книга вообще хорошая, анализируются многие аспекты частной жизни XVII века.
Да, я её читала, мне понравилось. Но, к сожалению, этот эпизод, похоже, запамятовала. Одно дело - когда книга дома, под рукой, её перечитываешь, а другое - брать в библиотеке, раз прочитаешь и многое забудешь.
Сообщение: 5620
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 06.12.10 00:51. Заголовок: Оттуда же: Мари до ..
Оттуда же:
Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье
Письма графу де Бюсси-Рабютену (1668)
"Летом 1668 г. Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье (1626-1696), и Бюсси-Рабютен возобновили отношения, почти сошедшие на нет в 1665 г. после публикации «Любовной истории галлов». Снова вступив в переписку с опальным кузеном, госпожа де Севинье не без лукавства именовала этот эпистолярный обмен то тяжбой, то поединком. Его предметом был не только сам «Портрет госпожи де Шенвиль», но факт его обнародования. Как ни странно, это были две разные обиды. Естественно, госпожа де Севинье была в претензии на кузена за нелестное изображение и отказывалась себя в нем узнавать. Однако не этот инцидент привел к разрыву, а циркуляция текста сперва в рукописном, затем в печатном виде. Как видно из оправданий Бюсси, он прекрасно понимал, что именно ставилось ему в вину, и, не отрицая своего авторства, пытался переложить ответственность за распространение текста на своих недоброжелателей. Раздор между кузенами позволяет понять, где в ту эпоху проходила граница дозволенного. Прежде всего, ее расположение определялось соотношением частной и «частной публичной» сферы. Пока «Портрет госпожи де Шенвиль» был известен единицам, его существование оставалось частным делом между госпожой де Севинье и Бюсси, которое улаживалось приватным образом (через посредничество друзей) и без шума. Когда списки начали ходить по рукам, госпожа де Севинье сочла необходимым публично рассориться с кузеном и не афишировать их последующее примирение. Но это была лишь первая степень перехода от частности к публичности: хотя в ту эпоху обращение рукописных текстов порой не уступало книжному, их аудитория оставалась ограниченной и контролируемой. Маршрут манускрипта в значительной степени повторял рисунок той своеобразной информационной сети, которую создавали переписка, салонные беседы, обмен новостями между знакомыми. Так, «Любовная история галлов» была доверена Бюсси на сорок восемь часов его недавней знакомой госпоже де Ла Бом, которая за это время успела снять с нее по крайней мере одну копию и пустить по своим светским каналам. Появление книги представляло собой более высокую степень публичности не столько в количественном, сколько в качественном отношении. В принципе, тираж издания мог не превышать числа рукописных копий. Однако распространение книги подчинялось иным законам и попадало в зависимость уже не от сословных, а от финансовых возможностей читателя. Отсюда ужас госпожи де Севинье перед печатным станком, превратившим ее в «потешную книгу для всех провинций». Невозможность контролировать читательскую аудиторию — один из резонов, традиционно выдвигавшихся некоторыми сочинителями XVII в. против издания собственных книг. Многие светские поэты, включая Вуатюра, отказывались печатать свои произведения. Это позволяло им не компрометировать себя и не омрачать репутацию «человека достойного» подозрением в излишнем профессионализме. Более того, переход от рукописной к печатной форме воспринимался как «вульгаризация» текста, и, согласно распространенному мнению, сочинения, пользовавшиеся успехом в «допечатиом» виде, обычно проигрывали, выйдя из-под типографского пресса. Если оставить за скобками очевидный снобизм этой позиции, то в ней была доля истины: многие рукописные тексты изначально предназначались для ограниченной аудитории, за пределами которой они утрачивали большую часть смысловых оттенков. Как мы увидим в следующем разделе, госпожа де Скюдери, будучи профессионалом пера, прекрасно умела стратифицировать свою публику и знала, какие тексты печатать, а какие нет. Однако свободное хождение рукописи увеличивало шанс того, что она будет незаконно «тиснута» каким-нибудь расторопным голландским издателем. В пределах Франции публикация требовала получения официального разрешения или, как тогда говорили, привилегии. Претендовать на нее мог либо автор, либо издатель, который предоставлял рукопись для прочтения и утверждения соответствующему королевскому секретарю. Издатель, конечно, мог это сделать и без ведома автора, но, как правило, у последнего было достаточно времени, чтобы успеть заявить о своих правах до выдачи привилегии. Если же рукопись пересекала границу королевства и попадала в руки голландских печатников, то автор был бессилен помешать ее публикации. С одной стороны, авторского права в современном понимании еще не существовало, с другой -- характер многих произведений делал неудобным открытое признание в их авторстве. Судя по всему, именно так обстояло дело с рукописью «Любовной истории галлов», хотя нельзя исключать и тот факт, что Бюсси мог сам переправить ее издателю. Печать давала автору возможность более широкого (и менее выборочного) распространения текста, но она же делала его более уязвимым. Как описывал эту ситуацию Сент-Аман (1594-1661), еще один известный поэт эпохи,
Рассудку вопреки и здравому резону, Желавшему стихи не выпускать из дому, Чтоб им забавою для черни не бывать, Я вижу, что пора учиться угождать. Из кабинета дать им вырваться на волю, Под пресс, где обрету я мученика долю, С тисненым именем и глоткою сухой, Залитой второпях чернильной чернотой; И вот стать книгою и не иметь кафтана Иного, нежели из кожи иль сафьяна; Чтоб хором торгаши, обсевшие Дворец, Мне громко прочили бессмертия венец; И чтоб за четвертак какого-нибудь фата Я мог бы сделаться подтиркою для зада.
Парадоксальным образом появление книги ограничивало личную свободу автора, который оказывался загнан в переплет и беспомощен перед лицом покупателя, который мог приобрести его отнюдь не для чтения. Но это одно из правил игры, в которую автор вступал, когда брался за перо. Случай госпожи де Севинье иной: в «потешную книгу» ее превратил Бюсси. Пока рукопись оставалась в частном кругу, хорошо знавшем обе стороны конфликта, госпожа де Севинье была обижена, но молчала. Когда манускрипт начал ходить по рукам, ей пришлось громко заявить о своем негодовании, поскольку теперь под ударом оказалась ее репутация в глазах хорошего общества. Но публикация книги делала ее совершенно беспомощной. Потенциальные читатели книги ее не знали и не могли знать лично, однако Бюсси давал им право судить о ней, тем самым выставляя ее в качестве «публичной» женщины. Механизмы взаимодействия частной и «частной публичной» сферы объясняют, почему в зависимости от способа существования текста он воспринимался то как безобидный, то как в высшей степени опасный. Несмотря на язвительность, «Портрет госпожи де Шенвиль» — отнюдь не карикатура. Сама госпожа де Севинье в письме кузену признавалась, что «он показался бы мне весьма милым, если бы его предметом была не я, а автором не вы». Бюсси в нем не выходил за пределы допустимых в светском кругу насмешек и злоречия. Здесь стоит заметить, что общая тенденция к злоупотреблению острословием беспокоила его современников. Если в первой половине века, когда был написан «Достойный человек» Фаре, словесные перепалки казались желательной альтернативой дуэли, то к 1660-м гг. писателей-моралистов стало тревожить слишком широкое распространение этого оружия. Как уже было упомянуто, Антуан де Куртэн посвятил вопросам чести отдельный трактат, а аббат де Бельгард был автором «Размышлений о том, что вызывает насмешки и как их избежать» (1696). Госпожа де Скюдери в «Беседах на разные темы» (1680) высказала мнение, что невинных насмешек не бывает, ибо для них практически не существует подходящего предмета:
«Я смело утверждаю, что нельзя насмехаться ни над преступлениями, ибо их следует ненавидеть; ни над несчастьями, ибо им следует сочувствовать; ни над телесными недостатками, ибо от них невозможно избавиться; ни над старостью, ибо ее никому не избежать, кроме тех, кто умирает молодым; ни над чужеземцами как чужеземцами — ведь, к примеру, перс не может не быть персом, также как вы не можете не быть француженкой.»
Этот перечень недозволенных, но распространенных поводов для насмешек отчасти объясняет, почему госпожа де Севинье не могла простить Бюсси упоминание о разном цвете ее глаз: здесь он нарушил правила приличия в большей степени, чем когда нелестно характеризовал ее моральные качества. Однако, выходя за пределы сугубо частного пространства, насмешка превращалась в публичное оскорбление, что диктовало обиженной стороне; иную тактику поведения. Если, по собственному признанию, прочитан «Портрет госпожи де Шенвиль..., госпожа де Севинье ограничилась тем, что проводила ночи без сна, то когда этот текст получил огласку, она публично порвала с Бюсси.
