СКАРРОН, ПОЛЬ (Scarron, Paul) (1610–1660), французский романист, драматург и поэт, мастер бурлеска. Родился 4 июля 1610 в Париже. Сын судейского чиновника, он в 1629 избрал карьеру священнослужителя. В 1634 переехал с отцом в Ле-Ман, где оставался до 1641. Его литературная деятельность этого периода включала участие в споре о Сиде Корнеля (1637) и написание большей части самого знаменитого его произведения – реалистического и плутовского Комического романа (Roman comique, опубл. 1651, рус. перевод 1934). Перенеся частичный паралич, Скаррон пытался найти покровителей среди влиятельных лиц города, однако бедность и болезнь вынудили его перебраться в Париж, где он прожил, если не считать недолгого пребывания в Ле-Мане в 1646, до самой смерти. Вынашивая проект создания собственного предприятия в Южной Америке, на реке Ориноко, Скаррон обрел поддержку Франсуазы д'Обинье, внучки протестантского поэта Агриппы д'Обинье (1550–1630). Отказавшись от своего намерения, они поженились 4 апреля 1652. Скаррон много писал для сцены, как правило, переделывая испанские комедии, и сочинил громадное количество «бурлескных стихов», в т.ч. травестийный пересказ Энеиды под названием Перелицованный Вергилий (Virgile travesti, 1648–1652). Неизменно веселый и остроумный, несмотря на невзгоды, Скаррон с насмешливой улыбкой взирал как на пороки своего века, так и на измены жены, которой суждено было стать знаменитой мадам де Ментенон. Умер Скаррон в Париже 7 октября 1660.
Дебютировал «Сборником из нескольких бурлескных стихов» (фр. «Recueil de quelques vers burlesques») в 1643 г. Как литературный деятель Скаррон выступал противником всего неестественного, приподнятого или приторного. Одним из самых популярных его сочинений был «Вергилий наизнанку» (Virgile travesti) (1648—53) — местами очень остроумная, местами грубоватая пародия на Энеиду, обошедшая всю Европу и вызвавшая подражания (напр. в Германии — шуточную поэму Блюмауера, в России — перелицованные «Энеиды» Котляревского и Осипова).
Немного раньше Скаррон выпустил поэму «Тифон, или Гигантомахия» (Typhon ou la Gigantomachie), в которой пародируются высокопарные героические поэмы. Ода «Hero et Léandre» представляет собою пародию на трескучие и бессодержательные произведения различных «одописцев».
В лучшем сочинении Скаррона — «Комическом романе» (Roman comique) (1649—57) — определенно сказывается его отрицательное отношение к тому искусственному жанру, который культивировали д'Юрфе, Ла Кальпренед, г-жа Скюдери и др. Томным вздыхателям, селадонам и благородным, чувствительным рыцарям, которые тогда приводили в восторг читающую публику и считались наилучшими героями, противопоставлены здесь грубоватые, невоспитанные, иногда циничные, но зато выхваченные из окружающей действительности люди, говорящие простым языком, любящие все ясное, определенное, реальное, тесно связанные с тою средою и тем краем, где они родились и живут. Скитания труппы актеров по Франции дают Скаррону возможность проявить свою наблюдательность, вывести целый ряд типичных, ярко обрисованных личностей, воссоздать провинциальную жизнь. Масса бытовых подробностей, касающихся, напр., актёрской среды, представляют интерес и теперь, да и вообще благодаря остроумию и неподдельной весёлости автора иные страницы романа могут быть с удовольствием прочитаны современною публикою. В «Комическом романе» нет настоящей фабулы, которая придавала бы единство всему произведению; многочисленные эпизоды на каждом шагу прерывают главную нить повествования. Несомненно и то, что нередко мы находим у Скаррона не простое, вполне объективное изображение реальной жизни, а несколько одностороннее, подчас даже карикатурное, отчасти приближающееся к типу «плутовского романа». Больше всего, однако, произведение Скаррона является ярким образцом так называемого «genre burlesque» (от итальянского слова «burla» — «шутка, шалость»).
Скаррону принадлежит довольно видное место в истории французской литературы XVII в.: его роман явился противовесом одностороннему господству тех произведений, авторы которых считали изображение неприкрашенной действительности чем-то низменным и недостойным хорошего писателя. Крайности и увлечения, в которые впадал Скаррон, были естественною реакциею против крайностей старой школы; в основе его творчества лежал зародыш разумного, здорового реализма.
Скаррон писал также комедии — «Жодле, или Слуга-господин» (Jodelet, ou le maître valet) (1645), «L’héritier ridicule» (1649), «Дон Иафет Армянский» (Don Japhet d’Arménie) (1653), «Le gardien de soi-même» (1655) и др., — сонеты, послания, мадригалы, собранные под общим заглавием «Poésies diverses». Полное собрание сочинений Скаррона издано в 1737 г. в Амстердаме, в XIX веке переизданы «Virgile travesti» (1858) и «Roman comique» (1857).
Известность в России
С творчеством Скаррона были довольно хорошо знакомы некоторые русские писатели начиная с XIX века; так, В. Майков в своей героико-комической поэме «Елисей, или раздраженный Вакх», несомненно подражал его манере; в первой песни этой поэмы попадается обращение к «душечке, возлюбленному Скаррону». О «Вергилий наизнанку» (Virgile travesti) имел понятие Николай Осипов, когда писал свою «Энеиду, вывороченную на изнанку». В 1763 г. появился русский перевод «Веселой повести» (Roman comique), сделанный В. Тепловым.
Основные произведения «Жодле, или Слуга-господин», комедия, 1645 «Бахвальство капитана Матамора», комедия, 1646 «Тифон, или Гигантомахия», поэма, 1647 «Вергилий наизнанку», поэма, 1648—1652 «Мазаринада», стихотворный памфлет, 1649 «Комический роман», 1651—1657 «Дон Иафет Армянский», комедия, 1653 «Саламанкский школьник», комедия, 1654 «Принц-корсар», комедия, 1658 «Трагикомические новеллы», изданы в 1661
По Виппер Ю. Б. Французская литература между 1645—1660 гг. // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1983—1994.
Одной из наиболее своеобразных фигур во французской литературе периода Фронды был Поль Скаррон (1610—1660).
Причудлива была сама биография писателя. Профессиональная литературная деятельность Скаррона началась, когда он стал калекой, прикованным параличом к креслу. Именно неустанный творческий труд, активное участие в развернувшейся на рубеже 40—50-х годов бурной политической борьбе помогают Скаррону проявить огромное жизнелюбие и выдержку.
Скаррон сочиняет многочисленные лирические стихотворения, по преимуществу послания, и работает для театра — пишет фарсы и комедии. Наибольшую литературную известность приносят Скаррону его бурлескные поэмы «Тифон, или Гигантомахия» (1644) и «Вергилий наизнанку» (1649—1652). В разгар событий Фронды в лагере восставших против королевской власти из рук в руки переходят хлесткие и едкие «мазаринады» Скаррона. В годы Фронды выявляется близость писателя к одному из вождей оппозиционного лагеря, кардиналу Рецу. Дом Скаррона становится местом тайных встреч и собраний заговорщиков. После победы королевской власти Скаррон попадает в опалу и лишается материальной поддержки двора. В 1651 и 1657 гг. он издает две части «Комического романа», а затем выпускает в свет «Трагикомические новеллы». В 1652 г. Скаррон женится на Франсуазе д’Обинье, внучке известного французского поэта-гугенота Агриппы д’Обинье. После смерти Скаррона его вдова, получив доступ к королевскому двору, становится под именем госпожи де Ментенон некоронованной правительницей Франции.
Скаррон завоевал себе известность прежде всего как наиболее примечательный представитель французского бурлеска (этот жанр раньше всего сложился в Италии — в XVI и начале XVII в.) Суть бурлеска, разновидности пародийной поэзии, заключается в переложении легким восьмистрофным стихом на комический, шуточно-тривиальный лад античных мифов. В «Тифоне, или Гигантомахии» Скаррон перелицовывает миф о борьбе олимпийских богов с титанами. Поэма Скаррона полна намеков на современность. Олимпийские боги, под которыми подразумеваются правители феодально-монархической Франции, представлены в поэме как обыватели, наделенные человеческими пороками и слабостями. На поэме Скаррона лежит, несомненно, отсвет грядущих событий Фронды. Под видом олимпийских богов Скаррон изображает в комическом свете господ феодального общества, их страх за свое будущее, их никчемность и внутреннюю пустоту. Титанам поэт придает плебейский облик. При этом он не скупится и на комические детали, осмеивая их грубость, неотесанность и наивность, с самого же начала подчеркивая обреченность их бунта.
В незаконченной бурлескной поэме «Вергилий наизнанку» Скаррон придерживается сюжетной канвы «Энеиды» Вергилия, меняя лишь внутреннюю характеристику персонажей. Таким образом, бурлескное произведение Скаррона превращается как бы в подстрочный комментарий античной поэмы: писатель ставит перед собой задачу вскрыть то, что он считает условным, надуманным в этом эпическом произведении, боготворимом теоретиками классицизма. Скаррон снижает образ Энея, разоблачает его несостоятельность как эпического героя, осмеивает официальную историографию, изображающую носителей государственной власти как творцов и созидателей истории. Там, где у Вергилия господствуют рок и провидение, Скаррон видит только случайное сцепление обстоятельств.
Бурлескные поэмы Скаррона и его единомышленников (среди них следует назвать д’Ассуси и Бребёфа) имели в 40—50-е годы шумный успех, потому что отражали недовольство существующим режимом, возбуждали дух неуважения к господствующим авторитетам. В современной писателю классицистической литературе герои античных мифов использовались для воспевания дворянской государственности. Скаррон же изображал этих героев в качестве вульгарных и мелких обывателей, подчеркивая в их поведении расчет, стремление к личной выгоде.
Бурлескная поэзия, однако, была далека от того, чтобы стать подлинной выразительницей народных чаяний. В «Гигантомахии» и «Вергилии наизнанку» выражена легковесность, присущая бунтарским настроениям Скаррона. Кумиры прошлого с шумом низвергались с пьедестала, но ничего нового в качестве положительного идеала не выдвигалось. Издеваясь над претензиями венценосцев, осмеивая официозный взгляд на историю, Скаррон вместе с тем вообще отрицал возможность существования высокого общественного идеала, возводил эгоизм, обывательскую мелочность и тщеславие в некие извечные качества человеческой природы.
Определенный налет натуралистичности лежит и на слоге бурлескных поэм Скаррона. Заслугой Скаррона является его стремление обогатить современный ему литературный язык, приблизить его к разговорной речи, ввести в него простонародные выражения. Однако изобилие в языке бурлескных поэм вульгаризмов, нелитературных оборотов заставляет говорить о слоге бурлескных произведений Скаррона как о некоем псевдонародном жаргоне.
Противоречиво и творчество Скаррона-комедиографа. В своих комедиях («Жодле, или Господин-слуга», 1645; «Жодле-дуэлянт», 1646; «Дон Яфет Армянский», 1652) Скаррон обращался к сюжетным мотивам, заимствованным из испанской комедии «плаща и шпаги». Эти мотивы он разрабатывал, стремясь обнажить их жизненную несостоятельность, надуманность, пародийно перелицовывал их посредством буффонады. Однако, осмеивая возвышенную романтику чувств своих аристократических персонажей и их порыв к героике, сам Скаррон не мог противопоставить этому никакого другого созидательного начала. Как и бурлескные поэмы Скаррона, его комедии принадлежат к демократическому варианту литературы барокко. Отдельные сатирические образы, созданные Скарроном-комедиографом, и его попытки использовать в качестве источника комедийного смеха народные фарсовые традиции (роль фарсового начала в комедиях Скаррона усугублялась благодаря тому, что в большинстве из них центральные роли создавались в расчете на их исполнение актером площадного, балаганного, театра — Жодле), по-своему расчищали путь для дебюта Мольера на драматургическом поприще.
Наиболее значительное произведение Скаррона — его «Комический роман». Скаррон противопоставлял свое произведение продукции прециозных романистов. Роман Скаррона нельзя, однако, свести ни к пародии, ни к зашифрованной хронике, хотя многие его образы, вероятно, действительно списаны с натуры.
В центре романа Скаррона — деклассированный молодой человек Дестен (destin — судьба, — фр.). Его борьба за обладание любимой девушкой из обедневшей дворянской семьи, его столкновения со всесильными, богатыми врагами, посягающими на его возлюбленную, и составляют основу действия романа. Герой находит укрытие от коварных преследований вдали от столичной жизни, в провинциальной бродячей труппе. Вступив вместе со своей возлюбленной в труппу, Дестен направляется на гастроли в Ле-Ман и его окрестности. Скаррон бесхитростно воспроизводит отдельные черты внешнего облика Ле-Мана, знакомит читателя с местными харчевнями, гостиными провинциальных буржуа, аристократическими салонами, живо, в юмористическом плане обрисовывает нравы обывателей городка. В лице хвастливого и задорного адвоката Раготена Скаррон высмеивает тщеславие провинциального мещанства, его увлечение отжившими рыцарскими представлениями, почерпнутыми из прециозной литературы. В облике злобного и своенравного судьи Ла-Рапиньера он раскрывает грубый произвол провинциальных судейских властей. Событиями современности навеяны многочисленные эпизоды, повествующие о бесчинствах самодуров-дворян, о насилии над беззащитными мирными жителями. Разоблачая произвол власть имущих, Скаррон с неподдельной симпатией изображает простых сельских комедиантов. Жестокостям, господствующим в окружающей действительности, он противопоставляет мир театральной богемы как своеобразный поэтический оазис.
У Скаррона сильнее, чем у Сореля, развито представление о том, что не случайное стечение обстоятельств, а определенные объективные закономерности управляют жизнью. Прошлое, настоящее и будущее в жизни героя Скаррона не оторваны одно от другого, как у Сореля, не дробятся на условно соединенные эпизоды, а, наоборот, взаимно связаны. Его герой не случайно носит имя Дестен, у него действительно есть своя судьба. Его прошлое вторгается в настоящее и обусловливает будущее. Основную же закономерность общественного бытия, с которой сталкивается Дестен, пытаясь утвердить свои права на свободу, на личное счастье, на любовь, Скаррон видит в противоречии между низами и верхами.
Возросшее понимание глубины социальных противоречий сочетается здесь, однако, с характерным для Скаррона подчеркиванием слабости обездоленных. В его произведении мы не найдем таких смелых публицистических отступлений, таких развернутых философских высказываний, какими изобилует «Франсион» Сореля. Скаррон связал своего героя с социальными низами механически. Если своих главных положительных героев Скаррон видит людьми идеальными, возвышенными, то в изображении их окружения преобладают комические и натуралистические черты. Провинциальную жизнь писатель вообще склонен трактовать с оттенком иронии. Она вызывает у него усмешку, как нечто забавное, полудиковинное.
Отправлено: 26.07.09 00:34. Заголовок: Из книги "Писате..
Из книги "Писатели Франции." Сост. Е.Эткинд, Издательство "Просвещение", Москва, 1964 г
Г.Рабинович. ПОЛЬ СКАРРОН (1610—1660)
БОЛЬНОЙ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА
Вряд ли во всей французской, а может быть, и во всей мировой литературе сыщется другой такой же веселый писатель со столь невеселой судьбой. Поль Скаррон мог с полным основанием говорить о себе: «На свете немного найдется людей, пусть даже на галерах, которые осмелились бы оспаривать у меня печальное звание несчастнейшего в мире человека». Но как он умел смеяться и смешить, этот несчастнейший человек! Умирая, Скаррон сказал своим близким, рыдавшим у его смертного одра: «Дорогие мои, вам никогда не проплакать надо мной столько, сколько вы смеялись благодаря мне». Девятнадцати лет Скаррон сделался аббатом. Остались позади невеселое детство и безрадостное отрочество, где, как в грустной сказке, были и рано умершая мать, и злая мачеха, и добрый, но послушный мачехе отец. . . Только сам Скаррон решительно не подходил для грустной сказки: он был шумным, жизнерадостным и абсолютно земным человеком. Став служителем бога, будущий поэт и не подумал обратить очи к небесам. Церковная карьера была ему навязана отцом и мачехой по той простой причине, что звание аббата не стоило ничего, а за любую светскую должность надо было платить — и довольно дорого: например, должность советника парижского парламента, которую занимал Скаррон-отец, стоила пятьдесят тысяч ливров. Чем раскошеливаться на такую огромную сумму, лучше нести ближним божью благодать — так по крайней мере рассудили в семье. Итак, Скаррон стал аббатом. Церковь приняла его в свое лоно, но не спешила развязать мошну. В ожидании бенефиция молодой аббат развлекался, как умел, и не всегда безгрешно: волочился за женщинами, писал стихи — чаще всего любовные, водился с парижской богемой, усердно посещал театр, был частым гостем в салоне знаменитой куртизанки Марион Делорм... Не нужно удивляться: Франция XVII века, да и XVIII тоже, кишела «светскими» аббатами, которые мало служили богу, охотно вкушали от запретного плода с древа познания и нередко были отъявленными вольнодумцами. Подобно им веселился и Скаррон. Впрочем, он не только веселился. Увлечение театром открывало наблюдательному аббату тайны драматургии, в которой ему еще предстояло преуспеть. Он знакомится и сближается со многими видными писателями: Менажем, Ротру, Тристаном Эрмитом, Жоржем де Скюдери и некоторыми другими. Это позволило ему великолепно ориентироваться в литературной жизни Франции тех лет. Короче говоря, недолгие веселые годы были вместе с тем для Скаррона годами его литературного учения. Но довольно скоро ученик становится мастером. В начале 1635 года, сопровождая епископа Майского, секретарем которого он к тому времени стал, Скаррон попадает в Рим. Не забудем, что именно в эти годы во Франции складывался культ античного искусства, ставший одним из краеугольных камней классицизма. Как же отнесся Скаррон к многочисленным памятникам античности, украшающим «вечный город»? Сам поэт рассказал об этом в следующем сонете: Громады мощные высоких пирамид, Воздвигнутых людской надменности в угоду, Свидетели того, что смертному дарит С искусством слитый труд победу над природой; Чертоги римские, чей блеск травой покрыт; Великий Колизей, чьи в прах упали своды И где друг другу кровь на хладный камень плит Пускали в древности жестокие народы! Вы все по воле злых и беспощадных лет Несете на себе упадка страшный след, Лихого Времени вы испытали когти. Но если мрамор вас не уберег от ран, Роптать ли мне на то, что скромный мой кафтан, Два года прослужив, слегка протерся в локте? (Перевод О. Румера) Этот озорной сонет был не просто мальчишеской дерзостью; бросая вызов вековым авторитетам, сопоставляя в насмешливом парадоксе бессмертные развалины и продырявленный на локте старый камзол, Скаррон, конечно же, высмеивал не великолепное искусство древних, а старания своих современников превратить это искусство в абсолютный образец, неподвластный законам времени, обязательный всегда и для всех. Непочтительный сонет о рухнувших дворцах явно предвещал «Тифона», «Вергилия наизнанку» да и весь бурлескный жанр. Пробыв в Риме около полугода, Скаррон возвратился в Мане к своим секретарским обязанностям; вскоре он получил и долгожданный приход. Здесь в 1638 году — том самом, когда на свет явился будущий король Людовик XIV, с которым судьба таким удивительным образом соединила Скаррона,— поэт испытал первые приступы страшной болезни, не оставлявшей его до самой смерти и превратившей цветущего молодого мужчину в беспомощного калеку. По-видимому, это был так называемый ревматический артрит; болезнь поражала суставы, сводя их словно судорогой и постепенно лишая подвижности. Развитие недуга сопровождалось нестерпимыми и все усиливающимися болями. Последние годы жизни Скаррон провел скрюченным, как он сам говорил, в форме буквы «зет» и в полной неподвижности. Современники Скаррона по-разному объясняли происхождение его болезни. Вот одна из версий — если не самая точная, то хотя бы самая характерная. В 1638 году в Мансе происходил карнавал. Скаррону очень хотелось присоединиться к общему веселью, но его духовное звание было почти непреодолимой преградой открытому участию в празднике. Тогда он решил появиться на карнавале в таком наряде, который сделал бы его неузнаваемым. Раздевшись донага, он вымазал все тело медом, а затем вывалялся в перьях. Превращенный таким образом в какую-то невиданную птицу, он смело отправился в толпу масок. Его появление вызвало сперва испуг, потом — любопытство. Чьи-то нескромные руки стали обшаривать удивительный костюм и, обнаружив секрет, принялись ощипывать странную дичь. Оказавшись перед угрозой быть узнанным, Скаррон обратился в бегство. Толпа шумно его преследовала. В поисках спасения он вбежал на мост через реку и бросился в воду. Достигнув вплавь берега, бедный аббат еще долго прятался в тростниках, по горло в воде, ожидая, когда прекратится погоня. Вынужденное купание вызвало сильнейшую простуду, давшую первый толчок болезни поэта. Se non e vero e ben trovato. ( Если это и неправда, то хорошо придумано (итал.))В этом эпизоде — весь Скаррон, с его неистощимой изобретательностью на шутки, с его грубоватым юмором, с его жаждой веселых развлечений. К одной беде вскоре прибавилась другая: в результате конфликта, возникшего между парламентом и Ришелье, Скаррон-отец попал в немилость, был отрешен от должности и отправлен в изгнание. Тяжелобольной поэт поспешил из Маиса в Париж, чтобы попытаться спасти отца. Эти попытки ни к чему не привели, а усиливавшаяся болезнь заставила Скаррона остаться в Париже для лечения. Но лечение не помогало, денежные дела шли тоже плохо... Борясь против жестоких ударов судьбы, Скаррон не терял ни бодрости, ни остроумия. Добившись аудиенции у королевы, он просил ее учредить для него особую придворную должность... «больного ее величества» — разумеется, хорошо оплачиваемую. Поэт уверял королеву, что учреждение подобной синекуры равносильно открытию целой больницы, ибо он один соединяет в себе все известные врачам недуги... Ее величество выслушала поэта с любезной улыбкой, но дальше улыбок дело не пошло. В это очень трудное для него время Скаррон посвящает все больше и больше времени литературе. Лишенный почти всех радостей жизни, он как бы хочет вознаградить себя радостями, которые приносит искусство, однако в искусстве он не идет проторенными путями, а ищет своих собственных. В век классицизма — век строжайшей регламентации литературных жанров, век всевозможных «правил», определяющих каждый шаг художника, Скаррон создает новый литературный жанр, жанр бурлеска (от итальянского burla — шутка).
ВЕРГИЛИЙ НАИЗНАНКУ
Бурлеск по самой своей природе пародиен. Его внешняя сторона заключается в том, что о высоких материях повествуют «низким» языком. Так, например, в первой бурлескной поэме Скаррона — «Тифон, или Гигантомахия» (1644) — известный древнегреческий миф о войне богов Олимпа с титанами изложен языком парижских подмастерьев и крючников и расцвечен к тому же массой комических и снижающих деталей. Нетрудно угадать объект пародии: им являются классические поэмы древности, провозглашенные теоретиками классицизма верхом совершенства в искусстве. Отсюда ясно следует, что внутреннее содержание бурлеска заключается в ниспровержении авторитетов, использовавшихся во времена Скаррона с вполне определенными политическими целями: для обоснования того направления в искусстве, которое было призвано утверждать и прославлять абсолютную монархию, то есть для обоснования классицизма. Пародийность бурлеска — это лишь другая сторона его оппозиционности. Прав был французский ученый Поль Морийо, когда он писал о Cкарроне: «Невозможно оставаться долгое время мятежником в литературе, не будучи обвиненным и в политической мятежности». Недаром же официальный теоретик классицизма Буало в своем «Поэтическом искусстве» строго осудил бурлеск, и в частности «Тифона». Той же печатью пародийности отмечена и самая знаменитая из бурлескных поэм Скаррона — его «Вергилий наизнанку» (1648—1652). Здесь Скаррон нимало не посчитался с кумиром классицистов, древнеримским поэтом Вергилием, непочтительно перелицевав его «Энеиду» на самый смешной лад. Он наделил героев этой поэмы чертами, мало вяжущимися с обычным представлением о возвышенных персонажах мифологии: Эней здесь превращен в трусоватого и плаксивого фата, Дидона — в молодящуюся кокетку, троянцы — в скуповатых и рассудительных буржуа. Вот типичный образец языка и стиля этой поэмы — вступление к ней: Благочестивца я пою, Что, на спину взвалив свою Родных богов и вместе с ними Папашу с кудрями седыми, Из города, где греков стан Побил тьму честных горожан, Пришел в другой, где был когда-то Бедняжка Рем рукою брата За то убит, что через ров Перескочил без лишних слов. (Перевод О. Румера) К тому же поэма Скаррона пересыпана нарочитыми анахронизмами, создающими комический эффект. «Вергилий наизнанку» имел бурный успех у современников, сделал бурлескный жанр чрезвычайно популярным и вызвал множество подражаний — среди них можно найти даже «Бурлескное евангелие». Оппозиционные настроения Скаррона вполне отчетливо выявились во время Фронды — вспыхнувшего в 1648 году в Париже восстания против абсолютизма, которое вылилось затем в довольно продолжительное движение. Фронда и по своему социальному составу и по программе была сложна и противоречива, в ней соседствовали различные общественные тенденции; далеко не последнюю роль в этом движении сыграли неимущие классы. Скаррон своим пером принял активное участие во Фронде: он создал знаменитый жанр «мазаринады» — острого политического памфлета, направленного против ненавистного народу кардинала Мазарини, первого министра, а позже регента в годы молодости Людовика XIV; именно политика Мазарини была непосредственной причиной Фронды. Несмотря на то что мазаринады Скаррона были анонимными, Мазарини угадал их автора и отомстил ему, лишив пенсии, которую до этого выплачивал. Конечно, оппозиционность Скаррона имела свои границы. В очень сильной степени завися от денежных подачек знатных меценатов, он был вынужден превозносить их в своих стихах или в льстивых посвящениях. И поэтому в его творчестве произведения большой художественной силы и принципиальности соседствуют с трафаретными панегирическими сочинениями. Но при всякой возможности он говорил о своих знатных покровителях горькую правду, например в превосходной комедии «Дон Иафет Армянский», беспощадно высмеивающей жеманную аристократию, которая, чтобы увеличить пропасть между знатными людьми и простонародьем, выдумала для себя особый кодекс поведения и особенный жаргон, из которого изгонялось все «низкое», то есть все бытовое и жизненное. Лучшее произведение Скаррона — «Комический роман» (1651— 1654) — осталось незаконченным (последняя, третья часть романа написана уже после смерти поэта его современником Офре). Этот роман повествует о похождениях труппы странствующих комедиантов; рисуя жизнь и нравы своих героев — мелких дворян, буржуа, адвокатов, судей и актеров, Скаррон стремился сохранить верность жизненной правде: его роман — один из первых бытовых романов французской литературы. Сюжетный стержень романа составляют приключения двух пар влюбленных: Дестена и Этуали, Леандра и Анжелики. Рассказывая историю их жизни, Скаррон вместе с тем рисует чрезвычайно яркие и колоритные картины быта и нравов провинциальной Франции. Настоящей жизненной правдой отмечены описания маленького города Манса с его харчевнями и кабачками, сплетнями и драками; реалистически правдивы фигуры хвастуна и пьяницы адвоката Раготена, местного донжуана и драчуна судьи Рапиньера или изрядно потрепанного жизнью, желчного и злобного актера Ранкюна. Таким образом, в «Комическом романе» любовный, авантюрный и бытовой элементы тесно сплетены, образуя стройное целое. Возможно, что многие герои этого романа — очень похожие портреты реально существовавших лиц, с которыми Скаррон встречался в Мансе. Именно такого мнения придерживались современники писателя. В качестве прототипов персонажей «Комического романа» называли, например, Мольера и актеров его труппы; правда, «мольеровская» гипотеза впоследствии не подтвердилась. Говоря об этом произведении, историки литературы обычно подчеркивают обилие в нем грубых, иногда даже непристойных сцен. Но ведь рядом с многочисленными описаниями потасовок, обжорства, пьянства, ночных горшков и грязных гостиниц в романе Скаррона живет высокая мечта гуманиста о духовно и физически совершенном человеке, о разумном и справедливом сообществе людей. Эта мечта живет в чистой любви Дестена и Этуали, Леандра и Анжелики, в верной дружбе Дестена и Вервиля, в человечности Сен-Луи и Гарруфьера. Ее не могут растоптать ни уродство окружающей героев действительности, ни трагическая нелепость отношений, омраченных сословными предрассудками или подлой властью золота. Высокая мечта не только облагораживает роман Скаррона, но и делает его более близким и интересным для сегодняшнего читателя. Работа над «Комическим романом» почти совпала с важным событием в личной жизни Скаррона: в 1652 году, сорока двух лет, он женился на шестнадцатилетней красавице Франсуазе д'Обинье, внучке знаменитого поэта Агриппы д'Обинье. Этот брак вызвал немало толков, тем более что Скаррон тогда был уже совершенным калекой. Его жене была суждена головокружительная карьера: вскоре после смерти Скаррона она — под именем мадам де Ментенон — стала любовницей, а затем тайной женой короля Людовика XIV. Последние годы жизни Скаррона омрачены ужасающими физическими страданиями, которые он стойко переносил. Рассказывают, что, чувствуя приближение смерти, он сказал: «Право, я никогда не думал, что так легко смеяться над смертью. Не будет больше ни бессонницы, ни подагры. Наконец-то я буду чувствовать себя хорошо». Многие современники, а вслед за ними люди позднейших поколений считали Скаррона чем-то вроде шута. Нет ничего более несправедливого. В творчестве этого талантливейшего писателя шутовской элемент служит своеобразной маской для сатиры. А история его жизни не только печальна и не только трогательна: мужественная борьба поэта потерявшего все, кроме изумительной силы духа, его нравственная победа над смертельной болезнью заставляют вспомнить о слове «героизм».
Сообщение: 3387
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
19
Отправлено: 31.12.09 00:54. Заголовок: Таллеман де Рео о По..
Таллеман де Рео о Поле Скарроне:
Маленький Скаррон
Маленький Скаррон, прозвавший себя сам безногим калекою, — это сын Поля Скаррона, советника Главной палаты, которого все звали Скаррон-Апостол, ибо на каждом шагу он цитировал св. Павла 328. Этот старикан был завзятым чудаком, как это явствует из шутливого памфлета, написанного маленьким Скарроном на свою тещу; памфлет сей, быть может, самое лучшее, что он сделал в прозе.
Маленький Скаррон всегда питал склонность к поэзии, танцевал в балетах и отличался прекраснейшим нравом до той поры, пока некий [229] шарлатан, взявшись излечить его от какой-то детской болезни, не дал ему снадобья, от которого у него отнялись все члены, кроме языка и еще кое-чего, что вам, должно быть, понятно; по крайней мере, из дальнейшего ясно, что этому вполне можно верить. С тех пор он сидит на стуле, укрытый сверху, и может двигать только пальцами, в которых держит палочку, чтобы иметь возможность почесываться; видом своим он на волокиту отнюдь не похож. Это не мешает ему то и дело отпускать шутки, хотя боли почти никогда его не покидают; следует, пожалуй, считать чудом нашего века, чтобы человек в подобном состоянии, к тому же еще и бедняк, мог так смеяться, как он.
Более того, этот человек еще и женился. Он говорил Жиро, которому передал свою пребенду 329 в Мансе: «Найдите мне женщину, которая бы дурно вела себя, дабы я мог называть ее шлюхой и она бы на это не обижалась». Жиро однажды ему указал на компаньонку матери г-жи де Лафайетт. У этой девицы был ребенок, и она так и не стала возбуждать дело против конюшего, который был его отцом; но Скаррон только рассмеялся в ответ. Впоследствии он составил договор о передаче Жиро своей пребенды и, собираясь поехать в Америку, где он надеялся поправить свое здоровье, женился на тринадцатилетней девочке, дочери одного из сыновей историка д'Обиньи (Чтобы взглянуть на Скаррона, ей приходилось сильно наклоняться и даже вставать на колени.) (этот д'Обиньи младший, сьер дю Сюрино, убил свою жену за распутство. Женившись против воли отца, он был лишен наследства; отплыл в Индию, и, я полагаю, дочь его родилась именно там).
Потом Скаррон изменил свои намерения. Это обошлось в три тысячи ливров, которые он вложил в торговую компанию; видя, что дела там идут плохо, он в Америку не поехал.
Однажды он сказал жене: «Прежде чем стать тем, что мы сейчас собою представляем, а мы представляем собою не бог весть что, и т. д.». У нее за душою не было ничего: ее кузены д'Обиньи жили на ее счет. Впоследствии Генеральный прокурор Фуке, который занимает также должность Суперинтенданта финансов, назначил Скаррону пенсию; этому человеку нравятся шуточные стихи.
При всей своей нищете Скаррон из дружбы поддерживал Селесту де Палезо, девицу из знатной семьи, которая проиграла процесс против Роже, сделавшего ей ребенка; Скаррон приютил ее у себя, пока она не удалилась в монастырь.
Скаррон говорил, что женился, дабы видеть людей, иначе, мол, никто бы его не навещал. И в самом деле, жена его со временем сделалась весьма приятной женщиной. Он говорил также, что, вступая в брак, надеялся изменить дарственную на свое имущество, которую он составил в пользу родителей; но, мол, для этого надобно, чтобы кто-то сделал [230] ребенка его жене. Впоследствии он нашел способ вернуть себе целиком или частично состояние, завещанное родителям; у него имелась ферма близ Амбуаза; он говорит о ней г-ну Нюбле, стряпчему, человеку умному и честному, о котором упоминает в послании к покойному президенту де Белльевру: «Я с вами не знаком, но г-н Нюбле, qua non Catonior alter 330, наговорил мне о вас столько хорошего». Скаррон сказал Нюбле, что оценивает это наследственное владение в четыре тысячи экю, но что родители хотят дать за него только три тысячи. Нюбле ответил, что согласен ему помочь, но должен взглянуть на ферму. Он отправляется туда; во время вакаций ему говорят, что эта ферма стоит вполне пяти тысяч экю; он вписывает в контракт пять тысяч экю вместо четырех тысяч. Родители, которые хотели дать за нее только три тысячи, отобрали у Нюбле это владение по праву изъятия наследственного имущества.
Г-жа Скаррон отвечала тем, кто спрашивал у нее, почему она вышла замуж за этого человека: «Я предпочла выйти за него, нежели уйти в монастырь».
Она жила до этого у г-жи де Нейян, матери г-жи де Навай, которая хотя и приходилась ей родственницей, обирала ее до нитки. Старуха эта была так скупа, что на всю комнату ставилась одна жаровня: грелись, стоя вокруг нее. Скаррон, живший в том же. доме, предложил вносить ей какую-то сумму, дабы маленькая д'Обиньи могла стать монахиней; в конце концов он решил на ней жениться. И вот однажды он ей сказал: «Мадемуазель, я не желаю больше давать деньги на то, чтобы упрятать вас в монастырь». Она громко вскрикнула. «Да погодите же, я просто хочу на вас жениться: мои слуги выводят меня из терпения!».
Порою Скаррон говорит презабавные вещи; но это случается нечасто. Ему хочется всегда быть занятным, а это верное средство им не быть. Он пишет комедии, рассказы, шутливые газетные заметки, словом — все, из чего можно извлечь деньги. В одной шутливой заметке он задумал вывести некоего безымянного человека, который приезжает в пятницу, одевается у старьевщика, а в субботу женится и который, стало быть, может сказать: Veni, vidi, vici 331, — но никто, мол, не знает, много ли крови стоила его победа. А надо сказать, что в тот день Лафайетт, поскольку все дела в Лиможе были улажены его дядей, тамошним епископом, приехал в Париж и женился на м-ль де Ла-Вернь. На следующий день кто-то в шутку сказал, что речь идет о Лафайетте и его возлюбленной. В следующей газете Скаррон извинился и написал длинное письмо Менажу, который опрометчиво прочел его м-ль де Ла-Вернь, причем оказалось, что она об этом ничего не слышала.
В его сочинениях встречаются забавные строки, как например:
Как жаль переводить сафьян На книги с посвященьем пышным. [231]
В одном из посвящений Коадъютору он говорит: «Сидите спокойно, сейчас я буду вас хвалить».( Существует поговорка: «Сидите спокойно, сейчас я буду вас рисовать».)
Однако как ни бедственно положение Скаррона, у него есть льстецы, подобно тому как у Диогена были свои приживалы. Жена его повсюду желанный гость; до сих пор полагают, что Рубикона она не перешла. Скаррон мирился с тем, что многие приносили ей что-нибудь съестное, чтобы было из чего приготовить хороший обед; однажды граф де Люд несколько неделикатно позволил себе сделать то же. Он вкусно пообедал с мужем, но жена так и не вышла из своей комнаты. Вилларсо к ней очень привязан, а муж потешается над теми, кто хотел бы исподтишка заронить в его душу подозрение на ее счет. Скаррон умер ранней осенью 1660 г. Перед этим жена уговорила его исповедаться; д'Эльбен и маршал д'Альбре сказали ей, что он сделал это ради насмешки; ему стало лучше. Но потом болезнь взяла свое, и приличия были соблюдены.
Его жена удалилась в монастырь, чтобы не быть никому в тягость, хотя добросердечная Франкето, ее подруга, хотела, чтобы она переселилась к ней; г-жа Скаррон сочла это для себя не вполне удобным.
Она поселилась в Доме призрения для женщин старанием вдовы маршала д'Омона; у последней была там обставленная светелка, которую она ей и предоставила; вначале эта дама посылала ей все, в чем та нуждалась, даже одежду; но она разболтала об этом такому множеству людей, что в конце концов г-же Скаррон это надоело, и однажды она отправила обратно тележку с дровами, которую та велела разгрузить во дворе обители. Вскоре ей назначили пенсию, и она стала платить за все услуги. О том, кто давал ей на это деньги, речь еще впереди. Монахини говорят, что ее посещает ужас как много людей, и смотрят на это косо.
Я забыл сказать, что г-жа Скаррон нынешней весною ездила с Вилларсо и Нинон в Вексен, расположенный в одном лье от дома г-жи де Вилларсо, супруги их кавалера. Со стороны г-жи Скаррон это было похоже на вызов.
Впоследствии изыскали способ назначить ей пенсию от имени Королевы-матери в размере 2500—3000 ливров. На нее она живет в небольшом домике и скромно одевается. Вилларсо ее по-прежнему навещает, но она строит из себя недотрогу. В нынешнем, 1663 году, когда все ходили в масках, даже сама Королева-мать, г-жа Скаррон не преминула сказать, что ей просто непонятно, как порядочная женщина может надеть маску.
Ла-Кардо, дочь знаменитой мастерицы по части букетов, поставлявшей когда-то цветы всему Двору, известная своею склонностью к женщинам, влюбилась в г-жу Скаррон. Тщетно эта особа старалась на все лады найти предлог, чтобы остаться переночевать с нею; и вот недавно, когда г-жа Скаррон с небольшим приступом колик лежала на полу возле своей постели, эта особа входит, ложится рядом с нею и, обнимая ее, хочет всунуть ей в руку большой кошелек, набитый луидорами. Г-жа Скаррон встает и выгоняет ее.
В Париже в квартале Маре на 56 Rue de Turenne в 1654-м году недавно женатый Скаррон снял особняк, принадлежавший семье Меро, где поселился со своей молодой супругой.
Интересно, что Поль Скаррон заказал Николя Пуссену картину "Вознесение св. Павла", датируется 1649-50 годами.
"Вознесение св. Павла" Николя Пуссена
Художник сначала несколько раз отказывался от предложения, но потом согласился. Произведение искусства находилось именно в этом особняке на улице де Тюренн. Но под давлением кредиторов поэт был вынужден продать картину банкиру Еврару Ябаху, который в свою очередь уступил её герцогу де Ришелье, а тот в 1665-м году продал произведение Людовику XIV. Сейчас оно находится в Лувре.
Сообщение: 5958
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
31
Отправлено: 12.02.11 22:34. Заголовок: МАКСимка пишет: В П..
МАКСимка пишет:
цитата:
В Париже в квартале Маре на 56 Rue de Turenne в 1654-м году недавно женатый Скаррон снял особняк, принадлежавший семье Меро, где поселился со своей молодой супругой.
Поль Скаррон (1610-1660). – Родился в Париже, в семье чиновника. В юности вел светский образ жизни, вращался в литературных кругах, но в 1633 г. покинул Париж, чтобы получить место каноника в небольшом городке Ле-Мане. В возрасте двадцати восьми лет жизнерадостный, любящий повеселиться аббат внезапно заболевает и превращается в разбитого параличом калеку. Тяжкий недуг не сломил, однако, его духа. Скаррон переезжает в Париж и с увлечением берется за литературный труд. Его дом становится блестящим литературным салоном, а в годы Фронды в нем собираются противники Мазарини и королевской власти. В 1652 г. Скаррон женится на внучке французского поэта-гугенота Агриппы д'Обинье.
Поэмы «Тифон, или Гигантомахия» (1647) и «Вергилий наизнанку» (1648-1652), стихотворный памфлет «Мазаринада» (1649) и книга стихов, вышедшая в 1643 г., закрепили за Скарроном славу непревзойденного мастера бурлескной поэзии. Скаррон был также автором реально-бытового «Комического романа» (две его части вышли в 1651 и 1657 гг.), «Трагикомических новелл» (изд. В 1661 г.), нескольких фарсов и комедий.
ПОЛЬ СКАРРОН
ТИФОН (Фрагменты)
Он подобрал шары и кегли И наобум швырнул их ввысь, И кегли в небо понеслись, Рукою посланы могучей, Сквозь плотные, густые тучи И, разорвав небесный кров, Домчались до жилищ богов, Которые беды не ждали И дым от алтарей вдыхали. * * * Юпитер был со сна угрюм И громко крикнул: «Что за шум?» В ответ на крик его громовый Никто не проронил ни слова. В сердцах кричал богов отец: «Что происходит, наконец?» «Все как всегда», — рекла Киприна. «Молчите, милая б. дина!» (Доселе говорили «б. дь», Чтоб слово зря не удлинять; Кипридою звалась Киприна. Но склонен наш язык старинный Усовершенствовать слова, И эта склонность в нас жива.) Но скобку вовремя закроем. Итак, с громоподобным воем Венеру, лучшую из дам, Назвал Юпитер… Экий срам! Зарделся, как от оплеухи, Лилейный лик прекрасной шлюхи; Когда он белым стал опять, От злости начал бог рычать, И в словесах нецеремонных Грозил побить богов и жен их, И клялся, злобный, как тиран, Длань возложивши на Коран (Согласно древнему обряду); Чтоб усмирить его, Паллада — Палладу он всегда ценил — Сказала: «Сир, удар сей был Произведен машиной некой, Послушной воле человека, И это он разбил буфет». Юпин завыл: «Хорош ответ!» А Мом промямлил, рожи строя: «Простая кегля пред тобою!» В ответ Юпитер: «Царь шутов! Ты видишь, драться я готов — Не время в шутках изощряться! В свой час положено смеяться! А ныне я узнать хочу, Кому из смертных по плечу Тревожить трапезу Зевеса. Ужели небо — не завеса От наглых выходок людей?»
СТАНСЫ С ЗУБОЧИСТКОЙ
(Из комедии «Жодле, или Хозяин-слуга») Поковырять в зубах — мне первая отрада. Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо. Люблю я лук, люблю чеснок, И если маменькин сынок, Изнеженный молокососик Спесиво свой наморщит носик И поднесет к нему платок: «Фи! Что за мерзкая вонища!» — Ему я тотчас нос утру: Мне по нутру простая пища, Зато мне спесь не по нутру. Поковырять в зубах — мне первая отрада. Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо. Доволен я своей судьбой. Живу, как человек простой, Я по-простецки, без амбиций, А ежели быть важной птицей — Чуть что, поплатишься башкой. Иду проторенной дорожкой И счастлив оттого стократ, Что родился я мелкой сошкой, Что я не принц и не прелат. Поковырять в зубах — мне первая отрада. Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо. Когда в конце концов поймешь, Что рано ль, поздно ли пойдешь Ты на обед червям могильным (Во рву ли, в склепе ли фамильном), То эта мысль — как в сердце нож. А если так, то неужели Мне из-за пары оплеух, Во имя чести на дуэли Досрочно испустить свой дух? Поковырять в зубах — мне первая отрада. Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо. Когда невежа брадобрей Мужицкой лапищей своей Хватает важного вельможу И мнет сиятельную рожу, Вельможа терпит, ей-же-ей. Я человек не столь уж гордый, Чтоб от пощечин в драку лезть. Уж лучше жить с побитой мордой, Чем лечь во гроб, спасая честь. Поковырять в зубах — мне первая отрада. Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо. Иного тешит целый день Воинственная дребедень: Ему до тонкости знакомы Все фехтовальные приемы, И метко он палит в мишень. Мне дурни дуэлянты жалки, К чему за оскорбленья мстить? Раз в мире существуют палки — Кому-то нужно битым быть. Поковырять в зубах — мне первая отрада. Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо. Ответьте на вопрос мне вы, Неустрашимые, как львы, Глупцы, влюбленные в дуэли: Неужто вам и в самом деле Щека дороже головы? Не лезь в сраженья, жив покуда. Пред тем как искушать судьбу, Спросить покойников не худо: Приятно ль им лежать в гробу? Поковырять в зубах — мне первая отрада. Когда зубов лишусь, и жизни мне не надо.
НАДГРОБЬЯ ПЫШНЫЕ
Надгробья пышные, громады пирамид, Великолепные скульптуры и строенья, Природы гордые соперники, чей вид — Свидетельство труда, искусства и терпенья; Старинные дворцы, одетые в гранит, Все то, что создал Рим до своего паденья, Безмолвный Колизей, чья тень еще хранит Народов варварских кровавые виденья,— Все времени поток в руины превратил Или безжалостно развеял, поглотил, Не пощадив ни стен, ни цоколя, ни свода… Но если времени всесилен произвол, То стоит ли скорбеть, что скверный мой камзол Протерся на локтях в каких-нибудь два года?
ПАРИЖ
Везде на улицах навоз, Везде прохожих вереницы, Прилавки, грязь из-под колес, Монастыри, дворцы, темницы, Брюнеты, старцы без волос, Ханжи, продажные девицы, Кого-то тащат на допрос, Измены, драки, злые лица, Лакеи, франты без гроша, Писак продажная душа, Пажи, карманники, вельможи, Нагромождение домов, Кареты, кони, стук подков: Вот вам Париж. Ну как, похоже?
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 41
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме