Анна Австрийская 22.9.1601 - 20.1.1666 отец - Филипп III Испанский дети - Людовик XIV Французский Французская королева, жена Людовика XIII
Статья посвящена Анне Австрийской. Интересно проанализировать, что Дюма взял из истории, а что придумал.
Тайны королевы Анны
В октябре 1615 года в городке Бидасоа границу между Францией и Испанией пересекла пышная процессия. Вереница золоченых карет, караван мулов с багажом и целая армия охраны сопровождали всего одного человека — перепуганную девочку четырнадцати лет. Испанскую инфанту Анну-Марию везли в Париж, чтобы выдать замуж за юного короля Людовика ХIII. Ей предстояло помирить давно враждовавшие династии Габсбургов и французских Бурбонов.
Сегодня ее помнят в основном как героиню романа Дюма. Между тем эта женщина сыграла незаурядную роль в событиях бурного ХVII века. Ее любили и ненавидели кардиналы Ришелье и Мазарини, король Франции и герцог Бекингем. Кем же была королева Анна Австрийская — покорной жертвой обстоятельств или умелой интриганкой, вершившей судьбы Европы?
В царстве этикета
В октябре 1615 года в городке Бидасоа границу между Францией и Испанией пересекла пышная процессия. Вереница золоченых карет, караван мулов с багажом и целая армия охраны сопровождали всего одного человека — перепуганную девочку четырнадцати лет. Испанскую инфанту Анну-Марию везли в Париж, чтобы выдать замуж за юного короля Людовика ХIII. Ей предстояло помирить давно враждовавшие династии Габсбургов и французских Бурбонов. С той же целью в Мадрид отправилась принцесса Елизавета, ставшая женой короля Испании Филиппа IV. Бедняжка зачахла от тоски в чужой стране, в то время как юная испанка вполне освоилась во Франции, где она получила имя Анны Австрийской.
При чем здесь Австрия? Дело в том, что Габсбурги происходили из этой страны, и к тому же мать Анны Маргарита была австрийской принцессой. Поэтому девочка мало походила на испанку: светлые, слегка вьющиеся волосы, белая кожа, небольшой изящный носик. И фирменный знак Габсбургов — капризно выпяченная нижняя губа. Об испанской крови напоминали только темно-карие, почти черные, глаза, говорящие о пылкости чувств. Однако эти чувства почти никогда не прорывались наружу: принцессу воспитали в несокрушимых традициях придворного этикета, которые превращали венценосных особ в настоящих мучеников. К примеру, король не имел права сам налить себе вина — это делал виночерпий, передававший кубок придворному врачу, двум служителям и только потом королю. Пустой кубок с теми же церемониями возвращали на место.
От сложностей этикета особенно страдали непривычные к нему иностранцы. На пути в Мадрид австрийской принцессе Марии — будущей второй жене Филиппа IV — поднесли в дар шелковые чулки, но мажордом тут же выкинул подарок, отрезав: «У королевы Испании нет ног». Бедная Мария упала в обморок, решив, что ее ноги принесут в жертву чудищу этикета. Отец Анны Филипп III умер от угара: его кресло стояло слишком близко к камину, а единственный гранд, способный его отодвинуть, куда-то отлучился. Но именно Филипп IV довел этикет до совершенства. Говорили, что он улыбался не больше трех раз в жизни и требовал того же от своих близких. Французский посланник Берто писал: «Король действовал и ходил с видом ожившей статуи… Он принимал приближенных, выслушивал и отвечал им с одним и тем же выражением лица, и из всех частей его тела шевелились только губы». Тот же этикет заставлял испанских монархов оставаться узниками дворца, ведь за его пределами было немыслимо соблюдать сотни правил и условностей. Дед Анны Филипп II, великий государь и кровавый палач протестантов, выстроил близ Мадрида роскошный и мрачный замок Эскориал, но его потомки предпочитали более скромный Алькасар. Дворцы по восточному обычаю — ведь Испания сотни лет оставалась во власти арабов — делились на мужскую и женскую половины. Днем в обеих кишели придворные, шуты и карлики, но после захода солнца ни один мужчина, кроме короля, не мог оставаться на женской территории. Честь королевы или принцессы должна была оставаться вне подозрений. Даже прикосновение к руке коронованных дам каралось смертью. Известен случай, когда два офицера вытащили инфанту Марию-Терезию из седла взбесившегося коня. Им тут же пришлось во весь опор скакать к границе, спасая свои жизни.
Жизнь родившейся в сентябре 1601 года Анны, как и других испанских принцесс, была подчинена строгому распорядку. Ранний подъем, молитва, завтрак, потом часы учебы. Юные инфанты обучались шитью, танцам и письму, зубрили священную историю и генеалогию царствующей династии. Далее следовал торжественный обед, дневной сон, затем игры или болтовня с фрейлинами (у каждой принцессы был свой штат придворных). Затем снова долгие молитвы и отход ко сну — ровно в десять вечера.
Конечно, у девочек были лучшие игрушки и невиданные лакомства, привезенные из заморских владений Испании. Анна особенно любила шоколад, к которому позже приохотила французов. Но, по правде говоря, жила она не особенно весело — строгие дуэньи с детства не позволяли ей ни смеяться, ни бегать, ни играть со сверстниками. Прибавьте к этому жесткие и неудобные платья с каркасом из китового уса и шлейфом, волочащимся по земле. Вдобавок она знала, что лишена всякой свободы выбора — еще в три года ее просватали за французского дофина Людовика. Чувства самой инфанты не играли никакой роли. Каким окажется ее жених — красавцем или уродом, добрым или злым? Анна изнемогала от любопытства, пока ее кортеж медленно двигался по дорогам Франции.
Надо сказать, что те же вопросы мучили юного Людовика. Французский двор, где он вырос, был совсем не похож на испанский. Здесь часто слышались смех и сальные шутки, обсуждались супружеские измены, да и король с королевой почти открыто изменяли друг другу. Вечно занятый делами Генрих IV любил сына, но почти не уделял ему внимания, а мать, итальянка Мария Медичи, навещала его только затем, чтобы надавать пощечин или отхлестать розгами за какую-либо провинность. Немудрено, что дофин вырос замкнутым, переменчивым, одержимым множеством комплексов. Одним из них, как пишет Ги Бретон, было отношение к будущей жене. Уже в три года он говорил о ней так: «Она будет спать со мной и родит мне ребеночка». И тут же хмурился: «Нет, я не хочу ее. Она ведь испанка, а испанцы — наши враги». Теперь он изнывал от желания поскорее познакомиться со своей невестой. Не дождавшись ее прибытия в Бордо, он поскакал навстречу и в окошко кареты впервые увидел Анну. Она показалась Людовику такой красивой, что он оробел и не смог сказать ей ни слова. Та же история повторилась вечером на торжественном банкете по случаю помолвки. В Париже после венчания молодых ждало брачное ложе, но Людовик был так напуган, что матери пришлось чуть ли не силой заталкивать его в спальню, где ждала Анна. Вместе с юными супругами там провели ночь две служанки, которые утром предъявили толпе придворных доказательства того, что «брак осуществился должным образом». Однако желанный наследник так и не был зачат — ни в эту ночь, ни в течение последующих десяти лет.
Меж двух огней
К тому времени Людовик XIII уже не был дофином: после убийства Генриха IV в 1610 году он стал законным королем Франции и Наварры. Однако всеми делами заправляли королева Мария и ее любовник — алчный и трусливый итальянец Кончино Кончини. Их ненавидела вся страна, однако дворца и тут же сражен тремя пулями. На другой день королеву Марию посадили под домашний арест, а потом выслали в Блуа. Выслан был и верный королеве епископ Ришелье. Но вскоре он получил красную шапку кардинала, а внезапная кончина де Люиня освободила для него кресло первого министра. Вернувшись в столицу, он занял важное место при дворе. Ему помогали острый ум, уникальная память и холодная безжалостность при достижении своих целей. С 1624 года Ришелье правил Францией, железной рукой подавляя народные бунты и заговоры знати. На него работала разветвленная секретная служба, которую возглавлял преданный «серый кардинал» — отец Жозеф дю Трамбле. Шпионы Ришелье появились не только во всех слоях французского общества, но и при многих европейских дворах.
Пока в стране происходили эти перемены, молодая королева вела скучную жизнь в Лувре. Людовик находил себе массу занятий — он молился, охотился, выращивал фрукты и варил из них варенье. После смерти кто-то сочинил ему ехидную эпитафию: «Какой отменный вышел бы слуга из этого негодного монарха!» Анне увлечения супруга казались глупыми, она тосковала по мужскому вниманию, которым попрежнему была обделена. Понадобились усилия Римского папы и испанского посла, чтобы Людовик появился в спальне жены, но «медовый месяц» и на этот раз оказался недолгим. И тем не менее королева не желала изменять мужу, несмотря на уговоры ближайшей подруги — прожженной интриганки и распутницы герцогини Мари де Шеврез. «Ах, это испанское воспитание!» — вздыхала та, когда очередной кавалер, приведенный ею к Анне, получал от ворот поворот.
И тут в «воспитание чувств» королевы неожиданно включился кардинал Ришелье. Несмотря на свой сан, он не чуждался женщин. Говорили о его близких отношениях с королевой Марией после смерти Кончини. Позже в его доме, а возможно, и в спальне обосновалась юная племянница Мари д`Эгийон. Теперь он решил завоевать сердце королевы. Парижские сплетники утверждали, что кардинал надеется сделать то, что не удалось Людовику,— зачать наследника и возвести его на трон Франции. Более вероятно, что он просто хотел держать королеву «под колпаком», не давая ей ввязаться в какой-нибудь заговор. Нельзя исключить и того, что Ришелье просто увлекся Анной, красота которой достигла расцвета (ей было 24 года, ему — почти сорок). Ее покорил ум кардинала, восхитило его красноречие, но мужские чары оставили равнодушной. Возможно, опять сыграло роль испанское воспитание — Анна не привыкла видеть мужчин в служителях Господа.
Устав от домогательств Ришелье, она в недобрый час согласилась на предложение подруги Мари сыграть с ним шутку. Когда он в очередной раз спросил, что может сделать для нее, королева ответила: «Я тоскую по родине. Не могли бы вы одеться в испанский костюм и сплясать для меня сарабанду?» Кардинал долго мялся, но все же нарядился в зеленый камзол и панталоны с колокольчиками и сплясал зажигательный танец, щелкая кастаньетами. Услышав странные звуки, он прервал выступление и заглянул за ширму, где давились от смеха герцогиня де Шеврез и двое придворных. В гневе он повернулся и выбежал вон. Судьба королевы была решена — она не оценила его любви и теперь не должна была достаться никому. Отныне зоркие глаза шпионов кардинала следили за Анной везде и всюду.
Суета вокруг подвесок
Весной 1625 года любовь все же посетила сердце королевы. Это случилось, когда в Париж прибыл английский посланник — 33-летний Джордж Вильерс, герцог Бекингем. Уже на первом балу этот высокий красавец в щегольском наряде очаровал всех присутствующих дам. Его атласный колет был расшит жемчужинами, которые то и дело, будто невзначай, отрывались и раскатывались по полу. «Ах, бросьте! — отмахивался герцог, когда ему пытались вернуть подобранный жемчуг. — Оставьте эту ерунду на память».
Многие знали, что богатство герцога досталось ему благодаря щедротам короля Англии Якова I, который как раз в это время умирал в Лондоне. Юный Бекингем играл при короле не слишком благовидную роль миньона-любовника. Ради развлечения своего господина он тявкал и прыгал у его ног, изображая собачку. Наградой стали поместья, титулы и рука богатой наследницы герцогини Ратленд. Умирая, король завещал Бекингема своему сыну Карлу в качестве главного советника, и теперь герцог приехал сватать новому монарху сестру Людовика XIII принцессу Генриетту. Этот визит оказался роковым: едва увидев Анну Австрийскую, Бекингем потратил оставшиеся у него три года жизни на то, чтобы завоевать ее расположение. Как и в случае с Ришелье, трудно сказать, что это было — политический расчет или искренняя страсть. Несомненно одно: все эти три года политика обеих держав определялась злосчастным увлечением герцога.
Скандал разразился уже в Амьене, куда Бекингем и королева отправились провожать невесту короля Карла. Вечером из садовой беседки раздался громкий крик, на который сбежались придворные. Они увидели странную картину: Бекингем стоял на коленях, обнимая королеву. Об этом происшествии ходило много слухов — говорили, что пылкий герцог напугал Анну и даже расцарапал ей ноги своими украшенными жемчугом чулками. Потому-то она и стала кричать. Но возможно и другое: свидание состоялось с полного согласия королевы, а крик поднял кто-то из спохватившихся шпионов кардинала. Быть может, Анна все же не лишила Бекингема своего внимания. Иначе, почему при расставании в Булони она подарила ему пресловутые алмазные подвески?
Да-да, подвески действительно были! О них говорят в своих мемуарах несколько современников, в том числе друг королевы, известный философ Франсуа де Ларошфуко. Дюма описал всю историю довольно точно: агенты кардинала узнали, что Анна вручила герцогу подвески с дюжиной алмазов, подаренные королем. В дело вступила ловкая графиня Каррик, воспетая Дюма под именем миледи Винтер. Эта бывшая любовница Бекингема, давно получавшая деньги от Ришелье, пробралась во дворец герцога, срезала две подвески и переправила их в Париж. Там кардинал предъявил улику королю, и тот велел вероломной супруге надеть подвески во время Марлезонского бала, устроенного мэрией Парижа в честь королевской четы. К счастью, Бекингем успел за два дня изготовить недостающие подвески и передать их Анне — поистине любовь творит чудеса! Правда, в бешеной скачке с драгоценным изделием не принимал участия Д`Артаньян — в ту пору этому сыну гасконского дворянина было всего пять лет.
Почему кардинал так стремился насолить королеве? Конечно, одной из причин была оскорбленная гордость. Позже Ришелье даже сочинил трагедию «Мирам», где вывел Бекингема в образе коварного соблазнителя и описал свое над ним торжество. И конечно, он вновь побоялся, что Анна вступит в сговор с врагами Франции. Поэтому кардинал постарался изолировать королеву, и прежде всего рассорить ее с мужем. Это удалось вполне: несмотря на возвращение подвесок, Людовик окончательно разочаровался в супруге. Она оказалась не только аморальной особой, но и изменницей, готовой променять его на какого-то иностранца! Если раньше король хотя бы иногда защищал жену от нападок кардинала, теперь на это рассчитывать не приходилось. Для начала Бекингему запретили въезд во Францию, а королеву заперли во дворце.
Ришелье довольно потирал руки. Он не учел одного: стремление разлученных влюбленных друг к другу готово смести все преграды. Герцог в ярости дал клятву вернуться в Париж. И не униженным просителем, а победителем в войне, которую он собирался развязать. Скоро французские протестанты, лишенные кардиналом многих привилегий, подняли восстание в порту Ла-Рошели. На помощь им тут же отправился английский флот во главе с Бекингемом. Однако французская армия сумела отбить нападение и взять мятежный город в осаду. Ришелье, переодевшись в военный мундир, лично командовал операцией. Бекингем собирал в Портсмуте новый флот, когда 23 августа 1628 года офицер по имени Фелтон заколол его шпагой. Многие считали убийцу шпионом кардинала, однако доказательств этого так и не нашли. Сам Фелтон утверждал, что убил фаворита в отместку за казнокрадство и «нечестивую жизнь». В октябре защитники Ла-Рошели, не получив обещанной помощи англичан, подняли белый флаг.
Весть о гибели возлюбленного ошеломила Анну. Заметив ее заплаканные глаза, «любящий» супруг — конечно, по совету кардинала — устроил в Лувре бал и предложил королеве в нем участвовать. Когда она попыталась отказаться, Людовик спросил: «В чем дело, мадам? Разве у нас при дворе траур?» Не найдя ответа, Анна отправилась на бал, прошлась с королем в менуэте — и больше не танцевала до конца жизни. Так кончилась трагическая история ее любви, в память о которой остался только анекдот об алмазных подвесках.
Сети кардинала
Лишившись по милости кардинала не только любви, но и доверия мужа, Анна Австрийская жаждала отомстить. Ее спокойная жизнь осталась в прошлом, теперь она вместе с герцогиней де Шеврез ввязывалась в любую интригу, направленную против кардинала. Еще в 1626 году герцогиня подговорила одного из своих любовников, маркиза де Шале, заколоть кардинала в его летнем дворце. Заговор был раскрыт, Шале казнили, а интриганку отправили в ссылку. Кардинал получил право завести для охраны собственных гвардейцев. Что касается Анны, которую заговорщики планировали выдать замуж за Гастона Орлеанского, то она едва упросила супруга не отправлять ее в монастырь.
Новый шанс для отмщения кардиналу представился в 1630 году, когда король едва не умер от дизентерии. Анна преданно ухаживала за ним, и в приступе раскаяния он пообещал исполнить любое ее желание. «Удалите кардинала от двора», — это было единственное, о чем она попросила. К ней примкнула и Мария Медичи, мечтавшая вновь о прежней власти, а также о возвращении Франции в объятия католичества и папской власти. Обе королевы на глазах у Людовика устроили кардиналу жестокий разнос, отомстив ему за все обиды. Анна молчала и улыбалась — теперь Бекингем был отомщен. «Убирайтесь, неблагодарный лакей! — кричала Мария. — Я прогоняю вас!» Ришелье, роняя слезы, смиренно попросил дать ему два дня на сборы. Он знал, что делает: представив себя во власти обманщицы-жены и деспотичной матери, король пришел в ужас. Утром второго дня он призвал кардинала к себе и попросил его остаться, обещая полное доверие и поддержку.
Скоро Мария Медичи бежала за границу, а маршал де Марильяк, предлагавший убить кардинала, был обезглавлен. Анна Австрийская отделалась легким испугом, но Ришелье продолжал плести вокруг нее свои сети. В одну из них она попалась в 1637 году, когда «верные люди» предложили ей наладить переписку с мадридской родней. Испания давно воевала с Францией, и, чтобы избежать обвинений в нелояльности, Анна много лет не общалась с соотечественниками и уже начала забывать родной язык. Ее вполне безобидные письма испанскому послу Мирабелю немедленно попали в руки кардинала и вместе с письмами герцогине де Шеврез — гораздо менее безобидными — были переданы королю в доказательство нового заговора. Но на этот раз у Анны нашлась заступница — юная монахиня Луиза де Лафайет, с которой верный себе король завел возвышенный «духовный роман». Она упрекнула Людовика в жестокости по отношению к жене и напомнила, что по его вине Франция до сих пор остается без наследника.
Этого внушения оказалось достаточно, чтобы в декабре 1637 года король провел ночь в Лувре, и через положенное время у королевы родился сын — будущий «король-солнце» Людовик ХIV. Два года спустя на свет появился его брат, герцог Филипп Орлеанский. Впрочем, многие историки сомневаются, что отцом обоих детей в самом деле был Людовик ХIII. На эту роль предлагалось множество кандидатур, включая Ришелье, Мазарини и даже Рошфора — того самого негодяя из «Трех мушкетеров». Не лишено вероятности предположение, что кардинал лично выбрал и подослал к тоскующей королеве какого-нибудь молодого крепкого дворянина, чтобы обеспечить появление дофина.
К тому времени испанское воспитание уже забылось, и Анна Австрийская не считала нужным хранить верность нелюбимому супругу. Несколько лет на его место претендовал брат короля Гастон Орлеанский, которого объединяла с Анной ненависть к Ришелье. А в 1634 году рядом с королевой появился тот, кому суждено было провести рядом с ней остаток лет, — молодой итальянский священник Джулио Мазарини. Представляя его Анне, Ришелье мрачно пошутил: «Полагаю, он понравится вам, потому что похож на Бекингема». Действительно, итальянец был как раз таким мужчиной, какие нравились Анне, — пылким, галантным и не скрывающим эмоций. Однако он надолго уехал в Рим и никак не мог быть причастен к рождению принца Людовика. Имя настоящего отца «короля-солнце» стало еще одной загадкой Анны.
У короля тем временем появился новый любимец — молодой дворянин Анри де Сен-Мар. Привязанность к нему Людовика оказалась столь глубокой, что 17летний нахал едва не преуспел в удалении Ришелье от власти. Однако искушенный в интригах кардинал все же переиграл неопытного соперника. Сен-Мар был обвинен в государственной измене и казнен. Всемогущий первый министр торопился завершить дела, чувствуя, что конец близок. 4 декабря 1642 года он скончался в своем дворце, завещанном королю, — это был знаменитый Пале-Рояль.
За 18 лет Ришелье удалось сделать почти невозможное: одолеть всех врагов внутри страны и за ее пределами, укрепить монархию и создать условия для ее расцвета при «короле-солнце». Он сам говорил, что сделал из Франции умирающей Францию торжествующую. Позже это признали и те, кто бурно радовался смерти «тирана в рясе». Признал и Александр Дюма, так нелестно изобразивший Ришелье в «Трех мушкетерах». В следующих романах мушкетерской трилогии герои с ностальгией вспоминали о «великом кардинале».
Кривотолки под занавес
Королева Анна плакала, узнав о смерти своего старого врага. Король, напротив, сочинил веселую песенку, где перечислялись грехи покойного. Но веселье было недолгим: спустя полгода туберкулез свел Людовика ХIII в могилу. Перед смертью он заставил королеву подписать отказ от регентства, слабым голосом сказав: «Она все испортит, если станет править одна». В последний раз оскорбив жену, король испустил дух. И тут легкомысленная и ветреная женщина, какой все считали Анну, проявила неожиданную твердость. Сначала она явилась в парламент и настояла на отмене завещания короля и объявлении себя регентшей. Потом добилась назначения первым министром Мазарини, которого предлагал на этот пост покойный Ришелье. Все дивились такому совпадению взглядов. Удивление прошло лишь тогда, когда итальянец стал все дольше задерживаться в апартаментах Анны. А потом и вовсе перестал уходить оттуда. Тут французы поняли, что королева отдала власть над государством своему любовнику.
Надо сказать, что сама Анна Австрийская до последнего отрицала это. Она даже утверждала, что кардинал не любит женщин, поскольку «у мужчин в его стране совсем другие наклонности». Еще она говорила, что Мазарини пленил ее исключительно умственными качествами. Это опровергал сам вид сорокалетней королевы, которая впервые в жизни выглядела счастливой, часто улыбалась и проявляла необычное оживление. Парижане сделали свои выводы: на улицах распевали нелестные куплеты о королеве. Прежде французы жалели ее как жертву Ришелье, но теперь, связав свою судьбу с итальянским выскочкой, она обрекла себя на всеобщую ненависть.
Мазарини продолжал политику Ришелье. Шла война с Испанией, казна пустела, вводились все новые налоги. Летом 1648 года недовольство всех слоев народа достигло предела. В одну ночь улицы Парижа покрылись баррикадами, и королеве с юным королем и кардиналом пришлось бежать из города. Так началась Фронда — мощное движение, направленное не только против Мазарини, но и против королевского абсолютизма. В нем участвовали весьма разнородные силы, и хитрому кардиналу — достойному преемнику Ришелье — удалось расколоть их и усмирить по частям, действуя чаще всего не силой, а подкупом. Тут-то на сцене и появился Шарль Д`Артаньян, новоиспеченный лейтенант мушкетеров. Это он в «ночь баррикад» сумел вывезти из восставшего Парижа королевскую семью. Все годы Фронды Д`Артаньян оставался верным служакой Мазарини, за что и был награжден чинами и поместьями. На его свадьбе с мадемуазель де Шанлеси в 1659 году присутствовал не только кардинал, но и сам король. А вот королевы Анны там не было, и история ничего не знает о ее отношениях с храбрым мушкетером.
Дюма выдумал и любовь Д`Артаньяна к королевской камеристке Бонасье и многие другие эпизоды знаменитого романа. Однако характеры героев переданы им удивительно точно. Д`Артаньян был храбр, Ришелье — мудр и жесток, Мазарини — хитер и пронырлив. Королеву Анну Австрийскую писатель изобразил женщиной, которую прежде всего волнуют ее чувства, и снова оказался прав. Анна не была ни жестокой, ни корыстной. Она посвоему заботилась о благе государства и все же имела об этом благе самое смутное представление. Ее нельзя поставить рядом с такими великими государынями, как английская Елизавета I или российская Екатерина II. Но она не похожа и на беззаботных мотыльков вроде Марии-Антуанетты. Да, Анна не могла оценить преобразования Ришелье, но у нее хватило решимости в годы Фронды выступить против феодалов, грозящих растащить страну на куски. Уже за это Франция должна быть ей благодарна.
В начале 1651 года бушующие волны Фронды поднялись так высоко, что Мазарини пришлось покинуть не только столицу, но и страну. Королеву снова лишили личного счастья, и это казалось ей невыносимым. Она даже пыталась уехать следом за своим возлюбленным, но вооруженные парижане удержали ее во дворце. Уже через год кардиналу удалось вернуться, а вскоре движение протеста пошло на спад. Улаживались и внешние дела: война с Испанией закончилась победой, для закрепления которой планировалось женить короля на испанской принцессе Марии-Терезе — племяннице Анны. Для этого было лишь одно препятствие: любовь 20-летнего Людовика к племяннице кардинала Марии Манчини. Мазарини повел было дело к браку между ними, но королева решительно выступила против этого. «Имейте в виду, — сказала она сухо, — в этом случае против вас восстанет вся Франция, и я сама встану во главе возмущенного народа».
Это была единственная размолвка влюбленных, которых многие парижане считали тайными супругами. Поразмыслив, кардинал отступил, и в 1660 году испанская инфанта въехала в Париж. Быть может, беседуя с родственницей, Анна пожелала ей быть более счастливой в браке, чем она сама. Но получилось иначе: Людовик ХIV запер жену во дворце, проводя время с многочисленными любовницами. В марте 1661 года скончался Мазарини: он долго болел и изводил капризами королеву, которая преданно ухаживала за ним. После этого Анна смогла выполнить давнее желание и удалилась на покой в основанный ею на окраине столицы монастырь Валь-де-Грас. Там она и умерла 20 января 1666 года, оставив после себя последнюю загадку — тайну «Железной маски». Этого безымянного узника Бастилии тот же Дюма считал старшим сыном Анны Австрийской от Людовика. Другие авторы выдвигают свои версии, а истина похоронена в соборе Сен-Дени вместе с мятежной душой испанской королевы Франции.
Отправлено: 21.05.11 19:50. Заголовок: Нет, всё таки я отыс..
Нет, всё таки я отыскала в Мемуарах Моттвиль эту фразу, я же помню, я читала про зеленые глаза: Ses yeux étoient parfaitement beaux : la douceur et la majesté s'y rencontroient ensemble; leur couleur mêlée de vert rendoit leurs regards plus vifs, et remplis de tous les agrémens que la nature leur avoit pu donner. Да, смешанный с зеленым, но какой - голубой с зеленым отливом или карий с зеленым?
Сообщение: 6490
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 22.05.11 01:03. Заголовок: Анна с особой тщател..
Анна с особой тщательностью соблюдала религиозные обряды, она была так воспитана. Литургический календарь составлялся на неделю и на целый год. Королева исповедовалась каждую субботу и причащалась каждое воскресенье. Также Королева посещала церкви, чтобы отдать дань уважения святым: "В течение первого года своего вдовства, повествует мадмуазель де Монпансье, она старательно посетила каждую церковь Парижа и, так как не было дня, чтобы какая-то церковь устраивала праздник в честь своего святого, королева нанесла визиты всем". Зачастую в субботу она направлялась в Нотр-Дам для особого почитания Пречистой Девы. Во время поста Анна совсем воздерживалась от приема пищи.
Во время поста Анна совсем воздерживалась от приема пищи.
Как, сорок дней? Может, речь шла о постных днях, среде и пятнице? Но тогда, с двумя разгрузочными, даже голодными днями в неделю, она должна была быть стройной, как кипарис. А она была полной. Странно.
Сообщение: 6491
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 22.05.11 02:11. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Как, сорок дней?
Бертьер пишет просто о времени поста. Насколько я понял, Анна отказывалась от всяких послаблений, которые благодаря сану реально было устроить, то есть голодать-то она голодала.
Насколько я понял, Анна отказывалась от всяких послаблений,
У католиков посты настолько легче, чем у православных, что держать их очень просто. Можно есть практически всё, кроме мяса. Просто не больше трех раз в день. Скрытый текст
Пост предполагает ограничение числа вкушений пищи в день: одна полноценная трапеза, и, при этом не запрещаются два вкушения утром и вечером, причем род и количество принимаемой при этом пищи определяются утвердившимся местным обычаем. Воздержание означает воздержание в этот день от вкушения мяса. (кан. 1250)
Исходя из вышесказанного, традиционное расписание постов в РКЦ (действовавшее до реформ середины XX века) согласно ККП 1917 года можно представить следующим образом:
Великий пост Все дни, кроме воскресений — пост (без воздержания) Пятницы и субботы — пост и воздержание Пепельная среда (день начала Великого поста) — пост и воздержание Великая Пятница — пост и воздержание Великая Суббота — пост и воздержание (до полудня) Пятницы всего года (за исключением случаев, когда на этот день приходится праздник в ранге торжества) — воздержание Quatuor tempora — пост и воздержание Канун Пятидесятницы — пост и воздержание 31 октября, канун дня Всех Святых — пост и воздержание. Если этот день придётся на воскресенье, пост и воздержание переносятся на субботу. 24 декабря, канун Рождества Христова (сочельник) — пост и воздержание (кроме случая, когда этот день придётся на воскресенье) 14 августа, канун праздника Успения (Взятия на небо) Пресвятой Богородицы — пост и воздержание. Если этот день придётся на воскресенье, пост и воздержание переносятся на субботу.
Причем скрытый текст отражает именно традицию, сложившуюся в прошлые века. С начала XX века всё ещё более смягчилось.
Сообщение: 6494
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 23.05.11 16:58. Заголовок: В первые дни своего ..
В первые дни своего регенства Анна создала так называемый "Совет совести", который должен был заботиться о том, чтобы епископства и аббатства присуждались согласно заслугам, а не покровительству. Это ударило по укоренившимся традициям: для дворянских семей, семей грандов это был способ пристроить своих младших детей. Также это служило политическим инструментом. Урезанный после заговора "Важных", Совет Совести под председательством Венсана де Поля являлся для Мазарини серьезной помехой. Совет не был расформирован, хотя давление на королеву не прекращалось.
Сообщение: 6495
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 23.05.11 17:31. Заголовок: Как известно, Людови..
Как известно, Людовик XIV унаследовал страсть к театру от своей матери. Видя любовь королевы к театру и комедиям, кюре Сен-Жермен-Л'Оксерруа (именно этот приход был королевским уже несколько веков) начал свое давление. Он уже высказывался против комедий, особенно против commedia dell'arte - комедии масок — вид итальянского народного (площадного) театра, спектакли которого создавались методом импровизации, на основе сценария, содержащего краткую сюжетную схему представления, с участием актёров, одетых в маски.
Итальянская комедия в Париже. XVII в.
Термин "комедия" также означал в то время театр вообщем.
По словам кюре, поход в театр - это грех, что благополучно признали семь докторов Сорбонны. Анна, обеспокоенная, обратилась к епископам, которые высказались за запрет комедии. Но безудержные фарсы продолжали процветать. В 1647-м году, в Пале-Рояле через день давали итальянские и французские комедии к большому удовольствию всего двора. И, конечно, обстановку при дворе создавал кардинал Мазирини, который очень скучал по римскому барочному великолепию.
Отправлено: 05.06.11 14:03. Заголовок: Борис Бурда Великие ..
Борис Бурда Великие романы
АННА АВСТРИЙСКАЯ И ДЖУЛИО МАЗАРИНИ Роман оклеветанных
Что говорят о влюбленной паре? А что хотят, причем чем больше любовь, тем удивительней россказни. Влюбленные живут друг для друга, в своем мире, где есть только двое, а все остальные так, для фона. Их оценки – их проблемы, их злопыхательство и зависть – их глупость, а влюбленным все это не очень-то и важно – пока не начинается политика. Большая политика целых держав или маленькая и смешная политика коммунальной кухни – не суть важно, все одно и то же, и сила чувств от масштаба этой самой политики зависит очень мало. Даже если очень сильно обращать на окружающих внимание, они влюбленную пару не поймут – того, что испытывает эта пара, им просто не пережить, а это обидно и подталкивает к неутешительным оргвыводам. Поэтому практически неизбежно о них будут говорить плохо, даже с некоторым раздражением, и к этому надо быть готовым – даже всем остальным, чтоб оценивать их более-менее близко к истине. Им-то все равно, но нам ведь может быть ой как неудобно…
Талант – это не только удача и счастье. Это клеймо, проклятие и высокая ответственность. Талант творит мир, как сам пожелает, и многие считают, что это и есть реальный мир. Великий Дюма сотворил французскую историю для множества людей, но не для историков – он не стеснялся врать как сивый мерин, не говоря уже о маленьких натяжках и произвольных акцентах. Если факты не так эффектны, как его выдумки, тем хуже для фактов – человечество знает историю по Дюма, а не по историкам! И тем хуже для его героев… Все помнят про гнусного Мазарини, жадину и труса? А про Анну Австрийскую, коварную изменщицу как государству, так и любимому супругу? Помните прекрасно, Дюма все читали. А теперь слушайте, как все это было на самом деле.
Дочь испанского короля Филиппа III в принципе должна была понимать, что нормальной личной жизни ей не видать, и мечтать об этом нечего – государство превыше всего. Австрия и Испания с Францией на ножах – вот и марш замуж за французского короля, вперед и с песней, хуже не будет, и так который год воюем. А вдруг все кончится хорошо? Король все-таки, не столяр какой-то, приличное воспитание получил, сын самого великого Генриха IV, который столько женщин осчастливил, что на семейное счастье среднего немецкого княжества с избытком хватит, – если хоть немного этих качеств по наследству передалось, жить вам и не тужить. По возрасту несоответствие небольшое: невеста старше жениха всего на неделю. Да вот беда: ждать никакой возможности, политика, черт ее дери, требует, чтоб со свадьбой не медлили – а им только что четырнадцать исполнилось… Ну и что? Учтем в брачном договоре, что несчастные тинейджеры два года воздержатся от всякого интима, а потом – вот оно, незамысловатое семейное счастье!
Конечно, отягчающие обстоятельства при такой-то государственной необходимости выносят за скобки со страшной силой. Но реально от этого они никуда не деваются – ребеночек у великого Генриха был еще тот! С раннего детства очаровательное дитя играло в дворцовом саду в охоту – в роли добычи выступали бабочки, и попавшимся в сиятельные ручки юного дофина чешуекрылым приходилось несладко: милый ребенок познавал их устройство, отрывая им крылышки. Пойманным птицам, правда, он крылышек отрывать не мог, сил не хватало, – приходилось их просто ломать, зато можно было выщипывать им перышки, это гораздо дольше, а птичка при этом еще жива!
Когда Генрих IV узнал, как развлекается его долгожданное дитя, он поступил с ним совершенно не по современным педагогическим канонам – собственноручно выдрал Его Королевское Высочество дофина ремнем, как Сидорову козу. На жалобные вопли супруги он не реагировал, хладнокровно объяснив ей, что, когда их отпрыск станет королем, его уж точно некому будет выпороть ремнем, поэтому не надо терять времени. Отношения между коронованными супругами эти разногласия не испортили, потому что эти отношения и так были хуже некуда – тоже для ребенка не ахти как полезно. Кстати, торопился внести посильный вклад в воспитание сына Генрих Великий совершенно не зря – кинжал религиозного террориста Равальяка оставил его ребенка сиротой в восемь лет. Не самое лучшее начало биографии для молодого человека, за которого выходишь замуж… Но, как я уже говорил, Анну никто и не спрашивал.
Сами понимаете, такое хорошо не кончается. Два года нервного напряжения и взволнованного ожидания незнамо каких радостей и утех сделали свое дело. Первая попытка Людовика вступить в свои супружеские права, скажем прямо, не получилась – бывает даже с шестнадцатилетними, если их так задергать. Парнишка так перепугался повторной неудачи, что четыре года боялся даже попробовать, причем не только с законной супругой – никакой скорой сексуальной помощи от расторопных и понятливых дворцовых служанок он тоже не возжелал. Отвлекался он от этих страшных проблем с помощью массы не совсем обычных для короля хобби. Скажем, выращивал ранний горошек, причем очень качественный, который по его поручению продавали на рынке, пополняя королевскую казну. Когда какой-то вельможа купил этот горошек на рынке и, не зная о его происхождении, преподнес его в подарок вырастившему его царственному огороднику, тот был на седьмом небе от счастья – и денежки от продажи получил, и с товаром расставаться не пришлось, вот ведь экономия какая! Кроме того, Людовик научился вполне прилично готовить, да еще и овладел непростым ремеслом цирюльника, тренируясь на бородах дежурящих при дворе офицеров – кто ему откажет? Один из придуманных им фасонов бородки даже вошел в моду, что не так уж и удивительно. Вдобавок он чеканил недурные медали и монеты, да еще и изготавливал собственноручно массу принадлежностей для любимой им охоты – ковал ружья, плел тенета, а уходящее искусство соколиной охоты знал так, что просто не имел себе в этом равных. Но какое из этих занятий могло заменить его молоденькой супруге то, чего она долгое время была лишена? Предложите любое из них на выбор вашей собственной супруге взамен секса и не удивляйтесь ее ответу на это предложение. Кроме королевской короны, разумеется, – тут и сейчас возможны варианты…
Более того, вред от изучения королем благородного искусства соколиной охоты оказался больше ожидаемого. Помимо нее его воспитатель герцог де Люинь, судя по всему, обучил короля и прочим развлечениям, в его прямые обязанности не входящим. А его многие исследователи безоговорочно причисляют к сторонникам иной сексуальной ориентации, с легкой… ну не совсем руки Людовикова сколькотоюродного дядюшки Генриха III достаточно распространенной при французском дворе. Причем нельзя сказать, что сама природа лишила де Люиня других вариантов любви – нет, он попытался использовать свое влияние для того, чтоб выгодно жениться на сводной сестре своего ученика мадемуазель де Вандом, дочери Генриха IV и Габриэли д'Эстре. А когда ему намекнули, что такие подробные родственные связи с королевской фамилией будут уже чересчур, он нашел себе другую супругу, красотку де Монбазон, которая даже в молодости так непринужденно себя вела, что после кончины де Люиня король выслал ее из Парижа, причем явно не только из ревности – поздно было пить боржом… Вернулась она в столицу, только выйдя за человека вдвое старше себя, с пикантной для герцога фамилией Козлов – по-французски де Шеврез. Да-да, та самая, любовница Арамиса и прочее, совершенно жуткая особа… Она мне даже неинтересна – мне Анну жалко. Подумайте сами – как бедная девочка должна была это воспринимать?
Так что ее симпатия к герцогу Бекингему мне совершенно не удивительна. Было же у него какое-то сходство с супругом Анны, хотя бы в том, что и его в шестнадцать лет король Иаков Первый научил тому же, что де Люинь Людовика. А учился Джордж Вильерс так хорошо, что за четыре года последовательно получил титулы виконта, графа, маркиза и герцога, на чем и остановился, потому что отдать ему в придачу к полной власти в государстве еще и корону Иаков пожадничал, но это уже была пустая формальность. Король, любовник герцога, или герцог, любовник короля, – какая, собственно, разница? Бекингем даже должен быть для Анны привлекательней, потому что ничего, кроме карьеры, его в романе с королем не интересовало. Вот он и перешел с короля на королеву, да еще и с громким скандалом, как практически все, что он делал.
На большом придворном увеселении в Амьене вельможи и фрейлины бегом кинулись к беседке, из которой раздался жалобный крик королевы. И застали там ее зареванной, а Бекингема несколько смущенным (для него большая редкость). Что означал крик Анны – до сих пор не ясно. Если она звала на помощь, почему не обличила Бекингема перед сбежавшимися придворными? Некоторые предполагают, что в амьенской беседке королева наконец-то распрощалась с невинностью – это от невнимательного изучения источников. К этому времени Людовик уже преодолел свои страхи и регулярно героически выполнял долг перед государством, заботясь о появлении наследника, да все без особого толка: один выкидыш следовал за другим. А вот то, что этот крик был вызван первым в жизни Анны оргазмом, вполне возможно, особенно с таким супругом, сами понимаете…
Кстати, история с подвесками вроде бы действительно была – во всяком случае, ее пересказывает Ларошфуко, который жил поближе ко времени действия. Леди Кларик не было, графиня Люси Карлейль, любовница Бекингема, которой вовсе не улыбалось появление могущественной соперницы, прекрасно справилась сама. Мушкетеры тоже были ни при чем – Бекингем сам, своей властью запретил всякое сообщение с Францией, пока его гонцы не доставили копию украденных подвесок. Но Бекингема, как известно, вскоре убили, да и вообще он был частью проблем Анны, а не решением этих проблем.
От неудовлетворенной величественной красавицы буквально искры сыпались, мужчины это хорошо чуют, особенно умные, вроде великого политика Ришелье, решившего, что настало его время. Но, судя по всему, Анна к тому моменту еще не созрела для кардиналов. Для того чтобы отказать такому опасному человеку, как Ришелье, не демонстративно, а помягче, она, к своему сожалению, тоже не созрела. Она велела передать Ришелье, что хотела бы, чтоб он протанцевал для нее испанский танец сарабанду в зеленых панталонах, с кастаньетами на пальцах и с колокольчиками на завязках чулок. Несчастный министр выполнил ее каприз и был осмеян всем двором, созванным Анной посмотреть на этот кошмар. Уж как он старался, чтоб никакого Бекингема ей увидеть и не мечталось, можете себе представить…
Тем паче они же были политические противники чуть ли не от природы. Ришелье стремился к созданию сильной Франции, которая могла бы диктовать свою волю соседям, а как была должна к такой идеологии относиться дочка и сестра королей такого соседа? Порой до скандального развода и в лучшем случае ссылки в монастырь Анне было рукой подать, особенно с учетом того, что как интригану ей до Ришелье было расти и расти. В общем, она не оказалась в келье, в камере или даже на эшафоте сугубо по той же причине, по которой отличница из анекдота стала валютной путаной – «ну понимаете, мне просто повезло!».
А время шло, наследник при такой жизни, естественно, не появлялся, да и кто бы его Людовику родил – шевалье де Сен-Мар, что ли? Тем не менее обошлось без пресечения династии. Говорят, постарался специальный посланник Папы Римского, человек очень мудрый и знающий, причем компетентный в вопросах, знания которых трудно было бы ожидать от человека, давшего обет безбрачия. Судя по всему, помог он именно добрым советом, а не тем, о чем некоторые подумали, – у родившегося на двадцать третьем году супружества Людовика XIV типично бурбонская нижняя губа. Святой отец был так толков, что через год королева родила второго сына, и это было как нельзя кстати, потому что Людовик XIII вскоре умер от желудочной болезни, для лечения которой за последние десять месяцев жизни ему поставили двести десять клистиров – может быть, не только для лечения… Чуть раньше умер ее великий противник Ришелье и его место – бывает же такое! – занял человек, который составил ее счастье. Интересно, что сказал бы сам Ришелье, если бы ему сообщили, что человек, подготовленный лично им себе на смену, будет таким роскошным подарком его злейшему врагу? Наверное, то же, что священнику на предсмертной исповеди – «я не могу простить своих врагов, у меня не было личных врагов, а только враги государства, и я их прощать не должен». Думаю, что тот не поверил, но спорить не стал. Поступим так же и мы.
Франции везет на островитян, вспомните хотя бы корсиканца Наполеона! Сицилиец Джулио Раймондо Мазарини, может быть, даже больше сделал для своей приемной страны – во всяком случае, не вверг ее в такие несчастья, как Наполеон. Дворянский сын (никакой не простолюдин, да не верьте вы Дюма, в конце концов!), он с юных лет служил в папской гвардии, сделал быструю карьеру, и Папа направил его нунцием во Францию. Приходилось делать почти невероятные вещи: курсировать между воюющими сторонами, совершая чудеса дипломатического искусства, добиваться почти невозможного от одной стороны и в награду отправляться к другой стороне за тем же, что и еврейский сват из анекдота: «Бедную еврейскую девушку я уже уговорил выйти за графа Потоцкого, если он сделает обрезание, осталось только уговорить графа Потоцкого». Что он только не делал – даже врывался на коне под огонь орудий со свитком новых мирных предложений в руке, громко восклицая: «Мир! Прекратите огонь!» – и пушки замолкали, а он уже тайным агентом Ришелье возвращался во враждебный Франции Рим. Все у него получалось, все им восторгались, все, что могло сложиться, складывалось прекрасно. Венецианский посланник Сегредо писал своему правительству: «Джулио Мазарини, светлейший господин, приятен и красив собой; учтив, ловок, бесстрастен, неутомим, осторожен, умен, предусмотрителен, скрытен, хитер, красноречив, убедителен и находчив». И меньшего числа достоинств хватило бы, чтоб стать королем в сердце несчастной королевы.
Некоторые историки говорят: «Не может быть! Анна была невероятно набожна и убоялась бы греха – они просто дружили». Просто учтите: тонкость в том, что Мазарини, хотя и был кардиналом, не давал обета безбрачия. До кардинальского звания его подняла не карьера священника, а должность протонотария папской библиотеки – так что и с образованием у Мазарини было все в порядке. Подавляющее большинство современников было уверено, что они вступили в тайный брак. А это уже не грех – во всяком случае, можно понимать и так… Конечно, кардиналам ни при какой погоде не позволялось жениться, будь они хоть из священников, хоть из библиотекарей. Но если нельзя, но очень хочется, то можно – и не под таким удобным предлогом, а с ним-то уж тем паче. Где-то писали, что они никогда не оставались на публике вдвоем, не открыв двери, – чтоб не было лишних разговоров. Но почему это довод против их связи? Скорее за – соблюдали приличия на публике, а уж когда никто не видел… Впрочем, что рассуждать о том, чего никто не видел? Вот то, что они были всегда внимательны и предупредительны друг к другу, что друг с друга они буквально пылинки сдували, несмотря на некоторую разность статусов, – это было за версту видать. Особо рьяно верующие католики пусть изобретают конкурирующие гипотезы их крайне нравственного поведения. У меня не получается. Извините. Да и вели они себя как супруги, мелкие расхождения только сближали их. Мазарини был остроумен и насмешлив, он говорил Анне, что если она попадет в ад, то для того, чтобы ее наказать, чертям будет достаточно заставлять ее спать на полотняных простынях вместо батистовых. Анна была королевой, но терпела от него эти вольные шуточки. И вообще все. Он всегда был вежлив, мягок и немногословен, но очень красноречив, к королеве проявлял максимальное внешнее почтение и покорность – но зачем им было спорить? Анна никогда ему не возражала. Он руководил всей политической жизнью Франции. Все попытки убить его или изгнать провалились. Даже названия направленных против него движений – «Заговор Важных», «Парламентская Фронда», «Фронда Принцев» – говорят о том, что его пытались убрать все мало-мальски весомые сословия страны. Но ничего не вышло. Только один раз ему пришлось удалиться якобы в изгнание, но вскоре он вернулся и в полном согласии с Анной снова твердо ухватился за руль государственного корабля. Стране это пошло только на пользу. Франция стала арбитром Европы, французский язык – языком всех дипломатов мира.
В общем, Людовику XIV пришлось семьдесят два года царствования транжирить нажитое, чтоб через еще сто лет доиграться до революции. Мазарини бы такого не допустил! Можно и его как-то обвинять в том, что Король-Солнце стал таким деспотичным и авторитарным – ведь он был основным воспитателем сына Анны. Но обвинить его можно разве что в том, что он был просто слишком мягок с королем – часто так отчим ведет себя с пасынком. Вообще говоря, еще одно доказательство. Вот только на своей племяннице Марии Манчини он Людовику жениться не позволил, потому что королям нельзя, сами знаете. Другой бы ухватился за такой случай неслыханно возвысить свой род, но Мазарини единственный раз в жизни осмелился категорически возражать королю, причем разъяснил ему все так убедительно, что тот даже понял, в чем дело, – вспомните дальнейшую историю: часто ли Короля-Солнце можно было уговорить отступиться от понравившейся ему подданной? Может быть, роль сыграло еще то, что Мазарини считал невозможным выдать племянницу за пасынка, хоть и неофициального? В итоге Марию быстренько спихнули за коннетабля Колонна, а короля женили, как и его папочку, из государственных соображений на испанской принцессе, и тоже без толку – как воевали с Испанией, так и продолжали воевать. «Но что ни говори, жениться по любви не может ни один, ни один король…» А королевам что же делать – пропадать? В 1661 году Мазарини тяжко заболел. Когда Анна навестила его, он, уже никого не стесняясь, откинул одеяло, обнажив свои высохшие ноги, и сказал: «Видите, мадам, эти ноги лишились покоя, даровав его Европе». Еще одна улика – значит, она наблюдала его обнаженные ноги и раньше, раз уж могла сравнить? Вскоре он умер, Анна удалилась в монастырь и ненадолго его пережила. Тут-то и настало время недоброжелателей. Обиженных политиком, оттесненных воспитателем короля, отвергнутых королевой, просто ругателей всего подряд – таких вообще каждый пятый. А потом еще этот Дюма – ну талантливый человек с африканским темпераментом, что с него возьмешь? А в результате талантливейший политик, осчастлививший несчастную женщину, и сама эта женщина приобрели дурную славу у всех, кто любит легкое и занимательное чтение, то есть практически у всех. Бережнее надо с людьми, даже после их смерти. Любовь – штука великая и загадочная. Незаслуженного глумления она может и не простить. У Дюма хоть есть чем оправдаться – если бы каждый его читатель дал копейку, ему повсюду бы стояли золотые памятники. А нам лучше бы вести себя поосторожнее, особенно с невиновными. Лучше бы порадовались, что хотя бы на склоне лет эти люди знали настоящее счастье. И всем того же желаю! Если можно – чуть пораньше. А то были такие, которым вообще не довелось этого дождаться. Но об этом – следующий рассказ.
Да... Ждала от знатока чего-то более интеллектуального.
«На руках у государыни, с твердостью вынесшей столько гонений, они видели своего короля – ребенка, посланного небом в ответ на их молитвы». «Мемуары г-жи де Мотвиль»
«Твердость, с которой королева поддерживала мою корону в те годы, когда я еще не мог действовать сам, служит для меня лучшим доказательством ее любви и благородства». Людовик XIV, «Мемуары»
Отправлено: 11.10.11 17:34. Заголовок: Оказывается, на днях..
Оказывается, на днях в Париже уже в двенадцатый раз проходил очередной День Анны Австрийской, посвященный борьбе с раком груди. Состоялась конференция, где обсуждались вопросы лечения и профилактики этой страшной болезни. Как известно, королева скончалась от этого недуга.
Кира Владимировна Буренина, психолог, главный редактор журнала «Лиза», выложила на своём сайте статью про Анну Австрийскую.
Анна Австрийская. Тайна железной маски
Благодаря талантливому перу Александра Дюма Анна Австрийская стала одним из узнаваемых и популярных персонажей трилогии о трех мушкетерах. Советский телемюзикл «Д'Артаньян и три мушкетера» и вовсе закрепил в памяти соотечественников Мерлезонский балет в трех частях и панику королевы Франции, ожидающей подвески из Лондона.... На самом деле Мерлезонский балет был поставлен самим Людовиком XIII, и главные партии в нем и вправду хотели исполнить сам Луи и его красавица-жена Анна. Людовик вообще был на все руки мастер - пилил, строгал, шил одежки для любимых обезьянок, обожал охоту, музыку и танцы.
Когда в 1615 году четырнадцатилетнюю представительницу старинного рода Габсбургов привезли во Францию и обвенчали с ее ровесником, наследником Бурбонов, никто не ждал, что между ними вспыхнет любовь. Хотя молодая инфанта была чудо как хороша: темные испанские глаза, белая кожа, прямой носик, нежные ручки... Но малолетний муж не обращал на прелести никакого внимания. Каждый занимался своим делом - Анна блистала остроумием и жизнелюбием, Людовик, меланхолик по темпераменту, искал иных развлечений, далеких от безумных утех двора. Когда «молодежь» подросла, Екатерине Медичи, матери Людовика, пришлось приложить усилия, чтобы убедить сына, что Франция нуждается в дофине, и что ему пора приступать к выполнению супружеских обязанностей. Уговаривать короля пришлось долго. Но все же Людовик повиновался, и настолько вошел во вкус, что всем показалось, что он влюбился в свою очаровательную жену. Он устраивал приемы, охоту, балы и прочие увеселения в ее честь, а подаркам не было числа. Результат не заставил себя ждать, три года спустя Анна забеременела. Мария Медичи ликовала, сам Людовик к жене охладел. Но случилось непредвиденное: пробегая с фрейлинами по коридорам Лувра, Анна случайно поскользнулась и упала. Дело кончилось выкидышем. Фрейлин наказали, но что с того? Людовик снова перестал обращать на жену внимание, и это оскорбляло гордую испанку и как королеву, и как женщину. Тут-то и подсуетились противники Луи. Они подстроили встречу Анны с герцогом Бэкингемским, первым министром английского короля. Неотразимый, изысканный, он завоевал сердце Анны, и она подарила ему на память алмазные подвески. А что же коварный Ришелье? Он действительно был в курсе всех дворцовых интриг и прекрасно знал о связи Анны с Бэкингемом. Поскольку эта связь угрожала ему лично, он решил скомпрометировать королеву. Вот тогда-то он и послал своего агента графиню Карлайль, известную ловкостью своих рук, в Лондон, чтобы та срезала подвески с наряда герцога, что ей и удалось. (Графиня - прообраз коварной Миледи, ведь Дюма писал свой роман действительно на основе исторических фактов). По приказу Бэкингема Англия была закрыта, подвески изготовлены заново, перевезены в Париж, и репутация Анны Австрийской не пострадала.
Последовало немало заговоров и дворцовых интриг, в результате которых министр двора, кардинал Ришелье мог запросто стереть королеву в порошок, по крайней мере, отправить в отдаленный монастырь или инициировать бракоразводный процесс. Но он этого не сделал. Многие приписывают ему платоническую любовь к Анне. Но это не так. Ришелье, как духовное лицо, не желал осквернять себя плотскими утехами, а защищал он Анну исключительно в интересах дела. Как государственное лицо, он очень точно знал расстановку сил в государстве, и ему было выгодно, чтобы Анна Австрийская оставалась на троне. По следам былого он даже сочинил трагедию «Мирам», где вывел Бэкингема в образе коварного соблазнителя и описал свое над ним торжество.
Прошло шестнадцать лет. Проезжая через Париж в Версаль, Людовик провел ночь в спальне королевы. Через шесть недель вся Франция ликовала - королева была беременна. Дофин, будущий король-солнце родился 5 сентября 1638 года. Рождение сына не улучшило отношений между венценосными супругами. Принц рос в окружении нянек и фрейлин, и не очень жаловал папу. Король был взбешен настолько, что чуть не отправил Анну в монастырь. «Зачем она науськивает сына против меня?», - в негодовании воскликнул он. Через два года Анна родила второго сына Филиппа. Рождение двух детей, непростое примирение с Людовиком XIII, который с возрастом стал неуравновешенным и неуправляемым, не помешало Анне плести интриги против кардинала Ришелье. Мудрый кардинал снова «пропустил удар» и представил Анне своего преемника - Мазарини. «Вы не находите, что он похож на герцога Бэкингемского?», - улыбаясь, осведомился кардинал. Он знал, что Анна оценит такого мужчину, и как всегда, не прогадал. Но торжествовать долго не пришлось - кардинал скончался в 1642 году, король пережил его всего на год. Анна осталась регентшей при Людовике XIV.
В ее жизни Анны открылась новая волнующая глава. Страсть, нежность, романтика, поклонение... Она впервые почувствовала себя обожаемой женщиной. Мазарини был очень хорош собой, галантен, очень следил за своей внешностью, пользовался самыми дорогими духами. Анна в те годы была все еще фантастически хороша, прекрасно одевалась, обладала изящным вкусом. Вся Франция была в курсе их любовных дел, газеты публиковали памфлеты, ближайшие сторонники королевы осуждали ее за то, что она держит при себе «выскочку-итальянца», но Анна и Мазарини были увлечены друг другом настолько, что не замечали ничего. Вынужденная двухгодичная эмиграция Мазарини подарила потомкам прекрасную любовную переписку. Поговаривали, что Анну и Мазарини связывал тайный брак. Но это вымысел.
Их любовь проявилась сильнее всего, когда Мазарини слег с тяжелым недугом. Известно, что Анна переселилась в комнату, смежной с комнатой умирающего, проводя дни и ночи у его постели. В 1661 году кардинал скончался, и Анна скорбела по нему искренне и глубоко. А вскоре и ее поразил смертельный недуг. Три года боролась королева с тяжелой болезнью, переживая и от любовной тоски и от того, что сын Людовик XIV непростительно увлекся фрейлиной Луизой де Лавальер ( в романе Дюма - возлюбленная Виконта де Бражелона, сына мушкетера Атоса). Хотя Людовик XIV трогательно ухаживал за больной матерью, в мыслях она возвращалась в прошлое, в те годы, когда она была любима, блистала на балах, была полна сил и могла очаровать любого. Луи, герцог Бэкингем.... многочисленные поклонники не оставили в памяти глубокого следа. Любили ли они ее? Любила ли их она? Она перебирала в памяти картинки давних дней и понимала, что в жизни Любовь посетила ее только однажды. Сердце королевы навсегда было отдано лишь одному человеку - Джулио Мазарини. Когда оно перестало биться в 1666 году, его поместили в серебряный сосуд, который замуровали в парижской церкви. Эту церковь возвели на деньги королевы в качестве благодарности за первого сына. Тело Анны захоронили в королевской усыпальнице в Сен-Дени. Его сопровождали весь двор, швейцарская гвардия и королевские мушкетеры. Быть может, в процессии участвовал сам Д'Артаньян? И кто был тем самым узником «железной маски» - последней тайной, которую унесла с собой в могилу Анна?
Небольшие поправки и комментарии:
цитата:
темные испанские глаза
Светлые немецкие глаза.
цитата:
Екатерине Медичи, матери Людовика, пришлось приложить усилия, чтобы убедить сына, что Франция нуждается в дофине, и что ему пора приступать к выполнению супружеских обязанностей
Мать - Мария Медичи. Убеждал Люинь, пока матушка грустила в ссылке.
цитата:
Поскольку эта связь угрожала ему (*коварному Ришелье) лично
Интересно, чем?
цитата:
Вот тогда-то он и послал своего агента графиню Карлайль, известную ловкостью своих рук
Ловкость рук и никакого мошенства!
цитата:
министр двора, кардинал Ришелье
Министром двора был граф Фредерикс при Николае II. А Ришелье занимал немного другую должность.
цитата:
Ришелье мог запросто стереть королеву в порошок
Без комментариев, как говорится.
цитата:
Многие приписывают ему платоническую любовь к Анне. Но это не так. Ришелье, как духовное лицо, не желал осквернять себя плотскими утехами,
"Платон мне друг, но истина дороже". Эта фраза тут как нельзя кстати. Если любовь платоническая - откуда бы взяться плотским утехам, не так ли?
цитата:
Проезжая через Париж в Версаль, Людовик провел ночь в спальне королевы.
А откуда выехал венценосец, из какого географического пункта?
цитата:
Мазарини был очень хорош собой, галантен, очень следил за своей внешностью, пользовался самыми дорогими духами.
Достойная оценка знаменитого государственного деятеля. Ну если уж самые дорогие духи - тогда уже не устоять.
цитата:
Анна в те годы была все еще фантастически хороша, прекрасно одевалась
Странно, как ей это удавалось? Журнала «Лиза» ведь тогда не было?
цитата:
Поговаривали, что Анну и Мазарини связывал тайный брак. Но это вымысел.
Ага, значит, алмазные подвески - не вымысел. А брак - вымысел. Каковы критерии истинности?
цитата:
в мыслях она возвращалась в прошлое, в те годы, когда она была любима, блистала на балах, была полна сил и могла очаровать любого.
Я, конечно, не люблю Анну Австрийскую. Но даже я не считаю, что она была настолько примитивна. Как инфузория-туфелька. Думаю, королева вполне достойна того, чтобы сведения о ней черпались из книги Дюлон, например, а не из Бог знает каких источников, где она выступает какой-то пэтэушницей на танцульках.
Отправлено: 29.08.12 23:24. Заголовок: Comment Anne d'..
Comment Anne d'Autriche devint femme, (25 janvier 1619) d'après le Journal d'Héroard et les relations des Ambassadeurs О том, «Как Анна Австрийская стала женщиной (25 января 1619 года), согласно дневнику Эроара и донесениям послов», рассказывает Pierre LEFEBVRE. Интересно и аргументированно. Четыре человека, помимо непосредственно участвующего Луи, затратили большие усилия, чтобы королева наконец-то рассталась с невинностью. Это был фаворит короля Люинь, духовник отец Арну, посол Испании герцог Монтелеоне и посол Ватикана, то есть нунций Бентивольо.
Источник: Bondois Paul-Marie. L'affaire du Val-de-Grâce (août 1637). Les documents de la cassette de Richelieu. In: Bibliothèque de l'école des chartes. 1922, tome 83. pp. 111-165. Поль-Мари Бондуа Дело Валь-де Грас (август 1637 года). Документы из шкатулки Ришелье.
Lettres de la Reine, trouvées dans le Val-de- Grâce le 13 aoust 1631 1 .
N° 1. Fol. 50 (anc. 1192).
Mon cousin, comme je vous ay prié si devant de contribuer à l'accommodement des affaires présantes, je vous veux aussy remercier de l'heureux succès qu'elles ont eu et de ce que, par la paix que vous avés moïenné, j'espère voir l'union, que j'ay tousjours désirée entre le Roy et le Roy mon frère, auquel j'ay eserit pour le prier d'achever ce qu il reste, dépandant de luy et d'avoir moins de heine, qu'il n'a eu au passé. Je voulois eserire au Roy pour m'ofîrir à ce que j'ay fait, mais vostre diligence pour le bien de cest affaire ne m'a donné lieu que pour vous remercier et eserire en Espagne, afin qu'acun (sic) retardement de leur part n'aporta domage à un si grand bien et duquel, quoy qu'il soit public, je m'oblige particulièremant vers vous, croiant que ma considération et ma prière ont beaucoup aydé à la disposition, que vous avés prise sur ce sujet. Je vous asseure donc, quand aurés occasions, où je pourray, vous aurés sujet de conoitre que je prise vostre bonne volonté et la désire, et de vous faire voir la mienne es vous (?) . Vostre bien bonne et affectionné [sic) cousine. Anne. (Dans la marge de gauche, en travers :) A Paris, le 11 avril 1629. (En haut du feuillet, l'indication suivante :) Lettre de la Reine, 1629. (Au fol. 51 v°, l'adresse :) A mon cousin le cardinal de Richelieu. — Deux cachets de cire rouge sur lacs de soie rose.
1. Autographes, nouv. acq. fr. 22896, fol. 49 à 68. — Ces lettres, toutes originales, se trouvaient au milieu du XVII siècle dans la bibliothèque du maréchal de Richelieu, qui les communiqua au Père Griffet (voir plus haut). Nous les publions, parce qu'elles ne nous semblent pas si innocentes, qu'on se plaît à le dire. Laissées prudemment pour qu'il y eût quelque chose à saisir, alors que le principal était enlevé et mis à l'abri, elles ne laissent pas que de sebler assez étranges, et certaines de leurs allusions ne laissent pas de doutes sur les relations de la reine.
2. Autographe. — Cette lettre, conservée dans le dossier, ne semble pas en faire partie. Richelieu devait la garder précieusement dans sa « cassette » pour montrer l'hypocrisie d'Anne, affectant à son égard une attitude amicale en 1629.
N°2. Fol. 52 (anc. 1151).
J'écris à v[ost]re maitresse bien enplement de toutes choses et la prie fort de quelque chose, touchent 3, que ie vous prie de luy faire souvenir; elle sait deià que c'est, et ie m'asseure que vous verrez bien que cela m'importe absolument et croy que cella me servira fort, qu'elle se montre fort pour moi2 [et Monsieur et Madame de Vendosme (?) en sont fort affectés]. Quant 15 et sa femme le soront, cela anbarassera fort 19, qui fait bien du mauvais, et enfin il faut que ie sorte de misère et ne le3 puis faire sans aide ny par autre biès qu'en tenant bon et demandant ce que la raison me donne, à coy ie me suis bien résolue. Faites souvenir 2 de ce que ie lui escris touchant 3,, affin que, selon se qu'elle me mendera de ceste personne, ie voye comme i'ay à me gouverner en ces affaires ycy; et ayés soins qu'on n'y perde point de tamps et que i'aye réponce sur cela le plus tost que se puisse; combinnés à m'écrire tout se que seurés. Vostre tante est chès moy et ie sui tous[iours?] dans toutes les intentions [pour]4 v[ost]re particulier, que pouvés espérer. Se 14 décembre. (En marge :) Parafé le vand[redi] le xij5 aoust 1637. Charles Leroy de la Potherye.
(Au fol. 53 v°, l'adresse :) A vous. — Deux cachets de cire rouge.
1. Autographe. — Cette lettre est d'une écriture plus rapide. 2. Ici, deux lignes barrées; les mots qui ont pu être déchiffrés sont trans crits entre crochets. Il s'agirait, si la lecture est exacte, de César, duc de Ven dôme, et de sa femme, Françoise de Lorraine. 3. Fol. 52 v 4. Ici, une déchirure. 5. Il faut lire : vendredi 14
N°3. Fol. 54(anc. 1191).
L'on m'a dit de vous mander que vous domiiés la lestre, qui a le cachet, à la contesse du Lude2 ou à son mari3, el l'ostre, que vous l'anvoiés par la voie acoutumé (sic) ; ie croy moin à set eure le retour de la personne que vous savés, que can nous partime; je croy que vostre talieur a anpesché le nostre ; ann atandan, ie suis vostre servante. (Au dos l'adresse :) A vous. — Débris de deux cachets de cire rouge. (D'une autre main :) Parafé le vendredi xij aoust 1637. Charles Leroy de la Potherye.
1. Autographe. — D'après le premier interrogatoire de La Porte (V. Cousin, Madame de Chevreuse, p. 264), la formule « à vous » signifiait que la lettre était adressée à Mma de Chevreuse. D'après le môme interrogatoire, « 19 » désignait M. de Chevreuse, « 3 » le cardinal, « 2 » la reine. Mais les chiffres indiqués par La Porte ne semblent pas correspondre aux deux lettres ici publiées : d'ailleurs le « porte-manteau », dans ses Mémoires (éd. citée,p. 25), prétend avoir expliqué le chiffre à sa « fantaisie » el donné de fausses indications. 2. Marie Feydeau, comtesse du Lude. 3. Timoléon de Daillon, comte du Lude.
N°4. FoL 63 (anc. 1151)
Ma Mère, à cause que j'ay un grand mal de teste, vous n'orés que ces trois lignes, avec une lettre pour vostre parante2, que vous luy envoyerés et ferés, s'il vous plaît, bien prier Dieu pour la paix, laquelle j'ay bien peur que nous n'urons [sic) pas si tost, s'il n'i mest sa main. Faites mes recomandations à la M. prieure et croyés moy toute à vous. Anne. A Lion, se 21 may 1630.
1. Autographe. — Cette lettre est adressée à l'abbesse du Val-de-Grâce. 2. C'était une manière secrète de désigner Mme de Chevreuse (voir plus haut, p. 147).
N°5. Fol. 59 (anc. 1571).
Ma Mère, j'ay reçu une de vos l[ett]res par la voye de Mlle de Randan2, mais celle que je vous ay mandé de l'homage de l'ambasadeur est encore plus aseurrée : c'est pourquoy vous vous en servirés et ferés, s'il vous plaît, une réprimande tout de bon à vostre parante3 de sa grande parese. Je luy en fais une aussy par la letre que je vous envoyé avec celle-cy, que luy envoyerés. Je ne veux pas manquer à vous dire que l'on comance déjà fort à parler de la paix, se qui me resjoui t doublemant par l'espérance que cella me donne de vous revoir bien tost. Je le souhaite passionémantetle jour de la Feste-Dieu je m'i souhaitey de tout mon coeur, car je ne trouve rien qui puise égaler le Val-de-Grâce, à qui je suis et seray toute ma vie. Dites à la M[ère] P[rieure] que je pansés bien en elle aussy le jour de la Feste-Dieu. Je me recomande bien à elle4. Je ne vous prie pas de prier Dieu pour moy, parceque je say le soin particulier, que vous en avés et moy j'an auray tousjours de vous tesmoigner en toutes ocasions combien je vous ayme et chéris. Anne . A Lion, se premier de juin 1630.
1. Autographe. — A l'abbesse du Val-de-Grâce. 2. Marie-Claire de Baufremont, fille du marquis de Senecey, Henri de Bau fremont, et de Marie-Catherine de La Rochefoucauld, comtesse, puis duchesse de Randan (le P. Anselme, Histoire généalogique des grands officiers de la couronne, t. III, p. 389). 3. Mme de Chevreuse. 4. Fol. 59 v°.
N° 6. Fol. 61 (anc. 1611).
Ma Mère, je croys que je suis obstinée à ne vous pouvoir escrire que trois ou quatre lignes. Vous n'an aurés encores davantage pour ceste fois, parceque j'ay si grande haste que je suis contrainte de finir, mais se ne sera pas sans vous dire que le Roy se porte bien, Dieu mercy, et que je suis toute à vous, sans oublier la M[ère] prieure. Anne. A Lion, 28 juillet 1630.
1. Autographe. — A l'abbesse du Val-de-Grâce.
N°7. Fol. 60 (anc. 1591).
Ma Mère, pour seste fois, Dieu mercy, j'ay plus de loisir de vous escrire que les autres fois, que vous avés eue de mes letres si courtes. Vostre parante2 en a esté, en party, cause, et pour ceste fois elle ne m'an enpéchera pas, puisque je ne luy escriray point. Je vous prie de la bien chapitrer tousjours de sa parese et, s'il vous est posible, la randre plus soigneuse d'escrire qu'elle n'est. Nous sommes tousjours en espérance d'avoir bientost la paix. Priés-en bien Dieu et qu'il nous ramène bien tost à Paris, où je me souhaite bien et plus qu'an lieu du monde, à la chambre de S [ain] te- Gertrude3, pour pouvoir parler à coeur ouvert, se qui ne peut estre que en ce lieu-là. Dieu nous en fait la grace que se puise estre bientost, et nous donne la paix. Je croye que nous aurons bien tost icy le Roy, mais l'on ne sait pas encore le jour. Vous ne serés pas fâchée, à mon avis, de cella, puisque je seray auprès de luy. Je suis été bien ayse de ce que m'avés mandé que vous avés la seur de Mlle de Mesme4 et qu'elle soit si bonne que ele veuille quiter son abaïe pour estre simple religieuse, mais je la trouve bien fine de faire un si grand bien pour elle. Recomandé luy bien de prier Dieu pour moy et à toutes les seurs, à qui je me recomandé, et à vous, ma Mère, vous prie de me croyre à vous de tout mon coeur. Anne. A Lion, se 30 juillet 1630.
1. Autographe. — A l'abbesse du Val-de-Grâce 2. Mme de Chevreuse. 3. Très probablement la chambre de la défunte Mère d'Àrbouze. 4. Antoinette de Mesme, fille de Jean-Antoine de Mesme, sieur d'Irval.
N°8. Fol. 65 (anc. 1711).
Ma Mère, je vous ay escrit par Mlle Le Bailleur2. C'est qui m'anpeche de vous dire autre chose que vous prier d'envoier la letre que je vous envoyé à vostre parante3 et de croyre que je vous ayme de tout mon coeur. Anne. A Lion, se 26 août 1630
1. Autographe. — A l'abbesse du Val-de- Grâce. 2. Elisabeth de Bailleul (?). Voir Griselle, État de la maison de Louis XIII, p. 94. 3. Mme de Chevreuse
N°9. Fol. 55 (anc. 1491 ).
Ma Mère, je trouve fort à redire vos letres et ne say pourquoy vous estes si paréceuse à m'escrir, sachant que c'est un des plus grans contantemants, que je puise avoir que de recevoir de vos nouvelles. Celles que je vous puis donner dicy sont très bonnes, Dieu mercy; mais vous savés bien qu'il faut tousjours avoir quelque petite chose, qui ne plaise pas entièrement. Si j'étois à Sainte-Gertrude2, je m'expliqueray mieus, mais d'icy je ne vous en puis dire davantage que vous conjurer de prier bien Dieu pour moy et de faire et faire faire des prières particulières à mon intantion; si je vous la pouvés dire, je m'asseure que vous la trouveriés bien juste et me contente de vous dire cella et de vous prier de m'escrire souvant et adresser vos lettres par Mme de La Ville au Clercs3. Je vous envoyé celle-cy par un courier de son mary. Elles iron bien seuremant. Adieu, ma Mère; croyès-moi toute à vous et que je meurs dïnpatience de vous voir et trouve bien à redire de n'estre pas dans nostre maison le jour de Saint-Maur. Mais je fus dans un couvant de Bénédictins, qui est icy et qui sont réformés, et pense tout inssy que vous dites à la M[ère] p[rieure] qu'elle n'oublie pas ses amis, et que lon (sic) se recomande bien à elle. Anne . Autun, se 19 février 1632. (Au folio 56 v° :) A la Mère abesse du Val de Grâce. — Deux cachets de cire rouge sur débris de lacs de soie rose.
1. Autographe. — A l'abbesse du Val-de-Grâce. 2. Cf. lettre n° 7. 3. Louise de Béon, qui avait épousé, en 1623, Henri de Loménie, comte de Brienne et sieur de La Ville-aux-Clercs, le futur secrétaire d'État.
N° 10. Fol. 57 (anc. 1531).
Ma Mère, j'ay esté extrémemant ayse de recevoir de vos letres, mais bien fâchée des nouvelles, que vous m'avés mandé de la mort de la comtesse de S[ain]t-Faignat2. Je la croy si heureuse que se seroit luy faire tort que de la plaindre; j'espère qu'elle ne m'oubliera non plus, là où elle est, que dans nostre maison du Val-de-Grace, aux prières de laquelle je me recommande tousjours, encore que je croy quil n'en est pas besoin, puisque vous vous souvesnés tousjours de moy ; c'est de quoy je vous conjure et de croyre qu'il me tarde bien que je ne vous voye et que je ne vous tesmoygne autremant que par parolles, que je vous ayme de tout mon coeur. Anne. Dites à la M [ère] p[rieure] qu'elle ne m'oublie pas en ses mauvaises3 prières et que je me recomande bien à elle. A Saint-Meneou, se 30 juin 1632. (Au folio 58 v° :) A la Mère abesse du Val-de-Grace. — Trace de deux cachets de cire rouge.
1. Autographe. — A l'abbesse du Val-de-Grâce. 2. La lecture n'est pas sûre; on peut lire aussi « Saint-Jugnac ». 3. On voit le ton de plaisanterie familière, qui régnait entre la reine et certaines des religieuses du Val-de-Grâce.
N° 11. Fol. 621.
Ma Mère, j'orois bien sujet de vous faire une bonne réprimande de vostre parese et m'atandois à vous la faire moy-mesme, mais je n'ay pas esté assés heureuse pour celle-ci, pour aller faire Noël avec vous, comme je le croyés. L'on a bien changé, car je croy que nous Tirons faire à Mets, pour où nous partons jeudy. Si j'en suis bien ayse, je vous le laisse à panser. Priés Dieu pour moy et à mon intantion, et je vous prie d'an faire faire autant par tous les couvans et lieus de vostre conoisance quelque tans durant, et vous m'obligerés extrémemant, et aussy de me mander souvant de vos nouvelles. Vous le pouvés faire par la voye de ma seur de Vandosme2, à qui vous dires que je me recommande de tout mon coeur et à vous, ma Mère, à qui je suis et seré toute ma vie, sans oublyer la M[ère] p[rieure] et toutes nos seurs, à qui je me recomande. Anne
1. Autographe. — A l'abbesse du Val-de-Grâce. 2. Françoise de Lorraine, duchesse de Vendôme. C'était elle, qui avait fait connaître la Mère d'Arbouze à la reine, ainsi qu'aux autres filles de France : Elisabeth, depuis reine d'Espagne; Henriette, depuis reine d'Angleterre, et Chrétienne, depuis duchesse de Savoie. Voir Cl. Fleury, Vie de la Mère d'Arbouze, p. 19.
Отправлено: 21.12.13 14:32. Заголовок: Лечение рака молочно..
В блоге Brigitte Masson была выложена мини-статья о мучительной болезни Анны Австрийской. Решила её перевести.
Лечение рака молочной железы у Анны Австрийской, матери Луи XIV.
В ноябре 1664 года Газетт официально объявляет, что мать короля больна.
Она проводит декабрьские рождественские праздники со своими дорогими бенедиктинками из предместья Сен-Жак. Первая ночь проходит скверно. Врачи, делающие перевязку груди, приведены в ужас ухудшением состояния опухоли.
Если эта болезнь и известна в середине XVII века, практикующие врачи неспособны правильно её лечить.
Сеген, её штатный врач, может только пускать кровь.
Валло, первый медик короля, прикладывает к опухоли цикуту.
Кюре из Орлеанского округа, некий Гандрон, сообщил об озере Эрие из застывшей соли, которая, как говорят, творит чудеса с опухолями. Этот человек ей пообещал, что соль сделает её грудь бесчувственной как камень, и затем она проживёт так долго, как если бы у неё не было рака.
Это лечение в особенности заставляет её мучиться. Она от него более не спит.
27 мая в Сен-Жермене её рука и плечо покрыты красной коркой очень болезненного рожистого воспаления. Врачи решают её проткнуть, чтобы облегчить страдания матери короля. Мадам Моттвиль, которая входит после этой мучительной операции, застаёт её мертвенно бледной и опасается самого худшего.
Валло советует прибегнуть к врачебной помощи жителя Лотарингии Жана-Батиста Алльо, который изобрел пасту на основе мышьяка, размягчающую и омертвляющую больные ткани, которые он затем соскабливает с помощью ножей или бритв. Анна не желает об этом слышать.
В августе её грудь инфицируется, и там обнаруживается гангрена. Её поливают раствором извести, чтобы сжечь язву. Её боли поэтому удваиваются.
В конце августа Алльо умерщвляет ткань, которую потом вырезает частями перед всей королевской семьёй, хирургами и всеми людьми, кто имел честь служить государыне.
Она умрет в январе 1666 года.
D’après le livre de Philippe Alexandre et Béatrix de l’Aulnoit : « Pour mon fils, pour mon roi ». 2009. Chez Robert Laffont.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 17
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме