Последнее десятилетие мы часто слышим, что в мире должен воцариться «новый порядок». Однако это выражение теряет смысл без понимания того, что же из себя представляет порядок «старый». Кардинал Джулио Мазарини (1602-1661) был одним из его авторов. Он установил мир от Средиземного моря до Балтийского и Чёрного, а в «театре» европейской политики появилась новая роль – арбитр. Первым государством, чьи суждения возвысились над различиями в вере, стала Франция, монарху которой верно служил кардинал.
Разумеется Мазарини из книг Александра Дюма имеет к реальному кардиналу более, чем сомнительное отношение. В одном лишь можно согласиться с романистом: тайная власть в лице Мазарини первый и последний раз в истории Европы, покидает тень, делаясь объектом ненависти, преклонения и удивления.
За неполные 59 лет кардинал провернул такой объём работы, которого хватило бы на десяток королей или римских пап средней руки. Уже давно ясно, что будь Мазарини обычным авантюристом или карьеристом, он не ставил бы перед собой труднейшую задачу мобилизовать госмашину Франции, а обошёлся чем-нибудь менее затратным для здоровья. Так не исполняют чужие заказы, но так вкладываются в собственные проекты. Не совсем понятно, зачем итальянец Маццарини решил стать французом Мазарином и откуда этот закрытый человек, постоянно пребывавший на виду, черпал свою неиссякаемую силу? Чему и у кого учился Мазарини?
«Серыми кардиналами» сейчас кличут кого ни попадя, но давайте обратимся к истокам. Если быть точным, Мазарини числится уже третьим в ряду деятелей, кои заслуживают подобной чести. Его предшественниками на благородном поприще были Арман Жан дю Плесси герцог Ришелье и гораздо менее известный отец Жозеф (в миру Франсуа Леклер дю Трамбле), который, собственно, впервые удостоился знаменательного прозвища.
Буквально «кардинал» означает «двёрной крюк» и символизирует то, что это духовное лицо так же прочно прикреплено к своему приходу, как дверь соединяется с крюком, на котором висит. В иерархии католицизма кардинал следовал за папой, а его носитель должен был принадлежать ко всем трём степеням священства. Однако на практике данное правило соблюдалось далеко не всегда: кардиналами назначали даже детей. С этим чином подозрительно много неясностей и, хотя официальная легенда гласит, что он берёт начало с эпохи древнехристианской общины Рима, детали выдают нечто иное.
Символические атрибуты кардинальского облачения – зонтик, трон, шапочка с шёлковыми шнурами и кистями, красная мантия – ничего общего с апостолом Петром не имеют. Зато без труда узнаются на этрусских фресках, где изображаются древние церемонии загадочных предшественников Римской империи. Когда папа принял титул «верховного понтифика», т. е. председателя языческой коллегии жрецов, сие было не пустой формальностью, а отражало скрытый процесс переустройства католической церкви. С течением времени её иерархия воспроизвела практически все черты римского государственного культа, в свою очередь наследовавшего не столько эллинское поклонение богам, сколько ландшафтную магию этрусков.
Облако из тонкостей и оговорок окружает кардинальскую сутану. Например, назначив кардинала, папа мог до конца жизни не объявлять этого, храня тайное имя у себя «в груди» (in petto). Однако, если понтифик умер не успев сообщить своё решение консистории, то оно считалось недействительным. С Джулио Мазарини вышла и вовсе странная история: став кардиналом, он ни дня не пробыл ни епископом, ни даже священником (постриг, естественно, принять пришлось).
Теперь – о «сером преосвященстве», иначе, кардинале короны, которого могли назначать католические монархи, предварительно согласовав свою кандидатуру с папой. Эта должность возникла из довольно распространённой практики привлечения монахов на дипломатическую службу. Иметь в числе приближённых клирика церкви было весьма выгодно для короля. Шёлковые шнуры выполняли функцию страховочного троса, спасая клирика от лап гражданского правосудия и поднимая на одну ступень с принцами крови. Круг обязанностей кардинала короны не был строго очерчен, завися от обстоятельств, желаний государя и способностей самого преосвященства, что предоставляло простор для инициативы. Разумеется, преданность кардинала королю вне обсуждения.
Не симпатий ради, но государственной пользы для, Людовик XIII сумел преодолеть сопротивление жены, Анны Австрийской, и матери, Марии Медичи, и сделать Ришелье своим премьер-министром. Кардинал полностью оправдал его надежды. Мало того – добился вещей, коих от него никто не требовал. Ришелье стал первым европейским политиком, уловившим ветер перемен. Вначале невольно, а затем вполне осознанно, он вышел за рамки чисто национальных интересов Франции, разглядев за неразберихой Тридцатилетней войны контуры Большой Игры - не узконациональной, а мировой политики.
Его протеже, монах из ордена капуцинов Жозеф дю Трамбле, был не менее замечательной, местами даже святой личностью. Для Ришелье, «красного» кардинала, он служил своего рода тенью, отчего и заслужил прозвание «серого преосвященства», хотя кардинальского сана так и не дождался. Всегда в униформе капуцинов (они носили серые рясы), смиренный и внутренне и напоказ, отец Жозеф исполнял наиболее щекотливые и ответственные поручения патрона. Используя свой непререкаемый авторитет подвижника, дю Трамбле создал нечто вроде сети агентов, растянутой в странах-участницах Тридцатилетней войны. Защищая интересы Франции на переговорах высшего уровня, отец Жозеф ходил босяком и отказывался от участия в званых обедах, если они совпадали с церковным постом.
