Отправлено: 22.02.09 21:43. Заголовок: История медицины (продолжение-1)
Медицина 17 века
Возможно, самый значимый вклад Возрождения в медицину состоял в том, что оно нанесло сокрушительный удар авторитарному принципу в науке и философии. Жесткая догма уступила место наблюдению и эксперименту, слепая вера - разуму и логике. Взаимосвязь медицины и философии может показаться надуманной, однако расцвет гиппократовой медицины был тесно связан именно с развитием греческой философии. Подобным же образом, методы и основные концепции крупнейших философов 17 в. оказали значительное влияние на медицину того времени. Фрэнсис Бэкон (1561-1626) придавал особое значение индуктивному рассуждению, которое считал основой научного метода. Рене Декарт (1596-1650), отец современной философии, начал свои рассуждения с принципа универсального сомнения. Его механистическая концепция организма принадлежала медицинской школе "ятрофизиков", оппонентами которой были в равной мере догматичные "ятрохимики". Первый ятрофизик Санторио (1561-1636) изобрел много полезных инструментов, и среди них клинический термометр. Величайшим физиологическим открытием века, которому суждено было перевернуть всю медицину, стало открытие кровообращения. Поскольку авторитет Галена уже пошатнулся, Уильям Гарвей (1578-1657), английский врач, учившийся в Падуе, мог свободно заниматься наблюдениями и делать выводы, которые были опубликованы в его эпохальной книге О движении сердца и крови (De motu cordis et sanguinis, 1628). Открытие Гарвея подверглось ожесточенной критике, особенно со стороны Парижского медицинского факультета, одной из самых консервативных школ того времени. Там было запрещено преподавание учения Гарвея, а отступления от Гиппократа и Галена карались исключением из научного сообщества. Помпезное шарлатанство тогдашних французских врачей было увековечено в острой сатире Мольера. Гарвей мудро игнорировал крикливые выступления противников, дождавшись одобрения и подтверждения своей теории. Дорога для стремительного продвижения физиологии была открыта. Гарвей был уверен в существовании связующего звена между мельчайшими артериями и венами, но не cмог его обнаружить. Это сделал с помощью примитивных линз Марчелло Мальпиги из Болоньи (1628-1694). Мальпиги - не только первооткрыватель капиллярного кровообращения, он считается также одним из основателей гистологии и эмбриологии. Среди его анатомических открытий - иннервация языка, кожные слои, почечные клубочки, лимфатические узлы, клетки коры головного мозга. Он был первым, кто увидел красные кровяные тельца (эритроциты), хотя и не понял их настоящего назначения, приняв за жировые шарики. Красные кровяные клетки вскоре были описаны еще одним знаменитым исследователем - изобретателем микроскопа Энтони ван Левенгуком (1632-1723). Этот голландский купец, сконструировавший более 200 микроскопов, посвящал свой досуг изучению нового, захватывающего микромира. Масштаб увеличения, которого он смог достичь, был невелик, самое большее в 160 раз, тем не менее ему удалось обнаружить и описать бактерии, хотя он не знал об их болезнетворных свойствах. Он также открыл простейших и сперматозоиды, описал поперечнополосатую исчерченность мышечных волокон, сделал много других важных наблюдений. Предположение о связи между микроорганизмами и болезнью впервые было выдвинуто Афанасием Кирхером (1602-1680), который заметил множество "мельчайших червячков" в крови чумных больных. Возможно, это не были собственно возбудители чумы (Bacillus pestis), но само предположение о такой роли микроорганизмов было очень важным, хотя оно игнорировалось в течение последующих двух веков. Итогом активной интеллектуальной и научной деятельности 17 в. стало образование нескольких научных обществ в Англии, Италии, Германии и Франции, которые поддерживали исследования и осуществляли публикации результатов в отдельных изданиях и научных журналах. Первый медицинский журнал Новые открытия во всех областях медицины (Nouvelles descouvertes sur toutes les parties de la mdecine) вышел во Франции в 1679; в Англии медицинский журнал Занимательная медицина (Medicina Curiosa) появился в 1684, но оба просуществовали недолго. Самым выдающимся медицинским обществом было Королевское общество в Англии; четверо из его основателей создали современное учение о дыхании. Роберт Бойль (1627-1691), более известный как физик и основатель современной химии, показал, что воздух необходим для горения и поддержания жизни; его ассистент Роберт Гук (1635-1703), известный микроскопист, проводил на собаках эксперименты по искусственному дыханию и доказал, что не движение легких само по себе, а именно воздух - важнейшее условие дыхания; третий их коллега, Ричард Лоуэр (1631-1691), решил проблему взаимодействия воздуха и крови, показав, что кровь становится ярко-красной, когда подвергается воздействию воздуха, и темно-красной, когда искусственное дыхание прерывается. Характер взаимодействия уточнил Джон Мейоу (1643-1679), четвертый член этой оксфордской группы, доказав, что не сам воздух, а только определенный его компонент необходим для горения и жизни. Ученый полагал, что этим необходимым компонентом является азотсодержащее вещество; фактически же он открыл кислород, который был назван так лишь в результате его вторичного открытия Джозефом Пристли. Анатомия не отставала от физиологии. Почти половина анатомических названий связана с именами исследователей 17 в., таких как Бартолин, Стено, Де Грааф, Бруннер, Вирзунг, Уортон, Пахиони. Мощный импульс развитию микроскопии и анатомии был дан великой медицинской школой Лейдена, которая стала в 17 в. центром медицинской науки. Школа была открыта для людей всех национальностей и вероисповеданий, в то время как в Италии папский эдикт не допускал некатоликов в университеты; как это всегда бывало в науке и медицине, нетерпимость привела к упадку. В Лейдене работали крупнейшие медицинские светила того времени. Среди них был Франциск Сильвий (1614-1672), открывший сильвиеву борозду головного мозга, - подлинный основатель биохимической физиологии и замечательный клиницист; считается, что именно он ввел в лейденское обучение клиническую практику. Знаменитый Герман Бургаве (1668-1738) также работал на медицинском факультете в Лейдене, но его научная биография принадлежит уже 18 в. Клиническая медицина тоже достигла в 17 в. больших успехов. Но еще царили суеверия, сотнями сжигали ведьм и колдунов; процветала инквизиция, и Галилей был вынужден отречься от своего учения о движении Земли. Прикосновение короля все еще считалось верным средством от золотухи, которую именовали "королевской болезнью". Хирургия по-прежнему оставалась ниже достоинства врача, но распознавание болезней значительно продвинулось. Т.Виллизий дифференцировал сахарный и несахарный диабет. Были описаны рахит и бери-бери, доказана возможность заражения сифилисом неполовым путем. Дж.Флойер стал отсчитывать пульс, используя часы. Т.Сиденхем (1624-1689) описал истерию и хорею, а также отличия острого ревматизма от подагры и скарлатины от кори. Сиденхем вообще признается самым выдающимся клиницистом 17 в., его называют "английским Гиппократом". Действительно, его подход к медицине был истинно гиппократовым: Сиденхем не доверял чисто теоретическому знанию и настаивал на непосредственных клинических наблюдениях. Его методы лечения еще характеризовались - как дань времени - избыточным назначением клизм, слабительных, кровопусканий, но подход в целом был рационален, а лекарства просты. Сиденхем рекомендовал применение хины при малярии, железа при анемии, ртути при сифилисе и прописывал большие дозы опия. Его настойчивое обращение к клиническому опыту было чрезвычайно важно в эпоху, когда еще слишком много внимания в медицине уделялось чистому теоретизированию.
Отправлено: 09.07.09 12:45. Заголовок: Из книги С.М. Марчук..
Из книги С.М. Марчуковой "Медицина в зеркале истории"
Глава 10. Медицина эпохи Возрождения
К XV в. в Европе было более 40 университетов, многие из них имели медицинские факультеты. Характер эпохи требовал всестороннего, энциклопедического подхода ко всем явлениям жизни и природы. Врачи занимались математикой для того, чтобы знать астрологию и понимать влияние небесных тел на здоровье человека; изучали греческий, латынь и арабский языки для чтения медицинских трактатов, книг по зоологии, ботанике и алхимии, которая добавляла новые средства к уже известным медикаментам.
Врачебное искусство было связано не только с философией и науками о природе, но также с живописью и литературой. Великие художники эпохи Возрождения — Тициан, Микеланджело, Леонардо да Винчи, А.Дюрер, П.Веронезе и многие другие иллюстрировали анатомические сочинения XVI в., «золотого века анатомии». Ф.Рабле окончил медицинский факультет в Монпелье и был известен как врач-практик. В 1523 г. он подготовил к изданию «Афоризмы» Гиппократа. Великий М.Сервантес в 1588 г. сочинил похвальный сонет в честь «Нового трактата о всех болезнях почек и мочевого пузыря». Медицинские и анатомические знания, особенно после появления книг не только на латыни, но и на других языках стали популярными в разных странах Европы.
10.1. РАСПРОСТРАНЕНИЕ МЕДИЦИНСКИХ ЗНАНИЙ В ЭПОХУ КНИГОПЕЧАТАНИЯ
С появлением книгопечатания античные медицинские тексты приобрели вторую жизнь в иллюстрированных изданиях. В Венеции, Страсбурге, Париже, Риме, Базеле и других городах работали типографии. В то время, как в средние века собрание в 500-1000 рукописей считалось большой редкостью, коллекции рукописей в эпоху Возрождения послужили основой для библиотек, насчитывавших несколько тысяч свитков и кодексов. Наиболее известные из них — библиотека венгерского короля Матфея Корвина (1443-1490) «Корвиниана», флорентийская «Лауренциана», библиотека св. Марка в Венеции, библиотека Ватикана, в которой доктор медицины, будущий великий астроном Николай Коперник (1473-1543) читал произведения античных авторов.
В XV-XVI столетиях стали известны греческие рукописи Галена, которые существовали ранее только в арабских переводах. Еще большее значение имело открытие греческого оригинала «Гиппократова сборника». Кроме того, были извлечены из забытья труды Корнелия Цельса. Его энциклопедический труд «О медицине», популярный у римских врачей, был найден в 1443 г. священником церкви св. Амвросия, будущим папой римским Николаем V. После первого издания во Флоренции в 1478 г. сочинение Цельса переиздавалось десятки раз и стало классикой медицинской литературы.
Труды Плиния, Галена, Мондино и других известных авторов, различные трактаты о чуме, популярные книги о лекарственных растениях неоднократно переиздавались в XV-XVI вв. Они часто иллюстрировались прекрасными миниатюрами. Полное издание сочинений Гиппократа на латинском языке появилось в 1525 г., на греческом — в 1526. Греческое издание Галена вышло в Венеции в 1490 г.
Книгопечатание, сделавшее возможным получение сотен экземпляров относительно дешевых книг, оказало большое влияние на развитие медицины. В число первых научных медицинских изданий вошли «Естественная история» Плиния и «Антидотарий», составленный врачами медицинской школы Салерно. Первым популярным печатным сочинением медицинского характера был ежемесячный календарь кровопусканий и приема слабительных средств. Календарь имел большой успех не только у врачей, но и у широкой публики: во второй половине XV в. его переиздавали более 200 раз. Искусство кровопусканий и использование кровососных банок, известных еще в античном мире, играло большую роль в медицине эпохи Возрождения. Исторические параллели: Кровопускание было популярным методом лечения, поскольку, во-первых, имело теоретическую основу в гуморальной теории, изложенной в классических медицинских сочинениях Гиппократа, и во-вторых, потому, что Гален уделял ему большое внимание, считая одним из самых важных лечебных средств. В частности, болезни мозга он делил на две группы: происходящие от малокровия и от полнокровия. Первые, по его мнению, вызывали конвульсии и паралич, вторые — апоплексию. Гален оставил множество конкретных указаний о производстве кровопусканий, которые нашли продолжение и развитие в медицинской школе Салерно.
В эпоху позднего средневековья и Возрождения распространилось кровопускание с помощью пиявок. Античные сочинения упоминают о пиявках лишь тогда, когда предупреждают об опасной возможности случайно проглотить их с водой из открытых водоемов. Гирудотерапия (от лат. «hirudo» — пиявка) находит широкое применение и в современной медицине.
Врачи эпохи Возрождения пытались восстановить древнее искусство лечебного использования минералов. Развитие металлургии и химии сопровождалось ростом профессиональных заболеваний среди горняков и ремесленников, что также стало объектом внимания врачей. Наиболее известное сочинение, содержащие сведения о минералах — «О горном деле и металлургии» Г.Агриколы (1494-1555). Профессор греческого языка, философ, химик, врач, геолог, математик, экономист и государственный деятель, Агрикола неоднократно указывал на то, что о сохранении здоровья горняков следует заботиться больше, чем о прибыли. Он описывает болезни, которые поражают суставы, легкие, глаза и другие органы, а также напоминает о необходимости употребления специальных продуктов — противоядий при выплавке металлов. Так, например, при получении свинца мастеру необходимо есть масло для того, чтобы яд, выделяющийся из плавильной печи, не причинил ему вреда.
Исторические параллели: Болезни рудокопов привлекали внимание врачей уже в античности. Гиппократ в «Эпидемиях» (IV, 17) пишет о том, что «урудокопа правое подреберье напряжено, селезенка увеличена, живот напряжен, тверд; он задыхается, бледен». Плиний в «Естественной истории» (XXXVI, 17) сообщает о болезнях рудокопов и методах их лечения. Он рекомендует применять прозрачный рыбий пузырь в шахтах для защиты лица от нездорового подземного воздуха и пыли; лампы, в которые надо заливать ровно столько масла, сколько требуется для непродолжительной работы под землей.
Среди книгопечатных изданий XVI столетия особое место занимают сочинения по анатомии и хирургии: эпоху Возрождения традиционно называют «золотым веком анатомии».
10.2. АНАТОМИЯ И ХИРУРГИЯ
Хотя на медицинских факультетах многих университетов в XV—XVI вв. изучали анатомию, а анатомические театры получали все большее распространение, противостояние университетских врачей и хирургов продолжалось. В отличие от докторов, знатоков древних языков и ученых книг, хирургов и цирюльников часто называли «шарлатанами», но слово это имело совсем иной смысл, чем в наши дни. Так назывались «медики» и костоправы, которые не входили ни в какие врачебные корпорации и никогда не изучали медицину. Уровень хирургии был чрезвычайно низок, мало что изменилось со времен Филиппа Красивого, который издал в 1311 г. первый королевский эдикт о хирургах: «Узнав, что люди других наций и чужих государств, убийцы, воры, фальшивомонетчики, шпионы, разбойники, пьяницы, ростовщики занимаются хирургией в нашем городе и парижском графстве, выставляют в своих окнах знаки, присвоенные хирургам, накладывают повязки, посещают больных в церквах и частных домах и этим путем выманивают деньги, ...мы повелеваем сим эдиктом никому не заниматься хирургией без предварительного испытания у особых хирургов, назначаемых нашим лейб-хирургом». Исторические хроники сообщают, что когда в 1467 г. король Матфей Корвин был ранен в сражении, не нашлось ни одного хирурга, который был бы в состоянии помочь ему. Король приказал объявить всюду, что он осыплет почестями и дарами того, кто сможет вернуть ему здоровье. Услышав это, к нему пришел хирург из Эльзаса. Он вылечил короля и вернулся на родину обладателем крупного состояния. В 1515 г. университет стал во главе хирургов и цирюльников. Более высокий статус имели хирурги, перед ними открылись двери университетов. Цирюльников приняло братство св. Косьмы, которое было преобразовано в хирургический коллегиум, и преподаватели хирургии в нем стали называться профессорами. Исторические параллели: «Свободные искусства» тривиума и квадривиума, основа университетского образования, были «свободными» прежде всего от физического труда, от работы руками. Именно этим они отличались от искусств «механических», к которым относились, в частности, архитектура, живопись и медицина. Это традиционное разделение послужило причиной того, что и после формального окончания споров между врачами и хирургами в обществе еще долгое время сохранялось не только пренебрежительное отношение к врачам, работающим руками, но и слово «шарлатаны» по отношению к ним, хотя в эпоху Возрождения они уже имели возможность получить медицинское образование. Так, например, Г.Пичем в «Трактате о совершенном джентльмене» ( XVI в.) рассуждает о различных занятиях с точки зрения их соответствия достоинству джентльмена. К джентльменам он относит адвокатов и врачей, за исключением «хирургов, акушерок и шарлатанов». Еще в XIX веке в Англии не принимали в обществе хирургов и дантистов из-за того, что они работали руками". В случае с дантистами дело осложнялось еще и тем, что в эпоху средневековья зубы иногда удаляли преступникам по приговору суда. Это сближало в глазах широкой публики профессию дантиста с профессией палача.
Вот фрагменты текста, с которым странствующий шарлатан второй половины XV в. обращается к жителям города: «Доводим до сведения, что приехал врач, производящий всякого рода операции на всем теле, начиная с головы и кончая ногами.
1) Во-первых, оперирует грыжу с Божьей помощью...
Хирург делает ампутацию под присмотром дипломированного врача
4) Также вырезает камни...
9) Также удаляет бельма с глаза и исправляет всякие недостатки зрения...
12) Лечит свежие раны и переломы костей. ..
18) Он не занимается исследованием мочи и назначением внутренних лекарств, которые составляют специальность лейб-медиков или докторов...» Обратим внимание на последнюю фразу. В том случае, если болезнь требовала назначения лекарств или серьезной операции, возле больного находились два врача: доктор и хирург. Одним из инструментов анатомических исследований в эпоху Возрождения было искусство рисования и живописи. Поскольку до начала XVI в. развитие анатомии тормозилось запретом на вскрытие трупов, распространилось тайное анатомирование. Известна легенда о том, что молодой Микельанджело изваял прекрасное распятие для одного из флорентийских монастырей, и настоятель в знак благодарности разрешил ему проводить анатомические исследования в монастырском подвале. Художник мог приобрести необходимые знания о строении человеческого тела только в результате практических занятий. В медицинских сочинениях и энциклопедиях того времени не было точных рисунков и анатомических описаний.
Исторические параллели: Присутствие врача-анатома при вскрытии считалось обязательным даже в том случае, когда художник не ставил перед собой цели иллюстрировать анатомическими рисунками медицинское сочинение. Наблюдение за выполнением этого правила возлагались на врачей и представителей церкви.
Анатомические рисунки Леонардо да Винчи
Большой интерес к анатомическим исследованиям проявлял Леонардо да Винчи (1452-1519) — великий художник и инженер эпохи Возрождения. Живопись побудила его уже в юношеские годы ученичества углубленно изучать анатомию. Он посещал мастерскую, где производились вскрытия трупов с целью изучения строения мускулов и суставов. В 1487-1495 гг. Леонардо серьезно занимался анатомическими исследованиями в Милане и продолжил их во Флоренции, уделяя при этом особое внимание функциям внутренних органов, скелета и мускулов. Он работал с врачом из Павии Марком Антонио, поскольку изучение анатомии требовало сотрудничества врачей с художниками. По свидетельству самого Леонардо, он заполнил анатомическими рисунками 120 альбомов. До нашего времени дошло несколько сотен этих изображений, главным образом костей и мускульной системы. Они отражают интерес Леонардо к механике движения тела, сгибанию и выпрямлению конечностей, особенностям походки и осанки человека. Леонардо рассматривал функции организма с точки зрения механики, строил модели для опытов. Так, например, он пишет о стеклянной модели, позволяющей наблюдать движение крови в сердце.
Изучение его рукописей, большей частью зашифрованных (прочесть их можно было только в зеркальном отражении), началось лишь в конце XVIII в. Превращение анатомии в научную систему связано прежде всего с именем великого Андрея Везалия. А.Везалий (1515-1564)
Андрей Везалий родился в Брюсселе, отец его был аптекарем при дворе Карла V. В 1533-1536 гг. молодой Везалий изучал медицину в Париже, в Падуе, где получил звание бакалавра, а затем доктора медицины. Работой Везалия на звание бакалавра был «Парафраз» (от греч. «paraphrasis» — пересказ, сокращенное изложение) одного из медицинских сочинений Разеса. После того, как в 1537 г. он публично продемонстрировал вскрытие, Сенат Венецианской республики назначил его профессором хирургии с обязательством преподавать анатомию. В то время Везалию исполнилось 23 года.
В середине XVI в. важнейшим авторитетом в области анатомии был Гален. Его труды Везалий хорошо знал, относился к нему с большим уважением, переводил и готовил к изданию его книги. Одна ко, анатомируя человеческие трупы, он убедился в том, что взгляды Галена во многом ошибочны, так как они основаны на изучении анатомии обезьян и других животных. Он исправил более 200 ошибок Галена, правильно описал скелет человека, его мышцы и многие другие органы, установил отсутствие в сердечной перегородке отверстия, через которое, согласно учению Галена, кровь должна была проникать из правого желудочка в левый, описал клапаны сердца, и таким образом создал предпосылки для обоснования кругового движения крови и открытия системы кровообращения В.Гарвеем (1578—1657). Свои наблюдения Везалий изложил в анатомических таблицах (1538 ), которые были иллюстрированы рисунками Йогана Стефана ван Калькара, талантливого ученика Тициана. В 1543 г. Везалий создал краткий учебник «Эпитоме» (лат. «Извлечение»), снабженный анатомическими таблицами. Они знакомили читателя со строением тела человека, его скелета, мышц, нервов, вен и артерий. В том же году в Базеле вышел в свет его главный труд «О строении человеческого тела» в семи книгах. Он обобщил достижения анатомии предыдущих столетий и содержал собственные данные, полученные в результате многочисленных вскрытий. Текст сопровождали 250 блестяще выполненных Й.С. ван Калькаром рисунков. Монументальный труд Везалия был посвящен Карлу V, а «Эпитоме» — его сыну, принцу Филиппу. Во вступлении к «Эпитоме» Везалий писал: «Анатомия — основа и начало всего искусства врачевания... Я сделал это «Извлечение» как пешеходную тропинку рядом с широкой дорогой — моей большой книгой». Труд Везалия не случайно вышел именно в Базеле: здесь было издано много прославленных сочинений того времени. Известный издатель И.Опорин (1507-1568) был профессором греческого языка, знал латынь, учился медицине у Парацельса. Его издания славились тем, что не имели опечаток и были всегда превосходно оформлены. И.Опорин преподавал в университете древние языки, а затем открыл собственное издательство. Он был выдающимся печатником эпохи Возрождения, другом Мартина Лютера, издателем богословских и медицинских сочинений.
Исторические параллели: В том же 1543 г., когда в Базеле вышло первое издание труда Везалия «О строении частей человеческого тела», в Нюрнберге было издано знаменитое сочинение Н.Коперника «О вращении небесных сфер», в котором содержалось изложение гелиоцентрической модели Вселенной. Везалий хорошо знал медицинские труды античных писателей и даже указывая на ошибки Галена, всегда стремился сохранить его авторитет. В своем большом труде «О строении человеческого тела» Везалий цитирует Галена чаще, чем кого-либо из других авторов. Он неоднократно ссылается на работы великих анатомов Александрийской школы Герофила и Эразистрата, цитирует Аристотеля и Авиценну, Разеса и Цельса, упоминает Плиния Старшего, Орибазия и многих других. Когда император Карл V предложил ему занять пост придворного врача, Везалий дал свое согласие и покинул университет. В 1555 г. ему удалось выпустить второе издание своего капитального труда. Однако, после этого в жизни великого анатома наступил тяжелый период. Росло число его недоброжелателей, а главное — он окончательно разошелся со своим учителем Я.Сильвием (1478-1555), догматическим последователем Галена. В сочинении Сильвия «Опровержение клевет некоего безумца на анатомию Гиппократа и Галена» Везалий был назван безумным (лат. «veasanus»). Созвучие этого слова с именем Везалия (Vesalius) породило оскорбительные насмешки. Как и другие противники Везалия, Сильвий утверждал, что ошибки Галена могут быть вызваны тем, что за тринадцать веков строение тела человека могло измениться. Кроме того, когда двор переехал в Мадрид, Везалий был вынужден следовать за королевской семьей. Исследование скальпелем трупа человека считалось в Испании кощунством. «Я не мог прикоснуться рукой даже к сухому черепу и тем менее возможности я имел производить вскрытия», — вспоминал он. Испанские врачи воспринимали его как чужестранца и часто завидовали его успехам в медицине и при дворе: Карл V назначил Везалию пожизненную пенсию, после отречения императора от престола в пользу его сына Филиппа II Везалий остался придворным врачом. В это время анатомы университета в Падуе, бывшие соратники Везалия, продолжали анатомические исследования. В 1561 г. в Венеции было издано сочинение Габриэля Фаллопия (1523-1562) «Анатомические наблюдения». После отъезда Везалия из Падуи Фаллопий занимал его кафедру в университете и продолжал анатомические исследования по его методу. Он писал: «Везалий стал учеником Галена, не слушая его лекций, но изучая его труды, он не был подавлен авторитетом своего предшественника, но добавил к его учению многое, что тот не заметил, то же самое произошло и со мной в отношении учения Везалия». Указывая на некоторые ошибки в анатомических сочинениях Везалия, Фаллопий всегда признавал превосходство этого «божественного князя анатомов», «восхитительного врача». Первое издание своих «Анатомических наблюдений» он послал в Мадрид Везалию, который, по его собственным словам, «отложив все в сторону, ...немедленно всецело отдался жадному чтению этих страниц». Только через три года он узнал, что его комментарии к труду Фаллопия, отосланные в Падую, не застали автора в живых. Везалий просил Филиппа II отпустить его на родину, где он мог бы продолжить занятия анатомическими исследованиями, но получил отказ. Когда он вторично обратился к королю с просьбой об отъезде, то при этом дал обещание совершить паломничество в Палестину. Существует предположение о том, что он по ошибке вскрыл тело живого человека (при публичной демонстрации вскрытия ассистент якобы заметил сокращение сердечной мышцы) и должен был искупить грех паломничеством. В 1564 г. по дороге в Иерусалим Везалий остановился в Венеции. Сохранились свидетельства современников о том, что Венецианский Сенат предложил ему после возвращения из паломничества занять свою прежнюю кафедру в университете Падуи, которая освободилась после смерти Фаллопия. Однако на обратном пути из Иерусалима Везалий внезапно заболел и умер.
Друзей и почитателей, ожидавших его возвращения в Венецию, потрясло известие об этой скорой и неожиданной смерти. «Но что мог}' я сказать о великом Везалий, таком необычном и блестящем для нашего времени? — писал один из них. — Не показал ли он ясно нам своей смертью, что большое горе и необычные случайности нависают над жизнью человека? Большая печаль и несчастье для каждого, кто знал его или читал его труды, благодаря которым, несмотря на жестокую судьбу его и смерть, он будет жить в вечной славе». Плеяда анатомов Падуанского университета во главе с Везалием заложила фундамент научной анатомии. Вскрытия человеческого тела производили и их предшественники, однако обычно анатомирование лишь наглядно иллюстрировало тексты Галена, а не служило самостоятельным методом исследований. Именно это имел в виду Ги де Шолиак, когда писал в 1363 г. о том, что в анатомии «все следуют друг за другом как журавли, один не говоря больше другого».
Исторические параллели: Анатомические рисунки Леонардо да Винчи, которые отличались удивительной точностью и иногда опережали в этом отношении иллюстрации к выдающимся медицинским трактатам его времени, остались, в отличие от иллюстраций к работам А.Везалия, практически неизвестными для современников: он не публиковал своих произведений. Во второй половине XVI столетия было создано множество хвалебных эпиграмм, посвященных А.Везалию. Вот одна из них:
Кто бы ни делал, вскрывая, сечение органов тела, Выше Везалия быть в этом никто не сумел: Изображеньями он и искусство само возвеличил Прежде, чем сам отошел по сокровенным путям.
Исторические параллели: Имя Везалия стало известно на Руси в XVII в. благодаря деятельности братства ученых монахов, основанного при патриархе Никоне боярином Ртищевым, одним из самых просвещенных русских людей того времени. Его заинтересовал трактат Везалия, который сразу после выхода получил широкую известность в ученом мире Западной Европы. Он поручил Епифанию Сла-винецкому перевести «Эпитоме». Этот рукописный перевод хранился в патриаршей библиотеке, где и погиб во время пожара.
Во второй половине XVI в. появилось множество трудов по анатомии. Среди наиболее известных авторов, которых называют обычно «творцами золотого века анатомии» — Р.Коломбо (1516-1559), возглавивший кафедру анатомии в Падуе после смерти А.Везалия; французский анатом Ш.Этьенн (1503-1564), автор знаменитого учебника анатомии «О рассечении частей тела человека»; римский профессор Б.Евстахий (1500-1570); И.Фабриций (1533-1619), который впервые описал и продемонстрировал работу венозных клапанов, доказав таким образом одностороннее движение крови по венам в направлении сердца. Он был учеником Г.Фаллопия и учителем В.Гарвея, автора знаменитого трактата «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных» (1615 г.), содержащего учение о кровообращении. Пересмотр многих устоявшихся представлений в хирургии, особенно в лечении огнестрельных ран, связан с именем французского хирурга Амбруаза Паре.
Амбруаз Паре (ок. 1517-1590)
А. Паре происходил из сословия цирюльников и обучал ся хирургии в парижской больнице. В 1536 г. он начал службу в армии в качестве цирюльника-хирурга. Первый его труд по военной хирургии «Способ лечить огнестрельные раны, а также раны, нанесенные стрелами, копьями и др.» вышел в свет в 1545 г. на французском языке. В 1554 г. Паре был принят в медицинскую коллегию университета в Париже.
Один из известнейших врачей своего времени, Паре был первым хирургом и акушером при дворе королей Генриха II, Франциска II, Генриха III и Карла IX. Заслуги Паре в развитии хирургии XVI столетия очень велики. Многие проблемы медицины того времени были связаны с появлением в Европе огнестрельного оружия. Характер ранений сильно изменился: увеличилась их поверхность и глубина, участились случаи нагноений и осложнений. Это связывали с проникновением «порохового яда» в организм. Лучишм способом борьбы с ним и предотвращения его распространения по всему организму считали прижигание раны раскаленным железом или кипящим маслом. Такое лечение часто доставляло больше мучений, чем само ранение.
Паре доказал неядовитость огнестрельных ран и ошибочность их лечения раскаленным железом или кипящим маслом. В 1536 г. молодому армейскому цирюльнику Амбруазу Паре не хватило горячего масла для прижигания ран. Не имея под рукой ничего другого, он приложил к ранам мазь, содержащую яичный желток и розовое масло, и наложил сверху чистую повязку. «Всю ночь я не мог уснуть, — записал Паре в своем дневнике, — я опасался застать своих раненых, которых я не прижег, умершими от отравления. К своему изумлению, я застал этих раненых рано утром бодрыми и хорошо выспавшимися, с ранами невоспаленными и неприпухшими. В то же время других, раны которых были залиты кипящим маслом, я нашел лихорадящими, с сильными болями и с припухшими краями ран. Тогда я решил никогда больше так жестоко не прижигать несчастных раненых.»
Исторические параллели: А.Паре в 1544 г., во время войны Франции с войсками Карла V, был военным хирургом на стороне французов. В войске Карла Vв это время находился в качестве хирурга А.Везалий. Паре хорошо знал трактат Везалия «О строении частей человеческого тела» и сделал извлечения из него для своих трудов по хирургии. Везалий также пользовался трудами Паре. Оба великих врача в 1559 г. были вызваны в Париж для лечения смертельно больного Генриха II (1519—1559), тяжело раненного на турнире.
В 1550 г. А.Паре выпустил анатомическое руководство, в 1561 г. — книгу о лечении ран, в 1564 и 1572 г. — два больших хирургических труда, которые и принесли ему славу. Его перу принадлежит также «Трактат об уродах и чудовищах», содержащий, как и зоологические сочинения его современников, множество сведений о фантастических человекоподобных существах. Одной из заслуг Паре было усовершенствование методов ампутации конечностей. Он сконструировал ряд новых хирургических инструментов и ортопедических приборов, включая искусственные конечности и суставы, а также — искусственные зубы, которые делали из слоновой или бычьей кости и укрепляли на соседних зубах с помощью золотой проволоки.
Исторические параллели: Искусство изготовления зубных протезов было известно этрускам, финикийцам и грекам. Вставные зубы делали обычно из костей животных. В античности и в эпоху средневековья удаление зуба считалось весьма серьезной операцией из-за сильной потери крови. Большое значение в лечении зубов придавалось различным амулетам: зуб лошади, льва или другого животного вешали на шею больному. Пломбирование зубов золотом появилось в Италии в XV в. В это время в европейских странах еще были в ходу зубное протезы из дерева, а протезы из слоновой кости могли в любой момент выпасть изо рта, поскольку не имели фиксирующих пружин из проволок и спиралей. Их изобрел в XVIII столетии П. Фошар (1678—1761), цирюльник из французского городка Анже, ставший позже прославленный парижским дантистом. В 1728 г. он изобрел бормашину, а за пять лет до этого опубликовал сочинение «Хирург-дантист», в котором описывал не только болезни зубов и ротовой полости, но и множество приспособлений для протезирования. Среди удивительных изобретений Фошара, пациентами которого были Людовик XV и маркиза Помпадур, были прообразы современной металлокерамики ( он надевал золотой колпачок на зуб из слоновой кости и покрывал золото слоем обожженной эмали из фарфора) и зубов на штифтах (золотой штифт вставлялся в отверстие, сделанное в челюстных костях).
Деятельность Паре во многом способствовала становлению хирургии как науки и превращению ремесленника-кровопускателя во врача-специалиста. Связанное с его именем развитие хирургии было продолжено многочисленными последователями в разных странах мира. «Немецким Паре» называли выдающегося хирурга из Кельна Вильгельма фон Гильдена (1560-1634), который значительно обогатил хирургический инструментарий и предложил для перетягивания конечностей при ампутации использовать жгут, снабженный зажимом. Ему также приписывают первую операцию по извлечению из глаза осколка железа с помощью магнита. В Италии традиции Паре продолжил Цезарь Магати (1579—1648). Он прославился своими простыми и рациональными приемами лечения огнестрельных ран. Это способствовало окончательному отказу от представлений о «пороховом яде», который якобы проникал в организм при ранении.
10.3. УЧЕНИЕ О ЗАРАЗНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЯХ
Эпидемии в XV- XVII вв. были такими же частыми и внезапными, как и в эпоху средневековья, и повсюду вызывали панику и страх. Большинство заразных болезней с тяжелыми кожными поражениями называли чумой. Для предохранения от заражения люди носили на шее амулеты — «чумные талеры». Иногда они содержали на оборотной стороне текст. Например, в 1633 г. в Бреслау (современный Вроцлав) была отчеканена монета, на обороте которой было написано: «В 1633 г. умерло 13 231 человек. Благодаря Божьей помощи и усилиям врачей выздоровело 1406 человек. Окрестили 1066 человек».
Исторические параллели: В XV—XVII вв. еще жива была вера в целительное прикосновение королевской руки. Одни исторические хроники связывают начало этой традиции со временами Хлодвига, основателя франкской династии (V— VI вв.), другие — с именем Эдуарда Исповедника (XI в.). В Англии эта церемония происходила следующим образом: пациент со своим врачом приближался к сидящему на троне королю, который прикасался к больному рукой и давал ему золотую монету. Во время эпидемий приток пациентов настолько увеличивался, что от этого страдала королевская казна: от золота перешли к серебру, а позже обычай дарить монету был упразднен. Во Франции король крестил больного или касался рукой больного места, говоря при этом: «Король коснулся тебя, и Господь тебя исцелит». При этом больному подавали милостыню. Сохранились исторические свидетельства о том, что к Генриху TV (1553—1610) привели 1000 больных, и половина из них получила исцеление. Каждая церемония заканчивалась омовением рук короля, которому подавали три салфетки: первая была пропитана уксусом, вторая — водой, третья — эссенцией флердоранжа (цветка апельсина). Король поочередно вытирал руки всеми тремя салфетками для того, чтобы избежать опасности заражения. Впрочем, это не всегда помогало: Людовик XIII (1610—1642) болел четыре раза после проведения церемоний исцеления. В первый раз это произошло, когда король был десятилетним мальчиком.
Салфетка или губка, пропитанная уксусом, была обычным для того времени дезинфицирующим средством. Торговцы, проходя через зачумленную деревню, оставляли ее жителям продукты в обмен на монеты, опущенные в заполненное специально выдолбленное углубление в камне. Такие камни ставили вдоль дороги во время эпидемий. Причины эпидемий не были известны, их связывали с землетрясениями, заразными испарениями, порожденными подземным гниением, с ядовитыми извержениями вулканов, но главным образом — с особым положением звезд и планет, с появлением комет и затмений. Предсказание эпидемий было одной из основных целей астрологических прогнозов. Их составлением занимались выдающиеся математики и астрономы, в числе которых — Иоганн Мюллер (Региомонтан) (1436-1476) и И.Кеплер (1571-1630). Часто изображения гороскопов украшали портреты известных врачей. О том, какую роль в возникновении эпидемий, приписывали планетным влиянием, говорит, например, само слово «инфлюэнца» — старинное название гриппа, эпидемии которого внушали страх. Этот термин, пришедший в медицину из астрологических трактатов, происходит от латинского «influere» ~ вливаться, проникать. Он означал проникновение небесных, космических сил в земную жизнь.
Часто изображение комет в астрономических атласах эпохи Возрождения ассоциировалось с предупреждением об эпидемии — «трубным гласом».
В христианской культуре самостоятельная власть звезд и планет над судьбами мира была отвергнута, однако их расположение стало считаться «божественными знаками», изучение которых дает возможность делать предсказания и даже толковать текст Библии.
Первая теория распространения заразных болезней была выдвинута Джироламо Фракасторо (1478-1553) — итальянским ученым, физиком, астрономом и поэтом, одним из выдающихся деятелей эпохи Возрождения. Медицинское образование он получил в Падуе, и университета, написал свой знаменитый труд «О контангии, контагиозных болезнях и лечении» (1546) в трех книгах. Обобщив взгляды Гиппократа и Аристотеля, Лукреция Кара и Плиния Старшего, Галена, Авиценны и других предшественников на происхождение и лечение заразных болезней, Фракасторо дает подробное описание симптомов заразных болезней (оспы, кори, чумы, малярии, бешенства, проказы и других) и известных в то время методов их лечения. В этом труде изложены основы учения о «контагии» — живом, размножающемся заразном начале, который выделяется больным организмом. Автор писал о трех способах передачи инфекционной болезни: при непосредственном соприкосновении с больным человеком, через зараженные предметы и по воздуху на расстоянии. Введенный им термин «инфекция» (от лат. «inficere» — внедряться, отравлять означал "внедрение», «проникновение», «порчу». Отсюда произошло название «инфекционные болезни». Термин «дезинфекция» также введен Дж. Фракасторо. Прекрасно образованный врач и педагог, друг Н.Коперника, он был одним из предшественников научной эпидемиологии.
Практические способы борьбы с заразными заболеваниями в эпоху Возрождения мало чем отличались от средневековых. Смертность от заразных болезней в XV-XVI столетиях была очень высокой: только оспой в Европе ежегодно заболевало около 10 млн. человек, из которых умирало от 25 до 40 процентов.
Исторические параллели: В течение столетий способы борьбы с заразными заболеваниями были основаны на рекомендациях, приведенных в «Эпидемиях» Гиппократа. Так, например, когда в Афинах началась эпидемия заразной болезни, он сказал, что болезнь принесли северные ветры и предложил зажечь костры с северной стороны города, чтобы помешать воздуху поступать в Афины. Такие мероприятия много раз применялись в эпоху средневековья и Возрождения. Знания античных врачей были развиты в трудах арабов и дополнены собственными мыслями и наблюдениями. Авиценна обстоятельно рассматривал значение воды в распространении заболеваний, рекомендовал простые способы ее фильтрования. Он учил обращать внимание не только на чистоту воды, но и на почву, с которой она соприкасалась (песчаная лучшеочищает воду, чем каменистая); на скорость течения в реке или ручье (быстрое лучше медленного); на запах земли, по которой течет вода; на необходимость иметь в больших городах устройства для получения льда, чтобы иметь запасы чистой воды в случае необходимости. В результате эпидемий целые районы становились безлюдными: замечая первые признаки эпидемии, жители часто пытались спастись бегством. Медицина не располагала в то время эффективными средствами борьбы с заразными болезнями. Например, при лечении чумы часто прикладывали к телу больного сушеных жаб, которые должны были вытянуть яд. Лишь очень редко, следуя советам арабских врачей, европейские медики решались вскрывать чумные нарывы. Первые лекарства, способные вылечить больных во время эпидемий, появились в лабораториях алхимиков.
Отправлено: 09.07.09 13:42. Заголовок: 10.4. АЛХИМИЯ И МЕДИ..
10.4. АЛХИМИЯ И МЕДИЦИНА
АЛХИМИЯ долгое время не была прямо связана с медициной, хотя ее термины были традиционно близки к врачебным терминам: алхимические операции были подобны лечению. Представим, например, что в расплавленную медь бросили кусочек цинковой руды. Получилось «искусственное золото» (латунь, сплав меди с цинком). У такого «искусственного золота» есть существенный недостаток: со временем оно «заболевает», на его поверхности появляется сыпь или мелкие язвочки зеленого цвета. Подобное «заболевание» (результат окисления меди) мы часто можем наблюдать у городских статуй и памятников, которые покрываются зеленым налетом. «Искусственное золото» алхимики лечили как больного человека: с помощью заклинаний и врачебных препаратов — микстур, мазей, алхимических эликсиров, которые готовились на основе растительных и животных материалов. Вместо слова «эликсир» иногда применяли термин «медикамент», исходя из того, что обычные металлы представляли собой «больное» или «недостаточно совершенное» золото, которое можно было «вылечить» с помощью специальных лекарств.
Алхимические операции часто назывались «лечением», изучение соединений — «анатомированием», философский камень — «универсальным медикаментом», «эликсиром бессмертия», способным не только излечить все болезни, но и победить старость и смерть. Первые препараты, полученные алхимическим путем, были применены в медицине арабами. Одним из первых европейских врачей, упоминавших о химических лекарствах, был уже знакомый нам Арнольд из Вилла-новы. Это было связано с тем, что, как и многие известные врачи позднего средневековья и эпохи Возрождения, он занимался алхимией.
Основными веществами для приготовления «медикаментов», согласно учению арабских алхимиков, считались «четыре духа» — сера, мышьяк, ртуть и нашатырь. Они часто вызывали подозрение не только у врачей и аптекарей: любого человека охватывал страх при одном упоминании о мышьяке, ртути, свинце. Прежде всего это предубеждение относилось к мышьяку, который традиционно считался основой ядов. Отравления в эпоху Возрождения были настолько распространены, что иногда имели характер эпидемий. Именно поэтому врачей-алхимиков часто боялись и называли отравителями.
Исторические параллели: Лекарства, изготовленные алхимиками, упоминаются в древнеегипетских папирусах, медицинских текстах на глиняных табличках, в рекомендациях врачей Древней Индии и сочинениях античных авторов. Широкое применение алхимических лекарств пришло в европейскую медицину из арабской. Часто врачи и алхимики применяли одни и те же соединения. Например, Гиппократ писал о применении аурипигмента в качестве лекарства. С этим минералом, содержащим AsJSv традиционно работали как врачи, так и алхимики: его желтый цвет наводил на мысль о возможном получении из него золота.
Сун-Сымяо (VII в.) был не только одним из великих китайских врачей, но и известным алхимиком. Получение алхимических лекарственных средств получило широкое распространение в Китае времен династии Мин (1368—1644). Лекарства и яды В начале XVI столетия в состав ядов стали включать не только соли мышьяка, меди и фосфора, но и соки ядовитых растений, привезенных из Нового Света. Иглы, духи, кольца с ядом, отравленные перчатки, белье, косметика- многое из того, что поражает наше воображение при чтении исторических романов, существовало в действительности. А.Паре в своем «Трактате о ядах и противоядиях» сообщал о флорентийских мастерах по изготовлению духов и женских украшений, содержащих яд. «Этих духов надо избегать как чумы», — писал он.
В Италии уже в середине XIV в. аптекари имели право продавать яды только тем людям, которых они хорошо знали. В Германии и Франции в XV в. продажа ядов была запрещена, однако вспомним: в известной трагедии В.Шекспира Ромео отправляется за ядом в аптеку. И хотя аптекарь говорит ему, что «за продажу ядов законы Мантуи карают смертью», деньги быстро склоняют его к нарушению закона. Врачи иногда были известны не столько своим врачебным искусством, сколько рецептами противоядий, которые держали в строгом секрете.
Изготовление ядов часто приписывали алхимикам. Их книги сжигали, и сами они нередко погибали. Человека могли преследовать только за один интерес к сочинениям по алхимии. Таким было время появления ятрохимии (от греч. «iatros» — врач) — учения о лечении болезней с помощью химических препаратов, сырьем для получения которых служили в основном не традиционные лекарственные травы, а минералы. Ятрохимию называли также «спагирикой», или «спагирическим искусством» (от греч. «стю» — разделяю и «агейро» — соединяю), целью которого было разделение веществ на составные части и их соединение в новые вещества. «Спагирическое искусство, — гласит врачебный трактат начала XVII в., — есть та часть химии, которая имеет своим субъектом природные тела — растительные, животные и минеральные и производит соответствующие операции с конечной целью их применения в медицине». Термин «спагирическое искусство» был введен знаменитым врачом и алхимиком Парацельсом, который считается основателем медицинского направления в алхимии. Парацельс (1493-1541 гг.)
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гоген-гейм родился в конце 1493 г. в небольшом швейцарском городке Эйнзидельне. В молодости он учился у своего отца Вильгельма Гогенгейма, практикующего врача, который к тому же славился своими познаниями в химии и минералогии. Молодой Теофраст в увлечением изучал медицину в Ферраре, Падуе и Болонье и присоединил к своему имени прозвище «Парацельс» (превосходящий Цельса). После окончания университета в Базеле он обучался у знаменитого Иоанна Тритемия из Шпангейма (1462-1516), одного из великих магов, знатока алхимии и астрологии. «Изменения, происходящие в теле, — химического свойства, и болезни тела должны исцеляться химическими препаратами. Жизнь, в основном, химический процесс, а тело — химическая лаборатория, в которой принципы ртути, серы и соли смешиваются, реагируют, принося болезнь или здоровье», — писал Парацельс. В этом заключался радикальный отказ от старой врачебной практики, на место четырех галеновских «телесных соков» были поставлены три принципа алхимии: сера, ртуть и соль.
Парацельс и его сторонники настаивали на использовании химических лекарств, поскольку болезни они объясняли нарушением химических процессов внутри организма. По мнению Парацельса, в желудке человека существовал «Верховный дух» Архей, отделяющий в организме полезное от вредного. Архей — «внутренний алхимик» (в отличие от внешнего — врача), именно он управляет процессом превращения пищи в тело и кровь. Для этого внутреннего алхимика здоровье человека определяется не галеновским равновесием телесных соков — крови, желчи, флегмы и черной желчи, но гармонией трех начал алхимии — серы, ртути и соли. Парацельс использовал для лечения мази из солей ртути, составы, содержащие свинец, соли железа и цинка, медный купорос, серное молоко, мышьяковые препараты против кожных болезней. Много лет он работал в университетах Германии, Франции и Италии, во время своих больших путешествий посетил Нидерланды, Англию, Швецию, Россию, Польшу, Венгрию и Словакию. Его жизнеописания рассказывают о пребывании в Индии и Константинополе. В голландской армии, где Парацельс был военным хирургом, он получил в награду за храбрость, согласно преданию, свой знаменитый длинный меч. Ученики и почитатели искренне верили, что в его рукоятке находится эликсир бессмертия. Проведя в скитаниях 10 лет, он много практиковал как врач, изучал магию и алхимию, и в возрасте 32 лет возвратился в Германию, где вскоре прославился после нескольких случаев удивительного исцеления больных.
Весной 1527 г. он был приглашен городским советом Базеля на должность городского врача с правом чтения лекций. Здесь он проявил себя как замечательный практикующий врач, однако его способ преподавания медицины отличался от принятой практики. Программа изучения медицины, предложенная Парацельсом, включала в себя следующие положения: доказательством в медицине должны быть не мнения авторитетов, а собственный опыт; не красноречие и знание языков есть достоинства врача, но постижение тайн природы; следует отказаться от галеновского учения о «телесных соках», поскольку часто оно лишь затрудняет объяснение течения болезней. Парацельс говорил о необходимости изучения медицины у постели больного, водил учеников на ботанические экскурсии в поля и горы. Часто он приводил в ужас коллег тем, что нарушал установленный обычай учить только тому, что можно было подкрепить общепризнанными свидетельствами. Кроме того, он отказался от преподавания на латыни и читал лекции по-немецки, выглядел как ремесленник, часто пренебрегая знаками докторского достоинства — мантией и беретом, золотой цепью и кольцом. Однажды, воскресным утром, когда толпа горожан шла к собору, на его дверях увидели разукрашенный оскорбительными рисунками лист с издевательскими стихами о Парацельсе. Этот анонимный памфлет, написанный от имени «души Галена», появился одновременно и на дверях других церквей в разных концах города. Напрасно Парацельс писал письма в магистрат Базеля с просьбой о защите от издевательств и прямых угроз. Уже в 1528 г. он был вынужден покинуть Базель и вернуться к жизни странствующего врача. Его часто неправильно оценивали не только враги, но также друзья и ученики. Этому способствовало то, что свои новые, а потому часто нежелательные идеи он провозглашал в резкой форме: «Я не смогу в течение всей моей жизни низвергнуть это нагромождение лжи, потому что врачи — старые и упрямые собаки, которые не хотят учиться ничему новому и стыдятся признать свое невежество». Справедливости ради необходимо отметить, что это было вполне в духе тогдашних нравов. Язвительные дискуссии между врачами с применением самых сильных выражений вызывали в XVT-XVII вв. такой интерес у широкой публики, что часто проходили на улицах и площадях Парижа и иногда заканчивались потасовками. В 1536 г. была издана «Большая хирургия» Парацельса, учение о раневых инфекциях и лечении язв; уже в следующем году появилось ее второе издание. Среди его сочинений — философские и алхимические труды: «Потаенная философия», «Великая астрономия», «Великое средство для лечения ран» и многие другие. Большинство из них были обнаружены и опубликованы после его смерти. В заключение разговора о Парацельсе необходимо отметить, что его учение не ограничивалось только медицинскими рекомендациями, основанными на эмпирических достижениях алхимии его времени. Он был создателем философского учения о внутреннем развитии человека, наделенного тремя таинственными силами — верой, волей и воображением. Его восприятие макрокосмоса и микрокосмоса, алхимии ,ятрохимии, медицины и хирургии, астрономии и планетных влияний было необычным для современников. Например, придавая большое значение влиянию звезд и планет на жизнь и здоровье человека, он не составлял гороскопов: «Нелепо верить, будто звезды повелевают человеком. Все, что могут сделать звезды, можем сделать мы сами, ибо мудрость, получаемая нами от Бога, могущественнее небес и выше звезд». Исторические параллели: В то время когда в медицине ценились четкие классификации, а в трудах анатомов создавалась научная система, учение Парацелъса было больше искусством, чем наукой. Язык его сочинений — это язык алхимика, полный загадочных символов и описаний «тайных средств». В учении Парацелъса воплотилась одна из последних в истории европейской науки попыток отразить жизнь природы в искусстве превращений как в материальном, так и в нематериальном мире. Умер Парацельс в 1541 г. У основания его памятника сделана надпись: «Здесь лежит Филипп Теофраст, звания Доктор Медицины, что те многие язву, проказу, подагру, водянку и некоторые неизлечимые заразные болезни тела чудесным искусством излечил и распределением и отдачей своего имущества бедных почтил. В год 1541, в 24-й день сентября, сменил жизнь на смерть».
Любимым изречением Парацельса, которое он неоднократно подписывал под своими портретами, было: Пусть никто не ищет себе господина в другом, Кто сам себе может быть господином.
Хотя Парацельс достиг больших успехов, применяя химические медикаменты, его влияние на общий прогресс врачебной науки было сначала незначительным. Однако с развитием анатомии и усовершенствованием методов лечения деятельность органов тела стали связывать с их строением и функциями, а не только с циркуляцией телесных соков — крови, флегмы, желчи и черной желчи. Вместо механического удаления загнивших телесных соков кровопусканиями и слабительными средствами стали применять специфические методы лечения болезней. До 1600 г. появилось более 200 изданий сочинений Парацельса. Число врачей, его сторонни ков, неуклонно росло, особенно в Голландии и Германии.
В дальнейшем были предприняты попытки примирить оба учения — Галена и Парацельса. Так,голландским профессором из Лейдена Де ла Боэ Сильвиусом (1614-1672) была разработана теория, согласно которой под влиянием теплоты тела и «духов жизни» образуются конечные продукты двух родов — кислые и щелочные. Условием здоровья является их правильное соотношение и равновесие. Его нарушение приводит к изменению в составе крови, желчи и флегмы — традиционных галеновских дела оэ ильвиус «гуморов» или «телесных соков».
Таким образом, главной задачей при определении метода лечения болезни было выяснение ее «кислой» или «щелочной» природы. Соответственно, лекарства имели щелочной или кислый характер. Кроме того, для лечения применяли и старые испытанные средства — диету, кровопускания, согревающие и охлаждающие препараты. Это учение было удобной системой для обследование и лечения больных, оно получило широкое распространение и стало основой развития химического направления в медицине.
Позже, в XVII-XVIII столетиях, противниками ятрохимии в области объяснения природы процессов, протекающих в организме человека, были ятромеханики, сводившие все физиологические процессы в организме к физике и механике. Отчасти формированию таких взглядов способствовали работы В.Гарвея, представляющие сердце человека подобием механического насоса. Вот один из примеров того, как одно и то же явление получало разное объяснение со стороны ятрохимиков и ятромехаников. Речь идет о замечательном эффекте хинной коры при лечении малярии. Ятрохимикн считали, что хинная кора своим интенсивно горьким вкусом подавляет кислое брожение соков организма, которое вызывает лихорадку. Ятромеханнки говорили, что хина разжижает кровь, чрезмерно сгущенную при лихорадке, и тем самым уменьшает трение крови о стенки сосудов, которое и является причиной повышения температуры тела. Фактически речь идет о двух разных аспектах влияния лекарства на организм человека
Ятрофизики и ятроматематики использовали количественные методы. Их работы способствовали повышению точности наблюдений и измерений в медицине. Доктор медицины, профессор из Падуи Санторио Санторо (1561-1636) провел один из первых в истории науки количественный эксперимент с живым организмом. Пользуясь разнообразными известными в то время и сконструированными им самим измерительными приборами — весами, термометрами, гигрометрами, измерителями пульса и т.д., он пытался измерить количество веществ, введенных в организм и выведенных из него, а также проследить их влияние на рост и самочувствие. Например, Санторио создал при помощи книги А.Борелли прибор для измерения теплоты человеческого тела. Он состоял из шара и длинной извилистой трубки с делениями. Свободный конец трубки заполняли подкрашенной жидкостью. Человек брал шарик в рот, и теплота его тела определялась в течение десяти пульсовых ударов по изменению уровня жидкости в трубке. Объектом исследования был как сам Санторио Санторо, так и другие люди.
В 1680 г. вышла книга А.Борелли «О движении животных», в которой костная и мускульная системы животных и человека были рассмотрены как механические системы рычагов.
Исторические параллели: Развитие ятромеханики (ятрофизики, ятроматематики) в европейской медицине было связано с триумфом механического естествознания. Работы С. Стевина (1548-1620), Г. Галилея (1564-1642), Р. Декарта (1596-1650), Х.Гюйгенса (1629-1695), И. Ньютона (1643—1727) превратили механику в стройную науку. Ее методы и категории казались универсальными, всеобъемлющими; их стремились перенести в биологию и медицину, в общественную жизнь и человеческое сознание. Позже это нашло отражение в философии Просвещения. Достаточно вспомнить сочинение французского врача и философа Ламетри «Человек-машина» (1747).
С развитием ятрофизической школы в XVIII в. было связано увлечение конструированием механических кукол. Наиболее известным изобретателем и конструктором автоматов, призванных иллюстрировать идеи ятромехаников, был Вокансон. Смерть помешала ему закончить работу над автоматом, который должен был воспроизводить систему кровообращения в организме человека.
Медицина становилась частью опытного естествознания. Объектами экспериментов в XV-XVII столетиях часто были растения недавно открытого Нового света и стран Востока.
10.5. ЛЕКАРСТВЕННЫЕ РАСТЕНИЯ Нового СВЕТА и СТРАН ВОСТОКА
Незнакомые, невиданные растения Нового света — картофель, фасоль, томаты, кукуруза и многие другие не только поразили воображение европейцев, но и повлияли на их обычаи и вкусы. Прежде всего здесь следует упомянуть табак. Колумб впервые увидел, как туземцы вставляли в ноздри трубочки, наполненные травой, поджигали ее и вдыхали дым во время молитв и религиозных церемоний. Их совершали и в честь кукурузы — главного пищевого продукта индейцев.
Кортес, покоритель Мексики, привез королю Карлу V куст табака, который был высажен в саду как декоративное растение. Молодой французский посол в Португалии Жан Нико, вернувшись в Париж в середине XVI в., преподнес королеве Екатерине Медичи необычное растение, дипломатично названное им «травой королевы». Дым травы считали полезным при заболеваниях легких и приступах головной боли, а также средством против опухолей.
Диковинные фрукты с далеких островов удивляли европейцев не только своим необычным видом, вкусом и ароматом, но и лечебными свойствами. Так, например, во время одной из экспедиций Колумба часть экипажа заболела цингой. Лечение не помогало. Ослабленные болезнью моряки попросили капитана высадить их на одном из ближайших островов, мимо которых проплывал корабль, чтобы они могли там умереть спокойно. Этот остров находится недалеко от берегов современной Венесуэлы. Несколько месяцев спустя на обратном пути в Европу каравеллы Колумба вновь проплывали вблизи этого острова и встретили своих товарищей живыми и невредимыми. Жизнь и здоровье им вернули фрукты, богатые витаминами. Они в изобилии произрастали на острове. В честь своего выздоровления моряки дали острову название Кюрасао (португ. «оздоравливающий»).
В Европу из Нового Света пришли не только лекарственные растения, но и новые растительные яды и наркотики, действие которых на организм человека долго было загадкой. В хронике королевского двора Изабеллы Испанской (1516), а затем и в отчетах путешественников и миссионеров, которые участвовали в экспедициях на американский континент, встречаются первые сообщения о кураре — самом сильном из растительных ядов. Им пользовались индейцы на охоте, вложив стрелу с отравленным наконечником в духовое ружье.
В ряду растительных наркотиков первое место принадлежит кокаину. Когда в 1531 г. испанцы под предводительством Франсиско Писарро завоевали инков, они впервые увидели кустарники с белыми цветами и красными плодами. Индейцы называли его «кука» и жевали листья этого растения, когда хотели избавиться от усталости. Испанцы назвали кустарник «кока», и это название сохранилось до наших дней. «Индейцам так нравится кука, — сообщают хроники, — что они ценят ниже нее золото, серебро и драгоценные камни. Ее высаживают с великим вниманием и заботой, а с еще большим собирают... О том, какую пользу и силу таит в себе кука, можно заключить из того, что индейцы, которые ее едят, проявляют больше силы и больше предрасположенности к труд}', и множество раз удовлетворенные ею, они трудятся целый день без еды».
Действие коки на организм изучалось в XVII и XVIII вв. Было отмечено, что жевание листьев и питье отвара из них резко повышает на время физическую силу и ловкость, а также вызывает фантастические сновидения. Однако представления об истинных свойствах наркотика долгое время были настолько туманны, что еще в 1883 г. в Германии было предложено давать препарат, содержащий кокаин, солдатам на маневрах, чтобы они меньше уставали. Разрушительное действие табака и наркотиков на организм человека стало очевидным спустя десятки, а иногда, как в случае с листьями коки, сотни лет.
Исторические параллели: Действующее вещество коки — соединение, названное кокаином, было выделено из сока растения в 1859 г. молодым немецким химиком А. Ниманом. В начале XX столетия кокаин пришел в хирургию как наркотик для местного обезболивания: было обнаружено, что нанесение на язык всего 0,02 % раствора кокаина вызывает полную потерю чувствительности слизистой оболочки. Аналогично действие кокаина на кожу, роговицу и конъюнктиву глаза. Кокаин вызывает временный паралич чувствительности нервных окончаний. Это сенсационное открытие вызвало переворот в медицине: открылась возможность проведения операций под местным наркозом.
Однако к этому времени уже было известно явление привыкания к наркотику и его пагубное действие на физическое и душевное здоровье человека. Фармацевты и химики долго пытались создать синтетический препарат, равный кокаину по медицинскому воздействию, но лишенный его недостатков. Эта сложная задача была решена только в начале нашего столетия, когда английским химикам удалось синтезировать вещество, названное новокаин («новый кокаин»). Препараты на его основе до сих пор остаются основным средством местного обезболивания.
Для того, чтобы понять причину веры европейцев в чудодейственные свойства растений, привозимых из Нового Света, необходимо вспомнить: открытие Америки расширило границы известного европейцам мира, показало им его поразительное разнообразие. Новые факты выходили за рамки существовавших классификаций и не укладывались в традиционные представления. Долгое время при изучении диковинных растений и животных Америки стремились найти в них те признаки, которые были известны древним или упоминались в библейских текстах. Так, например, в колибри видели райских птиц, в орангутангах — живых сатиров.
Врачи XV-XVI столетий еще не расстались с представлениями о том, что все болезни, как и все яды, имеют единую универсальную причину. Если так, можно найти панацею — лекарство от всех болезней и универсальное противоядие, которое излечивает отравления любого рода. Эти средства искали среди растений Нового Света. Такой репутацией они были во многом обязаны коре хинного дерева, обнаруженного впервые в Южной Америке на высоте 3000 м. над уровнем моря. Эта драгоценная кора, а позже — выделенный из нее алкалоид хинин до конца 20-х гг. XX столетия оставались единственным лекарственным средством против малярии. Впервые европейские врачи получили средство борьбы с эпидемией тяжелой болезни, от которой умирали десятки тысяч человек. Если лекарство от этого недуга привезли из Нового Света, с другого конца земли, может быть, там находятся и другие чудодейственные соки целебных растений? Исторические параллели: Немецкий врач С. Ганеман (1755—1843), изучая действие хинина на организм здорового человека, обнаружил, что прием малых доз этого лекарства вызвал появление лихорадочного состояния, характерного для малярии. В 1810 г. он сформулировал основной закон гомеопатии о лечении подобного подобным. По мнению Ганемана и его последователей, две болезни не могут существовать в одном организме, поэтому возникающая при приеме лекарства новая «лекарственная» болезнь неизбежно должна вытеснить основную.
Европейцам трудно было не только изучить свойства соков новых растений, но и просто понять их происхождение. Это относится, например, к каучуку — загустевшему соку гевеи, который был впервые привезен в Европу Колумбом. Европейцы приняли его за экскременты какого-то фантастического животного. В течение 250 лет в медицинских трактатах встречались сообщения об этом удивительном лекарстве, привезенном из Нового света: «Оно оказывает значительное целебное действие: укрепляет желудок, останавливает рвоту, возбуждает аппетит и очищает кровь; способствует кровообращению, благотворно влияет на легкие, дает избавление от кашля, смягчает боли в боку и уменьшает страдания больных чахоткой; облегчает зубную боль и укрепляет десны, воспаленные от цинги». Обратим внимание на то, что каучук «укрепляет десны». Именно сок гевеи позже стал основой первой жевательной резинки, польза которой для укрепления десен рекламируется и в наши дни.
В Новом Свете произрастало множество видов растений, неизвестных европейцам до эпохи Великих географических открытий и представляющих чрезвычайный интерес для медицины. Францисканский монах Диего да Ланда в 1566 г. так писал об этих растениях: «Есть репейник, очень колючий и уродливый, он растет побегами...». Этот «репейник» украшал древний герб страны ацтеков и играл особую роль в религии индейцев. Речь идет о кактусе.
Нет такой болезни, которую индейцы не умели бы лечить лекарством из кактусов. На это обратили внимание врачи уже в эпоху Возрождения. Изучая лекарственные свойства странных растений, они давали им имена ранее известных целебных трав с аналогичными свойствами. Некоторые из этих имен сохранились до сих пор. Например, один из кактусов, сок которого оказывает болеутоляющее действие, был назван мандрагорой.
Весьма актуальной в эпоху распространения огнестрельного оружия была проблема поиска универсального обезболивающего средства. «Ничто не в силах так ослабить жизненные силы и дух человека, как боль», — писал А.Паре. Из сока кактуса пейотль индейцы готовили лекарство, снимающее боль. Болеутоляющие свойства коки и сока кактусов вселяли надежды на получение таких лекарств, равных которым не знали древние. Исторические параллели: До сих пор кактусы не изучены медициной в полной мере. Приведем один пример. Из лофофоры — кактуса, вызывающего галлюцинации, выделены алкалоиды, изучение которых, вероятно, даст возможность получить новые лекарства для лечения психических заболеваний. Между тем в медицине индейцев лофофору используют для лечения множества болезней — гриппа, воспаления легких, туберкулеза и кровотечений, а также при укусах змей и скорпионов. В современной медицинской практике активно используется кактус «царица ночи». Из него готовят лекарства для лечения сердечно-сосудистых заболеваний.
Оживлению исследовательской и экспериментальной „... работы в области изучения растений способствовало открытие ботанических кафедр в университетах и повсе-'"' местный интерес к коллекциям растений. Один из первых ботанических садов в Европе был устроен в Цюрихе замечательным швейцарским врачом Конрадом Геснером (1516-1565), знатоком древних и новых языков, основоположником научной ботаники. Его труд «Ботанические сочинения» в двух томах, содержащий около полутора тысяч рисунков, был издан почти 200 лет I! спустя после его смерти. Геснер умер в своем зоологическом кабинете, заразившись от больного во время эпидемии чумы. В 1545 г. был открыт ботанический сад в Падуе, в 1568 — в Болонье, в 1577 — в Лейдене. В 1597 г. в Париже недалеко от Лувра был открыт ботанический сад, специально предназначенный для культивирования иноземных растений.
В XV-XVI столетиях европейцы достигли берегов не только Нового света, но и Восточных стран. Морской путь в Индию сделал более доступными лекарственные растения, сыгравшие заметную роль в европейской культуре. Это перец, гвоздика, шафран, корица, имбирь и другие пряности. Уже в античные времена они были как изысканной приправой, так и универсальным лекарством. Чаще всего их использовали для лечения лихорадки. «Возьми горчицы и перцу, истолки мелко, смешай с медом и ешь по утрам», — рекомендовал римский писатель Овидий. В эпоху позднего средневековья пряности употребляли для приготовления напитков в Европе, почти не знавшей в те времена чая и кофе.
Пряности не только употреблялись внутрь для увеличения скорости движения «телесных соков», но и являлись основой так называемой «раздражительной терапии» для лечения невралгии, подагры, меланхолии и других недугов. Речь идет прежде всего о перце и горчице, способных раздражать кожу. В современной медицине о таких способах лечения напоминают лишь горчичники и перцовый пластырь, однако в эпоху средневековья и Возрождения в странах Западной Европы и на Руси практиковались такие способы лечения, о которых трудно вспомнить без содрогания. Например, поскольку причиной многих болезней считались «закупорки» в теле больного, приводящие к порче и загниванию «телесных соков», врач стремился восстановить их движение. На теле больного делали «подкожные мешки» (в древнерусском врачевании их называли «заволоки»), в которые вводили перец. Невзирая на мучения несчастного страдальца, такие «регуляторы движения телесных соков» оставляли под кожей на сорок дней, не меняя повязок. Вообще практическая медицина эпохи Возрождения мало чем отличалась от средневековой. Новая программа ее развития содержалась в трудах ученых Нового времени.
Отправлено: 09.07.09 14:54. Заголовок: Статья Дэвида Мортон..
Статья Дэвида Мортона. Средневековая медицина: 10 мучительных способов исцеления. Оригинальное название статьи - 10 Excruciating Medical Treatments from the Middle Ages. Перевод - Ratso
1. Хирургия: негигиенично, грубо и ужасно болезненно
Не секрет, что в Средние века лекари имели очень скудное представление об анатомии человеческого тела, и больным приходилось терпеть ужасную боль. Ведь об обезболивающих и антисептических средствах знали мало. Словом, не лучшее время, чтобы стать пациентом, но... если Вы цените свою жизнь, выбор был не велик... Чтобы облегчить боль, Вам пришлось бы сделать себе что-нибудь еще более болезненное и, если Вам повезет, Вам станет лучше. Хирургами в раннее Средневековье были монахи, ведь у них был доступ к лучшей на то время медицинской литературе — чаще всего написанной арабскими учеными. Но в 1215 г. папа римский запретил монашеству практиковать медицину. Монахам пришлось учить крестьян выполнять не особо сложные операции самостоятельно. Фермерам, чьи познания в практической медицине ранее сводились максимум к кастрации домашних животных, пришлось учиться выполнять кучу различных операций — от вырывания больных зубов до операций с катарактой глаз.
Но был и успех. Археологи на раскопках в Англии обнаружили череп крестьянина, датированный примерно 1100 годом. И по видимому его владельца ударило чем-то тяжелым и острым. При более тщательном осмотре обнаружилось, что крестьянину сделали операцию, которая спасла его жизнь. Ему сделали трепанацию — операцию, когда в черепе просверливают дырочку и через нее вынимают осколки черепной коробки. В следствии чего давление на мозг ослабло и мужчина выжил. Можно только догадываться как это было больно!
2. Белладонна: сильное обезболивающие с возможным летальным исходом.
В Средние века к хирургии прибегали только в самых запущенных ситуациях — под нож или смерть. Одна из причин этого в том, что действительно надежного обезболивающего средства, способного облегчить мучительную боль от суровых резательно-рубительных процедур, просто не существовало. Конечно можно было достать какие-то непонятные зелья облегчающие боль или усыпляющие на время операции, но кто знает что подсунет вам незнакомый торговец снадобьями... Подобные зелья чаще всего представляли собой варево из сока различных трав, желчи кастрированного кабана, опия, белины, сока болиголова и уксуса. Этот «коктейль» подмешивали в вино прежде чем дать пациенту.
В английском языке времен Средневековья существовало слово, описывающее обезболивающее - «dwale» (произносится как dwaluh). Слово это означает белладонна.
Сок болиголова сам по себе мог запросто привести к смертельному исходу. «Обезболивающее» же могло ввести пациента в глубокий сон, позволив хирургу заняться своим делом. Если им сильно переборщить, то пациент мог даже перестать дышать.
Парацельс, швейцарский медик, был первым, кто додумался использовать эфир как обезболивающее средство. Тем не менее, эфир не получил широкого признания и использовали его не часто. Снова применять его начали 300 лет спустя в Америке. Парацельс также использовал лауданум - настойку опия, чтобы облегчить боль.
3. Колдовство: Языческие ритуалы и религиозная епитимья как форма лечения
Ранняя Средневековая медицина чаще всего представляла собой гремучую смесь язычества, религии и плодов науки. С тех пор как церковь получила больше власти, проведение языческих «ритуалов» стало наказуемым преступлением. Среди таких наказуемых преступлений, возможно, было и следующее: «Если целитель, приближаясь к дому, где лежит больной, увидит рядом лежащий камень, перевернет его, и, если он [целитель] увидит под ним какое-нибудь живое существо — будь то червь, муравей иль другая тварь, то целитель может с уверенностью утверждать, что больной выздоровеет.» (Из книги «The Corrector & Physician», англ. «Напривитель и медик»).
Пациентам когда-либо контактировавшими с больными бубонной чумой советовали провести епитимью — она заключалась в том, что Вы признаетесь во всех своих грехах после чего произносите молитву, предписанную священником. Кстати говоря, это был самый популярный способ «лечения». Больным говорили, что, возможно, смерть пройдет стороной, если они правильно признаются во всех своих грехах.
4. Хирургия глаз: болезненно и грозит слепотой
Операция по удалению катаракты в Средние века обычно предполагала наличие какого-либо особо острого инструмента, например, ножа или большой иглы, которым протыкали роговицу и пытались вытолкать хрусталик глаза из образовавшейся капсулы и вытолкать ее вниз к нижней части глаза.
Как только мусульманская медицина получила широкое распространение в средневековой Европе, техника проведения операций над катарактой была улучшена. Для извлечения катаракты теперь использовали шприц. Нежелательную затуманивающую зрение субстанцию просто высасывали им. Полый металлический подкожный шприц вставляли в белую часть глаза и успешно удаляли катаракту, просто высасывая ее.
5. У Вас затруднение мочеиспускания? Вставьте туда металлический катетер!
Застой мочи в мочевом пузыре из-за сифилиса и других венерических заболеваний без сомнений можно назвать одним из самых распространенных заболеваний того времени, когда антибиотиков просто не было. Катетер для мочи — это такая металлическая трубка, которую вставляли через мочеиспускательный канал в мочевой пузырь. Впервые ее начали использовать в середине 1300-х годов. Когда трубкой не получалось достичь цели для того, чтобы устранить преграду испусканию вод, приходилось придумывать другие процедуры, некоторые из них были весьма изобретательны, но, вероятнее всего, все были достаточно болезненные, впрочем как и сама ситуация.
Вот описание лечения почечных камней: «Если Вы собираетесь удалять почечные камни, то, прежде всего, убедитесь в том, что у Вас все есть: человека с не дюжей силой нужно посадить на скамью, а ноги его положить на стул; пациент должен сидеть на коленках, ноги его должны быть привязаны к шее повязкой или лежать на плечах ассистента. Лекарь должен встать подле пациента и вставить два пальца правой руки в анус, давя при этом левой рукой на лобковую область пациента. Как только пальцы дотянутся до пузыря сверху, его нужно будет весь ощупать. Если пальцы нащупают твердый, крепко засевший шарик, то это почечный камень... Если Вы хотите извлечь камень, то этому должна предшествовать легкая диета и голодание в течении двух дней. На третий день,... нащупайте камень, протолкните его к шейке пузыря; там, на входе, приложите два пальца над анусом и сделайте продольный разрез инструментом, после чего извлеките камень.»
6. Хирург на поле брани: стрелы вытаскивать — это тебе не в носу ковырять...
Длинный лук — большое и мощное оружие, способное посылать стрелы на огромные дистанции, в Средние века обрел много поклонников. Но это и создало настоящую проблему для полевых хирургов: как же вытащить стрелу из тел солдат.
Наконечники боевых стрел не всегда приклеивали к древку, чаще они прикреплялись теплым пчелиным воском. Когда воск затвердевал, стрелами можно было без проблем пользоваться, но после выстрела, когда нужно было вытащить стрелу, древко стрелы вытаскивалось, а наконечник не редко оставался внутри тела.
Одно из решений этой проблемы — это ложка для стрел, созданная по идее арабского медика по имени Альбукас (Albucasis). Ложка вставлялась в рану и прикреплялась к наконечнику стрелы, чтобы ее можно было спокойно вытащить из раны не причиняя ущерба, т. к. зубцы наконечника были закрыты.
Раны подобные этой также лечились прижиганием, когда накаленный до красна кусок железа прикладывали к ране, чтобы прижечь ткань и кровеносные сосуды и предотвратить кровопотерю и инфекции. Прижигание часто использовалось при ампутации.
7. Кровопускание: панацея от всех болезней
Медики Средневековья верили, что большинство человеческих болезней — это результат избытка жидкости в теле (!). Лечение же состояло в том, чтобы избавиться от излишней жидкости, откачав большое количество крови из тела. Для этой процедуры обычно использовалось два метода: гирудотерапия и вскрытие вены.
При гирудотерапии медик прикладывал к пациенту пиявку, кровососущего червя. Считалось, что пиявок нужно класть на место, которое больше всего беспокоит пациента. Пиявкам позволяли кровопийствовать пока пациент не начнет падать в обморок.
Вскрытие вены — это прямое разрезание вен, обычно на внутренней стороне руки, для последующего высвобождения приличного количества крови. Для этой процедуры использовали ланцет - тонкий примерно в 1,27 см длинной нож, протыкающий вену и оставляющий небольшую ранку. Кровь стекала в миску, которую использовали для определения количества полученной крови.
Монахи во многих монастырях часто прибегали к процедуре кровопускания - причем, не зависимо от того больны они или нет. Так сказать, для профилактики. При этом их освобождали на несколько дней от своих обычных обязанностей для реабилитации.
8. Деторождение: женщинам говорили — готовьтесь к вашей смерти
Деторождение в Средние века считалось настолько летальным действом, что Церковь советовала беременным женщинам заранее готовить саван и признаться в содеянных грехах на случай смерти.
Акушерки были важны для Церкви из-за их роли в крещении при чрезвычайных ситуациях и их деятельность регулировалась римским-католическим законом. Популярная средневековая пословица говорит: «Ведьма — хорошо, но акушерка лучше» ("The better the witch; the better the midwife"). Чтобы обезопаситься от ведьмовства, Церковь обязывала акушерок получать лицензию у епископов и давать клятву не применять магию на работе при родах.
В ситуациях, когда ребенок рождается в неправильной позиции и выход затруднен, акушеркам приходилось разворачивать ребенка прямо в чреве или трясти кровать, чтобы попытаться придать более правильное положение плоду. Мертвого ребенка, которого не удалось извлечь, обычно резали на кусочки прямо в матке острыми инструментами и вытаскивали специальным инструментом. Оставшуюся плаценту извлекали с помощью противовеса, который вытаскивал ее силой.
9. Клистир: средневековый метод введения лекарств в анус
Клистир — это средневековая версия клизмы, инструмента для введения жидкости в тело через анус. Клистир выглядит как длинная металлическая трубка с чашеобразной вершиной, через которую лекарь заливал лечебные жидкости. На другом конце, узком, было проделано несколько отверстий. Этим концом сей инструмент и вставляли в причинное место. Жидкость заливалась, а для пущего эффекта, чтобы загнать лекарственные средства в кишку, использовался инструмент, напоминающий поршень.
Самой популярной жидкостью, заливаемой клистором, была теплая вода. Тем не менее, иногда использовались и различные мифические чудодейственные снадобья, например, приготовленные из желчи голодного хряка или уксуса.
В 16 и 17 веках средневековый клистор заменила более привычная нам клизменная груша. Во Франции, такое лечение даже стало довольно модным. Королю Людовику XIV поставили 2000 клизм за все время своего правления.
Лечение многих болезней в Средние века часто включало молитвы святым покровителям в надежде на божественное вмешательство. Ирландский монах 7 века, Святой Фиакр был покровителем страдающих геморроем. Из-за работы в саду у него развился геморрой, но, однажды, сидя на камне, он чудесным образом исцелился. Камень дожил до сегодняшних дней и его посещают до сих пор все, ищущие подобного исцеления. В Средние века эту болезнь часто называли «Проклятье Св. Фиакра».
В особо тяжелых случаях геморроя средневековые лекари применяли прижигание раскаленным металлом для лечения. Другие же верили, что решить проблему можно, вытолкнув геморрой ногтями. Этот метод лечения предложил греческий медик Гиппократ.
Еврейский медик 12-ого века Моисей Маймонидес написал целый трактат из 7 глав о том, как лечить геморрой. Он не согласен с тем, что для лечения нужно применять хирургию. Вместо этого он предлагает самый распространенный на сегодня метод лечения — сидячие ванны.
Отправлено: 09.07.09 15:02. Заголовок: Отрывок из статьи с ..
Отрывок из статьи с информационного медицинского портала "Med Force"
История сифилиса
Мнения о происхождении сифилиса противоречивы. Эпидемия сифилиса опустошила Европу в последнее десятилетие XV века, когда его прозвали "Большая оспа". Существует три основные гипотезы происхождения.
Первая версия считает, что сифилис был завезен в Европу из Вест-Индии. Эта версия подтверждается тем, что первая эпидемия совпала по времени с возвращением Колумба из Америки, стоит отметить, что сам Колумб, по-видимому, умер от сифилитического аортита. В Америке спирохетоз является эндемичным заболеванием некоторых местных копытных. Например, лам, от которых бактерии могли попасть в тела аборигенов, а от них - к матросам. Дальнейшее распространение сифилиса по Европе связано с завоевательными походами Карла VIII, В марте 1494 г. Карл VIII, собрав огромное, по меркам того времени, войско, объявил войну Неаполитанскому государству и двинул свои полки на юг. В числе его воинов были и матросы с кораблей Христофора Колумба, вернувшиеся недавно из Южной Америки. Оккупация итальянских территорий войсками Карла VIII, среди которых оказалось множество сифилитиков, способствовала, по понятным причинам, распространению этого заболевания и среди мирного населения на захваченных землях. Историограф того времени Пьетро Бембо так описывал эту ситуацию: "Вскоре в городе, занятом пришельцами, вследствие контагия и влияния светил началась жесточайшая болезнь, получившая название "галльской". Попытки записать заболевание в счет грехов иностранцев были весьма характерны для ситуации того времени. Эта тенденция хорошо прослеживается в названиях заболевания, которые давали ему европейцы в конце XV и начале XVI века. В Испании сифилис - los bubas - называли "галльской болезнью". Во Франции, помимо народного la variole сифилис именовали неаполитанской болезнью. Германцы считали ее французской, а греки - сирийской. Сифилис в то время был известен также как итальянская, венецианская, кастильская, португальская, турецкая, польская и даже курляндская болезни. Вот как они ее описывали: "Некоторые больные с головы до ног покрывались отвратительными черными бубонами, большими по размеру и столь ужасными, что этим людям, покинутым своими собратьями по оружию, не оставалось ничего другого, как желать быстрейшей смерти в лесах и горах, где их бросили. У других эти бубоны по твердости, превосходившие древесную кору, появлялись в различных местах, на лице и затылке, на лбу, на шее, на спине, так что они вырывали себе ногти от страданий. У третьих по всему телу имелись глубокие язвы, распространявшие такой противный запах, что окружающие бежали от них..." Или такое свидетельство: "Эти несчастные дорого заплатили за свое маленькое удовольствие: они покрылись коростой с головы до колен, некоторые потеряли губы, другие глаза. Последние ... не могли уже видеть, как их "мужская гордость" падала на землю, подобно гнилому плоду..." Эти строки - отголосок реальных событий, произошедших в 1495 году в Неаполе. Они принадлежат перу знаменитого итальянского кардинала Пьетро Бемо, историка и философа, близкого друга Джироламо Фракасторо, известного в те времена ученого. После окончания неаполитанской кампании Карла VIII его войска разбредаются по домам, разнося по Европе возбудителей опасного заболевания. Если верить некоторым историческим источникам того времени, уже через несколько лет после взятия Карлом VIII Неаполя половина Европы заражена французской болезнью. Даже если эти данные несколько преувеличены, не оставляет сомнения, что заболевание поражает самые различные слои общества. Впрочем, эта гипотеза происхождения сифилиса вряд ли верна, поскольку врач Вильям Валлас в 1842 г. сообщал, что у ирландцев за несколько столетий до эпидемии 1495 г. была известна болезнь французских пустул, по описаниям чрезвычайно похожая на сифилис. Хорошо известно также, что в доколумбовую эпоху сифилисом болели римские папы Александр VI, Юлий II и Лев XI, а также известный французский поэт Франсуа Вийон.
Согласно второй гипотезе сифилис распространен в Европе с древнейших времен, Тому существует множество доказательств. Еще в египетских папирусах Эберса описывается заболевание ухеду, напоминающее по симптоматике сифилис. На глиняных ассирийских табличках библиотеки царя Ашурбанипала, найденных в окрестностях Ниневии, клинописью была записана легенда о царе Нимроде, который отказался взять в жены сосватанную ему богами Астарту (богиню Иштар) и, не колеблясь, убил быка, прибывшего с этой вестью на землю. В наказание боги поразили строптивого Нимрода болезнью, от которой по всему телу шла сыпь и появлялись язвы. Один из мифов Древней Греции рассказывает о наказании афинян болезнью половых органов за отсутствие у них должного уважения к культовому изображению фаллоса божественного Диониса. В качестве аргумента приводится "нос Сократа". Многие ученые, изучив бюст философа из собрания Виллы Альбани, высказали предположение, что великий мыслитель, якобы, страдал врожденным сифилисом. В индуистких ведах, описано заболевание, напоминающее по симптоматике сифилис, лечить его предлагалось все теми же растворами сулемы, киновари и каломели - то есть ртутными препаратами. Аналогичные рецепты были обнаружены в древних китайских манускриптах, датированных 2600 г. до н.э. и обнаруженных в 1863 г. французским консулом Дабри в Китае. В них образующийся при сифилисе твердый шанкр назывался кан-ту, а помогающий при заболевании ртутный порошок шун-ин. Столь же древние указания на распространенность сифилиса обнаружили и советские археологи, откопавшие в Забайкалье останки людей с характерными для сифилиса поражениями костей, датированные вторым тысячелетием до н.э. Классик и основоположник европейской медицины Гиппократ за четыре века до нашей эры достаточно точно описывал симптомы сифилиса. Позже ему вторили Плутарх и Гораций, указывавшие на рубцы и язвы, появлявшиеся на лицах развратных людей. Биограф римских цезарей Гай Светоний Транквилл упоминал о похожих кожных болезнях императоров Октавиана и Тиберия, а римский врач Клавдий Гален описывал некоторые симптомы сифилиса в своих сочинениях. Не обошел вниманием кожные болезни с похожей на сифилис симптоматикой и Абу Али Хусейн ибн Абдаллах ибн Хасан ибн Али ибн Сина, более известный европейцам под именем Авиценна. Таким образом, авторитет всех известных отцов европейской и восточной врачебной науки утверждает, что сифилис так же древен как и медицина.
Третья гипотеза говорит, что сифилис является ровесником человечества. Во всяком случае, и человечество, и болезнь имеют единую колыбель - центральную Африку. И в настоящее время там можно обнаружить множество заболеваний, порождаемых различными трепонемами. Помимо вызывающей классический венерический сифилис бледной спирохеты в Африке обнаружена Treponema carateum, являющаяся причиной болезни, которую на местном диалекте называют пинта. Среди бушменов известно заболевание беджель, вызывающееся спирохетой Treponema bejol. Наконец, в Африке открыты возбудители невенерического сифилиса - так называемой фрамбезии, от которой нередко страдают пигмеи. Вызывается этот тропический сифилис еще одной трепонемой - Treponema pertenue. Можно сказать, что пинта, беджель и фрамбезия являются эндемическими африканскими трепонематозами, то есть они характерны только для тех уголков Африки, где встречаются с незапамятных времен и поныне. Вероятно, наиболее древние виды человеческого сифилиса вызывались бактериями, обитающими исключительно на коже. Они использовали потовые выделения как пищевой субстрат. Затем приспособились к обитанию в ранках и повреждениях кожи, а их передача осуществлялась исключительно за счет бытовых контактов. На этой исторической стадии замерло развитие бактерий, вызывающих невенерический африканский сифилис - фрамбезию. Наконец, некоторые трепонемы преодолели иммунный барьер организма-хозяина и успешно внедрились в его кровеносную и лимфатическую системы. При этом возбудителям потребовалось найти новый способ заражения своих жертв. В дошприцевую эпоху единственным надежным способом передачи агента, содержащегося в крови и межклеточной жидкости, были половые контакты его хозяина. Такой беспроигрышный вариант был блестяще реализован одной из разновидностей африканских трепонем, в результате чего возникло новое венерическое заболевание человека - сифилис. Учитывая приведенные выше факты и рассуждения, можно сделать вывод, что сифилис имеет столь же древнюю историю, что и сам род людской. Из Африки он был разнесен по всему свету за счет естественных миграций, крестовых походов, вывоза рабов и развития торговли.
Выделение сифилидологии в отдельную дисциплину датировано эпохой Возрождения. Хорошо известно имя итальянского врача, поэта, астронома Иеронима Фракасторо. Поэма Syphilis sive morbus gallicum о пастухе по имени Сифилус, наказанного богами болезнью половых органов за дерзкий вызов, брошенный богам, была опубликована Фракасторо в 1550 г. в Вероне. В этом произведении приведено исторически ценное описание симптоматологии этого заболевания, получившего в те времена распространение в Европе, а также основные принципы лечения.
Лечение сифилитиков в средние века рассматривалось чаще всего, как наказание за распущенность. Однако использовали и такие средства, как сиропы розового меда, меда с уксусом, отвары алоэ, потогонные и слабительные средства. Особое место занимало "ртутное лечение". Истоки этого метода - в глубокой древности. В отношении венерических больных "ртутный метод" приобретает свою особую, зловещую окраску. Лечение начиналось с жестокого бичевания, имевшего целью освободить несчастного от его греха. После этого больному в течение нескольких дней давали слабительное. А уж затем, "подготовив" его таким образом, помещали в специальную парилку (для этих целей использовали бочки). Два раза в день пациента смазывали ртутной мазью. После такого лечения 80 процентов умирали сразу (от ртутного отравления), оставшиеся в живых практически не выздоравливали. Метод, тем не менее, считали полезным (хотя его главный эффект, видимо, был все же в назидательности и устрашении).
Отправлено: 10.07.09 01:21. Заголовок: Акушерство в средние..
Акушерство в средние века.(материалы с сайта Fireaid Акушерство)
Состояние акушерства в раннее средневековье во многом отражает состояние медицины в целом. Книги по акушерству в основном представляли собой разделы из учений античных авторов, но именно этому периоду мы обязаны тем, что до нас дошли многие медицинские тексты. Постепенное возрождение медицины в Европе началось в Салерно (XI—XII века). В это время здесь вышла книга по акушерству под названием "Тротула", которая представляла собой антологию трудов античных авторов, но при этом имела и самостоятельное значение. В ней подчеркивалось, что главная роль в рождении плода принадлежит не активным движениям плода, а сокращениям матки. Кроме того, в этой книге содержалось описание разрывов промежности. В ХШ—XV веках появились сообщения о кесаревом сечении на мертвых, описывались отдельные случаи акушерской патологии, давались рекомендации по диететике женщин во время беременности и в послеродовом периоде. Акушерство в XV—XVI веках.
Начало этого времени ознаменовалось коренным пересмотром многих анатомических воззрений Галена, на протяжении нескольких веков считавшихся незыблемой истиной.
Андрей Везалий (1515—1564) отверг господствовавшее на протяжении многих веков учение о расхождении лонного сочленения в родах и точно описал различия мужского, женского и детского таза. Кроме того, он подробно описал строение мускулатуры матки и связи матки с соседними органами. Везалий первым указал на то, что, кроме двух зародышевых листков плодного яйца (хориона и амниона), существует еще "первая и самая наружная оболочка', имеющая характерное железистое строение, т.е. децидуальная оболочка. В 1566 г. Везалий дополнил анатомическое описание половых органов точным описанием девственной плевы и сыровидной смазки, покрывающей тело плода.
Габриэле Фаллопий (1523—1562) впервые отметил, что влагалище является отдельным от матки органом, Он же гораздо подробнее, чем его предшественники, описал яйцеводы у женщины, которые он назвал маточными трубами. Фаллопий точно описал анатомию круглых маточных связок, а в яичниках он наблюдал "пузырьки либо с водянистым, либо с желтоватым, либо с мутным содержимым, т.е. фолликулы и желтые тела. Он первым употребил термин "плацента0.
Ученик Везалия Джулио Чезаре Аранцио подробно описал многие детали фетоплацентарного кровообращения и строение плода.
В XVI веке центром развития акушерства стала Франция. Ученые Франции возродили поворот плода на ножку и первыми указали на возможность проведения операции кесарева сечения на живой женщине.
Акушерство в XVII веке.
В истории акушерства XVII век занимает особое место. Если предыдущее столетие дало много нового в области анатомии родовых путей и плода, то в XVII столетии продолжает развиваться учение о физиологии беременности. Именно в этот период был сделан важный вывод о том, что "плод в матке живет не душой матери, а своей собственной жизнью".
Значительные успехи в XVII веке были достигнуты в изучении яичников. Нильс Стенсен (Николай Стеной. 1638—1686), профессор из Копенгагена, был первым, кто однозначно высказался за то, что "женские яички" содержат яйца и что матка у женщины выполняет функцию, аналогичную функции яйцеводов у яйцекладуших млекопитающих. Подробное описание яичников и маточных труб оставил голландец Ренье де Грааф.
В XVII веке впервые была четко сформулирована концепция существования у женщины яйцеклетки, созревающей в яичнике.
Центром развития клинического акушерства в этот период оставалась Франция, где были заложены основы классического оперативного акушерства.
Представительницей французской школы акушерства являлась Луиза Буржуа, работы которой появились в 1609—1642 гг. и были переведены на многие языки. Она была первой, кто подробно описал роды в лицевом предлежании, случаи выпадения пуповины, определила показания к применению поворота плода на ножку и др.
Франсуа Морисо был первым французским хирургом, который занимался почти исключительно акушерством. Его труд "Болезни беременных женщин и родильниц и т.д." (1668), переведенный на многие языки и выдержавший большое число изданий, стал настольной книгой для многих поколений врачей и акушерок во всем мире. Морисо первым описал ручное пособие при тазовых предлежаниях по освобождению головки плода.
Еще одной страной, много сделавшей для развития акушерства в XVII веке, была Голландия. Особо следует отметить заслугу Гендрика ван Девентера, который одним из первых начал изучение узкого таза, в том числе и плоского. Ван Девентер подчеркивал, что оценка размеров таза должна быть неотъемлемой частью акушерского исследования.
Акушерство в Англии в XVII веке в целом существенно отставало от французского. Однако англичане сыграли значительную роль в области использования акушерских щипцов. Так, Чемберлен (1670) специально ездил в Париж, чтобы ознакомить Морисо с акушерскими щипцами, но Морисо предложил Чемберлену заведомо неподходящий для наложения щипцов вариант родов у карлицы с абсолютно узким тазом. В результате женщина погибла, а внедрение акушерских щипцов в широкую практику в Европе (кроме Англии и Голландии) было заторможено на несколько десятилетий. ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Рождение и крещение ( из книги Мишеля Пастуро "Повседневная жизнь Франции и Англии во времена рыцарей Круглого стола)
Люди XII века не боялись жизни и соблюдали библейскую заповедь: «плодитесь и размножайтесь». Ежегодная норма рождаемости составляла около 35 человек на тысячу. Многодетная семья считалась нормальным явлением для всех слоев общества. Впрочем, королевские пары подавали здесь пример: Людовик VI и Алике Савойская, Генрих II и Алиенора Аквитанская, Людовик VII и Бланка Кастильская, произвели на свет по восемь детей каждая.
В течение исследуемого нами периода рождаемость, похоже, даже возрастала. Так, в Пиккардии, как показывает исследование, количество «многодетных» (от 8 до 15 детей) семей в аристократических кругах составляло 12% в 1150 году, 30% в 1180 году и 42% в 1210 году. Таким образом, речь идет уже о значительном росте.
Вопреки многолетним утверждениям историков, детородный период у женщин в XII и XIII веках был практически таким же, как у современных матерей. Если его считали коротким, то лишь потому, что зачастую его прерывала смерть во время родов или кончина супруга, который мог быть намного старше жены. А молодые вдовы, за исключением женщин аристократического происхождения, редко выходили замуж во второй раз. Первый ребенок нередко рождался относительно поздно, из-за чего довольно велик разрыв между поколениями. Но он не чувствовался так заметно, как сейчас, из-за распространенной возрастной разницы между супругами или между первым и последним ребенком.
В этом отношении показателен пример Алиеноры Аквитанской. Она родилась в 1122 году и в 15 лет (1137) вышла замуж за наследника французского трона, будущего Людовика VII, которому родила двух дочерей: Марию (1145) и Алике (1150). В 1152 году, после пятнадцати лет замужества, она развелась и вскоре вышла замуж за Генриха Плантагенета, моложе ее на десять лет. От этого нового союза родилось восемь детей: Гийом (1153), Генрих (1155), Матильда (1156), Ричард (1157), Жоффруа (1158), Элеонора (1161), Джоанна (1165) и Джон (1167). Таким образом, рождение ее детей относится, с одной стороны, к периоду между 23 и 28 годами, а с другой — оно происходило в возрасте 31, 33, 34, 35, 36, 39, 43 и 45 лет. Между рождением первого и последнего ребенка прошло 22 года.
Еще один характерный случай: Уильям Маршал (Гийом ле Марешаль) граф Пемброк, регент Англии с 1216 по 1219 год, женился лишь в возрасте 45 лет, выбрав в жены Изабеллу де Клер, богатую наследницу, причем моложе его на 30 лет. Несмотря на разницу в возрасте супруги успели произвести на свет девять детей. Нужно добавить, что в приведенных примерах речь идет лишь о тех детях, о которых что-либо известно. Те же, кто умер в раннем возрасте, практически не упоминаются в документах и хрониках.
Действительно, детская смертность была весьма высока. Около трети детей не доживало до пятилетнего возраста и по меньшей мере 10% умирали в течение месяца после рождения. В связи с этим детей крестили очень рано, чаще всего на следующий день после рождения. По этому случаю в приходской церкви совершалась церемония, ничем не отличавшаяся от сегодняшней. Обычай окунать обнаженного новорожденного в крестильную купель практически исчез в XII веке. Крещение производилось путем «обливания»: священник троекратно поливал головку новорожденного святой водой, осеняя его крестом и произнося: «Ego te baptize in nomina Patris et Filii et Spiritus sancti»(«Крещаю тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа» (лат)
Во второй половине XVIII в. одной из наиболее быстро развивающихся отраслей науки в Венецианской республике была медицина. Особенно значительные успехи были достигнуты в хирургии. В этот период отмечался рост числа медицинских учреждений, появились специализированные медицинские учебные заведения, например, впервые за историю венецианской медицины были созданы школы акушерства. Классическое медицинское образование молодые люди получали в Венецианском и Падуанском университетах. Диплом о медицинском образовании выдавала также Медицинская коллегия Венеции. Она играла большую роль в регламентации профессиональной деятельности врачей, издавая различные законы и указы по поддержанию здоровой санитарной обстановки в республике. Кроме того действовали также различные медицинские академии, объявлявшие конкурсы и назначавшие премии врачам за изобретение лекарств и методов лечения той или иной болезни. Например, за изобретение лекарства от язвы на ногах, переходящей в гангрену, предлагалась премия в четыре флорина
Наиболее известными в Венеции во второй половине XVIII столетия были врачи, занимавшиеся разработкой вакцины против оспы и осуществлявшие профилактические прививки населения, профессора Л.М. Кальдани, И. Лотти, Дж. Миноцци, Дж. Маджони, А. Компаретти. Наибольшей похвалы за такую деятельность на страницах венецианских газет удостоился врач Дж. далла Бона. А врач-офтальмолог П. Ассалини попал на страницы газет потому, что на протяжении второй половины XVIII в. с успехом удалял у больных катаракту. В 90-х годах XVIII в. этот врач изобрел первый инструмент для надреза роговой оболочки глаза, чем внес большой вклад в развитие глазной хирургии.
В это время много было сделано для изучения анатомии человека. В стенах Медицинской коллегии нередко проводились лекции по анатомии с показательным препарированием трупа. Анатомия всегда вызывала у венецианских врачей повышенный интерес, и многие из них занимались ее изучением в частных домах. Такое положение дел побудило венецианский сенат принять еще в 1679 г. декрет об официальном учреждении анатомических театров. Это постановление обязывало врачей препарировать трупы исключительно в стенах этих государственных учреждений. Самым известным анатомическим театром в Венеции был театр Сан Джакомо дель Орио. Нередко на операциях по препарированию трупа скапливалось огромное число любопытных зевак, подчас мешавших врачам, поэтому в 1774 г. сенат принял решение, обязавшее венецианских врачей заниматься анатомическими исследованиями при закрытых дверях.
Достижения медицины вызывали неподдельный интерес у венецианской общественности, что, впрочем, не мешало ей сохранять двойственное отношение к врачам и недоверие ко многим лекарственным средствам. Во второй половине XVIII в. на страницах венецианских газет развернулась настоящая дискуссия против и в защиту врачей. Журналисты широко обсуждали также новые методы лечения различных заболеваний.
С особо резкой критикой в адрес врачей выступал анонимный журналист венецианской газеты "Итальянская лавка". Он обвинял их в проведении бесплодных полемик, считая, что расплачиваются за это больные: "Люди устают от споров врачей-фарисеев, они посылают врачей к черту и не хотят больше слышать о медицине".
Журналист другой венецианской газеты под названием "Литературный хлыст Аристарха Сканнабуе" очень нелестно отзывался об итальянской хирургии, давая ей такие эпитеты, как "грязная", "вонючая", "надменная". В вину хирургии этот журналист ставил использование многочисленных сложных препаратов и отказ от лечения простыми, но действенными средствами. Он критиковал такие методы лечения, как наложение всевозможных пластырей, использование различных эссенций и примочек, применение самых разнообразных порошков, пилюль и слабительных средств, считая их не только бесполезными, но и вредными. Выздоровление пациента, заживление его ран этот журналист приписывал действию природы, а не манипуляциям "медиков-шарлатанов".
Известный драматург Карло Гольдони, кстати тоже венецианец, осуждал непоследовательность тех, кто восхвалял или критиковал медицину и врачей, делая обобщения. Будучи сыном врача, он сам начинал как врач и впоследствии вывел в комедии "Лжебольная" врачей: честного, но осторожного, шарлатана и невежду. "Эти три типа, - писал Гольдони, - наиболее часто встречаются среди врачей. О, Господи, храни нас от двух последних, но самый опасный тип - второй". Наряду с серьезными, хорошо подготовленными врачами были и те, кто предписывал своим пациентам "странные" лекарства, например ликер из измельченных улиток (для лечения подагры), порошок из скорпионов (против отложения солей), эссенцию из муравьев (для лечения апоплексических ударов), масло из ящериц (для лечения грыжи).
Венецианские власти вместе с министерством здравоохранения старались поставить под строгий контроль выпуск новых лекарственных средств. Проводился химический анализ новоизобретенных пилюль, порошков, эссенций и т.д. Заметим лишь, что нередко новые лекарственные средства опробовались на венецианских сумасшедших. Продавец не мог отпускать покупателям лекарства, если у него не было на это официальной лицензии. Согласно закону от 9 октября 1756 г. производить лекарства разрешалось только фармацевтам, получившим на это лицензию от министерства здравоохранения. За нарушение этого правила назначался штраф в 50 дукатов. Видимо, нарушавших это постановление было много, так как оно было вновь подтверждено соответствующими законами от 5 октября 1770 г. и от 27 мая 1799 г. Венецианская система здравоохранения неоднократно ставила под контроль выпуск лекарственных препаратов на территории республики, преграждая путь нелегальному и мошенническому производству медикаментов.
Проводился санитарный контроль и за иностранцами, приезжающими в город. Так, декретом от 19 ноября 1770 г. владельцам гостиниц и таверн запрещалось принимать и размещать на ночлег нищих иностранцев. За нарушение этого правила устанавливался штраф в 10 дукатов. Нищие могли бесплатно ночевать в приютах. Этот же закон налагал штраф в 10 дукатов на лодочников, тайком ввозивших в Венецию нищих иностранцев. При сдаче в наем квартир и гостиничных комнат их владельцы должны были сообщать имя, фамилию, профессию своих постояльцев нотариусу министерства здравоохранения. Закон регламентировал правила размещения людей в гостиницах и на постоялых дворах: в комнате не должно было стоять больше двух кроватей, в каждой из которых могли спать только два человека, не более .
Законом от 19 декабря 1789 г. ставился под контроль выпуск хлеба, в частности проверялась вода, которую использовали для приготовления теста, были известны случаи использования пекарями морской воды при замесе теста. Санитарные инспекции следили за чистотой многочисленных каналов и колодцев. Во время засухи воду брали из рек Террафермы и привозили в Венецию на специальных лодках.
На страницах венецианских газет второй половины XVIII в. не только критиковались "нерадивые" врачи, но и высмеивались слишком агрессивно настроенные пациенты. В 1768 г. газета "Итальянский мечтатель" опубликовала статью, похожую на современные фельетоны, "Диалог философа и врача". В начале этого диалога философ с раздражением указывал на то, что врача можно узнать за 30 верст. Он высмеивал огромный парик венецианских врачей, завязанный тремя узлами, их одежду кофейного цвета, скроенную в мастерской Тубалькани, изобретшего ножницы, большие каблуки их обуви, которыми врачи чеканили шаг, идя по дороге.
"Вы действуете с таинственным и серьезным видом, но истинные причины болезни почти никогда не устанавливаются, и многие умирают от ваших лекарств. Я убежден в том, что вы ничего не знаете, и в том, что каждый человек может быть сам себе врачом, но прежде всего, я верю в то, что природа, посылающая нам болезни, может сама же их излечить, и потому осторожный человек не может допустить, чтобы ваши добродушные руки убили его преждевременно". Но не успевает философ закончить свою последнюю фразу, как с ним случается приступ. В одно мгновение едкий хулитель медицинской науки превращается в дрожащего пациента, взывающего о помощи. Врач, хранивший молчание на протяжении всего монолога философа, решив отыграться на нем, обращается к заболевшему: "В постель, баран философствующий, и там сможешь мне сказать, подчиняешься ли ты добровольно моей воле!". Венецианские газеты публиковали и серьезные статьи, посвященные вопросам медицины. Журналист "Новой литературной газеты Италии" подчеркивал, что "невеждой можно быть в любой науке, за исключением одной - медицины, предметом изучения которой является спасение человеческой жизни". Он же указывал на важность серьезной профессиональной подготовки врачей. На страницах другого номера этой газеты напечатаны выступления журналистов за развитие как теоретической, так и экспериментальной медицины, а также призыв к врачам писать книги по медицине ясным, не загруженным профессиональными терминами языком, который большая часть читателей не в состоянии понять. Журналист другой венецианской газеты "Заметки по истории литературы и общества" считал, что одной из важных частей образования будущих врачей должно было стать изучение анатомии, так как "что может интересовать человека больше, чем познание самого себя" . Журналисты считали, что важнее было не лечение болезни, а ее предупреждение, и потому выступали за распространение всевозможных превентивных методов, в частности за вакцинацию.
Иногда венецианские врачи отвечали на критику журналистов, защищая свою профессию и методы лечения. На страницах "Новой литературной газеты Италии" было опубликовано письмо венецианского врача своему коллеге. Автор, поставивший в конце своего письма лишь инициалы N.N., с возмущением писал о том, что при любом изменении в ходе болезни вина возлагается на врача:
"Бедные врачи, ставшие мишенью завистников и клеветников! Все убеждены, что умереть можно лишь только по вине врача, а выздороветь исключительно благодаря чуду". N.N. с горечью замечал, что "если врач предписывает слабые по своему действию лекарства, то болезнь затягивается, и врача награждают титулом спекулянта на чужом здоровье; если же врач предписывает сильнодействующие и верные для излечения данного заболевания лекарственные препараты, не дай Бог проявятся какие-нибудь побочные эффекты, вызываемые зачастую не лекарствами, а другими внешними причинами". Автор риторически вопрошает: можно ли считать настоящим врачом того, кто только притворяется, что лечит, не делая этого в действительности, так как не испытывает новые лекарственные средства из-за боязни быть подвергнутым жесткой критике? Выступая за развитие экспериментальной медицины, отстаивая право врачей на проведение новых исследований, автор этого письма считал, что врачи сами должны серьезно относиться к своей профессии, очень много учиться и брать ответственность на себя в случае совершенной ими ошибки. Желание призвать врачей к ответственности за их действия и ошибки побудило в 1783 и 1786 гг. двух венецианских врачей А.Дж. Гарбини и Б. Гуэльфи выступить с предложением создать амбулаторную карту для каждого пациента. Заполнять эту карту должны были по идее Гарбини и Гуэльфи не врачи, лечившие больных в больнице, а окружные врачи или медики, работавшие при Обществах верующих, т.е. врачи, имевшие возможность наблюдать пациента длительно. В амбулаторной карте указывались имя больного, его профессия, в нее следовало записывать историю болезни, а также регистрировать все предписанные лекарства и их воздействие на больного. Более того, эта карта должна была храниться не в больнице, а дома у больного, который мог бы ее просмотреть и, если считал это нужным, показать другому врачуй.
Проблема серьезной профессиональной подготовки врачей неоднократно поднималась на страницах венецианской прессы второй половины XVIII в. В Венецианской республике для того, чтобы стать врачом, необходимо было проучиться в университете четыре года, после чего следовало написать и защитить дипломную работу. Но, видимо, не всем удавалось получить диплом, а практикующими врачами они все-таки становились, так как сенат 2 мая 1761 г. принял декрет, запрещающий врачам, не имеющим докторской степени, заниматься медицинской практикой. Перед тем, как заняться профессиональной деятельностью после получения университетского диплома, необходимо было два года стажироваться у практикующего врача и один год у хирурга. Такое правило было введено еще в 1689 г., однако часто эти сроки сокращались либо по решению инспекторов здравоохранения, являвшихся сотрудниками министерства, либо с согласия врачей, у которых проходили стажировку молодые дипломанты. Многие врачи считали недопустимыми такие "поблажки" и выступали за введение дополнительных экзаменов в университетскую программу, а также за обязательность прохождения клинической практики.
Расхожим было мнение, что можно стремится как к тому, чтобы быть хорошим врачом, так и к тому, чтобы считаться хорошим врачом. По мнению журналистов, чтобы стать хорошим врачом, следовало изучить латынь, на которой писали многие превосходные врачи, а также французский язык, на нем издавалось большинство книг по медицине в XVIII в., законы физики и анатомию, принципы жизнедеятельности организма, систему кровообращения, лимфатическую систему и т.д. Будущим врачам рекомендовали не только читать массу медицинской литературы, но и рано начинать наблюдать пациентов, изучать их болезни, посещать анатомический театр, больницы, стремиться не утратить способность сострадать при виде многочисленных больных. Молодым врачам не следует разглашать то, что происходит в семье больного, а уж тем более сплетничать о недугах заболевшего, так как подобное поведение достойно всякого презрения. Дабы не подвергаться нападкам клеветников, сперва следовало снискать себе имя научными публикациями и удачными операциями, а затем найти могущественного покровителя.
Авторы этого же наставления будущим врачам выступали против медиков, ставивших диагноз исключительно на основе показаний пульса. Гиппократ и все его ученики придавали мало значения измерению пульса, они критиковали этот метод, зародившийся в Китае и затем распространившийся среди арабов и европейцев, считая ошибочным утверждение, что измерение пульсации артерии является главным методом распознавания бесконечного ряда болезней. Применение этого метода считалось оправданным для определения ритма кровообращения, и использовать его рекомендовалось наряду с изучением цвета лица пациента, его языка, выделений и т.д. Журналисты были уверены, что, если собрать вместе несколько врачей, запретив им при этом советоваться между собой, и привести их по очереди в комнату к больному, результат будет следующим: один скажет, что у больного повышенная температура, другой заявит, что она нормальная, третий заверит, что она пониженная, а четвертый - вновь, что она повышенная.
На страницах венецианской прессы даже развернулась полемическая переписка журналистов с врачами по поводу важности измерения пульса. На одну из статей, выступавших против восхваления этого метода, анонимный врач прислал письмо:
"Я - врач. Каждый день я щупаю пульс у моих пациентов и получаю за это две тысячи скудо в год. Именно в тот день, когда Вы опубликовали статью против врачей, широко практикующих этот метод, ко мне пришли три новых пациента. Пока люди больны, они будут верить в любой метод, который ведет к их выздоровлению". В ответ на это письмо журналист дал короткую заметку, в которой обвинял врача в том, что тот использовал отчаяние больного себе на пользу: "Две тысячи скудо в год - это хорошо, но зарабатывать их способом бесполезным или вредным для общества - это плохо". После получения медицинского диплома кто-то предпочитал практиковать, переезжая с места на место, кто-то предпочитал оставаться в выбранном им городе или деревне. Вторые в постоянно переезжающих коллегах видели опасных конкурентов, но в то же время не очень их уважали, считая, что они не могут эффективно лечить больных, так как не наблюдают их на протяжении длительного времени. Переезжавшие с места на место врачи рассчитывали, прежде всего, на личное обаяние или известность. Практикующие на одном месте врачи должны были приобрести уважение пациентов и завести свою клиентуру, соблюдать осторожность во взаимоотношениях с богатыми и влиятельными горожанами или селянами, а также с врачами, работающими в благотворительных Обществах верующих. Общества верующих были созданы для оказания медицинской помощи бедным слоям населения. Венеция была разделена на 12 кварталов, в каждом из которых при церкви действовало одно из таких обществ, оплачивавшее услуги врача и хирурга. Заработок врачей в каждом из них был разный: в некоторых кварталах он доходил до 60 дукатов в год, в других - всего лишь 10. Несмотря на маленький заработок, многие молодые врачи старались устроиться на работу именно при таких обществах, чтобы завести знакомства и приобрести медицинский опыт, зачастую параллельно они занимались и частной практикой. Известны случаи, когда врач использовал служебное положение для получения бесплатных лекарств для своих личных пациентов. Так, Общество верующих святого Антония в жалобе, посланной инспекторам здравоохранения, сообщало, что их штатный врач выписывал чрезмерное количество лекарств: необходимые лекарства распределялись среди больных, лечащихся в клинике при обществе бесплатно, а избыток выписанных медикаментов врач присваивал себе.
Имущее население лечилось у окружных врачей. Их заработок варьировался в зависимости от состоятельности людей, живущих в округе, - от 200 до 600 дукатов в год. Для того, чтобы получить должность окружного врача, не надо было ни сдавать специальные экзамены, ни выигрывать конкурс, а лишь заручиться поддержкой влиятельных горожан. Во второй половине XVIII в. министерство здравоохранения стало назначать окружных врачей, нарушив старую традицию избрания их народом. По новым правилам каждые три года по просьбе жителей округа этот врач мог быть смещен с должности и заменен другим врачом.