Интересно, что и вторым, посмертным выходом в публикационное пространство госпожа де Севинье тоже была обязана Бюсси, но уже не Роже, а его сыну, который в 1697 г. напечатал часть отцовской переписки. Первое отдельное издание писем госпожи де Севинье появилось в 1725 г.
Письма графу де Бюсси-Рабютену
Графу де Бюсси-Рабютену, 26 июля 1668 г., Париж
Сперва я в двух словах отвечу на ваше письмо от 9 числа сего месяца, и на этом наша тяжба будет завершена. Вы меня атакуете без предупреждения, господин граф, и ставите в вину, что мне не особенно дороги несчастные; иначе мне следовало бы рукоплескать вашему возвращению; одним словом, что я вою заодно с волками и в достаточной мере светская дама, чтобы не перечить тем, кто дурно отзывается об отсутствующих. Вижу, вы плохо осведомлены о новостях нашего края. Знайте, кузен, что уличать меня в слабости, когда дело касается моих друзей, отнюдь не в моде. У меня полно других недостатков, какие назвала госпожа де Буйон (1) , но этого нет. Эта мысль существует лишь в вашей голове, я же не раз выказывала великодушие к опальным и потому в чести во многих местах, о которых рассказала бы вам, если бы пожелала. Я не заслужила этого упрека и хочу, чтобы вы вычеркнули его из списка моих недостатков. Но обратимся к вам. Мы с вами родня, одной крови; мы друг другу приятны, любим друг друга, принимаем интерес в наших взаимных судьбах. Вы просили меня одолжить вам денег под залог десяти тысяч экю, которые должны были унаследовать от господина де Шалона (2). Вы говорите, что я вам отказала, а я говорю, что одолжила; вы знаете, и наш друг Корбинелли (3) тому свидетель, что мое сердце того хотело, но, пока мы улаживали некоторые формальности, чтобы получить согласие Нешеза занять ваше место и числе наследников, вы потеряли терпение ; к несчастью, найдя меня достаточно несовершенной телом и душой, чтобы написать мой портрет, вы это сделали, предпочтя нашей старинной дружбе, вашему имени и самой справедливости удовольствие получать похвалы за свое творение. Вы знаете, что одна дама из числа ваших друзей великодушно принудила вас его сжечь (4); она думала, да и я тоже, что вы так и поступили; когда же некоторое время спустя я узнала, что вы творили чудеса по поводу моей истории с господином Фуке (5), это заставило меня окончательно вас простить. Вернувшись из Бретани (6), я помирилась с вами, и вы прекрасно знаете, ой степени это было искренне! Вам известно и наше путешествие в Бургундию, и то, как простодушно я возвратила вам прежнее место в своих дружеских чувствах. Я вернулась совершенно одурманенная вашим обществом. Нашлись люди, мне говорившие: «Мы видели ваш портрет у госпожи де Ла Бом» (7). Я отвечала им презрительной улыбкой, жалея их, веривших собственным глазам. «Я его видел», -- опять мне говорят через неделю; я снова улыбаюсь. Я даже, смеясь, рассказываю об этом Корбинелли, и снова показываю насмешливую улыбку, уже дважды использованную; так продолжается на протяжении пяти или шести месяцев, во время которых меня жалеют все, над кем я смеюсь. Наконец настает несчастный день, когда я своими собственными разными глазами вижу то, во что не желала верить. Если бы на голове у меня выросли рога, я удивилась бы меньше. Я читаю и перечитываю этот жестокий портрет и нахожу, что он показался бы мне весьма милым, если бы его предметом была не я, а автором не вы.
Я нахожу его столь умело оправленным и до такой степени на своем месте, что не могу тешить себя надеждой, что он сделан не вами. Я признаю его по многим деталям, о которых мне говорили ранее, но не по изображению моих чувств, от которых я полностью отрекаюсь. Наконец я вижу вас в Пале-Рояле и говорю нам, что книга ходит по рукам. Вы пытаетесь меня убедить, что портрет был кем-то восстановлен по памяти и вставлен обратно. Я вам не верю. Мне вспоминаются предупреждения, которые мне делали и над которыми я смеялась. Я нахожу, что место для портрета выбрано столь точно, что отеческая любовь не дала вам обезобразить свое творение, изъяв его оттуда, где он сидит как влитой. Я вижу, что вы посмеялись и над госпожой де Монгла (8) и надо мной: что я была вами обманута; что вы воспользовались моей доверчивостью; что вы имели резон считать меня дурочкой, видя, что сердце мое вернулось к вам, и зная, что ваше меня предало - что было потом, вы знаете. Ходить по рукам по всему миру, быть напечатанной, стать потешной книгой для всех провинций, где подобные вещи наносят непоправимый урон, находить себя в библиотеках и быть всем этим обязанным кому? Я не хочу далее излагать свои резоны; у вас довольно ума, и я уверена, что, если вы возьмете за труд четверть часа поразмышлять, вы их увидите и почувствуете, как я. Меж тем как я поступила, когда вы были арестованы (9) С болью в душе я выразила вам свои сожаления, сочувствовала вашему несчастью, даже говорила об этом в свете и столь неприкрыто высказывала мнение по поводу поступка госпожи де Ла Бом, что поссорилась с ней. Вы выходите из тюрьмы, я у вас часто бываю, прощаюсь с вами перед отъездом в Бретань, пишу вам, когда вы возвращаетесь в свои земли, слогом свободным и лишенным обиды; наконец, я пишу вам, когда госпожа д'Эпуасс говорит мне, что вы разбили голову. Вот что я хотела вам сказать раз и навсегда, и выкиньте из головы, что виновата здесь я. Сохраните мое письмо и перечитывайте его, если вам снова взбредет в это поверить, будьте справедливы, как если бы вы судили о том, что произошло между двумя другими людьми. Пусть ваша заинтересованность не заставит нас видеть то, чего нет; признайтесь, что вы жестоко оскорбили нашу дружбу, и я буду обезоружена. Но вы ошибаетесь, если думаете, что раз вы ответили, я смогу замолчать; для меня это невозможно. Я всегда вербализую и вместо того, чтобы, как обещала, написать вам пару слов, написала пару тысяч; и в конце концов мои письма чудовищной длины и убийственной скуки заставят вас просить у меня прощения, то есть пощады. Так сделайте это по доброй воле. В остальном я почувствовала, когда вам сделали кровопускание. Это было 17 числа этого месяца? Точно: оно принесло мне огромное облегчение, и я вас благодарю. Мне так трудно пустить кровь, что в высшей степени милосердно с вашей стороны подставить свою руку вместо моей. Что касается прошения, то пришлите мне вашего доверенного человека с бумагами, я передам их через подругу этому господину Дидэ (я с ним незнакома) (10), и даже отправлюсь к нему вместе с ней. Вы можете быть уверены, что если я могу оказать вам услугу, то сделаю это от всего сердца и по доброй воле. Не буду вам говорить о том интересе, который я всегда принимала в вашей судьбе: вы подумаете, что причиной тому Рабютинство; нет, причина - - вы сами. Из-за вас я испытала печаль и горечь при виде трех новопроизведенных маршалов Франции. Госпожа де Виллар (11), которой отдавали по этому случаю визиты, заставила меня подумать, что такие же визиты отдавали бы мне, когда бы вы того пожелали. Прелестнейшая девушка Франции вам кланяется. Такое имя мне кажется приятным, тем не менее я устала ему радоваться(12).
Графу де Бюсси-Рабютену, от 28 августа 1668 г., Париж
Еще одно слово, и все: это будет зачином ответа на ваш ответ. Где, черт побери, вы полагаете, я должна была отыскать двенадцать или пятнадцать тысяч франков? Что, они лежали у меня в шкатулке? Или были в кошельках моих друзей? Только не говорите мне про кошелек суперинтенданта: я никогда там ничего не искала и не находила; если бы за меня не поручился аббат де Куланж (13), я бы не смогла отыскать и четверти экю, но он соглашался действовать лишь под залог собственности в Бургундии, действительно необходимой или бесполезной, -- таково было его условие; что до меня, то я была в отчаянии, не имея возможности доставить вам это удовольствие. И вот этот проклятый портрет сделан и доведен до совершенства. От радости, что он так удался и заслужил одобрение, вы решаете, что во всем виновата я, и желая избавиться от угрызений совести, даже усугубили мою вину. Госпожа де Монгла убеждает вас его порвать, но затем ее супруг собирает обрывки и возвращает его к жизни. Что за чушь вы мне поете? Разве он был причиной тою, что вы поместили портрет в одном из ключевых мест своей истории? Если вам его вернули, то вы могли бы убрать его в шкатулку, а не пускать в ход; тогда он не попал бы в руки госпожи де Ла Бом и не был бы переведен на все языки. Не говорите мне, что это чужая ошибка, неправда, она ваша, и я бы отвесила вам хорошую пощечину, если бы имела честь находиться рядом с вами и вы бы начали мне плести такие небылицы. Вот что меня больше всего мучит: я вам поверила, а вы предали меня в руки разбойников, то есть госпожи де Ла Бом; и вы знаете, что, когда мы с вами помирились и вам понадобились деньги, я вам позволила занять под мое имя, а когда вы не смогли никого найти, то сама заняла под расписку у господина Ле Мэгр две сотни пистолей, которые вы позже ему вернули. Что же до того, что, как вы пишете, впервые увидев портрет, я при свидании с вами не выказала гнева, не обманывайте себя, господин граф, я была в ярости и целые ночи проводила без сна. Но то ли видя вас обремененным делами куда более существенными, то ли надеясь, что дело не получит огласки, я не стала засыпать вас упреками. Когда же я увидела себя в руках у публики и разосланной по провинциям, признаюсь, я пришла в отчаяние, и, не имея вас перед глазами, чтобы поддаться обычной слабости и старинной к вам нежности, я позволила сердцу зачерстветь и во время вашего заточения делала лишь то, что следовало: мне и это казалось немалым. Когда вы вышли, то оказали мне доверие, дав об этом знать; я была тронута: кровь всегда берет свое, а время отчасти смягчило обиду, остальное вам честно. Я не объявляю, в каких отношениях мы с вами сейчас: меня побьют камнями, если я пущусь на большие изъявления сердечности. Это в сторону, я от всей души желаю, чтобы вы были в состоянии находиться здесь и снова оставить меня в дураках. Не заходя так далеко, еще раз скажу, что единственное покаяние, то есть единственное наказание, которое вам предназначаю, - - поразмыслить над дружбой, которую я всегда к вам питала, над моей безвинностью в вашей первой обиде, над моим доверием к вам при нашем примирении, из-за которого я лишь смеялась над предостережениями, а еще о змеях и жабах, которых вы все это время вскармливали против меня и которых, к счастью, высидела госпожа де Ла Бом. Баста, я закрываю ваш процесс. Что до шутки по поводу карниза, то даже не хочу об этом говорить. По-моему, вы должны быть благодарны мне за сдержанность, за то, что я в уменьшительном виде говорила о том, что бывает столь большим (14). Я получила то, что вы мне послали касательно нашего дома; это безумство меня увлекает. Господин де Комартен (15) очень любопытствует по поводу этих изысканий. В таких случаях хорошо ничего не упустить, они не так часто выпадают. Господин аббат де Куланж посетит господина дю Буше (16), а я напишу шампанским Рабютенам, чтобы собрать все наши бумаги. Также напишите ему прислать мне список всего, что у него есть; что-то лежит у моего дяди-аббата. Приятно установить благородство своего рода, когда к этому вынуждают. Прелестнейшая девушка Франции в полной мере заслуживает вашего уважения и вашей дружбы, она вам кланяется. В ее судьбе так трудно разобраться, что я уже ничего не понимаю. Известно ли вам, что мой сын отправился в Кандию вместе с господином де Роаннесом и графом де Сен-Поль?(17) Эта фантазия втемяшилась ему в голову. Он поведал о ней господину Тюренну, кардиналу де Рецу и господину де Ларошфуко: посудите, какой набор! Все эти господа горячо его одобрили, дело было решено и получило огласку до того, как дошло до меня. Он уехал - я горько плакала, это чувствительное для меня огорчение, и мне не знать ни минуты покоя, пока он путешествует. Я предвижу опасности, меня это убивает, но в подобных случаях матери не имеют права голоса. Прощайте, граф, я устала писать, но не перечитывать нежные и любезные выражения, рассыпанные по вашему письму: ни одно от меня не ускользнуло.
Графу де Бюсси-Рабютену, 4 сентября 1668 г., Париж
Поднимитесь, граф, и не желаю вас убивать поверженным; или снова возьмите меч, и мы продолжим наш бой. Но лучше я дарую вам жизнь и мы будем жить в мире. Я хочу только одного: признайте, что все было так, как было. По-моему, я поступаю благородно, и вы больше не сможете именовать меня маленькой грубиянкой. Я не нахожу, что вы сохранили ту нежность, что когда-то испытывали к пленившей вас красавице. Лучше вспомним ваши давние слова:
В придворном крае Утратив уважение, Любовь теряешь.
Господин де Монтозье назначен гувернером Дофина:
Ты был обласкан мной, а будешь во сто крат.
Прощайте, граф. Теперь, когда я вас одолела, я буду везде твердить, что вы - - отважнейший человек во всей Франции, и я расскажу о нашей схватке, когда мне выпадет говорить о поединках. Моя дочь вам кланяется. Ваше мнение о ее судьбе нас несколько утешило.
(1) Марианна Манчини (1649-1714), племянница кардинала Мазарини, в 1662 г. ставшая супругой Мориса-Годфруа де Ла Тур д'Овернь, герцога де Буйон. Хозяйка известного литературного салона, который посещали госпожа де Севинье и госпожа де Лафайет.
(2) Жак де Нешез, епископ Шалопский (1591-1658): госпожа де Севинье и дочери Бюсси от первого брака приходились ему родней. Бюсси предлагал в качестве залога их долю в будущем наследстве. Именно поэтому для подтверждения сделки было желательно согласие господина де Нешеза, брата и душеприказчика епископа.
(3) Жан Корбинелли (1622-1716), общий друг госпожи де Севинье и Бюсси.
(4) По-видимому, имеется в виду возлюбленная Бюсси маркиза де Монгла.
(5) Госпожа де Севинье была вовлечена в дело Никола Фуке (1615-1680): после ареста суперинтенданта в 1661 г. в его бумагах были найдены письма многих знатных дам, порой их компрометировавшие, в том числе и письма де Севинье.
(6) В Бретани были расположены земли госпожи де Севинье.
(7) С Катрин де Бонн, графиней де Ла Бом де Остюн, Бюсси свел знакомство в Лионе в 1660 г., приблизительно тогда же был набросан первый вариант "Любовной истории галлов». Ей же на короткое время была доверена рукопись окончательного варианта, и Бюсси полагал, что она успела снять с нее копию.
(8) Сесиль де Шиверни, маркиза де Монгла, чья связь с Бюсси продолжалась с 1653 г. вплоть до его изгнания в 1665-1666 гг.
(9) Бюсси был арестован и заключен в Бастилию 17 апреля 1665 г.
(10) Правильно: Жозеф Биде де Ла Бидьер, парламентский советник.
(11) Мари Жиго де Бельфон, супруга маркиза де Виллара и одна из лучших подруг госпожи де Севинье. Среди новопроизведенных маршалов был ее племянник, Бернарден Жиго, маркиз де Бельфон (1630-1694).
(12) Речь идет о дочери госпожи де Севинье, Франсуазе-Маргарите (1646-1705), которой тогда было 23 года Госпожа де Севинье тревожилась о ее замужестве, отсюда и недовольство репутацией «прелестнейшей девушки». Через год Франсуаза-Маргарита стала графиней де Гриньян.
(13) Кристоф де Куланж, аббат де Ливри (1607-1687) - дядя госпожи де Севинье, с 1650 г. занимавшийся ведением ее дел.
(14) В письме графу де Бюсси-Рабютену от 6 июня 1668 г. госпожа де Севинье пошутила по поводу свалившегося ему на голову карниза (une corniche), заметив, что обычно мужьям на голову сваливаются куда более солидные рога (des cornes). Как мы видим, Бюсси было ни что обижаться: с одном стороны, такая игра слов бросала тень на его честь, с другой - демонстрировала отсутствие сочувствия со стороны кузины, которая лишь посмеивалась над приключившимся с ним несчастьем.
(15) Жан, маркиз де Сурш, граф дю Буше, был главным прево Франции и известным знатоком генеалогии.
(16) Луи Франсуа Лефевр де Комартен (1624-1687), советник парижского парламента, докладчик в Государственном совете, интендант Шампани и друг кардинала де Реца.
(17) Кандия (современный Гераклион, один из городов острова Крита) до середины XVII в. находилась под властью Венеции, но в 1646 г. была осаждена турецкими войсками и пала в сентябре 1669 г. Французские силы участвовали в защите города под знаменами католической церкви. Что касается спутников Шарля де Севинье (1648-1713), то Франсуа, виконт д'Обюссон (ум. в 1691), в 1667 г. женился на сестре герцога де Роаннес и получил право носить этот титул. После кампании в Кандии он получил титул герцога де Ла Фейад.
Сообщение: 402
Настроение: va bene
Зарегистрирован: 31.03.09
Откуда: Россия, Екатеринбург
Репутация:
6
Отправлено: 06.12.10 09:47. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Да не стоит ему верить. Тем, что в женщине разбудишь, и довольствоваться будешь.
В том то и вся проблема, что Бюсси-Рабютена кузина обломала. В той же "Поездке в Руасси" он далее портрета, прежде чем перейти к своей истории страсти к мадам де Монгла (названной в рассказе Белизой), описывает историю своих взаимоотношений с кузиной и то, как он склонял кузину отомстить неверному супругу с ним. Увы, воздыхателем он оказался неудачным, и к тому же переписка его попала прямо в руки супругу. Amie du cardinal пишет:
цитата:
А кем был её дедушка? То-то же! Сказывается родство с откупщиком.
Да, Рабютен намекает именно на это. И злится на то, что финансовые дела семьи кузина доверила как раз своим родственникам с этой стороны, ибо именно они помогли ей вылезти из долгов, оставленных ей мужем. Amie du cardinal пишет:
цитата:
Я бы сказала, что о «любимой» кузине сказано много неприятного. То есть практически всё.
Однако, в самом начале он пишет: Ёшика пишет:
цитата:
Что касается ума, то во Франции не найдется женщины, у которой его было бы больше, чем у нее, и очень мало таких, у которых его столько же.
Имхо, уже то, что Рабютен это признает, нивелирует многие другие его нелестные высказывания в адрес кузины :-) Amie du cardinal пишет:
цитата:
Просто я раньше думала, что они друзья. А оказалось, что он говорит о ней много неприятных вещей.
А они и были друзьями. Но посудите сами - сначала он потерпел поражение как поклонник, надеявшийся, что у него-то как раз больше всех возможностей достичь цели, а окончательно их рассорили уже финансовые дела. И литературный портрет своей кузины он написал уже после этого всего, так что было бы странно, чтобы все эти разногласия не оказали никакого влияния на его мировоззрение в отношении кузины.
Сообщение: 5621
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 07.12.10 01:00. Заголовок: Мари-Мадлен Пиош де ..
Мари-Мадлен Пиош де Ла Вернь, графиня де Лафайет
Портрет госпожи де Севинье, выполненный графиней де Лафайет (1659)
Мари-Мадлен Пиош де Ла Вернь, графиню де Лафайет (1634-1693), с госпожой де Севинье связывали не только дружеские, но и родственные — вернее, свойственные — отношения: ее мать вторым браком вышла за Рено де Севинье, который приходился дядей мужу госпожи де Севинье. Тог по-видимому, завязалось их знакомство. В 1659 г., когда был опубликован портрет маркизы, госпожа де Лафайет, была замужем, ей исполнилось двадцать пять лет, то есть она то пересекла грань между молодостью и зрелостью. Врядли случайно, что именно в это время появляется ее первое литературное произведение. Оно написано от лица "Неизвестного" скрывшись под маской анонимного поклонника госпожи Севинье, госпожа де Лафайет начинает игру с читателем, которую будет вести всю жизнь, никогда не признаваясь в авторстве собственных сочинений. Но «Портрет госпожи де Севинье» подразумевает лишь полупрозрачную завесу тайны, именно поэтому рядом с изображением портретируемой вырисовывается образ ее подруги, самой госпожи де Лафайет. Возникает своеобразный любовный треугольник: «Неизвестный» -- госпожа де Севинье - - госпожа де Лафайет; мнимое соперничество между «Неизвестным» и госпожой де Лафайет порождает игру иллюзий, столь любимую литературой и искусством конца XVI середины XVII в.
Женщина, под видом мужчины ухаживающая за другой дамой, нередко появлялась на театральных подмостках эпохи. Даже оставляя в стороне шекспировских героинь, охотно переодевавшихся в мужское платье (их появление было связано со спецификой цификой английского театра, где женские роли исполнялись мальчиками), здесь вспоминается пьеса Тирсо де Молина «Дон Хиль — зеленые штаны» и похожая коллизия, позже использованная Гольдони в «Слуге двух господ». Помимо эротического ю определенной степени, комического эффекта, эта траве-стия обладала мощным воспитательным потенциалом. Играя роль кавалера, женщина обучала противоположный пол, как следует вести себя с дамами. Для этих же целей, заметим, создается такой знаменитый путеводитель по чувствам, как «Карта страны Нежности», о которой пойдет речь в четвертой главе. Говоря о внешности госпожи де Севинье, «Неизвестный» прибегает к формуле отказа от описания, которая уже фигурировала в «Характере госпожи д'Олонн». Однако, в отличие от Сент-Эвремона, госпожа де Лафайет избегает внешних характеристик не только потому, что они банальны. С ее точки зрения, портрет не должен брать на себя роль зеркала: портретируемая, без сомнения, знает, как выглядит. Однако зеркальное отражение статично и не передает всего того, что видят посторонние глаза, когда госпожа де Севинье увлечена беседой и сама себя не видит. Госпожа де Лафайет стремится изобразить подругу в движении: вот она засмеялась, вот оживленно разговаривает, вот приветливо прощается с очередным гостем, который уходит в полной уверенности, что хозяйка от него без ума... Как пишет госпожа де Лафайет, все это госпожа де Севинье вряд ли знает, поскольку не имеет привычки беседовать с зеркалом. Это, естественно, следует понимать в том смысле, что ей чуждо самолюбование (дама перед зеркалом -- один из любимых моралистических сюжетов эпохи). Но стоит обратить внимание на использованное выражение. Судя по письмам и по этим портретам, круг госпожи де Севинье говорил на языке, в значительной степени насыщенном пословицами, поговорками и устойчивыми оборотами. Бюсси, рассуждая о качествах кузины, замечал, что «не все то золото, что блестит» и что «глаза — зеркало души»; госпожа де Лафайет -- что той вряд ли вздумается беседовать с зеркалом, а сама госпожа де Севинье в письме к Бюсси возмущалась, что тот потчует ее сказками на манер «Ослиной шкуры», или радовалась, что вскормленных им змей и жаб высидела их общая знакомая, а не он сам. Хотя исследователи датируют начало увлечения волшебными сказками лишь 1685 г. (а сказки Перро появились еще позже, в 1690-х гг.. и частности, «Ослиная шкура» - - в 1695 г.), их присутствие уже ощутимо в образах и выражениях, используемых хорошим обществом. Кроме того, язык госпожи де Лафайет отмечен некоторой «прещюзностыо» - - склонностью к лингвистическим странностям, вычурности и повышенным вниманием к оттенкам эмоций. Упоминание «нежности» выдает в ней читательницу романов госпожи де Скюдери, сделавшей это слово важнейшим понятием прециозного лексикона. При помощи этого неологизма ей удается легко соскользнуть из номинальной сферы «любви» (как известно, брак госпожи де Севинье был не слишком удачен) в сферу «дружбы» (потенциальному переносу невостребованных чувств на собственный пол). Но здесь следует сделать оговорку. Нельзя исключать, что современному читателю такой перенос кажется более недвусмысленным, нежели того хотел автор. Однако еще раз подчеркнем, что речь идет именно о нежности. Как будет видно ниже, госпожа де Скюдери считала различие между нежностью и любовью основополагающим: первое чувство контролируется, дозволено даже незамужним девушкам (и уж тем более вдовам) и распространяется на оба пола. У госпожи де Скюдери к «нежным друзьям» причислялись как кавалеры, так и дамы. Своеобразный «отказ от любви» в пользу дружбы -- характерная черта этого поколения: на нем строились отношения между госпожой де Скюдери и Полем Пелиссоном, госпожой де Лафайет и герцогом де Ларошфуко, и, в конце концов, госпожой де Севинье и госпожой де Лафайет. «Портрет госпожи де Севинье» вышел в свет в 1659 г. сразу в двух изданиях: сперва в «Различных портретах», в «Собрании портретов и похвальных слов».
Портрет госпожи де Севинье
Все, кто берется за портреты красавиц, выбиваются из сил, их приукрашивая, чтобы угодить, и никогда не решаются указать на единый недостаток; что до меня, сударыня, то, пользуясь привилегией быть вам неизвестным, я нарисую вас без оглядки без стеснения выскажу все, как есть, не боясь навлечь гнев; к своему отчаянию, я не в силах поведать вам ни го неприятного, а то какой досадой для меня было бы видеть, что, укорив вас в тысяче недостатков, сей неизвестный встречает у вас столь же радушный прием, как и те, кто всю жизнь вас превозносил. Не хочу засыпать вас похвалами и растрачивать слова на то, что вы замечательно сложены, что цвет вашего лица отличается красотой и свежестью, как будто вам не более двадцати лет, что у вас несравненный рот, зубы и волосы; не имею желания об этом говорить, ваше зеркало достаточно красноречиво, но раз вам вряд ли вздумается с ним беседовать, оно не сможет сказать, как вы милы и очаровательны, когда говорите; хочу, чтобы об этом вы узнали от меня. Знайте, сударыня, если до сих пор сие вам неведомо, что ваш ум удивительно красит вашу особу и в мире не найти никого милей. Когда вы оживлены беседой, из которой изгнана принужденность, ваши речи столь очаровательны и так вам идут, что собирают вокруг вас Смех и Грации; блеск вашего ума заставляет сиять ваше лицо и глаза, и, хотя считается, что уму положено поражать лишь слух, ваш ослепляет взгляд; слушая вас, никому не придет в голову судить, достаточно ли правильны черты вашего лица, всем кажется, что в мире нет красоты более совершенной. Из сказанного вы можете заключить, что коли я неизвестен вам, то вы мне знакомы и я не раз видел вас и с вами разговаривал, разведывая, что именно придает вам эту приятность, которой дивится свет; однако, сударыня, я хотел бы явить вам не меньшую осведомленность в самой сути, а не только знание приятных качеств, и так для всех чувствительных. У вас высокая и благородная душа, склонная расточать вой сокровища и не способная унизиться до того, чтобы дать себе труд их копить. Вы чувствительны к славе и честолюбию и в не меньшей мере к удовольствиям. Кажется, что вы для них рождены, а они сотворены для вас. Ваше присутствие умножает праздник, а праздники, вас окружая, умножают вашу красоту; радость -- естественное состояние вашей души, печаль для вас более противоестественна, чем для остальных. По природе вы нежны и страстны, но, к стыду нашего пола, эта нежность не была востребована, и вы оставили ее для собственного, одарив ею госпожу де Лафайет. Сударыня, когда бы в мире нашелся частливец, в ваших глазах достойный сокровища, отданного ей во владение, то он заслуживал бы всех невзгод, которые любовь способна низвергать на подданных своего царства, если бы не положил всех сил, чтобы его добиться. Какое счастье быть господином сердца, чьи чувства изъяснялись бы с галантным и приятным умом, которым наградили вас боги! А ваше сердце, сударыня, — достояние, которого нельзя быть достойным, ибо никогда не было другого такого, столь же великодушного, прекрасного и верного. Некоторые подозревают, что вы не всегда показываете его таким, какое оно есть; напротив, вы привыкли чувствовать лишь то, что не стыдно показать, и потому порой обнаруживаете и то, что благоразумие века требует скрывать. От рождения вы в высшей мере вежливы и предупредительны; и благодаря непринужденности, услаждающей все ваши действия, даже простейшие выражения вежливости в ваших устах звучат как уверения в дружбе и выходящие от нас всегда убеждены, что пользуются вашим уважением и благосклонностью, хотя не могут отдать себе отчет, какие знаки того или другого им были оказаны. Вы одарены милостями Небес, ранее никому не отпускавшимися, и свет вам признателен за то, что в вас явлено множество приятнейших качеств, до тех пор ему неведомых. Я не стану их описывать, ибо тогда нарушу обещание не засыпать вас похвалами; к тому же, сударыня, чтобы воздать вам так, как вы того заслуживаете, так, чтобы это заслуживало всеобщего обозрения,
Следует быть вашим поклонником, А я не имею чести им быть.
Сообщение: 5622
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 07.12.10 21:15. Заголовок: Мари де Рабютен-Шант..
Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье
Письма Филиппу-Эмманюэлю, маркизу де Куланжу (1670)
Как и Бюсси, Филипп-Эмманюэль де Куланж (1633-1716) был кузеном госпожи де Севинье, но по материнской линии. Рано оставшись сиротой (она потеряла отца еще в младенческом возрасте, а мать -- в семь лет), Мари де Рабютен-Шанталь воспитывалась в обширном семействе Куланжей. И хотя она всегда гордилась знатностью рода Рабютенов, нет сомнения, что гораздо ближе ей была нетитулованная родня матери. Об этом, в частности, свидетельствовала ссора с Бюсси: очевидно, что мнение аббата де Куланжа для нее перевесило все доводы другой стороны. Это своеобразное противостояние Рабютенов и Куланжей в высшей степени символично и имеет отношение не только к эмоциональному миру госпожи де Севинье. Рабютены были представителями «дворянства шпаги». Согласно общепринятым представлениям, происхождение дворянина должно было теряться во мраке некой и желательно восходить к эпохе Крестовых походов. Вторым признаком благородства был образ жизни: военная служба и владение землями, которые обеспечивали бы для нее необходимый доход. В XVI столетии, когда французское дворянство сильно поредело после Столетней войны, этого было достаточно для закрепления благородного статуса. Однако начиная с 1660-х гг. Людовик XIV ввел процедуру его юридического оформления, требующую документальных подтверждений. Так что намерение Бюсси составить родословную Рабютенов было отчасти продиктовано практическими соображениями. Если до середины XVII в. формирование «дворянства шпаги» происходило спонтанно и регулировалось обществом (о чем свидетельствует критерий «благородного» образа жизни), то образование «дворянства мантии» шло параллельно с формированием административных структур государства. Целый ряд должностей, связанных с юридическими и финансовыми институтами - - государственных советников, королевских секретарей, парламентских президентов и советников, — давал право на личное дворянство. А так как многие из этих должностей передавались по наследству, то во втором-третьем поколении личное дворянство превращалось в родовое. Семейство Куланжей принадлежало именно к этому разряду. Дед госпожи де Севинье был финансистом, разбогатевшим на солевых откупах (государство, нуждаясь и быстром получении наличных денег, перепродавало будущий налоговый сбор за сумму, значительно уступавшую его реальной величине). Его дети и внуки (включая госпожу де Севинье) получили превосходное образование и, обладая достаточным состоянием, могли позволить себе занимать менее прибыльные, но более благородные должности. Так, Филипп-Эмманюэль де Куланж был парламентским докладчиком; впрочем, даже этот пост его стеснял. Как указывает Жан-Мари Констан, хотя «должностное» дворянство существовало уже в XVI в., однако его консолидация в "дворянство мантии" произошла только в XVII столетии, когда оно превратилось в активную социальную группу. Располагая значительными финансами, оно скупало земли разорявшеюся «дворянства шпаги» и получало сопутствовавшие им титула. Еще одним способом социального возвышения было заключение браков. Так, отец госпожи де Севинье, Селе Бенинь де Рабютен, барон де Шанталь, женился на богатой наследнице Мари де Куланж, чье семейство лишь недавно было «облагорожено». Рабютены восприняли этот брак в штыки, однако подобная сословная тактика себя оправдывала: именно благодаря ей сама госпожа де Севинье, а затем ее дочь смогли выйти замуж за представителей старинных родов. Однако внук госпожи де Севинье, Луи-Прованс де Гриньян, снова был вынужден жениться на богатой наследнице незнатного происхождения. По слухам, его мать при этом заметила: «Даже лучшие земли нуждаются в унавоживании». Насколько можно судить, родственные связи с Рабютенами ощущались госпожой де Севинье как предмет сословной гордости. Тем болезненней был удар, нанесенный насмешками Бюсси. Не случайно в «Портрете госпожи де Шанвиль» скупость оказывается одним из тайных признаков неполного благородства: автор «Любовной истории галлов» напоминал кузине, что в ее жилах течет не вполне «чистая» кровь. Напротив, ее отношения с Куланжами, помимо воспоминаний детства, по-видимому, подкрепляло отсутствие сословного напряжения. Их сугубо частный характер не оказывал негативного влияния на ее публичную репутацию. Письма к Филиппу-Эмманюэлю де Куланжу как нельзя лучше передают эту ничем не осложненную приватность отношений между кузенами. По воспоминаниям герцога де Сен-Симона, сам по себе маркиз де Куланж был сугубо частным человеком:
"Это был крохотный толстячок с веселым лицом, один из тех легких, радостных и приятных умов, которые порождают лишь милые безделки, но зато делают это постоянно, заново, не сходя с места; умов подвижных и несерьезных, которые не выносят принуждения и занятий и естественны во всем. И он рано научился отдавать себе должное. Оставив должность парламентского докладчика, он отказался от выгод, которые обещало ему близкое родство с господином де Лувуа и связи с самыми видными семействами магистратов, ради жизни праздной, свободной, своевольной, проводимой им в лучшем обществе Города и даже двора, где он имел рассудительность показываться редко и лишь у своих близких друзей. Любезность, забавная, но всегда естественная шутливост; тон хорошего общества и знание света, умение помнить свое место и не позволять себе выходить за его рамки, непринужденность манер, песенки по любому случаю, никого не задевавшие и каждому казавшиеся собственным сочинением, любовь к застолью без малейшего пьянства и оргий, веселость на прогулках, радостью которых он был, приятность в путешествиях, но в особенмости надежность в отношениях и доброта души, неспособной ко злу, но любившей лишь собственные удовольствия, всегда заставляли искать его общества и придали ему больше уважения, чем он мог ожидать ввиду собственной бесполезности".
Письма госпожи де Севинье, славившейся умением попадать в тон собеседнику, которого не отрицал за ней даже Бюсси, отражают эту легкую, необременительную веселость. Рассказывая кузену о последней громкой новости - - несостоявшемся замужестве Мадмуазель, - -она обыгрывает лишь ее театральную сторону, прочно занимая позицию незаинтересованного зрителя, почти досужего зеваки. Меж тем она была хорошо знакома с герцогиней: ровесницы, они были почти дружины - насколько это было возможно, учитывая положение первой принцессы крови. Напомним, что в 1659 г. госпожа де Лафайет написала портрет госпожи де Севинье для коллекции Мадмуазель. Однако в письмах Куланжу вплоть до 31 декабря нет ни намека на сопереживание. Этому может быть несколько объяснений. В 1670 г. госпоже де Севинье было сорок четыре года, она уже выдала замуж дочь и стала бабушкой. Не исключено, что желание сорокатрехлетней Мадмуазель выйти замуж казалось ей глупым сумасбродством. Но возможно, эта шутливая отстраненность носила защитный характер и была обусловлена нежеланием приоткрывать мир собственных эмоций, столь богато представленный в ее письмах к дочери. Заключительные фразы из письма от 31 декабря показывают, что первые послания сочинялись с прицелом на публичное чтение, тогда как последнее было предназначено только для Куланжа и его супруги.
Госпожа де Севинье Письмо Куланжу, 15 декабря 1670 г., Париж
Оригинал письма:
Я намереваюсь сообщить вам нечто совершенно удивительное, поразительное, чудесное, дивное, потрясающее, поражающее, невиданное, небывалое, необычайное, невероятное, непредвиденное, огромное, пустяковое, редкостное, обычное, блестящее и до сего дня тайное, великолепное и достойное зависти: нечто, чему в минувшие века можно найти единственный пример, и тот недостоверен; нечто, чему невозможно поверить в Париже (а как этому поверить в Лионе?); нечто, отчего впору молить о пощаде; нечто, приводящее в восторг госпожу де Роган и госпожу де Отрив (1); нечто, что совершится в воскресенье, и все присутствующие решат, что у них помутилось зрение; нечто, что совершится в воскресенье и, быть может, еще не будет завершено в понедельник. Никак не решусь произнести: догадайтесь сами, я дам вам три попытки. Вы ломаете голову? Хорошо, придется вам сказать: в воскресенье в Лувре господин де Лозен должен жениться, и на ком? Я даю вам четыре, десять, сто попыток. Госпожа де Куланж говорит: «Нетрудно догадаться: это г-жа де Лавальер» (2). - «Ошибаетесь, сударыня». - «Тогда мадмуазель де Рец?» «О нет, как вы провинциальны». - - «Действительно, как глупо: скажите, это мадмуазель Кольбер?» - - «Отнюдь нет». - - «Тогда, должно быть, мадмуазель де Креки?» (3) -- «Не угадали. Придется вам сказать: в воскресенье, в Лувре, с дозволения короля, он женится на мадмуазель... мадмуазель де... Мадмуазель... угадайте же имя: он женится на Мадмуазель, Старшей Мадмуазель, дочери покойного Месье, внучке Генриха IV, мадмуазель д'О, мадмуазель Домб, мадмуазель де Монпансье, мадмуазель д' Орлеан, Мадмуазель, кузине короля, Мадмуазель, судьбой предназначенной к трону, Мадмуазель, единственной невесте Франции, достойной брата короля!» Каков сюжет для разговоров! Если вы вскрикнули, если вы сам не свой, если вы говорите, что мы вас обманываем, что это неправда, что мы над вами смеемся, что шутка не слишком хороша, что это глупая выдумка, если вы нас честите, то мы решим, что вы совершенно правы: мы сами все это проделали до вас. Прощайте, письма, которые будут отправлены с ближайшей почтой, расскажут вам, правдивы ли наши речи.
Госпожа де Севинье Куланжу, 19 декабря 1670 г., Париж
Вот что называется упасть с небес на землю, и это произошло вчера вечером в Тюильри (4); но обо всем по порядку. Вы остановились на радости, восторгах, упоении принцессы и ее счастливого возлюбленного. Итак, о помолвке, как вы знаете, было объявлено в понедельник. Вторник прошел в разговорах, удивлении и поздравлениях. В среду Мадмуазель сделала подарок господину де Лозену, дабы наделить его титулами, именами и украшениями, которые должны быть перечислены в брачном договоре, составленном в тот же день. В ожидании большего, она отдала ему четыре герцогства: графство д'О, первое пэрство Франции, дающее первый ранг; герцогство де Монпансье, чье имя он носил весь вчерашний день; герцогство де Сен-Фаржо и герцогство де Шатлеро: все вместе оценивается в двадцать два миллиона. Затем был составлен брачный договор, в котором он принял имя де Монпансье. В четверг утром, то есть вчера, Мадмуазель надеялась, что король его подпишет, как он ей обещал; но к семи часам вечера королева, Месье и куча стариков убедили Его Величество, что эта история повредит его репутации, и он решил расторгнуть договор, после чего призвал к себе Мадмуазель и господина де Лозена и в присутствии господина Принца (5) объявил, что запрещает им помышлять о браке. Господин де Лозен выслушал этот приказ со всем почтением, покорностью, твердостью и отчаянием, какого заслуживает такое огромное падение. Что касается Мадмуазель, то она, в соответствии со своим нравом, ударилась в слезы, крики, отчаянные стенания и чрезмерные жалобы; весь день она не покидала постели и не могла ничего проглотить, помимо бульона. Вот прекрасная мечта, вот превосходный сюжет для романа или для трагедии, но особенно для рассуждений и бесконечных разговоров: именно этим мы и занимаемся день и ночь, утро и вечер, не переставая. Надеемся, что и вы поступите так же, e fra tanto vi bacio le mani (6).
Госпожа де Севинье Письмо Куланжу, 24 декабря 1670 г., Париж
Вы уже осведомлены о романической истории Мадмуазель и господина де Лозена. Это прямой сюжет трагедии по всем законам театра. Как-нибудь потом мы разобьем его на действия и сцены; вместо двадцати четырех часов возьмем четыре дня, и это будет совершенная пьеса. Никогда еще не бывало столь великих перемен за такое короткое время; никогда вам еще не приходилось видеть ни столь общего волнения, ни слышать столь поразительной новости. Господин де Лозен сыграл свою роль идеально. Он перенес несчастье с твердостью, отвагой и в то же время с болью, смешанной с глубоким почтением, что вызвало восхищение всех окружающих. Потерянное им бесценно, но и сохраненная благосклонность короля также не имеет цены, поэтому его судьба но кажется плачевной. Мадмуазель тоже не так плоха. Она много плакала. А сегодня начала исполнять свои обязанности по отношению к Лувру, откуда ей отдали визиты (7). И вот все кончено. Прощайте.
Госпожа де Севинье Письмо Куланжу, 31 декабря 1670 г., Париж
Я получила ваши ответы на мои письма. Понимаю, как вас изумило все происходившее с 15-го по 20-е число сего месяца; оно того заслуживает. Я восхищаюсь остротой вашего ума и тем, как БЫ верно рассудили, полагая, что такая гигантская машина не сможет продержаться на ходу от понедельника до воскресенья. Скромность мешает мне превозносить вас до небес, поскольку я говорила и думала совершенно так же. В понедельник я сказала дочери: «Хорошего конца не видать, если тянуть до воскресенья»; хотя все вокруг было исполнено свадьбой, я хотела побиться об заклад, что она не состоится. Действительно, в четверг погода нахмурилась, и туча разразилась громом в десять часов вечера, как я вам уже сообщала. В тот же четверг часов в девять утра я посетила Мадмуазель, поскольку до меня дошло, что свадьба состоится в деревне и что церемонию совершит коадъютор Реймсский. Так было решено в среду вечером, ибо насчет Лувра мнение переменилось еще во вторник. Мадмуазель писала. Она позволила мне войти, закончила свое письмо, а затем я опустилась на колени рядом с кроватью. Она мне рассказала, кому писала, и почему, и какие великолепные дары она сделала накануне, и имя, кото рым она наградила, и что во всей Европе для нее нет партии, а она хочет выйти замуж. Она мне слово в слово пересказала разговор с королем. Мне показалось, что она вне себя от радости, что может так осчастливить человека; она с нежностью говори ла мне о достоинствах и благодарности господина де Лозена. На все это я ей сказала: «Мой Бог, Мадмуазель, вы счастливы, но отчего было бы не завершить все еще в понедельник? Разве вы не знаете, что такая значительная задержка дает время для раз говоров по всему королевству и что длить столь необычное деле значит искушать Господа и короля?» Она отвечала, что я права, но она была столь исполнена уверенности, что эта речь произвела на нее лишь незначительное впечатление. Она вновь вернулась к дому и превосходным качествам господина де Лозена. Я ей сказала словами Севера из «Полиевкта»:
Никто не упрекнет, что сделан выбор ней: Прославлен Полиевкт и крови королей.
Она меня крепко обняла. Эта беседа длилась час, и всю ее не перескажешь. Но я, безусловно, в тот момент была приятна; говорю об этом без всякого тщеславия, ибо ей хотелось с кем-нибудь поговорить, ее сердце было переполнено. В десять часов она предоставила себя всей прочей Франции, пришедшей ее поздравить. Все утро она ожидала новостей, но их не было. После ужина она проводила время, собственноручно украшая покои господина де Монпансье. Вы знаете, что случилось вечером. На следующий день, то есть в пятницу, я отправилась к ней и нашла ее в постели. Увидев меня, она удвоила стенания, подозвала меня, обняла и всю замочила слезами. Она сказала: «Увы! помните, что вы сказали вчера? Какое жестокое предвидение! ах, это предвидение!» Она так рыдала, что и я расплакалась. Я возвращалась туда дважды, она в большом горе и все время обращалась со мной как с особой, сопереживающей ее стараниям, -- она не ошиблась. В этих обстоятельствах я обрела чувства, которые обычно не испытывают по отношению к персонам ее ранга. Но это между нами двумя и госпожой де Куланж, ибо вы можете судить сами, что такая болтовня будет совершенно неуместна при других. Прощайте.
(1) Браки этих дам тоже были мезальянсами. Маргарита де Роган, наследница одного из знатнейших семейств, вышла замуж за простого дворянина Анри де Шабо, которому было позволено взяч ь титул герцога де Рогана. Что касается госпожи де Отрив, она была сестрой маршала де Вильеруа и вдовой Анри-Луи д'Альбера, герцога де Шольна. Брак с Жаном Винье де Отривом поссорил ее с семьей и был предметом общественного скандала.
(2) Мари-Анжелик Дю Ге де Баньоль (1641-1723), в замужестве маркиза де Куланж, славилась своей красотой, остроумием и безупречной репутацией. И этот момент она с мужем гостила в Лионе в доме своего отца, так что госпожа де Севинье заранее: предугадывает ее реакцию.
(3) Судя по этому списку, в 1670 г. завидными невестами были Поль-Маргарита де Гонди, дочь Пьера де Гонди, герцога де Рец (то есть племянница знаменитого кардинала де Рец), Генриетта-Луиза Кольбер, вторая дочь всесильного министра Жана-Батиста Кольбера (в 1671 г. она вышла замуж за графа де Сент-Эньян: ее приданое включало 210 тысяч ливров наличными и на 190 тыс. ливров имущества), и мадмуазель де Креки (комментаторы затрудняются сказать, имелась ли в виду дочь герцога де Креки или маршала де Креки).
(4) Мадмуазель в это время жила во дворце Тюильри.
(5) Титул старшего принца крови. В это время его носил Людовик II, принц де Конде.
(6) Многократно целую ваши руки (итал.).
(7) Под «Лувром» подразумевается королевский двор.
Письма Филиппу-Эмманюэлю, маркизу де Куланжу (1670)
Как и Бюсси, Филипп-Эмманюэль де Куланж (1633-1716) был кузеном госпожи де Севинье, но по материнской линии.
Оказывается, этот кузен мадам де Севинье тоже представляет из себя интересного персонажа. В Париже на 8 rue du Parc-Royal в квартале Маре находится отель Duret de Chevry, ранее принадлежавший Куланжу. Точнее он, вместе с супругой снял особняк, где они прожили практически 30-ть лет, с 1662-го по 1690-ые года. Сейчас там размещается Институт немецкой истории. Здание очень красивое:
А вот портрет самого Филиппа-Эмманюэля де Куланжа в карнавальном костюме, французская школа 17 века:
Портрет был написан в Риме, где Куланж пребывал с 1689 по 1691-ые года.
Вот, что писал сам маркиз де Куланж:
"В течение последних дней карнавала, я был более, чем когда-либо привязан к принцу де Тюренну, с которым я не испытывал недостатка в развлечениях и удовольствиях; он подарил мне мой портрет, где меня изобразили с маской в руке, в шапке и венгерском одеянии".
Оказывается, он оставил после себя мемуары и также писал письма кузине, сыну аббату де Куланжу, Арно Д'Андийи, Арно де Помпонну, Жану де Лафонтену и другим. И мемуары, и письма доступны для прочтения и ознакомления ЗДЕСЬ<\/u><\/a>
Сообщение: 5666
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 14.12.10 12:24. Заголовок: Ещё одно письмо мада..
Ещё одно письмо мадам де Севинье Бюсси-Рабютену. Париж, 25 ноября 1655-го года
"Вы прекрасно осведомлены, господин Граф; в тени, из под которой вы пишите, как маленький Цицерон, вы полагаете, что имеете право высмеивать людей: в действительности, место, на котором вы акцентируете внимание, заставило меня смеяться от всего сердца. Но я удивлена, ведь это смешное место получилось из-за манеры, которой я пишу; это чудо, что вы смогли понять, что я вам хотела сказать; и я вижу, что вы действительно обладаете умом, или моё письмо лучше, чем я предполагала; во всяком случае я рада, что вы приняли совет, который я дала вам. Мне сказали, что вы ходатайствуете за пребывание на границе этой зимой: как вы знаете, мой бедный граф, я люблю немного вашу неотесанность; но я желаю, чтобы вы примирились, ибо говорят, что это не принесет никакой пользы людям; и вы не сомневайтесь в страсти, с коей я действую для вашего блага: чтобы не случилось, я буду счастлива. Если вы будете жить на границе, найдете крепкую дружбу, если вернетесь, то испытаете нежную дружбу.
Мадам Roquelaure (*Шарлотта-Мари де Дайон, дочь графа де Люда) вернулась такая красивая, что вчера ошеломила весь Лувр и вызвала такую ревность, что решила не присутствовать в послеобеденное время, которое отличается вольностью и галантностью, как вы знаете.
Принц Д'Аркур (*Шарль де Лоррен) и ля Фюллад (*Франсуа, виконт Д'Абюссон, пэр, маршал Франции) до вчерашнего дня находились в ссоре; Принц сказал, что видел на днях шевалье де Граммона с карманами, набитыми деньгами и призвал в свидетели Фюлланда, который сказал, что это не так и что у шевалье не было ни копейки. - Всё так, как я говорю - Я говорю вам, что нет - Заткнитесь, Фюлланд - Не буду
Тогда Принц бросил тарелку в голову ля Фюлладу, а тот кинул в него нож; ни тот, ни другой не попал. Вечером в Лувре они беседовали, как будто ничего не произошло. Это образ поведения академистов (*молодые люди, прошедшие школу верховой езды). Прощайте мой дорогой кузен и дайте мне знать, если вы будете проводить зиму на границе; поверьте, что я самый лучший вам друг в мире".
Как мы видим, стиль письма Севинье до ссоры с кузеном достаточно теплый и доброжелательный.
Сообщение: 5863
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 31.01.11 14:47. Заголовок: Письмо Мадам де Севи..
Письмо Мадам де Севинье дочери. 2 февраля 1671-го года:
Сфотографировал получше, также вот расшифровка и пояснение:
Проект брачного контракта дочери мадам де Севинье Франсуазы с дворянином из Прованса, дважды уже перед этим женатым, Франсуа де Монтейлем, графом де Гриньян. 1669-ый год:
Дедушка и бабушка мадам де Севинье по отцовской линии - Св.Жанна де Шанталь и Кристоф де Рабютен, барон де Шанталь на картине неизвестного художника XVII века, хранящейся в Версале. Барон погиб в 1601 году при несчастном случае на охоте. Отец мадам де Севинье был старшим сыном этой пары, родившимся в 1596 году. Молодая вдова после смерти мужа стала активно заниматься благотворительностью, встретилась со Св. Франсуа Сальским, стала основательницей Ордена визитандинок и была канонизирована в XVIII веке.
Ещё одно изображение святой бабушки знаменитой внучки.
Сообщение: 6694
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 11.08.11 12:08. Заголовок: Одна из величайших т..
Одна из величайших трагедийных актрис XVII столетия Мари Демар (1642-1698), известная как Шаммеле, была любовницей сына мадам де Севинье Шарля. Писательница взяла на себя труд хотя бы частично просветить нас на этот счет, в шутку называя Шаммеле "своей невесткой". Рассказывая о ней и её связи с сыном, она писала госпоже де Гриньян:
"Сверх того, еще одна актрисочка, а с ней - супруги Депрео и Расины. Ужины проходят прелестно, то есть это просто черт знает что такое". Но маркиза восхищается ею как актрисой. Увидев ее в роли Роксаны в "Баязете", она писала: "Моя невестка показалась мне самой чудесной актрисой, какую я когда-либо видела; она превосходит дез Ойе на сто голов...Вблизи она дурнушка, но когда декламирует стихи, она восхитительна".
Именно госпожа де Севинье, хранившая верность старику Корнелю, сообщает нам, что Расин писал свои трагедии для Шаммеле, "а не для грядущих веков", в чем она глубоко заблуждалась. Связь с Шарлем де Севинье была для Шаммеле лишь мимолетным увлечением.
Сообщение: 6797
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
30
Отправлено: 28.08.11 14:42. Заголовок: Amie du cardinal пиш..
Amie du cardinal пишет:
цитата:
Дедушка и бабушка мадам де Севинье по отцовской линии - Св.Жанна де Шанталь и Кристоф де Рабютен, барон де Шанталь на картине неизвестного художника XVII века, хранящейся в Версале. Барон погиб в 1601 году при несчастном случае на охоте. Отец мадам де Севинье был старшим сыном этой пары, родившимся в 1596 году. Молодая вдова после смерти мужа стала активно заниматься благотворительностью, встретилась со Св. Франсуа Сальским, стала основательницей Ордена визитандинок и была канонизирована в XVIII веке.
В теме о Франсуа Мансаре я уже писал про монастырь визитандинок Святой Марии в квартале Маре, который основала бабушка мадам де Севинье.
Франсуа Мансар принимал участие в строительстве так называемого храма Маре на 17 rue Saint-Antoine. Церковь возвели в 1632-м году именно по планам архитектора. За модель он взял Пантеон Рима. Строительство осуществлял каменьщик Мишель Вилледо. Мансар возвел ротонду 13,5 метров в диаметре.
В то время эта церковь принадлежала монастырю визитандинок Святой Марии, основанному Святыми Франсуа Сальским и Жанной де Шанталь, бабкой маркизы де Севинье.
Монастырь на плане Тюрго, первая половина XVIII столетия:
Место расположения монастыря на современной карте Парижа:
Во время революции монастырь уничтожили, а Наполеон в 1802-м году отдал церковь протестантам. Культ стал отправляться с 1803-го года.
Монастырь визитандинок служил усыпальницей Куланжей, родственников маркизы по материнской линии. Во-первых, здесь нашел свое последнее пристанище дядя маркизы Кристоф де Куланж (1607-1687), аббат, который заведовал имуществом и образованием своей племянницы после смерти ее родителей. А также родители мадам де Севинье: отец, барон де Шанталь, погибший на острове Ре во время осады Ля-Рошели был погребен в монастыре (а его сердце было передано в монастырь Минимов, основанный Марией Медичи) и мать, Мария де Куланж (1596-1627).
Наконец-то удалось найти, путь и маленькое, изображение мамы мадам де Севинье:
Помимо всех этих родственников мадам де Севинье, в монастыре визитандинок в квартале Маре похоронили её дедушку и бабушку по материнской линии - Филиппа де Куланжа (1561-1636), канцлера короля и его супругу Марии де Без (?-1634).
И, наконец, супруга мадам де Севинье, Анри де Севинье (1623-1651) также здесь похоронили.
Сохранились эпитафии к надгробным памятникам членов семьи Куланж и Севинье:
при дворе Анны Австрийской и в 1644 году, восемнадцати лет от роду, выходит замуж за маркиза де Севинье. Легкомысленный и драчливый супруг погибает на дуэли в 1652 году, оставив молодую вдову с двумя детьми: сыном и дочерью.
Кстати говоря, супруг маркизы де Севинье погиб от руки Альбре Франсуа Анманжё, барона де Миоссанса (ум. 1672), дальнего родственника Генриха IV, двоюродного брата маркизы де Монтеспан. Сам он также погиб на дуэли от руки графа де Сен-Леже-Карбона. У барона был брат Альбре Сезар Феб, граф де Миоссанс (1614-1676), маршал Франции (1653), кавалер Ордена Святого Духа (1661).
Кстати говоря, супруг маркизы де Севинье погиб от руки Альбре Франсуа Анманжё, барона де Миоссанса (ум. 1672), дальнего родственника Генриха IV, двоюродного брата маркизы де Монтеспан.
Маркиз де Севинье умер 6 февраля 1651 г. от ран, полученных 4 февраля на дуэли из-за прекрасных глаз Шарлотты Биго де Ла Онвиль, госпожи де Гондран, которую прозвали «красотка Лоло». Она была дочерью Никола Биго, сьера де Ла Онвиля, генерального контролера по сбору габели, и Анны Сарро; супругой Тома Галана, сьера де Фриерж де Гондрана (ум. 1653); ее сестра Анна вышла замуж за Пьера Таллемана де Рео, старшего брата знаменитого писателя Жедеона Таллемана де Рео, автора «Занимательных историй».
Кстати говоря, Рабютены очень плохо восприняли брак одного из представителей рода, отца госпожи де Севинье, с девицей Куланж, дочерью откупщика, разбогатевшего на сборе габели (соляного налога). Отказав Бюсси в деньгах, госпожа де Севинье действовала по совету своего дяди, аббата де Куланжа, который распоряжался ее деньгами после смерти маркиза де Севинье и вытянул племянницу из долгов, оставленных ей расточительным мужем.
Отношения госпожи де Севинье с мужем оставляли желать лучшего. Накануне смерти маркиз отвез жену в Бретань, где ей предстояло пробыть довольно долго. Сама госпожа де Севинье в письмах к Менажу (июнь-июль 1650 г.) жалуется на свою участь: «<...> вот уже два дня я чувствую к себе ледяное отношение, я думаю, что мне не говорят ничего обидного только потому, что со мной просто вообще не разговаривают».
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 60
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме