|
Отправлено: 03.03.12 17:43. Заголовок: Мне кажется, сын мой..
Мне кажется, сын мой, что вы совершаете большую ошибку…
Отец Жозеф тянет слова так, словно его зубы увязли в патоке или лукуме. Впрочем, Ришелье не до того, он старательно совершает плавные па, стараясь не замечать, что бубенчики на подвязках звенят не в такт. Однако звон их столь пронзительно-мелодичен, что бедняга раз за разом сбивается с такта и вынужден начинать все сначала.
Монах наблюдает за движениями кардинала со снисходительностью няньки, созерцающей первые шаги дитяти.
- Надо же, а я думал, вы делали большие успехи в танцах, когда учились у мсье Плювинеля… Видимо, не все умения сохраняются на протяжении нашей жизни… - отец Жозеф явно не одобряет затею с танцами. Однако от прямой критики тактично воздерживается, ограничиваясь одиночными замечаниями. То, что его колкости игнорируют, монаха не смущает. Он получает явное удовольствие как от созерцания, так и от собственных высказываний, не нуждаясь в собеседнике.
На какое-то время Ришелье останавливается и сверяется с рисунками, разложенными на столе. Он сосредоточенно морщит лоб и шевелит губами, словно озвучивая собственные мысли. Наконец, решив, что следующая часть танца сохранилась в памяти, он возвращается на исходную позицию.
"Та, та и ти, та-та-а…" - напевает он себе под нос в очередной попытке выдержать такт. Динннь, динь-динь-динь, дзиииннннь! БАДАБУМС!!! Бубенчики звенят, не переставая, с какими-то издевательскими нотками, оглушительно взвизгивая после каждого прыжка. Еще бы, ведь ритма музыки не разобрать, даже обладая тонким слухом и напевая ее самому себе.
Отец Жозеф еле сдерживает рвущийся наружу смех. Он может понять такой галантный способ проявления внимания, как танец. Но попытка Ришелье нарядиться шутом выглядит уж слишком странной. Тем временем кардинал допускает роковую ошибку – для большей сосредоточенности он закрывает глаза и наступает на метнувшуюся под ноги кошку. Возмущенный мяв, сдавленное проклятие и стук упавшего тела, сопровождаемый отчаянным звоном бубенцов.
Отец Жозеф хохочет на полдома, утирая выступающие слезы рукавом сутаны. Еще бы, перепуганная кошка мечется по комнате, загребая лапами на поворотах, пока, наконец, не находит себе надежное убежище глубоко под шкафом. Ришелье сидит, скорчившись на полу и, потирая ушибленный бок, цветисто и в красках высказывает свое мнение о «мерзком животном».
Отсмеявшись, монах все-таки покидает насиженное место, чтобы помочь кардиналу подняться. Выражение лица у последнего при этом по-детски смущенное и немного обиженное.
- Арман, вы уверены, что подобные подвиги так уж необходимы? – интересуется Жозеф, возвращаясь в кресло. Ришелье упрямо кивает, растирая бок и поясницу.
- Я должен ей доказать, что она была неправа! – заявляет он, снова подходя к столу.
- Поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы собираетесь что-то доказывать юной девушке? И что же именно? – Жозеф ехиден и немного двусмысленнен. Ришелье чувствует издевку и хмурит брови. Гордыня и максимализм мешают ему посмеяться за компанию.
- Так что же вы планируете ей доказать? - повторяет монах вопрос с более мягкими интонациями.
- Что сутана священника не исключает умения танцевать! – Ришелье гордо вскидывает подбородок, игнорируя ехидный взгляд Жозефа.
- Дааааа, – снова приторно растягивает монах. – А я-то думал, что первым министром Франции стал зрелый муж…
Ришелье поворачивается к нему с довольной улыбкой, но капуцин, выдержав драматическую паузу, завершает мысль:
- Но вижу, что на министерском посту у нас мокроносый теленок, позволяющий собой манипулировать…
Ришелье в ярости начинает срывать с себя бубенчики, но снова натыкается на насмешливый взгляд.
- И, что самое забавное, вы сами не понимаете, что пока ваши эмоции читаются на вашем красивом лице, как в открытой книге, манипулировать вами будут все…
Ришелье только фыркает и отворачивается к окну. Идея плясать в королевском будуаре ему и самому уже не кажется столь забавной, как неделю назад. Новый танец, даже несмотря на то, что переписан для придворного исполнения, все равно кажется ему недостаточно изящным и величественным. Но и отступить сейчас – значит расписаться в собственной слабости или, того хуже, трусости!
В конце концов отцу Жозефу надоедает это молчаливое соседство и он уходит, бросив на прощание несколько колких фраз. Ришелье на них не отвечает, хоть и кусает от злости губы. Ехидство друга ему неприятно.
- С другой стороны, в чем-то он прав, - бормочет кардинал и, позвякивая бубенчиками, направляется к зеркалу. Он пытается принять вид, исполненный достоинства, но шутовской наряд, увешанный бубенчиками, мало способствует достижению поставленной задачи. Ришелье чуть отходит назад и принимается плясать, внимательно следя за отражением в зеркале. Через какое-то время страсть к самолюбованию заглушает даже ненавистный звон бубенцов. Ноги, наконец, послушно выписывают необходимые фигуры, руки изящно раскинуты в стороны. От удовольствия кардинал снова прикрывает глаза, напевая плавную мелодию танца:
- Та, та и ти, та-та-а…
Его прерывают краткие и отрывистые аплодисменты. В дверях снова стоит отец Жозеф. Судя по выражению его лица, он уже некоторое время наблюдает за упражнениями министра.
- Ну что ж сын мой, приятно сознавать, что вы не безнадежны… Хотя от бубенчиков я бы все же отказался… С ними вы сильно напоминаете козла на выгоне…
- Я докажу, что даже в костюме шута способен сохранить достоинство! – заявляет Ришелье, упрямо опуская голову.
- Как пожелаете, - отец Жозеф не настроен спорить. То ли считает это занятие бесполезным, то ли чего-то ждет от этой авантюры. – Завтра вы сможете доказать всем и себе все, что захотите.
- Верно, а сейчас уже поздно. Пожалуй, на сегодня хватит репетиций! – кардинал направляется к выходу, стаскивая на ходу воротник. У порога он оборачивается и смотрит в глаза Жозефу: – Завтрашний день станет моей победой!
Ответить капуцин не успевает – Ришелье удаляется, напевая мотив сарабанды, провожаемый тихим:
- Не дай Бог!
|
- участник сейчас на форуме