Интересно, что угодив в центр политического циклона, этот кремень-человек отошёл от своих первоначальных замыслов. Вступая на дипломатическую стезю, дю Трамбле был одержим идеей крестового похода против турок. Но когда перед Регенсбургским сеймом он оказался с глазу на глаз с генералом фон Валленштейном, то вместо того, чтобы заключить с ним тайный пакт, дю Трамбле воспользовался откровенностью вояки для последующих манипулятивных внушений австрийскому императору. В результате Валленштейн был уволен, его армия сократилась наполовину. А ведь генерал был единственным деятелем нужного масштаба, который горел желанием возродить крестоносное движение на Восток…
Занявший должность «кардинала короны» словно приобщался к некоему тайному знанию, максимально расширявшему его угол зрения. Не всякий выдерживает подобное. Ришелье так и не смог завещать своё место отцу Жозефу, поскольку последний, как говорили тогда, предварил своего патрона в Царствии Небесном. Срочно требовалась замена. Ею стал молодой Джулио Мазарини, хорошо знакомый как «серому», так и «красному» кардиналам. Он был слеплен совсем из другого теста и совершенно не походил на своих покровителей. Но только такой человек и мог в полной мере постичь уникальные возможности, раскрытые перед «кардиналом короны». Рассчитанный риск
Характерной чертой врагов Мазарини была та, что они никак не могли успокоиться после его смерти и продолжали занудно строчить пасквили. О кардинале было напридумано столько, что отвечать на каждый чих, признаться, нет ни малейшего желания. Последние полвека историки провели основательную ревизию россказней и домыслов, поэтому тех, кто остановился на образе, знакомом по романам Дюма-отца, отошлём читать книжки дальше, только желательно более современные и более научные.
Не столь важно, где именно родился Джулио (а родился он в Пешине, итальянской провинции Абруцци, где его мама укрывалась от жуткого римского зноя), сколь из какого круга происходили его родители. Мать и отец, дворяне Гортензия Буфалини и Пьетро дельи Маццарини, были, что называется одного поля ягоды, принадлежа к «людям Дома» принцев Колонна. Позднее Пьетро Маццарини попал в папскую администрацию, а его старший сын, тоже Джулио, стал знаменитым проповедником-иезуитом.
Джулио-младший, конечно, извлекал все выгоды, проистекавшие из данного расклада, но вступать в орден, основанный Игнацием Лойолой, не торопился. Почему - будет сказано ниже. Он получил лучшее в Италии образование, окончив Римскую коллегию, а затем Римский университет Ла Сапиенца. Детство Джулио провёл в квартале Треви, колоритнейшем месте Вечного города, где соседствовали рядовые горожане, принцы и священники.
Весомое дополнение к книжной науке: Мазарини сызмальства приценивался к людской натуре, на глаз определяя её добрые и худые черты. Ребёнком он часами пропадал в приёмной бездетного секретаря Колонна Бенедетти. Тот позволял Джулио прятаться под столом, наблюдая за башмаками посетителей. Когда приёмная пустела, мальчик вылезал наружу и Бенедетти спрашивал его, какого мнения Джулио о том или ином человеке. Как правило, Мазарини не ошибался в психотипах.
В 1619-1621 годах молодой человек отправился сопровождать сына своего патрона Джироламо Колонна в испанский университет Алькала-де-Энарес. Там он в совершенстве изучил кастильский, что сильно пригодилось, когда Мазарини попал ко двору Бурбонов. Для Европы XVII века кастильский был тем же, чем являлся французский для России XIX-го. Способность галантно изъясняться на аристократическом наречии послужит в будущем решающим фактором в расположении к нему капризной королевы Анны.
Пытливый и беспристрастный, Мазарини не спеша отсканировал Испанию, начиная с престарелого Филиппа III и заканчивая состоянием имперской армии. Понял, что ловить тут нечего, разве что пылкие взоры синьорит, за коими он, по чистосердечному признанию, в Мадриде активно ухлёстывал. Хотя, всё что рассказывал о себе Мазарини следует делить надвое: единственная, подтверждённая независимой экспертизой, его «возлюбленная» оказалась по странному стечению обстоятельств дочкой столичного нотариуса, который покрывал карточные долги юноши.
В мае 1622 году Коллегия праздновала великое событие: Игнаций Лойола наконец-то был официально канонизирован. По этому случаю устроили театрализованное представление, однако актёр, намеченный на роль святого заболел. Едва вернувшемуся Мазарини поручили его заместить. Тот должен был не только сыграть Лойолу, но и произнести хвалебную речь. В роли небесного патрона иезуитов Джулио зажёг бесподобно, зрителей пробрало до слёз. Правда, потом случился конфуз. Ораторствуя, Мазарини не обошёл стороной некоторые поступки и установки святого, о которых присутствующие высокие гости предпочитали помалкивать. Впоследствии Мазарини никогда не действовал в лоб, но тогдашняя прямота стоила ему священного сана. Впрочем, - Бог весть? – возможно, это входило в планы Джулио. Всю жизнь он стойко дистанцировался от попыток записать его по жреческому ведомству. И, кстати, всегда отказывался исповедоваться падре из Ордена Ииуса.
К 28 годам карьера Джулио Мазарини ещё колебалась между светским и духовным градусом. После службы в папской армии, он прилагает усилия, чтобы продвинуться по дипломатической линии, став секретарём нунция Сакетти, улаживавшего распрю из-за Мантуанского наследства. Нарушив законный порядок, испанские части вторглись в эту северо-итальянскую провинцию, провоцируя новый виток конфронтации между Францией и Габсбургами. Мазарини этого периода – вылитый Арамис: глаза с поволокой, струящиеся локоны, душистые усы, аккуратная бородка. Только волновали «арамиса» Джулио отнюдь не белошвейки (к ним он и так имел неограниченный доступ).
Общаясь накоротке с племянниками папы Урбана VIII, кардиналами Барберини, Джулио всё глубже разочаровывался в родной Италии. Его друг, кардинал Антонио Барберини, художник и тонкий эстет, по праву считался одной из светлых голов. Однако даже он слабенько представлял себе диспозицию на карте европейской геополитики. Между тем противоречия мантуанского клубка позволили Мазарини оценить перспективы главных игроков на арене. Как в детстве, он по-прежнему видел лишь туфли под столом, но уж больно выразительно они свидетельствовали о нраве своих хозяев. Но вот скатерть резко приподнялась и под стол заглянуло чьё-то удивлённое лицо…
28 января 1630 года стало судьбоносным для молодого посланника Папы – произошла его первая встреча с кардиналом Ришелье. Хотя француз сперва отнёсся к ватиканскому «шпиону» настороженно, оба вспоминали позже о присутствии какого-то особого духа, осенявшего это свидание. «Мой инстинкт подсказал мне, что передо мной гений», – запишет в мемуарах Ришелье. А Мазарини признается, что сразу доверился кардиналу per genio (интуитивно, точнее, ангелически). Два дипломата словно перешли за некую секретную грань, когда не пытаются уже играть, но становятся бескорыстным орудием сверхчеловеческих сил.
Съездив во Францию и оценив военно-экономический потенциал, Мазарини понял: лишь такая страна может стать гарантом мира, которого так жаждал Папа. На переговорах в Регенсбурге Мазарини знакомится со вторым «я» Ришелье, отцом Жозефом, и помогает заключению пакта на выгодных для Франции условиях. Теперь следовало донести мир до конфликтующих сторон, которые, тем временем, стянули войска к Казельской цитадели.
26 октября 1630 года испанская и французские армии уже готовились ринуться друг на друга, когда между ними вдруг возник конный ездок, размахивающий белым шарфом. Бесстрашно гарцуя вдоль ощерившихся боевых рядов, он кричал: «Мир! Мир!» То был Джулио Мазарини. Любой случайный выстрел, оплошность – и его бы просто затоптали, а вместе с ним хрупкие регенсбургские договорённости. Однако ничего подобного не случилось. Весть о перемирии была услышана и безнадёжная, казалось, Мантуанская проблема разрешена. Европейские газеты наперебой перепечатывали гравюру с героическим кавалером. По нарастающей
Успехи Мазарини были по справедливости, но не одинаково оценены в Ватикане и Париже. Если Ришелье делал всё, чтобы заполучить талантливого дипломата, то Урбан VIII на всякий случай того придерживал: «Это ловкий пройдоха, и даже я не знаю, о чём он думает», – считал понтифик. Дабы успокоить его святейшество, Мазарини соглашается на постриг. Но что папа мог ему предложить? Ну ввёл новоиспеченного прелата в состав секретариата курии, а затем чего-то снова испугался и услал экстраординарным послом в Авиньон. Ни в каком шпионаже в пользу Франции Мазарини уличён не был, однако франкофилии своей не скрывал. Беда в том, что Урбана окружали главным образом симпатизанты Испании…
1633-1639 годы самые мрачные для Мазарини. Папа то отпускает его в Париж в ранге чрезвычайного нунция, то отзывает обратно. Не помогала и дружба с племянником Урбана VIII кардиналом Антонио Барберини. Хотя Мантуанское дело уладилось, Тридцатилетняя война не затухала. Мазарини и кардинал-племянник пробовали двинуть идею созыва Общеевропейского мирного конгресса, однако «испанская партия» гасила подобные начинания на корню.
И Ришелье, и Людовик XIII недвусмысленно намекали понтифику, что хотели бы видеть монсиньора Мазарини при своём дворе. Когда родился наследник, будущий Людовик XIV, король предложил папе стать крёстным, а восприемником сделать Мазарини. Правда, французский посол действовал слишком топорными методами. Урбан рассвирепел и заявил ему, что сам выберет восприемника, да так стукнул посохом об пол, что тот сломался. Поняв, что по добру его не отпустят, Мазарини изготовился к побегу, но, будучи предельно рассудителен, решил использовать все шансы… Тогда же умирает Жозеф дю Трамбле и присутствие Мазарини в Париже становится жизненно необходимым.
Официальные попытки заполучить его порождают новые скандалы вплоть до временного разрыва отношений между двумя дворами. Хотя репрессий со стороны папы тоже не производится. Решение оказалось на удивление простым: Людовик прислал Мазарини официальное приглашение, а поскольку отношения с Римом на тот момент считались прерванными, тот ни у кого не спросясь, быстро собрался и отбыл из Вечного города декабрьским вечером 1639-го. Навсегда. С собой Мазарини вёз непомерное количество антиквариата и шедевров искусства. Папа не шевельнул пальцем. Вероятно, это самое большое, что он мог сделать для приятеля своих племянников. Обмануть дьявола
«Джулио, – предсказывал ему Ришелье незадолго до смерти, – ваша фортуна пойдёт далеко, быть может, даже, дальше моей, ибо вас природа создала настолько гибким, что вы проскользнёте в такой проход, которого я даже не замечу. Джулио, если бы нужно было обмануть дьявола, я прибегнул бы к вашим талантам». Все знавшие Мазарини, независимо от отношения, отмечали широту и тонкость его ума, трудолюбие, властное коварство, сочетавшееся с крайней обходительностью. Сказать, что у Мазарини был гибкий характер – не сказать ничего. У кардинала (он стал им в 1642 году) НЕ БЫЛО ХАРАКТЕРА. Его поведение менялось в зависимости от собеседника, обстановки, расположения звёзд… Прежде чем осуждать Мазарини за хамелеонство, зададимся вопросом: чего же он всё-таки добивался по жизни? А также: что творилось во Франции, когда восприемник будущего Людовика XIV, прижал, наконец, к груди крестника, стоя в окружении столь благоволившей к нему королевской семьи?
Здесь позволю себе привести притчу. Ею поделился со мной знакомый суфий, обсуждая вопросы текущей политики. Представьте, что вы обедаете в самолёте, а блюда на вашем столике не закреплены, а ездят туда-сюда, так что приходиться их постоянно подправлять. В конечном счёте, к этому можно притерпеться: качка равномерна и вектор сдвига каждого прибора предугадываем. Теперь добавьте всего одно условие: каждый прибор на столе обладает собственной траекторией. Положение становится почти неуправляемым, вы можете контролировать лишь какой-нибудь участок. А теперь представьте, что все приборы дружно поднялись в воздух и кружатся по своим орбитам вокруг невидимого центра. Что тогда, вы сможете контролировать?! Это и есть картина современной истории.
В эпоху Мазарини положение дел было ещё не столь удручающим. Ложкам с солонками не выдали пока отпускных. Однако шло к тому и только единицам в век Барокко удавалось отслеживать ситуацию полностью. Мазарини безусловно являлся одной из этих великолепных единиц. Духовный отец абсолютизма
Франция, чью великую миссию кардинал прозревал, вынуждена была продолжать войну. Чтоб выиграть её следовало навести порядок в государстве. Загвоздка в том, что государства в классическом виде тогда не существовало! Должности покупались и перепродавались, сбор налогов граничил с рэкетом, главными врагами королевства были не Испания с Австрией, а бездарная, но подлая и кичливая внутренняя оппозиция, Фронда. Каждый день эпохи Регентства (малолетства Людовика XIV) начинался с нового вызова и для всякого вызова Мазарини находил симметричный ответ.
Чтобы описать титаническую деятельность кардинала с 1643 по 1661 годы нужно отводить как минимум по тому на каждый. Были блестящие победы, долгосрочные комбинации, тактическе маневры, бои с переменным успехом. Доходило до осады собственной столицы… Завоевания кардиналов-предшественников могли в одночасье обнулиться, настолько всё оказалось запущено.
То, что этого не случилось и Мазарини укрепил центральную вертикаль да так, что она стала абсолютной (отсюда – абсолютизм) свидетельствует не только о его таланте политика, но и об исключительных душевных качествах. Нужно помнить, что статус кардинала держался лишь на монаршей милости, теоретически Мазарини мог быть смещён, когда им заблагорассудится. Вслед за пристрастными мемуаристами, даже серьёзные учёные ещё вчера нет-нет да поддавались искушению свести секрет влияния кардинала к любовной связи с королевой-регентшей Анной. Кроме грязных стишков, распевавшихся фрондёрами, никаких доказательств тому в природе не известно. Историческим же фактом является взаимная привязанность Мазарини, королевы и дофина Людовика. Можно сказать, что абсолютизм родился из абсолютного доверия этих трёх людей друг к другу. Это было редчайшее сочетание материнской любви (со стороны Анны), духовного отцовства (со стороны Мазарини) и преданного ученичества (со стороны Людовика). Луч из облака
Наверное, оседлать турбулентность общественного развития Мазарини сумел благодаря натуре отчаянного игрока. Однако умение поймать фортуну за хвост сочеталось у него с массой прочих достоинств, которые у обычных игроков не водятся. Внутренняя жизнь Мазарини остаётся закрытой и 300 лет спустя.
Есть, хотя, косвенная информация. Эпоха Мазарини славилась не только распрями да интригами. Это был апофеоз мистического богословия в католицизме. И Ришелье, и, особенно, отец Жозеф являлись не только государственными мужами, но и приверженцами конкретных аскетических доктрин, которые не уводили их от политической деятельности, но, наоборот, заставляли смотреть на неё как на продолжение духовной работы.
Так, современник «серого преосвященства», отца Жозефа, монах-кармелит Леон Сен-Жан делил людей на мистиков и микоберов. Основное свойство последних в том, что те ждут избавления от бед, но не желают ударить ради него палец о палец. В противоположность микоберам мистики – избранные, причём избрать себя должны сами – для самосовершенствования, не для блаженства. Успех благочестивых упражнений зависит от того, кто их совершает. Не нравится – к микоберам, плиз.
Самым ужасным грехом для человеческой природы, учил другой мистик, Бенет из Канфилда, выступают не явные страсти (их легко заметить, а потому отсечь), а непрестанный психологический фон – «отвлечения». Это бессмысленные, хаотические побуждения и ассоциации, назойливо помрачающие сознание, как солнце – пыльная буря. Повседневная мотивация обычных людей проистекает именно из этого броуновского движения, а не из сознательного света Божества, которое оно скрывает. Прежде, чем отдаться каким-либо внешним побуждениям, следует разобраться с внутренним хаосом, иначе самое благое снаружи дело обернётся вредом для души. Как наставлял ещё Фома Аквинский: «Действие должно быть тем, что прибавляется к жизни в молитве, а не тем, что от неё отнимается». Мы можем стать подлинными со-творцами Бога и очень многое поменять в мире, если только не станем изменять своей бессмертной сущности, учил иезуит Луи Лаллеман.
Черпая из сокровищниц иезуитской премудрости, кардиналы французской короны, всё же исповедывали несколько иные принципы. Современник Мазарини, кардинал Пьер де Берюлль подверг иезуитскую систему аскетических упражнений строгой критике и совершил «коперниканскую» революцию в мистическом богословии. Берюлль обратил внимание, что гимнастика индивидуальной воли св. Игнация Лойолы слишком зациклена на человеке. Она, как птолемеевская система космоса, заставляет даже божественную волю (Солнце) вертеться вокруг человеческой воли (Земли). Истинная мистика, писал Берюлль, теоцентрична: Бога следует почитать не думая о собственной выгоде, ради него самого. Его нужно почитать не таким, каким мы его себе представляем, а таким, каков Он в себе. Для внешнего восприятия Бог в себе представляется божественным мраком, облаком неведения. Хотя человеческие усилия необходимы, сами они не способны пробиться сквозь него, и только сам Бог «посылает луч духовного света, пронзающий облако неведения, которым ты от Него отделен».
Главные решения, которые принимал кардинал Джулио Мазарини и которые неуклонно вели к возвышению Франции, очень напоминают этот луч исходящий из божественного облака. Внутренняя дисциплина кардинала безмолвно свидетельствует – ему была открыта тайна политической теологии: мировой прогресс достигается не жертвами, приносимыми в момент кризиса, а повседневными усилиями, совершаемыми безо всякого намека на немедленную отдачу. Приближённость Мазарини к королевской семье диктовалась не только прагматической пользой, но и глубоким мистицизмом Людовика XIV. Будущий «король-солнце» хорошо знал правило: «Человек молитвы достигнет большего за один год, чем другой за всю свою жизнь». Поэтому не спешил перенять у крестного бразды правления, но прилежно учился у до конца его жизни.
Сообщение: 231
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
5
Отправлено: 24.11.09 21:31. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Насколько я поняла (стр.217), Св.Ком(=хирург) не консультирует больных, а Св.Ив(=адвокат) остался из-за Мазарини без юридической практики. Кстати, бурлеск снабжен примечаниями.
да, в этой части Бержерак действительно жалуется на то, что парижане из-за осады остались без работы. Святой Ком, правда, покровительствовал не только хирургам, но и медикам вообще. Amie du cardinal пишет:
цитата:
Да вот Вам оригинал. Читаем бурлеск" Le ministre d'Etat flambe" здесь.
Спасибо вам за заботу У меня есть французский оригинал, правда в бумажном виде :-). Но комментарии обязательно посмотрю
Сообщение: 235
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
5
Отправлено: 28.11.09 00:40. Заголовок: А вот еще одна заним..
А вот еще одна занимательная вещица: Франсуа Фенелон Диалоги мертвых. Диалог 72. Кардинал де Ришелье и кардинал Мазарини.
Характеры этих двух министров. Разница между правильной и неверной политикой
Кардинал де Ришелье (К.Р.): Эй! А вот и сеньор Жюль! Расскажите, как вы управляли Францией после меня? Как вы действовали? Закончили ли Вы объединять всю Европу против Австрийского дома? Разрушили ли вы гугенотскую партию, которую я ослабил? Наконец, поставили ли вы окончательно на место грандов?
Кардинал Мазарини (К.М.): Все это начинали вы: но у меня было множество других различных дел; мне надо было защищать беспокойное регентство.
К. Р: Нерадивый король, завистливый к министру, который ему служит, доставляет намного больше трудностей в управлении, чем слабости и смута регентства. У вас была довольно сильная королева, под которой можно было вести дела легче, чем под неприветливым королем, который был всегда озлоблен против меня очередным возникающим фаворитом. Такой принц не управляет сам, и не позволяет управлять. Ему нужно служить вопреки ему самому; и это можно сделать, только подвергая себя каждый день погибели. Моя жизнь была несчастна из-за того человека, от которого я получил всю мою власть. Вы знаете, что из всех королей, которые осаждали Ла-Рошель, король, мой хозяин, был тем, кто был самым большим моим наказанием. Я не смог позволить себе нанести смертельный удар гугенотской партии, у которой было столько крепостей и столько грозных руководителей. Я начал войну внутри Австрийского дома. Не забывайте никогда мятеж в Каталонии; непостижимую тайну, с которой Португалия готовилась отряхнуть несправедливое ярмо испанцев; Голландию, поддержанную нашим союзом в долгой войне против все той же власти; всех их соединяете с севером, с империей, и с Италией, скрепленных мной лично как человеком, неспособным проявить к ним невнимательность; и наконец, внутри государства приводите грандов к повиновению их долгу. Я находил их неуступчивыми, считавшими за честь безостановочно строить козни против всех тех, кому король поручал свою власть, и полагавшими, что должны подчиняться только самому королю, который также как принимал их себе на службу, льстя их амбициям, так и давал им в их губернаторствах безграничную власть.
К. М: Что касается меня, то я был иностранец; все были против меня; я имел в запасе только свою ловкость. Я начал с втирания в душу к королеве; я смог устранить всех людей, кто был в ее доверии; я смог выстоять против заговоров придворных, против остервенелого парламента, против фронды, партии, руководимой кардиналом, дерзким и завистливым к моей фортуне, и, наконец, против принца, который каждый год покрывался новыми лаврами, и который использовал репутацию своих побед только для того, чтобы отнять у меня больше власти: я рассеял столько врагов. Меня два раза изгоняли из королевства, а я вернулся туда дважды с триумфом. Во время моего отсутствия именно я управлял государством. Я вытеснил в Рим кардинала Реца; я подавил принца Конде, заставив его спасаться во Фландрии; наконец я заключил знаменитый мир, и умирая, я оставил молодому королю государство, которое могло диктовать свои законы всей Европе. Все это сделалось возможным благодаря моему богатому таланту в уловках, гибкости моих переговоров, и искусством поддерживать у людей надежды, которым я владел. Заметьте, что при этом я не пролил ни одной капли крови.
К. Р: Вы были слишком осторожны, чтобы ее проливать: вы были слишком трусливым и слишком робким.
К. М: Робким! Хе! Не я ли посадил трех принцев в Венсен? У мсье Принца было много времени, чтобы скучать в своей тюрьме.
К. Р: Я бьюсь об заклад, что вы не осмеливались ни удержать его в тюрьме, ни освободить, и что ваше смущение было истинной причиной протяженности его заключения. И то случайно. Что касается меня, то да, я проливал кровь; но следовало сбить спесь с грандов, всегда готовых поднять восстание. Это не удивительно, что человек, который уступал всем придворным и всем генералам, позволив им занять свои прежние высоты, не заставил никого умереть, управляя как трус.
К. М: Правитель вовсе не труслив, когда ведет дела гибкостью, без жестокости. Лучше быть лисой, чем львом или тигром.
К. Р: Это совсем не жестокость - наказывать виновных, дурной пример которых заразителен: безнаказанность постоянно провоцирует гражданские войны, она уничтожает власть короля, разрушает государство и проливает кровь, я даже не знаю, скольких тысяч людей; вместо этого я установил мир и власть, жертвуя небольшим количеством голов виновных: впрочем у меня никогда не было других врагов, кроме крагов государства.
К. М: Но вы думали о том, что сами являетесь государством. Вы полагали, что невозможно быть хорошим французом, не состоя у вас на службе.
К.Р. А вы бережно обращались с первым принцем крови, когда сочли его противостоящим своим интересам? Я никогда не имел в себе столько подозрений и недоверия, как вы. Мы оба служили государству; и на этой службе мы оба хотели - и вы, и я - всем управлять. Вы не гнушались побеждать ваших врагов хитростью и подлой уловкой: что касается меня, то своих я уничтожал, используя открытую силу, и я искренне полагал, что они пытались меня погубить затем, чтобы еще раз бросить Францию в бедствия и в смуту, откуда ее я только что вытянул с такими трудностями. Но наконец, я закончу свою речь; я искренне имел друзей и врагов; я поддерживал власть моего господина с мужеством и достоинством. Он дорожил только теми, которых я считал достойными быть облагодетельствованными; я продвигал их как мог; я любил их, я искал достоинства, за которые был благодарен: я хотел только одного - чтобы они не вмешивались в мое управление, в то, что я считал необходимым для спасения Франции. Если они хотели служить королю согласно своим талантам, под моим началом, то они были и моими друзьями.
К.М: Скажите лучше, что они были вашими слугами: по меньшей мере, слугам действительно надо платить; ведь им требуется мириться с хозяином ревнивым, властным, суровым ко всему, что задевает его ревность.
К.Р. Да, пожалуй! Я был слишком ревнив и властен, и это - большой недостаток, это правда: но зато у меня было много других качеств, которые отличают обширный талант и возвышенную душу! Что касается вас, сеньор Жюль, то вы обнаружили только лукавство и скупость. Пожалуй, вы сделали худшее для французов, чем если бы пролили их кровь: вы испортили их нравы; вы сделали так, что порядочность стала смешной и нескромной. Я только обуздал дерзость грандов; вы же уничтожили их мужество, испортили дворянство, смешали все звания, сделали продажными все милости. Вы опасались достоинств; чтобы попасть к вам в доверие, нужно было показать характер низкий, изворотливый и способный на скверные интриги. Вы даже никогда по настоящему не знали людей; вы не могли думать ни о чем, кроме как о плохом, и все остальное для вас было только красивой сказкой: вам были нужны только лукавые умы, которые бы обманывали тех, в ком вы нуждались, чтобы вести переговоры, или спекулянтов, которые делали вам деньги из всего. Вот почему ваше имя продолжает оставаться синонимом низости и гнусности: и напротив, я уверен, что мое каждый день верит в процветание французской нации.
К.М. Вы имели склонности более благородные, чем я, немного больше достоинства и благородства: но было в вас что-то пустое и фальшивое. Что касается меня, то я считал это величие неправильным, как смешное тщеславие: вечно эти поэты, ораторы, комедианты! Вы сами были поэтом, оратором и соперником Корнеля; вы писали книги о благочестии, не имея его: вы желали преуспеть в любом деле, быть изящным, отличаясь во всех жанрах. Вы глотали фимиам всех писателей. Имеется ли в Сорбонне хоть одна дверь или витраж, на котором бы вы не заставили разместить ваш герб?
К. Р: Ваша насмешка довольно колкая, но у нее есть основания. Я отлично вижу, что настоящее величие должно было бы отклонять некоторые из тех почестей, которых ищет пустое тщеславие, и слишком сильное желание быть уважаемым не делает чести. Но в конце-концов, я любил литературу; я вызывал дух соперничества, чтобы поднять ее на высоту. Что касается вас, то вы никогда не обращали никакого внимания ни на церковь, ни на литературу, ни на искусство, ни на добропорядочность. Стоит ли после этого удивляться, что столь гнусное поведение подняло на мятеж всех грандов королевства и всех честных людей против иностранца?
К.М. Вы говорите только о вашем химерическом великодушии: но чтобы хорошо управлять государством, нет необходимости ни в великодушии, ни в добросовестности, ни в добром сердце; там требуется ум, изобретательный на уловки, непроницаемый в своих намерениях, который никогда не демонстрирует свои страсти, но только интерес и который никогда не иссякает в способах преодоления трудностей.
К.Р. Настоящее искусство состоит в том, чтобы не нуждаться никогда в том, чтобы обманывать, и стараться всегда преуспеть честными методами. Только из-за малодушия и из-за недостатка знаний о прямом пути мы идем извилистыми тропами и прибегаем к хитрости. Настоящее мастерство состоит в том, чтобы вовсе не прибегать к таким хитростями, но выбирать прежде всего намерение четкое и ясное, которое является наилучшим в сравнении с другими. Это обилие уловок происходит не от широты и мощи таланта, а от недостатка силы и правильности выбора. Настоящая ловкость состоит в том, чтобы понимать, что, в конце концов, из всех способов ведения дел самым важным является универсальная репутация порядочности. Вы всегда в опасности, когда можете положиться в своих интересах только на простофиль или плутов: но если вы можете положиться на свою порядочность, то тогда и хорошие, и даже дурные люди будут доверять вам; ваши враги будут вас опасаться, а ваши друзья вас любить. Что касается вас, со всеми вашими персонажами Протея(*), то вас невозможно было ни любить, ни ценить, ни опасаться. Я согласен, что вы были великий комедиант, но не великий человек.
К.М. Вы говорите обо мне так, как если бы я совсем не имел мужества; когда я учился в Испании, в те времена я носил оружие и не боялся смерти. Добавьте к этому опасности, которым я подвергался во время гражданских войн во Франции. Что касается вас, то известно, что вы боялись своей тени, и что вы всегда считали, что под вашей кроватью прячется убийца, готовый вас заколоть. Но надо думать, что эти панические ужасы находили на вас только в течение некоторого времени.
К.Р. Смейтесь надо мной столько, сколько хотите: что касается меня, то, во всяком случае, я сужу о вас по вашим лучшим качествам. Вы не испытывали нехватку доблести на войне: но вы испытывали нехватку в мужестве, в стойкости, и благородстве души в делах. Вы не отваживались перечить: это то, что заставляло вас давать обещания слишком легко, а затем избегать всех своих слов сотней лукавых уступок. Однако эти уступки были грубыми и бесполезными: они обеспечивали безопасность только вам, и то из-за того, что у вас была власть; и любой бы честный человек предпочел, чтобы вы сразу ясно сказали, что были неправы в своих обещаниях и не видите способов исполнить то, что обещали, чем усугублять нарушение слова лицемерием, играя на этих несчастных. Недостаточно быть смелым в бою, если слаб перед препятствием. Много принцев, способных заслужить славную смерть, бесчестили себя как самых презреннейших из людей своей мягкотелостью в повседневных делах.
К.М. Но так говорить довольно удобно: когда необходимо удовлетворить большое количество людей, их приходится отвлекать как возможно. Мы не имеем достаточно милостей, чтобы дать их всем; каждый из них действительно далек от того, чтобы быть справедливым. Не имея того, что им нужно дать, надо по крайней мере оставить им напрасные надежды.
К.Р. Я согласен, что большинству людей надо позволить надеяться. Это не значит их обманывать; поскольку каждый в своем звании может найти свою награду, и даже в некоторых случаях выдвинуться дальше, чем мог рассчитывать. Что касается несоразмерных и смешных надежд, то тем хуже, если они принимаются за них. Это не вы их обманываете, это они обманывают друг друга сами, и могут обвинять в этом только собственное безрассудство. Но давать им при всех обещания, над которыми вы смеетесь у себя в кабинете, недостойно порядочного человека и гибельно для репутации дел. Что касается меня, то я поддерживал и возвеличивал власть короля, не прибегая к таким недостойным средствам. Этот факт убедителен; и вы спорите с человеком, который является решительным примером, опровергающим ваши правила.
(*) Протей - в греческой мифологии, морское божество, пастух тюленьих стад Посейдона, супруг богини Псаматы. Протей обладал способностью предсказывать будущее. Однако пророческим даром его мог воспользоваться отнюдь не каждый, а только тот, кому удавалось схватить стоящий облик Протея. А облик он мог принимать любой: льва, дракона, быка, журчащей воды, огня, дерева и т. д.
Его Высокопреосвященству кардиналу Мазарини по поводу "Комедии Махин"*
Армида ль наших дней иль мудрая Цирцея Весь этот странный мир волшебный создала? И с пор каких легко по воздуху тела Взмывают ввысь, отнюдь к земле не тяготея?
Где неба купол был - о дивная затея!- Деревья и цветы мы видим без числа, И мириадом звезд горит ночная мгла, Чтоб стать зерцалом вод по воле чародея.
Мы можем наблюдать в единый миг пруды, Мосты, дворцы вельмож, роскошные сады: Одна быстрей другой сменяются картины.
О, как благодарить тебя, святой прелат, За то, что с этих пор фальшивые личины Уже не при дворе, а в опере царят?
* Одна из первых итальянских опер, представленных в Париже. Мазарини выписал для постановки итальянских артистов.
Сообщение: 4967
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 20.06.10 14:07. Заголовок: Уважамемая Ёшика и д..
Уважаемая Ёшика и другие форумчане! У меня к Вам вопрос. Вот Жорж Ленотр в "Повседневной жизни Версаля при королях" пишет, что умирающий Мазарини велёл себя доставить в великолепное поместье Фуке - Во-ле-Виконт. Если честно, то я об этом раньше не слышал. Было ли такое на самом деле? Кто-нибудь где-нибудь встречал упоминание?
Вот Жорж Ленотр в "Повседневной жизни Версаля при королях" пишет, что умирающий Мазарини велёл себя доставить в великолепное поместье Фуке - Во-ле-Виконт.
Смотря насколько умирающий. Если после февральского пожара в Лувре - то Ленотр что-то с чем-то попутал. Скорее всего с Венсеном. МАКСимка пишет:
цитата:
Было ли такое на самом деле? Кто-нибудь где-нибудь встречал упоминание?
Упоминаний не встречала. Но включите логику: Во-Ле Виконт был резиденцией Фуке, а значит, кардиналу было недостаточно просто отдать распоряжение, чтобы его посетить. Необходимо было формальное приглашение владельца, а это уже - вполне официальный визит. Насколько помню, в конце 1660- начале 1661 кардинал был не в том состоянии, чтобы уже позволять себе официальные визиты. А вот с Венсеном все проще. Кардинал был суперинтендантом этой крепости, эту должность он выкупил (или просто экспроприировал) у Шавиньи, а де-факто (но не де юре) превратил в свое владение.
Сообщение: 3
Зарегистрирован: 17.06.10
Откуда: Россия, Красноярск
Репутация:
1
Отправлено: 02.07.10 16:49. Заголовок: Доброе время суток у..
Доброе время суток уважаемые форумчане. Не могли бы вы разъяснить один момент биографии Мазарини, был ли он священником или нет? И если нет, то как он мог получить кардинальский сан не являясь духовным лицом?
Отправлено: 03.07.10 13:55. Заголовок: Насколько мне извест..
Насколько мне известно, получить сан кардинала можно и не являясь рукоположенным священником. Кардинал - это скорее звание (должность). У Э.Леви читала, что таким кардиналом был какой-то герцог, который хотел жениться на своей кузине и присвоить её приданое, а таковым было герцогство Бар.
На самом деле точного ответа на этот вопрос со всеми доказательствами не существует. По крайней мере, его не может дать даже ватиканская энциклопедия. В ней указано, что сведения о статусе Джуло Мазарини как кардинала - дьякон, священник или епископ - отсутствуют. Laari пишет:
цитата:
И если нет, то как он мог получить кардинальский сан не являясь духовным лицом?
Здесь вы ошибаетесь, посколько факт его тонзуры (т.е. рукоположения в диаконы) есть факт совершенно доказанный, следовательно, он являлся духовным лицом. Другое дело в том, каковы были общие правила в отношении кардинальского сана: Тридентский собор подтвердил многие правила, касающиеся должностей, образования (подготовки) клира, движения по церковной иерархии, возрастного ценза для рукоположений, владения бенефициями. Конечно, эти правила нарушались, поскольку внутри самого Рима существовал юридический казус, при котором папа мог делать изъятия из правил, иначе они еще иногда назывались "якорями". Согласно общему правилу, подтвержденному еще Тридентским собором, для получения кардинальского сана кандидат должен был иметь рукоположение в епископы. Естественно, папа мог делать из этого правила изъятия, таким образом и появлялись кардинал-дьяконы и кардинал-священники. Естественно, это очень тесным образом всегда было связано традицией непотизма в Риме, а также с политикой, поскольку папа, кроме того, что был духовным главой, был еще и главой вполне физического государства. При этом рукоположение в диаконы было самым удобным для светских претендентов на кардинальскую должность, поскольку только статус диакона дает возможность своему владельцу что называется, в случае чего законно "уйти" из церкви, отказавшись от всех церковных должностей, что было особенно ценно, если подворачивался выгодный брак. Подобные вещи любили практиковать в отношении младших детей из царственных домов Европы. Так что теоретически, Мазарини вполне мог получить сан с "изъятием" и быть себе спокойно кардинал-дьяконом. Существует только одно "но": основание, в связи с которым было сделано изъятие - ибо родословная Мазарини не восходила к принцам первой крови, он не принадлежал к родственникам папы, а на момент выставления его кандидатуры Францией, он не занимал никакого государственного поста. Более того, делая отвод его кандидатуры на кардинальский сан в 1638 году папа не нашел ничего умнее как указать на отсутствие у кандидата подданства той страны, которая за него просит - и это в тот период, когда принятие подданства означало в сущности всего лишь получение права приобретать и завещать имущество на территории этой страны. Не проще и надежнее ли было заявить об отсутствии у кандидата необходимых рукоположений? Далее, есть еще один странный момент: в надгробной речи кардиналу, написанной для римской курии кармелит отец Леон очень четко пишет, перечисляя все, кем был и чем занимался кардинал в жизни, среди прочего: "доктор богословия". Поскольку речь писалась для римской курии, крайне маловероятно, чтобы отец Леон дал полет излишку своей фантазии, хотя все равно не понятно, откуда этот пассаж про доктора богословия. Тем не менее, не существует также и никаких прямых доказательств тому, что Мазарини обладал степенью рукоположения выше диаконской, и, самое главное, нельзя сказать, чтобы у него присутствовала хоть какая-то мотивация посвятить себя служению церкви в качестве священника.
Сообщение: 416
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 18.02.11 11:28. Заголовок: Спасибо, статья дейс..
Спасибо, статья действительно неплохая. Правда, очень похоже, что ее составитель все-таки считает его дядю настоящим дедом. Вероятность этого высока, но существенные доказательства отсутствуют... Из мелочей - перенесенная от Бертье довольно странная гипотеза о том, что в юности он зарабатывал картами себе на жизнь и то, что пенсия с архиепископства д'Ош фигурирует только за 1661 - в реальности он являлся ее конечным получателем еще аж с лохматого 1638, когда французская корона лишила этой пенсии Маурицио Савойского и передала ее выплату аббату Мондену. Но в общем и целом - очень приятное впечатление.
Отправлено: 18.02.11 13:32. Заголовок: Ёшика пишет: очень ..
Ёшика пишет:
цитата:
очень похоже, что ее составитель все-таки считает его дядю настоящим дедом.
Простите, не поняла. А где там это сказано? О деде я нашла пару слов, звали Джулио, числился среди простых граждан Палермо, не знати. А на самом деле он был братом деда?
Сообщение: 417
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 18.02.11 21:37. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
О деде я нашла пару слов, звали Джулио,
Если речь идет о том Мазарини, что являлся жителем Палермо, то его как раз звали Джеронимо. Джулио был его сыном, старшим братом Пьетро, но он был скорее жителем Рима, чем Палермо. А сомнения относительно того, что Джеронимо был настоящим отцом Пьетро возникают из нескольких вещей: во-первых, это огромная разница в возрасте между двумя братьями - 32 года, если верить Бертье, во-вторых, нам неизвестно вообще ничего о других детях Джеронимо, кроме этих двух сыновей, ну и самое последнее - то, сколько участия старший брат принимал в судьбе младшего, опекая, помогая, являясь крестным отцом его старшего сына. Ну и тот факт, что первенец-сын получил не имя деда с материнской стороны, как вообще то было бы правильно, а своего дяди-крестного - тоже наверное, странный факт. Бертье прямо не высказывает свои сомнения в том, кто был настоящим дедом - сицийский землевладелец Джеронимо или римский иезуит-монах Джулио, но нечто похожее у нее проскальзывает. Amie du cardinal пишет:
цитата:
числился среди простых граждан Палермо, не знати.
тоже не совсем верный факт, но знания все время пополняются и уточняются, поэтому судить строго не следует за это. Если верить все той же Бертье, семья действительно происходила с севера Италии, из региона Монтальдео, принадлежащего Генуи, где их корни отслеживаются аж с 12 века, поскольку семья принадлежала к мелким землевладельцам. Если брать французский взгляд на жизнь, где земля была основным источником капитала - то семья принадлежала к мелкой провинциальной знати, если брать итальянский взгляд на жизнь, то там источником капитала была торговля , следовательно аристократия складывалась из купцов и банкиров. А если рассматривать основные пути и направления генуэзской торговли в начале 16 века, то становится понятно, почему один из отпрысков североитальянского землевладельца рванул на Сицилию: чрезвычайно благоприятные природные условия Сицилии до сих пор делают ее одним из тех немногих регионов Италии, где родится в больших масштабах качественная пшеница. Генуя активно развивала экспорт пшеницы из Сицилии как к себе, так и в Северную Африку, так что торговля пшеницей на Сицилии была второй по доходности после торговли пряностями (которую ревниво удерживала Венеция) и солью. Поскольку дети этого североитальянского авантюриста, искавшего счастья в землях Сицилии получили вполне неплохое образование, то можно предположить, что Джеронимо приехал туда не с пустым карманом, а с определенными капиталами и планами, которые вполне успешно реализовал.
во-первых, это огромная разница в возрасте между двумя братьями - 32 года, если верить Бертье, во-вторых, нам неизвестно вообще ничего о других детях Джеронимо, кроме этих двух сыновей,
Может, они были от разных матерей? Мужчина, похоронивший двух, а то и трёх жен, не был редкостью. К тому же, возможно, была ещё дюжина детей, но выжили только двое.
Ёшика пишет:
цитата:
первенец-сын получил не имя деда с материнской стороны, как вообще то было бы правильно, а своего дяди-крестного -
Во Франции, например, было принято давать младенцу имена крестных отцов, так Арман Жан дю Плесси получил имена от своих крестных Армана де Гонто-Бирона и Жана д'Омона.
Вообще, интригующая история.Оказывается, Мазарини, как и Шавиньи, «добрые» люди обвиняли в незаконном происхождении? А что сказано в церковных записях? Кто отец? Или они, как у Ришелье, кем-то вырваны?
Сообщение: 418
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 21.02.11 09:08. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Может, они были от разных матерей? Мужчина, похоронивший двух, а то и трёх жен, не был редкостью.
Это и есть основной довод Бертье. Amie du cardinal пишет:
цитата:
Во Франции, например, было принято давать младенцу имена крестных отцов, так Арман Жан дю Плесси получил имена от своих крестных Армана де Гонто-Бирона и Жана д'Омона.
Ришелье не был старшим ребенком в семье. А соблюдалось основное правило: старший ребенок получал имя деда по отцу, второй - имя деда по матери, а имена остальным могли даваться как заблагорассудится, в том числе и по крестным, причем в Италии это правило скорее соблюдалось, чем нет. Даже если принять во внимание то, что будущий кардинал был не первым, а вторым ребенком в семье, имя умершей еще до его рождения сестры не дает возможности усомниться в том, что в семье наследование имен соблюдалось: девочка была крещена как Джеронима. Amie du cardinal пишет:
цитата:
Оказывается, Мазарини, как и Шавиньи, «добрые» люди обвиняли в незаконном происхождении?
не встречала, но скорее всего это все сливалось вместе в одно обвинение в "низком" происхождении: видимо, оно само собой уже подразумевало происхождение непонятно от кого. Amie du cardinal пишет:
цитата:
А что сказано в церковных записях? Кто отец?
как ни странно, многие церковные записи сохранились, в том числе и запись о крещении Пьетро, где в качестве родителей указаны Джеронимо и Маргарита Мазарини. Равно как и запись о крещении самого Джеронимо, откуда собственно и известно, что он уроженец не Сицилии, а Лигурии. Но запись о крещении - это только запись о крещении, это означает ровным счетом только то, что эта семья заявила о рождении у нее ребенка. Сам факт и дата рождения записывались со слов заявителей, никто же не проверял, так ли это произошло на самом деле, достаточно было факта заявления и предъявления самого ребенка. В те времена скорее главной проблемой было выявление скрытия фактов рождения детей, от которых пытались избавиться.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 9
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
У меня есть французский оригинал, правда в бумажном виде :-). Но комментарии обязательно посмотрю 
- участник сейчас на форуме