Следуя давней средневековой традиции, врачи в Венецианской республике подразделялись на практикующих врачей-терапевтов и хирургов. Практикующий врач ставил диагноз, выбирал метод лечения, принимал решение о необходимости хирургического вмешательства. Хирург проводил операции. Если случай был легким, то хирург сам принимал решение об операции. Если же пациент был тяжело болен, для проведения операции хирург должен был получить одобрение или направление от практикующего врача. В задачу обоих врачей входило послеоперационное лечение пациента.
Венецианские больницы имели свою специализацию. Например, в маленькой больнице "Оспедалетто" лечили больных лихорадкой, в больнице "Святых Петра и Павла" лечили переломы, раны, делали различные хирургические операции, в больнице "Неизлечимых" лечили язвы и венерические болезни. Во второй половине XVIII в. венецианские больницы находились в тяжелой экономической ситуации. Они финансировались за счет государственных дотаций и пожертвований больных. Так, в 1777 г. тяжелое материальное положение отмечалось в больнице "Нищенствующих", так как резко сократилось число завещаний и дарственных в пользу больницы, и управляющие не знали, где найти 11430 дукатов, необходимых на содержание и лечение 200 бедных больных. Еще в более тяжелом положении находились больницы "Неизлечимых" и "Милосердия", в которых зачастую находили приют и сироты, и нищие бродяги.
В XVIII в. в Венецианской республике наряду с оспой и туберкулезом широкое распространение получил сифилис. В наибольшей степени им были поражены бедные слои населения, которые из-за невежества или нищеты лечились мало, а потому часто имели особо тяжелые формы сифилиса. Для лечения больных сифилисом применяли прежде всего ртуть, а также горячие сауны. Кожное раздражение, появлявшиееся после нанесения ртути, снимали опиумом. Венецианские газеты предлагали по методу мексиканцев использовать для лечения этого недуга агаву и бегонию:
"Утешительно, что американская агава не является экзотическим растением для Италии, и в Неаполитанском королевстве агава растет в таком большом количестве, что садовники скорее озабочены тем, как ее вырвать, чем как ее выращивать". На протяжении второй половины XVIII в. по требованию врачей больных сифилисом посылали, а часто и принуждали проходить лечение в больнице. Но в 1793 г. больница "Святого Франциска" отказалась принять новых больных по сображениям все того же экономического характера, объясняя этот отказ тем, что больные, ожидая ртути, использовали очень много постельного белья, и на содержание каждого из них расходовались 50 дукатов. Итальянский историк Е. Морпурго считает, что больных сифилисом в XVIII в. лечил, возможно, хирург больницы, куда поступал больной, и приводит данные, что с 1569 г. врачи-хирурги венецианских клиник были обязаны лечить всех бедных пациентов, находившихся в больнице. Во второй половине XVIII в. в Венеции развивалось протезирование. С восторгом и похвалой писал журналист "Литературного курьера" о венецианском мастере Лоренцо Маццони, создавшем в апреле 1765 г. протез кисти руки. Этот протез был очень хорошо сконструирован. Пальцы этого протеза были подвижны, и под легким нажатием на них здоровой рукой сгибались до любой желательной степени, а при надавливании на особую пружину выпрямлялись. Используя такой протез, человек мог держать палку, а также опираться на нее, вынимать из ножен шпагу, поднимать и опускать предметы средней тяжести и даже писать. Эта модель была опробована сыном одного известного в Венеции адвоката
Чтобы иметь представление, как лечили в Венеции второй половины XVIII в., приведем несколько рецептов.
Ревматизм лечили так: бралась в необходимом количестве конопля, ее смачивали водкой хорошего качества и сверху посыпали хорошо просеянным порошком из ладана; эту массу накладывали на больное место и оставляли до полного засыхания. Если после отпадения корки боль не проходила, всю процедуру повторяли. Врачи гарантировали, что после этого боль прекращалась. Был и другой метод лечения ревматизма: больного погружали на несколько минут в ванную с горячей водой, а затем сразу же в ванную с холодной. Но этот метод не давал столь быстрого результата, поэтому рекомендовалось применять его в течение нескольких месяцев. Ушибы лечили раствором, приготовленным из прокипяченных вместе половины свечи, полстакана очень крепкого уксуса и щепотки соли. Горячую массу наносили на ушибленное место три раза в день. При ушибе ноги рекомендовалось побыть в неподвижном состоянии хотя бы один день, а целительное снадобье применять еще в течение нескольких суток перед отходом ко сну *.
* Карло Гольдони предлагал свой метод лечения бессонницы, уверяя, однако, что он не подходит людям с легко возбуждаемой психикой. Когда он не мог уснуть, то начинал переводить слова с венецианского диалекта на тосканский, а затем на французский язык. На переводе четвертого слова он засыпал. Нервы лечили цинком. Сначала больной должен был принимать 4 г цинка каждые два-три часа, доводя в последующие дни эту норму до 36 г в сутки. Это лечение, наряду с особой диетой, длилось полтора месяца. Врач Антонио Мастини из Виченицы очень советовал своим пациентам лечение кислыми водами при нервных расстройствах, а также при болезнях желудка, вялости печени, при почечных болях и при кожных болезнях. Спазмы в животе лечили следующим способом: в бутылку клали целые цветки орешника и сверху наливали оливковое масло до предела, выставляли ее на солнце на весь период летней жары. При возникновении спазмов, этот состав наносили на теплую ткань, после чего ее накладывали на живот больного.
Подагру лечили припаркой, приготовленной из фунта рисовой муки, четырех унций пивных дрожжей и двух унций соли. Массу накладывали на ступни ног и оборачивали теплой тканью. Процедуру следовало проделывать каждые 12 часов. После четырех - пяти компрессов боль должна была значительно ослабнуть.
Ожоги лечили многочисленными способами, приведем лишь три. По так называемому народному методу следовало в кипящей воде отварить листья зеленой капусты, после чего их опустить в молоко, а затем накладывать на ожог. Журналист, описавший этот метод, уверял, что после такого лечения не оставалось и следа от ожога. По другому рецепту ожоги лечили мазью, составленной из шести унций оливкового масла и четырех или пяти яичных белков, для получения мази ингредиенты долго взбивались. Эту мазь накладывали слой за слоем мягкой частью пера на обожженное место, внимательно следя за тем, чтобы на ожоге не оставались волоски от пера. Прежде чем наносить новый слой, необходимо было подождать, чтобы предыдущий засох. Образовавшаяся корочка отпадала на 12-ый день. Ожоги слабой или средней степени тяжести лечили смесью камфорного спирта с оливковым маслом, а ожоги тяжелой формы лечили смесью измельченных опилок самшита, смешанных с топленым свиным жиром.
Бородавки лечили измельченными листьями колокольчика. Эту массу накладывали на бородавки несколько раз, после чего те должны были исчезнуть.
Дизентерию лечили смесью унции воска с измельченной сурьмой: они нагревались полчаса на слабом огне при непрерывном помешивании. Когда смесь остывала, ее измельчали и давали пациенту внутрь от 8 до 12 г в сутки. Домашний метод лечения дизентерии был следующий: несоленое сливочное масло нагревали на слабом огне, снимали пену и, когда оно становилось прозрачным, принимали внутрь по две столовые ложки утром и вечером.
В заключение отметим, что венецианские журналисты, несмотря на критику в адрес некоторых медиков, привлекали внимание читателей к проблемам медицины и профессиональной подготовки врачей. Популяризируя многие методы лечения различных болезней и прославляя талантливых врачей и новаторов - изобретателей в области протезирования и фармацевтики, журналисты способствовали развитию всех отраслей медицины.
Наталья Линник БУБОННАЯ ЧУМА ( статья с национального сервера современной прозы Проза.ру)
“Сторонись дружбы сумасшедшего, еврея или прокажённого” гласила надпись на кладбище Невинных в Париже. На дворе стоял 1321 год. Указом короля Филиппа V было разрешено преследование прокажённых, которых в христианских королевствах обвиняли в преднамеренном заражении, а следовательно, убийстве здоровых горожан. Гонения, которым подвергались несчастные, распространялись и на их детей. Неоднократными были случаи массового заключения больных под стражу и поджоги их домов, в которых гибли целые семьи. До нас дошло свидетельство одного из инквизиторов, Бернарда Гая, предупреждавшего горожан, что «прокажённые, больные и телом, и душой», вознамеревшись завладеть городами, отравили ядовитым порошком реки и колодцы с питьевой водой. В списки притесняемых, кроме больных проказой, были включены также и бродяги, нищие, преступники, умалишённые и евреи, у которых в ходе преследования изымалось имущество. Всем этим маргинальным слоям населения предписывалось носить особые отличительные знаки, по которым их можно было бы распознать в толпе. Так, например, с начала XIII века евреи обязаны были носить на своих одеяних в качестве отличительного знака вышитый круг жёлтого, красного или зелёного цвета. Прокажённых же опозновали по серому или чёрному плащу, пунцовому капюшону, а также трещотке, звуком которой они извещали о своём приближении. Невзирая на отчаянные гонения и истребление, которым подвергались больные, проказа продолжала своё триумфальное шествие по городам Европы, которой ещё предстояло появление чумы. Новая напасть появилась с Востока. В октябре 1347 летописец Микель ди Пиацца пишет: «Двенадцать генуэзских галер прибыли в порт Мессины. Матросы галер привезли с собой страшную, болезнь, въевшуюся в самую их плоть. Она передаётся любому, кто заговорит с ними. Смерть от этой болезни мгновенна...» В следующем, 1348, году чумой уже поражено всё население Италии, Франции, королевства Арагон, Германской империи, Англии и Португалии. В «Декамероне» Джиованни Бокаччо находим следующее описание смертоносной чумы: «в начале болезни у мужчин и женщин показывались в пахах или подмышками какие-то опухоли, разраставшиеся до величины обыкновенного яблока или яйца, одни более, другие менее; народ называл их gavoccioli (чумными бубонами); в короткое время эта смертельная опухоль распространялась от указанных частей тела безразлично и на другие, а затем признак указанного недуга изменялся в черные и багровые пятна, появлявшиеся у многих на руках и бедрах и на всех частях тела, у иных большие и редкие, у других мелкие и частые..» Считалось, что так же как и проказа, чума была своего рода наказанием Господним, и что Сатана таким образом правил бал на земле, которой суждено было в скором времени опустошиться. На самом же деле причина столь масштабного распространения заболевания была гораздо прозаичнее – её носителями являлись крысы и блохи, которые легко и быстро размножались в антисанитарных условиях жизни города. Отсутствие гигиены, а также беспорядочные половые связи, практикуемые в средневековой Европе, ещё более способствовала повальному заражению. Чума была подобна стихийному бедствию. Живые не успевали хоронить мёртвых. В период с 1347 по 1350 население Европы сократилось на треть, что по приблизительным подсчётам составило 25 млн человек. В одной лишь Флоренции, эпидемия которой описана у Бокаччо, чума унесла 100 тысяч жизней. В свидетельстве летописца Аноло ди Тура читаем: «отец оставлял на произвол судьбы сына, жена – мужа, брат – брата.. Я сам своими собственными руками похоронил своих пятерых детей». В хронике с севера Испании, датируемой 1350 годом, находим ещё одну запись: «наша епархии за время эпидемии лишилась двух третей своих священнослужителей и прихожан». Вопреки здравому смыслу многие в ту пору считали, что болезнь можно победить, ублажая себя всеми доступными способами, включая чревоугодие, пьянство и любовные утехи. Таким образом, кроме бубонной чумы на население обрушился и другая болезнь –сифилис, получивший после открытия Америки название «испанского недуга». Единственным медицинским методом лечения чумы в ту пору считалось кровопускание, ещё более обессиливавшее умирающих. Справедливости ради надо заметить, что не все европейские территории одинаково пострадали от чумы. Север Польши, к примеру, остался практически нетронутым. В меньшей степени, чем другие регионы, пострадали и графства Бирн и Брабанте в западной Европе, графство Артуа и Милан, в то время как Англия потеряла порядка 20-25% своего населения, а французская провинция Иль-де-Франс – около 50%. Многие населённые пункты были заброшены своими обитателями. В городах и сёла появились процессии людей, несших хоругви. Это были так называемые флангелланты - проповедники самобичевания. По своей сути, это движение было спровоцировано массовой истерией, воцарившейся во время эпидемии. Флангелланты выступали с суровой критикой церкви и духовенства, провозглашая их нечестивцами и главными виновниками обрушившихся несчастий. В 1349 году это движение было признано еретическим и запрещено. Эпидемии бубонной чумы, начавшиеся в XIV веке, свирепствовали в Европе вплоть до 1722 года. Одной из самых разрушительных стала эпидемия 1665 года в Лондоне, описанная впоследствии в «Дневнике чумного года» Даниэля Дефо.
Отправлено: 23.07.09 22:26. Заголовок: Здоровье русских крестьянок в начале XX века
Труд и здоровье крестьянки
Е. Д. Щепкина (Опубликовано в: Айвазова. С. Русские женщины в лабиринте равноправия. Очерки политической теории и истории. Документальные материалы. М., 1998.)
Моя задача - остановить ваше внимание на выдающихся чертах судьбы крестьянских женщин великороссийских губерний, где среди крестьянства еще держатся общинные порядки землевладения, где еще действуют местные обычаи. Наши великороссийские деревни еще живут в тех формах быта, какие существовали на Западе в средние века. До великой революции, за исключением Англии, даже культурный Запад не знал закона в современном смысле слова, как постановления народных представителей конституционной страны. При старом порядке действовал указ, исходивший от верховной власти; внутри же классов и в группах населения господствовала сила обычаев, часто гибких, растяжимых, ради очевидных выгод местного люда, допускавших большие колебания общих правовых норм. Эти обычаи часто считались с голосами женщин. Во французской деревне XIV, XV веков женщины и девушки сельского общества являлись на сходы, когда заключался важный хозяйственный договор, и присутствие всех членов общины без различия пола придавало большую устойчивость совершаемому акту. До конца XVII века в Англии феодальные владельцы местечек сами избирали представителей в палату общин, пока парламент особыми постановлениями не сузил действия обычая. Наша деревня живет под влиянием указов сверху и обычного права снизу. Общество землевладельцев, если находит это полезным, делает женщину, даже имеющую взрослых сыновей, домохозяйкой, представительницей двора на сходе; иногда такие же права получает и сестра при "ненадежных" братьях. Такие явления нередки, но распространены, однако, не повсюду, оказываются скорее исключениями; однако Сенат считался с ними признал их законность при наличности местных обычаев. Иногда, чаще там, где земля плоха и мало обеспечивает, общество делит ее поровну между мужскими и женскими душами. На севере часты случаи выполнения женщинами сельских должностей десятского, старосты; там мужчины целыми деревнями уходят на дальние промыслы; административная же служба, нужно отметить, сама по себе не пользуется расположением крестьян. Общая же норма сельского быта - непризнание за женщинами каких-либо прав: мужчины распоряжаются землей и руководят делами обществ. С женщинами обращаются сурово, часто жестоко. "Про баб закон не писан", - думает крестьянин, и он прав: личность крестьянской женщины отсутствует в нашем законодательстве. И "положение о крестьянах" 1861 года ни словом не поминает о ней; она - бессловесное достояние семьи, двора и общества. Только там, где труд женщины сколько-нибудь индивидуализирован, закон вынужден коснуться ее; он говорит о ней в отдельных положениях о бывшей дворовой прислуге помещиков и особенно подробно о прачках, няньках и швеях бессарабских дворян, определяя даже жалованье освобождаемых. И только в наши дни, когда начинается великий перелом жизни и зарождается новое понятие о законе, обсуждаемом представителями разных слоев населения, одни из самых тяжелых законов о земельной собственности, закон от 9 ноября 1906 года, попутно, по необходимости заговорил о правах крестьянок как землевладелиц. Впервые в законе мы находим четыре разъяснительных пункта о женщинах - домохозяйках и единственных наследницах семейных наделов, имеющих право наравне с мужчинами укреплять за собой участки. Отныне закон больше не может молчать о крестьянке: он подошел вплотную к давно назревшим статьям Х тома о наследстве, неприменимым к мелкой собственности крестьян, и вынужден будет изменить эти статьи, а заодно и многие другие. Нельзя, однако, сказать, чтобы крестьянка была совершенно безликой за последние 50 лет; она оказывала сильное влияние на весьма важное явление в деревне, именуемое народниками борьбой за малую семью. Дореформенные многолюдные дворы под властью большаков жили гораздо сытнее современных маленьких семей; они могли пользоваться широкими земельными угодьями. Но старая большая семья была истинным царством патриархального деспотизма. С возникновением фабричного труда, личного найма на чистые деньги крестьянская молодежь научилась ценить личный заработок, и с освобождением она начала вырываться из-под гнета большаков; особенно энергично восставали молодицы против старших и толкали мужей на разделы, не смущаясь недоеданием, рискованным хозяйством на малом наделе. Жажда личной самостоятельности перевешивала экономические расчеты. В этой борьбе молодиц таился своего рода женский вопрос, побеждавший сопротивление администрации, считавшей разделы вредными, ослаблявшими платежную способность крестьянства. В сущности, господство малых семей уже разрушает старый семейно-общинный уклад жизни, приближая переход к личному землевладению. Нужно сознаться, что крестьянка плохо подготовлена к ведению индивидуального хозяйства. Власть самых невероятных суеверий и предрассудков всесильна над нею. Труд деревенской женщины в местностях, живущих сельским хозяйством, громаден; не меньше он и в губерниях с развитым отхожим промыслом, где за уходом мужчин женщины выполняют все сельские работы и все службы. Не говоря о страдной поре, даже осенью, зимой хозяйка вся в работе: поздно ночью и рано утром она прядет и ткет, носит на себе воду, часто издалека, по тяжелой дороге; стряпает раза по два в день, убирает скотину; месит квашню с двумя пудами ржаного теста, изнывает на холоде за мытьем толстого посконного белья. В центре России она таскает на себе трехпудовые мешки огурцов; в черноземных губерниях она стоит по пояс в ледяной воде, моя овец, которых стрижет на холоде; и все это выполняет беременная, со всеми невзгодами женского организма. Тяжкий труд и условия быта накладывают роковую печать на крестьянок и их потомство. В Воронежской, Костромской и многих других губерниях рабочая страдная пора очень часто совпадает с критической порой молодой жизни: на июль, август, сентябрь и октябрь в Костромской губернии приходится 54 процента от всего числа родов; в результате - множество выкидышей и тяжких заболеваний. Невежество, тьма предрассудков, окружающих акт рождения, невозможный уход за новорожденными вызывают громадную детскую смертность; а это бедствие ведет за собой учащенную беременность крестьянки. Деревенские девушки выходят замуж в 16-19 лет; к 25 годам у молодицы несколько детей. По исследованиям члена Государственной думы А. Шингарева, на 25-летнюю крестьянку приходится 5-6 родов, а на старший возраст, до 45 лет, - почти 9. Более 1/4 женщин этого возраста вынесли более 10 беременностей. Процент выкидышей выше 1/4; это число быстро растет с возрастом, а в 35-40 лет дает 70% выкидышей. Несомненно, от непосильного труда и опасных условий родов крестьянки в цветущей молодости наживают женские болезни, и в среднем возрасте организм не справляется с деторождением.
Поразительны такие биографии. 1) 55 лет, 35 лет замужем, 24 беременности, 2 живых детей, 14 умерло, 8 выкидышей. 2) 51 год, 29 лет замужем, 22 беременности, 2 живых детей, 15 умерло, 2 выкидыша, 3 мертворожденных Таковы судьбы матерей среди главной массы русского населения.
Акушерская помощь в деревне слаба до крайности, до того, что является самой слабой частью нашей земской медицины. Простые акушерки не удовлетворяют при сложных обстоятельствах, да к ним редко и обращаются. А доморощенная помощь является чем-то трудно поддающимся описанию. Бабушки часто просто считают грехом облегчать страдания женщин; Священное Писание указывает - страдать и болеть. Иногда пугают рожениц криками: "Пожар, горим!", чтобы вызвать развязку. Водят по избе до полной потери сил, пихают паклю в рот, поят деревянным маслом. В трудных случаях несчастные мученицы подвергаются невероятным пыткам; их подвешивают к потолку и встряхивают; выпаривают в печи, а затем вниз головой... смертные исходы неизбежны. Исследователи разных губерний России почти единогласно отмечают, что среди массы обращавшихся к врачам женщин находили громадный процент, иногда до 91 процента, разных форм женских болезней, таких тяжелых, о каких в городах не имеют и понятия. Большинство их, вдвое больше, нежели в городах, связано с родами. В то время как среди мужчин преобладают острозаразные болезни, масса крестьянок страдает общим расстройством питания, малокровием, различными нервными заболеваниями. Очень распространен сифилис, но у женщин преобладает поздняя стадия, незаразительная: результаты не прямого заражения, а условий жизни среди беспросветного невежества. Но сифилис при своей распространенности играет ничтожную роль среди несчастных родов; он тонет среди прочих условий быта. Расстройства питания дают меньший процент заболеваний у девочек, нежели у мальчиков; но с 14 лет быстро, повышается среди девушек и у женщин 20-30 лет почти втрое превышает процент той же заболеваемости мужчин. Силы женщины надламываются с юности... "За мертвыми цифрами нашего анализа, - говорит А.Шингарев" - скрываются десятки тысяч индивидуальностей!.. Из-за цифр смотрит на нас скорбный лик, смотрит "всевыносящего русского племени многострадальная мать"... По вычислениям статистиков, заболеваемость крестьянок в два раза превосходит заболеваемость мужчин, и главный процент заболеваний выпадает на те цветущие годы, когда женщина-мать должна жить полной жизнью; в годы зрелости (30-40 лет) эти бедствия разражаются усиленной смертностью женщин, вдвое превышающей смертность мужчин. Последствием является устрашающая смертность грудных детей в России. В Воронежской губернии в начале XX века на 1000 родившихся умирало 503 ребенка. Приблизительно то же найдем и в других губерниях Великороссии... При других условиях быта заболеваемость и смертность крестьянских женщин не так отличаются от мужской. В Полтавской и особенно Херсонской губерниях замечается даже перевес заболеваний мужчин. Видно, там женщинам легче живется. Лучшее обеспечение землей заметно сокращает заболеваемость и смертность в деревнях. Только женщин не обеспечивает и земельное богатство: наоборот, в более зажиточных дворах замечается даже больший процент заболеваемости и смертности женщин; и понятно: тут значительнее число скота, больше полевой работы, больше материала для тканья, здесь больше домохозяев во 2-м и 3-м браке, рано схоронивших своих первых тружениц. Таково для женской личности влияние устарелых форм быта; среди него массами вымирают матери, а еще более дети. Инородцы гораздо осторожнее обращаются со своими семейными. Не может скоро помочь женскому населению великороссийских деревень и лучшее наделение землей - жадная обработка ее на первое время еще повысит женскую смертность. Кроме подъема благосостояния, для крестьянки необходима скорейшая смена форм быта, забота законодателя о ее личности. Выше отмечено, что указ и обычай - соперники. Часто указ попадает на обычай, и тогда бывает в результате, что наиболее бесправные выигрывают, как было при натиске петровских указов на высший класс, когда женщины вышли из теремов. В переживаемое время между указом 9 ноября и крестьянским бытом разражается братоубийственная война: следует думать, что обоим не выйти целыми из боя. Быт отступит перед введением общих правовых норм. Что же станется с крестьянками? Среди общего экономического ухудшения для них следует ожидать постепенного улучшения их правового положения. Необходимо хлопотать о сохранении в будущем законодательстве некоторых выгодных для женщин преимуществ, старого обычая: права на наделы, допущения на сходы; придется применить статьи Х тома, а далее станет необходимым участие крестьянок в поселковом и земском Самоуправлении. Постепенный подъем правовой личности крестьянки поможет ей воспользоваться школами и подготовиться к гражданским обязанностям.
Труды Первого Всероссийского женского съезда (10-16 декабря 1908 года, г. Санкт-Петербург)
Отрывок из статьи А. Я. Флиера "Культура как репрессия" Фундаментальные проблемы культурологии: В 4 т. Том I: Теория культуры / отв. ред. Дм. Спивак. - СПб.: Алетейя, 2008, с. 242-250
Отношение культуры к проблеме рождения и вскармливания детей всегда отличало то, что об аналогии с животными здесь вопрос и не ставился (хотя на самом деле здесь наша близость наиболее очевидна), а проблема репродукции людей в максимально возможных количествах до XX века была предельно актуальна. Не забудем, что до середины XIX века медицины в современном ее понимании фактически не было, и уровень детской смертности, как минимум, превышал 50%, что стимулировало женщину даже в XIX веке рожать более 10 раз, а в первобытном обществе, когда женщина жила примерно 30 лет, она рожала не менее 15 раз за жизнь (т. е. фактически ежегодно; такая предельная нагрузка на организм и являлась одной из причин сравнительной ранней женской смертности). Но это было ее долгом перед обществом в целом и обсуждению не подлежало.
Отправлено: 22.08.09 23:26. Заголовок: Отрывок из книги Жак..
Отрывок из книги Жака ле Гоффа "Цивилизация средневекового Запада" Сретенск: МЦИФИ, 2000 (Жак Ле Гофф (Jacques Le Goff) - медиевист с мировым именем, один из ярчайших представителей Ecole des Annales (Школа 'Анналов'), традиции которой основываются на изучении человеческого аспекта истории и эволюции обществ.)
Средневековый мир находился на грани вечного голода, недоедающий и употребляющий скверную пищу...
Отсюда брала начало череда эпидемий, вызываемых потреблением непригодных в пищу продуктов. В первую очередь это наиболее впечатляющая эпидемия «горячки» (mal des ardents), которую вызывала спорынья (возможно, также и другие злаки); эта болезнь появилась в Европе в конце Х в.
Как рассказывает хронист Сигеберт Жамблузский, 1090 г. «был годом эпидемии, особенно в Западной Лотарингии. Многие гнили заживо под действием «священного огня», который пожирал их нутро, а сожженные члены становились черными, как уголь. Люди умирали жалкой смертью, а те, кого она пощадила, были обречены на еще более жалкую жизнь с ампутированными руками и ногами, от которых исходило зловоние».
Под 1109 г. многие хронисты отмечают, что «огненная чума», «pestilentia ignearia», «вновь пожирает людскую плоть». В 1235 г., согласно Винценту из Бове, «великий голод царил во Франции, особенно в Аквитании, так что люди, словно животные, ели полевую траву. В Пуату цена сетье зерна поднялась до ста су. И была сильная эпидемия: «священный огонь» пожирал бедняков в таком большом числе, что церковь Сен-Мэксен была полна больными».
Горячечная болезнь лежала в основе появления особого культа, который привел к основанию нового монашеского ордена. Движение отшельничества XI в. ввело, как мы видели, почитание св. Антония. Отшельники Дофине заявили в 1070 г., что они якобы получили из Константинополя мощи святого анахорета. В Дофине тогда свирепствовала «горячка». Возникло убеждение, что мощи св. Антония могут ее излечить, и «священный огонь» был назван «антоновым».
Аббатство, в котором хранились мощи, стало называться Сент-Антуан-ан-Вьеннуа и расплодило свои филиалы вплоть до Венгрии и Святой земли. Антониты (или антонины) принимали в своих аббатствах-госпиталях больных, и их большой госпиталь в Сент-Антуан-ан-Вьеннуа получил название госпиталя «увечных». Их парижский монастырь дал имя знаменитому Сент-Антуанскому предместью.
Реформатором (если не основателем) этого ордена был знаменитый проповедник Фульк из Нейи, который начал с того, что метал громы и молнии против ростовщиков, скупающих продовольствие в голодное время, а кончил проповедью крестового похода.
Примечательно, что фанатичными участниками Первого крестового похода 1096 г. были бедные крестьяне из районов, наиболее сильно пострадавших в 1094 г. от эпидемии «священного огня» и других бедствий, - Германии, рейнских областей и восточной Франции.
Появление на Западе спорыньи, частый голод и горячка, вызывающие конвульсии и галлюцинации, деятельность антонитов, рвение участников народного крестового похода - здесь целый комплекс, где средневековый мир предстает в тесном переплетении своих физических, экономических и социальных бед с самыми неистовыми и одновременно одухотворенными реакциями. Изучая характер питания и роль чуда в средневековой медицине и духовной жизни, мы каждый раз вновь обнаруживаем эти сплетения невзгод, необузданности и высоких порывов, из которых складывалось своеобразие средневекового христианства в глубине его народных слоев. Ибо средневековый мир, даже оставляя в стороне периоды чрезвычайных бедствий, был обречен в целом на множество болезней, которые объединяли физические несчастья с экономическими трудностями, а также с расстройствами психики и поведения.
Плохое питание и жалкое состояние медицины, которая не находила себе места между рецептами знахарки и теориями ученых педантов, порождали страшные физические страдания и высокую смертность. Средняя продолжительность жизни была низка, даже если попытаться определить ее, не принимая в расчет ужасающую детскую смертность и частые выкидыши у женщин, которые плохо питались и были вынуждены тяжело работать.
В современных индустриальных обществах средняя продолжительность жизни составляет около 70—75 лет, тогда как в средние века она никоим образом не должна была превышать 30 лет. Гильом де Сен-Патю, перечисляя свидетелей на процессе канонизации Людовика Святого, называет сорокалетнего мужчину «мужем зрелого возраста», а пятидесятилетнего - «человеком преклонных лет».
Физические дефекты встречались также в среде знати, особенно в Раннее Средневековье. На скелетах меровингских воинов были обнаружены тяжелые кариесы - следствие плохого питания; младенческая и детская смертность не щадила даже королевские семьи. Людовик Святой потерял несколько детей, умерших в детстве и юности. Но плохое здоровье и ранняя смерть были прежде всего уделом бедных классов, которых феодальная эксплуатация заставляла жить на крайнем пределе так, что один плохой урожай низвергал в пучину голода, тем менее переносимого, чем более уязвимы были организмы. Мы покажем ниже, в главе о чудесах, роль святых целителей. Набросаем здесь лишь печальную картину самых серьезных средневековых болезней, связь которых с недостаточным или некачественным питанием очевидна.
Самой распространенной и смертоносной из эпидемических болезней Средневековья был, конечно же, туберкулез, соответствующий, вероятно, тому «изнурению», «languor», о котором упоминает множество текстов. Следующее место занимали кожные болезни - прежде всего ужасная проказа, к которой мы еще вернемся. Но и абсцессы, гангрены, чесотка, язвы, опухоли, шанкры, экзема (огонь св. Лаврентия), рожистое воспаление (огонь св. Сильвиана)— все выставляется напоказ в миниатюрах и благочестивых текстах.
Две жалостные фигуры постоянно присутствуют в средневековой иконографии: Иов (особо почитаемый в Венеции, где имеется церковь Сан Джоббе, и в Утрехте, где построили госпиталь св. Иова), покрытый язвами и выскребывающий их ножом, и бедный Лазарь, сидящий у дверей дома злого богача со своей собакой, которая лижет его струпья: образ, где поистине объединены болезнь и нищета. Золотуха, часто туберкулезного происхождения, была настолько характерна для средневековых болезней, что традиция наделяла французских королей даром ее исцеления.
Не менее многочисленными являлись болезни, вызванные авитаминозом, а также уродства. В средневековой Европе было великое множество слепцов с бельмами или дырами вместо глаз, которые позже будут блуждать на страшной картине Брейгеля, калек, горбунов, больных базедовой болезнью, хромых, паралитиков.
Другую впечатляющую категорию составляли нервные болезни: эпилепсия (или болезнь св. Иоанна), танец святого Ги; здесь же приходит на память св. Виллиброд, который был в Эхтернахе в XIII в. патроном Springprozession, пляшущей процессии на грани колдовства, фольклора и извращенной религиозности. С горячечной болезнью мы глубже проникаем в мир расстройства психики и безумия.
Тихие и яростные безумства лунатиков, буйно помешанных, идиотов в отношении к ним Средневековье колебалось между отвращением, которое старались подавить посредством некоей обрядовой терапии (изгнание бесов из одержимых), и сочувственной терпимостью, которая вырывалась на свободу в мире придворных (шуты сеньоров и королей), игры и театра.
Праздник дураков подготовил разгул Ренессанса, где повсюду, от «Корабля дураков» до комедий Шекспира, резвились безумцы, до тех пор пока в век классицизма на них не обрушились репрессии и они не оказались в больницах-тюрьмах, в том «великом заточении», которое было открыто Мишелем Фуко в его «Истории безумия». А у самых истоков жизни — бесчисленные детские болезни, которые пытались облегчить множество святых покровителей. Это целый мир детских страданий и невзгод: острая зубная боль, которую успокаивает св. Агапий; конвульсии, которые лечат св. Корнелий, св. Жиль и многие другие; рахит, от которого помогают св. Обен, св. Фиакр, св. Фирмин, св. Маку; колики, которые также лечит св. Агапий в компании со св. Сиром и св. Германом Оссерским.
Стоит поразмыслить над этой физической хрупкостью, над этой психологической почвой, пригодной для того,чтобы на ней внезапно расцветали коллективные кризисы, произрастали телесные и душевные болезни, религиозные сумасбродства. Средневековье было по преимуществу временем великих страхов и великих покаяний— коллективных, публичных и физических.
С 1150 г. вереницы людей, несущих камни для постройки кафедральных соборов, периодически останавливались для публичной исповеди и взаимного бичевания. Новый кризис в 1260 г.: сначала в Италии, а затем в остальном христианском мире неожиданно появились толпы флагеллантов. Наконец, в 1348 г. великая эпидемия чумы. «Черная смерть», стимулировала галлюцинирующие процессии, которые будут воссозданы современным кинематографом в фильме Ингмара Бермана «Седьмая печать». Даже на уровне повседневной жизни полуголодные, дурно питающиеся люди были предрасположены ко всем блужданиям разума: снам, галлюцинациям, видениям. Им могли явиться дьявол, ангелы, святые, Пречистая дева и сам Бог.
Бесстрашно устремляясь в бой, мушкетеры, разумеется, рисковали своей жизнью и здоровьем; многие оставались лежать на поле боя, покрытые ранами или навсегда закрыв глаза. Еще в бытность свою гвардейцем д'Артаньян был ранен под Аррасом; там же Сирано де Бержерак, недавно оправившийся после ранения под Музоном (мушкетная пуля[30] прошла навылет), получил удар шпагой в горло, заставивший его распроститься с военной карьерой. Д'Артаньян впоследствии получил еще несколько ран, а пуля под Маастрихтом оборвала его жизнь. Во время той же осады у девятнадцатилетнего Луи де Виллара, будущего маршала Франции, под ногами взорвался фугас; его засыпало землей. По счастью, утром его нашли и откопали; он оказался единственным уцелевшим из своей роты. При штурме Сенефа ему проткнули шпагой бедро, однако он сражался еще три часа, подкрепившись водкой. Мушкетер Гильом де Рандинже вышел в отставку в 1641 году, получив на королевской службе восемь ран. Инженер-сапер Вобан за четыре осады был ранен двенадцать раз.
Боевые офицеры больше заботились о своей славе, чем о своей безопасности. Так, при Рокруа (1643) Конде отказался надеть шлем, водрузив себе на голову шляпу с большими белыми перьями (в памяти еще жил пример Генриха IV, велевшего войскам следовать туда, где они увидят его белый султан, то есть в самую гущу сражения). Белые шарфы офицеров были весьма приметными и хороши для прицела. К тому же доспехи теперь носили одни только кирасиры.
Первый военный (походный) госпиталь был основан только в 1639 году, и лишь стараниями Лувуа (1641 – 1691) был создан корпус военных хирургов и офицеров-лекарей, чтобы заботиться о лечении больных и раненых. Умелый хирург спас руку Тюренну, когда тот был ранен в 1636 году и несколько дней не мог пошевелить пальцами. Другой лекарь выходил д'Артаньяна, раненного при осаде Стенэ. В составе каждой мушкетерской роты имелись хирург и аптекарь.
Лечением больных занимались три категории врачевателей: доктора, обучавшиеся в университетах и имеющие ученую степень (их было мало, и их клиентуру составляли аристократы и богатые горожане), хирурги, усвоившие свое ремесло опытным путем, и аптекари; две последние категории эскулапов состояли в ремесленных цехах и лечили ото всех болезней. Профессия хирурга считалась непрестижной, особенно с религиозной точки зрения, поскольку была связана с пролитием крови; хирурги состояли в одной корпорации с цирюльниками, и их самолюбие от этого страдало (разъединили эти две профессии только в 1686 году). Аптекари состояли в одном ремесленном цехе с торговцами пряностями, поскольку пряностям приписывали различные целебные свойства; официально их разделили только в 1777 году (первая школа фармацевтов появилась в 1756 году). Ученые доктора считали недостойным для себя прикасаться к больному, они лишь ставили диагноз и назначали лечение; кровопускание делали хирурги, клистиры ставили аптекари. Поскольку это были два основных метода врачевания, люди зачастую обращались непосредственно к хирургам и аптекарям, минуя врачей. В XVI-XVII веках, пока была в почете алхимия, грань между аптекарями и шарлатанами порой оказывалась очень тонкой. Идя навстречу «пожеланиям клиента», аптекарь мог покрыть пилюлю золотым порошком, существенно увеличив ее стоимость и снизив эффективность: слой золота препятствовал усвоению лекарства. Разницу в положении лекарей наглядно показывает поговорка: «Старый врач, молодой хирург, богатый аптекарь».
Медицинские факультеты существовали при университетах двух десятков городов, особенно славились Нанси, Монпелье и Лион. Но в XVII веке преподавание в них велось на латыни по древним текстам и было оторвано от жизни; будущие врачи не имели никакой практики, о строении человеческого тела судили по трудам Клавдия Галена, восходившим к трактатам Гиппократа. По сути, обучение в университете приносило лишь докторскую степень, а не знания, и этот прискорбный факт нашел свое отражение в поговорке: «Не всяк врач, кто носит мантию». В Париже преподавали традиционную медицину, основанную на трех китах: александрийский лист, отруби и кровопускание (первые два средства – эффективное слабительное). Университет Монпелье был единственным во Франции, признававшим алхимическую медицину, родоначальником которой, веком раньше, стал Парацельс; рекомендуемые снадобья создавались на основе химических соединений. Медицинский факультет Монпелье давал лучшее образование, стоявшее ближе к современной медицине, чем парижский, к тому же там терпимо относились к протестантам.
В медицине главенствовала теория о жидкостях, согласно которой состояние здоровья человека обусловлено сочетанием четырех природных элементов (тепла, холода, сухости и влажности) и четырьмя телесными жидкостями (кровью, слизью, желтой желчью и зеленой желчью).
Вот, например, как в те времена объясняли, что такое водянка (следствие заболеваний, связанных с закупоркой или сдавливанием вен): «Водянка есть болезнь, происходящая от изобилия материи. Причиной ее является посторонняя телу холодная материя, которая проникает в промежутки между частицами органов и разбухает там. Она проникает либо во все внешние органы, либо в полые места в тех областях, где происходит воздействие на пищу и соки. Разновидностей водянки существует три: "водянка мяса", причиной которой является водянистая, слизистая материя, расходящаяся вместе с кровью по органам, "бурдючная водянка", причиной которой является водянистая материя, изливающаяся в пространство нижней полости и в прилежащие к ней места, и "барабанная водянка", причиной которой является ветровая материя, распространяющаяся в тех же областях. Возникает водянка и вследствие значительного выведения черной желчи».
Несчастному Людовику XIII, с детства страдавшему хроническим энтеритом, за один год поставили более трехсот клистиров. (Лекаря с клизмой наизготовку называли «мушкетером, стреляющим с колена».) С той же целью больным «отворяли кровь». До конца XVIII века кровопусканиями и промываниями желудка лечили все, включая помешательство.
Настольной книгой аптекаря, выполнявшего рекомендации врача, была фармакопея Николая Мирепса (буквально – «изготовитель мазей») – главного медика при дворе никейского императора XIII века Иоанна III Ватаца; в XIV веке она была переведена на латынь. Наличие этого справочника проверяли два врача, которым был поручен контроль за лабораториями аптекарей. Он включал в себя 2656 рецептов, распределенных по 48 классам на основании фармакологических свойств, в том числе 51 клизму; среди ингредиентов часто упоминались уксус, камфара и александрийский лист. На миниатюрах, иллюстрирующих книгу, было изображение доктора, держащего пузырек, его пациента на костылях, аптекаря и его помощника, смешивающего лекарства.
Байрон писал, что ланцет пролил больше крови, чем шпага. По представлениям того времени, для оздоровления организма следовало очистить его от дурной крови: «Чем больше выкачиваешь из колодца гнилой воды, тем больше туда поступает чистой». В дневнике маркиза Данжо есть упоминание о том, как племянник Людовика XIV заболел краснухой. Все лечение свелось к утренним кровопусканиям в течение трех дней и покою. Ревностным приверженцем кровопусканий был известный в то время врач Ги Патен; он назначал кровопускание даже грудным детям.
В апреле 1711 года от кори умер Великий дофин (сын Людовика XIV), в феврале 1712 года – его сын с женой. В марте ту же болезнь подхватили двое внуков покойного дофина. Новый наследник трона, пятилетний герцог Бретонский, умер 8 марта. Дофином стал двухлетний герцог Анжуйский. Его гувернантка госпожа де Вантадур решила лечить его сама, не подпускала к нему врачей и не позволяла отворять ему кровь. Мальчик выжил и стал впоследствии королем Людовиком XV. В 1757 году Дамьен пырнул его ножом. Госпожи де Вантадур рядом уже не было, и врачи чуть не довершили дело убийцы, сделав королю кровопускание.
В 1747 году будущий маршал Рошамбо был ранен во время битвы при Лауфельде. В него попали две картечные пули: одна вошла в голову через глаз, задев височную кость, другая – в бедро навылет. Чтобы избежать воспаления и жара, ему восемнадцать раз пускали кровь. Несмотря на такое лечение, он выжил и через год снова сражался. Людовика XIV лечили кровопусканиями от подагры: в этом серьезном случае не рекомендовалось прибегать к пиявкам.
Медицинские пиявки являли собой альтернативу ланцету хирурга, однако в XVII веке они применялись за пределами Франции – в Швейцарии и Италии. Новатор Людовик XIV стал первопроходцем и в этой области; его примеру, как водится, стали подражать придворные вельможи. Возникла даже своеобразная эстетика: хирурга просили расположить пиявок не как попало, а чтобы следы от их укусов очерчивали сердечко и т. п.
Отцом французской хирургии считается Амбруаз Паре, живший в XVI веке и изобретший метод перевязывания артерий при ампутациях, благодаря чему некоторым пациентам удавалось сохранить жизнь. Ампутация была единственной операцией, практиковавшейся на полях сражений. В XVI веке между хирургами разгорелся спор: одни утверждали, что следует резать по уже пораженным гангреной тканям – это не столь болезненно, и крови теряется меньше; другие рекомендовали резать «по живому», то есть здоровому участку, останавливая кровотечение наложением жгутов (это средство считалось более эффективным, чем прижигание каленым железом или едкими веществами). Но к XVII веку полученный горький опыт, когда ампутация гангренозных членов нередко приводила к смерти пациента, убедил хирургов проводить эту операцию до появления воспаления. Порой они решительно отнимали руку или ногу, которую еще можно было спасти. Поскольку такая операция проводилась без всякой анестезии (разве что пациента опаивали водкой), многие предпочитали умереть, чем терпеть адскую боль, а потом еще страдать от фантомных болей (их природу изучал Декарт).
В качестве обезболивающего средства Амбруаз Паре рекомендовал опиум; врача-алхимика Парацельса вообще прозвали doctor opiatus. Парацельс изобрел обезболивающее средство следующего состава: фиванский опий, сок апельсина и айвы, корица, гвоздика, шафран, мускус, амбра, кораллы и жемчуг. Английский врач Сиденхем (1624-1689), которого прозвали британским Гиппократом, успешно использовал опиумную настойку для анестезии. «Среди всех снадобий, которые Господь всемогущий подарил человеку, чтобы утишить боль, нет ничего более универсального и действенного, чем опиум, – писал он. – Сие лекарство столь необходимо медицине, что она не сможет без нее обойтись, и если врач научится обращаться с ним как должно, оно сотворит удивительные вещи, которых не ждешь от одного-единственного снадобья». Сиденхем, действительно, использовал опиум и для лечения дизентерии, подагры и нескольких других заболеваний. Однако во Франции опиум не нашел столь широкого применения, как в Англии. Пришлось ждать почти целый век, чтобы преодолеть консерватизм врачей и Церкви, считавшей, что боль ниспослана нам свыше как испытание, а потому ее необходимо терпеть.
И врачи, и их пациенты были фаталистами: среди первых бытовало мнение, что заживление ран – естественный процесс и врачебное искусство состоит лишь в том, чтобы создать для него благоприятные условия. Такими условиями были, по инициативе швейцарского хирурга Ф. Вюртца, промывание раны чистой холодной водой и перевязка. Хирург считался лишь помощником «высшего врача», единственно способного исцелить.
К XVII веку медицина худо-бедно научилась врачевать раны, нанесенные рубящими ударами, однако была бессильна перед поражением органов брюшной полости и грудной клетки, вызванных колющими ударами, которые в большинстве случаев оказывались смертельными. Этим объясняется тот факт, что на дуэлях погибало чуть ли не больше людей, чем на войне.
Дуэлянты наносили друг другу в основном раны в грудь, изредка – в живот и в голову За исключением намеренных ударов, ранения в руки и ноги были случайными и выглядели царапинами. Завзятых бретеров можно было узнать по шрамам на щеке, носу, возле рта или уха. Колющий удар в шею мог оказаться смертельным, попав в вену. Удары в лицо были не менее опасны: шпага, вонзенная в глаз или нос, поражала мозг. Колющие удары в грудь, в районе сердца и крупных кровеносных сосудов, аорты и легких, тоже обрекали на смерть.
Врачи того времени считали, что голова, как и сердце, «предмет темный и исследованию не подлежит». Тем не менее кое-кто практиковал трепанацию черепа, но пациенты, как правило, на нее не соглашались – «дураков на свете много и без них».
Людовик XIV был бесстрашен не только на поле боя: он доверял хирургам. Впрочем, он сумел окружить себя настоящими профессионалами. Хирург Феликс успешно провел ему операцию на анальной фистуле, а лейб-хирург Жорж Марешаль (1658-1736) вообще творил чудеса. В 1709 году Виллар был ранен в колено при Мальплаке: кость треснула до самого бедра. Ему грозила ампутация, однако Марешаль установил, что пуля не засела в кости, вычистил рану, и через десять дней больной пошел на поправку, а еще через двадцать был уже в седле.
В 1731 году Жорж Марешаль, ставший к тому времени лейб-хирургом Людовика XV, основал Королевскую академию хирургии, что позволило хирургам наконец отделиться от цирюльников (в 1660 году они еще состояли в одном цехе). В 1769 году началось строительство зданий Коллежа и Академии хирургии. Марешаль оказал большое влияние на некоторых из своих ближайших родственников, которые, как и он, научились превосходно оперировать. Один из его племянников, Мартен Герен, славился тем, что у него была «верная и легкая рука». Его старший сын Жорж Герен тоже был известным хирургом. С 1733 года он последовательно возглавлял медицинскую службу Итальянской армии, был главным хирургом больницы «Шарите» в Париже и лейб-хирургом второй роты королевских мушкетеров. Людовик XV сделал его дворянином и наградил лентой ордена Святого Михаила. Одна из его сестер вышла замуж за хирурга Севера Франсуа Морана, прославившегося разнообразными операциями, которые он умел выполнять, а также своими научными трудами. Его сын, врач Клеман Моран, и зять, хирург Сабатье, не уступали ему в одаренности.
Во второй половине XVII столетия в Королевском ботаническом саду были открыты три кафедры для проведения опытов по анатомии и хирургии, там же по инициативе Людовика XIV состоялись дебаты о кровообращении.
В XVII веке анатомы достигли определенных успехов; анатомия стала более функциональной, наблюдения подкреплялись результатами экспериментов. Но даже такие видные анатомы, как Жан Риолан (отец и сын) и Ги Патен, твердо придерживались взглядов Клавдия Галена и отказывались принимать на веру новые открытия, в частности открытие большого и малого кругов кровообращения, описанных англичанином Уильямом Гарвеем. А ведь у Гарвея не было приоритета в этой области: задолго до него кровообращение было описано арабским врачом Ибн аль-Нафизом (1213-1288), итальянцем Андреасом Везалием (1514-1564), испанцем Мигелем Серветом (1511 – 1553) и другими. Большое значение для исследования Гарвея имело подробное описание венозных клапанов, направляющих движение крови к сердцу, данное впервые его учителем Иеронимом Фабрицием в 1574 году.
Гарвей доказал, что сердце является мышечным мешком, снабженным клапанами, сокращения которого действуют как насос для нагнетания крови в кровеносную систему Французский врач Жан Пеке подтвердил его выводы собственными исследованиями; поддержал англичанина также Рене Декарт.
Развивая свою мысль, Уильям Гарвей пришел к выводу, что укус змеи только потому опасен, что яд распространяется по всему телу. Для английских врачей эта догадка стала отправной точкой, оттолкнувшись от которой, они разработали принцип внутривенных инъекций. Немецкие врачи опробовали на человеке новую «хирургическую клизму» (то есть шприц для внутривенного впрыскивания): этот опыт произвел на себе Матеус Готтфрид Пурман из Силезии. Выводы Гарвея о циркуляции крови в организме открыли дорогу и к переливаниям крови.
Сначала такие опыты ставили на животных, потом и на человеке, но поскольку на первых порах пациентам переливали кровь теленка, считавшуюся наиболее подходящей для человека, такие опыты, как правило, заканчивались неудачей. Людовик XIV, понимавший значение этой новации в случае ее успеха, поддерживал эксперименты, однако парижский медицинский факультет запретил их в 1667 году и добился у парижского парламента запрета на переливание крови от человека к человеку.
К опытам по переливанию крови вернулись два века спустя, причем «технология» осталась практически такой же, как во времена Гарвея: донору пускали кровь, собирали ее через воронку в градуированный шприц, который держали в сосуде с водой, подогретой до 37 градусов, а затем медленно и осторожно вводили в открытую вену на руке реципиента. Операцию нужно было делать быстро, пока кровь не свернулась, но в то же время не торопясь, чтобы в шприц не попал воздух.
Но такие опыты были быстро прекращены, а врачи, насмехаясь над «циркуляторами», по-прежнему придерживались старых методов лечения и ставили диагнозы, которые сегодня выглядят просто дико.
Мушкетер Жан Клод де Кердрель, раненный при Рамильи, 4 апреля 1708 года получил в Доме королевских мушкетеров в Париже свидетельство, составленное хирургом второй роты Мейером. Ему запрещалось садиться верхом и даже путешествовать в карете из-за «обильного кровохарканья, которое я приписал раздражению, оказываемому осколками, засевшими в руке, на мелкие сосуды, которые, раздражаясь и лопаясь, извергают содержащиеся в них жидкости, а те поступают в сосуды иной природы, а оттуда – в легкие, избавляющиеся от них самым удобным путем, то есть через рот». Мушкетера комиссовали, он вернулся на родину, женился и прожил еще двадцать лет. Умер он в 1727 году в возрасте сорока семи лет.
Не все врачи были готовы твердо отстаивать свои убеждения: врач Рок ле Байлиф (умер в 1605 году), бывший на хорошем счету у Генриха IV, слыл «хорошим галенистом и очень хорошим парацельсистом; со своей душой он поступал так же, как с телом: был католиком ради денег и гугенотом ради спасения души».
Как ни странно, единственным, что объединяло врачей всех научных направлений, была астрология.
Еще Гиппократ утверждал, что звезды оказывают влияние на зарождение болезней, причем наиболее сильное воздействие он приписывал созвездию Плеяд, Арктуру и созвездию Большого Пса. Гален склонялся к мысли о том, что наибольшее влияние на здоровье оказывает Луна, и в его представлении «медицинский месяц» соответствовал лунному Парацельс полагал, что именно звезды, то есть планеты, повинны в возникновении эпидемий, в том числе чумы и тифа, а поскольку звездам соответствуют определенные металлы (Марс – железо, Венера – медь, Сатурн – свинец и т. д.), «то, что лечит, указывает на причину болезни». Сиденхем не сомневался во влиянии звезд на человеческое тело, а французский врач Соваж написал в 1751 году трактат на эту тему.
Жан Батист Морен, обучавшийся медицине в Авиньоне, увлекся астрологией, правда, уже не в медицинском, а в прорицательском направлении; он составлял гороскопы для кардинала Ришелье и герцога де Люксембурга. При этом Морен был непримиримым противником Коперника. Коллеги-математики посмеивались над его увлечением, поскольку его предсказания сбывались очень редко.
Историки подсчитали, что за время правления Людовика XIV погибло около миллиона французских солдат. Но не все они сложили голову в бою: много жизней унесли эпидемии и несчастные случаи всякого рода.
Жан Пьер Петер, один из крупнейших специалистов по истории здравоохранения, изучил документы XVII века и выявил 420 названий болезней, 128 из которых представляют собой разновидности «лихорадки»: когда было непонятно, от чего больной умер, проще всего было назвать это лихорадкой. Лихорадка могла быть злокачественной, изнуряющей, стреляющей, гнойной, «пурпурной», горячкой. От «пурпурной лихорадки» скончался фаворит Людовика XIII Альбер де Люинь на осаде Монера; скорее всего, это была корь.
Современные специалисты полагают, что, судя по описанию симптомов, сохранившихся в документах, самыми распространенными инфекционными заболеваниями того времени были туберкулез, дифтерия и дизентерия. В холодное время года свирепствовали легочные заболевания; люди умирали от плевритов и чахотки. Во время военных походов и осад и осаждающих, и осажденных выкашивали дизентерия и паразитозы: санитарные условия оставляли желать лучшего, не было хорошей воды и пищи, разлагающиеся трупы выделяли ядовитые испарения, раненые не получали надлежащего ухода. Своих врачей не хватало, а доверять местным было опасно. Так, во время своего первого похода шестнадцатилетний Рошамбо опасно заболел под Регенсбургом, однако местным врачам его не доверили и везли к своим на телеге в обозе целую неделю в ужасный холод.
В XVII веке в Европе узнали о новом лекарстве от горячки и жара – хине. Кору хинного дерева завезли около 1640 года в Испанию из Перу. Иезуиты толкли ее и продавали порошок по бешеным ценам – четыреста пистолей за дозу. В 1679 году Людовик XIV выкупил у англичанина Тэлбота «секрет» «порошка иезуитов» за совершенно немыслимые деньги с благородной целью – сделать новое лекарство доступным для своих подданных.
Король-Солнце больше доверял науке, чем его отец, благочестивый и богобоязненный Людовик XIII, полагавшийся во всем на волю Божью. С давних времен за французскими монархами признавалась способность к излечению золотушных наложением рук – знак особого расположения Господа к христианнейшим королям, – но только золотушных. Перед началом «сеанса» страждущих осматривали врачи и отсеивали всех, кто страдал иными заболеваниями. Людовик XIII впервые совершил этот обряд в десять лет, едва став королем, в монастыре Сен-Маркуль неподалеку от Лана, коснувшись язв более девятисот человек. На следующий год, в монастыре августинцев в Париже, перед ним прошли сто пятьдесят больных; в 1613 году он «принял» тысячу семьдесят больных на Пасху и четыреста семь на Троицу. Впоследствии Людовик исполнял эту обязанность в Лувре по большим праздникам и на Новый год. Длинная вереница увечных, одетых в лохмотья людей, выставлявших напоказ свои сочащиеся или покрытые струпьями язвы, тянулась через двор в большую залу на первом этаже, где в другие дни устраивали балы. Людовик дотрагивался до их язв, произнося при этом: «Король коснулся тебя, Бог тебя исцелит». Он искренне верил в то, что делал, а потому совершенно не тяготился этой процедурой. Никаких указаний на то, насколько эффективным было такое лечение, в документах не сохранилось.
В военном походе солдата подстерегали не только лихорадка и дизентерия: в XVI веке Европу накрыло волной сифилиса, чему немало способствовали завоевательные и карательные операции. Для защиты от этой «нехорошей болезни» французские военные использовали, по рекомендации итальянского анатома Габриэля Фаллопия (1523-1562), тонкую ткань, пропитанную настоем трав или слюной; презервативы вошли в употребление только во второй половине XVIII века. Такая защита спасала мало, да и сифилис был не единственной напастью, можно было подхватить и другие дурные болезни. В каждом случае лечение назначалось хирургом индивидуально, многие лекари держали свои рецепты в секрете. Курс длился в среднем один-два месяца. Впрочем, бывало, что заболевшие вообще не обращались за врачебной помощью или занимались самолечением, в основе которого была особая диета, раствор селитры, потогонные средства и ртутные пилюли. Впоследствии сифилис довольно успешно лечили сассапарилем (вьюнок), который оказался эффективнее препаратов на основе ртути.
В XVII веке между врачами разыгралось еще одно сражение, в котором участвовали, с одной стороны, сторонники традиционной растительной фармакологии, а с другой – новаторы, пропагандирующие лекарства на основе химических соединений металлов. Как обычно бывает, в битвах врачей гибли пациенты.
В 1626 году личные врачи Людовика XIII Жан Эроар и Ги де ла Бросс купили в парижском предместье Сен-Виктор (за счет короля) земельный участок под «королевский огород лечебных растений». Бросс впоследствии учредил на его основе Школу естественных наук и фармакологии (настоящий медицинский факультет). На огороде произрастало две с половиной тысячи видов растений; с 1650 года он был преобразован в Ботанический сад и открыт для публики.
Вера в целебную силу растений существовала давно и поколеблена быть не могла. Даже старушки-знахарки в деревнях делали порошок от кашля из цветков «кошачьей лапки» (родственник василька), использовали репейник от кожных заболеваний, плакун-траву – от колик, а шалфей – от всех болезней. Такую же панацею ученые доктора разглядели в табаке, относительно недавно завезенном из-за моря.
Табак считался лечебным растением и использовался в виде отвара – как рвотное или слабительное; в виде компресса – для заживления ран и язв, лечения опухолей и болей в подреберье; как водный экстракт – для промываний и клизм, при лечении запоров, апоплексии, лихорадки; в виде ингаляции: табачный дым вдували в легкие, чтобы стимулировать их при астме и водянке; а также в качестве диуретика. Из зеленых листьев табака делали компрессы, леча таким образом чесотку, лишаи, паршу, струпья от золотухи, а также изводя вшей.
Эскулапов, уверовавших в целебные свойства табака, не останавливало даже то, что при наружном его применении часто возникали воспаления тканей, а при попадании в кровь никотин оказывал наркотическое воздействие на мозг: на больного находил столбняк или же по его телу пробегала крупная неуемная дрожь, после чего наступала смерть.
Парацельс пропагандировал алхимическую медицину на основе лекарств, сочетающих в себе растительные и минеральные компоненты и металлы, в частности ртуть и мышьяк. Теофраст Ренодо, выпускник медицинского факультета Монпелье, вместе со своим сыном Исааком отстаивал использование эликсира на базе сурьмы; он также изобрел собственный медикамент, который продавал во Франции и за рубежом. Людовик XIII дал ему разрешение на создание публичной лаборатории для использования аптекарями, противостоявшими парижскому факультету, а кроме того, пожаловал привилегию на учреждение Благотворительной консультации (бедные больные могли получить там бесплатную консультацию у врачей, хирургов и аптекарей, противостоявших Университету, а студенты – необходимые знания и опыт). Другие последователи Парацельса пропагандировали эфир, железо, сульфат меди и цинка.
Свойства сурьмы впервые были подробно описаны в конце XV века немецким монахом-бенедиктинцем Василием Валентином, он же первым посоветовал употреблять ее внутрь в малых дозах. Заметив, что сурьма легко образует сплавы со многими металлами, даже с золотом, алхимики приписали и ей тоже благородные качества, назвав regule (малым королем). Повальное увлечение сурьмой со стороны врачей новой формации привело к многочисленным жертвам. Ги Патен, скептически относившийся ко всему новому, составил «Мартиролог сурьмы». В 1666 году парижский парламент приказал медицинскому факультету срочно собраться и высказаться по поводу пользы или вреда сурьмы, чтобы прийти к некоему решению. В дебатах участвовали девяносто два доктора; в итоге сурьму рекомендовали для использования в виде рвотного и слабительного. В достоинствах сурьмы, используемой для этих целей, кстати говоря, смог убедиться сам король: в 1658 году при осаде Бергена он получил серьезное пищевое отравление; его соборовали и стали думать о преемнике, однако врач Анны Австрийской Гено дал ему рвотное на основе сурьмы с вином, и Людовик выздоровел.
Вплоть до середины XIX века настойкой из сурьмы с ревенем и анисом лечили подагру; в качестве других медикаментов для лечения этой болезни применяли хлористые соединения ртути, опиум, хлороформ и белладонну. Подагра (в переводе с греческого – «капкан для ног») была довольно распространенным заболеванием среди французской знати в XVII-XVIII веках; от нее мучились Людовик XIV и Великий Конде. Но эта болезнь, как и камни в почках, была вызвана перееданием и чрезмерным употреблением жирной и тяжелой пищи. Королевским мушкетерам, которые вели подвижный и активный образ жизни, она практически не грозила. Выйдя в отставку, они конечно же ни в чем себе не отказывали, но и тут закалка – да и гены – давала себя знать. Хотя Исаак де Порто умер от апоплексического удара, это случилось, когда ему уже «стукнуло» девяносто пять лет.
Король-Солнце, нуждаясь в медицинском уходе, сумел окружить себя не только умелыми хирургами, но и знающими аптекарями. В 1686 году его личным фармацевтом стал доктор медицины Никола Лемри, некогда учившийся своему делу в Королевском ботаническом саду, а затем в Монпелье. Лемри сыграл видную роль в медицине, развив прикладную химию и написав «Универсальную фармакопею» (1697), в которой он собрал «все описания старинных и современных снадобий, используемых в медицине как во Франции, так и в других частях Европы; рассказал о их свойствах, дозировках, наипростейших и наилучших способах изготовления». И все же эта фармакопея не заменила собой регулярно обновлявшийся «Кодекс 1599 года», которым пользовались все аптекари и который брали с собой моряки в дальние плавания.
В издании «Кодекса» от 1758 года еще присутствовали рецепты крайне сложных составов. Для «лечения» водянки (ею, например, страдал маршал Мориц Саксонский) использовали смесь из «горечавки, семян прутняка, медвежьей желчи, горчицы, семян киссы, сколопендры, корней опопонакса, глины из Бухары, марены красильной, семян капусты, аристолохии, перца, индийского сумбула, семян садовой петрушки, синеголовника, дубровника, опия, посконника, ягод можжевельника», разведенную в сладком вине. «Противоядие (терьяк) Андромаха-старшего», врача Нерона, включало в себя около сотни ингредиентов, в том числе мясо гадюки; этот состав следовало выдерживать несколько лет, как хорошее вино. Был предусмотрен и «терьяк для бедных» – всего из четырех компонентов: горечавка, кирказон, лавровые ягоды и мирра. Рецепт Андромаха исчез из фармакопей только в 1908 году. (Екатерина Глаголева Повседневная жизнь королевских мушкетеров )
Рассказ о сделанной Луи XIV в 1686 году операции с предъявлением скальпеля, удостоенного чести резать короля.
В XVII веке фистулы в "неудобных местах" стали самой популярной болезнью среди высоких сословий. Причину заболевания доктора видели в том, что "герцоги, принцы и члены их семей слишком подолгу сидят на пуховиках в каретах, слишком много передвигаются в портшезах, злоупотребляют верховыми прогулками и едят слишком много жирного мяса с пряными соусами". Причины, несомненно, верны и с точки зрения современной медицины. Фистула Людовика XIV перешла в абсцесс. Первый хирург королевства неоднократно производил вскрытие опухоли с последующим введением трубки для оттока гноя. Страдая от этих болезненных ран, с одной стороны, и от подагры - с другой, Людовик в течение года был ограничен в движениях и не мог много находиться на людях.
В стране началась паника, возникли толки о скорой смерти короля. Действия этих мини-операций оказывались непродолжительными и не приносили ощутимого результата, и Людовик XIV решился на... "большую операцию" по удалению геморроя. Это был эксперимент, а король стал первым, кто "опробовал" на себе опасную операцию доктора Феликса по хирургическому удалению геморроидального свища. Измученный болью монарх понимал, что его нездоровье приносит ущерб делам страны и здравый смысл требует решиться на операцию, которая является в первую очередь государственным делом. Король владел собой безукоризненно. После консилиума и принятия решения врачи всю ночь находились в чрезвычайном волнении и были поражены, увидев короля крепко спящим - он был совершенно спокоен.
Когда его разбудили, Людовик XIV спросил, все ли готово, встал на колени и начал молиться. После молитвы он поднялся и сказал громко: "Господи, да будет воля твоя". Лег опять на свою кровать и приказал начинать операцию. Хирург удалял свищ, а министр крепко сжимал руку короля, который не кричал и только один раз, в момент нестерпимой боли, тихо произнес: "Господи!" Перед операцией Людовик попросил доктора, чтобы тот его нисколько не щадил и обращался с ним, как с обычным человеком его королевства. Когда операция была завершена, королю пустили кровь из вены, но сделали это неудачно, задев мускул руки. Людовик XIV вновь не произнес ни звука. В день сложнейшей операции официальный церемониал утреннего распорядка короля был задержан, но не отменен. Во второй половине дня король председательствовал на совете.
После операции Его Величеству было предписано ограничить употребление мяса, ввести в рацион молочные продукты и овощи, а также заменить всю выпиваемую жидкость красным вином, разбавленным водой. Через неделю вокруг раны образовались затвердения, которые "мешали полному выздоровлению". Хирурги решили удалить затвердения. После повторной операции одна из придворных дам записала: "Король страдал сегодня в течение семи часов так, как если бы его колесовали, но после операции провел все запланированные дела". "Излечение короля, последовавшее через месяц, - как вспоминали современники, - принесло всем необыкновенную радость, ибо можно сказать без всякой лести, что все, от самых важных вельмож до самого последнего человека в королевстве, были в тревоге за его жизнь, все молились за его здравие". Молебны по случаю "королевского выздоровления" служили во всех церквях Франции.
Страна сверкала салютами и фейерверками. Страдания короля положили начало новой хирургии, и 1686 год - год первой операции доктора Феликса - стал поворотным моментом в истории медицины. Отныне и врачи, и пациенты перестали бояться ножниц, ланцета и скальпеля. Этот пример сравним с уникальным случаем отечественной истории, когда Екатерина Великая собственным примером положила начало вакцинации в России.
Перед опасной операцией Людовик XIV встал на колени и начал молиться. Вытерпев муки, он не только выжил, но и вылечил свою болезнь. Так началась эра новой хирургии.
Луи XIV не было еще 50, но он уже почувствовал первые признаки приближающейся старости. После нескольких приступов подагры у короля открылась фистула, и болезнь казалась весьма серьезной, поскольку хирургия тогда была еще в младенчестве. Хирург короля Феликс, искуснейший врач, целый месяц в главной парижской больнице производил опыты над несчастными, которых ему привозили из всех госпиталей столицы. Когда Феликс почувствовал себя более или менее уверенно, он попросил короля приготовиться к операции.
О болезни короля знали определенно только де Ментенон, Лувуа, дофин и Феликс. В то время собирал силы направленный против Луи XIV Аугсбургский союз во главе с новым английским королем Вильгельмом II, так что известие о болезни французского короля, неспособности его встать во главе своей армии могло бы ободрить врагов. Поэтому, когда четыре самые приближенные особы опасались за жизнь короля, супруга дофина не прекращала приемы и давала балы словно король совершенно здоров. Операция была произведена в присутствии этих четырех лиц: г-жа де Ментенон расположилась у камина, маркиз Лувуа держал короля за руку, а дофин стоял у его ног; Феликс бегал, суетился, приготовляя необходимое. Операция совершилась весьма удачно - король даже не вскрикнул, а по окончании процедуры показался придворным. Таким образом, Франция узнала о выздоровлении своего короля одновременно с известием о бывшей болезни и опасности, которой государь подвергался. (Александр Дюма «Жизнь Людовика XIV»)
Разумеется всякий знает, что костюм сей носился Чумными Докторами. Задача подобного маскарада заключалась в том, чтобы испугать дух чумы. Одежда такого доктора была результатом смешения как правильных с точки зрения эпидемиологии вещей, так и совершеннейших суеверий и предрассудков. Особенно примечательна маска доктора, что часто внушала простым гражданам ужас. Клюв этой маски был длинным и заполнялся всякими лекарственными травами. Имелись и специальные вентиляционные отверстия для того, чтоб доктор сам от этого всего не задохнулся. Верхняя одежда доктора была из плотной ткани. Для профилактики ее как следует просмаливали. Завершалось все это "облачение" шляпой с пелериной и перчатками. В средние века и позднее имелись разные вариации костюмов Чумного Доктора, но в целом их устройство подходило под описанное выше.
Сообщение: 10410
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
35
Отправлено: 10.02.13 01:56. Заголовок: На Дюмании Евгения в..
На Дюмании Евгения выложила крайне любопытный отрывок из книги Говарда Хаггарда "От знахаря до врача. История науки врачевания":
"Цивилизации, как и люди, рождаются, растут, стареют, болеют и умирают. Но так же, как и среди людей, их влияние может сохраняться долгое время после смерти. Римская империя пришла к упадку, греческая медицина деградировала. Христианская религия была на подъеме, и под влиянием ее теологии стали больше заботиться о духовных, а не о телесных аспектах жизни. Откровение заменило разум; причины болезней стали приписывать одержимости дьяволом, а лечение болезней свелось к изгнанию бесов и чудесам. Рациональную медицину сменило суеверие. Учения таких греческих врачей, как Гиппократ и Соран, были утрачены для западного мира. Но учения эти не пропали вовсе; они были собраны и хранились в монастырях христианской Европы. Они были погребены там и ждали своего часа, чтобы возродиться к жизни много веков спустя. Пока длилось это ожидание, любые попытки борьбы за прогресс медицины беспощадно подавлялись церковью. Духовенство ревностно прятало собранные древние учения, чтобы сохранить влияние на невежественные массы. Разумные воззрения талантливых людей были оставлены, их сменили смехотворные теории и методы, возникшие из фанатизма и возросшие на невежестве простого народа. Средние века были самым несчастливым в европейской истории периодом для женщин. В обществе господствовало неслыханное невежество, лишенное интуитивных навыков первобытных племен и знания Античности. Женщины были полностью лишены — пусть даже и отвратительной — врачебной помощи, но в то же время пороки городской цивилизации год от года делали деторождение все более и более опасным. Медицина Средних веков вобрала в себя все пороки древности и добавила к ним невежество и варварство. Для женщин с наступлением христианской эры начался период бед и несчастий. Женщина расплачивалась за мифическое грехопадение соблазненного ею человека болью, кровью и смертью. <…> О деятельности повитух в Средние века известно мало, но о степени деградации этой профессии можно судить по ее состоянию в начале Возрождения. Даже женщины, нормально родившие детей, часто умирали от инфекции или эклампсии. При трудных родах женщину либо оставляли умирать, либо она погибала мучительной смертью в руках повитухи вроде диккенсовской Сары Гэмп или случившегося поблизости цирюльника или скотника. Правда, в конце концов победили повитухи. В 1580 году в Германии был издан закон, согласно которому пастухам и скотникам было запрещено принимать роды. Это говорит о наступлении цивилизации, а также о положении дел, с которым этой цивилизации пришлось столкнуться. Не стоит восхищаться положением дел в Средние века и первые десятилетия Возрождения, ибо это был период, когда санитария и гигиена находились на ужасающе низком уровне. В окруженных стенами городах царила невероятная скученность при полном отсутствии канализации. Грязь и отбросы скапливались на немощеных улицах. В домах, по описанию Эразма, были открытые выгребные ямы, полы были покрыты грязью и нечистотами, было полно мух и червей. Жилища были подлинным скоплением отбросов и гнездом инфекции. В Древнем Риме были мощеные улицы. В Париже они появились только в XI веке. Носовые платки, ночные рубашки и вилки вошли в обиход лишь несколько столетий спустя. Первая вымощенная улица появилась в Лондоне только в XVI веке. В это время во Франкфурте-на-Майне магистрат издал предписание о том, чтобы в каждом доме был туалет, и потребовал вычистить хлева и свинарники.
Христианской Европе потребовалось пятнадцать веков на то, чтобы создать единственную достойную упоминания книгу с наставлениями для повитух. До этого они были предоставлены самим себе. Откликнувшись на пожелание Екатерины, герцогини Брансуикской, Евхарий Рослин, врач из Вормса, написал книгу наставлений для повитух, из которой эти пожилые женщины могли почерпнуть знания о том, как более эффективно и безопасно делать свое дело. Книга была напечатана в Вормсе в 1513 году. В ней не было ничего нового; автор написал то, что было известно еще древним грекам. Тем не менее руководство Рослина не было свободно и от средневековых суеверий — в нем предписывалось курить голубиный помет и тому подобные действа, а кроме того, поощрялось средневековое хирургическое варварство. Предрассудки, существовавшие в то время в умах людей, были так велики — особенно в городах, — что не допускалась даже мысль об участии мужчин в акушерских делах, а Рослин, который, вероятно, сам ни разу не видел роды, проявил незаурядный юмор, назвав свою книгу «Сад роз для беременных женщин и повитух». Тем не менее книга эта принесла большую пользу, так как появилось множество плагиатов других авторов, а сама книга была переведена на латинский, французский, голландский и английский языки. В Англии книгу назвали «Рождением человека» (The Byrthe of Mankynde). Недопущение мужчин к участию в родах достигало порой невыносимого фанатизма. В 1522 году доктор Вертт из Шамбурга переоделся в женское платье, чтобы присутствовать при родах. В наказание за нечестивое любопытство Вертта сожгли на костре. В XVI веке появились первые признаки прогресса, который вскоре должен был коснуться ухода за роженицами и новорожденными. «Сад роз» Рослина явился первым указанием на смягчение нравов, которое стало ощущаться в европейской цивилизации, после чего пришло и внимание, правда пока не к женщине, а к ребенку, и здесь наиболее выдающейся фигурой стал Амбруаз Паре.
Француз Амбруаз Паре являл собой высочайший образец врача своего времени, это была одна из тех личностей, которыми могут гордиться современники. Паре был добр, и, в то время как Соран проявил величие характера и впервые обратил внимание на страдания рожениц, Паре проявил свою великую доброту, обратив внимание на благополучие рождающегося младенца. Паре появился в Париже в 1529 году, во время правления Франциска I. В то время Паре был учеником цирюльника, и было ему в ту пору девятнадцать лет. Хирургии он учился, работая ассистентом в «Отель-Дье». Это учреждение являло собой типичный образчик больниц того времени, и условия этого госпиталя заслуживают отдельного описания, чтобы те, кто при упоминании «Отель-Дье» представляет себе современный госпиталь, могли по достоинству оценить величие подвига Амбруаза Паре. Устное предание гласит, что «Отель-Дье» был основан между 641 и 649 годами святым Ландри, епископом Парижа, но первое письменное упоминание о госпитале относится к 829 году. Доктор Дж.С. Биллингс так отозвался о госпитале «Отель-Дье»: «Когда этот средневековый епископ основал в каждом крупном городе Франции «Отель-Дье», дом божественного приюта, он делал это из христианского милосердия, как он его понимал, надеясь, что госпиталь послужит двоякой цели: во-первых, помочь бедным и страждущим, а во-вторых, дать возможность небедным и нестраждущим оказать эту помощь своим несчастным согражданам. Надо понимать, что гуманность и христианское милосердие принесли больше пользы дающим, нежели страждущим». Справедливость последнего утверждения подкрепляется воспоминаниями Тенона о парижских госпиталях. В «Отель-Дье» было 1200 коек, из которых 486 были предназначены для одного больного. На остальных койках шириной пять футов одновременно находились от трех до шести пациентов. В больших, скудно освещенных и непроветриваемых помещениях скапливалось до 800 больных, лежавших по большей части на охапках полусгнившей соломы. <…> В «Отель-Дье» были койки и для детей. На самом деле это были восемь больших кроватей, на которых умещались одновременно около двухсот новорожденных и детей постарше. Большинство этих несчастных не выдерживало такого милосердия и умирало. Смертность в «Отель-Дье» достигала двадцати процентов. Выздоровление после хирургических операций было исключительной редкостью. О состоянии хирургии в таких госпиталях красноречиво говорит описание 1619 года, сделанное в госпитале города Лиона. В этом госпитале, рассчитанном на 549 больных, был один медик, который обычно находился вне здания госпиталя. Когда этому хирургу требовалась помощь в перевязке ран или в выполнении операции, он призывал «аптекарского мальчика». Несомненно, таким и было и ученичество Амбруаза Паре. Госпиталь располагал набором из пяти инструментов, среди которых был трепан для вскрытия черепной коробки и роторасширитель для разведения челюстей. Рассуждая о бедности хирургического инструментария, следует иметь в виду, что искусство хирургии, согласно эдикту Карла V, еще не считалось «респектабельным», хотя император Венцеслав (Венцель) сделал его таковым в Германии уже в 1404 году. Следует, правда, по этому поводу заметить, что еще в XVII веке в обязанности немецкого армейского хирурга ходило бритье офицеров. В правилах для персонала Гражданского госпиталя в Падуе (1569) находим следующую фразу: «А также цирюльник, который умеет делать для мужчин и женщин все прочие вещи, которые обычно делает хирург». Под «всеми прочими вещами» подразумевались все манипуляции, за исключением наложения мазей на язвы и раны, так как этим «респектабельным» делом мог заниматься только сам хирург. <…> После трех лет обучения в госпитале Паре становится младшим хирургом в армии под командованием Анна де Монморанси, генерал-лейтенанта армии Франциска I. Франция в то время вела войну с императором Карлом V, в ходе которой пыталась захватить Италию. Служба Паре началась в битве под Турином 1537 года. Вот как описывал ее сам Амбруаз Паре: «В 1536 году великий король Франсуа послал большую армию, чтобы отвоевать города и замки, захваченные маркизом де Кастом, генерал-лейтенантом императора; армией короля командовал коннетабль [Анн де Монморанси], ставший затем Великим магистром, а господин де Монтеган, генерал-полковник, командовал пехотой, в коей я служил хирургом. Когда армия подошла к Сузскому проходу, мы увидели, что он занят неприятелем... Капитан Ле-Рат вместе с солдатами своей роты поднялся на холм, откуда они принялись обстреливать врагов. Пуля из аркебузы попала ему в лодыжку. Капитан упал на землю и сказал: «Теперь Рату конец». Я перевязал его рану, и Господь исцелил его.» <…> Через десять лет после этой битвы, в которой Паре получил свой первый опыт в военно-полевой хирургии, умер Франциск I, и на французский трон взошел его сын, Генрих II. Вместе с королем на престол взошла и его супруга, горько переживавшая охлаждение к ней мужа и неприязнь французов за то, что она оставалась бесплодной в течение десяти лет своего брака с дофином. За следующие тринадцать лет она, правда, родила десять детей, но на всю оставшуюся жизнь затаила злобу. Этой женщине было суждено запятнать себя кровью и опустошить Францию. Имя этой женщины — Екатерина Медичи. Мастерство Паре привлекло к нему внимание короля, и он сделал его своим главным хирургом. Что еще важнее, Паре стал другом Екатерины Медичи. После того как во время турнира в 1559 году копье злополучного Монтгомери пробило шлем и череп Генриха II, Паре пришлось лечить августейшего пациента. Король умер, и его смерть привела к закату звезды Дианы де Пуатье. Екатерина Медичи расквиталась с французами руками своих сыновей — Франциска II, Карла IX и Генриха III. У каждого из этих монархов Паре был главным хирургом, а от Генриха III он получил титул «советника его величества». <…> Лечение огнестрельных ран стало новостью для хирургии эпохи Возрождения; согласно положению «То, чего нельзя вылечить железом, надо лечить огнем», раны обрабатывали кипящим маслом. История милосердного новшества Паре лучше всего рассказана им самим, и повествование это часто перемежается фразой одновременно скромной и верной: «Я перевязал ему рану, и Господь исцелил его». Рассказывая о своем опыте, приобретенном под Турином в 1537 году, Паре в уже цитированном сочинении пишет: «Теперь все солдаты в замке, видя, что наши люди яростно бросились на приступ, стали делать все, что было в их силах, чтобы защититься. Они убили и ранили множество наших солдат пиками, выстрелами из аркебуз и камнями, и хирургам пришлось много поработать, вырезая наконечники, пули и камни. В то время я был еще неопытным солдатом, и мне ни разу в жизни не приходилось обрабатывать огнестрельные ранения. Я, конечно, читал восьмую главу первой книги Жеана ди Виго «О ранах вообще» и знал, что огнестрельные раны отравлены, потому что в них попадает порох, и знал, что ди Виго велит прижигать огнестрельные раны кипящим бузинным маслом, которое следует смешать с небольшим количеством терьяка. Для того чтобы не ошибиться во время первой перевязки с использованием упомянутого масла и зная, что это лечение доставляет раненым невероятное страдание, я решил узнать, как поступают в таких случаях другие хирурги. Действительно, в рану вливали как можно более горячее масло, и я, набравшись мужества, решил поступить так же. Масло у меня закончилось, и я был вынужден воспользоваться пищеварительным бальзамом, составленным из яичных желтков, розового масла и терпентина. В ту ночь я не мог сомкнуть глаз, так как боялся, что, не прижегши раны, я завтра найду своих пациентов мертвыми или умирающими. Я поднялся очень рано и осмотрел раненых. Вопреки всяким моим ожиданиям, я обнаружил, что те, кому я наложил на раны мягчительный бальзам, почти не испытывали боли, вокруг ран не было воспаления и отека. Эти раненые спали всю ночь. Другие же, кому я обработал раны кипящим маслом, мучились от лихорадки, боли и отека вокруг ран. Я дал себе клятву никогда впредь не проявлять такую жестокость к несчастным с огнестрельными ранениями».
Сочинения Паре написаны на его родном французском языке; он не был ученым; все книги выдающихся врачей того времени были написаны по-латыни. Сообщество парижских врачей усмотрело в этом повод для нападок на работы Паре и попыталось воспрепятствовать их публикации. Врачи не только говорили о невежестве Паре, «человека бесстыдного и необразованного», но и упрекали его в том, что своим учением он отходит от правил, установленных древними. На это Паре, среди прочего, отвечал: «При наружных вывихах позвонков Гиппократ советует привязать больного за руки и за ноги к лестнице, втащить на башню или конек крыши с помощью блоков, а потом сбросить больного, как тюк, на вымощенную площадку, утверждая, что именно так поступили в его время. Я же не учу пытать больных на дыбе, но, напротив, наставляю хирургов, чтобы они вправляли позвонки нежно, не причиняя страдальцу излишней боли".
Отправлено: 10.05.13 01:14. Заголовок: Остров Лазаретто (ит..
Остров Лазаретто (итал. Lazzaretto Vecchio) — остров в Адриатике, в Венецианской лагуне, владение Венецианской республики. Остров Лазаретто считается первым карантинным изолятором Европы. Он появился по инициативе венецианского дожа и его советников после вспышки чумы 1348 года и просуществовал до XVII века. В 1630 году больница, которая занимала почти весь остров, прекратила свое существование. Остров дал название существующему во многих языках мира слову лазарет.
Группа итальянских ученых в составе археологов, антропологов и медиков приступила к изучению останков людей, похороненных на кладбище островка. Ученые сообщают, что на больничном кладбище они сумели откопать более полутора тысяч скелетов, которые датируются XV — XVII веками. Полученные сведения помогут пролить свет на историю здравоохранения в Венецианской республике, а также на физический облик жителей города и приезжих в начале Нового времени, поясняет The Independent.
Отправлено: 23.05.13 13:47. Заголовок: Это изображение было..
Это изображение было помещено в 1636 году на фронтисписе книги Ги де Ла Бросса Description du Jardin royal des Plantes médicinales, медика короля Луи XIII и основателя Королевского сада лекарственных растений (Jardin royal des Plantes médicinales).
Король даровал землю под этот проект в предместье Сен-Виктор, что вызвало негодование медиков Парижского университета, ибо лечение лекарственными растениями противоречило их взглядам, но соответствовало воззрениям их конкурентов с медицинского факультета университета Монпелье. Этот ботанический сад был ещё и врачебной школой, где обучали бесплатно и на французском языке ботанике, химии и анатомии, что, опять же, не добавляло восхищения ретроградов из Парижского университета. Этой школе благоволили кардинал Ришелье и канцлер Сегье.
Как пишет И.С.Дмитриев в статье «В обители трудов и вдохновения»:
«Ранняя история Jardin des plantes не очень ясна. По мнению некоторых авторов, она косвенно связана с развитием искусства вышивания. Долгое время узоры для вышивания переходили из рук в руки и копировались самими вышивальщицами. Однако с изобретением книгопечатания эти узоры делались все более доступными и тогда рисовальщики в поисках новых моделей стали обращаться к природе, и, как правило, к экзотическим растениям, привозимым из дальних стран. В самом начале XVII в. Жан Робэн (J. Robin), придворный садовник Генриха IV и Людовика XIII, чтобы помочь составителям узоров, заложил специальный сад, где разводил редкие растения, в названии одного из которых –Robinia pseudoacacia– увековечено его имя. Цветочное заведение Робэна пользовалось большим успехом и вскоре было куплено Генрихом IV в казну, получив название Jardin du Roi. Бесспорно, однако, что создание Jardin диктовалось медицинскими и фармацевтическими потребностями. В 1626 г. Жан Эруар (J. Hérouard), врач Людовика XIII, видимо, под влиянием кардинала Ришелье, предложил создать в Париже Jardin royal des herbes médicinales. В то же время другому придворному врачу Людовика XIII Гюи де ла Броссу (Guy de la Brosse) пришла идея воспользоваться садом Ж. Робэна для обучения студентов медиков и будущих аптекарей. Кроме того, на специально отведенной невозделанной земле в поместье Сен- Виктор был, стараниями ла Бросса, заложен большой королевский Jardin (соответствующий эдикт о создании сада был подписан Людовиком XIII в 1635 г., официальное открытие состоялось в 1640). В 1650 г., уже при Людовике XIV, Jardin royal des herbes médicinales был открыт для публики. Уже в первые годы существования Jardin там культивировалось свыше 2000 растений. »
1. Всякая повивальная Бабка должна быть в звании своем испытанна, удостоена и присягою обязана; притом благонравна, доброго поведения, скромна и трезва, дабы во всякое время в состоянии была дело свое исполнять.
2. Повивальная Бабка должна во всякое время, днем или ночью, от кого бы призываема ни была, не взирая на лица, тотчас идти и по прибытии к родильнице поступать ласково и расторопно, наблюдая всегда молчаливость, особливо в таких случаях, кои не терпят разглашения.
3. Когда Бабка будет позвана к какой роженице убогой, или низкого состояния, которая или только еще собирается родить, или уже точно мучится, то она не должна, ежели в тоже время потребуется к какой богатой, почетной, или знакомой своей, ни под каким видом, оставя первую, отлучаться, разве, по согласию родящей, другую присяжную и искусную Бабку вместо себя при ней оставить
4. Так же повивальная Бабка не должна оставлять роженицу прежде, нежели роды совершенно кончатся, и мать и дитя приведены в надлежащее спокойствие.
5. Когда Бабка приметит, что роды предстоят тяжелые, то должна или другую искусную Бабку, или повивальной науки Профессора, или подчиненного ему Акушера призвать в совет немедленно, дабы чрез долговременное тщетное ожидание оттоде не терялось время, а чрез то и опасность не увеличилась.
6. Долг бабки есть объяснить Акушеру или Врачу все происходившее и настоящее состояние родящей, и что он по своему благоусмотрению прикажет, то бабка повинна во всей точности исполнять.
7. Когда родится странный, и не обыкновенный урод, то бабка об оном немедленно и обстоятельно рапортовать должна по удобности места, или Медицинской Коллегии, или оной Коллегии Канторе.
8. Когда Родильница, не разрешась от бремени, скончалась не задолго до прибытия бабки, в таком случае должна сия немедленно об оном дать знать Акушеру, либо в близ находящемуся Доктору или Лекарю дабы чрез искусное вскрытие утробы, вынув младенца, сохранить его жизнь, буде возможно.
9. Повивальные Бабки должны иметь при себе Помощниц, но оных без себя к родам не допущать, пока не получать о своем искустве свидетельства.
10. Дабы Помощницы вящшее прилагали к повивальному делу рачение, должна бабка в подаваемом Профессору повивальной науки, или Акушеру, по прошествии каждаго месяца рапорт, показывать их имена, поведение и прилежность.
11.Бабка в ежемесячных рапортах обязана по присяжной должности показывать, при коликих числом родах была сама, или ее помощница, сколько, и какого полу родившияся, были ли из оных мертвые, и были ли трудные роды, требовавшие помощь Акушера.
12. Каждая ученица повивальнаго искуства, должна знать Грамоту; не быть моложе осмьнадцати, ниже старше тридцатя лет.
13. Как скоро ученица по отаменной способности в повивальной науке довольно успеет, и знание свое на испытаниях, и при действительных родах покажет, то, не взирая на кратковременность обучения, будет повивальною бабкою удостоена.
14. Бабкам позволяется в сходных данных им при обучении, выписывать для роженицы и новорожденному самые легкие лекарства, как то розмарин, ромашку, миндальное масло, манну, ревенный сироп, коричную воду, также потребное на припарки и для промывательных.
15. В трудных родах не должна бабка отваживаться приступать к операции, а повинна немедленно от определенного на то Акушера, или в отлучке его по законным причинам, от Профессора Повивальной науки потребовать помощи.
16. Бабкам наистрожайше запрещается вступать в лечение от других болезней.
17. Каждая бабка не должна ни по чьей просьбе, приступать к поспешествованию преждевременнаго от беременности разрещения, и повинна о таковом беззаконном намеренни доносить куда следует.
18. Каждая Бабка, усердно и верно звание свое исполняющая, имеет ожидать от Государственной Медицинской Коллегии надлежащаго покровительства; с нерадивою же и предписания, в сем Уставе изображенные, преступившею, поступлено будет по строгости законов.
Из Государственной Медицинской Коллегии в Град Святаго Петра. Сентября 9 дня 1789 года.
ПРИСЯГА ПОВИВАЛЬНЫХЪ БАБОКЪ О ДОЛЖНОСТИ ИХЪ.
Я нижепоименованная обещаюсь и клянусь Всемогущимъ моимъ Богомъ, предъ Святымъ Его Евангелiемъ, въ томъ, что я должность мою, въ которой я по Указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА определена, со всякой ревностiю и исправностiю противъ предписаннаго мне порядка данной Инструкцiи исправлять; къ роженицамъ богатымъ и убогимъ, какого-бъ чина и достоинства ни были когда востребована буду, днемъ и ночью, немедленно ходить, всякую возможную прилежность и усердiе имъ оказывать, а ни которую злоумышленнымъ образомъ пропускать, ниже пренебрегать, ежели родины продолжительныя будутъ, къ муке напрасно не склонять и не принуждать, а буду съ терпеливостiю ожидать настоящаго времени, при томъ же бранливыхъ словъ, клятвъ, пьянствъ, непристойныхъ шутокъ, неучтивыхъ речей и прочаго, совершенно удерживаться; къ выкидыванiю младенца дачею проносныхъ и изгонительныхъ лекарствъ, или какимъ либо другимъ образомъ ни съ кемъ и никогда соглашаться не буду, и къ тому себя употреблять ни за что не дамъ, ежели же случится противной и опасной случай у какой либо рожаницы, то не только заблаговременно более градскихъ повивальныхъ бабокъ, но по требованiю нужды доктора и акушера просить и къ тому неотменно востребовать имею. Когда же въ равномърныхъ случаяхъ и къ другимъ роженицамъ призвана буду, то верно и прилежно къ лучшему советовать буду, и ничего что полезно, успешно и способно къ рожденiю быть можетъ, ни отъ какой либо злости, зависти, ненависти, ниже другихъ причинъ ради, скрывать не стану; когда же я употреблена буду къ такой рожанице, о которой или по месту, где находится, или по другимъ обстоятельствамъ, никому ведать не надлежитъ, и о такой рожанице не разглашать мне, и никому не сказывать; ежели же приключится странный и необыкновенный какой уродъ, то того-жъ часа Медицинскому начальству о томъ доносить буду и ежели у которой либо рожаницы имеется какое увечье, или какая иная скорбь, того всего никому объявлять не буду, а совершать буду въ совершенной тайности разве однимъ пользующимъ ту особу доктору или лекарю, и то съ осторожностiю объявлять буду; сверхъ же сего надъ определенными при мне ученицами прилежно смотреть буду, чтобъ были поведенiя тихаго, трезваго, честнаго и благонравнаго житiя; притомъ же накрепко того наблюдать стану, чтобъ оныя ученицы къ ученiю прилежно ходили и отъ себя ихъ со всякою ревностiю и раденiемъ обучать и къ тому побуждать буду, а о неприлежающихъ и непотребныхъ Медицинскому Начальству представлять истину должна; по прошествiи каждаго месяца во Врачебную Управу неотменно должна рапортовать письменно и безъ утайки имена и достоинства рожаницъ, коимъ я въ томъ месяце, служила, и освободились или умерли, а ежели гдъ уведаю, что неосвидетельствованная и неопробованная отъ Медицинскаго Управленiя женщина бабечье дело управляетъ, то тотчасъ о томъ съ точнымъ доказательствомъ доносить не премину своему Начальству. Въ заключенiе-же сей моей клятвы, аще все вышеписанное ненарушимо сохраню, Господь Богъ да поможетъ мне въ семъ и будущемъ веке спасенiемъ и благополучiемъ и въ деле званiя моего успехомъ; буде же что нарушать буду умышленныя, да последуетъ мнъ противная, и въ томъ целую слова и крестъ Спасителя моего. Аминь."
Отправлено: 23.11.15 20:33. Заголовок: Глава из книги Поля ..
Глава из книги Поля Зюмтора «Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта».
Глава XIV Болезни и смерть
Болезни и врачи
Частоту эпидемий Темпл относил на счет скверного нидерландского климата с его влажностью и нездоровой жарой в летнее время.{107} Лейден, испытывавший недостаток в проточной воде, а следом за ним непомерно разросшийся Амстердам подвергались им критике более других. Не проходило и трех лет, чтобы на эти города вновь не находило моровое поветрие. Эпидемии отличались большим многообразием. Одна из них описана как мозговая горячка, заразная и способная привести к летальному исходу. В XVII веке, по средневековой привычке, словом «чума» называли многие инфекционные, эндемические и смертельные заболевания. Больше всего от них страдала недоедавшая и ютившаяся в трущобах беднота. За один год в Лейдене эпидемия унесла 13 тысяч жизней — четверть или треть всего населения, Амстердам потерял 18 тысяч своих жителей. Количество погибших тогда достигло рекордной отметки. Трагическими датами отмечен весь «золотой век»: 1597, 1601, 1602, 1604, 1617, 1624, 1635, 1636, 1639 годы. Почти всегда мор свирепствовал только в городах. В Амстердаме в 1601 году, в Зволле в 1602-м, в Лейдене в 1635 и 1639 годах кладбищенской земли не хватало, чтобы похоронить все трупы, и многие умершие нашли последний приют в валах укреплений. Городские власти намеренно не вели точных записей погибших. С приходом «чумы» замедлялась экономическая жизнь, снижался объем биржевых операций. Моровое поветрие 1636 года привело в полный упадок ткацкие мастерские Хелмонда. Хотя слепая вера в Провидение удерживала некоторых от необходимых мер предосторожности, местные власти при первых же признаках надвигавшейся эпидемии набирали среди хирургов, лекарей или целителей так называемых «докторов от чумы». Им выдавалась спецодежда, которую надевали, входя к больному, и снимали, выходя, а у себя держали на отдельном стуле, обрекаемом тем самым на последующее уничтожение. Некоторые из этих «специалистов» занимались той или иной формой заболевания — оспой, золотухой или язвой. Что же в точности означали эти слова?{108} Во всех случаях лечение ограничивалось некоторыми элементарными мерами гигиены, контролем за развитием болезни и выносом тела. В 1655 году в Зволле муниципалитет, находясь на грани отчаяния от моровых опустошений, учредил «Совет чумы», при котором открылся специальный госпиталь. Летальный исход, даже в среде буржуазии, был таким частым, что пришлось пересмотреть законы о наследстве. Крепкие телом и духом, не поддававшиеся болезни, в течение своей жизни неоднократно становились наследниками. Время от времени болотистые районы посещала малярия. Типичными для Нидерландов заболеваниями считались цинга и подагра.{109} Иностранцы, проживавшие в этой стране, сетовали на «меланхолию», болезнь желчи, причина которой могла заключаться в режиме питания. По словам Темпла,{110} нидерландцы быстро старели, и бодрых семидесятилетних стариков было не сыскать, особенно в городах. Народная медицина в обилии предлагала свои средства и эмпирические методы лечения. Некоторые из них унаследовали черты дедовского колдовства. В большинстве семей на кухонных полках всегда стояли горшочки с китайским вином, настоем алоэ, миро, шафраном, наливкой из горечавки и мазью, которая на три четверти состояла из оливкового масла и на одну — из марсельского мыла, окрашенного суриком или свинцовыми белилами. От зубной боли применяли можжевеловое масло; против кожных раздражений в дело шли компрессы из трав и ржаной муки, растертых в молочко; с обморожениями боролись жидкостью на основе анисовой воды, от ангины спасались горячим соком моркови или репы; при кровотечениях из носа проливали несколько капель крови на раскаленное докрасна железо. Коровьи моча и навоз входили в состав многих деревенских снадобий. Паучьи головы в ореховой скорлупе, положенной на грудь больного, слыли за лучшее жаропонижающее. Эстеты заменяли пауков библейскими стихами. Наиболее распространенное целебное средство производилось из смертного пота, собранного со лба повешенного или умершего в жестоких мучениях и смешанного с двумя унциями человеческой крови, несколькими каплями топленого свиного сала, льняного масла и пряными добавками. По всей Европе народный менталитет плохо соотносился с научными и критическими изысканиями медицины. Несмотря на распространение просветительских идей в определенных кругах общества и борьбу реформатской церкви с суевериями, в Нидерландах сохранились многочисленные пережитки средневекового анимизма. Власти добились того, что корабли более не «крестили» именами святых, а давали названия, почерпнутые из географии, недавней истории или зоологии. Это, пожалуй, единственная область, где просвещение достигло своей цели. Но даже на судне с именем «Роза», «Семь провинций» или «Слон» экипаж ни за что не рискнул бы поднять якоря в ночь на Ивана Купалу или перед Рождеством. Кроме того, никому в голову не могло прийти отправиться в путь, пусть даже посуху, в пятницу, особенно в Страстную. Рассыпать соль, уронить нож, перевернуть на столе каравай — все это сулило несчастья. Разбитое зеркало, тиканье невидимых часов, зажженные три свечи предрекали скорую смерть. Люди следили за дрожанием язычков пламени, вслушивались в лай собак, пение петуха, карканье ворон, уханье филина — во всем им чудились знамения свыше. Критический возраст — 63-й год жизни — составлял тяжелый барьер, преодоление которого без затруднений обещало отдалить уход в мир иной еще на много лет. Путешествуя в дилижансе, следовало обращать внимание на волосы попутчиков: если они крашеные или накладные, следовало готовиться к встрече с разбойниками. Считалось, что в рождественскую ночь пчелы в ульях жужжат гимн. Аистов охраняли как священных птиц; разорять их гнезда запрещалось полицией; в городе цена дома, на крыше которого устроились аисты, возрастала вдвое. Когда приходилось принимать тяжелое решение, водили наугад по страницам Писания концом ключа и силились узреть в выбранной строфе указание Божественного Провидения. Будущее предсказывалось небесами — кометы и затмения предвещали войну или иное общее бедствие. Прорицательниц, карточных гадалок, хироманток и ясновидящих посещали самые высокопоставленные государственные деятели. «Колесо приключений», «Гадания по планетам и звездам» и сонники на любой вкус не сходили с прилавков книготорговцев. Никто не осмеливался приходить на кладбище ночью. Все знали, что дьявол может лично явиться за первым телом, погребенным на новом погосте. По всей стране встречались дома с привидениями. Вера в колдовство была столь велика, что в катехизисе от 1662 года выделялась целая глава, доказывавшая греховность обращения к его чарам. Правда, честные христиане могли легко обезопасить себя от их губительной силы, повернув свои туфли носами от кровати, перед тем как лечь спать. И потом, существовало два наивернейших способа распознать слуг диавола — обнаружение ненормальных родимых пятен на их теле (следов когтя Лукавого) и взвешивание. Колдун и колдунья отличались весом меньшим, чем им полагалось иметь при их росте и конституции. Этим довольно неубедительным критерием руководствовались почти вплоть до 1610 года. Выявление «колдунов» производилось в городской палате мер и весов. Подозреваемого или подозреваемую приводили в одной рубашке и с распущенными волосами; осмотр тела и взвешивание осуществлял муниципальный гонец или повитуха, в зависимости от пола объекта исследования. Если вес признавался нормальным, испытуемого после уплаты штрафа отпускали на волю. В противном случае, установив причастность к колдовству, виновного живьем сжигали на костре. Взвешиватели из деревни Одерватер прославились своей либеральностью; к их суду прибегали люди со всей Европы, зная, что обвинение в колдовстве никогда не будет подтверждено. Там и тут прибегали к испытанию водой. Связав бедолаге большие пальцы рук с большими пальцами ног, его бросали в предварительно освященную воду. Если подозреваемый оставался на плаву, его вина считалась доказанной, если же он честно шел ко дну, становилась явной его невиновность. Эта процедура имела и другой вариант: непричастность к колдовству устанавливалась в церкви погружением руки по локоть в кипящую воду. Иногда первыми признаками принадлежности к темным силам выступали миниатюрность, худоба, черные волосы на голове или теле. Именно они помогли в начале века разоблачить Клааса Ариенсзена и его жену Неелтье в Одерватере. Процессы над колдунами проходили в то время и в Шидаме, на острове Гёре. Но среди просвещенной общественности уже росло и силилось возмущение. Якоб Катс встал на защиту женщин, обвиненных в колдовстве. Ни одна из них не была казнена после 1595 года, а начиная с 1611-го практика судебных процессов над колдунами в Нидерландах вообще сходит на нет. Однако этот факт отнюдь не говорит об исчезновении веры в колдовские чары, зато нидерландцы стали первыми в Европе, кто отменил одну из самых отвратительных форм традиционного уголовного права.{111} Шарлатаны всех мастей колесили по стране, предлагая порошки, помады и травы волшебного свойства. Власти относились к их коммерческой деятельности с настороженным спокойствием, пытаясь в то же время внести в нее некоторый порядок. Торговля снадобьями разрешалась (после уплаты сбора гильдии медиков) на рынках, ярмарочных полях и народных гуляньях, на которых живописные костюмы и зазывные прибаутки самозваных лекарей составляли дополнительное развлечение. Укутавшись в докторскую мантию с отложным воротником и нацепив парик, облаченный в пестрый костюм арлекина или вырядившийся в восточные одежды мошенник вырывал зубы, открывал секреты философского камня, расхваливал свой товар. Часто он забирался сюда из Италии, Германии или Польши, и его непривычное лицо чужестранца придавало представлению еще больше интереса. Случалось, не умея объясниться по-голландски, знахарь прибегал к языку жестов или обращался к толпе через помощника. На селе чудодейственные средства подобных обманщиков вызывали большее почтение, нежели лекарства, прописывавшиеся докторами и изготовлявшиеся аптекарями. Особенно популярным продуктом этой незаконной фармакологии стал так называемый «любовный порошок»,{112} который получил широкое распространение даже в армии. В большинстве деревень имелся собственный костоправ или знахарь, умевший очищать кровь и сращивать переломы и лечивший хвори прикосновением либо чудодейственной силой своего дыхания.
Медицина
Тем не менее Нидерланды не отставали от прогресса. Здесь развивалась вполне современная научная медицина. Но штат лекарей отличался сильной разнородностью. Несмотря на учреждение медицинских факультетов, интеллектуальный уровень эскулапов в среднем оставался невысоким. Доктор как комедийный персонаж встречался в Нидерландах не реже, чем в мольеровской Франции. Однако некоторые немногочисленные исследователи и практикующие врачи отдавали себе отчет в сложившемся положении дел и восставали против него. Разнообразные доктрины, основанные на учениях Гиппократа, Галена, Парацельса или Сильвия, противопоставлялись друг другу. В Амстердаме руководствовались теорией Везаля, первого из «нового поколения», который низвергал все авторитеты. Ван Хелмонт выступал против кровопускания, поскольку Господь не велел лить людскую кровь; его последователи шли дальше, вплоть до запрета слабительных, разжижавших кровь. Тем не менее в медицинских кругах обнаружилась общая тенденция — одновременно с отходом от всякого рода теоретических спекуляций прогресс в развитии естественных наук открыл новые горизонты. На опытах основывалась методика. В частности, велись исследования в области анатомии человека. Когда Сваммердам получил от амстердамского муниципалитета разрешение на вскрытие трупов в больницах, улетучились давние предрассудки, бытовавшие в остальных странах Европы. Простонародье могло сколько угодно шутить и сочинять глупые россказни про докторов, ковырявшихся в мертвяках, но с начала века вскрытие вошло в практику факультетов и вызывало интерес у просвещенной публики. Анатомия стала модной наукой: даже в городах, не имевших университетов, таких, как Дордрехт или Гаага, открывались общественные курсы. Хотя, в принципе, они предназначались для подготовки хирургов, там всегда было не протолкнуться из-за обилия любопытных. Университеты, со своей стороны, публично оглашали время занятий по вскрытию, открывая двери всем желающим, что иногда мешало учебе студентов, растворявшихся в толпе любителей. «Урок анатомии», который был написан Рембрандтом в 1632 году и представлял доктора Тульпа на одном из его уроков в Амстердаме, свидетельствует об этом увлечении. В то время Амстердам стал центром анатомических исследований. Новая теория кровообращения разбила последние очаги сопротивления прошлого. Одновременно с анатомией совершенствовалась техника сохранения отмерших органов — упражнения во вскрытии создавали ценные коллекции, которые становились затем предметом специального изучения. Эта практика была распространена и на строение животных. Ученые приобретали у матросов морских чудовищ. Медики пользовались весомым положением в обществе, как социальным, так и моральным. Происходя, как правило, из среды крупной буржуазии или аристократии, они нередко совмещали свою профессию с высокими государственными должностями. Николас Тульп, ставший знаменитым благодаря своим «Медицинским наблюдениям», четыре раза избирался бургомистром Амстердама. Своих больных он объезжал в карете, что, впрочем, выделяло его из массы докторов, в большинстве своем до конца века следовавших правилу великой простоты. Доктор Ван Хогеланд, снискавший в свое время славу чудотворца, сортировал свои лекарства и принимал больных с безупречной пунктуальностью, ежедневно, с восьми до девяти и с часу до двух, встречая посетителей в домашних туфлях, халате и ночном колпаке. Плата за консультацию зависела от благосостояния больного, колеблясь от 4 штёйверов с мелкого буржуа до гульдена с богача; священники, адвокаты и аптекари обслуживались бесплатно. Медики и хирурги образовывали одну гильдию, в которой первые составляли своего рода аристократию. Их университетская степень давала право экзаменовать собратьев-хирургов и контролировать наиболее сложные из выполняемых теми операций, таких, как удаление камней или катаракты и сращение переломов. Это сосуществование было не безоблачным. В 1635 году по инициативе Тульпа в Амстердаме была создана отдельная школа медиков и аптекарей. В рядах медицинского корпуса городские власти избирали одного или более эскулапов, которые становились муниципальными докторами. В Энкхёйзене их было двое; Амстердам располагал довольно многочисленной командой — два обычных лекаря, два внештатных, профессор анатомии, хирург, один «оператор» и «доктор от чумы». Все они получали жалованье, при этом им позволялось держать частную практику, причем официальная должность становилась неплохой рекламой. В их задачи входило как оказание помощи, так и осуществление контроля — наблюдение за хирургами и акушерками, лечение больных из богаделен. Каждый более или менее крупный город содержал один или даже несколько госпиталей и лепрозорий. В Амстердаме помимо этого имелись лазарет для «зачумленных» и сумасшедший дом; в Лейдене был устроен приют для престарелых инвалидов. Эти заведения страдали одним «врожденным» недостатком — они одновременно служили пристанищем обездоленным и местом лечения больных. Поэтому многие отказывались от госпитализации из предрассудка. Попасть в больницу означало социальное падение.{113} В 1623 году из семисот больных лечебницы Амстердама только один оказался обывателем из этого города.
Хирургия
По давней традиции, хирурги выполняли еще и обязанности цирюльников. В их компетенцию входили врачевание ран, сращение переломов, кровопускание, а также стрижка бороды и волос. Мало-помалу последний вид работ перешел к специализированному парикмахеру, который часто был всего-навсего лакеем хирурга. К концу века большинство хирургов забросили ножницы и помазок. Тогда в городах появились цирюльни на французский манер. Политические власти не менее руководства гильдии были заинтересованы в том, чтобы возвести хирургию в разряд науки и привнести в нее достижения медицины. Это, в частности, послужило причиной создания анатомических курсов. В Гааге хирурги города на свои деньги создали «Анатомический театр». Хотя юридически гильдия хирургов принадлежала к разряду ремесленных, она отличалась от последних заменой посвящения в мастера сдачей экзамена. Доктора и опытные хирурги задавали кандидату теоретические вопросы по анатомии и ставили перед ним различные практические задачи — прижечь рану, изготовить бинты и скальпель, пустить кровь.{114} От судовых хирургов знаний требовалось меньше; для них считалось достаточным уметь врачевать болезни, свойственные простым морякам — огнестрельные ранения, контузии, ожоги, переломы, гангрены… Но упрощенный экзамен лишал судовых хирургов права на частную практику, навсегда привязывая к кораблям. Другие, «домашние» хирурги устраивали приемную в одной из комнат собственного жилища. Здесь же хранились и инструменты (многие из них были изобретены в XVII веке). Они делались из железа, меди и кости — хирургические ножи, прямые и изогнутые, с зубчатым лезвием, иглы для кровопускания и щипцы для вырывания зубов. Помимо инструментов кабинет хирурга украшали различные атрибуты — череп, склянки и профессиональное свидетельство. В то же время операционный стол заменял простой табурет, а крепкого кулака лакея хватало, чтобы обездвижить больного в отсутствие наркоза. Комедийные авторы не уставали насмехаться над этой профессией. Хирурги тяжело переносили привычку общества равнять их с цирюльниками. Университетов они не заканчивали, — ведь двух лет практического обучения было достаточно, — отличительной одежды, как медики, не носили. Тем не менее из их рядов выходили важные государственные деятели. Во многих городах приведенных к присяге хирургов приглашали на муниципальную службу. Они получали привилегию присутствовать в качестве контролеров на всех операциях, осуществляемых их приезжим коллегой. В то время существовали и бродячие хирурги, отбившиеся от гильдии, на которых охотно взваливали надоедливую рутину или, напротив, рискованные, крайне болезненные операции, которые могли подпортить репутацию оседлого эскулапа-буржуа. Наконец, в гильдии хирургов случались и члены второго ряда, которые освобождались от уплаты взносов, но могли оперировать только в присутствии муниципального доктора. К этой категории относились окулисты, костоправы и извлекатели камней. В начале века аптекари принадлежали к гильдии бакалейщиков. Впоследствии они были слиты с медиками. От этого пострадали их коммерческие привилегии — москательщики, оставшиеся в гильдии бакалейщиков, торговали некоторыми лекарствами, которые таким образом выходили из-под фармацевтического контроля. С другой стороны, аптекарей ненавидели медики, видевшие в них своих коварных конкурентов. Не только потому, что те и другие носили одинаковую одежду (черные балахон и плащ, шляпу с заостренным верхом и отложной воротник), но и в силу того, что в своих конторах под набитым соломой чучелом крокодила, служившим традиционной вывеской, аптекари тайком давали медицинские консультации. Соответствующие теоретические познания они получали еще при подготовке к экзамену для вступления в гильдию. Некоторые аптекари занимались научными исследованиями, как Якоб Ле Мор, преподававший в Лейденском университете химию и фармакологию. Впрочем, медики сумели настолько отравить ему существование, что он вынужден был сдать экзамены на степень доктора медицины, чтобы вернуть себе спокойную жизнь.
Примечания:
107
Temple, (доклад от 1673 года английского посланника Уильяма Темпла «Замечания о Соединенных Провинциях Нидерландов», чей первоначальный текст был впоследствии отредактирован Г. Н. Кларком (Кембридж, 1932), но я привожу цитаты по старому голландскому переводу (Роттердам, 1692)). р. 177.
108
В недавней работе доктора Т. М. Торийона (Т. М. Torillon), представленной в Парижском университете, рассматривались с клинической точки зрения болезни, мучавшие, по-видимому, некоторых персонажей картин Брейгеля. К подобным изысканиям следует относиться с осторожностью, к тому же Брейгель не жил в Голландии «золотого века». Тем не менее ряд «находок» доктора Торийона представляют интерес — гангрена от закупорки сосудов тромбом, сифилитический табес, спазматический паралич, различные заболевания щитовидной железы и не менее пяти видов слепоты… 109
Temple, р. 177; Murris (Р. Мюрри в своей книге «Голландия и голландцы в XVII и XVIII веках глазами французов» (Париж, 1925) анализирует впечатления около тридцати французов, многие из которых по разным причинам провели в Нидерландах много лет до 1700 года), р. 33. 110
Temple, р. 177. 111
Рудознатство и водознатство, достаточно широко практиковавшиеся, пользовались дурной славой. Однако светлые головы признавали их научное значение. 112
Трактат Дигби (Digby) касательно этого средства был переведен на голландский. Данное средство состояло из железного купороса, прокаленного на солнце и смешанного с гуммиарабиком. 113
Зато считалось хорошим тоном лечиться на водах в Спа. 114
Экзаменационный сбор был очень высоким — 250 гульденов, что в 4–5 раз больше университетского налога на докторскую степень.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме