении кардиналов и других духовных сановников посетил собор св. Людовика, где кардинал Лорренский пел: Тебе, Господи… Для увековечивания этого побоища отчеканили медаль, и в Ватикане до сих пор еще хранятся три фрески Вазари, где изображены нападение на адмирала-гугенота, король, обсуждающий со своими советниками предстоящую резню, и сама резня. Григорий послал "Золотую Розу", а спустя четыре месяца после резни… он с удовольствием слушал проповедь французского священника… который говорил о том дне, исполненном счастья и радости, когда святейший отец, получив столь отрадные вести, торжественно направился в собор, чтобы возблагодарить Бога и святого Людовика".
С августа по октябрь вспыхивали подобные эксцессы во многих других городах Франции — таких, как Тулуза, Бордо, Лион, Бурж, Руан и Орлеан. В них погибло около 70 тысяч человек. Известными жертвами были композитор Клод Гудимель и философ-гуманист Пьер де ла Рамэ.
Вместе с тем, либеральная историография, изначально враждебная католической церкви и поэтому сочувствующая гугенотам, старалась замалчивать факты насилия, устраиваемого гугенотами против католиков. Как и в любой гражданской войне, у каждой стороны была своя правда.
МАКСимка
Сообщение: 632
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
4
Сигнал к началу устранения опасных гугенотов прозвучал с колокольни церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа.
Вот от этом до сих пор идут споры. По некоорым данным сигнал к резне был дан с одной из башен Лувра.
МАКСимка пишет:
цитата:
С августа по октябрь вспыхивали подобные эксцессы во многих других городах Франции — таких, как Тулуза, Бордо, Лион, Бурж, Руан и Орлеан. В них погибло около 70 тысяч человек.
Вообще-то реальные цифры неизвестны. К тому же надо отметить, что были люди, в том числе и высокопоставленные, которые смогли предотвратить резню в подвластных им городах и провинциях (или же просто пытались это сделать).
МАКСимка
Сообщение: 2121
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
13
Отправлено: 26.04.09 13:45. Заголовок: ДОКЛАД ХУАНА ДЕ ОЛЕГ..
ДОКЛАД ХУАНА ДЕ ОЛЕГИ, СЕКРЕТАРЯ ПОСЛА ИСПАНИИ
Вот что Хуан де Олеги, секретарь посла дона Диего де Суниги, прибывший от французского двора с депешами названного посла для Вашего Величества, докладывает о событиях, разразившихся при этом дворе:
"В четверг 22 августа в 11 часов утра, в то время как адмирал, выйдя из дворца, остановился, чтобы прочесть письмо, которое только что дал ему один дворянин-гугенот, в 50 или 60 шагах от дворца, в него выстрелили из соседнего дома из аркебузы, и ему выстрелом оторвало палец с правой руки и пронзило левую руку: кисть и выше кисти, пуля вышла в области локтя; как только он почувствовал, что ранен, он не сказал ничего, кроме того, чтобы установили, кто виновен.
Тот, кто произвел выстрел, вышел через заднюю дверь указанного дома; он сел на коня, которого для него приготовили, и выехал из Парижа через ворота, у которых ждал испанский жеребец, а в двух лье оттуда — турецкий и скакун. Около 400 всадников, все гугеноты, бросились в погоню за тем, кто ранил адмирала, но они не смогли его настичь и воротились в Париж в тот же день 22-го; в этот день и последующий всех гугенотов облетел слух, что христианнейший король или герцог Анжуйский не столь уж непричастны к этому покушению: они еще говорили, что оно было совершено по распоряжению герцогов Гиза и Омаля или герцога Альбы и они испускали угрозы против неба и земли с неслыханной и дерзостью и заносчивостью. В указанный день, 22 августа, христианнейший король и его мать посещали адмирала, который сказал королю, что даже если он потеряет левую руку, у него останется правая рука для отмщения, а также 200000 человек, готовых прийти ему на помощь, чтобы отплатить за нанесенное оскорбление: на что король ответил, что сам он, хотя и монарх, никогда не мог и не сможет поднять более 50 тысяч человек. По окончании этого визита, когда король воротился во дворец, явился принц Конде и потребовал каких-нибудь объяснений по поводу случившегося: при отсутствии таковых он будет знать, кому мстить; король дал ему удовлетворение, тем не менее, поскольку означенный принц о6ладает дьявольским духом, он не переставал угрожать королю и его близким. В указанный день король удалился в добрый час в свои покои, и проспал 8 или 9 часов. В десять он поднялся и велел позвать Марселя, который руководит парижскими буржуа; (1) он велел ему предупредить некоторых капитанов городским ополчения, чтобы каждый из них ждал в готовности со своим отрядом момента, когда они услышат набат; Марсель повиновался этому приказанию. 23 августа в полночь король велел позвать герцогов де Монпансье, Гиза и Омаля, а также бастарда д'Ангулема; он указал каждому из них, что кому надлежит делать; герцогу де Монпансье было поручено наведаться в покои принца Беарнского (2) и Конде, чтобы посмотреть, какие лица там находятся, и чтобы в дальнейшем гвардейцы убили таких и таких, каких он назвал; а герцогу де Гизу и д'Омалю вместе с бастардом (3) — отсечь голову адмирала и людей из его свиты, а также дано задание захватить и убить Монтгомери и видама Шартрского, которые поселились в предместье Сен-Жермен, расположенном за воротами; они приняли к этому меры, но не преуспели, ибо те последние ускользнули и бежали в Нормандию. В воскресенье в день Святого Варфоломея в 3 часа утра пробил набат; все парижане начали убивать гугенотов в городе, ломая двери домов, населенных таковыми, и разграбляя все, что находили. Вышеназванные Гиз, д'Омаль и д' Ангулем напали на дом адмирала и вступили туда, предав смерти восемь швейцарцев принца Беарнского, которые охраняли дом и пытались его защищать. Они поднялись в покои хозяина и, в то время как он лежал на кровати, герцог де Гиз выстрелил из пистолета ему в голову; затем они схватили его и выбросили нагого из окна во двор его отеля, где он получил еще немало ударов шпагами и кинжалами. Когда его хотели выбросить из окна, он сказал: «О, сударь, сжальтесь над моей старостью!» Но ему не дали времени сказать больше. Исполнив это, они напали на дом графа де Ларошфуко и поступили с ним, с его сыном, с капитанами и дворянами, которые находились при нем, точно так же, как с адмиралом. Немедленно после того они перешли к отелю Телиньи, зятя адмирала (4), и он подвергся такому же обращению, равно как и Брикемо, заместитель означенного адмирала, и сын последнего (5), и пятнадцать или двадцать дворян, которые все были выброшены из окон на улицу, где толпа их немедленно растерзала. Другие католические дворяне и придворные убили много дворян-гугенотов."
(1) Похоже, Олеги не знает, что Марсель не исполнял функций купеческого прево.
(2) Испанское правительство не признавало Генриха де Бурбона как короля Наварры.
(3) Упомянутый бастард получил от короля 28-го числа следующего месяца вознаграждение в 550 ливров .
(4) Телиньи женился на дочери Колиньи 24 марта 1571 г. в Ла-Рошели.
(5) Неточность. Брикемо удалось в ночь на Св. Варфоломея добраться, переодевшись конюхом, до отеля английского посла. Несколько дней спустя его вырвали из его убежища, чтобы передать Парламенту Парижа. Из его четверых сыновей один-единственный погиб при резне.
МАКСимка
Сообщение: 2123
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
13
"Во дворце убили Бове, воспитателя принца Беарнского, и капитана Пиля, а также около 28 служителей указанного принца и принца Конде, тех, кого они больше прочих любили, а некоторые другие, которые были в городе, скрылись и спаслись. В названном предместье Сен-Жермен, где обитала большая часть гугенотов, явившихся ко двору, убито немало из ни и среди прочих — канцлер и некоторые советники и министры упомянутых принцев и адмирала. Герцог де Гиз, герцог д'Омаль и бастард д'Ангулем, при бывшие верхом и с большими силами, напали на жилит Монтгомери и видама Шартрского, но те, поскольку их предупредил гугенот, который перебрался через реку вплавь, успели сесть на коней и бежать, так что их не настигли: во всяком случае, после отбытия д'Олеги их преследовали. В указанное воскресенье и последующий понедельник он видел, как волочили по улицам трупы адмирала, Ларошфуко. Телиньи, Брикемо (1), маркиза де Рье, Сен-Жоржа, Бовуара, Пиля и других; их бросили затем на телегу, и неизвестно, точно ли повесили адмирала, но прочих кинули в реку. Резня продолжалась до вторника, 27 августа. В означенный день христианнейший король, облаченный и свои королевские одежды, явился во дворец и объявил парламенту, что мир, который он заключил с гугенотами, он вынужден был заключить по той причине, что его народ был измучен н разорен, но что в настоящее время, когда Бог даровал ему победу над его врагами, он провозглашает недействительным и ничего не значащим эдикт, который был издан в ознаменование указанного мира, и что он желает, дабы соблюдали тот, который был, опубликован прежде и согласно которому никакая иная вера, кроме католической, апостольской и римской, не может исповедоваться в его королевстве. Некоторые принцы сказали королю, что немцы и англичане сочтут себя оскорбленными, он ответил, что нисколько на их счет не озабочен, лишь бы сохранять дружбу с католическим государем. Принцы Беарнский и Конде сокрушены: они слова не осмеливаются сказать, и служащий статс-секретаря Виллеруа, который отправил кое-какие письма с упомянутым Олеги в Бордо, сказал ему, что 27-го они присутствовали на мессе с королем. Упомянутый Олеги 27-го утром в Орлеане видел, как прикончили и бросили в реку многих гугенотов; перед его отбытием из Парижа, каковое имело место 26-го, после полудня, поступили вести, что в Руане и в Мо было учинено то же самое. 27-го оказалось в осаде в некоем городе, называемом Божанси, расположенном в эту сторону от Орлеана, около трех сотен гугенотов, и некоторое число католиков-аркебузьеров собирались их прикончить. В Блуа, Шательро, Пуатье, Бордо и Байонне ничего не происходило, но католики вооружены с тем, чтобы не вспыхнуло какого-либо волнения, как приказал христианнейший король... По всей дороге из Парижа в Байонну не наблюдается никаких возмущений народа и не замечено ничего нового, тем временем, гугеноты, которые оказались без предводителя, не смеют ни слова сказать о том, что произошло."
(1) Очевидно, речь идет о сыне.
МАКСимка
Сообщение: 2337
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
14
ДОНЕСЕНИЕ ШЕВАЛЬЕ ДЕ ГОМИКУРА, АГЕНТА ГЕРЦОГА АЛЬБЫ В ПАРИЖЕ
"22 августа 1572 г., когда адмирал вышел из Лувра и отправился к себе домой обедать, он читал письмо, и в то время, как он ехал мимо дома одного каноника, который прежде был исповедником г-на де Гиза, в него выстрелили из аркебузы, заряженной четырьмя пулями, которыми ему оторвало почти целиком палец с правой руки, а на левой руке пуля попала в ладонь и прошла выше, разбив ему все кости, и вышла на два пальца выше локтя. В этом доме парадная дверь была заперта, а задняя открыта, и перед ней ждал испанский жеребец, на котором спасся тот, кто его ранил. Когда адмирал почувствовал, что ранен, то стал обсуждать со своими гуге¬нотами, как убить короля, его высочайших братьев и королеву, говоря, что зло исходит от них; и решил немедленно собрать 400 человек в предместье Сен-Жермен, что легко было сделать во всякий раз, когда он пожелает; но он не смог исполнить это тайно, дабы король и королева не узнали; ибо адмирал позвал короля Наваррского в свой дом и сказал ему такие или подобные слова: «Сударь, я полагаю, Вы знаете, как верно я служил Вашему высочайшему отцу, и сколь ревностно — Вашему высочайшему дяде, принцу де Конде, и настолько желаю по-прежнему, со всей моей доброй волей служить и Вам, что, будучи в настоящее время смертельно ранен (ибо пули отравлены), я обдумываю свое завещание, готовясь умереть, и оставлю Французское королевство Вам в наследство» и открыл средства, которые для него приготовил.
Когда Наваррский король все выслушал, он вернулся к себе, где пребывал в большой печали и задумчивости, предвидя великие бедствия для своего брата-короля и других, и его жена настолько упорно его расспрашивала, что он немедля открыл ей, что замышляет означенный адмирал; и когда она это услышала, после многих увещеваний воздержаться от того, чтобы запятнать руки кровью короля, его шурина, она, не откладывая, сообщила все королю и королеве, его матери.
Итак, в день Св. Варфоломея, 24-го сего месяца в час ночи, вступив в дом упомянутого адмирала, герцог Гиз, д'Омаль, шевалье д'Ангулем и другие, сопровождавшие их, вошли в спальню означенного адмирала, где адмирал со своими людьми пытался обороняться, но быстро потерпел поражение. Видя это, адмирал вернулся к своей постели, прикидываясь мертвым, но был вытащен оттуда за раненую руку. Когда господин Кузен (1) решил бросить его сверху из окна вниз, он уперся стопой в стену, по какой причине названный Кузен ему сказал: «Вот как? Старый лис, значит, Вы прикинулись мертвым?» С этими словами он выглянул во двор дома, где ждал ' герцог Гиз, которому он сказал: «Глядите, сударь, вот изменник, который сжил со свету Вашего отца». Когда это выслушал указанный Гиз, кузен приблизился к адмиралу и бросил ему такие слова: «Вот что, злодей; я не совершу угодного Богу, если запятнаю руки твоей кровью» и, ударив его ногой, отступил от него. Немед¬ленно подошел некто, выстреливший адмиралу из пистолета в голову. После этого его на решетке поволокли по городу. Один дворянин отсек ему голову ножом и, воздев на острие своей шпаги, нес по городу, крича: «Вот голова злодея, который принес столько бед Французскому королевству!» И когда людям из Парламента было поручено отыскать тело названного адмирала, чтобы исполнить старый приговор, вынесенный ему во время смут, он был растерзан так, что никто потом не смог отыскать ни кусочка. Если бы помедлили четыре часа, адмирал сделал бы с означенными принцами то, что они с ним сделали, и убил бы короля и его высочайших братьев. И в тот же миг явились к дому Ларошфуко, где сделали то же самое, и со всеми другими, кто попал им в руки, и убили Брикемо, маркиза де Реца, Леспондийанов (2) , Телиньи, и 62 самых важных из дворян, каковые были выволочены на улицу. И тогда же католики громили всех гугенотов данного города, и раздевали их и бросали в реку. Также и гвардия короля прошла по городу и входила в дома гугенотов, убивая их и приканчивая столь ловко, что немного времени спустя они истребили более трех тысяч. Самые важные из дворян были брошены в шахты Клер, куда бросают падших животных.
В Руане было убито 10 или 12 сотен гугенотов; в Мо и в Орлеане от них избавились полностью. И когда г-н де Гомикур готовился в обратный путь, он спросил у королевы-матери ответа на свое поручение: она отвечала ему, что не знает никакого иного ответа, кроме того, который Иисус Христос дал ученикам, по Евангелию от Иоанна, и произнесла по-латыни: «fte et nuntiate quo vidistis et audivistis; coeci vedent, claudi ambulant, leprosi mundantur»(3) и т. д., и сказала ему, чтобы не забыл передать герцогу Альбе: «Beatus, qui non fuerit in me scandalisatus», и что она всегда будет поддерживать добрые взаимные отношения с католическим государем."
(Publ. par Gachard dans les Bulletins de l'Académie royale de Belgique, 1842, t. IX, lre partie.)
(1) Коссен, капитан гвардии Карла IX. (2) Два имени, неразборчиво приведенные у Гоминкура. Чит.: Рье и Пардайан. (3) «Идите и возвещайте, что видели и слышали; слепые видят, хромые ходят, прокаженные исцеляются». — Лат.
МАКСимка
Сообщение: 2339
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
14
ПИСЬМО, НАПИСАННОЕ ОТЦОМ ИОАХИМОМ ОПСЕРОМ, ЗАМЕСТИТЕЛЕМ ПРИОРА КОЛЛЕЖА ДЕ КЛЕРМОН, АББАТУ САНКТ-ГАЛЛЕНА 26 АВГ. 1572 Г.
Не думаю, что для Вас будет докукой, если я извещу Вас о развитии событий, столь же внезапных, сколь и полезных для нашего дела, которые не просто вызывают восхищение христианского мира, но и возносят его на гребень радости. Прежде всего, Вы уже выслушали капитана (1) . Возрадуйтесь заранее, но удержитесь, прошу Вас, от недоверия и пренебрежения, ибо то, что я пишу Вам, делаю быть может, с большим удовлетворением, чем подобает, и я не утверждаю ничего, что не почерпнул из надежных источников. Адмирал погиб жалкой смертью 24 августа со всей французской еретической знатью (это можно сказать без преуве¬личения). Немыслимая бойня! Я содрогался при виде этой реки, полной трупов, обнаженных и чудовищно изуродованных. Доныне король не помиловал никого, кроме короля Наварры; более того, сегодня, 26 августа, в час дня, Наваррский король присутствовал на мессе с королем Карлом, так что все прониклись величайшей надеждой, что он переменит веру. Сыновья де Конде удерживаются в заточении по приказу короля, и в большой опасности, ибо король, быть может, примерно накажет этих упорствующих поборников ереси. Все дружно хвалят благоразумие и великодушие короля, который в силу своей доброты и снисходительности позволил еретикам откармливаться, точно скоту, а затем разом велел своим солдатам их прирезать. Хитрый Монтгомери удрал; господин де Мерю, третий сын усопшего коннетабля, взят вместе с другими. Парижане с нетерпением ждут, что решит король в их отношении. Все вольнодумцы-еретики, которых смогли отыскать, перерезаны и брошены нагими в воду. Рамю, который выскочил из своей спальни, расположенной достаточно высоко, все еще распростерт без одежды на берегу со следами ударов множества кинжалов. Одним словом, нет никого (включая также и женщин), кто не был бы убит или ранен. Послушайте еще, что касается убийства адмирала; я получил эти подробности от того, кто нанес ему третий удар своей алебардой, это — Конрад Бург, в свое время — конюх у эконома Иоахима Вальдемана в Виде. Когда швейцарцы, из тех, что служили герцогу Анжуйскому, высадили дверь, Конрад, за которым следовали Леонард Грюненфельдер из Глариса и Мартин Кох, вступили в комнату адмирала, которая была третьей в доме; сперва убили его слуг. Адмирал был в простом халате, и сперва никто не решался его коснуться; но Мартин Кох, более дерзкий, чем другие, ударил несчастного своим оружием; Конрад нанес ему третий удар, и при седьмом он наконец упал мертвым перед камином в своей спальне. По приказу герцога Гиза его тело выбросили через окно, и после того, как ему накинули веревку на шею как злоумышленнику, все вокруг могли полюбоваться, как его волочат к Сене. Таков был конец этого опасного человека, который только в течение своей жизни поставил столь многих на край бездны, но еще и умирая повлек за собой в преисподнюю целую толпу знатных еретиков..
(Publ. dans, le t. VIII du Bulletin de la Société de l'Histoire du Protestantisme français.)
(1) Штудер фон Винкельбах (см. выше).
МАКСимка
Сообщение: 2342
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
14
Гайцкофлер и многие из его соучеников жили и питались у священника Бланди, в очень хорошем доме. Бланди посоветовал им не выглядывать из окон, опасаясь банд, которые разгуливали по улицам. Сам он расположился перед входной дверью в об¬лачении священника и четырехугольной шляпе; к тому же он пользовался уважением соседей. Не проходило и часу, чтобы новая толпа не являлась и не спрашивала, не затаились ли и доме гугенотские пташки. Бланди отвечал, что не давал приюта никаким пташкам, кроме студентов, но единственно — из Австрии да из Баварии; к тому же разве его все вокруг не знают? Разве он способен приютить под своей крышей дурного католики У И так он спроваживал всех. А взамен брал со своих пансионером недурное количество крон, по праву выкупа, постоянно угрожая, что больше не станет никого охранять, если бесчинства не кончатся. Пришлось поскрести на донышке, где не так уж много и осталось, и заплатить за пансион на три месяца вперед. Трое их сотрапезников, французские пикардийцы, отказались платить, (возможно, у них не было требуемой суммы). Итак, они не осмеливались высунуться, ибо поставили бы под угрозу свою жизнь, и упросили Гайцкофлера и его друзей снабдить их до¬рожной одеждой, которую те привезли из Германии: при подобном переодевании перемена жилья не представляла бы собой такой опасности. И вот эти добрые пикардийцы оставили дом священника; их старые товарищи так и не узнали, куда они ушли, но один бедняк явился сказать Гайцкофлеру, что они в достаточно надежном месте, что от всего сердца благодарят и желали бы поскорее лично выразить свою признательность; наконец, они просят разрешения оставить пока у себя ту одежду, которую им уступили. Убийства пошли на спад после королевского воззвания, правда, полностью не прекратились. Людей арестовывали на дому и уводили; это Гайцкофлер и его товарищи видели из окна, проделанного в крыше дома. Дом стоял на перекрестке трех улиц, населенных, преимущественно, книгоп¬родавцами, у которых было сожжено книг на многие тысячи крон. Жена одного переплетчика, к которой прильнули двое ее детишек, молилась у себя дома по-французски; явили! отряд и пожелал ее арестовать; так как она отказывалась оставить своих детей, ей дозволили наконец взять их за руки. Ближе к Сене им встретились другие погромщики, они завопили, что эта женщина архигугенотка, и вскоре ее бросили в воду, а следом — и ее детей. Между тем один человек, движимый состраданием, сел в лодку и спас дня юных существа, вызвав крайнее неудовольствие одного сип его родственника и ближайшего наследника, и затем был убит, так как жил богато. Немцы не насчитали среди своих больше чем 8-10 жертв, которые, по неблагоразумию, слишком рано отважились вы¬браться в предместья. Двое из них собирались миновать подъёмный мост у передних ворот, когда к ним пристал часовой, спросивший, добрые ли они католики. «Да, а почему бы и нет? » — ответил один из них в замешательстве. Часовой ответил: «Раз ты добрый католик (второй назвался каноником из Мюнстера), прочти "Сальве, регина"». Несчастный не спра¬вился, и часовой своей алебардой столкнул его в ров; вот на какой лад закончились те дни в предместье Сен-Жермен. Его путник был уроженцем епископства Бамбергского; у него висела на шее прекрасная золотая цепь, ибо он полагал, что важный вид поможет ему уйти. Стражи тем не менее напали на него, он защищался вместе с двумя слугами, и все трое погибли. Узнав, что их жертва оставила прекрасных коней в немецкой гостинице «Железный Крест», недалеко от университета, убийцы поспешили туда, чтобы их забрать.
(Mémoires de Luc Geizkofler, trad. Par. Ed. Fick, Genève, 1892.)
МАКСимка
Сообщение: 2343
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
14
ОТЕМUS (1). МОЛИТВА, ПРОЧИТАННАЯ ПОСЛЕ БЛАГОДАРСТВЕННОЙ МЕССЫ В ЦЕРКВИ СВ. ЛЮДОВИКА В РИМЕ <ЗА ПОИСТИНЕ ВЕЛИКУЮ МИЛОСТЬ, ПОЛУЧЕННУЮ ОТ ГОСПОДА»
Бог Всемогущий, низводящий сильных и милостивый к смиренным, мы возносим Тебе самые пылкие наши хвалы за го, что, благосклонный к вере Твоих слуг, Ты даровал им блистательное торжество над вероломными противниками ка¬толического люда, и смиренно молим Тебя продолжить в Твоем милосердии то, что Ты начал, ради верности Тебе, ради славы Твоего имени, которое прославляем. Во имя Христа, услышь нас!
(1) Помолимся. – Лат.
МАКСимка
Сообщение: 2348
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
14
Донесение Филиппо Кавриана, мантуанского врача на службе Екатерины Медичи:
Всю ночь в Лувре держали совет. Стража была удвоена и, чтобы не насторожить адмирала, не дозволяли выходить никому, кроме тех, кто предъявлял особый пропуск короля.
Все дамы собрались в опочивальне королевы и, в неведении того, что готовилось, были полумертвы от страха. Наконец, когда приступили к исполнению, королева им сообщила, что изменники решились убить её в ближайший вторник, её, короля и весь двор, если только верить письмам, которые она получала. Дамы при такой вести оцепенели. Король не раздевался на ночь; но, вовсю хохоча, выслушивал мнения тех, кто составлял совет, то есть Гиза, Невера, Монпасье, Таванна, Реца, Бирага и Морвилье. Когда Морвилье, которого разбудили и который явился, весь встревоженный, почему король послал за ним в подобный час, услыхал из уст Его Величества предмет этого ночного совещания, он почувствовал, что сердце его охватил такой испуг, что перед тем, как сам король к нему обратился, он поник на своём месте, не в состоянии произнести хотя бы слово. Когда ему стало несколько легче, Его Величество попросил его высказать своё мнение. «Государь, - ответил он, - это дело довольно серьёзное и немаловажное, и оно может вновь возбудить гражданскую войну, более безжалостную, чем когда-либо». Затем, по мере того как король его расспрашивал, он указал ему на неминуемую опасность и закончил, после долгих колебаний и увёрток, выводом, что если всё, что ему сказали, - правда, надлежит исполнить волю короля и королевы и предать смерти гугенотов. И пока говорил, не мог удержать вздохов и слёз.
Король послал без промедления за королём Наварры и принцем де Конде, и в этот неурочный час они явились в опочивальню короля, сопровождаемые людьми из совей свиты. Когда последние, среди которых находились Монен и Пиль, пожелали войти, дорогу им преградили солдаты гвардии. Тогда король Наварры, оборотясь к своим с удрученным лицом, сказал им: «Прощайте, друзья мои. Бог знает, увижу ли я Вас вновь!» В тот же момент Гиз вышел из дворца и направился к капитану городского ополчения, чтобы отдать ему приказ вооружить две тысячи человек и окружить предместье Сен-Жермен, где обитало более пятнадцати сотен гугенотов, чтобы побоище началось одновременно на обоих берегах реки. Невер, Монпансье и другие сеньоры немедля вооружились и вместе со своими людьми, частью пешими, частью конными, заняли различные позиции, которые были им предписаны, готовые действовать совместно. Король и его братья не покидали Лувр. Коссен, капитан гасконцев, немец Бем, бывший паж г-на де Гиза, Отфор, итальянцы Пьер Поль Тоссиньи и Петруччи с многочисленным отрядом явились к отелю адмирала, которого им велено было умертвить. Они взло¬мали дверь и поднялись по лестнице. Наверху они натолкнулись на нечто вроде импровизированной баррикады, образованной из поспешно наваленных сундуков и скамей. Они проникли внутрь и столкнулись с восемью или девятью слугами, которых убили, и увидели адмирала, сто-ящего у изножия своей кровати, облаченного в платье, подбитое мехом. Начала заниматься заря, и все вокруг было смутно видно. Они спросили его: «Это ты адмирал?» Он ответил, что да. Тогда они набросились на него и осыпали ударами. Бем выхватил шпагу и приготовился всадить ему в грудь. Но тот: «Ах, молодой солдат, — сказал он, — сжальтесь над моей старостью!» Тщетные слова! Одним ударом Бем свалил его с ног; ему в лицо разрядили два пистолета и оставили его простертым и безжизненным. Весь отель был разграблен. Между тем кое-кто из этих людей вышел на балкон и сказал: «Он мертв!» Те, что были внизу, Гиз и другие, не хотели верить. Они потребовали, чтобы его выбросили к ним в окно, что и было сделано. Труп обобрали и, когда он был обнажен, разодрали в клочья. Ларошфуко был убит капитаном-баском, которому тщетно предлагал шесть тысяч экю, чтобы выкупить свою жизнь. (1)
(1) Нет согласия насчет личности убийцы Ларошфуко. По д'Обинье, это — Раймон д'Англарес; по Брантому, его брат Антуан, прозванный Шико.
МАКСимка
Сообщение: 2349
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
14
Отправлено: 11.06.09 18:54. Заголовок: Когда шевалье Франсу..
Когда шевалье Франсуа де Ла Барж, будущий губернатор Виваре (с 1575 г.), получил после Варфоломеевских событий половину отряда, которым командовал Ларошфуко, заподозрили, что убийство через посредника совершил он.
Телиньи спасся. Его разыскали и умертвили. Тела его и других, обвязав веревками, волочили по улицам, точно павших животных, затем кинули в Сену, откуда трупы впоследствии вытащили. Пиль, выйдя из опочивальни короля Наваррского, чтобы бежать прочь из дворца, был убит швейцарцем. Прежде чем испустить дух, он дважды воскликнул: «Вот обещанный мир! Вот чего стоит их слово!» Его товарищам выпала та же участь.
Были слышны крики: «Бей их, бей их!» Поднялся изрядный шум, и побоище все нарастало. В предместье Сен-Жермен жили Монтгомери и видам Шартрский. Разбуженные шумом, они вскочили в седло и, сопровождаемые шестьюдесятью из своих, устремились в бой к Пре-о-Клер. Провансалец Вен на службе герцога Анжуйского вышел им навстречу. Он спросил, чего они хотят и что делают. Они ответили криком: «Мир!» и сето¬вали, что их предали. Вен разрядил в них свою аркебузу. Тут подоспел Гиз, с огромной оравой, и шестьдесят гугенотов пустились в бегство. Монтгомери обязан спасением быстроте своего коня, который летел как на крыльях; он домчался с видамом и еще восемью или десятью спутниками до леса Монфор. Остальных убили.
Невер и Монпансье прочесывали город с отрядами пехо¬тинцев и конных, следя, чтобы нападали только на гугенотов. Не щадили никого. Были обобраны их дома числом около четырех сотен, не считая наемных комнат и гостиниц. Пятнадцать сотен лиц было убито в один день и столько же в два последующих дня. Только и можно было встретить, что людей, которые бежали, и других, которые преследовали их, вопя: «Бей их, бей!» Были такие мужчины и женщины, которые, когда от них, приставив нож к горлу, требовали отречься ради спасения жизни, упорствовали, теряя, таким образом, душу вместе с жизнью. Ни пол, ни возраст не вызывали сострадания. То действительно была бойня. Улицы оказались завалены трупами, нагими и истерзанными, трупы плыли и по реке. Убийцы оставляли открытым левый рукав рубашки. Их паролем было: «Слава Господу и королю!»
Как только настал день, герцог Анжуйский сел на коня и поехал по городу и предместьям с восемью сотнями всадников, тысячью пехотинцев и четырьмя отборными отрядами, предназначенными для штурма домов, которые окажут сопротивление. Штурма не потребовалось. Застигнутые врасплох, гугеноты помышляли только о бегстве.
Среди криков нигде не раздавалось смеха. Победители не позволяли себе, как обычно, бурно выразить радость, настолько зрелище, которое предстало их глазам, было душераздирающим и жутким... Лувр оставался заперт, все было погружено в ужас и безмолвие. Король не покидал своей опочивальни; он принял довольный вид, веселился и насмехался. Двор давно привели в порядок, и почти восстановилось спокойствие. Сегодня каждый стремится воспользоваться случаем, ища должности или милостей. Доныне никто не дозволил бы маркизу де Виллару занять положение адмирала. Король в испуге, и неясно, что он теперь повелит.
Говорят, что Колиньи получил восемь дней назад вместе со своим зятем Телиньи предсказание астролога, который сказал, что его повесят, за что подвергся насмешкам, но адмирал сказал: «Посмотрите, есть знак, что предсказание истинное; по меньшей мере, я слышал накануне, что будет повешено мое чучело, такое, каким я был, в течение нескольких месяцев». Итак, астролог сказал правду, ибо его труп, протащенный по улицам и подвергавшийся глумлению до конца, был обезглавлен и повешен за ноги на виселице Монфокона, чтобы стать поживой для воронья.
Такой жалкий конец выпал тому, кто недавно был властителем половины Франции. На нем нашли медаль, на которой были выгравированы слова: «Либо полная победа, либо прочный мир, либо почетная смерть». Ни одному из этих желаний не суждено было сбыться.
Трагедия продолжалась целых три дня со всплесками необузданной ярости. Едва ли и теперь город успокоился. Награблена огромная добыча: ее оценивают в полтора миллиона золотых экю. Более четырехсот дворян, самых храбрых и лучших военачальников своей партии, погибли. Невероятно большое число их явилось, отлично обеспеченное одеждой, драгоценностями и деньгами, чтобы не ударить в грязь лицом на свадьбе короля Наваррского. Население обогатилось за их счет.
Жители Парижа довольны; они чувствуют, что утешились: вчера они ненавидели королеву, сегодня славят ее, объявляя матерью страны и хранительницей христианской веры.
(Publié par A. Desjardins dans Charles IX, deux années de règne, Douai, 1873.)
Отправлено: 17.08.09 23:11. Заголовок: Статья Ю.П.Уварова
Что стояло за Религиозными войнами XVI в.? От социальной истории религии к «le vécu religieux» и обратно П.Ю. Уваров Французский ежегодник 2004. M., 2004.
Читатели «Французского ежегодника» уже хорошо информированы о том, какие «тектонические сдвиги» произошли в оценках причин и значения Французской революции[1]. Событием, вполне сопоставимым с ней по своему значению, были Религиозные войны. Претерпели ли их историографические трактовки сдвиги и трансформации, аналогичные тем, что произошли в представлениях историков о Французской революции?
О критериях социально-исторического подхода к истории Религиозных войн
Чтобы сделать наш обзор историографических тенденций более компактным, мы остановимся лишь на проблеме истолкования Религиозных войн с позиций социальной истории. Но вопрос о том, какой подход называть социально-историческим, остается достаточно сложным. На мой взгляд, мало сказать о том, что в конфессиональном конфликте отдельные группы преследовали свои социальные интересы – надо еще показать механизм перевода объективных целей в действия конкретных групп или индивидов.
Мне бы хотелось проиллюстрировать это положение на примере изложения истории Религиозных войн С.Д. Сказкиным в «Истории Франции»[2]. Текст этого признанного лидера советской медиевистики, конечно же, не мог не быть ориентирован на поиски социальной подоплеки описываемых событий и даже в самом термине «Религиозные войны» автору виделось стремление «буржуазных историков» скрыть за религиозным фасадом истинный социальный смысл этого конфликта. Работу отличала большая эрудиция, живой, даже страстный язык: так, например, автор видел в «последних Валуа уродов и дегенератов, попавших случайностью рождения на престол Франции»[3]. Он давал очень подробную (учитывая ограниченный объем этого раздела в коллективном труде) характеристику целей различных социальных слоев в Религиозных войнах. Перед автором лежала сложная задача: несмотря на марксистские положения о «феодальном характере» абсолютной монархии и о кальвинизме как «религии буржуазии» он стремился отстоять свою оценку характера Религиозных войн как феодально-аристократического движения, а вовсе не как «неудавшейся буржуазной революции»[4]. Гипертрофия королевской власти в системе абсолютной монархии, полагал С.Д. Сказкин, влекла за собой произвол в распределении благ между членами общественного класса, органом которого она является. Отсюда недовольство части аристократов и некоторых городов, мечтавших вернуть утраченные вольности. И хотя в Религиозных войнах особую роль играли плебейские слои, ненавидевшие муниципальную олигархию и практику продажи городских должностей королем, но из-за того, что крестьянство в массе своей осталось глухо к религиозной пропаганде, реформационное движение во Франции было лишено того революционного значения, какое имела Крестьянская война в Германии. Особую роль в победе абсолютизма сыграл «железный каркас бюрократии», а также осознание дворянством своих подлинных классовых целей, в конченом счете пришедшее к этому классу[5].
В целом же победа централизованной монархии виделась академику прогрессивным явлением, поскольку противостояние тенденции к централизму и тенденции к укреплению вольностей, чреватой распадом страны, отчасти совпадало с противостоянием Франции католической и Франции гугенотской. Правда, совпадало лишь в конечном счете, объективно. Явное расхождение между объективным значением и субъективными намерениями С.Д. Сказкин признавал, объясняя это иногда «политическим недомыслием», иногда «фанатизацией» населения умелыми действиями проповедников, и отводя, таким образом, субъективному роль исторической случайности. Но, вообще, взаимоотношения категории «объективного» и «субъективного», конечно же, занимали историка. Это видно из его рассказа об адмирале Колиньи и Варфоломеевской ночи. Надо сказать, что рассуждения о целях различных социальных групп и партий «съели» большую часть отведенного места, поэтому событийный ход Религиозных войн остался за кадром; упомянуты лишь некоторые эпизоды: Парижская Лига (до 1591 г.), война трех Генрихов и сама Варфоломеевская ночь. И все же автор не может обойтись без довольно подробной характеристики личности Колиньи, отмечая, в частности, излишнюю простоту и честность адмирала. Трагическое противоречие состояло в том, что Колиньи ориентировался на Нидерланды – передовую страну, начавшую «буржуазную революцию», но гугенотские вожди тянули в прошлое. И далее высказывалась изящная гипотеза о том, что, возможно, Колиньи представлял собой нереализованную тенденцию, намечавшуюся в некоторых слоях французского дворянства. «Не воплощал ли он неосуществившейся мечты некоторой части французского дворянства о преобразовании хозяйственных основ своего класса в том направлении, какое в Англии привело к появлению “нового дворянства”? Но во что превратился бы Париж, если бы Амстердам и Антверпен стали бы французскими городами? Следовательно, в конечном счете, это была программа победы протестантизма над католицизмом, дворянства над двором, провинции над Парижем, провинциального самоуправления над парижским централизмом. Двор и католический Париж восстали против такой программы. Таково происхождение Варфоломеевской ночи»[6].
Таким образом, для концепции С.Д. Сказкина характерна презумпция необходимости поиска социальной подоплеки событий, причем, в этих поисках автор, надо отдать ему должное, старался всячески избегать схематизма. Однако его намерения не подкреплялись конкретным социальным анализом тех групп, которые и были, по мнению автора, основными участниками событий. Конечно, подобный анализ был бы затруднителен в рамках коллективного труда обобщающего характера, но ведь автор и не использовал те современные ему монографии, в которых он был проделан. При этом социальные группы персонифицировались, выступая как субъекты, наделенные сознанием («пойдет ли среднее и мелкое дворянство за крупным, когда под вопрос будет поставлено единство Франции?»[7]). Но сознание это было ничем иным как здравым смыслом самого историка, знающего конечный результат и подходящего к событиям с этой точки зрения. Гипотеза автора о том, что успех экспедиции, затеваемой Колиньи, привел бы к конкурентной борьбе между Антверпеном и Парижем, и к экономической победе первого над вторым, вполне правдоподобна. Более того, она выглядела достаточно смелой, поскольку моделирование вероятностного развития событий в советской историографии поощрялось не всегда. Но предположить, что парижане, надругавшиеся над телом адмирала и увидевшее Божье одобрение в том, что сухой боярышник зацвел в ночь святого Варфоломея на кладбище Невинноубиенных, осознавали, что блокируют определенную историческую тенденцию и борются с конкуренцией более развитого экономического региона, достаточно трудно.
С.Д. Сказкин, всю жизнь мечтавший написать труд о культуре Средневековья, при этом, казалось, и не пытался разобраться во внутреннем мире людей, участвовавших в Религиозных войнах. Конечно, ни о каком упреке в данном случае не может идти и речи ‑ но работа, декларировавшая социально-исторический подход, при всех ее достоинствах все же оказалась типологически ближе к трудам историков XIX в., которые прекрасно отдавали себе отчет о наличии разных целей у разных классов и социальных групп, и даже могли отводить этим группам роль действующего исторического субъекта, но не ставили своей задачей изучение их социального облика.
Схема Анри Озе
Во Франции первым, кто заговорил преимущественно не о политической или религиозной, но именно о социальной подоплеке Реформации и, соответственно, Религиозных войн, был Анри Озе. В работах 1910-х – 1930-х годов он пытался рассматривать религиозные искания сквозь призму социальных и экономических факторов[8]. Занимая первую во Франции кафедру экономической истории Сорбонны и будучи с 1929 г. постоянным членом редколлегии «Анналов социальной и экономической истории», Озе анализировал последствия инфляционных процессов, приведших к экономическим кризисам, периодически сотрясавшим Францию с 1520-х годов и до начала Религиозных войн[9]. Кризисы в первую очередь били по плебейским слоям: ремесленникам, подмастерьям, наемным рабочим. Нужда и голод приводили к росту социальной напряженности, бунтам (самым крупным из которых был Большой мятеж в Лионе в 1529 г.), что, в свою очередь, способствовало распространению «демократического протестантизма», призывавшего к восстановлению изначального равенства всех верующих. В этом и заключалось открытие Озе. Реформация виделась ему детищем пролетаризации. Крестьянство же извлекало выгоду из сложившейся экономической конъюнктуры, из роста хлебных цен и поэтому осталось глухо к революционным проповедям. К тому же, по мнению Анри Озе, сельский мир был закрыт для новшеств и держался за предрассудки. В своей более поздней работе 1941 г. «Новизна XVI века»[10], автор характеризует это столетие как период «религиозной революции», положившей начало дехристианизации европейской мысли, и открывшей идею прогресса. Составляющими «религиозной революции», по его мнению, являлись не только протестантизм, но и такие течения как неоплатонизм, аверроизм и даже атеизм (выражением косвенной полемики с этой концепцией Озе явилась известная работа Люсьена Февра[11]). Но главным было то, что эта «религиозная революция» объяснялась сквозь призму социальных и экономических факторов. Согласно Озе, Реформация была порождена в первую очередь «народными классами», выступавшими против церковной десятины, олигархии консулов в городах, фискального гнета. И только на более поздних стадиях социальная чистота движения была нарушена массовым обращением дворянства к новой религии, что также имело социально-экономическую причину.
При всем видимом телеологизме и при всем легко прочитываемом влиянии на Озе современных ему самому событий (рост рабочего движения, социальные потрясения, мировой экономический кризис), его работы продолжают сохранять немалую ценность и привлекают внимание коллег. Помимо прочего это объясняется его виртуозным владением техникой исследования, исчерпывающим знанием источников[12] и высокой профессиональной интуицией: он, в частности, постулировал взаимосвязь учения Кальвина с «духом капитализма» еще до публикации работы Макса Вебера.
Тезис о «пролетарской Реформации», тесно связанный с событиями Крестьянской войны в Германии, Анри Озе не только декларировал, но и выводил из тщательного анализа исторического материала. Он, например, впервые обратил внимание на описание Большого мятежа в Лионе современником событий Симфорьеном Шампье, который усматривал в богохульстве и актах иконоборчества влияние «зловредной секты вальденсов», понимая этот термин расширительно ‑ с распространением его и на лютеран.
Несомненной заслугой Озе является то, что он привлек внимание к бедственному положению народных масс во время так называемого «прекрасного XVI века». И в этом отношении заложил основу достаточно представительной традиции. Так, в советской историографии в схожем ключе написаны работы М.А. Молдавской. Отмечая, что объективность Озе «не превышала уровня, доступного буржуазному прогрессисту»[13], она, тем не менее, вслед за ним показывает процесс обострения классовой борьбы в ходе «первоначального накопления капитала во Франции», останавливаясь и на судьбах вальденсов, и на восстаниях городской бедноты, и на первых стачках французских рабочих-печатников[14]. Применительно к материалу Южных Нидерландов, на органическую связь реформационных идей и революционных выступлений плебса, указывал А
Отправлено: 17.08.09 23:13. Заголовок: Продолжение статьи Ю.П.Уварова
В позднейшей работе М. Холт задается вопросом о том, почему в Дижоне протестантское меньшинство не пострадало во время Варфоломеевской ночи. Причины крылись в том, что этот город саботировал королевские эдикты о веротерпимости. Протестантское меньшинство было поражено в правах, находилось под строжайшем контролем со стороны городских властей и подвергалось интернированию в случае малейшей опасности для города. Но таким образом дижонским гугенотам удалось избежать резни — даже для рьяных католиков сохранение мира в городе оказалось более важной задачей, чем достижение полного религиозного единства и истребление ереси[51].
Анализ мира ценностных ориентаций не отрицает социально-исторических интерпретаций, но акценты в исследованиях расставлялись иначе. Так, Пенни Робертс, рассматривая историю реформационного движения в Труа, настаивает на уникальности социальной ситуации[52]. Тридцатитысячный город, экспортный центр производства бумаги и текстиля, находился на пересечении международных торговых путей и экономически был связан с Женевой, что предопределило распространение в нем кальвинизма. Епископ Антуан Караччиоло, впоследствии переметнувшийся на сторону протестантов, достаточно терпимо относился к неортодоксальным проповедям, читаемым в церкви Сен-Жан. Вскоре Среднюю улицу, где располагалась эта церковь, стали называть «малой Женевой» поскольку там проживали многие кальвинисты города. Правда, фактор соседства действовал лишь отчасти, поскольку главные сторонники католического контрнаступления также происходили с этой улицы. Для большинства жителей города в силу особого «приграничного» положения Реформация виделась чем-то иноземным, а потому подозрительным. К тому же в памяти горожан на десятилетия запечатлелся страшный пожар 1524 г., приписываемый некими мифическим еретикам-заговорщикам, действовавшим по наущению императора. Однако городские элиты склонялись к мирному разрешению конфликта. Стремясь удалить кальвинистский культ как можно дальше от городских стен, католические власти желали сохранить мир в городе и целостность общины, избежав кровопролития. Эксцессы, имевшие здесь место, происходили вопреки воле католической элиты.
К аналогичному выводу о том, что сохранение мира в городе считалось высшей ценностью и могло приводить к союзу как реформационной, так и католической части элиты, пришел и Майкл Коннерт на материале истории города Шалон-сюр-Марн. В этом городе проявления религиозного экстремизма как с той, так и с другой стороны были уделом если не маргиналов, то лиц, слабо интегрированных в городскую среду[53].
Многообразие причин или картографирование как объяснение
Если мы будем искать определение работам конца 1970-х ‑ 1980-х годов, посвященным социальной истории городов Франции в эпоху Религиозных войн, то мы отметим преобладание локально-исторических исследований при численном перевесе трудов американских историков. Основной пафос авторов заключался в доказательствах уникальности местной ситуации и в сомнении относительно действенности каких-либо общих схем. Так, Роберт Хардинг, в своей работе о Католической Лиге в городах Северо-Запада Франции (Нанта, Анжера, Ренна) показывает несостоятельность схемы Друо применительно к этому региону[54]. Противостоявшие друг другу силы роялистов и лигеров были однородны в социальном отношении: и в той, и в другой «партии» тон задавали советники суверенных курий, в одном случае входившие в клиентелу герцога Меркера, в другом ‑ ориентирующиеся на короля. Главным же, с точки зрения Хардинга, был протест этих городов против разложения монархии и смертельной угрозы, нависшей над католической религией.
Предпринятый Филиппом Бенедиктом анализ истории Руана периода Реформации и Религиозных войн относится, пожалуй, к лучшим образцам англосаксонской традиции изучения французского XVI века[55]. Тщательный анализ нотариальных актов, юридических источников и муниципальной документации позволил ученому восстановить полнокровную картину социальной и культурной жизни этого города. Автору, тем не менее, не удалось проследить четкую социальную корреляцию между обращением в кальвинизм (а позже ‑ активным участием в Католической лиге) и принадлежностью к какой-либо социо-профессиональной группе. В реформационное движение могли быть вовлечены представители практически всех ремесел, кроме, разве что, крючников и неквалифицированных рабочих. Определенное значение имел социальный опыт: например, колпачники, которые работали в основном на привозном сырье и поставляли свою продукцию на внешний, по отношени
Уваров Павел Юрьевич, доктор исторических наук, заведующий Отделом западноевропейского средневековья и раннего нового времени Института всеобщей истории РАН.
[1] Чудинов А. В. Смена вех: 200-летие революции и российская историография // ФЕ. 2000. М., 2000. С. 5–23.
[2] Сказкин С. Д. Реформация и Религиозные войны // История Франции. М., 1972. Т. 1. С. 181-227.
[3] Там же. С. 189.
[4] С.Д. Сказкин открыто оспаривал тезисы Ж. Мишле видевшего во французской Реформации второй по значению, после христианства, этап на пути человечества к свободе. Гугенотов Мишле считал славными защитниками свободы, а Колиньи ‑ человеком, сумевшим сквозь века увидеть истинные интересы Франции. Советский автор противопоставил этой точке зрения подход И.В. Лучицкого, определявшего выступление гугенотской аристократии как проявление феодальной реакции против усиления абсолютизма и централизованной монархии.
[5] «Война обостряла антагонизм между дворянством и буржуазией, вызывала революционное движение крестьянства и плебейских слоев города, и это заставляло мелкое и среднее дворянство стремиться не к ослаблению, а к усилению королевской власти, то есть покидать своих сеньоров в тот самый момент, когда они, казалось, были уже у своей цели; оно готово было идти на смену лиц и династий, но не режима» Там же. С. 195–196.
[6] Там же. С. 211–212.
[7] Там же. С. 195.
[8] Hauser H. Etudes sur la Réforme français. P., 1909; Idem. La naissance du protestantisme. P., 1940.
[9] Hauser H. La crise de 1557–1559 et le bouleversement des fortunes // Melanges offerts à M. Abel Lefranc. P., 1940.
[10] Hauser H. La modernité du XVIe siècle. P., 1941.
[11] Febvre L. Le Problème de l'incroyance au XVIe siècle. La religion de Rabelais. P., 2003
[12] Именно А. Озе поручили написать очерк, посвященный XVI веку, в таком престижном издательском проекте как «Библиография источников по истории Франции».
[13] Молдавская М. А. У истоков рабочего движения во Франции. Киев, 1989. С. 12.
[14] Молдавская М. А. Положение и условия труда рабочих-печатников Лиона и Парижа в 1500–1550 гг. // СВ. М., 1959. Вып. 14. С. 108–116; Она же. Стачечное движение типографских рабочих во Франции в 1530–1540 гг. // СВ. М., 1962. Вып. 21. С. 97–121; Она же. Большой мятеж в Лионе в 1529 г. // СВ. М., 1972. Вып. 35. С. 75–92; Она же. К вопросу о студенческих волнениях и борьбе гуманистической интеллигенции против феодально-католической реакции в Лангедоке в первой половине XVI в. // Средневековый город. Саратов, 1978. С. 164–175; Она же. Народные движения и Реформация в Провансе в первой половине XVI в. // СВ. М., 1985. Вып. 48. С. 195–213.
[15] Чистозвонов А. Н. Реформационное движение и классовая борьба в Нидерландах в первой половине XVI в. М., 1964.
[16] Kuttner E. Het hongerjaar. Amsterdam, 1949.
[17] Van der Wee H. The economy as a factor in the start of revolt in the Southern Netherlands // Acta Historica Neerlandia. 1971. T. 5. P. 52–67.
[18] Heller H. Labour, science and technology, 1500-1620. Toronto, 1997.
[19] Heller H. The Iron and the blood: Civil Wars in Sixteenth Century France. Montréal; Kingston, 1991.
[20] Mentzer R. The Legal Response to Heresy in Languedoc, 1500-1560 // The Sixteenth Century Journal. 1973. N 1. P. 19–30.
[21] Garrisson J. Les protestants au XVIe siècle. P., 1988. P. 56.
[22] Venard M. L’église d’Avignon au XVIe siècle. Lille, 1980
[23] Drouot H. Mayenne et la Bourgogne, 1587–1596. P., 1937. 2 vol.
[24].Это слово образовано от лат. “basilica”, портик место, где проходили заседания корпорации клерков Парижского Парламента, носившие полушутовской характер.
[25] Salmon J. H. M. The P. Sixteen, 1584–1594: The Social Analysis of a Revolutionary Movement // Journal of Modern History. 1972. T. 44. P. 540–576.
[26] Mariéjol J.-H. La Réforme, la Ligue, l’édit de Nantes (1559–1598) // L’histoire de France depuis les origines jusqu’à la Revolution / Ed. par E. Lavisse. P., 1911. Vol. 6.
[27] Совет представителей парижских кварталов, тон в котором задавали «рьяные католики»
[28] Лозинский А. А. Генеральный совет Лиги (из истории Католической лиги во Франции 1584-1596) // СВ. М., 1971. Вып. 33. С. 194–201; М., 1971. Вып. 34. С. 218–237; Он же. Кульминационный этап гражданских войн во Франции XVI в.: Автореф. на соискание уч. степени доктора исторических наук. Львов, 1977.
[29] Лозинский А. А. Генеральный совет Лиги... С. 199–200.
[30] Richet D. Aspects socio-culturels des confits réligieux à P. dans la seconde moitié du XVIe siècle // Annales. 1997. Juillet–août. P. 769.
[31] Mousnier R. Les concepts “d’ordres”, “d’états”, de “fidelité” de la fin du XVe à la fin de XVIIIe siècle // Revue historique. 1972. N 502. P. 282–312.
[32] Mousnier R. Les structures administratives, sociales, révolutionnaires de Paris au temps de la seconde Ligue // Les cités au temps de la Renaissance. P., 1977. P. 171.
[33] Mousnier R. Les hiérarchies sociales de 1450 à nos jours. P., 1969 P. 45-53. Любопытно, что в советское время эта книжечка находилась в спецхранах библиотек.
[34] Barnavi E. Le Parti de Dieu: Etude sociale et politique des chefs de la Ligue Parisienne, 1585–1584. Leuven; Brussels, 1980.
[35] Полемика Десимона и Барнави развернулась на страницах «Анналов» в 1982 г.: Descimon R. La Ligue à Paris (1585–1594): Une Révision; Barnavi E. Rèponse à R. Descimon; Descimon R. La Ligue: Des divergences fondamentales // Annales. 1982. Janvier–février. P. 72–128.
[36] Descimon R. Qui étaient les Seize? Mythes et réalités de la Ligue Parisienne, 1585–1594. P., 1983.
[37] В дальнейшем Робер Десимон довольно органично сочетал в своем творчестве филигранный социальный анализ с использованием достижений исторической антропологии. См.: Десимон Р. Варфоломеевская ночь и парижская “ритуальная революция” // Варфоломеевская ночь: Событие и споры. М., 2001. С. 138–189; Он же. Политический брак короля с республикой во Франции XV–XVIII вв.: Функции метафоры // Анналы на рубеже веков: Антология. М., 2002.
[38] Histoire économique et sociale de la France / Sous la dir. de F. Braudel, E. Labrousse. P., 1977. T. 1.
[39] Копосов Н. Е. Франция: Политические структуры абсолютизма // История Европы. М., 1993. Т. 3. С. 174–187.
[40] Chevalier B. Les bonnes villes de France du XIVe au XVIe siècle. P., 1982.
[41] Le Roy Ladurie E. Les paysans du Languedoc. P., 1966.
[42] Chaunu P. Niveau de culture et Réforme // Bulletin de la société de l’histoire du protestantisme français. 1972. P. 301–326. Но пафос этой статьи заключался не столько в установлении социально-культурных корреляций, сколько в опровержении социально-экономической трактовки Реформации.
[43] Davis N. Zemon. Society and Culture in Early Modern France. Stanford, 1975.
[44] Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965.
[45] Несколько позже, но под очевидным влиянием работ Н. Земон Дэвис, Э. Ле Руа Ладюри в своей монографии «Карнавал в Романе» опишет символическую борьбу двух шутовских «братств» в Роман-на-Изере. Эта борьба скрывала соперничество двух социальных групп и, в конце концов, привела к тому, что члены «братства куропатки» в превентивных целях попросту вырезали своих соперников.
[46] Diefendorf B. P. City Councilors in the Sixteenth Century: The Politics of Patrimony. Princeton, 1993.
[47] Diefendorf B. Beneath the Cross: Catholics and Huguenots in Sixteenth Century. P., Oxford, 1991.
[48] Эти цифры могут отражать большую защищенность коренных парижан, чьи связи помогали им избегать ответственности. Вообще же для сознания горожан было свойственно перекладывать ответственность за святотатство, ересь и другие преступления на чужаков, мигрантов. Зло могло проникнуть в «общину верных» только извне.
[49] Holt M. Popular political culture and mayoral elections in sixteenth-century Dijon // Society and Institution in Early Modern France: Essays presented to J. Russel Major. Georgetown, 1991. Idem. Wine, Community and Reformation in sixteenth-century Burgundy // Past and Present. 1993. N 138 (février). P. 58–93.
[50] Генри Хеллер даже упрекает Мака Холта в игнорировании динамики цен на вино: необычайно благоприятная конъюнктура бургундского виноделия могла подкреплять претензии дижонских виноградарей на политическое влияние в городе. В целом полемика между М. Холтом и Г. Хеллером весьма примечательна: историко-антропологическое направление, во многом вдохновляемое социологией Э. Дюркгейма, вступило в борьбу с социально-экономической, в значительной степени марксистской, интерпретацией Реформы и Религиозных войн во Франции. Подробнее см.: Иванова Н.В. О религии в Религиозных войнах (обзор дискуссии в журнале «Французские исторические исследования») // Варфоломеевская ночь. С. 226–237.
[51] Холт М. П. Почему избиений не было больше? Пример Дижона // Варфоломеевская ночь. С. 72–85.
[52] Roberts P. Religious conflict and the urban setting: Troyes duiring the french wars of Religion // French history. 1978. Vol. 6. P. 259–278.
[53] Konnert M. Urban values versus religious passion: Châlon-sur-Marn during the Wars of Religion // The Sixteenth Century Journal. 1989. Vol. 20. P. 387–405.
[54] Harding R. Anatomy of a Power Elite: The Provincial Governors of Early Modern France. New Haven; London, 1978; Idem. Revolution and Reform in the Holy League: Angers, Rennes, Nantes // Journal of Modern History. 1981. Vol. 55. N 3. P. 379–416.
[55] Benedict Ph. Rouen during the Wars of Religion. Cambridge, 1981.
[56] Rosenberg D. L. Social Experience and Religious Choice: A Case Study, the protestant Weavers and Woolcombers of Amiens in the Sixteenth Century. New Haven, 1979.
[57] Menzer R. A. Disciplina nervus ecclesiae: The calvinist reform of morals at Nîmes // The Sixteenth Century Journal. 1987. T. 18. N 1. P. 89–115.
[58] Например: Sapin G. Nantes au temps de l’Edit. La Crèche, 1998.
[59] Nicholls D. Social change and early Protestantism in France: Normandy, 1520-1562 // The Historical Journal. 1982. T. 26. P. 279–308.
[60] Garrisson J. Protestants du Midi, 1559-1598. Toulouse, 1980; Idem. Les protestants au XVIe siècle. P., 1988.
[61] Roelker N. L. Queen of Navarre: Jeanne d’Albret, 1528-1572. Cambrige, 1968; Eadem. The appeal of Calvinism to french noblewomen in the sixteenth century // Journal of Interdisciplinary History. 1972. T. 2. P. 391–418.
[62] Pebay-Clottes I. La vie réligieuse dans le comté de Foix (1559–1643): Thèse de l’Ecole des Chartes. 1986. 3 vol.
[63] Chaunu P. La Mort à Paris: XVIe, XVIIe et XVIIIe / Avec la collaboration d’A. Pardaihé-Galabrun et al. P., 1978; Chiffoleaux J. La comptabilité de l’au-delà: Les hommes, la mort et la religion dans le région d’Avignon à la fin du Moyen Age, vers 1320–1489. Rome, 1980;Croix A. La Bretagne aux 16e et 17e siècles: La vie – La mort — La foi. P., 1981; Vovelle M. La Mort et l’Occident: de 1300 à nos jours. P., 1983.
[64] Venard M. Réforme protestante, Réforme catholique dans la province d’Avignon (XVIe siècle). P., 1993.
[65] Carluer J.-Y. Les protestants bretons (XVIe-XVIIe siècle): Thèse dactylographiée. Université de Rennes II, 1992. 2 vol.
[66] Cassan M. Le Temps des guerres de religion. Le cas du Limousin ( vers 1530-vers 1630). P., 1996.
[67] Delumeau J. Histoire vécu du peuple chrétien. Toulose, 1979; Idem. La Peur en Occident (XIVe–XVIIIe siècle). P., 1978; Idem. Le péché et la Peur: La culpabilisation en Occident d’autrefois. P., 1989; Idem. L’Aveu et pardon: Les difficultés de la confession (XIII–XVIII siècle). P., 1991.
[68] Lemaitre N. Rouergue flamboyant. P., 1991
[69] Crouzet D. Les guerriers de Dieu: La violence au temps des troubles de réligion vers 1525-1610. Seyssel, 1990. 2 vol.
[70] Dupront A. Le mythe de la Croisade. P. , 1977.
[71] Crouzet D. La nuit de la Saint-Barthélemy: Un rêve perdu de la renaissance. P., 1995; Крузе Д. Монархическая власть и таинство смысла: Сообщение о Варфоломеевской резне // Варфоломеевская ночь. С. 102–137.
[72] Jouanna A. Le devoir de révolte… P. 123.
[73] Эльфонд И. Я. Тираноборцы. Саратов, 1992.
[74] Ramcey A.W. Liturgy, politics, and Salvation: The Catholic League in Paris and the Nature of Catholic Reform. 1540-1630. Rochester, 1999.
[75] Wanegffelen T. Ni Rome, ni Genève: Des fidèles entre deux chaires en France au XVIe siècle. P., 1997.
[76] Wanegffelen T. L’Edit de Nante: Une histoire européene de la tolérance (XVIe–XXe siècle). P., 1998; Joxe P. L’Edit de Nantes. Une histoire pour aujourd’hui. P., 1998.
[77] Le Traité de Vervins / Textes réunis par J.-F. Labourdette. P., 2000.
[78] Tingle E. Nantes and the Origins of the Catholic League of 1589 // The Sixteenth Century Journal. 2002. T. 33/1. P. 109–128.
[79] Rambeaud P. De La Rochelle vers l’Aunis: Réformés d’une province au XVIe siècle: Thèse Université Michel de Montaigne. Bordeaux-3, 2001.
Отправлено: 14.09.09 00:13. Заголовок: День Баррикад
Отрывок из статьи Андрея Лазарева "Городское пространство Парижа XVI в". (философско-литературный журнал "Логос" №3 ( 6 6 ) 2 0 0 8)
Другие парижские авторы, как и Коммин, какие-либо военные события, даже сборы, на площадях вплоть до второй половины XVI века не упоминают. В источниках XV в. отряды собираются там, где они нужны —у городских ворот, у крепостей (Бастилия, башня Билли). Важные изменения начинаются с Религиозных войн, и особенно они проявились в День Баррикад (12 мая 1588 года), когда Католическая Лига сторонников герцога Гиза буквально восстала против прогугенотской политики короля Генриха III и захватила Париж. Именно в День Баррикад выяснилось, что власть, как королевская, так и городская, не уделяла площадям достаточного внимания, в первую очередь, именно в военном смысле. О «Дне Баррикад» сохранилось множество документов. Также это событие попало и в парижские дневники. Интересно сравнить восприятие их в дневниках, в отчетах и других документах, составленных с какой-либо иной целью (например, оправдать или осудить действия властей).
Вот как описывает в своем дневнике День Баррикад Николя Брюлар, один из лигеров 33: «В среду 11 дня указанного месяца (мая 1588 — А.Л.) Король собрал некий совет, чтобы узнать, что ему можно сделать для спокойствия города и управления, опасаясь, что указанный господин Гиз возжелает захватить его и распределить (власть — А.Л.) иначе, чем это было при нем (Короле — А.Л.), и этот совет предложил поставить четыре тысячи швейцарцев с гвардией Короля в четырех местах (площадях?) города, чтобы укрепиться и затем сделать смотр вооруженным горожанам, которые имеются, и какие у них в домах есть люди, что было сделано в четверг 12, и указанные швейцарцы для охраны поставлены на площади Ратуши (Hotel de Ville), другие —на кладбище Невинноубиенных, другие — от Нового Рынка до края моста Сен-Мишель и другие — у Малого Моста…Увидев это, горожане стали вооружаться и барикадироваться против них, и натягивать все цепи в городе таким образом, что они взбунтовались против швейцарцев и гвардии и пошли с ними сражаться, что привело к тому, что их осталось (лежать) восемьдесят или сто, которых разгромили горожане, и если бы только господин де Гиз не прибыл их отбивать, они были бы все убиты, даже маршал Домон, де Бирон и До, который, как говорят, и дал этот совет…»
Вот другое описание, из специальной «реляции по случаю»: «В четверг швейцарцы вошли в Париж через ворота Сен-Оноре. Когда они вошли, их силы были распределены по приказу Его Величества и под предводительством господина Бирона по разным местам и площадям, не для того, чтобы что-либо предпринимать или кого-то обижать, но только для того, чтобы удержать город и не допустить какого-либо бунта или возмущения в нем…Их поместили на площади Св.Иоанна-на-Грев (la place de Saint-Jean-en-Greve) и перед Ратушей…Также на Малом Мосту…на Новом Рынке…на [кладбище]Невинноубиенных и во многих других местах…Порядок этого распределения был хорошо исполнен для той цели, с которой оно было сделано, но это не дало ни блага, ни защиты, ни твердости. Распределение не было повсеместным, и его не было в нескольких местах, где оно было особенно необходимо, из-за неохоты людей, а особенно на площади Мобер, где в начале не было никого; ведь этот кантон (ce canton-la), будучи захваченным, мог быть причиной того, что и все остальные оказались бы заняты. И вдруг студенты с одной стороны начали двигаться и спускаться от Университета; и вскоре площадь Мобер была захвачены; несколько баррикад были устроены в десяти шагах от швейцарцев…Господа де Бриссак, Буа-Дофэн, Шамуа и другие сторонники господина де Гиза начали наседать на швейцарцев, и те не оказывали никакого сопротивления»34
33 Nicolas Bruslart. Journal d’un ligueur parisien. Edition critique, introduction et notes par Xavier Le Person, Geneve, 1999.
34 Amplifi cation des particularites qui se passent a Paris lorsque M. de Guise s’en empara et que le Roi en sortit. Mai 1588 Archives curieuses de l’histoire de France…Paris, 1834. Tome II.
Приведенный выше отрывок— уже не из дневника, а из более или менее официального донесения. Здесь мы видим несколько интересных вещей, касающихся площади. Во-первых, Гревская площадь неожиданно названа площадью Св.Иоанна-на-Гревской (площади), т.е. в честь церкви, которая уже носила название площади. Во-вторых, в отношении площади Мобер употреблено странное словечко canton, с возможной отсылкой к швейцарским кантоном и со значением «плацдарм». И, наконец, сама площадь Мобер представлена как стратегически важный парижский объект. Таким образом, получается, что король, последовав совету и не разместив на ней войска, допустил ошибку.
АГРИППА Д'ОБИНЬЕ ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ (24 августа 1572 г.)
Ниже приводится описание Варфоломеевской ночи современником — гугенотом Агриппой д'Обинье (Theodore Agrippa de Aubigne,1550—1630). Он является одним из видных писателей XVI в.; среди других сочинений написал мемуары под заглавием“Histoire universelle”, откуда и приводится настоящий рассказ. Д'Обинье был одним из соратников Генриха Наваррского, впоследствии короля Генриха IV. Необходимо помнить, что д'Обинье был гугенотом и его рассказ отражает настроения этой партии. С вечера герцог де Гиз (Герцог де Гиз (1555—1588)—один из главарей католической партии и организаторов Варфоломеевской ночи.), главный руководитель предприятия, призвал к себе несколько французских и швейцарских капитанов и сказал им: “Вот настал час, когда по воле короля следует отомстить роду, противному богу; зверь в тенетах, и нельзя допустить, чтобы он спасся; вот честь, дешевая прибыль и средство совершить без опасности больше, чем то могло сделать столь великое количество крови, пролитой нашими”. Сказав это, он помещает своих капитанов по обеим сторонам Лувра (Королевского дворца.), приказав им не выпускать оттуда никого из сторонников принцев Бурбонов; Кассену увеличивают и обновляют число его людей с тем же поручением относительно дома, который он охранял; отсюда он посылает разыскать президента Шаррона, бывшего уже несколько дней городским головой. Последний извещает всех капитанов города, что они [169] должны быть готовы в полночь перед городской ратушей. Там они получили из уст Марселя [так как он пользовался большим влиянием на короля] желанное, хотя и странное приказание; особенно странным казалось приказание не щадить никого и что все города Франции поступят, как они; было приказано, чтобы все они в качестве отличительного знака имели белую повязку на левой руке и крест на шляпе, чтобы они узнали час экзекуции по звону большого колокола во дворце и зажгли огни в окнах. В полночь королева (Екатерина Медичи — мать короля Карла IX.), которая опасалась какой-либо перемены в короле, входит в комнату своего сына, где были герцоги де Гиз и де Невер, Бираг Таванв и граф де Ретц, приведенные сюда старшим братом короля. Заметив в короле некоторое колебание, королева, среди других разговоров, чтобы ободрить его, произнесла следующие слова: “Не лучше ли растерзать эти гнилые члены, чем лоно церкви, супруги господа нашего?” Король решился, и она ускоряет набат во дворце, приказав звонить на полтора часа раньше колокола Сен-Жермен-Оксерруа (Знаменитое аббатство в Париже.). Улицы уже были полны вооруженных людей, на шум которых хотели собраться протестанты, которых король распорядился разместить вблизи Лувра, но, после того как на их расспросы им ответили, что это приготовление к турниру, кто-то, желавший пройти далее, был ранен гасконцем из гвардии; так как в это время послышался первый набат и нужно было начать преследование, то герцог де Гиз и шевалье д'Ангулем, которые всю ночь отдавали приказания, берут с собой герцога д'Омаль и приходят к квартире адмирала, который, услышав шум, вообразил, что происходит бунт против самого короля; однако он изменил свое мнение, когда Кассен, которому открыл двери тот, у кого были ключи, пронзил его кинжалом на глазах швейцарцев, из которых один был убит в то время, как хотел загородить дверь. Вот герцог де Гиз во дворе, и Кассен с капитанами Атэном, Кардильяком, итальянцем Сарлабосом и немцем по имени Бем добрались до крыльца. Адмирал (Колиньи, который вместе с князем Конде был вождем протестантской партии во Франции.) стоял со своим пастором Марленом, хирургами и немногими слугами, которым он без смущения в лице говорил: “Это моя смерть, которой я никогда не боялся, ибо это от бога; не нужно мне более человеческой помощи. Ради бога, друзья мои, спасайтесь”. Пока они испытывают сломанные двери, Бем входит в комнату; он находит адмирала в ночном платье и спрашивает его: “Ты адмирал?” Ответом было (по рапорту, д'Атэна): “Молодой человек, уважай мою старость: пусть по крайней мере я умру от руки дворянина, а не этого денщика”. Но на эти слова Бем пронзил его шпагой и, извлекши ее, рассек ему лицо надвое палашом. Герцог де Гиз спросил, сделано ли дело, и когда Бем ответил, что да, ему приказали выбросить тело за окно, что он и сделал. Говорят, что ему на лицо накинули платок, чтобы отереть кровь и узнать его; также говорят, что герцог перед тем, как отправиться по улицам и повсюду ободрять к хорошему завершению того, что было так счастливо начато, дал ему пинка в живот. Народ, разбуженный звоном дворцовых часов, сбегается к квартире убитого, отрубает все части, какие можно было отрубить, особенно голову, которая дошла до Рима; они волокут его по улицам (как он сам предсказал, не предполагая этого), бросают его в воду, вытаскивают обратно, чтобы повесить за ноги на Монфоконе (Находившееся за городом лобное место, где стояла огромная виселица, на которой вешали преступников.), и внизу зажигают огни, чтобы в своем мщении использовать все стихии. Через несколько дней он был снят с этой виселицы сторонниками Монморанси и похоронен в часовне Шантильи. Его квартира была отдана на разграбление всем желающим, за исключением бумаг, которые королева позаботилась конфисковать.
Отправлено: 04.03.10 15:58. Заголовок: ДЕ ТУ ДЕНЬ БАРРИКАД ..
ДЕ ТУ ДЕНЬ БАРРИКАД 12—13 МАЯ 1588 г.
Рассказ очевидца, историка XVI в. де Ту. День баррикад—одно из важных событий так называемой “войны трех Генрихов”. Король Генрих III, все время колебавшийся между лигистами, возглавляемыми Генрихом Гизом, и гугенотами, предводительствуемыми Генрихом Наваррским, был встревожен появлением Гиза в Париже. Король боялся, что популярный в Париже Гиз будет держать его, короля, в плену и фактически захватит власть. Он приказал впустить в Париж наемные войска и замышлял арестовать Гиза, но в последний момент не решился. Между тем парижане, встревоженные появлением в стенах Парижа королевских наемников и слухами о готовящейся резне католиков, которые распускали сторонники Гиза, подняли восстание. Текст де Ту, приводимый ниже, дан с некоторыми сокращениями и упрощениями Размещение наемных войск по всем кварталам Парижа навело такое уныние на парижан, что буржуа стали повсюду закрывать свои лавки. Губернатор Парижа, дабы рассеять страх буржуа перед королевскими войсками и поднять дух тех, кто был против него, посоветовал королю дать ему разрешение проехать по улицам и уговорить буржуа от имени его величества, что бояться-де нечего и что нужно снова открыть свои лавки, а с другой стороны, дать приказ войскам не выходить за пределы своих постов и спокойно ждать приказов его величества, не прибегая к насилиям. Королева-мать со своей стороны поддержала этот совет, и король согласился. Таким образом эти войска, которые в первый момент их появления в Париже и вследствие страха, который они навели на буржуа, могли бы дать королю возможность полностью овладеть положением, если бы король пожелал ими воспользоваться, пребывая в течение значительного времени в бездействии вместо того, чтобы навести страх, вызвали презрение народа. Народ стал относиться к ним как к чугунным неподвижным тумбам. Между тем мятежный дух, который проявился впервые на Плас-Мобер, распространился вскоре по всем прочим кварталам Парижа. Сразу же все цепи, запиравшие улицы, были натянуты, выходы из площадей были завалены баррикадами. Каждый старался принести побольше камней, и ими были немедленно забиты все окна, которые выходили на площади. Были сделаны, наконец, все приготовления к тому, чтобы напасть и уничтожить королевские войска. Так как на Новом рынке и у моста св. Михаила стали усиливаться беспорядки, королевский двор послал туда сначала одного, потом другого из королевских военачальников, которым, однако, королева-мать не переставала внушать мысль сдерживать войска, не допускать их нападать на мятежников и держаться оборонительной позиции. Такого рода приказы, казавшиеся признаком слабости и трусости, сломили дух королевских войск и подняли дух мятежников, которые, имея во главе своих отрядов самых знаменитых в Париже драчунов и офицеров из отрядов герцога Гиза, стали наступать с оружием в руках, угрожая королевским войскам. Продвигая вперед баррикады, они блокировали наемников, которые, стоя неподвижно на своих постах, оказались не в состоянии вырваться из блокады. Напрасно командиры посылали одного за другим в Лувр, дабы оповестить короля о том, что происходит, и получить новые приказы. Эти приказы оставались неизменными. Королева-мать все время приказывала им — не допускать, чтобы королевские войска начали нападение; они должны были только обороняться. С другой стороны, королева-мать и другие все время путешествовали между королевским дворцом и дворцом Гиза, стараясь убедить герцога от имени короля удалиться из Парижа. Они обещали, что ни ему, ни тем парижским буржуа, которые принадлежали к его партии, не будет нанесено никакого ущерба и что в будущем никого за это не тронут. Герцог, который вначале несколько опасался последствий восстания, казалось, склонялся к соглашению, требуя лишь, чтобы ему дали соответствующие обязательства, но в действительности он лишь старался выиграть время, решив использовать события. Когда же он заметил, что королевские войска потеряли мужество, а его сторонники, наоборот, становились все более смелыми, он стал предъявлять все большие требования. Он жаловался на то, что король якобы его обидел и желал удовлетворения... Что касается меня, то я вспоминаю, что несколько раньше полудня, когда улицы еще не было до конца забаррикадированы, желая определить свое место в этом великом событии и узнать положение обеих партий, я вышел из своего дома и, не боясь опасностей, которым я подвергался, отправился пешком к Лувру [королевский дворец]. Я нашел его пустым и погруженным в полное молчание — признак того, что там царило полное отчаяние. Выйдя из него с дрожью в сердце, я отправился к дворцу [172] Гиза. Встретив его прогуливавшимся, я подошел к одному моих друзей, который следовал за мною, и сказал ему на ухо, что в этот день, если я не ошибаюсь, будет нанесен последний удар королю и королевскому авторитету... События подтвердили мои предсказания... [На следующий день] до дворца дошли новые вести, что мятежники совещались всю ночь, что у них целый склад оружия в; монастыре Кордельеров, что студенческая молодежь, которая стекалась в Париж из всех провинций, тоже во власти мятежников; студентам роздано оружие, и они присоединяются к восставшим, наконец, что члены католической лиги окончательно решили захватить короля во что бы то ни стало. С этой целью они якобы договорились отправить отряд в 9000 человек для того, чтобы захватить выходы из Лувра и воспрепятствовать королю выйти из него, когда они начнут атаку на Лувр с фронтона. Страх заставил короля поверить этим слухам, и он решил покинуть Париж... Сообщив о своем намерении королеве-матери и некоторым из своих министров, он сделал вид, что хочет пойти на свою обычную полуденную прогулку в парк Тюильри. Он уехал из Парижа... эскортируемый швейцарцами, полком гвардии и сопровождаемый частью своего двора. Было зрелищем поистине достойным сожаления видеть государя, который всего несколько дней тому назад властвовал над одним из самых больших и самых многолюдных городов мира, граждан которого он обогатил своим долгим пребыванием и своей исключительной щедростью; видеть государя, принужденного бежать и скрываться, обращающего тем не менее время от времени свои взоры к нему, к этому неблагодарному и покинутому им городу; видеть государя, который бежал, окруженный своими, немногими оставшимися у него слугами, которые шли, одни пешком, другие на жалких наемных клячах без одежды и даже иногда без сапог.
Отправлено: 28.03.10 21:53. Заголовок: Иван Клула Екатерин..
Иван Клула Екатерина Медичи
Молодой король Карл Девятый тем временем сумел извлечь пользу из прямых контактов с вельможами и дипломатами во время празднеств в марте 1571 года. У него была конфиденциальная встреча с послом Петруччи, которому он четко выразил свою волю: «Если великий герцог и я договоримся прийти на помощь принцу Оранскому, то испанцам уже не придется [209] думать только об Италии и моем королевстве». Через несколько недель в присутствии всего двора Карл IX во всеуслышание заявил шевалье де Серру — хитрому дипломату и знатоку Италии, что он решил поддержать Козимо. Его собеседник одобрил его намерения: «Если к Франции и Флоренции присоединятся Венеция, Англия и немецкие государи, то придет конец испанскому владычеству как в Нидерландах, так и в Италии».
Воинственное настроение и независимость Карла тревожили Екатерину, которую сын намеренно держал в стороне от этих планов. «Королева, моя мать, слишком робка», — доверительно сообщил он Петруччи 11 июня. Но в действительности, он просто боялся открыть эти планы Екатерине и предпочитал довести переговоры до того момента, когда она просто будет вынуждена дать свое согласие. Он приказал передать конкретные предложения Козимо. Со своей стороны великий герцог направил к нему чрезвычайного посла Альбертани, который явился в начале июля 1571 года в Монсо. Осторожный ответ Козимо был передан одному королю: начинать военные действия против Филиппа II — дело сложное и важное, поэтому нужно узнать мнение королевы-матери и императора, ставшего теперь близким родственником этих королей. Но Карла IX не смутил такой уклончивый ответ, и он повторил свое предложение о вмешательстве.
Успех предстоящего вторжения, о котором Екатерина пока еще не знала, целиком зависел от участия Англии. А для того чтобы этого добиться, имелся простой способ — объединить Францию и Англию с помощью брака герцога Анжуйского и Елизаветы. Инициативу возобновить эти переговоры взяла на себя именно королева-мать. Она полагала, что ей удалось доказать своему сыну все преимущества этого брака: союз с английским престолом принесет ему «дружбу германских князей и поможет добраться до Империи и завоевать Нидерланды».
В Лондон с двумя портретами Анжу для Елизаветы отправились капитан гвардейцев герцога Ларшан и доверенный человек Екатерины Кавальканти. Королеве понравились [210] большое достоинство претендента на ее руку и серьезная зрелость, приличествовавшая ее будущему супругу. Она заметила, что разница в возрасте не так уж важна; и чтобы доказать это, она себя несколько омолодила, сказав, что ей всего тридцать пять лет. Но так как она не собиралась разрешать герцогу отправлять католический культ, переговоры снова зашли в тупик. Карл IX обвинил в этом своего брата: «Вы постоянно говорите о вашей совести; но вы не признаетесь, что есть другая причина — духовенство предложило вам крупную сумму, желая оставить вас здесь как борца за дело католицизма». Эти резкие слова вызвали слезы у Анжу и его матери.
К этому времени сын, наконец, соизволил сообщить своей матери о решении помочь великому герцогу Флорентийскому в е
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 38
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме