СОДЕРЖАНИЕ Предисловие. Часть первая Римлянин и королевство. 1602-1642 Глава первая. Портрет честолюбца Рим и Мазарини 15 Периоды блеска и безвестности (1631—1639) 37 Годы в тени (1636-1639) 48 Мазарини при Людовике XIII (январь 1640 - май 1643) 53 Решающие недели (декабрь 1642 — май 1643) 63 Глава вторая. Портрет королевства (1643) Формы и очертания 68 Природа Франции и ее формирование 73 Люди 81 Французы за работой: хорошо организованное хозяйство 87 Верования и культура 101 Часть вторая Первые пять лет: 1643—1647 Глава третья. Множество проблем О важности «значительных", или О значении одной кабалы 121 Противники: господа из парламента 124 Королевские чиновники против комиссаров короля 130 Высокородные против государства 134 Противники: «партия благочестивых" 146 Глава четвертая. Мазарини и война Войны и армии в середине века 155 1643—1648: Мазарини, стратег и дипломат 166 "Блеск и нищета» дипломатии: Вестфальский мирный конгресс и Вестфальский мир (1644—1648) 178 Глава пятая. Главные финансовые вопросы (до 1648) О том, что не называли «бюджетом» королевства 186 Сбор денье 189 О тех, кого тогда не называли «налогоплательщиками» 206 Часть третья Ужасные годы 1648-1652 Глава шестая. О том, что называют Фрондой: начало (январь—май 1648) Финансовый дебют: как заставить парижан платить 227 Глава седьмая. Первый тяжелый год: 1648 27 статей (лето 1648): реформы, предложения реформ, улаживание отношений 24. Лето 48-го: от хорошо испытанных уловок к забытому банкротству 246 Благодарственный молебен, 600 баррикад, 400000 парижан и Мазарини Первый отъезд: Рюэль — Сен-Жермсн, 13 сентября — 31 октября 255 Глава восьмая. Король осаждает спою столицу (январь—март 1649) О том, что называют Фрондой (продолжение и окончание): беспорядки, путешествия и бунты (лето 1649 - осень 1652) 270 Глава девятая. Волнения в провинциях и латентное фрондерство В Северной Франции 275 Прованс и Фронда 279 Бордо и Гиень 281 Глава десятая. Путешествие короля и тюрьмы для принцев (лето 1649 — февраль 1651) Заключение и освобождение Конде (январт 1650 —февраль 1651) 292 Глава одиннадцатая. Изгнание и совершеннолетие Париж, февраль—сентябрь 1651 года: интриги, посредственность, разлад среди фрондеров 309 Совершеннолетие (5—7 сентября 1651 года) 314 Глава двенадцатая. Возвращение кардинала и гражданская война Конде Париж—Бордо: Конде 317 Париж—Пуатье; король 318 Брюль—Пуатье: кардинал 320 Возвращения: Бордо—Париж, Пуатье—Париж (январь—апрель 1652) 324 Последний эпизод: шестимесячная война (апрель—октябрь 1652) 327 Глава тринадцатая. "Обдумывание» Фронды 335 Глава четырнадцатая. Бедствия тех времен (1648—1652) Взлет дороговизны в 1650 году 34б Часть четвертая Успешные год ел: дорога к вершине Глава пятнадцатая. Внутреннее положение: «хвосты» Фронды, «ползучая» оппозиция и мини-извержения Уничтожение оппозиции 355 -Хвосты» Фронды в провинциях 359 Прованс 362 Реорганизация власти 364 Парламенты 367 Провинции 368 Коронация: Реймс, 1654 369 О том, что назвали «третьей Фрондой»: десятилетие ассамблей провинциального дворянства (1649—1659) 371 «Четвертая Фронда»: благочестивые, янсенисты. Папа Римский и кардинал, бегущий от Мазарини 376 «Благочестивые» 383 Протестанты 336 Глава шестнадцатая. Война, мир, преимущество (1653-1660) Затянувшаяся война: Тюренн без Кромвеля (1653-1657) 389 Решение: Кромвель...и, Инфанта (1656—1659) 393 Путь к миру (1653-16-59) 395 Мир Мазарини и полученное преимущество (1659 - март 1661) 398 Мазарини и Север 407 Восточные горизонты 411 Глава семнадцатая. Финансирование войны; Мазарини и Фуке Девятое марта 1661 года 424 Глава восемнадцатая. Воздух Рима Рим и Париж: «галактика» Мазарини 430 Рим в Париже, или Мазариниевскос «барокко» 436 Итальянская музыка 445 Глава девятнадцатая. Золото римлянина 150 Глава двадцатая. Наследие Материальное наследство 458 Политическое наследие: крестный отец и крестник 461 Глава двадцать первая. Надгробные речи 467 Прилагаемые документы 477 Алфавитный указатель 496
Реорганизация власти Вернувшуюся между октябрем и февралем в Париж «Триаду» (Ги Патен называл их «Троицей») торжественно встречали те же люди, которые вынудили ее уехать (самый яркий пример – советник Видо, называвший Мазарини «самой большой сволочью столетия», первым выступил перед ним с речью). Им предстояло восстанавливать правительство и высшую администрацию, уничтоженные Фрондой, тем более что король достиг совершеннолетия. Совет короля, растворившийся в слишком многочисленном Регентском совете, в марте обрел прежние сущность и структуру. В нем по праву председательствовал король (даже формально; когда отсутствовал, а канцлер заменял его). Юридически единый, совет обычно действовал на трех уровнях: узкий совет (несколько министров), «Королевский частный и финансовый совет» с государственными советниками и докладчиками в Государственном совете, а также с более молодыми референтами (плюс адвокаты, секретари, судебные исполнители и другие вспомогательные служащие) и Совет депеш, новый орган (в котором работали четыре государственных секретаря, отвечая за четвертую часть королевства). В узкий совет (будущий Верхний совет, находившийся на втором этаже королевского дворца), кроме королевы-матери и короля (Людовику пошел пятнадцатый год), Мазарини ввел надежных и компетентных людей. Первый из них, канцлер Сегье, занимал этот пост со времен Людовика XIII, его оценивали по-разному, и теоретически он был несменяем (Сегье оставался на посту до самой смерти в 1672 году); вторым персонажем, получившим в 1643 году пост Государственного военного министра, был Мишель Летелье, очень верный, методичный и несгибаемый человек. Он хорошо выдрессировал своего сына Лувуа, которому собирался передать должности по наследству, и из осторожности не появлялся при дворе целых пять месяцев, пока Мазарини был в ссылке. Государственным секретарем по иностранным делам стал верный, но слишком робкий и стареющий Анри де Ломени де Бриенн, которого быстро подчинил себе молодой блестящий Гюг де Лионн, племянник и ученик дипломата Сервьена (он почему-то перешел в Министерство финансов), впрочем, он вошел в узкий совет несколько позже. Наконец, два суперинтенданта финансов, которых Мазарини приблизил к себе после долгого размышления: жесткий Сервьен, которому поручили расходы, и его молодой блестящий коллега, очень богатый и еще более ловкий Никола Фуке, сын верного друга Ришелье (сам еще более верный, назначенный в тридцать пять лет Королевским прокурором Парижского парламента, где благодаря его изворотливости свершилось чудо: он постепенно привел к повиновению всю ученую братию), - ему поручили найти деньги. Замечательное собрание талантов, которые Людовик ХIV сохранил и передал своим наследникам (за исключением одного человека - Фуке, которого осудил). Заметьте, что в этом списке нет Кольбера - в то время простого делопроизводителя у Мазарини (то есть он был личным интендантом). Работы хватало: приходилось не только составлять законы, но проводить эдикты, декларации и постановления совета, в том числе финансовые, в жизнь. Проблемой были не только губернаторы, главным образом провинциальные, но и парламенты и чиновники, а также казначеи финансового ведомства, объединенные в профессиональные союзы, потерявшие власть и не желающие с этим смириться. Вопреки многочисленным клятвам в послушании и верности, не все проходило благоразумно и легко.
Парламенты Парижский парламент, остепенившийся и частично купленный, у которого нельзя было отобрать право регистрации, пытался вмешиваться в содержание королевских эдиктов и деклараций; в финансовом плане он по закону сохранял за собой право контролировать так называемые налоговые эдикты. В марте 1655 года - следовало готовиться к испанской кампании - Мазарини убедил Людовика ХIV лично явиться на торжественное заседание и заставить парламент зарегистрировать налоговые эдикты. В присутствии короля канцлер изложил перед парламентариями соображения о необходимости дать правительству средства, чтобы закончить войну и победить. Парламент зарегистрировал указ, ибо по-другому поступить просто не мог. Как только Людовик XIV покинул парламент, судьи немедленно заговорили о том, что их голосование не было «свободным» и необходимо еще раз обсудить уже зарегистрированные тексты. Королю донесли об этой дерзости, когда он 13 апреля 1655 года охотился в Венсеннском лесу. Со времен Фронды Людовик не выносил парламентариев. Обсудив вопрос с кардиналом и получив его согласие, король тотчас. отправился в парламент; он появился внезапно, одетый в охотничий костюм - длинные сапоги, красный камзол и серую фетровую шляпу. Так он выказал презрение к судьям. Король не стал заявлять: «Государство - это я!» (это чистейшая выдумка), но в резкой форме отчитал их за дерзость, осудил их поведение и Приказал прекратить всякие споры. После ареста де Реца то был второй «мастерский удар» молодого монарха, которым принято восхищаться. Однако своим блестящим «ударом» король не добился немедленного результата. На следующий день первый президент Бельер и президенты в бархатных шапочках явились к Мазарини сетовать на огорчение ассамблеи. Как обычно, Мазарини выслушал их, что-то пообещал и послал в парламент Тюренна, чтобы тот убедил его подчиниться. Для того чтобы добиться покорности, пришлось купить нескольких видных парламентариев: совесть первого президента была оценена в 300 000 ливров (то есть в 25 центнеров серебра, или почти в два центнера золота). Мазарини продолжал править, используя способность гибко решать проблемы и умение покупать людей, причем шестнадцатилетнего короля никогда не посвящали в детали.
Провинции В подчинившихся, но не желавших платить налоги провинциях лучшим способом подчинить или подавить отдельные сопротивления группы было использование интендантов, в основном государственных докладчиков, вышедших из совета, которых при необходимости сопровождал эскорт из нескольких полков. В 1648 году свои посты сохранили интенданты пограничных провинций;: а также те, кто действовал при армиях. Позже были посланы «с поручениями» несколько «комиссаров»; которых эрудиты вроде Эсмонена - отыскали в Дофине и Оверни в 1649 -1650 годах, если забыть об их титуле, фактически они являлись интендантами, но их поручения были ограничены во времени и в пространстве. Чтобы восстановить институт интендантства, Мазарини и совет действовали медленно и благоразумно, не посылая никого в некоторые провинции (Бретань, Иль-де-Франс, Прованс) и собираясь объединить две провинции под началом одного «комиссара». Институт мало-помалу укреплялся, в том числе в Париже и в Эксе, и ему предстояло укрепиться в будущем. Отметим, кстати, что Кольбер не принимал никакого участия в восстановлении института интендантства, как, впрочем, и в его уничтожении (оно произошло после его смерти (Бретань и Беарн, 1689 год)). После организации последовало освящение или почти освящение.
Коронация: Реймс, 1654 Церемония коронации - древняя, мистическая и глубоко символичная, должна была состояться в Реймсе: по легенде, именно туда ангел принес Хлодвигу Святую Чашу, много столетий хранящуюся в церкви Святого Реми. Священное миропомазание превращало законного монарха в священную персону. Длительная церемония передавала тесную аллегорическую связь монарха с - Богом и высокородными дворянами королевства, его вассалами и даже с народом, который должен, был радостно приветствовать его. В клятве король обещал свою справедливость и покровительство всем и обещал очистить Церковь от всякой ереси. Король, его мать и кардинал с нетерпением ждали окончания Фронды и освобождения Шампани, чтобы организовать радостную, таинственную и полную величия церемонию коронации. Коронация состоялась 4 июня 1654 года, и о ней стоит прочитать в коротком и волнующем труде «Людовик XIV, король славы» Жан-Пьера Лабатю, который никогда не упускает важных подробностей. В важной церемонии (которую бедный Карл Х хотел позднее воскресить) было несколько странных моментов, о которых честный летописец не может умолчать. Архиепископ не мог служить, потому что не был священником, и его заменил епископ Суассона. Второе герцогство-пэрство Лаон было вакантным, в третьем - Лангре - пэр был калекой. Необходимо было призвать заместителей, епископов-графов (в том числе епископа Бове, ярого янсениста Бюзенваля), а тех заменить прелатами, чьи резиденции (Бурж, Руан) никогда не становились пэрствами. Что до старинных светских пэрств (Бургундии, Нормандии, Аквитании, Шампани, Фландрии, Тулузы), там не осталось ни одного обладателя титула пэра, поэтому на службу при звали высокородных дворян, не слишком активно участвовавших во Фронде. Народ смог приветствовать короля, когда после многочасовой церемонии двери собора открылись и на волю выпустили десятки птиц. Мазарини, скромно сидевший в кресле, и королева с высокого постамента с радостью наблюдали за происходившим: на церемонию были приглашены все принцы и послы христианского мира, крупные вельможи в великолепных одеждах, украшенных драгоценностями, сидевшие в партере. Чтобы довершить это почти божественное посвящение военным (поскольку победоносный король велик совсем по-иному), кардинал повез Людовика в Седан, чтобы открыть летнюю кампанию, потом они отправились в Стеней, последний оплот сторонников Конде на Мёзе. Его взяли в начале августа, шумно отпраздновали победу и наконец закрыли вражеским армиям дорогу на Барруа и Шампань. Активное участие короля в этой кампании доставляло ему лавры сиюминутной славы и закладывало фундамент будущего могущества. Королева беспокоилась о сыне, но, как и кардинал, хорошо понимала ситуацию. Эти славные празднования не мешали трудностям. С 1653 по 1658 год и в 1660 году сложности хватало, хотя все было не так серьезно, как в предыдущие годы. Главной заботой оставались бесконечная война - еще пять кампаний - и связанные с ней финансовые трудности, однако возникали и внутренние проблемы. Дело было не в отъявленных фрондерах, а в тех, кого Мазарини, его служащий Кольбер и совет называли «неблагонамеренными», эти люди являлись отовсюду - скрытно, незаметно. Помимо нескольких выступлений против налогов (особенно в 1658 году), серьезные неприятности провоцировали некоторые дворяне и церковники, действовавшие очень осторожно. Некоторые историки, в том числе француз Констант и американец Голден, сочли эти выступления третьей и даже четвертой Фрондой. Не преувеличение ли это?
О том что назвали «третьей» Фрондой: Десятилетие ассамблеи провинциального дворянства (1649-1659). Не слишком титулованное провинциальное дворянство, считавшее себя «породистым» (часто оно таким и было), «дворянством шпаги» (хотя Жан-Мари Констан доказал, что две трети этих людей никогда не служили в армии и оставались на своих землях), давно высказывали недовольство тем, что монархия медленно, но верно эволюционирует по пути централизации власти к «абсолютизму» и правлению чиновников (причем не дворянского происхождения, какой ужас!), комиссаров и интендантов. Эти дворяне были верны королю, но не реальному монарху, а тому традиционному правителю, который созывает средневековой consilium и правит с помощью своих добрых дворян, провинциальных штатов, Ну и, в крайнем случае, Генеральных штатов. Генеральные штаты не собирались с 1614 года, за исключением больших (Бретань, Бургундия, Лангедок) и некоторых крохотных (Пиренейские долины), провинциальные штаты были упразднены, превращены в свое жалкое подобие (Прованс, 1639 год, простая «ассамблея общин») или вовсе никогда больше не созывались (в Дофине с 1637 года, в Нормандии с 1655 года). Провинциальные дворяне не могли принять подобного неуважения к себе, они не желали, чтобы их судили простолюдины, не допускали и мысли о том, чтобы должности чиновников передавались по наследству (благодаря полетте), не хотели платить налог за призыв вассалов в армию, требовали, чтобы им снизили налоги на продовольствие; пошлину, габель, но главное - они не собирались делать того, что требовало правительство. «Изыскания по поводу дворянства» (их возобновит Кольбер) оскорбляло и тревожило дворянство, особенно тех, кто, так сказать, «схимичил» в родословной и кому пришлось бы платить по крайней мере за одно «подтверждение» титула. Добавим, что эти люди храбро защищали своих вассалов (крестьян), которых облагали непомерными налогами. Они поступали так в силу великодушного патернализма и из реального страха перед новыми налогами короля и местными сборами. Все свои требования они выражали с полной серьезностью и наивным желанием возродить монархию былых времен. Итак, несколько сот провинциальных дворян собрались, чтобы добиться созыва Генеральных штатов: впервые такое требование про звучало во времена Фронды, в Париже в 1649 году (уж не по совету ли Мазарини, надеявшегося разделить противников?), потом в 1651 и 1652 годах. В 1651 году в Париже собралось около 460 дворян, 70% из них были простыми «оруженосцами» (самый скромный дворянский ранг, но подлинный); как минимум две трети прибыли из северных областей долины Луары. В столице все хотели быть голосом провинции (о которой часто забывали), голосом простого, истинного дворянства, вскоре подписавшего своего рода «акт о союзе». Из-за совершеннолетия короля созыв Генеральных штатов «отложили», и дворяне, вернувшись домой, связались с соседями, родственниками и друзьями, чтобы попытаться продолжить игру. С февраля по июль 1652 года в провинциях, близких к столице (Маньи-ан-Венсен, Ментенон, Ла Рош-Гийон, Дрё), состоялись очень важные ассамблеи дворян, требовавших (и опять напрасно) созыва Генеральных штатов и почтительно высказывавших жалобы. О ситуации доложили королю, и Людовик ХIV отослал запечатанное его собственной печатью письмо дворянам Ла Рош-Гийона, герцогу де Лианкуру, приказывая забыть о любых «союзах, письмах и бесполезных ассамблеях» и подумать о .том, как помочь ему победить врага. Некоторые дворяне «оседлали лошадей» и отправились в Париж, в распоряжение молодого монарха. 23 июня 1652 года король принял их довольно сухо, поблагодарил и отослал обратно в их поместья, где они будут ждать и не дождутся его призыва. Разочарованные, но не сдавшиеся (пока!) дворяне, без сомнения, подстрекаемые агентами Конде, начали тайно про водить своего рода провинциальные собрания (они переставали доверять королю). Это были «конспиративные собрания в лесах. В 1656 году в Анжу и в 1657 году в Нормандии дворяне создали серьезную организацию: каждая провинция была разделена на «кантоны», В каждом из которых два депутата собирали жалобы. Ассамблеи состоялись в Энгранде (в Анжу), в апреле 1656 года, и в Трене, близ Аржантана, в марте 1658 года, где очевидцы насчитали 700 лошадей (включая сюда лошадей слуг). Вовремя проинформированный Мазарини (это сделал Кольбер) предупредил короля и в июне 1658 года тот запретил любые собрания: принято было опасаться любого неофициального объединения, ожидая от него дурных намерений. Широко использовавшийся термин «недоброжелательно настроенные» применялся к гипотетическим конспираторам. Заведомо осужденные, но сохранившие иллюзии и желание участвовать в заговоре, дворяне решили встречаться тайно, в лесах, ночью. Мы могли бы посмеяться над таким решением, однако переписка между Кольбером и Мазарини (опубликованная Клеманом) свидетельствует об их беспокойстве: Мазарини относился к таким вещам с особым вниманием, хотя король ни в грош не ставил все, что хоть сколько-нибудь напоминало оппозицию. Центрами сбора заговорщиков стали леса близ Конша, Руаомона и Орлеана, фермы и постоялые дворы в Мене(1), ярмарка в Гибре (около Каэна) и знаменитая гостиница в Пате (здесь слишком много пили и шумели). (1) Мен - историческая область Франции. - Прим. пер Мсье поступил мудро, отказав заговорщикам в своем покровительстве, но некоторые важные вельможи - граф д' Ар кур, граф де Матиньон, граф де Сент-Эньян и маршал д'Оккенкур (а также Конде - издалека) одобряли и поддерживали опасные собрания. В Конше появились представители «объединенных судебных округов» Руана, плоскогорья Ко, полуострова Котантена, Эврё, Алансона, Мортаня, Орлеанэ и Берри(2), в Перэ, что в области Вандомуа, «послали делегатов» четырнадцать провинций: от Бургундии до Анжу, от Пуату до Марша(3). (2) Орлеанэ, Берри - исторические области Франции. - Прим. пер, (3) Марш - старинная провинция Франции. - Прим. neр Информатор Кольбера сообщал ему, что парламентарии как будто пообещали им поддержку. Хуже того - в движение впервые приникли протестанты, самым известным из которых был Габриэль де Жокур, сьер де Боннессон, потомок, по боковой линии, Дюплссси-Морне. Солоньо пытался вооружить и использовать в своих целях серьезные крестьянские волнения, спровоцированные заниженным курсом лиарда(4), самой мелкой монеты, обесцененной и изъятой из употребления. (4) Лиард - старинная французская медная монета. - Прим.пер. Этот бунт, получивший название «восстания башмачников» и забытый историками, был очень жестоким. Его успешно подавил образумившийся Гастон, выдавший самых неосторожных «лесных конспираторов». Некоторые заговорщики из Конша, в том числе Боннессон и его друзья Лобардери, Лезанвиль, Аннери. Креки и Мулен-Шапель, в начале 1659 года решились взять в руки оружие. На территории от Нормандии до Боса и Орлеанэ им удалось призвать под свои знамена совсем мало народа, за ними следили и быстро предали: 2 сентября 1659 года Боннессон и двое его друзей были арестованы. В декабре Боннессона казнили. Других его сторонников приговорили к смерти заочно, их имущество конфисковали, замки разрушили, а леса вырубили ...:.. «По человеческой подлости» (так считает Арлетт Жуанна), Не стоило вести себя вызывающе с королем, и Мазарини вынужден был (единственный раз) смириться с пролитой кровью. Дело было предано забвению, как предвидел Сент-Эвремон, которому пришлось уехать в ссылку за сатирическое письмо на запрещенную тему. Так было покончено с тем, что дворяне называли «долгом восстать». На смену ему пришел «долг подчинения». Будет ли такой же судьба набожных «злонамеренных»?
«Четвертая Фронда»: «благочестивые», янсенисты, Папа Римский и кардинал, бегущий от Мазарини. Тысячи страниц разнообразных исследований посвящены религиозным проблемам и янсенизму (одни считают его обычной ересью, другие - глубоким серьезным учением, и существуют еще десятки иных «подходов» к этой доктрине). Мы же примем позицию Мазарини, который не имел ни времени, ни, скорее всего, желания вступать в теологические споры: его беспокоила только политика. Крестник кардинала в своих «Мемуарах» разъяснил их общую позицию. Этот текст редко цитируется, и я позволю себе обратить внимание читателей на несколько слов: «Церкви, если не считать ее обычных бед, после долгих споров о школе, заключавших, что для спасения души не нужны знания, при усиливавшихся с каждым днем жарких и упорных разногласиях (здесь беспрестанно сталкивались все новые человеческие интересы) стал угрожать раскол со стороны людей, имевших большие заслvги, и чем полезнее они были для Церкви, тем большую опасность для нее представляли ... Речь уже не шла об ученых-теологах, но о епископах, находившихся в своих диоцезах и пользовавшихся большим авторитетом, набожных, достойных уважения и способных повести за собой массу прихожан. Кардинал де Рец, по природной склонности или имея личный интерес, покровительствовал всей этой зарождавшейся секте и был ее избранником». Все совершенно понятно: речь в основном шла о деле янсенистов, случившемся в разгар 1661 года; уже назревало дело Реца, более серьезное, чем можно было предположить, а на заднем плане - «обычные беды» Церкви. Единственная проблема, о которой также стоит упомянуть, - это «партия благочестивых», существовавшая с тридцатых годов ХVII столетия. Объединяло все эти столь разные проблемы одно: они не были разрешены со смертью кардинала Мазарини. Другая общая черта - невозможностъ для нас понять чувства, интересы и связи тех и других, недостижимость ИХ точной идентификации. Историки часто не соглашаются друг с другом в вопросах религиозной жизни, каждый высказывается, если можно так выразиться, «в пользу» своего святого и не любит чтобы не католики лезли в их тайны. Впрочем, в деле Реца тайн не было, во всяком случае, если не верить его собственным россказням. Этот человек, более или менее тесно связанный с «партией благочестивых» и с папством (то есть с Испанией), часто блистал острым умом, но портил впечатление преувеличением и непоправимыми ошибками. Мазарини, очень хорошо понимавший де Реца, остерегался его, а король и королева-мать открыто ненавидели. Он создал в Париже целую сеть верных ему людей и заговорщиков, кюре, церковных старост, членов братств, бывших фрондеров и близких к янсенизму людей, ловких подручных и красивых женщин. Арестованный и отправленный в Нант, сбежавший из-под ареста, Рец продолжал поддерживать своего рода партию, ожившую после того, как кардинал добрался до Рима (конец ноября 1654 года), совершив удивительное путешествие под покровительством испанцев. Сидя в Риме, Рец снова принялся интриговать (он осмелился заставить голосовать против кандидата Франции на конклаве в 1655 году, где выбрали Чиджи, ставшего Папой Александром VII, настроенным против Франции). В Париже сходились в живых, хотя и не слишком серьезных спорах главные викарии, которых назначал он, и те, кого назначал король; подумывали о том, чтобы ввести должность заместителя архиепископа, но из этого ничего не вышло. Время от времени Рец писал королю и Мазарини, но они возвращали письма нераспечатанными; в конце 1657 года он написал язвительный памфлет, направленный против английского альянса. После Пиренейского мира Рец наконец понял, что ему заказан любой пост в королевстве, но мог похвастаться тем, как долго досаждал Мазарини и двору, устраивая скандалы, которые кажутся нам сегодня смешными, но тогда они выглядели иначе. Янсенистской проблеме, гораздо более серьезной, глубинной, посвящены сотни трудов и десятки тысяч страниц, иногда гениальных (Паскаль, Расин, Сент-Бёв), часто слишком заумных и сложных. Прежде чем говорить об этих работах, напомним, что многие янсенисты - серьезные противники Мазарини и Людовика XN - бывали порой их талантливыми соратниками. Какая-то часть этих людей (но какая?) вступила в ряды фрондеров. Мы знаем, что Арно д'Андий опубликовал в 1649 и 1652 годах две мазаринады любопытного содержания. О других людях (менее значительных) нам сегодня мало что известно, однако их работы уже в июле 1649 года были преданы остракизму в Сорбонне. Мазарини был очень раздражен, когда в 1660 году «Письма к Провинциалу» подверглись сожжению палачом, и впал в ярость, когда епископы придумали «Формуляр» (февраль, 1661 год), сто лет смущавший или приводивший в бешенство лучшую часть французского духовенства. Мазарини спланировал атаку против двух монастырей Пор-Рояля, которую осуществил Людовик XIV, с жестокостью, обычной в начале XVIII века. Янсенизм зародился во времена Мазарини и продолжал жить своей трудной жизнью еще долгое время после его смерти. Янсенизм, который власть (в том числе Мазарини) рассматривала исключительно как политическую позицию, являлся теологическим учением, моральной, культурной доктриной, суровым планом общественного устройства. Мы не будем напоминать читателям об «Авгyстине» - гигантском труде испанского епископа Янсения, переведенном на французский язык в 1641 году, скажем только, что он выступал против слишком «свободной» морали и проповедовал возвращение к священным источникам и идеям Отцов Церкви, в том числе к учению строгого святого Августина. На практике эта доктрина выражалась в учении аббата де Сен-Сирана: он проповедовал перед небольшой группой учеников. Сен-Сиран, которого Ришелье (ненавидевший секты и сообщества, даже религиозные) отправил в Бастилию, вышел оттуда в 1643 году и вскоре умер. Тогда же увидел свет труд одного из братьев Арно (их сестра по-настоящему реформировала аббатство Пор-Рояля) «Частое причастие». Его справедливо считают критикой современной жизни и приглашением к требовательной вере и строгой морали. Трактат Арно откровенно нападал на «легкомысленную» веру и якобы «свободную» мораль иезуитов. Недалеко от сельского отделения Пор-Рояля, несколько умнейших набожных ученых «господ» открыли для избранных учеников «маленькие ШКОЛЫ», которые вскоре стали известны по всей стране. Они прямо противостояли системе иезуитских коллежей, великолепных учебных заведений, но, по мнению янсенистов, слишком светских. Вокруг семей Арно (в ней было двадцать детей) и некоторых других семей тайно объединялись дворяне, парламентарии и крупные буржуа, желавшие прославиться строгостью нравов (и даже одежды) и общностью суровых взглядов на «дела тех времен», независимых и гордых. Все это не могло не беспокоить Мазарини и его окружение; кардинал, как и Ришелье, не доверял «сектам» (даже католическим) и видел заговоры повсюду (хотя вполне возможно, что известные янсенисты действительно входили в некоторые из них). Неудивительно, что Мазарини и власть не слишком благоволили к янсенистам. В течение долгого времени иезуиты и их сторонники пытались добиться осуждения трудов янсенистов, особенно «Частого причастия» - эта книга, благодаря таланту автора, и легко читалась, и пользовалась успехом. «Частое причастие» было передано в суд папской курии, однако пятнадцать епископов и множество докторов теологии защитили его. Инквизиция, которой был сделан запрос, тоже отказалась осудить труд. Благочестивая королева Анна и могущественные Конде, казалось, благоволили семейству Арно и строгим августинцам. Но иезуиты, люди ловкие и умелые, быстро призвали под свои знамена верных бывших учеников и затеяли долгую устную и письменную «перепалку» С учениками янсенистов - одновременно светлую и жесткую. Поскольку талант был не на стороне Молины и «молинистов», им следовало найти «правильный» угол» атаки. И помогла им Сорбонна. Итак, факультет теологии. Его синдик, Никола Корне, 1 июля 1649 года (в момент полного затишья Фронды) изложил семь, а потом еще пять Положений о благодати, взятых, по его словам, из «Августина» и составляющих главное содержание доктрины. Осуждение этих положений означало бы осуждение янсенизма в целом: факультет решил рассмотреть их, но парламент, где заседало множество янсенистов, наложил свой запрет. После долгих раздумий более 80 епископов решили обратиться к Папе, тот пришел в восторг от возможности выступить арбитром в споре французов между собой и принял сторонников обеих доктрин. После долгого и серьезного обсуждения Римская конгрегация полностью одобрила текст Корне, и 31 мая 1653 года (прошло четыре года с тех пор, как синдикат Сорбонны проявил инициативу) Иннокентий Х подписал буллу Сum occasionne, заклеймив все пять положений и, следовательно, янсенистов (конечно, в скрытой форме). Два месяца спустя король согласился с буллой, и она была опубликована. Янсенисты оказались в очень сложном положении: они не хотели рвать ни с Церковью, ни с двором и тоже одобрили буллу... утверждая, что пять заклейменных положений были взяты не из текста «Августина». Противники возражали, что если их и не было там «в прямом смысле слова», они тем не менее выражали дух этого произведения. Столкновение оказалось очень серьезным, хотя и не казалось таковым, и длилось бесконечно. Мазарини принял решение покончить с этим, тем более что его выводили из себя кардинал де Рец и его сподвижники, поддерживавшие янсенистов, и госпожа де Лонгвилль с «остатками Фронды», сблизившиеся с Пор-Роялем, и Паскаль, выпустивший свои «Письма к Провинциалу», где серьезное проглядывало сквозь едкую сатиру и где бичевалась мораль казуистов иезуитов. Мазарини собрал в Лувре ассамблею епископов, приказав им выработать текст, одобряющий буллу. Сначала, в сентябре 1660 года, комиссия изучила «Письма к Провинциалу», заклеймила их, после чего палач сжег «приговоренного». На Ассамблее духовенства Франции король заявил, что необходимо завершить это дело. Два месяца спустя (Мазарини тяжело болел, но сохранял ясность ума и чувств) Ассамблея составила текст «Формуляра», под которым должны были подписаться представители духовенства. «Формуляр» клеймил все пять положений якобы из «Августина», заявляя, что автор не понял истинного учения святого Августина. Этот текст больше столетия смущал сознание многих священников Франции. Тогда же начались так называемые «великие гонения». Настоятельницы обоих монастырей Пор-Рояля получили приказ отослать пансионерок, послушниц и просительниц и больше никого не принимать; в конце концов «наставники» И «отшельники» удалились. Мазарини мог умереть спокойно: теперь он был уверен, что его крестник продолжит - и как энергично! - великую «чистку», которую он начал. Для них обоих янсенизм сводился к политической проблеме, следовательно, речь шла об уничтожении секты, партии или скрытого заговора. Но дело было далеко не кончено. Близкие к янсенистам старинные враги Ришелье и Мазарини - «партия благочестивых» - по-прежнему сохраняли влияние в разных местах, оставаясь почти неуловимыми.
«Благочестивые» В течение всего XVII века, особенно в период с 1630 по 1670 год, «благочестивых» чаще упоминали в неблагоприятном для них контексте, чему они были обязаны своим немногословием, тайной деятельностью и происпанским настроением. Ришелье метал в их адрес громы и молнии, у Мазарини они вызывали простое недоверие. Сыновья или внуки надменной и суровой Контрреформъr, выходцы из какой-нибудь старинной семьи, сторонницы Лиги, «благочестивые» отличались показной набожностью, приверженностыо к милосердию и покаянию, любовью к монастырям, ненавистью к гугенотам и способностью незаметно просачиваться в семьи и государственные учреждения. Главные «благочестивые» составляли тайный костяк Общества Святых Даров, к которому принадлежали Венсан де Поль, Вантадур, Шомберг, Олье, Конти, Боссюэ, Ламуаньон ("глава"), д'Агессо, отец Сюффрен и аббат Гриньян. Они руководили работой небольших групп, связанных только с парижским центром и чаще всего даже не знавших друг о друге. Во время Фронды и после нее они помогали бедным, активно боролись с дурными нравами, союзами подмастерьев, протестантами, иногда с евреями и, с трудом скрывая ненависть, нападали на политику Мазарини, в основном на союз его с Кромвелем. «Благочестивые» проникли в недавно созданные приютские учреждения, они входили в янсенистские общества (и в общества их противников), часто участвовали во фрондерских выступлениях. Они так умело путали следы, что часто невозможно было понять, в какое именно общество входит ТОТ или иной святоша. Точно известно одно: объединяли вceх святош происпанские настроения, но не только они. «Пошарив» в этом «тумане», Даниэль Деccеp «выудил» «благочестивых» вокруг Фуке: его жену; семью его жены, его друзей (в том числе, Севинье), его окружение, возможно, его самого. Возможно, что причиной ареста и заключения Фуке в тюрьму, если исключить ревность и зависть к нему Кольбера, было желание осудить в его лице «партию благочестивых», которых Кольбер в письмах к Мазарини приравнивает к «неблагонамеренным». Случилось так, что «партия благочестивых» обнаружила себя некоторыми неосторожными поступками: Конти превратился в ханжу, Мсье впал в крайнюю набожность, нунций Баньи задумал - весьма неосторожно - открыть в Риме отделения Общества Святых Даров (1658 год). Отличилась и провинция: в 1656 году в Бордо многие женщины и девушки по подозрению в дурном поведении были заключены в монастырь. Год спустя этому примеру едва не последовали в Блуа, но, к счастью, эшевены уладили дело. Худшее произошло в Каэне, в 1660 году: два пасквиля разоблачали «скандал в Эрмитаже», состоявший, кажется, в сумасбродствах известных «братьев», таких, как Берньер и Лувиньи. В мистических этих сочинениях Общество Святых Даров открыто называлось вслух, разоблачалась его тайная деятельность. Мазарини, прекрасно информированный и не доверявший набожности (иногда чрезмерной) королевы, воспользовался ситуацией (прелаты Каэна и Руана прислали разоблачительные доносы), чтобы в декабре 1660 года добиться от парламента полного запрета подобной деятельности... не упоминая при этом Общество Святых Даров. Благодаря этому Общество, покровительствуемое Ламуаньоном, упорно, в течение многих лет, продолжало действовать. Только заключение всеобщего мира лишило Общество возможности и предлога действовать происпански, тем более что начало правления молодого короля было отмечено языческими развлечениями. В подобной атмосфере набожность могла показаться старомодной. Все это не помешало Ги Патену, врачу, человеку умному и желчному, написать в конце 1660 года, после появления каэнских пасквилей: «Париж полон фальшивыми пророками. [ ... ] У нас есть фарисеи, мошенники и даже религиозные жулики. [ ... ] Никто больше не живет религией и монашеством, в обществе так мало милосердия. Все эти люди пользуются именем Господа, чтобы делать свои дела и обманывать всех. Религия - огромное покрывало для мошенников». Несколько позже тот же Ги Патен напишет, что Общество Святых Даров «собирается ввести Инквизицию»(!), а пока «сует нос в дела правительства и двора». Как не вспомнить Тартюфа - именно в 1665 году Людовик ХIV окончательно упразднил Общество (некоторое время оно просуществует тайно). Утрированное и слишком злое свидетельство Ги Патена тем не менее передает усталость парижского общества от чрезмерной набожности и тайных происков «партии благочестивых». Возможно, это была всего лишь видимость, ожидание момента, когда каждый сможет наброситься на протестантов?
Протестанты Протестанты прекрасно понимали, что их религиозное выживание зависит от короля; собственные интересы, чувства и мораль побуждали их к верности. В силу этого они никогда не доставляли хлопот Мазарини, как и. Людовику ХIV в начале его правления. Процитируем никогда раньше не цитировавшиеся слова короля из его «Мемуаров за 1661 год»: « ... возможно, протестанты во многом были правы... », в том числе в том, что говорили о дурных нравах, невежестве, роскоши и разврате «лиц духовного звания прошлого века». Мудрый Мазарини никого и ничего не разоблачал, утверждая, что «маленькое стадо» хранит верность, и ничего в принципе не писал о гугенотах В 1643 году Мазарини мудро возобновил Нантский эдикт Генриха IV, просто подтвердив его королевским указом. Девять лет спустя, в мае 1652 года, то есть в разгар Фронды, он подтвердил свою приязнь к гугенотам: «Наши подданные-протестанты дали нам доказательства своей верности, в том числе и в нынешней ситуации, чем мы очень довольны». Спустя еще семь лет, во время синода протестантских Церквей в Лудене (он был последним), кардинал писал: «Заверяю вас в своем уважении, вы добрые и верные слуги короля». В первое время Людовик говорил тем же языком, но постепенно перешел к подавлению гугенотов, побуждаемый своим благочестием, иезуитами, католической Церковью и придворными юристами. Протестантам следовало готовиться к неприятностям: Ассамблеи духовенства Франции не упускали случая напомнить, что Нантский эдикт был временной мерой, и клеймили «злосчастную свободу совести, разрушающую свободу детей Господа». Триста лет спустя подобное утверждение кажется странным. Уже в 1651 году та же ассамблея указала путь, ПО которому следовало идти, чтобы «зло не одерживало победы ... »; «если ваша власть не может задушить его сразу, делайте это постепенно, уменьшая его силы». Начиная именно с 1656 года во многих городах, чьи жители исповедовали обе религии - в Руане, Пуатье, Бордо, - начались столкновения, инциденты, о которых депутаты синода протестантской Церкви сообщили на аудиенции королю. Год спустя они снова обратились к королю с длинным докладом. Пока одни плели интриги, а другие жаловались, Мазарини употреблял все свои силы на то, чтобы завершить войну и провести переговоры о мире. Это были две главные его цели - почти непосильные для любого другого человека, но не для Джулио, хотя болезнь уже подтачивала его силы. Итак, протестанты ...
Сообщение: 528
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 08.06.12 18:53. Заголовок: ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ В..
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Война, мир, преимущество (1653-1660) Эту почти святотатственную войну против короля Испании, за которую его очень сильно упрекали фрондеры и «благочестивые», пришлось закончить Мазарини, закончить с победой, чего бы она ни стоила. А она стоила дорого. Три фазы следовали друг за другом, развиваясь от незначительной стадии к стадии своего великолепия, которое было достигнуто в тот момент, когда кардинал серьезно заболевал и когда его удалой крестник и ученик готов был принять наследство, о котором еще десять лет назад никто не мог бы и помыслить.
Затянувшаяся война: Тюренн без Кромвеля (1653-1657) Историки, изучающие эту долгую войну, как правило, уделяют внимание Северному фронту, поскольку он находился сравнительно близко от Парижа. Во время каждой летней кампании (зимой войска отдыхают и главным образом восстанавливают силы) либо Тюренн бьет Конде, либо Конде бьет Тюренна: первый в Аррасе, в 1654 году, второй при Валансьенне в 1656 году. В промежутке берут какой-то город, а другой теряют. Все это совершается со слабыми войсками, каждая из сторон имеет в своем распоряжении около полутора десятка тысяч человек, людей разных национальностей: ирландцев, немцев, шведов и даже англичан, французов и испанцев. В последней битве при Дюне говорили, что англичане на борту одного корабля любовались англичанами напротив. Платили солдатам нерегулярно, и они содержали себя в тех краях, где воевали, привычными способами. Мазарини пристально следил за кампаниями, притворяясь, что регулирует их, но на самом деле опирался на опыт и военный ум Тюренна. Несмотря на страхи королевы-матери, Мазарини регулярно увозил юного короля, который любил лагеря, битвы, пробеги верхом (он был замечательным наездником) и запах пороха. Приходилось удерживать его, чтобы он не ринулся в сражение. Но Испанские Нидерланды не были единственным театром войны. В Каталонии генералы не очень блистали или, как Марсен, принимали сторону Конде. Их грабительские войска спровоцировали раздражение каталонцев: они восстали в 1640 году против кастильцев и попали под такой же гнет своих временных союзников, пришедших с севера. Каталонцы в конце концов стали помогать войскам короля Филиппа, чтобы они вновь перешли горы Альберес и вышли навстречу войскам короля Людовика. Эти последние не нашли лучшего приема и в графствах Северной Каталонии (которые мы называем Руссильон, Сердань, Конфлан ... ), но все-таки удержались там, благодаря хорошим крепостям. Фактически Пиринейский фронт был стабильным и не играл никакой роли. Мазарини сохранил хорошие отношения с Савойским домом (он использует его членов в комедии королевского бракосочетания) и не упускает случая создать сложности испанцам, расположившимся в Миланском и Тосканском герцогствах. Отправка флотилий к Тосканским берегам не увенчалась успехом, а вот дружба со старым герцогом Шарлем де Невером почти удалась. Оба его сына носили титул герцога: один в Модене, другой в Мантуе. Они приехали навестить Мазарини в его парижский дворец, а сын Моденского герцога женился на Лауре Мартиноцци, одной из племянниц Мазарини в 1655 году. Тогда же был заключен альянс между Францией и обоими братьями усиливший, как и четверть века назад, французское влияние в Касале-Монферрато, что очень вредило испанцам Миланского герцогства. Франция могла не опасаться Франш-Конте: мир был гарантирован старинным договором о нейтралитете между двумя Бургундиями (герцогством и графством), хотя о нем забыли на время ужасной десятилетней войны с 1635 по 1644 год. Испанские и тулонские галеры сталкивались в открытом море у побережья Тосканы и Неаполя, пираты с Майорки и Мальты и пираты-берберы совершали набеги на побережье и грабили корабли с товарами с Ближнего Востока и в конце концов стали нападать друг на друга. На Средиземном море появился адмирал Блейк, он бороздил моря, подошел к Тосканским берегам в районе Ливорно, был принят В Тунисе и Алжире и напомнил Жителям Средиземноморья о былой мощи Англии, какое-то время остававшейся в тени (флот был обновлен благодаря Кромвелю). Французская флотилия, которая в 1652 году шла из Бордо в Дюнкерк, встретила на своем пути Блейка и повернула назад. Английский флот, лучше вооруженный, и голландский флот, в основном коммерческий, перевозивший крупные грузы, боролись за главенство на море; Тромп и Рюйтер проникли на Темзу, что не помешало их сопернику Блейку причинять неприятности Нидерландам. Блейк появлялся и перед Лиссабоном, но главным образом он топил и грабил испанские галионы, которые возвращались из Вест-Индии: часть грузов (тридцать восемь телег, груженных золотом и серебром) осела в лондонском Тауэре. Вывод: небольшой французский флот не мог играть серьезной роли рядом с морскими титанами. Мазарини прекрасно осознавал ситуацию и мог успокаивать себя лишь тем, что в морской слабости Франция была не одинока: Испания тоже не могла вооружить флот для охраны своих галионов, возвращающихся из Америки. Но главный вывод Мазарини сделал: лорд-протектор был личностью исключительной. Начиная с 1651 года Мазарини тайно изучал его, предполагая даже, что правительство, давшее приют в Лувре дочери Генриха IV, вдове короля Карла l, могло бы признать английскую республику. Казалось бы, поспешное решение, но что еще могла предпринять Франция перед лицом более сильного противника? Англичанин был одновременно еретиком, республиканцем и убийцей короля, но именно к этому человеку Мазарини не побоялся послать, в декабре 1652 года, своего посла Антуана де Бордо, сына финансиста, а следом за ним Креки с пышной свитой. Когда Фронда практически закончилась, Мазарини постарался с помощью Кромвеля завершить войну. Переговоры не были легкими. Впрочем, Кромвель предложил свои услуги и королю Испании и королю Франции. Несмотря на многочисленные сложности, Мазарини необходимо было получить помощь от английского флота и солдат Кромвеля, чтобы покончить с войной, и он пошел на это в конце 1655 года.
Решение: Кромвель и инфанта (1656-1659) Заручившись сильной поддержкой, Мазарини попытался вступить в переговоры с Испанией, куда послал Гюга де Лионна, своего лучшего дипломата, снабдив его детальными инструкциями: главной задачей было заключить договор о мире на основе брака инфанты Марии-Терезии и Людовика ХIV. После долгих трудных переговоров в 1656 году Лионн вернулся ни с чем: у Филиппа IV, который вновь женился, появился новый наследник (что временно решало запутанную проблему наследования престола), его армии не были разбиты. Фактически, Тюренн потерпел серьезное поражение в битве при Валансьенне в 1656 году, сражаясь с Конде. После нескольких маневров французские армии переправились через Сомму и встали на зимние квартиры. В паутине дипломатических интриг, опутавшей Европу, от Португалии до Балтики, Мазарини удалось заключить с лордом-протектором формальный союз; Лионн и Бриенн подписали этот документ с французской стороны, Локкарт, племянник Кромвеля, его посол в Париже и боевой генерал - с английской. План заключался в том, чтобы атаковать сообща Гравелин, Мардик и Дюнкерк (последний был обещан Англии). Шесть тысяч английских солдат, высадились на побережье, чтобы помочь Тюренну, который очень в этом нуждался. Набожная Моттевиль возмущалась и говорила, что «эта помощь от подданных еретика и узурпатора противна всем порядочным людям». Мазарини, однако, точно знал, что хороший политик не обязательно руководствуется добрыми чувствами, поэтому не обратил внимания на эту ханжу. Первая общая кампания (1657 года) оказалась неудачной. Англичане говорили, что они плохо спят, плохо едят, а потому болеют, но главное, что им плохо платят. Тюренн пожертвовал своей серебряной посудой, чтобы заплатить солдатам хотя не доверял им и держал в резерве около Сен-Кантена, пытаясь отвлечь войска испанцев и их союзников и оттянуть их на восток. Союзники, разочарованные результатами кампании и не доверявшие друг другу, после зимнего отдыха решили с новыми силами начать новую кампанию 28 марта 1658 года, придерживаясь договора, подписанного год назад, и добавив к нему шесть пунктов, в которых подтверждалась прямая атака Дюнкерка со стороны моря и со стороны суши. Разгром перед Остенде маршала д'Омона (его даже захватили в плен) помешал проведению плана в жизнь. Тюренн собрал около 40000 человек (в том числе пуритан). Испанцы подкрепили свои силы с помощью немцев, ирландцев и английских роялистов, которыми командовали оба Стюарта. Конде не одобрил выбранного испанцами места, опасаясь поражения, и оно оказалось полным; то что случилось 14 июня на дюнах близ Дюнкерка, стали называть «разгромом на дюнах». В то время как Людовик XIV с печалью в сердце покидал порт, отдавая его англичанам, Тюренн использовал победу над Дюнкерком, чтобы отвоевать Фюрн, Диксмюд, Гравелин, Ауденард, Ипр. Он шел на Брюссель, который замирал от страха, как вдруг случилось чудо: в начале осени плохая погода остановила военачальника. Тюренн расположился на зимних квартирах и стал готовиться к кампании 1659 года, но она не состоялась, поскольку в начале мая был отдан приказ прекратить военные действия: начинались наконец серьезные переговоры о мире. Во время этого перерыва произошли два значительных события. В Кале в начале июля чуть не умер Людовик XIV (вероятно, его болезнь была вызвана солнечным ударом), что подарило надежду множеству честолюбцев в королевстве и заставило Кольбера принять военные меры предосторожности в Париже, к счастью, король очень быстро выздоровел. А Кромвель действительно умер от истощения и камней в мочевом пузыре 3 сентября 1658 года, что стало ударом для Англии, потерявшей на какой-то момент управление страной. Третий удар касался Испании, и он подтолкнул ее к миру: армии Португалии (аннексированной в 1580 году, восставшей в 1640 году) одержали победу над армиями Филиппа IV возле Бадахоса, в Эльвасе; по правде говоря, англичане и французы им немного помогли. Пора было заключать мир. Переговоры не прекращались, следовало переходить к дипломатии высокого полета. Но непредвиденные обстоятельства затянули заключение договора.
Путь к миру (1658-1659) После поражения в Дюне, Испания не могла добиться «мира, сыгранного вничью», которого желала. Но обе великие державы желали приемлемого мира с ценным выигрышем для победителя, но не позорного для побежденного. Каждый знал, что главное было создать новый династический союз, который для кардинала был решающим, а для королевы очень желанным: то был союз ее сына и племянницы. Филипп IV колебался: от первого брака у него оставалась одна дочь, первый инфант от второго брака быстро умер, но родился второй (он тоже скоро умер, а вот третий ребенок, очень слабый, прожил до 1700 года). Осенью 1658 года Филипп IV решил: ни на что не решаться. Туг-то Мазарини и задумал и подготовил комедию королевского бракосочетания, удивительную и эффективную, предложив союз между Людовиком ХIV и другой двоюродной сестрой, дочерью стареющей Крестьенны, герцогини-регентши Савойской, долгое время остававшейся веселой «подружкой» Генриха IV. Комедия дошла до последней черты на пути к реализации замысла: Мазарини задумал организовать в Лионе встречу псевдожениха и псевдовевесты и двух сватий. В ноябре 1658 года двор переехал в Лион: дюжины карет и телег медленно выехали из столицы королевства и направились в столицу Галлии, останавливаясь, чтобы устроить праздник то туг, то там. Как только Филипп IV узнал о проекте и о том, что двор выехал в Лион, он якобы заявил: «Этого не может быть и не будет» ("Еstе по puede ser у по sera"). Пимантель очень быстро отправил в Макон курьера, чтобы попросить у Мазарини тайную аудиенцию в Лионе, где двор остановился 24 ноября. Дело быстро уладили, к удовлетворению и большой радости королевы и кардинала. Разочарование савойских принцесс пришлось смягчить подарками и драгоценностями, после чего они отправились в Турин. Двор оставался в Лионе около шести недель, ожидая, когда кончится зима и после организации многочисленных пиршеств, можно будет наконец отправиться в Париж, Людовик XIV, поселившийся в великолепном доме финансиста Маскарани, развлекался, радуясь не будущему браку с инфантой, но мечтая о браке с другой. И эта другая чуть не явилась главным препятствием для заключения Пиренейского мира, построенного на новом союзе Бурбонов и Габсбургов Испанских. Речь идет о Марии Манчини, одной из самых молодых племянниц Мазарини. Много слезливых рассказов было посвящено невозможной любви короля и маленькой римской графини (Манчини-отец действительно был графом папского дворянства), и я спрашиваю себя, не придумали ли романисты сию историческую «быль». Людовик глубоко уважал Марию, и это уважение к человеческой личности поразило будущего супруга красавицы, принца Колонну. Монарх, человек не слишком высокой культуры, но любивший музыку и литературу, ценил живой ум молоденькой Марии Манчини, ее остроумную беседу, знание языков, в том числе латыни и греческого, вкус к серьезным книгам, к театру и особенно к музыке. Как и Людовик, она играла на гитаре (но лучше). Многие месяцы они всегда были вместе, ни на миг не расставаясь при дворе, в армии, когда король болел, во время его путешествия в Лион, где они назначали очаровательные свидания под луной (в разгар зимы?) на площади Белькур. Прелестная, остроумная, образованная Марин Манчини была честолюбива и лелеяла безумную мечту стать королевой (быть любовницей короля ей было мало: гордость удержала её от этого шага, когда несколько недель спустя она встретила при дворе женившегося монарха). Самым необычным в этой истории было то, что Людовик тоже очень долго желал невозможного брака, и матери пришлось открыто запретить ему. И все-таки идиллическая любовь длилась почти полтора года. Высланная в Ла-Рошель, а потом в Бруаж, Мария, обливаясь слезами и трепеща от ярости, подчинилась. Они долго переписывались, а последняя встреча состоялась в Сен-Жан-д'Анжели (август 1659 года) после бракосочетания короля (июнь), и на этом все кончилось. Людовик не мог не подчиниться. Сначала душа его разрывалась от страданий, но он довольно быстро все забыл. Как бы там ни было, Мария Манчини и приключение с ней остаются за рамками большой истории. Главное происходило в Европе, и неудачные романы не стали его частью.
Мир Мазарини и полученное преимущество (1659-март 1661) Мир, о котором так долго мечтали, практически решенный во время савойской комедии в Лионе, этот мир между двумя монархиями (Пиренейский мир) был предметом долгих переговоров и споров с позиций чести и по вопросу о деталях. Переговоры проходили на маленьком острове («Фазаньем») на реке Бидассоа, и 7 ноября договор был подписан: испанцам, несмотря на всю их тихую настойчивость, не удалось интеллектуально победить физически ослабевшего Мазарини. Множество статей - около двухсот - и море деталей - не помешали сформулировать и принять три главных решения: территориальный выигрыш, прощение Конде и королевский брак, заключенный в июне 1659 года (решение о нем было принято, как только в Париже подписали предварительные условия. Последнее решение было ключом ко всему, второе, затрагивавшее честь двух корон, особенно щепетильной испанской, стало объектом яростных дискуссий, иногда столь упорных, что чуть было не сорвался весь замысел. Добавим, что международный арбитраж Франции в эпоху Мазарини не заключался только в этом договоре: ему предшествовали и за ним последовали другие. Подводя итог, скажем, что французское государство «приросло» Артуа и Руссильоном, прощенный Конде получил обратно все свои титулы и владения, а Людовик по брачному контракту с инфантой Марией-Терезией отказался от всяких претензий на трон Испании (наследование было под угрозой из-за смерти нескольких детей)... за приданое в 500 000 золотых экю, которое, по точным сведениям Мазарини, Испания не могла заплатить (неплатежеспособность следовало тщательно проверить; сумма, во всяком случае, по мнению французов, не казалась такой уж громадной). Триста лет историки восхищаются этим самым изобретательным «за», позволявшим Людовику требовать - по частям, а затем и целиком - «испанское наследство». Утверждать, что то было мгновение славы и победы, значит курить фимиам перед обожествляемой статуей Людовика Великого, а ведь война за «испанское наследство» стала закатом «французского превосходства», единолично созданного Мазарини. Король Франции присоединял к своей короне три территории Северной Каталонии, Руссильон, Валлеспир, Конфлан, Сердань и Сегр. В Каталонии существовало нечто вроде конституции, которую короли должны были поклясться уважать, прежде чем стать графами Барселоны: так сделали Испанские Габсбурги, так поступил и Людовик XIII В 1641 году. С превеликим трудом были обозначены границы по горам так называемого графства Руссильон-Сердань (анклав Лливиа, существует и сегодня), эдикт, подписанный в Сен-Жан-де-Люзе 7 июня 1660 года, заявил об уважении прежних «обычаев». Тот же эдикт учреждал Верховный совет провинции, который должен был следить за исполнением эдикта. Совет играл роль парламента в миниатюре: долгое время все вопросы обсуждались на каталонском наречии. Людовику ХIV предстояло навести порядок, и он начал с того, что ввел габель, после чего здесь вспыхнул бунт. Вины Мазарини в том не было: он уже умер. Переговоры о северной и северо-восточной границах, слишком близких к Парижу, были очень трудными, а результаты многозначными. Артуа французы получили легко, Эр и Сент-Омер - к Северу - остались (временно) испанскими. Гораздо труднее было вести переговоры о «фортах». К завоеваниям подходившей к концу войны примешивалась невозможная мечта (ее лелеял Тюренн, иногда она будоражила воображение Мазарини) о завоевании «Бельгии (тогда она так не называлась), на что ни Англия (даже ослабленная на какой-то момент смертью Кромвеля), ни Голландия, ни даже Империя (получившая наконец императора) никогда бы не согласились. Кроме того, Конде, чье «прощение» было главным камнем преткновения, оборонял и захватил много крепостей, чей статус оставался неясным. Следовало действовать решительно. Одиннадцать городов, начиная с Гравелина, что на подступах к Дюнкерку и Монмеди, до Тьонвиля в Люксембурге, перешли к Франции. Три города - Эно, Филипвиль, Мариенбург и Авен - купили прощение Конде. Мазарини и Людовик ХIV никогда не даровали бы его, если бы Филипп IV не выдвинул свой «вопрос чести», по которому договориться было еще меньше шансов. Было решено, что Конде возвратится и ему вернут титулы и владения (даже Шантийи, которое король предпочел бы оставить себе), но он не получит богатую и беспокойную Гиень, которую совсем недавно Конде сам подталкивал к бунту. Людовик отослал Конде бумаги с разрешением на въезд в королевство в середине ноября 1659 года, а принц подписал документ о полном подчинении 26-го. Он выехал из Брюсселя в конце декабря в великолепной карете (в ней были окошечки), подаренной испанцами, когда он выезжал из города звонили колокола и стреляли пушки, за каретой следовала блестящая свита. Путешествие Конде длилось почти месяц, в пути принцу устраивали пышные приемы. Наконец он предстал перед королем и королевой-матерью и трижды опустился перед ними на колени в зале архиепископства в Эксе. Нам неизвестно, о чем они говорили. Принц вымаливал прощение, убеждая монархов в полном своем уважении и послушании, король долго хранил холодность и держал дистанцию, но Конде принял, собираясь использовать в будущем. Возвращение высокородного смутьяна, честолюбца без всякой цели, десять лет отравлявшего ЖИЗНЬ Мазарини, решало - не слишком красиво, но эффективно - одну из главных проблем, с которыми кардиналу пришлось столкнуться. Долгая карьера Мазарини была изматывающей. В Эксе, в начале 1660 года, на Бидассоа, в Париже и во многих других местах окружающие наблюдали, как физически слабеет кардинал. Он страдал подагрой, как Гастон и Конде, мучился язвами на ногах, у него было дурное пищеварение. Кардинал использовал свои обширные знания, готовя духи и таблетки от невралгических колик, болей в почках из-за камней и легочных недомоганий, часто переходящих в отек легких. Джулио худел и слабел, ему приходилось прибегать к помощи румян, чтобы придать свежесть лицу. Его все чаще носили четверо слуг на стуле, в кресле или на матрасе, он хирел и, по-видимому, находился на пороге смерти, хотя ему исполнилось всего пятьдесят лет (тогда это было преддверие старости), но полностью сохранил интеллект, проницательность, терпеливость, способность вести с десяток интриг одновременно, писать или диктовать до сорока писем в день (Клод Дюлон насчитала сорок восемь за один только день 16 июля 1659 года, а ведь некоторые могли потеряться). Помимо серьезных дел он занимался проблемами переездов, жилья и еды, парадными костюмами, праздниками и даже музыкантами (часто итальянскими). Удивительная жизнеспособность ума преобладала над всеми хворями тела, держа его в узде до последнего часа, наступившего в марте 1661 года ... Нас тем более удивляет объем проделанной за два последних года работы, что мы еще не изложили полностью содержания Пиренейского договора и всего того, что ему сопутствовало. 7 ноября на Фазаньем острове оба монарха поклялись не мешать друг другу в Португалии, Италии и Империи. Португалия, присоединенная к Испании Филиппом II в 1580 году, восстала в 1640 и после множества сражений разбила испанскую армию в Элвасе. Франция и Англия поддержали Португалию, соблюдая осторожность, Мазарини пообещал не вступать более в войну (что не помешало Людовику XIV вмешаться несколько лет спустя, и вполне успешно). Король пишет в своих «Мемуарах»: «Договоры не всегда соблюдаются буквально» и следует «отдавать предпочтение интересам монархии», не останавливаясь перед взятыми на себя когда-то обязательствами. Филипп IV успел умереть, когда подоспела решающая помощь Португалии, позволившая ей наконец получить свободу. По вопросу об Италии Испания окончательно согласилась с оккупацией и аннексией Пиньероля ворот к Пьемонту, обязавшись не тревожить клиентов короля Франции, молодого герцога Модены и старого герцога Савойского. Таким образом, кажется, были восстановлены мир и договоры 1630-х годов, а соперничество корон на полуострове на время стихло. Гораздо сложнее и важнее были пункты о землях Империи и герцогства Лотарингского: первые ратифицировали недавнее прошлое, вторые готовили почву для будущего. Не прошло и десяти лет после заключения Вестфальского мира, ослабившего одновременно Империю и императора, как произошло событие, которое легко было предсказать, давшее Мазарини возможность совершить один из тех удивительных, гибких, приводящих в замешательство маневров, секретом которых он владел. Император Фердинанд III Габсбургский умер 2 апреля 1657 года, а его старший сын, «Король романцев», то есть законный наследник, умер еще раньше, так что имперская корона оказалась свободна и выборы были неизбежны. Больной, воюющий с Испанией, Мазарини задумал, спланировал и осуществил широкомасштабную операцию, роскошное сочетание обещаний, соблазнов и коррупции: предложив совершенно неприемлемую для Империи кандидатуру молодого Людовика XIV, он добился создания Рейнской Лиги. Описание политико-дипломатической операции полно сочных деталей, и немецкие историки (в том числе Федерн в 1923 году) воспроизвели их во всех деталях. Когда кампания 1657 года была завершена, Мазарини повез своего ученика в Мец, чтобы там всю осень принимать немецких князей и вельмож, добрых рейнских католиков. Мазарини приказал распространять противоречивые слухи о будущих выборах. Прощупав почву и поняв, что шансы Людовика равны нулю, кардинал начал искать «проходного» кандидата в роду Виттельсбах, среди вековых соперников Габсбургов. Выбор пал на Баварского курфюрста, который мог обратить в капитал присоединение к молодому Леопольду, второму сыну Фердинанда III, королю Богемии и Венгрии (вернее, той территории, которую оставили ему турки), Мазарини устраивал банкеты, балы, поил вином, раздавал деньги и подарки, подкупая духовных лиц и герцогов, графов и вельмож пониже рангом. Чтобы избрать Леопольда, потребовалось золото (около двух миллионов), но положительный результат был достигнут: новый император выполнил данные им обещания, и месяц спустя была образована Рейнская Лига. Леопольд вынужден был дать клятву, что будет соблюдать Вестфальские договоры и ни при каких обстоятельствах не станет поддерживать гипотетических врагов Франции в Нидерландах, Лотарингии и даже в Северной Италии (в Савойе и Модене). 19 августа 1658 года была образована Рейнская Лига, заключившая на следующий же день договор с Францией на три года. К этому договору поэтапно присоединились все три духовных курфюрста (Кельна, Майнца, Трира), все три герцога - Брауншвейгский, Пфальцский-Нейбургский и Вюртембергский, ландграф Гессенский, король Швеции (у него были владения в Империи) и другие менее значительные персонажи, Все обещали поддерживать и при необходимости защищать положения Вестфальского мира. Здесь сталкивались интересы двух больших групп: Рейнских стран и их соседей, желавших сохранить (или завоевать) как можно больше независимости в отношениях с Австрийским домом. Мазарини намеревался закрыть испанским войскам доступ к Нидерландам, противопоставить своих новых союзников - Рейнских князей - одновременно Империи и Испании и гарантировать таким образом французам спокойствие на северо-востоке, на Рейне, в Эльзасе и на той территории, которую успели захватить в Лотарингии помимо Трех Епископств. После того как Джулио со всей возможной щедростью одарил новых союзников (французский резидент в Германии Гравель говорил, что им раздали более 2 750 000 ливров), Мазарини в 1661 году успешно возобновил договор, практически лежа на смертном одре. Там же Мазарини подписал договор о Лотарингии. Основы были заложены в Пиренейском мире: Филипп IV не собирался защищать герцога Карла IV, который предал его и которого он держал в плену в Толедо, в то время как большую часть территории его герцогства оккупировали французские войска. Карлу IV обещали вернуть его гepцогство, исключив из него города Аргонн, Муайенвик и Сьерк; Нанси предполагалось разрушить; через земли герцогства должен был быть открыт путь до Эльзаса и Рейна. Герцог, освобожденный благодаря вмешательству Мазарини (он не хотел увеличивать число своих врагов), был в ярости, протестовал, но его никто не слушал, хотя все-таки отдали часть Барруа (которую собирались аннексировать). Волей-неволей герцогу пришлось ехать подписывать договор в Венсенн к Мазарини: это случилось в комнате кардинала за девять дней до его смерти. Физические силы Джулио были на исходе, но он не сдавался. Чтобы защитить Париж и королевство, Мазарини прибавил к своей системе аннексий, договоров и альянсов паутину политических браков. Женив короля Франции, он устроил брак нового короля Англии с одной из представительниц португальской династии Браганца и готовился (в апреле) женить Мсье, брата молодого короля, на блестящей сестре Карла II, получившего в мае 1660 года, власть в государстве. Принцессе поручили «держать на поводке» своего брата, человека образованного, очаровательного, очень легкомысленного и плохого политика, которым Людовик XIV надеялся управлять с помощью нескольких мешков экю и романов с континентальными и островными красавицами (в том числе с Манчини). Матримониальная политика кардинала распространялась и на его собственных племянниц: он «использовал» их внутри страны и за пределами королевства. Племянницы прекрасно знали о планах дяди и не слишком этому радовались. Из семи девиц четыре были прекрасно устроены: одна стала принцессой де Конти, три другие - герцогинями (Моденской, де Меркер и де Суассон); четвертая, пятнадцатилетняя красавица Гортензия, должна была обвенчаться с наследником, выбранным кардиналом, неким Лапортом, родственником Ришелье (как символично!), которого Джулио сделал герцогом Мазарини. Кардинал успел даже устроить брак честолюбивой Марии, которую король, возможно, хотел удержать при себе, с одним из представителей знаменитого семейства Колонна, которое когда-то помогло его собственной семье заработать состояние. У избранника было еще одно существенное преимущество: он жил далеко от Парижа. Бракосочетание состоялось заочно в церкви Лувра, потом Мария уехала в Италию. Оставалась всего одна племянница - малышка Мария-Анна, которой не исполнилось еще двенадцати лет, очень умная и невероятно остроумная. Королева-мать обещала выдать ее замуж (против воли) за герцога де Буйона; они женились в 1662 году, и это был единственный (правда, посмертный) матримониальный просчет Мазарини. Итак, ради обеспечения мира были приняты все меры предосторожности: самый ценный подарок, оставленный Мазарини крестнику. Крестный отец «прозревал» далеко за пределами королевства.
Сообщение: 529
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 08.06.12 18:54. Заголовок: Мазарини и Север. В ..
Мазарини и Север. В то время часто говорили о «Севере», О «Северных дворах». Речь шла о странах, лежавших вокруг Балтийского моря и у восточных берегов Северного моря. Три больших королевства - Дания, Швеция, Польша - с крупными ганзейскими портами, несколько прекрасных территорий Империи - Померания, Бранденбург, Пруссия, а также первые выдвинутые к западу полосы земли Московии собирались и соперничали вокруг этих морей, где было хорошо развито мореплавание. Преимущество здесь оставалось за торговыми кораблями Республики Соединенных Провинций; издавна они были хорошо известны на таможне Эльсинор, где по замку, может быть, бродила тень принца Гамлета. Этот замок сторожил пролив Санда - самый посещаемый в те времена. Между тем Мазарини заботил не пролив (там ходило не слишком много французских кораблей), а необходимость равновесия сил на северном фланге Империи. Давняя союзница - Швеция - по-прежнему могущественная и сильная, способна была гарантировать этот паритет, но она честолюбиво надеялась господствовать на Северном море, что очень усложняло ситуацию. Карл Х Густав, наследник неуравновешенной королевы Христины (она отреклась от престола в 1654 году и превратилась в одновременно ярую папистку и просвещенную пожирательницу мужчин), решил, как сделал до него Густав-Адольф и сделает в будущем Карл ХII, расширить свои владения во все стороны: в направлении Дании (она в те времена владела Норвегией и южной частью современной Швеции), Польши (королева страны была француженкой), России - если представится удобный случай, но - главное - Империи, где границы были закреплены Вестфальскими договорами. Карл Х Густав почти преуспел, но он столкнулся с сильными противниками - первым великим Гогенцоллерном, маркграфом и курфюрстом Бранденбургским, верховным герцогом Пруссии, и – главное - с Голландией, желавшей любой ценой господствовать на Балтике с помощью своих кораблей, своего богатства (флорин был самой сильной монетой в мире) и своих товаров. Мазарини хотел, чтобы эти силы находились в равновесии. Первая успешная война Швеции против большого, но слабого Польско-Литовского королевства на время принесла шведам земли до Кракова. Во второй войне Дания, атаковавшая с юга и запада, была наголову разбита и по Роскиллдскому договору (февраль 1658 года) обязана была оставить всю оконечность Швеции, остров Борнхольм и округ Тронхейм в Норвегии - солидная победа. Третья война, развязанная королем Швеции, который хотел взять Копенгаген (лето 1659 года), вызвала противодействие английского и голландского флотов, поддержавших Данию, в то время как бранденбургская армия, с согласия императора, начала вторжение. Швеции грозило уничтожение. Мазарини, не так давно развязавший узел испанской войны, никак не мог допустить разгрома верного союзника - Швеции и пересмотра Вестфальских договоров. Кардинал предложил посредничество, на которое согласились все стороны. По Копенгагенскому и Оливскому соглашениям (май-июнь 1660 года) Дания признала за Швецией право владеть Сконе (на юге); Польша уступила Швеции внутреннюю Ливонию (на севере Двины) и отказалась от власти над Пруссией. Безраздельным хозяином здесь стал курфюрст Бранденбургский Фридрих-Вильгельм. Мазарини получил торжественное подтверждение Вестфальских договоров: французские войска имели теперь право угрожать нападением тому, кто осмелится нарушить установленный порядок (косвенное предупреждение Бранденбургскому курфюрсту, покушавшемуся на шведскую часть Померании). В июне 1661 года Россия признала право Швеции на Карелию и Ингрию, территории, прилегавшие к Балтийскому морю: это дело подготовил Мазарини, умерший за три месяца до подписания. На севере и на других направлениях Людовик XIV мог бы по праву заявить: «Все спокойно повсюду»... благодаря Мазарини. Мазарини, мечтавшего иногда над первыми хорошими картами, изготовленными в Голландии, беспокоили события в восточной части Средиземного моря, где господствовала огромная Османская империя. Как многие до него, кардинал подумывал о крестовом походе. Восточные горизонты Многие наши исследователи склонны сегодня полагать, что в XVII веке Франция находилась в центре Европы, а между тем она занимала всего лишь одну из западных оконечностей. Достаточно почитать нефранцузских историков, чтобы понять: даже те, кто смотрит в сторону океана, считают, что центром Европы является ... Центральная Европа. Там с оседлыми народами сталкиваются народы, пришедшие с Востока, в том числе турки, закрепившиеся на окраинах Империи и Италии. При жизни Мазарини эта зона была территорией мирного противостояния, но вскоре после его смерти, она придет в движение. Неизвестно, понимал ли Людовик XIV всю важность нового положения дел. Существует еще одна полуевропейская зона, где французские историки (кроме Фернана Броделя) выделяют только Тулон и Марсель, два порта в Средиземном море, где, помимо пиратов всех «национальностей», плавали марсельские корабли, множество голландских и английских судов, а также несколько ослабленный флот Великого Владыки (султана). Как истинный средиземноморец, Мазарини знал, что все азиатское и африканское побережье (кроме Марокко) Средиземного моря принадлежало Османской империи, как и половина европейского побережья до венецианских (или экс-венецианских) портов Рагуза (Дубровник) и Спалато (Сплит), практически, до самых границ Венецианской республики. Черное и Красное моря были внутренними турецкими озерами, как и часть Каспийского моря и Персидского залива. Со стороны суши Османская империя оккупировала почти треть территории Украины, соприкасалась с Польшей, подчинила себе Трансильванию, захватила две трети Венгерского королевства и расставила свои форпосты в ста километрах от Вены. Мазарини знал, что Турецкая империя ослаблена и что при необходимости сдерживать ее придется Венским Габсбургам: если турки будут заняты на Востоке, их не будет на Западе. Кардинал, Мазарини оставался истинным христианином, он знал, что его долг - сражаться с неверными. Его вовремя про информировали о том, что Турецкая империя пробуждается, ведомая твердой рукой албанки Турхан, матери бездарного султана (Мехмета IV). Турхан помогали Великие везири, отец и сын Кепрюлю, тоже албанцы, которых она привела к власти после 1656 года. Захват начался с жестокой чистки (отрубили почти 60 000 голов, среди казненных были великий адмирал и православный патриарх), потом реформировали администрацию, финансы, армию и флот. Начиная с 1657 года острова Лемнос и Тенедос были отвоеваны у венецианцев, была снята блокада Дарданелл, флот Великого султана восстановил свое Господство в Эгейском море. Пока войска султана продвигались к Трансильвании, христианские государства беспокоились о том, что происходило на Крите (тогда остров назывался Кандия). Богатый остров, самый замечательный из всех морских владений Венецианской империи, давно осаждался турками, они захватили его столицу Ханью в 1645 году. С тех пор христиане сопротивлялись, иногда им помогали части западных государств, мечтавших о крестовом походе. Что делать в подобной ситуации, если ты премьер-министр и кардинал? Традиционная политика Франции, во всяком случае, начиная с эпохи Франциска I и его «капитуляций», состояла в защите французских негоциантов (часто марсельских) и их торговли на Ближнем Востоке, в Стамбуле, в районе Смирны и Сайды, иногда Александрии. Произошел обмен послами (турки не всегда принимали их любезно), было получено согласие на строительство нескольких монастырей. Король Франции считал, что турецкая держава может быть хорошим противовесом Империи, которую тогда еще не называли Германской. Подобный экономический и особенно политический подход мог встретить в королевстве лишь яростный протест Церкви и святош. Перед лицом успехов неверных, когда значительная часть христианского мира была занята «Критской войной», «наихристианнейшему» королю надлежало сделать какой-нибудь жест, тем более что Мазарини к концу жизни начал проявлять интерес к крестовым походам. Начиная с 1654 года кардинал разрешал храбрым добровольцам отправляться на Крит, в июне 1658 года он послал 100 000 экю в Венецию, содействовал участию трех тысяч французов (но под командованием венецианцев) в безуспешных сражениях с турками (1659- 1660 годы). В декабре христиане потерпели сокрушительное поражение, попавших в плен выставили на улицах бывшего города Константинополя в декабре 1660 года. Шевалье Поль, один из знаменитых моряков того времени, отправился в плавание, чтобы помешать берберам опустошить Архипелаг. Папа умолял Мазарини не медлить, и кардинал отправил 600 000 ливров (приданое одной из племянниц!) на организацию провенецианского крестового похода, но категорически отказался порвать с Портой, несмотря на то что там посадили в тюрьму его посла. Интересы государства требовали ... Людовик ХIV будет следовать примерно тем же курсом: он пошлет маленький контингент войск (под папским знаменем!), которые опоздают со своей помощью, венецианцы прекратят сопротивление после того, как в течение двадцати лет в жертву приносились тысячи и тысячи жизней.
Сообщение: 530
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 08.06.12 19:03. Заголовок: ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Фи..
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Финансирование войны: Мазарини и Фуке После того как закончилась война с Испанией, Фронда была подавлена, Мазарини вернулся, посредственный суперинтендант Лавьевиль умер (2 февраля 1653 года) и Фуке, поддерживаемый Сервьеном, занял его место, можно было ожидать, что в сложных, почти таинственных финансовых делах французского королевства наступят более спокойные времена. Увы, так заблуждаться могли лишь те, кто забыл об ужасном прошлом, чудовищных долгах, злобе и жажде мести, жившей в сердцах людей, о продолжавшейся серьезной войне с Конде и Испанией, о расходах на армию, на снабжение и вооружение иностранных союзников и собственных наемников (им следовало щедро платить, чтобы они не попросили денег у других). Не стоит забывать и о бесконечных переездах двора, и бесконечных пышных празднествах, которых становилось все больше после заключения мира с Испанией и женитьбы короля (в последнем случае пришлось обращаться за помощью к городам и провинциям, и они никогда не отказы вались). Необходимо было в более спокойной ситуации (такой климат сложился в стране в 1658 году) снова заставить функционировать старую машину и параллельные системы, но с помощью интендантов или комиссаров, отправленных в провинции, и под эффективным руководством Никола Фуке, одного из двух суперинтендантов (его ворчливый коллега, старый Ceрвьен ведал только расходами), чьей главной задачей было изыскивание денег. Финансовым вопросам посвящено много серьезных работ, мы же отметим два фундаментальных труда, чьи глубина, точность и новизна подходов вне конкуренции. Одно из исследований мы цитировали в главе V и не станем к нему возвращаться, здесь же упомянем книгу «Фуке» Даниэля Дессера в которой Кольбер предстает в самом неприглядном свете. Мы не знаем точную сумму поступлений (часть денег оставалась в провинции) в королевскую казну в тот период, когда Фуке работал в кабинете министров - Франсуаза Байяр говорит о цифре в 109 миллионов ливров для 1653 года, что соответствовало 800 тоннам серебра и почти 60 килограммам золота. Некоторое время цифра расходов оставалась на одной отметке и достигла максимума в 1656 и 1659 годах. Мы знаем, что за четыре года с отдельными банкирами было заключено 98 договоров на общую сумму в 125 миллионов. Мы также знаем, что за этот период 345 человек дали королю в долг 160 миллионов. Рекорд, кажется, был поставлен в 1657 году: 27 договоров, 100 займов на сумму около 98 миллионов. Другие поступления шли обычным путем: от работы финансовых чиновников, главных откупщиков и интендантов. Общий годовой доход колебался вокруг 120 миллионов, немного снизился в 1659 году и потом продолжал снижаться. Нам хорошо известно, как изменялась система налогообложения. Талья давала от 29 до 38 миллионов - достаточно, при условии мира в стране и хороших урожаях; цифра косвенных налогов составляла 17 миллионов в 1653 году, до 20 - в 1659. Однако с 1647 года имел место долг в десятки миллионов: в начале 1661 года, после наступления мира, Фуке предпринял оздоровление системы (заслугу приписал себе Кольбер), аннулировал 20 миллионов недоимок по талье (честно говоря, возвратить их было невозможно), пытался перегруппировать откупы и договоры. Жить стало легче, но Кольбер готовил падение суперинтенданта, умевшего добывать для монархии деньги во время войны, в дни славы, мира и празднеств. Методы - обращение к банкирам - оставались теми же, но человек, осуществлявший их, заслуживает нашего внимания. Но вначале вспомним, какой была система. Используя подставное лицо, финансисты подписали нечто вроде годового арендного договора, по которому они давали королю аванс - половину или треть суммы. Деньги были их собственными, принадлежали их компаньонам или заимодавцам, главным образом высокородному дворянству, размещавшему таким образом свои капиталы. В обмен король давал откупщикам платежное распоряжение с разрешением взимать с людей суммы, намного превышавшие авансированные. Разница и составляла прибыль заимодавцев... если им удавалось ее получить. Возможно, что по истечении арендного договора некоторые банкиры и их помощники получали так называемые «государственные бумаги» - платежные распоряжения (не имевшие большой ценности) на уже исчерпанные фонды или на деньги, которые невозможно было собрать. Обесцененная государственная бумага могла переходить из рук в руки - ее продавали за небольшую цену - и в конце концов обесцениться окончательно. Случалось, однако, и так, что крупные финансисты, осторожные и прекрасно осведомленные, представляли в казначейство заведомо обесцененные бумаги и требовали оплатить их наличными деньгами причем по начальной стоимости ... или же использовали их вновь, чтобы дать в долг королю, и тот вынужден был принимать им же подписанные обязательства (опустошая таким образом свой пассив). Все эти сложные приемы были обычным явлением в мире финансов. Риск потерять все существует (так случалось), риск много заработать - тоже. Во времена Мазарини государственные бумаги часто оплачивались вполне справедливо ... Фуке, о котором мы с удовольствием рассказываем читателям, был великим мастером финансовой «кухни».
Фуке Хорошо нам сегодня известный Никола Фуке обладал двумя важными достоинствами: умом и богатством. И то и другое было исключительным, кроме того, Фуке был наделен весьма опасным обаянием. Таланты достались Фуке по наследству. Его семья происходила из Анже, благодаря удачно заключенным бракам Фуке породнились с богатыми бретонскими и парижскими родами, попали в парламент, получили церковные бенефиции и завоевали доверие Армана дю Плесси. который был почти их соотечественником, поскольку родился в Ришелье, что в губернаторстве Сомюр. Юный Никола, которого всегда поддерживали родственники, дважды заключал очень выгодные браки: первый - в Нанте, в 1640 году (в 25 лет), с одной из самых богатых наследниц Бретани, которая скоро умерла, оставив ему все свое состояние и дочь; второй - намного позже, в 1651 году, в Париже, с молоденькой девушкой пятнадцати лет, родившейся в одном из самых богатых, влиятельных и набожных семей королевства, - Мари-Мадлен де Кастий, особой не менее замечательной, чем ее мать Мари де Мопу. 3а спиной молодой жены стояли двадцать высокородных персонажей, занимавших важные посты в финансовом и юридическом ведомствах, в парламенте, Государственном совете, а также, судя по некоторым признакам, в Обществе Святых Даров. Семья второй жены Никола Фуке «стоила» несколько миллионов ливров, то есть была богаче самого великого финансиста. Никола женился в феврале, в тот момент, когда в стране происходили беспорядки, а Мазарини вынужден был бежать, причем бегство организовал именно Никола. Получив в 20 лет должность государственного докладчика в совете, которую купил ему отец, молодой человек быстро выделился на общем фоне, несмотря на неприятности в трудном Дофине в сложной период 1643-1644 годов. Потом Фуке служил в военном интендантстве, занимал какую-то должность в Париже, прежде чем в 35 лет занял место государственного докладчика в Парижском парламенте, то есть стал представителем короля. Все это свидетельствует о высоком доверии Мазарини, оценившего живой ум, ловкость и верность этого человека. Генеральный прокурор ловко (вероятно, с помощью денег) склонил парламент и другие суды к повиновению и благоразумию. Когда умер суперинтендант финансов Лавьевиль, Мазарини (не без колебаний) решился (за наличные деньги) доверить этот пост своему блестящему протеже - возможно, слишком блестящему, так что он при ставил к нему осторожного Сервьена. Не исключено, что внушительное состояние Фуке (от 3 до 4 миллионов) сыграло решающую роль в выборе кардинала. Восемь лет Никола Фуке будет делать изнурительную работу «по доставанию» «живых» денег. Он был всегда готов снабдить Мазарини деньгами, в которых тот всегда нуждался. Фуке знал, где и как найти живые деньги, а если ни один заимодавец или откупщик не мог удовлетворить его просьбу, он брал суммы из собственных средств. Так, в ноябре 1657 года, когда Мазарини оказался в отчаянном положении (Северная армия находилась в опасности, солдатам давно не платили денег), Фуке дал государству в долг 11,8 миллионов ливров вместе с кузеном Жанненом де Кастием и банкиром Эрваром, которым он предоставил личную гарантию. В том трудном 1658 году Фуке удалось получить займы у самых крупных финансистов, таких, как Лабазиньер, казначей ведомства накопления, и братья Моннеро. Он смог частично вернуть те деньги, которые дал в долг в ноябре 1657 года за счет налоговых поступлений в зимние месяцы, но его преданность была столь безгранична, что долг монархии Никола Фуке достиг в начале 1659 года более 5 миллионов, а к моменту ареста в сентябре 1661 года эта сумма удвоилась. Деньги, предоставленные в долг королю, помогли аннулировать актив прежнего состояния Фуке, которое он щедро отдал государству, - ни Мазарини, ни Кольбер не пошли на подобную жертву. Генеральный арендный договор «Пять крупных откупов», заключенный на восемь лет на имя некоего Никола Пенсона, в деиствительности заключили девять финансистов, среди которых были три брата Грюена, а также Никола Жакье. Генеральный откуп на продукты (1653-1659 годы) на сумму около 2,5 миллионов в год получил некий Жак Андре, подставное лицо, за которым скрывались пять финансистов, в том числе два брата Жирарден, очень близкие родственники Мазарини. Наконец, отметим арендный договор генерального откупа «Габели Франции», подписанный неким Ленуаром на четыре года на кругленькую сумму 8.6 миллионов ливров в год. Реальных арендаторов было двенадцать человек: Жан де Беренген, дворянин, кузен первого шталмейстера короля, Пьер Обер, Тома Бонно, один из Жирарденов, один из Грюенов и один из Моннеро. В начале 1660 года заключается новый арендный договор (более крупный, поскольку в стране наступил мир) на 14,75 миллиона ливров годовых, и получает его тот же квинтет, в котором Жакье заменил Моннеро. Добавим, что в получении своей доли были заинтересованы и Грюены, и Моннеро, и пятеро сыновей Никола де Рамбуйе. Рамбуйе были знатной и очень богатой протестантской семьей финансистов, состоявшей в родстве с Тальманами. Среди крупных финансистов были три жителя Тура, двоюродные братья Овер, Бонно и Шатлен. Первый тридцать лет царил на откупе «Габели», хотя был участником всего двенадцати договоров, правда, весьма значительных. За пятнадцать лет Бонно поучаствовал в 159 договорах и был одним из столпов двора во времена Фронды, он находился в родственных отношениях со Скарронами и Кольберами и представаял радикальные католические финансовые круги (в семье было три епископа - братья Го, которые наследовали друг другу в Марселе, и племянник Паллю, первый епископ Китая; сюда можно добавить и племянницу, госпожу де Мирамьон, знаменитую своей набожностью). Прекрасный классический пример союза финансовых воротил и религиозных бонз. У Бонно и его наследников (он умер в 1662 году) были серьезные столкновения с Кольбером и его приближенными. Третий - Клод Шатлен - занимался одновременно соляными амбарами и поставками для артиллерии, но в конце жизни познал серьезные трудности. Шатлен, родственник Пьера Обера, связанный со всем итало-лионским финансовым миром (Поллезон, Люмань, Маскрани) и с Марион Делорм, сердечный друг знатных дам, в том числе герцогини д'Эгийон, жены маршала Эффиа и жены канцлера Сегье; он участвовал в 34 договорах, но занимал господствующее положение вплоть до смерти Мазарини. Кольбер безжалостно отстранил его с помощью созданной им Палаты правосудия и заменил его своими родственниками, а команду своего прежнего хозяина - собственной командой. Можно долго продолжать (благодаря Даниэлю Дессеру), называя имена других финансистов. Мы упомянем несколько родственных - братских союзов, не числившихся среди самых могущественных банкиров Клод и Пьер Жирардены родились, соответственно, в 1616 и 1618 годах в Шампани, откуда переехали в Руан, а позже, благодаря заключенным бракам, переселились в Париж, вошли в финансовую олигархию и принимали участие в 71 необычном деле, пользуясь доверием Мазарини, который поручил им управлять своим духовным имуществом и некоторыми другими владениями. Кольбер и Конде заставили Жирарденов заплатить за их деятельность. Принц поймал и посадил в тюрьму в Анвере Пьера, где тот умер в 1657 году. Кольбер посадил и разорил Клода, самого богатого из братьев, который «имел глупость» присоединиться к Фуке; он уехал В Италию и умер там, в нищете, в 1686 году. Вспомним обоих Моннеро, принимавших участие в 106 финансовых договорах и тоже ставших жертвами Кольбера за то, что оказывали услуги Мазарини и Фуке. Четверо братьев Грюен (у которых было двое сыновей) могли бы стать героями увлекательной семейной саги. Грюены были выходцами из среднего класса; их предок торговал вином в Париже, его кабачок был знаменит во времена Людовика ХIII, там часто бывал маршал де Ламейерэ, который и ввел его в финансовую сферу. Семья специализировалась на армейских поставках и свела знакомство со знаменитым Франсуа Жакье из Шампани, вероятно, самым умелым снабженцем того времени (он принимал участие в 57 договорах). Тюренн очень высоко ценил Жакье, как и Мазарини и Фуке зато ненавидел Кольбера, заставившего Палату юстиции при говорить его к штрафу в 8 миллионов (он не заплатил). Кольберу не удалось прикончить Жакье, поскольку его услуги оказались бесценными. Конечно, финансовая элита состояла не из святых - можно подумать, что таковые имелись в правительственных кругах! Но без них ни Ришелье, ни Мазарини, ни (позже) Людовик XIV не смогли бы в ХVII веке превратить французское королевство в процветающую страну. Мы не можем не упомянуть о двух реальных силах, редко упоминаемых серьезными историками. Первая - дворяне всех рангов, особенно высокородные, которые финансировали свое государство, способствуя усилению его мощи и блеска. Это было бы совершенно невозможно, не получай они доходов от неутомимого труда французского народа, способного заработать центнеры золота и серебра, которых дворяне заставляли интенсивно работать. Изобилие не мешало латентной нищете и жестоким кризисам, периодическим, быстро проходящим и локально ограниченным, однако именно три этих фактора составляли полотно скромной повседневной жизни французов того времени. Впрочем, говоря об огромных успехах, достигнутых страной благодаря мужественным, талантливым и добродетельным мужчинам и женщинам, нельзя не вспомнить, что на Амстердамской бирже, которая была тогда мировым барометром всех денежных и экономических ценностей, турский ливр во времена регентства подешевел на 20% по сравнению с непоколебимым флорином. 3а восемнадцать лет - небольшой срок - Людовик ухудшит ситуацию. Впрочем, это были всего лишь международные денежные отношения, затрагивавшие главным образом крупных негоциантов и деловых людей. «Среднему французу» не было до них никакого дела, он держал в руках разве что жалкие мелкие серебряные монеты, редко - золотые, хотя историки «заметили» эту незначительную «деталь», только прочитав фундаментальный труд голландца Постумуса.
Девятое марта 1661 года Девятого марта 1661 года в Венсене (врачи посчитали, что тамошний свежий воздух будет полезнее луврского, тем более что дворец серьезно пострадал от пожара) умер кардинал Джулио Маццарино. Он скончался на пятьдесят девятом году жизни, после долгой болезни, утомленный невероятным объемом работы, которая любого другого человека убила бы намного раньше. Плакали все, но только королева и несколько близких друзей-римлян испытывали настоящую глубокую боль. Король, станцевав свою партию в «Балете нетерпения», ждал продолжения представления. Он выслушал умирающего, записал его слова и тоже заплакал. При жизни и после своей смерти Мазарини часто предавали анафеме, его имя марали грязью даже серьезные историки, которым это вовсе не пристало. Мазарини заслуживает - я говорю это как беспристрастный исследователь, - чтобы мы поняли, какое наследство и какой след в истории он оставил.
Сообщение: 531
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 09.06.12 18:24. Заголовок: ЧАСТЬ ПЯТАЯ След и ..
ЧАСТЬ ПЯТАЯ След и наследство
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Воздух Рима Больше ста лет назад над территорией французского королевства дули только итальянские ветры: Испания была враждебна, Англия и Германия оставили о себе дурные воспоминания или не оставили никаких. После Авиньонских Пап и Анжуйских герцогов, мечтавших о Средиземноморье, на Неаполитанское королевство претендовал полусумасшедший король Карл VIII, его полководцы и солдаты, перейдя через Альпы с удивлением открыли для себя сказочную страну - богатую, культурную и утонченную. Несмотря на все издержки, эти люди привезли из Италии (кроме богатой добычи) идеи, вкусы и людей. Так рождалось первое французское Возрождение, весьма итальянизированное: приезд Леонардо и других художников, украшавших Фонтенбло, крупных негоциантов и банкиров, присоединившихся к тем, кто уже обосновался в Лионе и сделал его богатым городом, а потом перебрался в Париж, ставший столицей во времена первого регентства Медичи - королевы Екатерины. С Екатериной во Францию приехали артисты, деловые люди и алхимики, Флоренция и Тоскана украсили двор и время правления королевы-регентши. В следующем веке, во время регентства Марии Медичи, верх начинает брать Рим. Рим по-прежнему оставался Городом с большой буквы, древней столицей огромной империи, Столицей христианского мира, могущественной, несмотря на раздиравшую ее ересь, высоко державшей голову в разгар католической Реформы (последовавшей за Контрреформой), горделивой победительницей, утвердившей и обогатившей Учение набожной и благочестивой. Римские церкви и дворцы создавались и украшались художниками и декораторами, вызывая восхищение и зависть европейцев. В Королевский совет входили флорентийцы, но никогда - римляне. Джулио Маццарино заполнил эту лакуну. Дитя Рима (хотя родился он на испанской земле!), воспитанный в Риме, получивший образование в Риме, взрослевший в Риме в доме истинных римлян, брат и дядя коренных римлян, вскормленный во дворце знаменитых Колонна и Барберини в гуще кланов и интриг, оплетавших Рим, «записанный во французы» и ревностно служивший своей второй родине, он оставался в глубине души римлянином - через семью и (частично) собственность; он римлянин по складу ума и привязанностям, по друзьям, артистическим вкусам и стилю, одновременно пышно-великолепному и утонченному. Римлянин по духу, а по крови - наполовину сицилиец, Джулио, добившись успеха, играл роль одновременно главы семьи и падроне на средиземноморский манер: деспот, очень нежный с матерью или сестрой, всегда командующий мужчинами и выбирающий (и почти сразу теряющий его, совсем молодым) преемника и главного наследника, использующий девиц (к счастью, многочисленных) своего семейства как пешек в политической игре. Джулио переехав из Вечного города в Париж - город мраморных и каменных дворцов, картин, мебели, жемчуга, драгоценностей, а еще того, что невозможно взвесить: идей, коварства, благочестия, монахов, парочки кардиналов, но еще и знаменитых художников, музыкантов, оперных режиссеров и певиц. Все это было очень важно для кардинала, особенно если вспомнить, как много забот доставляли ему дворяне, парламентарии, «благочестивые», бунтари и - главное - бесконечная война, которую пришлось вести шестнадцать лет; последние месяцы жизни Джулио провел, обсуждая договоры и выступая в роли посредника и, возможно, самого великого политика Европы всех времен. Частная жизнь Мазарини, не столь интересная, как его жизнь политического деятеля, изучена неравномерно. Огромное количество архивных документов, десятки тысяч писем, полученных, написанных или продиктованных (не считая тех, что нам неизвестны), множество неравноценных «Мемуаров» дали (или дадут) нам возможность приблизиться к его личности. Многие историки пытались это сделать. Более десяти лет назад Жорж Детан представил на суд публики портрет человека, но не министра. Клод Дюлон в своих книгах об Анне Австрийской и о браке Людовика XIV тоже описал Мазарини-личность. Мадлен Лорен-Портмер, эрудированный и тонкий исследователь, дала в своей работе пример точного и строгого анализа, однако хотелось бы увидеть завершение - синтез всех исследований. Все биографы и историки сходятся в одном - Мазарини усилил в Париже и без того сильные римские влияния. Это проявилось в усилении набожности в духе Тридентского собора, в возникновении и проникновении во Францию религиозных орденов и в перестройке, переделке и сооружении новых церквей. Никогда прежде римлянин не попадал на орбиту, а то и в самое сердце власти. Рим и Париж: «Галактика» Мазарини Ришелье, Людовик ХIII и позже Анна Австрийская выделили и возвысили Мазарини вовсе не потому, что он был римлянином. Его выбрали за быстрый ум, глубокое знание дипломатии и европейских королевских дворов, за феноменальное терпение и способность убеждать, а также за неприкосновенность, которую давала ему красная мантия. Конечно, он был римлянином и принес с собой аромат Рима, частичку его жизни. Авторы, промышляющие историческими анекдотами, «обожали» семью Мазарини - отца, мать, брата, четырех сестер (три из них были замужем) и выводок племянников и племянниц. В тех сферах, где жил и действовал Мазарини, судьба семьи значит довольно мало (если не считать досадного случая с Марией Манчини), хотя родственники волновали кардинала (возможно, даже слишком), что совсем не удивительно: фактически, он был главой рода. Пьетро, отец Джулио, доставил ему много хлопот: неумелый транжира и одновременно скряга, не слишком честный, он ухитрился даже попасть в темную историю, из которой сыну пришлось его вытаскивать. В конце концов Джулио поселил отца в роскошном дворце на холме Кавалло (древний и нынешний Квиринал). Когда в 1644 году Пьетро овдовел, его дети, жившие в Риме, решили его снова женить под предлогом продолжения рода. В первых числах 1645 года молодая и высокородная принцесса Орсини, бывшая в долгу, как в шелку, согласилась стать супругой Мазарини-старшего: ей, вероятно, льстила мысль стать мачехой великого министра. Семидесятилетний старик не произвел на свет новых Мазарини и умер В 1654 году во дворце своего сына, оставив после себя большие долги. Джулио похоронил отца в приходской церкви, которую недавно реставрировал и расписал. В этой церкви Святых Венсана и Анастаса, находящейся напротив фонтана Треви, и сегодня можно видеть его имя и герб. Нежная мать кардинала принадлежала к достойному дворянскому роду и была простой, заботливой и набожной женщиной, которую сын, которым она очень гордилась, окружил заботой и нежностью. Джулио раз двадцать обещал навестить ее, совместив это с получением из рук Папы кардинальских атрибутов (он так никогда и не получил шляпу кардинала). Мать умерла у своих детей Манчини в 1644 году, так и не увидев Джулио, который никак не мог покинуть Париж. Микеле, на пять лет моложе Джулио, судя по всему, унаследовал ту частичку неустойчивости, полубезумия, которыми страдали некоторые члены семьи: отец и несколько внучек Он воспитывался не у иезуитов, а у доминиканцев в Болонье, остался в этом ордене, очень рано стал провинциальным священником в Риме, часто появлялся во дворце Барберини, терзаемый испепеляющим честолюбием. Ему удалось, с помощью клана Барберини и старшего брата, добиться победы на выборах в 1642 году и стать генералом ордена доминиканцев. Эти выборы были настолько незаконными, что Святой Престол опротестовал их и даже кардинал Антонио Барберини не стал поддерживать Микеле, которому пришлось отказаться от генеральства. Вмешался премьер-министр Франции, ведавший списком бенефиций, три года спустя отдал брату архиепископство в Эксе, где он помогал Джулио улаживать местные волнения. В 1647 году Микеле была пожалована, несмотря на сопротивление Святого Престола, враждебно настроенного к Франции, шляпа кардинала с епископством в Сен-Сесиль. Мазарини даже даровал брату титул вице-короля Каталонии, что не очень обрадовало Микеле, тем более что французские полки действовали здесь не блестяще. Микеле Мазарини недолго наслаждался дарованными почестями: он умер в 1648 году, избавив старшего брата от возможных новых осложнений. Две сестры Мазарини воспитывались в монастыре в Читта-ди-Кастелло, недалеко от дома семьи матери. Одна из них - Клерия - очень хотела выйти замуж. После множества злоключении (вроде претендентов с большими долгами или тех, кто в последнюю минуту исчезал) семья выдала ее замуж за некоего Мити*. Клерии к моменту заключения брака исполнилось тридцать три года, у нее не было детей, она осталась недовольна скромными подарками знаменитого брата (драгоценностями) и очень разозлилась, когда ей не выплатили обещанное скромное приданное (10000 римских ЭКЮ). Однако оставим Клерию - она сыграла весьма скромную роль в семейном эпосе Маццарини**. (*Настоящая фамилия мужа Клерии была Мути) (**Клерия на самом деле в семейном эпосе Маццарини сыграла довольно серьезную роль. Начать с того, что изначально ей не предназначалось выходить замуж. Однако мать, очень любившая младшую дочь, встала против монастыря как удела для нее. В конце-концов, Клерия, поддерживаемая матерью, отвоевала свое право единственной в семье не только самой определить свою судьбу (выходить замуж/уходить в монастырь), но и выйти замуж за любимого человека, а не за того, кого подобрала ей семья. Семья не отвергла ее за это решение, но и не поддержала. Результатом этого стал неформальный развод Маццарини-старших: в итоге они пришли к раздельному проживанию - Ортензия осталась жить с Манчини, Пьетро вместе со сватом Мартиноцци переехал во вновь купленный дворец. Попытки примирить родителей, увы, у детей так ни к чему не привели). Сестра Анна-Мария стала монашкой. В молодом возрасте ее избрали аббатиссой монастыря (это произошло, когда ее брат стал премьер-министром), она добилась, чтобы ее перевели в Вечный город, в монастырь Санта-Мария-ди-Кампо-Марцио (здесь была дружелюбная атмосфера, много посетителей, монастырь был открыт почти для всех). Анна-Мария, став аббатиссой. часто писала Джулио, который, по-видимому, очень ее любил (тем более что она ему нисколько не мешала). Анна-Мария лишь изредка просила брата оказать ей скромную денежную Помощь (чтобы не стать нищей монашкой» - так она шутила). Сестра давала брату советы по поводу молитв и благочестия (вряд ли он в этом нуждался) и очень хотела, чтобы он вернулся в Рим, - возможно, в роли Папы. (Папа Римский! Мазарини, должно быть, мечтал об этом. Получить титул было очень просто, однако к моменту смерти Иннокентия Х в 1655 году он считал, что долг связывает его с французским троном, а позже Святой Престол был занят - Папа Александр долго болел, но умер на шесть лет позже Мазарини ... А посему вопрос на повестке дня не стоял ... ) Двумя другими сестрами, подарившими кардиналу дюжину племянников и племянниц, Джулио занимался очень много, как и их потомством, и многочисленными римскими «делами», о которых нам мало что известно. Джулио ясно дает понять в одном из писем к Сервьену от июля 1634 года (его цитирует Жорж Детан), что обязуется женить их или выдать замуж и дать каждой приданое в 40000 ливров (откуда эти деньги?). Старшая вышла замуж за Мартиноцци, богатого вдовца: его отец был мажордомом у кардинала Антонио Барберини. Рано овдовевшая Маргарита родила двух девочек: Лаура стала герцогиней Модены (и тещей Якова III Стюарта); Анна-Мария стала принцессой де Конти - несчастной принцессой. Его сестра Жиролама (или Жеронима) тогда же вышла замуж за некоего Манчини*, выходца из старинной римской семьи (ей было пожаловано дворянство), очень богатой, владевшей дворцом на Корсике. (*Некие Манчини через мать Ортензию Буффалини приходились Мазарини весьма близкими родственниками - в сущности, муж Джироламы являлся ей двоюродным дядей, поскольку его отец и бабушка Джироламы были родными братом и сестрой. На брак потребовалось церковное разрешение, каковое было получено без особых проблем) Манчини были очень образованной семьей, один из Манчини** основал в 1602 году «Академию юмористов» и был ее членом. (**Этот один из Манчини (Паоло Манчини) как раз и был отцом Лоренцо, мужа Джироламы. Женился он очень поздно и Лоренцо был поздним ребенком) В этой семье родилось много детей, семеро выжили и, как их кузены, были отправлены во Францию, где знаменитый дядя позаботился о них: он покровительствовал родственникам, пока не «пристроил». Из троих мальчиков двое умерли в возрасте четырнадцати лет (на войне и от несчастного случая), старшего Мазарини очень оплакивал; выживший - Филипп - впоследствии герцог де Невер, вырос негодяем. Мы уже знаем, как сложилась судьба девочек, прозванных «мазаринетками»: снобы презирали их за смуглую кожу и черные волосы, но дядя заключил для них прекрасные, богатые браки, хотя племянницы его не слишком любили. К тому, что мы так вольно назвали «галактикой Мазарини», принадлежали верные слуги - Эльпидио Бенедетти, кардиналы Барберини, Бичи, Баньи и другие. Центром «галактики», ее ядром был дворец Мазарини в Риме (он существует и сегодня, правда, серьезно перестроенный): здесь жили семья и друзья, здесь останавливались гости, здесь хранилась великолепная библиотека (более 5000 томов в прекрасных переплетах, если верить инвентаризации, проведенной в 1660 году). Малоизученный дворец заслуживает углубленного исследования, конечно, насколько это возможно. Окруженный тремя огромными садами, дворец был построен в начале века напротив Папской администрации (сегодня здесь находится резиденция Президента Республики) для одного из Боргезе, племянника Папы Павла V. Юный Мазарини, живший ниже по улице, ближе к фонтану Треви, видел, как воздвигали эту резиденцию, как обставляли и украшали ее. В тридцатых годах семнадцатого столетия дворец - в плохом состоянии - перешел к семье Бентивольо, приехавшей из Феррары, Среди членов этой семьи всегда был кардинал-франкофил. В 1640 году Бентивольо понадобились деньги, а Мазарини, живший тогда в Париже, решил приобрести в Риме резиденцию, достойную своего высокого положении. Его секретарь Бенедетти сообщил о продаже дворца: переговоры вели родственники Мазарини, и в марте 1641 года сделка была заключена в доме Манчини. Дворец стоил ему 75000 экю французских или римских, точно не известно, или две тонны чистого серебра, причем Мазарини устроил дело так, чтобы не платить сразу. Джулио был в восторге от покупки и тотчас начал работы по реставрации и декорированию, потом украсил дом гобеленами, обставил, украсил произведениями искусства и книгами в богатых переплетах. Возникает вопрос: где Джулио взял для этого деньги? В 1634 году, когда он выдавал замуж сестер, у него было мало церковных бенефиций: сан каноника в Сен-Жан-де-Латран приносил скромный доход, и в августе он продал кардиналу Антонио Барберини крест, усыпанный 27 бриллиантами; мы знаем, что Джулио пополнил свою казну деньгами, которые ему вернул Савойский двор, когда он в октябре проезжал через Турин. Поговаривали, что Мазарини обогащался за счет игры (редкое явление, если человек играет все время), но в действительности ему платили за дипломатические миссии в Северной Италии и во Франции. Его щедро вознаграждали в Турине и Париже, кардинал Антонио, которому он оказал сотни услуг, осыпал его подарками. Чуть позже, когда Джулио окончательно покинул Рим, он увез с собой на тысячи экю жемчуга и драгоценностей, из которых 8 000 оставил Бенедетти. Будущий кардинал был достаточно могуществен уже в конце 1639 года, и, каким бы ни было происхождение его богатства, мы можем об этом только догадываться. Мазарини умел делать деньги, умножать и сохранять их. Начиная с 1640 года семья, мебель, произведения искусства, книги и драгоценности постепенно перевозились в Париж и приумножились. За несколько лет переехала вся «галактика». Когда кардинал не путешествовал, он жил в Пале-Рояле, а потом в Лувре, семью он поселил в особняке, который купил в результате сложных переговоров с президентом Тюбефом, там же он хранил и все свои деньги. Мазарини хотел, чтобы украшением и расширением особняка, который впоследствии будут называть Пале-Мазарини, занимался Бернини - король художников. Сначала он обратился к Мансару, позже - к Лемюэ, поэтому обе галереи выполнены в римском стиле (когда-то так было и в Фонтенбло). Здесь глаз страстного коллекционера будут радовать великолепные экспонаты, блиставшие красотой на фоне римского убранства покоев отделанных художниками, приехавшими из Италии, в основном из Рима (за небольшим исключением). Все они были друзьями премьер-министра.
Сообщение: 532
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 09.06.12 18:25. Заголовок: Рим в Париже или Ма..
Рим в Париже или Мазариниевское «барокко» Мазарини был воспитан в Папистском Риме, в период возвеличивания и триумфа католицизма, когда церкви и дворцы строились и перестраивались в строгом или радостном стиле - два этих аспекта принято называть «барокко». Джулио не могли не поразить фасад церкви Иисуса и холодная красота Римского Колледжа, который он посещал многие годы. Жизнерадостный темперамент склонял его, скорее, к вогнутым линиям и овалам, к проявлениям веселой набожности, которыми отмечены первые шедевры эпохи Возрождения: Святой Лука и Святая Мартина близ Форума, построенная в 1635 году «Сапиенца», или Римский Колледж, восемь башенок церкви Святого Карла у Четырех Фонтанов, сооруженных в 1638 году, храм Святого Андрея на холме Квиринал, один из шедевров Бернини, которого Мазарини долго уговаривал приехать во Францию (художник сделал это для Людовика XIV, хотя король не понял его и еще меньше понял знаменитость Кольбер!). Джулио долгое время посещал дворец Барберини (он стоит до сих пор), огромное роскошное палаццо с театром на 3000 мест (декорации для спектаклей писал Бернини); в оформлении дворца соперничали Борромини и Бернини: каждый строил свою лестницу, и лестница Бернини отмечена тем блистательным мастерством, которое оживляет фонтан Четырех Рек на площади Навона, напротив церкви Сент-Аньес. Мазарини был современником Борромини и Бернини, а также Герчино (Джованни Франческо Барбиери), Пьетро да Картона (Пьетро Берреттини) и Кавалли, создателя итальянской оперы, даже Кариссими (Джакомо), несравненного в жанре оратории. Мазарини, выросший в атмосфере Возрождения и навсегда плененный ею, всегда мечтал унести с собой дух эпохи. Все это называли термином «барокко». На этом слове часто спотыкаются, хотя его пытались «определить» и «переопределить» раз двадцать, противопоставляя не менее загадочному термину «классика». В понимании Жана Делюмо, специализировавшегося по истории Рима, «барокко» - это «синтез красоты, воды и смерти, и острое осознание бега времени» с «огромным вниманием, уделяемым иллюзиям, с искусственно расширяемыми пространствами, с фантастическими украшениями»; мы могли бы добавить - с театральностью и восторженной верой; впрочем, было множество других определений, хотя здесь, скорее, нужно чувствовать, а не давать определения. Верно одно: барокко родилось в Риме, в Риме Контрреформы (называемой Католической реформой), из Рима барокко распространилось на большую часть Европы - скульпторами, архитекторами и главным образом художниками, театральными деятелями и музыкантами. Эпоха Мазарини - разве можно назвать другим именем два центральных десятилетия XVII века? - это период бурного развития барокко, и вклад кардинала здесь огромен. Конечно, Мазарини не собирался перевозить в Париж всех римских художников и все произведения искусства, превращавшие Вечный город - по крайней мере, для него - в несравненную модель и своего рода живое совершенство. Уверенный, что меценаты прославляют страну так же, как завоевания и военные победы, он уже в 1630 году вывозит из страны «антиквариат» (в Риме было много старинных вещей, их легко было копировать), современные произведения искусства и художников. Задолго до того, как он пришел к власти, Мазарини в качестве «суперинтенданта» занимается галереей Ришелье (любой деятель высокого ранга должен был обязательно иметь свою галерею), украшая ее вывезенными из Рима бюстами, бронзой, обнаженной натурой, итальянскими или итальянизированными полотнами и редкостными гобеленами, часто брюссельскими. Самым ценным приобретением галереи Пале-Кардиналь были греческий Фавн и римская Фауна, обнаруженные на одном из Римских холмов (Келиусе), близ церкви Четырех Святых в коронах, приобретенных «монсеньором Маццарино» незадолго до отъезда в 1639 году. Было найдено множество описей, составленных Мазарини до (и во время) того, как он стал премьер-министром, в них милые безделушки (перчатки, духи, мыло, масла, флаконы), драгоценные сувениры (маленькие столики, кораллы, слоновая кость, статуэтки из бронзы), мебель (столы из черного дерева с инкрустацией) и полотна великих мастеров (Герчино, Парис Бордоне, Сакки, Романелли, Карраччи, Тициан, возможно Рафаэль). Получателями были финансист Тюбеф (пастилки в ларчиках и веера), Ришелье, вся королевская семья, а также суперинтендант Бюльон и канцлер Сегье. В 1640 году «миссия» под руководством Шантелу, родственника суперинтенданта Строительных работ Франции Сюбле де Нуайе, изучает Вечный город, переживающий художественную «горячку», посещает скульпторов, художников, музыкантов, певцов. Больше всего «миссию» заинтересовал античный Рим, заказываются копии памятников, в Париж привозят тридцать коробов со слепками античных предметов и на короткое время Пуссена (ставшего римлянином); за неимением знаменитостей, в Париж приглашают пятерых талантливых художников, трое из которых работали у недоступного Бернини: «перспективист» Мариани, художник, два краснодеревщика, мастер, специализировавшийся на работе с мрамором, великолепный Пьетро Сасси, чьи работы попадут в Лувр в 1655 году. Тем же периодом (лето 1641 года) датируется удивительная история с бюстом (по разному оцениваемым) кардинала Ришелье работы Бернини (сегодня он находится в Лувре): дело в том, что бюст лепился не с модели, а с «профилей» работы неизвестного художника. Париж пытался привлечь к себе и других художников: ничего не вышло с Пьеро да Кортоной - он был слишком занят во дворце Питти во Флоренции и в церкви Святой Мартины в Риме, да и считался слишком дорогим мастером. Зато удалось пригласить молодого и талантливого Романелли, пока Бенедетти пытался заручиться согласием Гримальди (жителя Болоньи) и Альгарди. (*С приглашением Романелли вышла просто песня – он то соглашался, то отказывался, не желая покидать свою жену, которую очень обожал, да и жена его не горела желанием отправлять мужа за Альпы, переговоры были трудными и упорными, Бенедетти вконец устал вести переговоры с капризным художником, который каждый раз выдвигал все новые условия своего приезда. И тем не менее, Романелли в Париж заполучили аж дважды – в первый раз он работал в Пале-Мазарини , это случилось до Фронды и второй раз он вернулся в Париж в середине 50-х годов и занимался переобустройством Лувра). Римские вкусы и римские художники приехали (или должны были приехатъ) в Париж, и Мазарини, ставший премьер-министром, мог посвятить себя благоустройству нового особняка. Галереи были закончены к 1646 году, и Романелли, которому помогали соотечественники (Джимонди, по прозвищу Перуджино, и золотильщик из Рима, близкий Мазарини человек, Оттавиани), смог приняться за работу. Он украсил потолок галереи мифологическими сценами по сюжетам Овидия, поскольку от первоначального проекта - сцен из истории Рима - его благоразумно отговорил хозяин дома. Когда Романелли уехал (в конце 1647 года), его сменили два других итальянских художника - Манколе и Гримальди. Они оставались в Париже в разгар Фронды (1651 год), продолжая расписывать и украшать, дворец Мазарини, быстро ставший достопримечательностью, хотя оценивали его по-разному. Стены дома украшали полотна забытых итальянских мастеров (Скарчеллино, Салуччи, Тассо), а Гримальди великолепно украсил большой зал (он не сохранился) фризами, барельефом, пейзажами, цветами и фруктами, помог выбрать мебель. Мебель особняка описывалась дважды – в 1653 и 1661 годах - и хорошо известна, как и статуи, бюсты, полотна, кабинеты, выставленные в галереях. Многие квалифицированные любители не раз читали эти описи; Роже-Арман Вайгерт в 1961 году выделил основное. Искусствоведов интересует, сколько подлинных вещей Мазарини сохранилось до наших дней. При разделе в июле 1661 года статуй и бюстов из дворца между двумя наследниками - герцогом Мазарини и «маркизом Манчини» - в нижней галерее было найдено 63 статуи и 24 бюста, а также 24 статуи и 38 бюстов в верхней галерее; несколько статуи и бюстов находилось в комнатах, выходящих на галереи, там же стояли мраморные комоды; все было оценено в 116000 ливров. Почти все статуи и бюсты изображали либо мифологических персонажей, либо великих деятелей Древнего Рима. Здесь находились знаменитые произведения искусства: «Четыре вакханки, глядящие друг на друга» (оценены В 3150 ливров), два бюста римских консулов были оценены в 3000 ливров, Флора и Церера - в 2500, императрицы, «римские девушки», Атлант, Купидон, «современные» головы римских императоров, среди «пиршества» мрамора - знаменитые «обломки» в том числе Афина из порфира (оцененная В 4500 ливров), Юлия, Маммея, выходящая из ванны, двенадцать голов Цезаря из порфира, двенадцать бронзовых голов. Драгоценная коллекция, полная древностей, мифов, драгоценностей и обнаженной натуры. Не слишком тонкий вкус, но таковы были Мазарини и его время. В описи числится 471 картина и еще несколько маленьких полотен (не пронумерованных): в основном это итальянская живопись, современные мастера, жившие в Риме, чьи имена до нас не дошли. В коллекции было несколько великих полотен: Джорджоне, Рафаэль, Леонардо да Винчи, Тициан - почти все из великолепных коллекции несчастного Карла I; Эль Греко, фламандцы, «Цветы», приписываемые Брейгелю, 26 полотен Ван Дейка, который писал портреты королей, королев, кардиналов, курфюрстов; около десяти картин французских художников: три Пуссена (он жил в Риме), два Клода Желле, несколько Вуэ, Валантен (забытый художник) и два Миньяра (он помогал подбирать картины для Мазарини). В этих двух частях коллекции (которая содержит, помимо того, «кабинеты», драгоценные камни, редкие камеи и гобелены) доминирует Италия, древняя и современная, «божественные» сюжеты соседствуют с обнаженной натурой: пример тому картины под N80 и 81 - «Сусанна и старцы» и «Богоматерь с обнаженным младенцем Иисусом на руках и святым Иоанном Крестителем с агнцем». N97 - «Нимфы Дианы срывают одежды с Амура, обламывают кончики его крыльев и сжигают колчан» (так описан сюжет). Таким был дворец кардинала, украшенный произведениями искусства на библейские и языческие сюжеты ... созданными в Риме - древнем и современном. Когда в Париж вернулось спокойствие, Гримальди возликовал. Он работает даже для иезуитов. «Излишек» римлян одерживает победу над французскими художниками, и Мазарини практически игнорирует популярного и поддерживаемого Сегье Лебрена, он не соглашается ему отдать в Лувре комнаты, освободившиеся после смерти Симона Вуэ. Вернувшись в Париж В феврале 1653 года, кардинал снова украшает дворец, который не слишком пострадал от разграбления: друзья и королева спрятали самое ценное. Романелли и его группа (Сасси, Оттавиани, Ангье) возвращаются: он остается в Париж на три года (1654-1657 годы) и работает в основном в Лувре, у королевы. Анна Австрийская решила переехать на первый этаж маленькой галереи, В апартаменты, состоящие из четырех комнат и находящиеся между внутренним двориком и садом, выходящим на набережную Сены (и сегодня часть его сохранилась). Художники занимаются апартаментами, декорируют их. В небольшом труде (1657 год), опубликованном Фриуланом Амальтео, переводчиком (с итальянского) короля (Людовик владел только французским, так что перед свадьбой королева-мать давала ему уроки кастильского языка), описана работа художников. Рабочий кабинет был посвящен Риму, родине первого министра; по его желанию здесь «присутствуют» Гай Муций Сцевола (символ мужества), Цинциннат (символ гражданской добродетели), Сципион (символ умеренности), а Город (Рим) царит на потолке между Историей, Поэзией и Славой, бросая вызов Времени. В спальне королевы продолжается то, что Мадлен Лорен-Портмер называет «обучением через изображение»: религия в белых одеждах, окруженная символическими фигурами - Воздержанием и Целомудрием ... - изгоняют Любовь. Большой зал приемов был посвящен Диане и Аполлону, а главный вестибюль - покои «Мира» (расписанные во время войны) Франции, миролюбивой Франции, чьим символом являются три золотых лилии на голубом (лазоревом) небе (фоне) (настоящий королевской герб), поддерживаемые тремя богами; Здесь же - четыре большие реки с гербами богатых и мирных провинций, которые они пересекают, с девизом «De Ьеllо рах» («От войны к миру»). Отражает ли апогей высокого римского стиля (барокко, если угодно) переход от дворца Питти к Версалю, как это принято считать? Мы не решимся ответить ни да, ни нет. Как только закончилась Фронда, в Париже началось грандиозное капитальное строительство: Сальпетриер, Венсенн (его обновили), дорогой сердцу королевы Валь-де-Грас. Мы знаем или предполагаем, что Мазарини интересовало строительство, но предлагал ли он свои проекты? Возможно. Во всяком случае, он был в курсе происходящего: отрываясь от сложных дипломатических и политических дел, он приглашает знаменитого Бернини и в 1657 году приказывает Бенедетти найти для него в Риме проекты усыпальницы, коллежа, церкви и библиотеки. Речь может идти только о будущем коллеже Четырех Наций (три провинции, которые Мазарини аннексирует, плюс Пиньероль, где говорили на четырех языках); будущая библиотека должна была состоять из тысячи томов современных и древних ценных книг на разных языках; усыпальницу он готовил для себя; что касается церкви, предназначавшейся для милых его сердцу феатинцев, она должна была называться очень почетно – Сент-Ла-Руайяль; церковь начали строить в 1660 году, но так и не закончили, от нее осталось несколько камней и ангел на улице де Лилль. Умирающий кардинал выбрал архитектором коллежа пьемонтца Вальперга. Современный Институт Франции, созданный потомками человека, основавшего фонд для его строительства, больше похож на великолепный римский дворец, чем на французское строение. Упомянув вскользь - увы, не позволяет объем - о ценнейшей библиотеке, собранной для кардинала выдающимися людьми (в том. числе Габриэлем Ноде, который спас или выкупил большую часть книг от грабежей и воровства фрондеров), о драгоценных камнях, жемчуге, украшениях, золотых безделушках и пистолях (Мазарини обожал держать их в руках), остановимся на очень важной «статье» импорта, по-разному воспринятой французами, на итальянской опере, певцах, мастерах, делавших инструменты, и декораторах.
Итальянская музыка. Итальянские музыканты начинают при езжать во Францию при Франциске I, а после женитьбы Генриха II на флорентийке Екатерине Медичи их стало гораздо больше. Движение это не было односторонним: принцессы европейских дворов выходили замуж и уезжали... в сопровождении певцов, скрипачей и музыкантов. Три волны увлечения всем итальянским во Франции были связаны с двумя королевами ИЗ рода Медичи и с Мазарини: кардинал был большим меломаном, воспитанным в семье Колонна и Барберини. Во времена Екатерины Медичи миланские скрипачи состязались, чтобы войти в оркестр из 24 скрипачей короля под руководством Балтазарини из Бельджиоджозо (на французский манер - Бальтазар из Божуайе); музыканты развили французский стиль и создавали придворный балет, ставший за сто лет очень популярным (танцевали короли, Людовик XIV просто обожал балет). При Марии Медичи итальянское влияние усиливается: итальянское пение - предшественник оперы - ввели знаменитый Каччини, его дочь Франческа и не менее знаменитая Чеккина, они оказали серьезное влияние на французскую традицию. Филипп Боссан, к которому мы позволили себе обратиться за уточнениями, считает, что самой мощной и яркой была третья волна, обязанная всем Мазарини и хорошо принятая королевой. Уже в ранней молодости Джулио был любителем и большим знатоком музыки. Монтеверди был еще жив и писал музыку, когда двадцатилетний Мазарини исполнял (а возможно, и пел) роль святого Игнация в трагедиях-ораториях, которое иезуиты с успехом ставили в своих колледжах. Возможно, Джулио занимался у Барберини, обожавших музыку, постановками знаменитых «Сант-Алессио» Стефано Янди*. (*На самом деле - Стефана Ланди) Мазарини пылко поддерживал самую знаменитую певицу того времени Леонору Барони; он пригласил ее в Париж, где она совершенно очаровала Анну Австрийскую: королева постоянно хотела ее слушать и осыпала подарками. Несмотря на вечную занятость, Мазарини не прекращал борьбу за музыку и за итальянскую оперу, «сочетая дилетантизм со страстностью натуры, свойственной всем великим деятелям Италии в вопросах искусства., в них смешиваются страсть, интрига, бескорыстие и упорство, заставляющие правителя превращать певца в своего посла и забывать про государственные дела ради репетиций в Опере». Этот страстный текст Филиппа Боссана так хорош, что мы не могли не процитировать его ... После Барони, которая покорила двор, но не Париж (он не был похож на Рим и имел иные традиции), Мазарини приглашает молодого кастрата Атто Мелани, который станет дипломатом, спев вместе с Барони пастораль на итальянский манер перед Анной Австрийской и ее золовкой - королевой Англии. С Мелани приехал его брат и певица Франческа Коста, Чекка. Вскоре явились несколько гитаристов и арфист (молодой король любил гитару и, как говорят, довольно хорошо на ней играл). Наконец Мазарини удается заполучить «мага» Торелли; его режиссура и машинерия завоевали сердца флоренгийцев, жителей Пармы и Венеции (он создал машины, передвигавшие декорации в «Мнимой сумасшедшей»). В декабре 1645 г. зрители, сидевшие в зале Малого Бурбонского дворца, были так потрясены увиденным, что чудесные декорации спектакля решено было сохранить для будущих поколений. Правда, музыка произвела меньшее впечатление. Мазарини постепенно создал итальянскую труппу, представлявшую, впрочем, не слишком успешно (постановка была средняя) «Огисфа» Франческо Кавалли в малом зале Пале-Рояля. После долгих приготовлений, на карнавале 1647 года, был нанесен «решающий удар»: давали оперу «Орфей» силами итальянских талантов; аббат Бути написал либретто (позже он писал для Люлли), Луиджи Росси - музыку, пели Памфило Миччинелло и Марк-Антонио Паскуанили*. (*В реальности - Марк-Антонио Пасквалини, открытой связью с этим кастратом Антонио Барберини шокировал Рим уже после отъезда Мазарини оттуда) Джакомо Торелли, волшебного повелителя машин (ему много платили, его восхваляла публика), проклинали и ненавидели фрондеры. Нельзя не сказать, что огромный успех артистов страдал из-за фамилий, оканчивавшихся на «и»: низкопробные мазаринады делали свое дело. Когда Фронда достигла апогея, итальянские музыканты бежали за Альпы. Когда предоставлялась возможность, двор развлекался, присутствуя на представлениях балетов (их поставили на французский манер), в которых король, почти пленник в Пале-Рояле (1651 год), демонстрировал большой талант. Одним из балетов был «Праздники Вакха», о которых Дениз Лопе отзывается крайне пренебрежительно, утверждая, что «этот дурной балет состоял из кусков, надерганных из других балетов». Когда вернулся мир, вернулись и итальянцы, и балеты, появился новый музыкант Джанбатиста Люлли, по прозвищу Батист. Он уже бывал во Франции - его привозил из Флоренции шевалье де Лоррен, который так высоко ценил композитора, что представил его Мадемуазель, и она оказалась очень полезна Люлли во время Фронды. Батист, еще не «сьер Люлли», играет на виолончели и танцует, 23 февраля 1653 года он участвует в «Балете Ночи», где четырнадцатилетний король в костюме, расшитом золотом и драгоценными камнями, представлял Солнце - древний символ королевства, торжествующий над ночью, то есть Фрондой. Италия и итальянская опера одерживают решительную победу. То было прекрасное время «Ночей Фетиды (или Тетис) и Пелео» (1654 год), «Ксеркса» Кавалли и знаменитого спектакля «Школа любви», которым откроется театр Тюильри (1662 год). Чуть позже итальянцы спели финал «Брака поневоле», где объединились таланты Мольера и Люлли. Великая эпоха итальянской оперы, детище Мазарини, пережила его совсем ненадолго, она вернется во всей красе и славе значительно позже. Прежде чем уйти навсегда, Его Высокопреосвященство показал Парижу 24 августа 1660 года великолепный спектакль въезда молодого короля с супругой - еще одна испанка, шипели злые языки, апофеоз славы и пышности, считал сам Джулио. Кардинал был так тяжело болен, что не выходил из дому и смотрел из окна особняка Бове на проезд швейцарской гвардии, 72 мулов в богатых попонах, 84 пажей в красном, шталмейстеров, 12 лошадей из Испании, 11 великолепных карет с эскортом из 40 оруженосцев, 40 дворян и 100 гвардейцев с карабинами на изготовку и знаменитых мушкетеров, которых король вскоре возьмет себе. Даже триумфальные арки были воздвигнуты в стиле барокко, пришедшем из Рима: полный триумф!
Сообщение: 533
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 09.06.12 18:29. Заголовок: ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ..
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Золото римлянина Огромное богатство и сомнительные способы обогащения кардинала Мазарини питали ненависть фрондеров и лень историков и рассказчиков анекдотов. Все они не знали или делали вид, будто не знают, что любой министр Старого режима (и всех последующих!) всегда обогащался и это было обычным делом: правителям необходимы были стиль и образ жизни, эскорты, кареты, роскошные резиденции. Воображать, что может существовать бедный или почти бедный министр, - глупо и наивно, хотя некоторым незаслуженно приписывали репутацию абсолютно честных людей (в том числе, Сюлли и Кольберу). Все эти нелепости, которые мы слышим и сегодня, были разоблачены Даниэлем Дессером в великолепной фундаментальной статье «Состояние кардинала Мазарини», появившейся В журнале «Современная история» В 1976 году. Дессер подкрепляет свои выводы документальными материалами (проигнорированными или не понятыми предшественниками) и подлинными текстами (чтобы найти их нужны были неэаурядный ум и смелость). Почти пятнадцать лет исследователь занимался этой темой, а в Англии его друг Джозеф Бергин осмелился покуситься на тему «богатство и власть Ришелье», после чего написал интереснейшую статью о церковных бенефициях Мазарини (март 1987 год). Рискну утверждать, что внесена полная ясность и только умственно отсталые могут этого не знать или притворяться, что не знают. Перейдем к главному: наследство Мазарини составляло около 35 миллионов турских ливров, а его состояние (до того, как он дал приданое последним племянницам) приближалось к 39 миллионам; пассив (незначительный для него) составлял немногим больше миллиона. Речь идет о самом крупном состоянии XVII века: состояние Ришелье (около двадцати миллионов) превосходившее состояние Конде-отца (не более 14 миллионов), было вторым; даже в середине XVIII века потомки Конде будут владеть состоянием в 30 миллионов, а состояние каждого из генеральных откупщиков (которых так ненавидели и порочили) будет составлять менее 3 миллионов. Постараемся придать смысл огромному количеству (весьма точных) цифр. Напомним, что во времена Мазарини ливр был эквивалентен 8,33 граммов чистого на 9/10 серебра или приблизительно 0,6 грамма золота: итак, 35 миллионов, переведенные в серебро высокого качества, должны были бы весить около 300 тонн, золото - в 14- 15 раз меньше. Невероятные подсчеты, но Мазарини действительно оставил около 8,7 миллионов ливров наличными, то есть более 70 тонн серебра, или 5 тонн золота (вероятнее всего, серебра и золота было пополам). Ришелье оставил наличными половину этой суммы - около 4 миллионов. Подобное сверхизобилие денег еще раз подтверждает, что они составляли основу богатства и людей, и королевства. У нас практически нет сомнений относительно их происхождения - платежи за многочисленные должности, часть взимавшихся налогов, но будет не менее интересно отмстить, где они находились. Половина - в Париже, из них 766 000 в Лувре, около 300 000 в Пале-Мазарини, 1 930 000 в «сейфе», местонахождение которого неизвестно, 663 000 - у финансиста Пикона и 600 000 в запасе для пополнения (двойного) приданого Гортензии Манчини. Остальное было тщательно и изобретательно спрятано: около 1,5 миллионов - в крепости Венсен (Мазарини превратил ее в нечто вроде суперинтендантства), остальное - около 3 миллионов - в приграничных городах (Фер, Седан, Бруаж), где их было легко собрать в случае непредвиденного бегства (Мазарини пришлось бежать трижды). Мы знаем, что в Риме оставалось около 37: 000 ливров, сумма мизерная, но непроверенная. Если добавить к этому драгоценные предметы на 4,5 миллиона, получится прекрасно сбалансированное соотношение денег и драгоценностей (легко обращаемых в деньги), хороший запас для короны министра; более 37% наследства - 13 миллионов - составляла стоимость земель и поместий. Напоминает состояние финансиста, впрочем, Мазарини, в одной из своих ипостасей, и был финансистом. Перечислим несколько «драгоценных вещиц»: настоящие картины (более 470), завещанные главному наследнику, герцогу Мазарини, супругу Гортензии Манчини (она получила рекордное приданое!) оценивались в 225 000 ливров, гобеленов было на полмиллиона и почти на такую же сумму - столового серебра (надо же было устраивать приемы). В двух «кабинетах» черного дерева, стоявших в его спальне в Лувре, хранилось не меньше 450 крупных жемчужин правильной формы, несколько золотых крестов и цепей, колец и драгоценных камней, которые кардинал обожал рассматривать и перебирать; все это оценивалось в 100000 ливров. Сущий пустяк. Нескольким людям, которых он очень любил, кардинал завещал драгоценности, которые Даниэль Дессер оценил (подкрепив доказательствами) в 2,5 миллиона ливров. Коннетаблю Колонне, прямому потомку его первых покровителей и друзей, он оставил кроме непорочной девицы Марии Манчини (ее приданое составляло 600000 ливров) парадную шпагу, усыпанную 629 бриллиантами разной величины, с портупеей, на которой было (всего лишь!) 357 бриллиантов, она стоила около 224 000 ливров. Мсье получал 31 изумруд и около 15 кг золота. Молодой королеве был галантно преподнесен букет ИЗ 50 бриллиантов остроконечной огранки, оцененных приблизительно в 50 000 ливров. Королеве-матери, которой он был обязан всем, - алмаз, или необработанный бриллиант, в 14 карат и бриллиант «Роза Англии». К королю, его крестнику и хозяину, перешли самые роскошные вещи: кроме гобеленов, «кабинетов» и редких книг (коллекцию которых увеличил Кольбер), знаменитые 18 бриллиантов, «восемнадцать мазарини»: один весил меньше 10 карат, самый крупный и ценный - «Санси» - 53(?) карата, еще один - 33 карата, «Зеркало Португалии» - около 26 карат. Пакет с этими бриллиантами весил 370 карат и оценивался приблизительно в 2 миллиона ливров. У каждого из этих бриллиантов своя история, их поведал нам Жермен Бапст сто лет назад (он же рассказал о других драгоценностях Короны). Мазарини купил (или для него купили) эти драгоценности у монархов, попавших в трудное положение, в том числе у английских королей и у королевы Христины, а также у итальянцев, часто на условиях совершенно удивительных. Фантастическое количество собранного (мы не знаем никого, по крайней мере, в Европе, кто собрал бы столько же) и сомнительный способ приобретения не должны заставить нас забыть о том, что сокровища представляли огромную ценность, легко переносились и легко «закладывались»: кардиналу действительно пришлось закладывать некоторые вещи, в том числе драгоценности Короны, чтобы платить армии, оплачивать дорогие услуги швейцарских полков. Как и его дорогой хозяин и покровитель Ришелье, Мазарини собирал аббатства (вернее, доходы с них) и никогда не брал себе самые бедные; это подтверждает Джозеф. Бергин, составивший опись аббатств Мазарини и Ришелье и доходы с них. Каждый владел 25 аббатствами. В 1642 году знаменитый Тальман, банкир и деловой агент Ришелье (родственник литератора?), откупщик всех аббатств, отдавал ему около 320 000 ливров. Лет двадцать спустя, разобравшись в своих бумагах с помощью верного «слуги» (так тогда говорили) Жан-Батиста Кольбера, Мазарини отдал на откуп 21 аббатство одному из самых крупных постфрондистских откупщиков Пьеру Жирардену, который ежегодно доставлял ему 572 000 ливров (плюс комиссионные, которые он оставлял себе). Эта сумма составляла треть «обычных» доходов Мазарини, то есть, условно говоря, от 15 до 18 миллионов. Как ни странно, Мазарини не интересовался недвижимым имуществом, хотя в Париже это было неплохое вложение капитала (он занимался более увлекательными делами). Ему доставляло удовольствие расширять и украшать дворец, купленный в 1649 году, он даже присоединил к дворцу несколько домов (в одном жил Кольбер). Все вместе оценивалось в 1,2 миллиона ливров, что почти в два раза превышало первоначальную стоимость. Какой бы скромной ни была плата за наем парижских домиков*, она взималась и подсчитывалась надлежащим образом. (*основную часть доходов дворца составляла не плата за съем жилья, а аренда бутиков и лавок в его галереях). Любопытно, но Мазарини до своего окончательного возвращения в начале 1653 года не владел ни землей, ни поместьями в королевстве, а потом внезапно сделал одну за другой две покупки у двух важных разорившихся вельмож. В 1654 году Джулио приобретает у герцога Мантуанского герцогство-пэрство Майеннское (756 000 ливров), им будет управлять Кольбер: он расширит его и будет жадно эксплуатировать, особенно леса, он уничтожит их вместе с сообщником Беррие (весь ансамбль будет оценен в миллион в 1661 году). Кардинал все это подарит своей племяннице Гортензии в качестве добавки к приданому при заключении брака с Ламейерэ, родственником Ришелье (опосредованно этот брак соединит два кардинальских семейства). Ламейерэ станет герцогом Мазарини, сверхблагочестивым, сверхревнивым и полусумасшедшим (это оказался неудачный выбор). Спустя еще пять лет кардинал приобретает (снова за счет Мантуанского дома) два герцогства: Нивернэ и Донзиуа, объединенные королем ради выгоды Мазарини (он умрет герцогом и пэром).* (*Приобретение герцогств было оплачено исключительно долговыми бумагами Мантуанского дома, скупленными весьма задешево и впаренными мантуанцам по цене номинала – самая блестящая финансовая афера Мазарини-Кольбера, поэтому фраза Губера «за счет Мантуанского дома» очень метка). Тогда же Людовик XIV (ему уже исполнилось двадцать), действовавший не без подсказки крестного, отдает ему в Эльзасе Ферретт и Бельфор, а также Танн и Альткирш, с угодьями И правами разного типа: эльзасский комплекс оценен Даниэлем Дессером в 2 миллиона ливров. Герцог Мазарини, по мнению историка Жоржа Ливе, унаследовал все это, как и другие богатства. Король, кстати, был так же добр в 1654 году (ему исполнилось всего пятнадцать): он отдал Мазарини (временно), через «отчуждения» от своего домена, графства и поместья Ла-Фер, Марль, Ам, а также лес в Сен-Гобене, которые будут эксплуатировать Кольбер и его сообщник. Общая оценка - полмиллиона ливров, не слишком большая цифра. Нам легко определить, из каких «должностей» кардинал извлекал доходы: «суперинтендант» дома королевы, губернатор или главный бальи в Эльзасе, губернатор Ла-Рошели, Они, островов и Бруажа (сказочные сделки по продаже соли), губернатор и даже «командующий» В Венсенне (здесь он умрет) и владелец... восьми дворянских должностей короля (!) ... за все - 2,3 миллиона ливров. Практически прозрачны покупки «прав на короля», осуществлявшиеся с 1654 года: право на получение налогов на продукты и тальи, права на земельные владения от Мортаня до Бруажа, Оверни и Лангедока, плюс «откуп железа и стали», всего - на точную сумму в 883 423 ливров ... Другой сектор, еще более удивительный: долги двух десятков частных лиц (не простолюдинов, конечно), короля и отдела накопления (мы бы сказали: казны). Повод для размышлений ... «Частные лица» - это три монарха (Англии, Польши, Швеции), взявшие в долг около миллиона, который они не смогут вернуть, особенно король Англии; три герцога и одна герцогиня, все та же де Шеврез, с долгом в 60 000 ливров; один из Гизов, один из Граммонов и один из Кандалей с долгом в 110 000 ливров; у всех остальных долг был меньше - у многих банкиров, в том числе у неизбежных Тальмана (230 000 ливров) и Сенами (более 400 000 ливров)*, нескольких финансистов попроще, в том числе у Тюбёфа Граве, у одного из Кольберов (его звали Вилласер, и он задолжал 75000 ливров), у ставшего известным Бешамеля, который женился на Марии Кольбер, двоюродной сестре Жан-Батиста. Оба кузена и Беррие участвовали в разграблении лесов Нормандии; Бешамель - он станет де Нуантелем, активно занимался делами герцога Орлеанского (он был главным сборщиком его налогов); Мазарини помог ему устроиться, одолжив 218 750 ливров. (*Сенами имели встречные требования к кардиналу, но, кажется, так и не добились у Кольбера ни о зачете их в счет своего долга, ни о его возврате, но вины самого кардинала в этом уже не было – дело разбиралось уже после его смерти). Чтобы оценить сказочные финансовые возможности Мазарини - почти 10 миллионов, - рассмотрим две статьи. Одна вполне ясна и соответствует реальному положению вещей: около 1,1 миллиона ливров, «авансированные для королевской службы». Другая не так ясна: 6 миллионов «бумажных денег из казны или отдела накопления и других бумаг». Речь идет о «бумажных деньгах» (3,5 миллиона только за 1660 год), полученных с очень крупных доходов с Центральной и Юго-Западной Франции, с соляных откупов и соляных копей Бруажа... Речь идет о настоящих доверенностях или, скорее, об обесцененных государственных бумагах. Хитрецы, занимавшие выгодные должности, умудрялись получать (золотом) номинальную стоимость бумаг - в пять раз выше реальной стоимости. Подобная спекуляция часто осуществляется в мире финансов, но редко с таким размахом. Мы могли бы еще долго говорить об этом состоянии, одном из самых крупных состоянии во Франции. Историк не моралист и не судья и не должен ими становиться. Мы можем лишь констатировать, что некоторые злые слова, сказанные о Мазарини, вполне соответствовали действительности. Не стоит, однако, забывать, что этот человек, безусловно алчный и изворотливый, но необыкновенно умный, трудолюбивый и преданный своему королю и крестнику и его матери, выиграл две войны, завоевал три провинции, сохранил пошатнувшийся трон, а Франции доставил хлопот меньше, чем бунтовщики, солдафоны; голод и эпидемии.
Сообщение: 534
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 09.06.12 18:35. Заголовок: ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Насл..
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Наследие Мазарини оставил после себя два вида наследства: обычное, материальное, совершенно исключительное по размерам и слухам, его окружающим. Неизмеримо более важным является его духовное и политическое наследие, причем последнее было предназначено исключительно Людовику XIV. Сила и значение этого наследия Мазарини оценены далеко не полностью.
Материальное наследство Сыграв комедию высочайшего уровня (завещав все королю, которому был всем обязан, и надеясь, что монарх откажется, Людовик думал целых три дня, прежде чем отказаться), Мазарини не переставал искать достойного наследника. Им мог стать только его племянник: девочкам (он не слишком их баловал, исключение составляли красавица Гортензия и самая младшая из сестер) отводилась участь пешек, которых использовали для заключения политических браков. Из троих племянников старший, Паоло Манчини, юноша редких достоинств, был любимцем Мазарини. Его смертельно ранили в битве у Сент-Антуанских ворот (1652 год), и Мазарини очень тяжело пережил его смерть. Второй племянник - Филипп - был одиннадцатилетним безбожником, развратником и бездельником; став старше, он нисколько не изменился. Мазарини не мог доверять ему и запер в Брейзахе за участие в скандальных богохульных дебошах (тем не менее, именно Филипп стал герцогом де Невером и женился на племяннице госпожи де Монтеспан). Третий племянник умер в 1658 году в результате несчастного случая, во время нелепой потасовки в коллеже, в четырнадцать лет. Приходилось искать племянника через заключение брачного союза. Наследником мог стать только муж Гортензии (ей было всего пятнадцать лет!): законность наследования обеспечивалась принятием имени и титула герцога Мазарини. Выбор, к несчастью, пал на внучатого племянника Ришелье (это родство было главным его достоинством), сына Ламейерэ, маршала и знаменитого артиллериста: он был неглуп, но неуравновешен, ревнив, неловок и непристойно благочестив (показная добродетельность превосходила стыдливость Арсинои, «заставлявшей прикрывать наготу на картинах»). Он же ломал полотна с «обнаженной натурой» или замарывал их, даже картины дяди. Новообретенный «племянник», его супруга и пятеро душеприказчиков (Фуке, Летелье, Ламуаньон, Ондедеи, Кольбер) должны были уладить все дела удивительного наследства, и им пришлось (честь и хвала!) составить опись (хотя Мазарини запретил это делать). Работа началась 30 марта и оказалась очень непростой. Бумаги Мазарини разложили на три стопки и две детально описали; первая часть бумаг перешла к главному наследнику, Кольбер забрал две остальные, одна из которых осталась секретной (она компрометировала слишком многих людей). Документов, которые забрал Кольбер, никто никогда больше не видел. Кажется вполне вероятным, что помимо гобеленов и прекрасных книг покойного, отошедших королю (или Кольберу) и ускользнувших из рук наследника, много ящичков с золотом было передано тем же Кольбером (он все знал и ничего никому не сказал) монарху. Добросовестный историк начала века Ребелльо выдвинул предположение в журнале «Обозрение двух миров» за 1927 год, что в ящичках содержалась невероятная сумма - 40 миллионов (должно быть, кто-нибудь увидел лишний ноль). Герцог Мазарини вынужден был приобрести «землю ради титула». Чтобы стать настоящим герцогом и пэром, ему пришлось купить Ретелуа за 2 миллиона. Он также взял на себя выполнение всех долевых обязательств, а потому приказал привезти золото из Бруажа и начать строительство коллежа Четырех Наций. Приданое его невесток было выплачено не полностью (любимый прием Мазарини), и это следовало исправить. А вот почти смешные перипетии: король Франции и король Англии задолжали кардиналу крупные суммы: когда наследник вздумал робко попросить монархов вернуть деньги, Карл II (он был любовником герцогини де Мазарини, сбежавшей от мужа) просто рассмеялся ему в лицо, Людовик XIV и вовсе ничего не ответил. Не будем входить в детали, скажем просто: законный наследник видел, как тает его наследство, его личное богатство, и умер в 1713 году почти разорившимся. Другие племянницы кардинала, получившие только приданое и подарки, тоже умерли: одни вели благочестивую жизнь, другие совершали безумства. Итак, наследство Мазарини, за исключением великолепного коллежа Четырех Наций, было растащено по галереям, библиотекам и дворцам Людовика XIV и Кольбера. Что ж, таким образом добрая часть наследства уцелела. Другая часть наследства - наследия Мазарини имеет совершенно иное значение.
Политическое наследие: крестный отец и крестник За несколько дней до смерти Людовик XIII сделал Мазарини крестным отцом своего сына. Этот точный и умный выбор открыто и по-христиански указывал на того, кто должен был заменить отца в роли воспитателя, учителя, защитника и наставника. Анна Австрийская тоже была согласна: кого же еще можно было выбрать? Тот факт, что кардиналу чуть позже была пожалована должность (высокооплачиваемая) суперинтенданта образования короля, ничего не менял. Пока король был совсем маленьким, Анна Австрийская занималась им, как всякая заботливая мать; кардинал же просто выбрал для Людовика воспитателя, причем выбор его был достаточно неожиданным: так, Ламот Левейе совсем не был святошей. Мы знаем, что гимнастические упражнения, верховая езда, занятия танцами и уроки религиозного воспитания юный король любил, как и занятия музыкой, на уроках латинского, итальянского и испанского языков он не слишком усердствовал (у него всегда были переводчики). Интерес к знаниям пробудился у Людовика позже, и Конде во времена Фронды говорил, что монарх не тонкий человек (правда, тому было тогда всего двенадцать лет). И все-таки у Людовика пробудился интерес к знаниям: ему помогут крестный отец и Мария Манчини. Мазарини очень внимательно следил, как рос его крестник, пользуясь полным доверием королевы. Как только началась Фронда, все изменилось - воспитание стало «мазариниевским». Об этом воспитании неоднократно рассказывали, подробно и точно: король присутствовал на заседании совета, сначала - в роли молчаливого слушателя (он зевал и отвлекался), потом - на вечерах премьер-министра с Государственным секретарем, с министрами и государственными докладчика, а потом пришло время личных уроков: юный король подходил к кабинету Мазарини и «скребся» в дверь, они обсуждали и критиковали, на примере документов и депеш, новости из провинций, из армии, с переговоров. Достоверно известно, что именно крестный отец познакомил короля с интригами двора и совета, с европейскими дворами, княжествами, маленькими герцогствами и графствами, послами и прелатами, дипломатами и, возможно, секретными агентами. Кардинал не беседовал с Людовиком о финансах и экономике: этим займутся Фуке и Кольбер, чьи отношения с монархом будут непростыми. Мазарини никогда не был назидательным, он учил необходимости играть со временем, ждать, притворяться, владеть собой, давать отчет только Богу, слушать, не перебивая; кардинал объяснял, что факты, даже самые упрямые, можно обойти, как и договоры, ибо они не есть «священные тексты», что все люди продажны, даже короли, например Карл II. Говоря о Марии Манчини, он хотел заставить Людовика понять, что любовь (или то, что мы принимаем за любовь) должна оставаться на втором месте - после интересов короля и королевства. Мазарини практически приказывал Людовику править единолично. Что мог чувствовать Людовик XIV, находясь рядом с властным пятидесятилетним человеком (умеющим прощать) и выслушивая его поучения о том, как жить и править государством? В «Мемуарах» король пишет о своей признательности, привязанности к кардиналу, о том, как ему не терпелось начать управлять королевством (а не чувствовать себя несовершеннолетним королем в двадцать два года!). Ответ заключается в итоге правления Мазарини, в той Франции, которую он оставил потомкам, и в той политике, которую будет вести «освободившийся» от опеки король. Почти все историки подчеркивают, что день спустя после кончины кардинала, рано утром (в 7 часов 10 марта) Людовик XIV вызвал к себе канцлера, министров и государственных секретарей и кратко, но твердо заявил, что отныне будет править своим государством единолично и каждый из них должен передать ему все важные дела, а свое мнение высказывать лишь в том случае, «когда он их об этом спросит». Великолепная речь короля, выдержанная в стиле Мазарини, произвела сильное впечатление на его подданных, впечатляет она и сегодня. Некоторые исследователи пишут о 10 марта как о «революции», которая вела к взятию власти: ничего не изменилось, просто не стало кардинала. Мазарини решал главные вопросы единолично, не принимая во внимание чужое мнение, исключение составляла королева - в присутствии любезно-учтивого сына Анна Австрийская только слушала. 3а исключением Фуке (это совсем другая история), Людовик XIV сохранил всех министров и чиновников Мазарини, оставив у себя на службе до конца их дней, чего кардинал, возможно, не стал бы делать. Скажем больше - король брал на службу детей и внуков этих людей, сажая их в министерские и чиновничьи кресла. Так случилось с сыном Летелье, более известным под именем Лувуа, с сыновьями и племянниками Кольбера, в том числе с Демарэ (он был исключительным, почти гениальным, человеком), занимавшимся скудными финансами королевства в конце долгого правления Людовика XIV. Как и Мазарини, Людовик XIV, чья религиозная добродетель не была в те времена слишком большой (он вместе с братом станет одним из главных грешников королевства), на время оставил в покое протестантов (они были такими верными подданными и хорошими полководцами!), но несколько лет упорно преследовал янсенистов и «благочестивых», которые в большинстве своем были фрондерами и заговорщиками. Вполне вероятно, что Фуке, один из немногих потерявший все свое состояние, отдав его на дело короля (он был необыкновенно щедр), стал жертвой ненависти Кольбера, его родственников и приспешников из-за слишком явных связей с членами Общества Святых Даров, ушедшего в подполье (его распустил Мазарини); к нему принадлежала почти вся семья Фуке, его близкие родственники и многие красивые и набожные любовницы. Людовик XIV выполнял религиозные обряды формально, молился не слишком усердно и долгое время не доверял «благочестивым» (позже они возьмут реванш), а в 1665 году еще раз распустит святое Общество... и так много лет, вплоть до постановки «Тартюфа»; пьесы, в которой простодушный историк склонен видеть соучастие великого комедианта и Великого Короля. Утверждение смелое, но не абсурдное. Нам точно известно, что полное непонимание между Папой и Мазарини продолжалось и усилилось при Людовике XIV. Незначительный эпизод - ссора со смертельным исходом между корсиканской гвардией Папы и несколькими пьяными французами привела в августе 1662 года к ужасной ссоре: Людовик XIV написал Папе Александру VII резкое, почти грубое письмо и занял (временно) Авиньон и Конта. Последовали извинения папского нунция и возведение в Риме покаянной пирамиды... Как будто Мазарини незримо был рядом с королем, ведь именно он наметил такую политическую линию. Мы не знаем, одобрил бы кардинал или нет так называемую Деволюционную войну, которая пять лет спустя разгорится между Францией и Испанией, во время которой будут оспариваться права королевы, жены Людовика XIV. Эта война длилась недолго, стоила не слишком дорого и привела к аннексии около дюжины городов во Фландрии, расположенных у северной границы. Возможно, ведь семена раздора были заложены в Пиренейском договоре, из-за невыплаченного приданого королевы. Конечно, никто не мог предположить, что пять лет спустя Голландия вторгнется ... Однако довольно предположений. Главным политическим наследством кардинала была не война, а мир. Именно Мазарини хотел мира, которым было отмечено начало правления Людовика XIV, он пишет об этом .в своих «Мемуарах»: «Все было спокойно повсюду ... », Мазарини вел мирные переговоры, он подписал мир, был его вдохновителем ... Именно он установил•. мир на территории от Средиземного до Балтийского моря, от Черного моря до окраин Московии, Оставались турки; они были далеко, но именно о них Мазарини думал в последние дни, решая, как их сдержать. Только мир на охраняемых, ближних и дальних границах имел значение для кардинала. Он был важен не для короля, мечтавшего «появиться во главе своих армий», а для окружавших его министров и высокопоставленных чиновников, которых монарх тоже получил в наследство от крестного отца. Банальное утверждение, но повторить его необходимо: без двенадцати мирных лет (почти двенадцать, ведь Деволюционная война стала всего лишь легкой встряской) невозможны были бы порядок в королевстве (где какое-то время царило неподчинение - в Булоннэ, с 1662 года) и огромная бюрократическая работа Кольбера и тех, кому он подчинялся: изменение законодательства, финансовой системы (здесь необходима была ясность), перестройка армии и флота, который следовало усилить (в 1661 году он уже существовал), чистки Парижа, взимание долга с городов, искоренение псевдодворян, усмирение и расширение колоний. Кроме того, необходимо было чем-то занять (или изгнать) дворянство и заставить платить духовенство. Одним словом: все это было бы невозможно, немыслимо, не сделай Мазарини стране последнего подарка, стране, которую принял всем сердцем, хотя она его не приняла. Мазарини устроили пышные похороны, парижские церкви готовы были отслужить десять тысяч месс, сердце кардинала перенесли в церковь Сент-Анн-Ла-Руаяль, а тело «ждало» в капелле Венсенна, пока приготовят его усыпальницу там, где теперь находится Институт. Перенос тела состоялся только в 1684 году: к этому времени Мазарини почти забыли - все, за исключением переживших его врагов ...
Сообщение: 535
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
7
Отправлено: 09.06.12 22:12. Заголовок: ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВА..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Надгробные речи Надгробные речи принято считать ораторским жанром, которым пользуются для прославления «высокопоставленных» усопших. Характерной чертой сего священного красноречия является выспренность, высокопарность и длинноты. Некоторые любители коллекционируют такие речи - их почти всегда публикуют. Для историка надгробные слова не являются первостепенными источниками информации, они грешат искажениями, они обманчивы, как и «Мемуары», зато преувеличения в них вполне однотипны. Злые языки часто называют надгробные речи стишатами, недоброжелательными, порой даже неуважительными, на особый манер «прославляющими» ушедшую знаменитость. Однако существуют, к счастью, точные, взвешенные, конфиденциальные сообщения о последних днях и о прошлом умирающих. К ним относится замечательный текст отца Биссаро, но сначала мы приведем несколько примеров из двух речей иного толка. В шутливом (или почти шутливом) стиле написаны три эпиграммы в форме эпитафий - они взяты из «Мемуаров» одной из мазаринеток, Гортензии, опубликованных в 1676 году, скорее всего, в Кельне. Лучшей мы находим самую короткую эпитафию:
Здесь покоится Преосвященство второе. Храни нас Господь от третьего!
Вторая не столь возвышенная:
Наконец кардинал окончил свой путь: Французы, что нам сказать об этом вельможе? Он установил мир, он умер: Больше он ничего не мог для нас сделать.
Третья эпитафия написана в песенной форме в 1661 году Пьером Барбье и Франсом Вермина:
Здесь покоится Мазарини, Он был хитрее самого Табарена(1) И хитрыми уловками обманул Францию. Он стал бы бессмертным, Если бы хитростью или с помощью денег Смог обмануть смерть. Говорят, что мы наденем траур По кардиналу, который лежит в гробу. Если ты этого захочешь, Франция, что с тобой потом будет? Ты носила траур по его жизни, Ты будешь носить траур по его смерти? Если правда то, о чем говорят, Скаредность имела такую власть Над его ненасытным сердцем, Что во имя приобретения большого добра, Он отдал душу дьяволу, Иначе тот ничего бы ему не дал. Вы, идущие мимо, во имя Господа, Окропите Мазарини святой водой. Он так много дал двору, Что заслужил, Чтобы ему ответили тем же. (1) Табарен Антуан Жирар - французский шарлатан, РОДИЛСЯ в Париже в 1584 году; умер в 1633, выступал в балагане, его называли «королем шутов», от него был в восторге Поклен, будущий Мольер. - Прим.пер.
Совершенно в другом стиле произносилось надгробное слово перед Римской курией. Сказать речь о Мазарини поручили отцу Леону, кармелиту из Турени(1), знаменитому предсказателю, подвизавшемуся при французском дворе (он исповедовал умирающего Ришелье) и хорошо знавшему Мазарини. Отметив обычное красноречие Леона, скажем несколько слов об отдельных пассажах его «Хвалебного слова». Вот один из них: «Жизнь великого кардинала Джулио Мазарини - действительно таинственная загадка, состоящая, подобно самым совершенным картинам, из противоречий. Именно они делают эту личность интересной для всех веков, она совершенно неподражаема. Боже мой! Сколько ясности и какая таинственность! Игра света и тени подчеркивает красоту полотна! Французский итальянец, солдат, ученый, доктор богословия, светский человек, Его Преосвященство господин кардинал, чужак и слуга, изгнанник и полномочный посол, подданный и друг королей ... знаменитый изгнанник, на чью голову сыпались великолепные оскорбления. Феникс, возрождающийся из пепла. Солнце, возвращающееся из мрака темной ночи и сияющее еще ярче: «Post Nubila, Phoebus». И вот наконец сей посредник между Народами и Нациями за несколько месяцев превращается в бренные останки». (1) Турень - историческая область Франции, - Прим. пер. Эта надгробная речь была опубликована на французском и итальянском языках в 1661 году, в типографии Папской палаты. Хорошо сбалансированное красноречие, покоящееся на ловко выбранных контрастах личности кардинала, и даже выспренность помогает точно понять характер Мазарини: ни одно слово не грешило против истины. Близкий к дому человек - не слуга, а человек, близкий к Дому, к Семье. Он итальянец (римлянин) и француз одновременно: грамоты о подданстве, полученные Мазарини в 1639 году, не были документом о натурализации, то есть о принятии гражданства, подданства (такое понятие в те времена попросту отсутствовало), а просто давали право владеть, покупать, продавать, нанимать и завещать в другой стране. В совершенно ином стиле и c иными намерениями писалась длинная секретная реляция, адресованная отцу Анджело Биссаро, генералу ордена феатинцев в Сент-Андре-делла-Валле, где она и хранилась больше трех столетий, прежде чем попала в руки господина Даррико, а Мадлен Лорен-Портмер расшифровала и перевела ее с помощью Иды Мейер. Главное достоинство десятистраничного текста заключается в его искренности, острота суждений соседствует с едва уловимым подтекстом. Именно поэтому реляция заслуживает внимания. Оставив в стороне слова о болезни, бесконечных политических заботах и интригах разных людей, о неутешном горе Анны Австрийской и слезах монарха, отметим, что отец Биссаро использует удивительно изысканные выражения, повествуя о личности Его Преосвященства (так отец Биссаро всегда называет Мазарини, он даже заменяет местоимение «Он» на «Оно»). Вот как он пишет о религиозных проблемах (мы позволили себе подчеркнуть несколько ключевых слов): «В действительности Его Преосвященство всегда жило во Франции столь достойно и честно, что никто не мог уличить их ни в одном серьезном скандале, даже враги признают это. Однако, вечно занятый политическими и очень важными военными делами, Его Преосвященство не могли уделять достаточно внимания истинным проявлениям набожности, чего требовала от них принадлежность к духовному сословию. И все-таки в глубине души они всегда испытывали твердую веру и уважение к долгу; если было необходимо, Его Преосвященство проявляли твердость духа, укрепляя уважение к Господу и Церкви, в том числе во время Публичной ассамблеи епископов (1660 год), выступив надежным защитником веры против «новаторов» (речь идет о янсенистах), вооружившись силой учения и красноречием и охладив пыл горячих голов, так что все успокоилось». Отец Биссаро рассказывает, как Мазарини после первого серьезного приступа болезни наотрез отказался от исповеди, «причастия» и евхаристии. Его Преосвященство болел восемь месяцев (отек легкого?), уехал в Венсенн, и 9 февраля отец Биссаро получил строжайший приказ «не отходить от него»: «Итак, Я прибыл в Венсенн и осведомился о состоянии кардинала; мне сообщили, что Его Преосвященство не спит по ночам и просит читать ему книги о мореплаваниях и необычные истории (вероятно, фантастические прикаючения)». Добрый священник посоветовал Его Преосвященству религиозные труды, например знаменитую книгу испанского доминиканца Луиса де Гренада, написанную на кастильском языке, ибо кардинал на нем «свободно говорил». Внезапно появился некий феатинец, испанец: он хотел добиться от умирающего права захоронить его сердце в церкви Сент-Анн-Ла-Руаяль, принадлежавшей ордену; кстати, оно туда отправились практически сразу после кончины Мазарини. Напомним коротко удивительное описание Венсена времен последней болезни Его Преосвященства: здесь были священники из других орденов (в частности, иезуиты), сожалевшие, что не опередили феатинцев; парижские кюре, заявив о своем праве исповедовать умирающих, прислали иезуита Жоли, наспех совершившего богослужение и собравшего епископов. Во дворах замка и в окрестностях стояло множество карет; внутри толпились вельможи и министры, бесстыдно выпрашивавшие бенефицию, должность, денежную «милость», они едва не «придушили» короля и королеву-мать и даже исповедника осаждали просьбами, как только тот выходил из комнаты умирающего ... Отец Биссаро добавляет: «Как будто мало было Парижа, досаждавшего своими просьбами, начали приносить письма и записки со всего королевства». В этом необычном рассказе о последних днях кардинала в Венсенне (из него мы узнаем, что Его Преосвященству - легочному больному - делали 89 промываний ... О, великой Мольер!) как «вспышка» проявляется одна из истинных черт сложной и тонкой личности Мазарини. «Было весьма трудно общаться с Его Преосвященством. Они были чрезвычайно умны и проницательны, видели суть вещей. Им достаточно было увидеть человека, чтобы понять, чего тот хочет; Его Преосвященство говорили красноречиво, умели убеждать; они умели сформулировать в двух словах то, на что другим понадобилось бы двадцать слов. Кардинал обладал таким авторитетом, что его все боялись. Король уважал его, как отца. Он со всеми говорил очень любезно, любой уходил от него, убежденный вескими доводами и любезным тоном... Многие из тех, кто расстался бы с жизнью, попади они в руки Правосудия... были спасены природной добротой кардинала, ибо он не мог ненавидеть даже своих врагов. Тот, кто пытался хитрить, ничего не мог выудить из Его Преосвященства, и Дон Луис де Харо(1) хорошо это понял во время заключения мирного договора». (1) Дон Луис де Харо - министр испанского королевства. - Прим. пер. Прозорливый исповедник заканчивает свою реляцию своего рода осуждением Мазарини, правда, находит ему смягчающие обстоятельства: за три дня до смерти Его Преосвященство раздали все свободные бенефиции и епископства, как это бывало в прежние времена, сделано это было от имени короля, как будто монарх сам назначил этих людей. Было бы правильнее, если бы Его Преосвященство освободили себя от этих забот, но я полагаю, что это было сделано по просьбе короля, не желавшего брать на себя такую обязанность». Стоит ли дополнять все эти памфлеты, надгробные речи и рассказы очевидцев любопытным «гороскопом кардинала», составленным через несколько дней после его смерти неким Исмаэлем Буллио (он фигурировал под N211 на выставке, посвященной Мазарини в Национальной библиотеке в 1961 году)? Некоторым это могло показаться милой шуткой, ссли бы в ХVII веке не верили в астральные сочетания и гороскопы (их составляли при рождении, а не после смерти значительных персонажей или тех людей, которые могли хоть чем-то прославиться). Посмертный гороскоп позволяет предполагать, что Мазарини как истинный итальянец, родившийся на Средиземном море, верил в добрую и злую судьбу, доверял он - до некоторой степени - астрологам и магам. Поверил ли он в предсказание, сделанное в 1624 году одним пармским астрологом, обещавшим ему блестящее будущее во Франции и сан кардинала прежде, чем ему исполнится сорок лет? Мазарини был слишком проницателен, чтобы предаваться подобным занятиям, к тому же отец Биссаро уверяет (довольно настойчиво), что Джулио был весьма религиозен. Впрочем, кто знает? Возможно, теперь было бы полезно прочесть позднейшие речи, сказанные о Мазарини, которые историки посчитали правильным включить в мемуары о «Втором Преосвященстве»? Жорж Детан сделал это в своей книге «Человек мира в век барокко». Вспомним сторонников и противников великого кардинала, которые набрались у него за 300 лет, по крайней мере, некоторых из них - вожаков и эпигонов. Безумцев или злых языков:.... так называет их Жорж Детан - было великое множество среди его современников, завистников или ксенофобов. Самым «талантливым» клеветником, имевшим больше всего последователей, долгое время был Фенелон по прозвищу «лебедь Камбре» - у него был «крепкий клюв». Сен-Симон, прекрасный писатель, но не слишком честный историк, изощрялся в другом стиле. Мишле, «пришедший на смену» Вольтеру (некоторые превозносят его до небес), перещеголял всех в презрении и оскорблениях: «итальянец-плут, «гаер», «Маскарихь», король мошенников» - это его слова. А разве Мишле не считал Фронду одним из «самых лучших, самых забавных периодов» в нашей истории? Сегодня ему многие вторят. Хороший романист Поль Гат в книге «Мазарини» (1972 год) наделяет кардинала чертами всех героев комедии дельарте, он издевается над «Раминагробисом(1) В сутане». Жорж Монгредьен, серьезный и спокойный исследователь, в своей работе «Мазарини» (1959 год) определяет кардинала словами «изворотливая душа», «смесь лицемерия и лести», «сплошные хитрости, плутни», «переменчивость», «хитрая политика с макиавеаллиевскими комбинациями», «итальянец без друзей», «ни широких политических взглядов, ни патриотизма, ни честности помыслов». (1) Раминагро6ис - nерсонаж из басни Лафонтена, - прим. пер. Эрудит Адольф Шарюэль, как будто внезапно прозрев, в поздней работе усматривает в кардинале «Хитрого, коварного, жадного человека, шпиона., богача, а следовательно - ничтожество». И в наше время не слишком добросовестным историкам случается назвать Мазарини «авантюристом», хотя, возможно, это всего лишь неверно употребленное слово ... Забытый сегодня Минье (1836 год) судил о кардинале более здраво: он был «хранителем» архивов Министерства иностранных дел, читал депеши Мазарини, ценил его, называя «великим умом», предусмотрительным, изобретательным, здравомыслящим человеком, с характером скорее гибким, чем слабым, не твердокаменным, но упорным». [ ... ] Мазарини, как считает Минье, обладал невероятной стойкостью, несмотря на частые смены настроения, считал, что оказывать в некоторых случаях сопротивление некоторым людям - значит проявлять не силу, а слабость. Мазарини «уступал, чтобы наступать, уезжал, чтобы вернуться». Поблагодарим далекого наследника Минье, открывшего для нас этот удивительно точный и взвешенный текст. Но кто сегодня читает Минье? Фактически, настоящим его последователем был Шерюэль, создавший огромный труд - 9 томов документов и 7 томов текста (в последней четверти XIX века), «реабилитировавший» яркую личность великого человека. Историк-эрудит обожал Мазарини и посвятил ему всю свою жизнь. Шерюэль подвигнул своих многочисленных учеников (далеко не столь эрудированных) продолжать исследование и изучение жизни Мазарини, и плоды их трудов мы могли лицезреть в год трехсотлетия со дня смерти Мазарини, широко отмечавшейся во Франции. Я всегда восхищался личностью Мазарини, но привел меня к кардиналу интерес к условиям жизни простолюдинов В провинции и В городе в XVII веке. Работая в архивах, я оценил значение Фронды и войны как факторов, многое определявших в середине «века Мазарини».
ПРИЛАГАЕМЫЕ ДОКУМЕНТЫ О Мазарини: портреты и впечатления. Оливье Лефевр Д’Ормессон 1643 год (во время первой встречи): «Он высок, хорош собой, отлично сложен, шатен, с живым и умным взглядом и очень добрым лицом».
Христина Шведская, 30 декабря 1656 года (письмо кардиналу Аццолино): «Мазарини - человек осторожный, ловкий, тонкий, желающий, чтобы его считали придворным и иногда довольно хорошо изображающий царедворца; он умерен .во всех своих страстях, вернее, можно сказать, что у него всего одна всеобъемлющая страсть: это его честолюбие. Все другие страсти он подчиняет ей, а любви и ненависти в нем ровно столько, сколько необходимо, чтобы достичь цели, а хочет он одного - править. У него великие проекты, достойные его непомерного честолюбия, изворотливый, ясный, живой ум, обширнейшие знания в области всех дел света, я не знаю никого, кто был бы лучше информирован; он трудолюбив, усидчив и прикладывает невероятные усилия, чтобы сохранить состояние, и сделает все возможное, чтобы увеличить его. И все-таки он сделал немало ошибок в управлении страной и признает это; хваля Вам Мазарини, я не хочу возвеличить его, но думаю, буду права, если скажу, что это великий человек». (Цитируется без ссылок Пьером де Люзом, «Христина Шведская», с. 239, №1, Файяр, 1951 год)
Кардинал де Рец, двадцать лет спустя «Мы видим на ступенях трона, откуда суровый и грозный Ришелье чаще разил людей, чем управлял ими, его наследника, человека мягкого и доброго, который ничего не хотел и был в отчаянии, что сан не позволяет ему выразить смирение перед всеми, как он бы этого хотел». 0б Анне Австрийской Анна Австрийская к 1630 году, глазами ее фрейлины госпожи де Моттвиль: «Она была причесана по последней моде... с буклями. Волосы ее потемнели, они очень густые. Черты ее лица нельзя было назвать изящными, нос был слишком крупным, как у всех испанок, и она злоупотребляла помадой; она была очень белокожа, ни у кого не было такого цвета лица, как у нее. Глаза ее были изумительно хороши ... зеленоватый цвет делал взгляд необычайно живым. Маленький пунцовый рот ... , унаследованный от австрийских предков, придавал ей дополнительное обаяние. Руки и плечи были удивительно хороши: их снежной белизной восхищалась вся Европа. Она была высокой, гордой, но не высокомерной ... » Регентша в 1643 году. Ее обычный распорядок дня: «Она обычно просыпалась между дссятью и одиннадцатью часами, а в те дни, когда ходила на мессу, в девять часов утра и всегда долго молилась, прежде чем позвать дежурную статс-даму. До объявления о пробуждении королевы к ней являлись с визитом главные приближенные .... На этих церемониях присутствовали и мужчины. Через полчаса она поднималась, надевала халат и, прочитав вторую молитву, принималась за еду и ела с большим аппетитом. Завтракала она всегда плотно, так как здоровье у нее было отличное. После бульона ей подавали котлеты, колбасы и пудинг. Она все съедала, но потом обедала так же обильно. После завтрака она брала рубашку, которую с нежным поцелуем подавал ей король. Надев кринолин, она брала какой-нибудь пеньюар, набрасывала на себя и благочестиво слушала мессу, после чего приступала к туалету ... Ее красивые руки вызывали восхищение ... у нее были самые красивые волосы на свете ... (Позже), пожелав всем спокойной ночи и после ухода кардинала Мазарини, она заходила в свою молельню и молилась там больше часа... ужинала в одиннадцать часов, (а) мы доедали то, что оставалось, не зная ни порядка, ни меры (потом мы говорили и около полуночи шли спать ... )».
Анна Австрийская глазами карди нала де Реца, шарж. «Из всех людей, которых я когда-либо встречал, у королевы было достаточно ума, чтобы не выглядеть глупой в глазах тех, кто ее не знал. В ней было больше язвительности, чем высокомерия, больше высокомерия, чем величия, она была скорее манерна, чем глубока, скорее неумела с деньгами, чем щедра, скорее щедра, чем алчна, скорее привязчива, чем страстна, скорее несгибаема, чем горда, дольше помнила обиды, чем добрые дела, она в большей степени хотела выглядеть благочестивой, чем была ею, она была скорее упряма, чем тверда, скорее посредственна, чем талантлива». (Сочинения, изд. «Плеяда», с.286)
Письмо Мазарини к королеве (конец февраля 1651 года) «Мадам, Как только я получил письмо, которое Ваше Величество соблаговолили мне написать, где господин де Шавиньи уведомляет меня, что интересы короля и Ваши требуют, чтобы за моим удалением от двора последовал и отъезд из королевства, я со всем возможным почтением принимаю эти требования поскольку желания Вашего Величества всегда будут единственным законом моей жизни. Я уже приказал одному дворянину, чтобы он нашел мне прибежище, и, хотя у меня очень дурной экипаж и нет при себе многого, что необходимо в долгом путешествии, я обязательно сегодня же отправлюсь прямо в Седан, а потом туда, где мне предстоит жить. Я всегда беспрекословно выполнял распоряжения Вашего Величества и ни секунды не колеблюсь, принимая решение. Я скорее потрафил бы моих врагов, чем совершил бы нечто, что могло бы нанести ущерб государству и не понравиться Вашему Величеству... моя верность, мое усердие в служении на благо государству и мое полное смирение перед приказами Вашего Величества... Я непоколебим в моих чувствах... Я слишком хорошо сознаю, Мадам, какими великими милостями я обязан Вам, чтобы посметь оказаться неудобным, не понравитъся, если нужно будет пожертвовать собой, я сделаю это. с радостью... я буду счастлив, если Ваше Величество соблаговолит сохранить. добрую память об услугах, которые я оказал государству с тех пор, как светлой памяти покойный Король милостиво оказал мне честь, доверив управлять делами и не единожды просил перед кончиной сохранить за мной прежнее место. Я исполнял эту должность со всей верностью, усердием и беззаветностью, о чем Ваше Величество знает. Думаю, я имею право это сказать, поскольку все здравомыслящие люди, и даже испанцы, признают, что меньше удивлены победами армии Короля, одержанными за пять лет Вашего регентства, чем спасением, в течение трех месяцев, тонущего корабля, выдерживавшего сокрушительные удары стихии и нападки домашних. Я желал бы, Мадам, скрыть от иностранцев дурное обращение со мной, чтобы избавить от порицания нацию, которую всегда почитал и нежно любил... Когда они увидят меня скитающимся в поисках убежища, то удивятся, что так обращаются с кардиналом, имеющим честь быть крестным отцом Короля, которому двадцать два года верной службы не обеспечили надежного пристанища где-нибудь в Королевстве, чьи границы были расширены его стараниями. Я молю Бога, Мадам, чтобы то, что со мной приключиаось, не погасило неизменного пылкого желания способствовать, до последнего дня жизни, процветанию Ваших Величеств и. возвеличиванию государства; я надеюсь, что мой отъезд положит конец беспорядкам в королевстве и покажет, что нападавшие питали неприязнь только ко мне». Рец глазами Арно д’Андийи «Парламент настолько труслив, что за первые четыре года регентства не осмелился сделать ни одного замечания Королю и Королеве об ужасных беспорядках... теперь же он претендует на то, чтобы если не выступать от имени короля, то, во всяком случае, опекать его ... он гордится позорным именем фрондеров, которое будет внушать отвращение всем потомкам, а патриархом их является Бруссель. Коадъютор Парижа, чье тщеславие непомерно, не мог заставить себя подождать, пока наступит естественный момент его возвышения и вступления в сан, положенный по рождению и уму. Вместо того чтобы заливать водой пожар, разгоревшийся в столице королевства, которая должна была когда-нибудь стать его резиденцией, он подливал в огонь масла, раздувая его. К счастью, или, вернее сказать, к несчастью, его наконец удостоили пурпурной мантии, но она позорит его, потому что окрашена кровью, которая заливает сегодня Францию из-за жестокой гражданской войны. Один из главных виновников этой войны - новоиспеченный кардинал... Опасный пример того, как высочайший сан может стать наградой за великое преступление». («Чистая правда, или Искренне и незаинтересованное мнение о настоящих причинах бедствий в государстве и способах избавления от них». Париж, 1652, с.7) Конде глазами Арно д’Андийи в июне 1652 года. «До сих пор господин Принц не сделал ничего недостойного своего великого происхождения, но, напротив, даже возвысил его величием своих подвигов. Имя Франсуа вселяло ужас везде, где он применял оружие именем Короля. Он мог вести счет кампаний по числу выигранных сражений ... и по числу осажденных и взятых им самим неприступных крепостей нашего века. На Севере его называли вторым Шведским Королем, а на остальной территории Европы считали самым удачливым, самым доблестным и самым великим Полководцем в мире. Наконец, Принц славился своей непоколебимой верностью Королю и страстной любовью к Отечеству. Но, увы, в силу странного, достойного сожаления, преступного и губительного поворота судьбы, этот человек, озарявший нас яркими лучами света, как будто пал с небес в бездну слепоты и мрака. Вместо того чтобы подумать о том, как использовать свою славу, чей блеск только усилился после заключения в тюрьму, вместо того чтобы придумать, как еще раз выразить Королю благодарность за губернаторство в Гиени, стоящей трех Бургундий, вместо того чтобы заставить наших врагов согласиться на мир, который принес бы пользу и славу Франции, Конде покинул двор, уехал в Берри, перебрался в Гиень, разжег повсюду пожар войны, украл деньги Короля, захватил крепости и, забыв о своем славном титуле принца крови Франции... поклонился Испании ради получения помощи в войне против своего Короля, благодетеля и Хозяина. Он стал сторонником, пошел на содержание к тем, чьи армии прежде громил, он пустил в Бурт и Гиень тех, кого бил в Тьонвиле, Дюнкерке и многих других крепостях... Впав в неистовство и ярость, он позвал на помощь Демона, умоляя Кромвеля помочь ему, он обратился к дьяволу, покинувшему ад, чтобы обагрить кровью своего Короля руки отцеубийцы. Этот Магомет нашего века, ниспровергая все законы Божеские и человеческие, провозглашает себя Пророком, притворяется простым мирянином, а сам есть, узурпатор и тиран Англии». («Чистая правда...», с. 9-10) Конде глазами нидерландского историка Эрнста Коссмана «Враги Конде всегда хотели видеть в его действиях взаимосвязь, которой в них не было ... Не хотел ли он, получив в мае 1651 года, пост губернатора Гиени, создать собственное королевство на Юге? Не будем преувеличиватъ честолюбие Конде: как бы велико оно ни было, яввлясь данностью, которую нельзя изменить... Оно было столь же неуемным, сколь и неопределенным, не имело границ, как не имело и цели. Честолюбие распространялось на все, без разбора. А вот чего Конде не хватало, так это политики. Он хотел власти, денег, славы, но не знал, что делать с этим богатством. Он хотел и требовал милостей, но не имел ни малейшего желания создаватъ прочную основу для власти, за которую сражался. (Отказавшись приехать на празднование совершеннолетия короля, он стал скорее жертвой Фронды, чем ее зачинщиком ... Единственным по-настоящему трагическим моментом в цепи бунтов, называемых Фрондой, был, возможно, тот, когда Конде принял решение начать гражданскую войну ... Он понимал, что ему, скорее всего, придется продолжать ее в одиночестве, но понимал, что гордость не позволит отречься от принятого решения. И все-таки в этом человеке было что-то великое, он был одновременно однозначен и очень сложен. Есть нечто замечательное в его стойкости и беззаботности, ибо они, проистекая из глубокого эгоизма, делают его способнымна героизм. В его суровом, неприветливом характере есть что-то удивительное, контрастирующее с несносным легкомыслием такого слабого человека, как Гастон Орлеанский, или авантюрист де Рец, или дипломат Мазарини. Другие люди производят впечатвение играющих ради игры, причем совершенно неизящно, Конде же выглядит человеком, выполняющим предписанную ему судьбои роль и принимающим жизнь таковой, какова она есть. Он, возможно, единственный серьезный человек во всей Фронде, он серьезен во всем: в аморальности, в эгоизме, в самом глубоком детском честолюбии, в высокомерной развязности, с которой безропотно разрешал обводить себя вокруг пальца».
Несколько мазаринад Жюль Мазарини 3а то, что он, прибегая к различным ухищрениям, сорвал заключение Всеобщего мира. За то, что совершил множество убийств, чему есть достаточно доказательств. За то, что похитил и вывез за пределы Франции деньги Короля. 3а то, что открыто продал бенефиции, вакантные со времен регентства. 3а то, что хотел уморить голодом город Париж и из-за ненависти решил пожертвовать горожанами. , за то, что тайно собрал хлеб Королевства и продал врагам государства. 3а то, что чарами и колдовством пагубно влиял на. разум Королевы. За то, что нарушил обычаи Франции и преступил все Божеские и человеческие законы. За то, что был признан виновником гражданских войн, длившихся два года. 3а то, что обложил налогами подданных Короля и тиранически выбивал из них огромные суммы денег. Все это было установлено, доказано и проверено всеми парламентами Франции и квалифицировано как преступаение против Его и Ее Величеств. Виновник был приговорен к повешению и удушению руками палача, а поскольку пока не был пойман и задержан, его портрет привязали к виселице и выставили на двадцать четыре часа в общественных местах и на площадях, где казнят преступников, а именно на Гревской площади, у Парижских Ворот, у Центрального рынка, на площади Мобер, там где кончается Новый мост. Настоящий указ был прочитан и развешан в Париже третьего ноября тысяча шестьсот пятидесятого года. Подписан в подлиннике… До Фронды Знаете ли Вы, какая разница Существует между Его Преосвященством И покойным господином Кардиналом? Ответ готов: Один вел в поводу свое животное, А другой сидит на нем верхом. (Бло, окружение Гастона Орлеанского)
Мазаринада от 11 марта 1651 года (первый названный так памфлет) Отправляйся отчитываться перед Ватиканом – О своей мебели, проданной с аукциона, О разворовывании наших гобеленов И наших драгоценных камней ... О двух сотнях своих халатов, О злоупотреблении духами, О своих старых и новых нарядах, О роскошном дворце, о своих лошадях; О том, что из-за тебя сплошные потери, О своих штанах, загаженных г…ном. Отпрыск покойного Кончини, Мазарини, и этим все сказано, Сброд будет рвать тебя на части И выпотрошит из тебя все нутро Обливая твоей кровью мостовую; Твой высоко поднятый фаллос, Поднятый в воздух на длинном шесте В столице Галлии, Станет игрушкой лакеев. Государственный министр, сгоревший в шутовских стихах ... Ха! Ха! Попался Мазарини, Злой гений нашей Франции, Завладевший ее судьбой. С утра до вечера жадной рукой Вы отбираете у нес хлеб. Если станете так поступать, Вам не избежать виселицы. Посмотрите мне прямо в глаза, Не прибегая ни к каким уловкам, Вы извратили веру, Вы похитили короля, Вы предали правосудие, И, если бы не закон, Набавили бы цену даже на пряники. … Вы сделали столько гадостей; Вы каждый день играли, Вы и автор, и исполнитель ... Кардинал, не утруждающий себя долгой молитвой, Хозяин буйного фаллоса, Вы часто действовали обоюдоострым ножом, Как мясник, Вы били в живот, Не оставляя следов сзади. ... Вы были окружены только Людьми, не заслуживающими похвалы, Ваши пажи - молодые сумасброды, Ваши оруженосцы и вооруженные слуги – Настоящие жулики, Ваши швейцары - странные бестии, Ваши исповедники - оборотни, И черт - ваш добрый ангел. На Сене и на Рейне из-за ваших законов Так же плохо, как на Темзе ... И т.д. и т.п. (более 300 стихов в этом духе) (Сирано, 1649 год) «Беспорядок в государстве» (Дюбоск-Монтандре, агент Конде, 1651 год) Где любознательные читатели увидят, что настоящие причины беспорядков это: 1. Пренебрежение к Религии, выразившееся в разделении иерархов, в проявлении политики предсказателей, в дурном примере Высокородных. 2. Смешение трех Сословий, проявившееся в неуемных амбициях Духовенства, в злоупотреблениях Дворянства и в стремлении Народа к роскоши. 3. Безнаказанность преступлений, совершенных государственными деятелями. 4. Непомерные богатства Духовенства. 5. Дурная Государственная политика, проводимая Итальянцем и противоречащая простоте французов. (Далее следуют 39 страниц, раскрывающих заглавие) Названия некоторых других мазаринад и памфлетов (всего их более 5000): «Нищета Двора». «Шампань, разоренная армией Эрлаха». «Жалоба сельского поэта». «О том, что нужно деревне». «Беспорядок в государстве» . «Жалоба граждан на перебои в торговле». «Манифест жителей Бордо». «Диалог Жодле и Лорвьетана о современных делах». «Пусть глас народа станет голосом Господа».
2.Уточнение для 1656 года (по данным Центрального нотариального архива: 1 июня 1656 года – договор с Жирарденом) Серкан: 4600 ливров Ла-Шез-Дье: 18630 ливров Шестенау: 400 ливров Клюни: 57000 ливров Корби: 10000 ливров Гран-Сельв и Муассак: 38 000 ливров Сент-Арну, Сен-Венсан, Сен-Клеман (Мец): 10800 ливров Сен-Дени: 140 000 ливров Сен-Бенинь-де-Дижон (только в 1658 году: 10 000 ливров) Сент-Этьенн-де-Кан: 38 000 ливров Сен-Жермен-Оксер: 15 300 ливров Сен-Онора-де-Лерен: 12400 ливров Сен-Люсьен-де-Бове: 19 000 ливров Сен-Медар-де-Суассон: 18 500 ливров Сен-Мишель-ан-Лерм: 36000 ливров Сен-Сен: 8000 ливров Сен-Виктор-де-Марсель: 35900 ливров Сен-Вигор-де-Серези: 14 000 ливров
Сокровища из Дворца Мазарини 1. Серебро (1645 год) Это серебро классифицируется по стране-производителю (Париж, Фландрия, Италия, Германия) и по качеству: серебро позолоченное и серебро белое. Оно было взвешено в мерах, унциях и гранах. Французский мар равен приблизительно 244,5 грамма (унция равна приблизительно 20,4 грамма). Для личного пользования кардинала и его семьи 1102 килограмма, то есть больше тонны. Для часовни Из Парижского позолоченного серебра: распятия (кресты), потиры, сосуды для мытья рук, колокольчики, разные вазы, канделябры и т.д. плюс предметы из горного хрусталя, в том числе большой крест. Ни один из этих предметов не был ни взвешен, ни оценен. (Шантийи, музей Конде) N.B.: в инвентарном списке мебели Его Преосвященства, составленном 12 сентября 1653 года, находим следующие предметы (на сей раз утварь из часовни была взвешена): 8 ваз, вермель: 15 мар 5 унций 2 церковных сосуда: 3 мара, 2 унции чаша (потир) и дискос С рисунком: 5 мар 2 унций крест с житиями Святого Петра: 9 мар 9 унций подсвечник: 6 мар 6 унций, и т.д. II. Опись мебели, 1653 год (копия): Предметы и произведения искусства, серебро (выборочно) Позолоченное серебро, вермель Большой серебряный таз парижской чеканки с изображением осады Ла-Рошели: вес 33 мара 2 унции. Второй - с изображением битвы в Сузе (Италия): 3 мара 1 унция. Большой таз, парижское серебро, золоченый, вермель, с изображением Нептуна, наяд и морских чудовищ, весящий 118 мар 3 унции (=30 кг). Две серебряные позолоченные вазы с гербом Его Преосвященства (Ришелье), представвяющие въезд Людовика ХIII в Ла-Рошель и стоящего Людовика XIII: 44 мара обе. Два больших ведра, Парижекое серебро, на одном - изображение Венеры, которую везут морские коньки, на другом - Нептун в раковине: 48 мар 6 унций. Два больших кувшина из золоченого серебра, вермель, чеканка Парижская, в кожаном чехле: на одном - Потоп (127 мар), на другом - переход евреев через Красное море (124 мара). Плюс многочисленные бонбоньерки из позолоченного серебра. Белое серебро Большая раковина из белого Итальянского серебра, на съемных ножках, вес: 132 мара (32 кг). Большая итальянская улитка с 4 раковинами и 4 дельфинами, 11 маров. Кроме того: Шесть больших венецианских зеркал от 27 до 36 дюймов в ширину. 17 «кабинетов» черного дерева, инкрустированные лазуритом, яшмой, аметист и т.д. (Шантийи, музей Конде, Общая опись мебели Его Преосвященства, сентябрь 1653 года, неполная копия) Цена пшеницы на Парижском Центральном рынке в эпоху Мазарини Напомним, что речь идет об основном продукте из рациона бедняков; считается, что цена на хлеб (всегда пропорциональная цене на зерно) могла «проглотить» от 30 до 50% «бюджета» бедняков, и даже больше в периоды роста цен. Цена за 1 сетье (156 литров) в турских ливрах, в среднем за год. 1. В урожайный год (август-июль) 1641-42: 13,55 1642-43: 18,19 1643-44: 19,57 1644-45: 14,62 1645-46: 11,12 1646-47: 13,35 1647-48: 15,90 1648-49: 21,35 1649-50: 28,96 1650-51: 24,38 1651-52: 29,88 1652-53: 26,46 1653-54: 15,52 1654-55: 13,08 1655-56: 12,96 1656-57: 12,79 1657-58: 13,60 1658-59:- 17,62 1659-60: 15,08 1660-61: 25,38 1661-62: 33,90 1662-63: 24,38 …………………. 1668-69: 9,90
2. Цена ржи (входит в состав пеклеванного хлеба) в день Святого Мартина (самые близкие к 11 ноября торги) 1642: 9,75 1643: 13,50 1644: 9,00 1645: 5,25 1646: 6,50 1647: 8,25 1648: 7,00 1649: 22,00 1650: 11,00 1651: 21,00 1652: 17,00 1653: 9,50 1654: 6,50 1655: 7,25 1656: 7,00 1657: 6,50 1658: 11,00 1659: 9,00 1660: 13,25 1661: 19,00 1662: 16,00 ……………. 1668: 5,00
3. «Голод» в период Фронды Цена на первых торгах каждого триместра (рожь) 1648: июль 6,25; октябрь 6,50; 1649 (по месяцам): январь: 6,50; февраль: 36,00; март: 60,00; апрель: 18,00; май: 9;00; июнь: 9,00; июлъ: 9,75; август: 1,00; сентябрь: 16,80; октябрь, ноябрь и декабрь: 20,00 1650 (по триместрам): январь: 19,00; апрель: 18,50; июль: 20,00; октябрь: 11,00 1651: январь: 15,50; апрель: 13,00; июль: 15,00; октябрь: 23,00 1652 (по месяцам): январь: 24,00; февраль: 21,00; март: 18,75; апрель: 18,50; маи: 22,00; июнь: 22,00; июль: 24,00; август: 21,00; сентябрь: 17,50; октябрь: 18,50; ноябрь: 18,50; декабрь: 16,00 1653 (по триместрам): январь: 14,00; апрель: 9,50; июль: 6,25; октябрь: 9,00 Документы взяты из труда Мишлин Болан и Жана Мёврэ «Цены на зерновые из прейскуранта Парижских рыночных цен», .... :; 1662, т. 11. NB: сопоставим Э'ГОТ преискурант (цены на рынке) с событиями Фронды, в частности в первую и вторую осаду Парижа.
Ливр и франк Если мы хотим получить представление (хотя, с научной точки зрения, невозможно сравнивать середину XVII и конец хх века) о том, что сегодня мог бы представлять собой турский ливр (подразделенныи на 20 солей и 240 денье), приведем несколько примеров. В городах неквалифицированный рабочий мог зарабатывать от 6 до 10 солей в день, когда был! работа (менее 20 дней в месяц из-за нерабочих дней, выпадавших на религиозные праздники); квалифицированный (краснодеревщик, слесарь, каменотec) - 20 солей. Поденные рабочие в сельской местности, когда находили работу (150 дней в году?), получали 5 или 6 солей в день плюс еду в полдень. Приходской кюре (но не викарий), живший без хлопот, мог получать от 300 до 400 ливров в год, то есть 20 солей за полный трудовой день. Хороший кусок телятины в мясной лавке стоил от 5 до б ливров; хороший кусок баранины (это мясо ценилось больше) - почти столько же; у мясника говядина могла стоить 10 солей за килограмм (то есть была доступна только зажиточным людям). Хлеб, обычно пеклеванный, продавался по цене 1 соль за килограмм в урожайные годы; в голодные годы стоимость хлеба увеличивалась в два-три раза; взрослый съедал от 2 до 4 фунтов хлеба в день плюс овощи и фрукты; почти никогда не ел мяса, за исключением богатых людей и крестьян, выращивавших свиней. Приданое дочерей из семей средней провинциальной буржуазии составляло около 5000 ливров; приданое дочерей крупных негоциантов и девушек кругов «сливок» общества - в десять-двадцать раз больше. Приданое дочерей высокородных дворян составляло порой 100 000 ливров (Мазарини давал своим племянницам приданое в 600 000 ливров). Хорошая тягловая или рабочая крестьянская лошадь могла. стоить 60 ливров; дворянские лошади стоили в десять раз дороже. Ливр приравнен К 8,33 граммов чистого (на 9/10) серебра и к золоту в весе, меньшем в 14 раз. Можно предположить, что в середине XVII века скромная семья жила на 25 ливров в месяц. СМИК(1) 1990 года был равен примерно 5000 франков, таким образом, «коэффициент» составляет 200, что гораздо более правдоподобно, чем приводимые обычно данные. (1) Минимальная межпрофессиональная зарплата, варьирующаяся в зависимости от изменения цен и экономического роста. - Прим.пер.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 69
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 05.04.12 22:44. Заголовок: Пьер Губер "Мазарини"
- участник сейчас на форуме