Генрих III Валуа (19 сентября 1551, Фонтенбло - 2 августа 1589, Сен-Клу) король Польши (1573-74), король Франции в 1574-89. До 1574 герцог Анжуйский.
Третий сын французкого короля Генриха II и Екатерины Медичи, Генрих имел мало шансов занять французский престол и лишь волею случая получил его. Как и все последние Валуа он не отличался крепким здоровьем, но с возрастом его здоровье укрепилось, о чем с удивлением сообщали итальянские послы. В юности Генрих много читал (его образованием руководил Амьо, известный переводчик Аристотеля), любил беседовать о литературе, брал уроки риторики (впоследствии даже политические противники короля признавали его ораторский талант, а после речи, произнесенной Генрихом на открытии Генеральных штатов 1577 «у многих на глазах были слезы»). Хорошее знание античной литературы снискали ему славу одного из лучших комментаторов древних авторов.
Среди сражений и светских удовольствий
Военная и политическая карьера Генриха началась рано: в возрасте 16 лет (ноябрь 1567) он был назначен генеральным наместником Франции, получив командование войсками. Именно ему приписывают две важные победы над гугенотами - при Жарнаке и при Монконтуре (март и сентябрь 1569). В феврале 1573 принц руководил осадой Ла Рошели. Однако ратного дела Генрих не любил и этим он сильно отличался от привычного французам идеала короля-воина, заслужив репутацию труса, предпочитавшего войне жизнь лёгкую и изнеженную. Именно в праздности впоследствии упрекали его чаще всего: балы, на которые уходили деньги государственных налогов, богатые наряды короля, драгоценности, пристрастие к бильбоке, страсть к собиранию маленьких собачек, которых у Генриха было около 300, расточительность по отношению к миньонам, в которых сам Генрих видел прежде всего верных друзей, - весь образ жизни короля, его занятия осмеивались, рисовались в карикатурном виде, полностью искажая его личность.
Польский король
В июне 1573 сейм Польши избрал Генриха королем. Он был вынужден предоставить шляхте новые привилегии: власть короля была урезана до минимума, а дворянство получило почти неограниченное влияние на государственные дела и право «вето». В феврале Генрих был коронован в Кракове, но его царствование продолжалось всего 146 дней - в июне 1574 пришло известие о смерти Карла IX, Генрих бежал из Кракова и в сентябре был уже во Франции («Франция и Вы прежде всего» - писал он королеве-матери).
В конце года Генрих отправился на покаяние в Авиньон, босиком с восковой свечой в руке возглавив процессию придворных. 13 февраля 1575 он был коронован в Реймсе, через два дня последовало обручение с Луизой де Водемон, которая так и не родила Франции долгожданного наследника (решением проблемы был бы развод и вторичный брак короля, но супруги не желали нарушать клятв, данных перед алтарём).
Религиозные смуты
Царствование Генриха III было одним из самых тревожных во французской истории. На юге Франции существовала протестантская «республика». Шли постоянные войны с гугенотами, недовольство которых использовал брат короля - Франциск Алансонский, смерть которого в 1584 привела к политическому кризису, т. к. наследником престола стал гугенот Генрих Наваррский. Противодействовала Католическая лига, лидерами которой были жаждавшие власти Гизы.
Внутренняя политика
Политические неурядицы сопровожались экономическим кризисом и ростом цен. Но Генрих III делает попытки, и часто результативные, управлять разваливающимся на глазах государством: он проводит реформу системы центрального управления (были созданы министерства, выросла роль государственных секретарей, четко разделивших между собой функции и вошедшие в состав Королевского совета), была реформирована финансовая системы (появились должности сюринтендантов, в налоговых округах созданы специальные бюро, ведавшие сбором налогов и подчинявшиеся чиновникам Государственного совета, вводилась единая система пошлин), кардинально изменена монетная система Франции - вместо «монеты счета», ливра, вводился обеспеченный золотом экю (сентябрь 1577). В проекте существовала реформа самого принципа налогообложения - ввести поочажный налог, этот проект был отвергнут депутатами Генеральных штатов 1576.
Генрих стал инициатором кодификации законодательства. Были проведены реформы королевского двора. Генриха III можно назвать создателем придворного этикета, которым станет отличаться французский двор в XVIII в. Говорят, что именно он стал первым пользоваться вилкой. Наконец, он провёл григорианскую реформу календаря. Трагедия Генриха III заключалась в том, что он оказался непонятым современниками: в огромном количестве памфлетов высмеивалась его набожность, которую считали маской, прикрывающей пороки, изысканная манера одеваться, щедрость по отношению к верным ему слугам (или тем, каковых он считал такими). Но истинное королевское величие, достоинство, галантность не оспаривал никто.
Волнения в Париже 1588, организованные Католической лигой, вынудили короля бежать из города и искать союза с Генрихом Наваррским (будущим королём Генрихом IV). Вместе с ним Генрих III двинулся на Парижу и приступил к его осаде, но в августе 1589 был убит доминиканским монахом Ж. Клеманом, нанесшим ему несколько ударов кинжалом. Убийство короля было воспринято во Франции как освобождение от тирана.
Отправлено: 27.02.09 11:45. Заголовок: Про этого государя н..
Про этого государя написано так много книг и исследований, что, я думаю, уже осталось очень мало вопросов, касающихся этой противоречивой личности. И все же я бы хотела спросить у уважаемых форумчан: что для вас осталось загадкой в личности короля?
Отправлено: 27.02.09 13:56. Заголовок: В дополнение к своем..
В дополнение к своему первому посту я бы хотела сказать (только поймите меня правильно и не "забрасывайте помидорами" ), что Генрих не любит, когда с него снимают ореол королевской божественности. Есть вещи, которые он действительно хотел бы прояснить для потомков, а есть вещи, о которых он предпочел бы умолчать.
МАКСимка
Сообщение: 1729
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
10
Отправлено: 28.02.09 11:17. Заголовок: Ann Datrie пишет: ч..
Ann Datrie пишет:
цитата:
что для вас осталось загадкой в личности короля?
Загадок много. У меня до сих пор не укладывается в голове тот факт, что когда Генрих приехал в Польшу в качестве короля, то даже пытался наладить жизнь в этой "варварской стране", показать польскому дворянству, что он не просто слепой иностранец, что он заслужит их доверие. Возможно это было маской. Но как только Карл умер, герцог Анжуйский позорно бросил своё королевство. Этот факт недостоен монарха. Его выбрали, выбрали из многих претендентов, дали права династии Валуа быть сильнее, могущественнее, оказали честь и самое главное - короновали. Он должен был оставаться и править Польским королевством. Факт бегства, опустил Генриха в моих глазах.
Отправлено: 28.02.09 13:39. Заголовок: Дело в том, что Ген..
Дело в том, что Генриха избрали в Польшу лишь благодаря усилиям м-м Екатерины: специальный посол в Польше Жан де Монлюк сделал все возможное и невозможное, чтобы "продвинуть французского кандидата" , которого поляки не сильно приветствовали. Да и денег в это дело было вложено немало. Впрочем, у поляков выбор был не особенно велик: либо Хенрик Валезы, либо представитель Габсбургов Эрнест, либо Иван Грозный. Поляки решили выбрать наименьшее из зол. Что касается того, что Генрих не попытался наладить отношения с поляками, то это не совсем так: поляки сами не очень приняли французов, а когда через три дня после приезда последних в Кракове случился пожар, то обвинили в этом нового короля и его свиту. Есть еще несколько моментов: во-первых взгляды на монархию у поляков и французов сильно отличались:в Польше монарх был сильно ограничен в своих полномочиях; во-вторых Генрих не знал польского языка и ему приходилось общаться со своими новыми подданными через переводчика, а это создавало определенные неудобства; ну и потом, я бы сказала, что не последнюю роль сыграла разница в культуре и менталитете. Что касается того, что Генрих бежал из Польши, то с человеческой точки зрения его поступок вполне объясним: мне кажется, что Польшу он воспринимал как красивое изгнание. Да и вообще, для человека волею судьбы приехавшему в чужую страну, языка которой он не знает, пытающемуся править этой страной, постоянно преодолевая препятствия со стороны подданных, оспаривающих любое его решение задача очень сложная. Естественно, что Генрих предпочел править на родине. Да, он поступил некрасиво по-отношению к полякам, но его, еще раз повторюсь, можно понять чисто по-человечески. Меня в свое время возмутил не столько сам факт бегства Генриха, а то , что он забрал все драгоценности польской короны.
Отправлено: 28.02.09 15:45. Заголовок: Ann Datrie пишет: д..
Ann Datrie пишет:
цитата:
для человека волею судьбы приехавшему в чужую страну, языка которой он не знает, пытающемуся править этой страной, постоянно преодолевая препятствия со стороны подданных, оспаривающих любое его решение задача очень сложная. Естественно, что Генрих предпочел править на родине.
По-моему, речь идет о человеческой слабости, безволии даже можно сказать. Отъезд все равно был позорным, поспешным и не прибавил славы роду Валуа.
Отправлено: 28.02.09 15:59. Заголовок: Согласна, но я и рас..
Согласна, но я и рассматриваю поступок Генриха с чисто человеческой точки зрения, учитывая все те обстоятельства, при которых он пребывал в Польше. А если смотреть с точки зрения монархии, то поступок Генриха выказывает слабого монарха, но ведь короли тоже люди и ничто человеческое им не чуждо, хотя Генрих был как раз тем королем, который всю жизнь пытался поелику возможно дистанцироваться от простых смертных.
МАКСимка
Сообщение: 1738
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
10
Отправлено: 28.02.09 21:19. Заголовок: Генрих был довольно ..
Генрих был крайне противоречивой личностью. Сумел отстранить мать от власти, но перед этим она успела воспользоваться регенством и выступить за начало новой Гражданской войны, что было ошибкой и Генрих вернулся из Польши в полыхающую Францию. Смерть Марии де Конде, новый виток религиозной войны, союз Марго с Алансоном, их предательства и разжигание кровной мести...всё это , конечно, отложило свой отпечаток на характере последнего Валуа. Результат - заключение крайне позорного пакта Болье, где Франция была раздробена - У Наваррского, у Конде, у монсеньера Франсуа теперь были свои владения и протестантам давалась свобода справления их культа.
Но одним из достоинств Генриха III была либеральность, крайне редкая для того времени. Возможно, она была вызвана из-за слишком женственной натуры короля. Общество не понимало этой крайне умиротворённой политики, а ведь именно Генрих был автором мирного договора в Бержераке ( предок Нандского эдикта), когда права протестантов были немного урезаны и прекратилась Гражданская война.
Тут я соглашусь пожалуй с Дюма, который в своих исторических записках говорил о том, насколько противоречив был король: если ты встал во главе Лиги, Лиги, защищающей святую Апостольскую церковь, то не либеральничай, расправляйся с протестантами, ведь была же возможность. Так нет...
Отправлено: 01.03.09 00:00. Заголовок: Я думаю, что Генрих ..
Я думаю, что Генрих своими взглядами в чем-то опережал то время, поскольку за его либеральностью чувствовалась идея о свободе вероисповедания. Религиозные войны - это вообще большая человеческая глупость и это понимали немногие просвещенные умы того времени: уничтожить всех протестантов или всех католиков невозможно, а агрессия порождает только агрессию. Если же копнуть глубже, то все эти распри были выгодны определенной группе людей- я имею в виду ультракатолическую клику Гизов-чтобы как можно больше подорвать имидж последнего Валуа. Во время всего неспокойного царствования Генриха за его престолом шла жестокая, незримая, а иногда и явная, борьба не на жизнь, а на смерть, за этот престол. В фильме "Галантные дамы" есть одна фраза Генриха, которая лучше всего, на мой взгляд, отражает суть его царствования: " Я потратил жизнь, - говорит Генрих Брантому, - сшивая куски Франции в единое полотно".
МАКСимка
Сообщение: 1739
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
10
Отправлено: 01.03.09 00:12. Заголовок: Ann Datrie Очень жа..
Ann Datrie Очень жалко, что современники не умеют ценить новое, более совершенное, не понимают эволюцию взглядов, гуманизм.
Согласен, религиозные войны - откровенная глупость. Иногда мне бывает так жалко усилий Екатерины, которая всю жизнь после 1559 года потратила на поддержание баланса, мира, равновесия. Неужели не понятно было всем этим Конде, Монморанси, Гизам, что они просто губят королевство, ввергают его в пучину, деградируют. Получается, что Генрих то мыслил очень прогрессивно. За это стоит уважать человека.
Ann Datrie пишет:
цитата:
В фильме "Галантные дамы"
Первый раз слышу про данный фильм. Подскажите пожалуйста, где его можно скачать или купить?
Отправлено: 01.03.09 11:30. Заголовок: Насчет фильма я, к с..
Насчет фильма я, к сожалению, не знаю, смогу ли вам помочь, потому что записывала его еще на видик с TV в 1996 году, знаю только, что это фильм, по-моему, франко-итальянского производства 1990 года, но, думаю, сейчас его можно найти или в инете или, что мне кажется вероятнее, в соответствующем магазине с большим выбором фильмов. Фильм так и называется "Галантные дамы". Там снимались Ришар Боринже, Изабелла Росселини, Робин Ринуччи( кстати, по моему мнению, этот актер лучше всего воплотил в себе образ Генриха III - и внешне и по характеру).
Что касается перечисленных вами господ, особенно Гизов, то я скажу, что последние - и это везде подчеркивается - были лотарингскими принцами, а Лотарингия это было нечто вроде автономии в составе Франции, так что им, Гизам, было по-большому счету - извините за грубость - плевать на Францию в целом - их основной задачей было захватить трон, а Испании нужно было, чтобы на этом троне сидел "свой" человек, полностью поддерживающий политику Габсбургов и поэтому Филипп снабжал Гиза огромными суммами денег, дабы тот поддерживал смуту в стране пока эта смута не перерастет в бунт и не свергнет последнего Валуа. Честно скажу, может быть это и жестоко, но Гиза надо было прикончить раньше(как человека мне его очень жаль, но с политической точки зрения он был предателем и я понимаю жестокий, но уже просто необходимый, поступок Генриха III). Я думаю, Екатерина тоже мечтала об это "всю дорогу". Извините за небольшой оффтоп, но я думаю, что Екатерина просто не мешала Гизам мстить Колиньи, чтобы потом уничтожить самих Гизов (на форуме кто-то , кажется, высказывал уже эту точку зрения и я ее полностью поддерживаю).
МАКСимка
Сообщение: 1753
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
10
Отправлено: 01.03.09 13:02. Заголовок: Ann Datrie пишет: Ч..
Ann Datrie пишет:
цитата:
Честно скажу, может быть это и жестоко, но Гиза надо было прикончить раньше
Да, это понятно. Мне кажется, что милоседность Генриха в данном случае было ошибкой. В 16 веке существовало куча способов расправиться с врагами. Вот как милая королева Марго расправилась с Дю Гастом - просто и незавидно.
Ann Datrie пишет:
цитата:
Екатерина просто не мешала Гизам мстить Колиньи, чтобы потом уничтожить самих Гизов
Екатерина замыслила выстрелить в Колиньи, зная, что протестанты будут обвинять Гизов в убийстве адмирала. После удачного покушения,Медичи думала просто судить Гизов, чтобы удовлетворить протестантов, снять с себя всякие подозрения и расправиться с вождями обоих лагерей. Наимудрейший, на мой взгляд, шаг.
Хочу ещё отметить, что Генрих решился на очень важный шаг - обложить налогами духовенство. Даже в конце 18 века Бурбоны не могли на это решиться, хотя могли бы спасти монархию и династию плюс последний Валуа отменил покупку должностей. )хотя потом в силу нехватки средст этот дурацкий порядок пришлось восстановить). С другой стороны, король тратил несметное количество денег на своих любимчиков...только свадьба Жуаёза обошлась в кругленькую сумму.
МАКСимка
Сообщение: 1754
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
10
Отправлено: 01.03.09 13:07. Заголовок: Письмо Генриха III к..
Письмо Генриха III к Монтелю, дворянину из королевской свиты:
"Господин Монтень, сколь ни высоко ценю я верность и преданность, проявленные Вами на королевской службе, известие о том, что Вы выбраны мэром города Бордо, наполнило меня радостью, тем более оправданной, что выборы совершались в Ваше отсутствие. По этому случаю я бы хотел, чтобы Вы, если будет на то Ваша воля, без промедления и отговорок приступили к исполнению долга, к которому призваны Вы законным путём. Вы доставили бы мне этим большое удовольствие, а отказ наполнил бы мою душу печалью. Молю Бога, господин Монтень, чтобы он хранил Вас. Писано в Париже XXV дня ноября месяца одна тысяча пятьсот восемьдесят первого года. Генрих".
Генрих, кстати, не только обложил налогами духовенство, но впервые ввел налог на добавочную стоимость, частично переложив таким образом бремя налогов с бедноты на более состоятельную буржуазию.
Отправлено: 02.03.09 15:47. Заголовок: К падению авторитета..
К падению авторитета последнего Валуа привело также скопление разных слухов и сплетен. Тогда не было СМИ и простому человеку увидеть короля "вживую" было фактически невозможно - это создавало хорошую почву для возникновения "правдоподобных" сплетен. Генрих же, по мнению многих представителей старого дворянства, совершенно не вписывался в рамки патриархально-воинственной монархии, представителями которой были его отец, дед и даже его старший брат Карл. Понятие, что "король - лишь первый дворянин в своем королевстве" было напрочь "упразднено" Генрихом, который постоянно дистанцировался, прикрывая королевским величием, как щитом, свою слишком утонченную натуру. К тому же, Генрих обладал настоящим королевским коварством и эта черта вкупе с отсутствием галльской искренности также отталкивала от него представителей старого дворянства. Но при всем этом Генрих был истинным королем, королем от природы, и весьма досадно,что, как правильно написал Эрланже:"...Франция, спасенная этим монархом, упорно не желает признавать, чем ему обязана..."
МАКСимка
Сообщение: 2627
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
17
Отправлено: 02.09.09 20:55. Заголовок: В книге "Повседн..
В книге "Повседневная жизнь в замках Луары в эпоху Возрождения" описан один интересный факт. По велению Генриха III во время обеда обсуждались интересовавшие его философские вопросы.Эти беседы назывались заседаниями Дворцовой академии. Среди приглашённых были: Ронсар, медик Кавриан, Жамин, ученик Ронсара и многие другие. Интересно смотреть, как "двор Брантома" сочетается с двором ораторов, искусствоведов и поэтов.
как "двор Брантома" сочетается с двором ораторов, искусствоведов и поэтов.
Вы имеете в виду двор Генриха, который описывал Брантом? Парадоксально, но сочетается: дело в том, что крайности и контрасты были очень свойственны эпохе позднего французского Реннессанса, а особенно эпохе царствования Генриха III - эти, казалось бы, взаимоисключающие вещи были свойственны характеру самого государя и, соответственно, отражались на стиле его царствования.
МАКСимка
Сообщение: 3315
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
19
Отправлено: 26.12.09 13:53. Заголовок: Из "Занимательны..
Из "Занимательных историй" Таллемана де Рео:
Однажды дю Мутье, художник, о котором речь впереди, застал г-на де Бельгарда в самом дурном настроении: он одевался и никак не мог найти желтой ленты в коробке, которую велел себе принести. «Вот они, всех цветов! — воскликнул он. — Нет только той, какая мне нужна сегодня. Ну не несчастный ли я человек? Никогда не могу найти то, что мне надобно». Г-жа де Рамбуйе, которой рассказали об этом случае, заметила, что, судя по всему, Бельгарду это передалось от Генриха III, о котором г-н Берто, поэт, состоявший в ту пору королевским чтецом, а впоследствии епископ Сейский, говорил примерно то же самое. «Однажды, после полудня, — рассказывал он, — Генрих III лежал у себя на постели, с довольно грустным видом рассматривая изображение Богоматери в Часослове, переплет которого ему не нравился; а были другие Часословы, куда ему хотелось бы это изображение поместить. “Берто, — обратился он ко мне, — как бы нам переклеить эту Богоматерь в другой Часослов? Вырежи ее!”. Я трепеща взял ножницы и мысленно призвал на помощь всю свою ловкость и уменье; однако, в двух-трех местах все же получилось неровно. “Ах! — воскликнул Король, — бедная моя картинка! Этот увалень мне ее испортил! Экий нескладный! И кто только мне его прислал?”». Чего он тут с досады не наговорил! Появляется г-н де Жуайез. Король пеняет ему на Берто: Берто ни на что не годен, его утопить мало. «И тут как раз, — добавляет г-н Берто, — прибывает посланник. — “До чего же несносен этот посланник! — воскликнул Король. — Вечно он некстати! Все же дайте мне мою мантию”. И он проследовал в аудиенц-зал. Вы бы сказали, что это какой-то бог: столько в нем было величия. Отсюда можно заключить, что государь сей был по природе своей слаб и изнежен, но в определенных случаях умел себя превозмочь. Он был щедр и шел на траты всегда охотно». Все тот же Берто явился к нему как-то на прием; но хотя, на его собственный взгляд, он был разодет весьма пышно, Король сокрушенно сказал: «Берто, ну как вы одеты? Сколь велико ваше содержание?». — «Такое-то, государь». — «Я вам его удвою, но извольте одеваться лучше».
По пути на Сен-Жерменскую ярмарку Генрих III заметил спящего юношу; в ту пору в одном из приходов освободилась довольно выгодная должность настоятеля и многие лица наперерыв добивались ее. «Я хочу отдать ее этому мальчику, — сказал Король, — пусть хвалится, что счастье ему во сне привалило». Юношу звали Бенуаз; (От него пошли парижские Бенуазы.) Король привязался к нему и назначил секретарем своего кабинета. На Бенуазе лежала обязанность держать всегда наготове отточенные перья, ибо Король писал довольно часто. Однажды, дабы попробовать, хорошо ли пишет перо, Бенуаз вывел наверху чистого листа: «Хранителю моей казны...». Король обнаружил этот лист и дописал: «Настоящим уплатите Бенуазу, моему секретарю, сумму в три тысячи экю» — и подписал. Бенуаз нашел это распоряжение и получил деньги.
Пьер Шевалье " Генрих III": "По описанию современников Генрих отличался высоким ростом. У него были длинные изящные ноги, не слишком широкие плечи и узкая грудная клетка. Если его дед, Франциск I создавал впечатление спокойной и уверенной в себе силы, то при взгляде на Генриха оставалось ощущение изящества и грациозности. Этот человек отродясь не был предназначен для физических упражнений и истинно мужских забав на свежем воздухе. Он предпочитал оставаться в стенах Лувра, однако никогда не отказывался от охотничьих забав и прекрасно держался на лошади. Просто Генрих по натуре являлся человеком думающим. В этом он был похож на Карла V, в этом его отличие от всех остальных французских королей. Голова короля была удлиненной формы, лицо овальное, с прямым носом, темными глубокими глазами, тонкими губами и еле заметной тонкой ниточкой усов над верхней губой. Под нижней губой темное пятно особенно усиливало выражение глубокой задумчивости, которое так заметно на поздних портретах монарха. Генрих был изыскан, и от него поистине веяло благородством. Известен карандашный рисунок Жана Декура, а также медальон, созданный в 1575 году Жерменом Пилоном, (вероятнее всего вот этот медальон: ) которые наиболее точно представляют внешний вид Его Величества. Известно и свидетельство одного итальянского дожа, который при виде французского короля в Венеции произнес: «Его Величество скорее сухощав и очень высокого роста, у него голова больше испанца, нежели француза, и бледная кожа». Этот высокий рост достался Генриху в наследство от отца. Еще один венецианец, Липпомано, в своих записках отмечал: Генрих «скорее высокого роста, нежели среднего, сложения скорее худощавого, нежели пропорционального. У него длинная фигура, нижняя губа и подбородок немного тяжеловаты, как и у его матери, у него красивые и мягкие глаза, широкий лоб, наконец, весь он очень изящен, у него благородная и грациозная осанка». Брантом говорит, что руки короля были столь же красивы, как и у его матери, Екатерины Медичи. В 1580-х годах монарх заметно состарился, поскольку обладал слабым здоровьем, и, кроме того, его всю жизнь так и одолевали различные неприятности. Приули отмечал в это время: «…король неважно выглядит после путешествия в Лион. Мне кажется, что он похудел и побледнел». Прошло четыре года после этой записки, и один из врагов короля в таком же роде сообщал герцогу Шарлю-Эммануэлю: «Королю 36 лет или около того, но, то ли из-за переживаний и затруднений в делах он преждевременно и почти полностью поседел, так что кажется гораздо старше своего возраста». Уже в это время, а это очень рано, у Генриха стала появляться седина. К тому же он отпустил бороду, и она по большей части была совершенно белой, как и его волосы. В 1583 году венецианские послы, прибывшие в Лувр заметили, что «принимая причастие, король слегка приподнял шляпу, чего он никогда не делал при других обстоятельствах, так как из-за недомогания у него была обрита почти вся голова. Действительно, у Его Величества голова и уши болели постоянно, а потому он носил на своем, уже практически лысом, черепе, шляпу в виде берета, которую никогда не снимал. Эта шляпа еще более удлиняла его голову; таким короля помнят на всех его портретах. В конце своего правления монарх приобрел вид более величественный; правда, он уже не был так молод, но по-прежнему его отличала от всех прочих придворных изысканность и очаровательная импозантность. Один из его самых преданных слуг, Шаверни, записал в своих «Мемуарах»: «Этот принц обладал величественной осанкой и высоким ростом, достоинством и степенностью, соответствующими его величию, мягким и приятным слогом, никого и никогда он не унизил словом». Правда, и у короля были определенные границы терпения и мягкости. Когда его удавалось вывести из себя, монарх становился агрессивным и неистовым. В этом случае доброжелательная манера поведения забывалась. Однажды королю представили неоспоримые доказательства мошенничества канцлера де Месм. Этого канцлера Генрих собственноручно вышвырнул с луврского двора, да еще дав ему пинка под зад. В другой раз, во время заседания в Лувре Совета, Мишель де Севр публично обвинил интенданта по финансам, Милона де Виндевиля в растрате и обогащении за счет выплаты долгов короля, дословно: «интендант – вор и убийца французского народа». Генрих вспылил, вскочил со своего места и хотел немедленно проткнуть шпагой Виндевиля. Если бы немедленно другие советники не удержали короля, в зале Лувра произошла бы трагедия. Однако эти случаи были крайне редки, поскольку всем своим подданным Генрих внушал искреннее уважение. Если кто-то сравнивал Генриха III – последнего Валуа и Генриха IV – первого Бурбона, то подобное сравнение явно было не в пользу Генриха IV. Одна из придворных дам, увидев Генриха IV в галерее Лувра, произнесла: «Я видела короля, но не видела Его Величества». Она была права – Генриху IV, всегда непринужденному, добродушному, подчас неряшливо одетому, не хватало истинно королевского престижа. Генрих поражал своих современников тем усердием, которое он проявлял в деле решения административных вопросов. В то время большинство французов было уверено, что король должен быть прежде всего солдатом, военачальником всего королевства. Что же касается решения государственных дел, ответов на разного рода запросы из-за границы или из провинций, то этим обязаны заниматься государственные секретари. Однако Генриха в полной мере можно назвать монархом-администратором. С юности Генрих стал членом Государственного Совета, заседавшего в Лувре. Он был усидчив и прилежен настолько, что даже иностранные дипломаты замечали разницу между братьями – равнодушием Карла IX и интересом Генриха. Присутствуя на Совете, Карл откровенно скучал и мечтал лишь о развлечениях, в то время как испанский посол говорил Филиппу II о Генрихе: «Он присутствует на Совете вместо короля и ведет все дела». Став монархом, Генрих продолжал выполнять так же усердно государственные обязанности. Об этом свидетельствует его переписка с Виллеруа о государственных советниках. Например, в июле 1579 года он пишет: «Д’О здесь нет. Я сам был отцом Мартеном, так как я показал их (то есть письма, отправленные Виллеруа) только себе самому. Я их прочитал, ответил и сам сделал конверты». Через два месяца господин д’О продолжал отсутствовать. Генрих III пишет: «Теперь я единственный государственный секретарь, так как д’О поехал во Фресн». В августе следующего года Генрих снова писал Виллеруа: «Я видел ваше письмо. Я передам матери свое впечатление, так как подобный факт стоит обсудить». Таким образом король хотел дать понять, что хочет забрать всю полноту государственной власти в свои руки. Даже когда он хотел уединиться, то никогда не забывал предупредить об этом своих министров. В 1585 году он говорил Виллеруа: «Скажу вам и государственному секретарю, что за три дня моего отсутствия вы сохраните все депеши до моего возвращения, чтобы я все знал». Один раз он велел Виллеруа в случае проблем обращаться к королеве-матери: «Пока я буду у капуцинов, если возникнут срочные и важные проблемы в связи с депешами, покажите их все королеве, не отсылая мне. Я буду молиться Господу шесть полных дней. Прощайте. Передайте это своим коллегам». В 1584 году Генрих проявил прямо-таки чудеса административного руководства. Он окружил себя небольшой группой секретарей, которым можно было доверить идеи и планы. Часто он писал сам. Сейчас в Национальной библиотеке находится рукопись «Заметка, написанная рукой короля Генриха III, относительно того, что он хотел урегулировать в своем королевстве». Несмотря на то, что Екатерина Медичи все еще занимала видное место в правлении, а король продолжал постоянно советоваться с ней, поручал вести переговоры либо с протестантами, либо со сторонниками Лиги, Генрих уже забрал власть в свои руки полностью, а что касается доверия, то доверял он лишь себе самому. Кавриана пишет: «… имея вид очень далекого от дел человека, он собственноручно пишет больше, чем секретарь, и сам решает важные дела королевства... Он терпелив, держит все в тайне и в своей памяти. Он быстро отвечает и располагает некоторыми великолепными уловками, когда не хочет что-либо делать». Подданный Генриха Наваррского писал ему в феврале 1584 года: «Сегодня король пишет с трех часов утра, и никто не входил к нему». Между прочим, в 1582 году, пересматривая состав Совета, король открыл окно с витражами, расположенное в стене, которая отделяла зал Совета в Лувре от его собственного кабинета. Неизвестный автор записки, адресованной Людовику XIII, писал о времени правления Генриха III: «Все эти семь мирных лет этот принц, наделенный прекрасными способностями для управления государством, направил весь свой ум на восстановление порядка в стране и сам тщательно работал над этим. Ни один из его предшественников не подходил к этой черте». Исполнение обязанностей государственного деятеля для Генриха стало делом всей жизни, наравне с его высоким понятием о королевском достоинстве. Он получил корону в результате смерти братьев. С юности он успел оценить, насколько высока королевская миссия и какие обязанности из нее следуют. Став королем, Генрих едва не утратил почву под ногами. Порой и его одолевали усталость и сомнения. Он был сентиментален и чувствителен. Очень впечатлительный, Генрих иногда поневоле совершал насилие над собой, над своей природой, что бы он при этом ни испытывал. В отношениях с наиболее близкими придворными Генрих забывал о королевском величии и никогда не пропускал случая, чтобы проявить свою дружбу и признательность. Особенно это касалось Виллеруа, которому король писал: «Я люблю тебя, потому что ты служишь моей воле» (1579), «Прощай, Бидон (прозвище). Люби меня всегда, так как я всегда буду хорошим господином (1580), «Вы знаете, что я вас люблю. Вы так хорошо мне служите» (1584). И эта доброта почему-то расценивалась как слабость; она просто поражала современников. Например, в Лувре, при дворе, проходили постоянные дуэли, которые раскалывали знать на отдельные группы, а король не желал наказывать дуэлянтов, даже тогда, когда случались тяжелые ранения. Об этом Брантом говорит: «Он был так добр, что не хотел их строго наказывать, так как любил свою знать». То же самое относилось и к некоторым убийствам. В 1577 году Виллекье убил свою жену. Король простил своего фаворита, и все решили, будто тот действовал с молчаливого согласия короля. Однако безнаказанным осталось и убийство герцогом де Гизом Сен-Мегрена, одного из фаворитов. К несчастью, Генрих не был окружен ореолом популярности. Все, что бы он ни делал, рассматривалось только как проявление тирании. Король, не особенно закаленный и очень чувствительный, порой приходил в глубокое возмущение, как, например, в 1588 году, самом ужасном в его жизни. Он писал Виллеруа: «Больше я не могу этого выносить, иначе мое сердце будет очень трусливым, но, уверяю вас, я обладаю тем, что должно быть твердо записано в душе, не имея желания быть их слугой и настолько терять мой авторитет». Данные слова относились к противостоянию сторонников герцога Гиза. «Доведенная до предела страсть оборачивается яростью, пусть они не вынуждают меня к этому! Вы знаете, чем оборачивается потревоженное терпение и сколько может сделать оскорбленный король». Дело в том, что Гизы всерьез обсуждали вопрос о захвате короля. Узнав об этом, Генрих заявил: «Я держу кинжал, и любой приблизившийся ко мне должен будет умереть. Никогда я не дамся живым в их руки, я хочу умереть королем Франции». Мишель делает следующее резюме: «Во Франции ни один дворянин, ни один принц, ни один господин, который не любит, не стремится, не хочет войны, не может быть уважаем». Очень откровенное признание и очень красноречивое свидетельство того, что несчастному Генриху довелось родиться не в свое время. Тема, достойная пера Шекспира! Мишель осуждает своего правителя: «Он не любит ни одного утомляющего развлечения, вроде охоты, лапты, манежа, и как следствие, ему не нравятся турниры, состязания и прочие вещи. И все же порой Генрих развлекался игрой в лапту с мячом во дворе Лувра. Кроме того, справедливости ради, надо отметить, что он прекрасно ездил верхом и разбирался в лошадях. В 1584 году Л’Эстуаль рассказывал: «Король наслаждался, заставляя плясать и прыгать прекрасного коня, и вдруг увидел дворянина из свиты герцога де Гиза; он позвал его по имени и сказал: «Есть ли у моего кузена Гиза в Шампани монахи, вроде меня, которые могут так управлять своими лошадьми?» Таким образом король вспомнил, как Гиз говорил, будто монарх «ведет жизнь монаха, а не короля». По временам король проявлял интерес к охоте, чем вызывал немалое удивление придворных. Генрих на самом деле изучал соколиную и псовую охоту. Он любил, когда ему дарили собак и птиц, и даже вывозил их из-за границы."
Пьер Шевалье " Генрих III": "Фехтование Генриху преподавали итальянцы Сильвио и Помпео. Когда-то, в дни молодости короля, некий дворянин Нансэ прибыл в Лувр к принцу и просил у него ходатайства перед Советом. Однако по какой-то причине Совет в тот раз не смог собраться и Нансэ опрометчиво обвинил принца в нарушении данного слова. Генрих немедленно вызвал его на дуэль, однако молодой человек оказался настолько благоразумен, что немедленно покинул Лувр. Генрих принимал участие и в конных состязаниях, причем весьма успешно. Король умел заниматься абсолютно всеми видами физических упражнений, столь милых сердцу знати, но не был склонен к этому и, кроме того, делал все это лишь тогда, когда ему хотелось. На первом месте у него всегда стояли умственные занятия. Особое возмущение придворных вызывала страсть монарха к обыкновенным детским играм, любовь к маленьким собачонкам и редким животным. Единственным пунктом, который устраивал обитателей Лувра, были карточные игры, нравившиеся королю. Это времяпровождение для дворян, не знавших, как разогнать тоску, являлось привычным. Зимой 1579 года Л’Эстуаль возмущался, что некие итальянские игроки буквально ограбили короля, выиграв у него в карты тридцать тысяч экю. Вскоре после этого случая от карточной игры Генрих отказался. В 1581 году он отправил в опалу одного из самых ловких игроков, маркиза д’О, а вскоре вообще запретил кому бы то ни было играть в карты в своей комнате, думается, из любви к спокойствию, которое ценил превыше всего на свете. Зато после карт монарх увлекся бильбоке. Летом 1585 года Л’Эстуаль сообщает о новом увлечении Его Величества: «Король начал повсюду носить с собой бильбоке, даже идя по улице, и играет им как ребенок. Ему стали подражать герцоги д’Эпернон и де Жуаез, а за ними дворяне, пажи, лакеи и прочие молодые люди». Развлечение также носило временный характер, но король превратился в законодателя мод. Зато Генрих III никогда не любил жестокие развлечения в отличие от брата, Карла IX, который имел зверинец и получал удовольствие от созерцания кровавых боев животных. Генрих терпеть не мог бои животных. Он приказал убрать королевские зверинцы. В 1583 году король вернулся из монастыря Бон-Ом в Лувр и «приказал убить из аркебузы львов, медведей, быков и других подобных животных, которых он имел обыкновение кормить для боев с собаками. И все потому, что ему приснилось, как его раздирают на части и пожирают львы, медведи и собаки». В то время подобные сны воспринимались как серьезное предупреждение об опасности, которым никак нельзя пренебрегать."
МАКСимка
Сообщение: 3360
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
19
Отправлено: 29.12.09 02:01. Заголовок: Ann Datrie , большое..
Ann Datrie , большое спасибо за то, что публикуете отрывки из книги Шевалье. Вы сами переводите?
Не за что: рада, если эта информация интересна. Перевод нашла в инете по наводке одной участницы с другого форума (ссылку сейчас не припомню, так как сохранила содержание страницы на комп.). Но у меня лежит более "полная версия" на французском( когда-то сама переписывала вручную из книги) и там, кстати есть, по-моему, моменты, которые в данном переводе не отображены. Я пока потихоньку буду выкладывать этот перевод, а ежели чего-то будет недоставать постараюсь потом дополнить "из первоисточника".
МАКСимка
Сообщение: 3370
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
19
Отправлено: 29.12.09 23:44. Заголовок: Ann Datrie пишет: Я..
Оффтоп: Ann Datrie пишет:
цитата:
Я пока потихоньку буду выкладывать этот перевод, а ежели чего-то будет недоставать постараюсь потом дополнить "из первоисточника".
Пьер Шевалье "Генрих III" (продолжение): "Король и мода в Лувре В юности герцог Анжуйский был весьма утонченным и всегда отличался особой изысканностью в одежде. В 1572 году один из современников описывает Генриха в роскошных одеяниях и с серьгами в ушах. Морозини пишет: «Его одежда делает его утонченным и похожим на женщину, так как помимо того, что он носит богатейшие одежды, все покрытые золотом, драгоценными камнями и жемчугами невероятной стоимости, он придает особенное значение белью и прическе. Обычно он носит на шее двойное колье из янтаря, бросающее особый отблеск на его лицо. Но, по моему мнению, он больше теряет свое королевское достоинство из-за того, что у него проколоты уши, как у женщины, более того, он не довольствуется одной серьгой, а носит целых две с подвесками из драгоценных камней и жемчуга». Впрочем, в то время Генриху было всего двадцать лет, а молодому человеку это можно простить. Сохранилась записка Франсуа д’О, того, который впал в немилость и исполнял должность хранителя королевского гардероба: «Передал портному Его Величества три локтя тонкого черного драпа на большое манто, шесть с половиной локтей черного велюра на подкладку, более четырех с половиной локтей на подкладку плаща из черной тафты, те же четыре с половиной локтя черного велюра на подкладку плаща мраморного цвета, который король имеет обыкновение носить, пять локтей черного велюра на плащ с капюшоном и еще один локоть черного сатина на рукава другого плаща, четыре локтя серого сатина на ночную рубашку и три локтя серой тафты на подкладку, наконец, один с половиной локоть серой тафты, чтобы подбить камзол». В какой-то степени Генрих явился причиной распространения моды на береты. Д’Обинье, посетив Лувр, рассказывал, что шляпы дворяне надевали только в двух случаях: если шел дождь и во время конных состязаний. С 1579 года королю приходилось не снимать головного убора, «по совету врачей он сбрил все волосы, он носит берет, похожий на польский, и никогда его не снимает, ни в присутствии послов, ни в церкви, и носит очень богатый и красивый парик». С этого времени береты получили самое широкое распространение. В Лувре вообще очень следили за чистотой тела и элегантностью вещей. Тома д’Амбри писал: «Едва я вошел в комнату, как увидел троих людей, которые держали волосы маленькими щипчиками, вынимаемыми из жаровен, так что волосы дымились. Когда вся эта церемония была окончена, их головы походили на напомаженное небо». Порой король хотел выглядеть экстравагантно, правда, так бывало не всегда, а периодами. Порой он бывал более умеренным в одежде. Так, английского посла Генрих удивил тем, что появился в приемном зале, будучи одетым в черное, с единственным украшением на накидке. На следующий месяц Его Величество снова украсил свои уши подвесками, а еще позже нунций Ригаззони сообщал в Рим, что король нуждался в деньгах, однако это нисколько не мешало ему украшать дворец картинами, а самого себя покрывать драгоценностями. Порой простота приходила на смену роскоши и богатству. Темные цвета предпочитались ярким и вызывающим. Фавориты также следовали примеру своего хозяина. Так, герцог Анн де Жуаез, заказывая портрет, просит: «Я хочу быть в черной одежде с воротником, как у короля в это время дня». Замечательно изобразил Шарль де Конт Генриха III и герцога де Гиза в 1588 году: король во всем черном стоит напротив своего врага, облаченного в белые тона. Кажется, король начал носить траур по самому себе. Исчезли его иллюзии, которые Генрих питал в самом начале своего правления. Его покинуло большинство подданных, он остался без денег. Рядом остались лишь самые близкие люди, на которых король мог опереться, так как именно он сделал им положение. И как раз на этих людей обрушилось возмущенное общественное мнение. До сих пор их представляют дебоширами и транжирами, игрушками для королевских развлечений. Их назвали «миньоны» в самом унизительном значении этого слова."
МАКСимка
Сообщение: 3517
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
19
Отправлено: 14.01.10 18:21. Заголовок: Из книги "Повсед..
Из книги "Повседневная жизнь жен и возлюбленных французских королей":
Тем не менее случалось, что выбор принцессы зависел не от глубоких дипломатических расчетов, а от властолюбивых целей вдовствующей королевы, министра или фаворита. Как соблазнительно для тех, кто ворочал всеми делами при молодом короле, еще не успевшем полностью взять в свои руки бразды правления, навсегда упрочить свою позицию, подобрав для короля жену скромную, неравную ему по положению, которая будет всем обязана тому, кто помог ей подняться на трон, и станет простой игрушкой в его руках. Женитьба Генриха III на Луизе де Водемон отвечала интересам Екатерины Медичи, стремившейся сохранить влияние на сына, чего могла бы лишить ее сильная и независимая принцесса. Когда Генрих III получил трон после смерти своего брата Карла IX, мать предложила ему на выбор два возможных брачных союза , с Изабеллой Шведской или с Анной Датской. Но Генрих, тронутый грацией и любовью Луизы де Водемон, предпочел им эту девушку, младшую дочь герцога Лотарингского, несмотря на все политические неудобства. Такой союз увеличивал могущество и спесь грозных Гизов, позволяя молодой королеве осуществлять свое влияние в пользу Лиги. Екатерина покорилась решению сына, и когда Генрих окончательно закрепил свой выбор, даже одобрила этот брак, рассчитывая на весьма незначительную власть Луизы над королем, что позволило бы ей самой удержать сына в своих руках. Один из современников, суммировав различные мнения по поводу этого удивительного брака, так выразил двусмысленность намерений и расчетов королевы матери: «В понедельник четырнадцатого числа месяца февраля (1575), на следующий день после своей коронации, король сделал предложение Луизе Лотарингской, ранее именовавшейся мадемуазель де Водемон (…), и во вторник 15 того же месяца сочетался с ней браком в вышеназванном городе, в Реймском соборе. Множество сеньоров, самых знатных во Французском королевстве, а также иностранцев, находили этот брак неравным, и при всем том чересчур поспешным и нарочитым, как будто все у них совершилось ранее, чем о том было объявлено. Поговаривали, что король за год до этого, собираясь в Польшу, мельком увидел девицу Лотарингскую, нашел ее красивой и обходительной и был уведомлен, что она очень хорошо воспитана и умна; и уже тогда она приняла некое решение, которое после его возвращения и восшествия на престол доставило ей корону. Она была благожелательно встречена королевой матерью, приветствовавшей этот брак и поддержавшей его, надеясь, что такая красивая и хорошо сложенная принцесса скоро принесет королю обильное и красивое потомство. Казалось, что именно по этой причине она – та самая кандидатура (по общему мнению), которая для нашей королевы наиболее желанна по мнению одних, или наименее – по мнению других». И Л'Этуаль коварно, хотя не без оснований, – ведь Екатерина не могла быть довольна браком, который не сулил никаких преимуществ, но напротив, доставил ряд неудобств, – добавляет следующее резкое суждение: «Как бы там ни было, совершенно очевидно, что более всего королеву привлекал кроткий и благочестивый нрав этой принцессы, ибо она полагала, что принцесса скорее станет предаваться молитвам, нежели обратится к политике и делам государства (как и случилось), и что она будет молить Бога за королеву, молитв которой Господь не слышит».
Отправлено: 24.01.10 19:39. Заголовок: Генрих III, вошедший..
Генрих III, вошедший в историю как "король миньонов", тем не менее обращал свои взоры на дам и последние занимали значительную часть в его жизни. Генрих был всегда окружен женщинами, отчего кроткая королева Луиза не раз чувствовала уколы ревности. Но она настолько любила Генриха, что, догадываясь о его неверности, тем не менее хранила молчание. Однако и ее ангельскому терпению пришел конец, когда дама де Сен-Люк, отличающаяся желчным характером ( наверное из-за того, что была обижена природой, ибо хромала) поведала ей о любовных интрижках ее царственного супруга. Узнав, что у Генриха хранятся письма его новой пассии м-ль де Ла Мирандол, она не выдержала и впервые с горечью упрекнула Генриха в неверности, потребовав удалить от двора вышеназванную девицу. Генрих, зная любовь и доброту Луизы, возможно, впервые за свою жизнь почувствовал угрызения совести и честно признался в своих «ошибках». А их у него было немало: В апреле 1578 года Генрих часто навещал президента де Боланкура, где весьма неплохо проводил время с м-ль д’Асси, его (президента) невесткой. В декабре 1586 года умерла старинная подруга Генриха 33-летняя Жанна де Лаваль. Генрих навестил ее незадолго до ее смерти. «Не говоря ни слова, он нежно пожал ее руку, а когда вышел все увидели крупные слезы у него на глазах». Жанна была настоящей сердечной привязанностью Генриха. Чтобы рассеять двусмысленные толкования, он часто говорил, что «он любит больше душу этой дамы, нежели тело.» В 1575 году Генрих был увлечен м-ль де Монтиньи, племянницей знаменитой герцогини д’Юзе. С последней он вел весьма ироничную любовную переписку, несмотря на то, что герцогине (которая, к тому же, была подругой м-м Екатерины), исполнилось 60. Она отличалась не меньшей живостью духа, чем ее царственный корреспондент. В конце писем, которые писал ей Генрих, неизменно находились два рисунка, один из которых представлял собой фаллос. «Моя прекрасная старинная подруга! Известите меня о моей доброй матери. Я буду счастлив, когда узнаю, что она в добром здравии. Хорошо проведите с ней время, чтобы я нашел ее выздоровевшей. Теперь о вас. Я уверен, что вы хорошеете, когда захотите и что зависть преследует вас, дабы оправдать всех тех, кто желает прислать к вам аптекаря, да простит их Бог! Если же вы захотите написать в отместку – очень хорошо. Ответ, я это знаю, меня раздосадует. Чувствую я себя хорошо. Прощайте.» « Моя прекрасная дама, - пишет ей Генрих в другом письме, - я не скажу более ни «старая» ни «молодая», поскольку есть сомнения в вашем возрасте, но не в вашей красоте.(...) Ибо верьте, как я не познал герцогини, вы не познали короля. Однако это произойдет, когда вы захотите; и не обманывайте меня, ибо, ради вас, я оставлю Монтиньи. Мне остается лишь известить вас как только здоровье будет со мной; и воля ваша – быть очень хорошим другом и в действии и во всем. Я увижу вас раньше, чем вы думаете, прежде, чем вы увидите маман. Прощайте, я препоручаю себя этим дорогим сеньорам и фурии Монтиньи, если она фурия.» Иных дам Генрих весьма почитал, а с иными "занимался любовью, дабы унизить их",-пишет Брантом. Именно так Генрих поступил со второй женой принца Конде: видя, что его давний соперник наотрез отказывается прибыть ко двору, Генрих соблазнил его жену, после "пустив даму по рукам, отдав своим придворным и даже лакеям. Позже он говорил, что отомстил своему мятежному подданному сполна, переспав с его женою и украсив ему голову ветвистой короною именно затем, что тот мечтал сделаться монархом и повелителем; вот, мол, и достался ему венец, да только не золотой, а роговой"(Брантом). Генрих также посещал…женские монастыри, в одном из которых, а именно в Пуасси, он соблазнил очень красивую монахиню Луизу де Понт. Он также навещал монахиню в Мобюиссонском монастыре. «Она прибыла сюда, - пишет тосканец Реньери, - дабы вылечить сифилис и дала понять, что подхватила его от него (Генриха)». Подобное поведение Генриха вызвало град пасквилей. Вот один из них: «Есть ли еще король, который занимается любовью в святых жилищах, где обитают монахини? Бросая свою жену, зерцало Добродетели, Ты покидаешь свои дворцы, Чтобы жить там(в монастырях)?» 17 августа 1585 года граф Джиглиоли пишет: «Все эти дни король ведет в Лимуре такой образ жизни, что это дало пищу для разговоров всем, кто останавливался здесь за эти 6 дней, а именно: он распутничает с 14 путанами. Они делают все, что только можно делать и об этом знает весь двор.» Генрих активно посещает бордели, где оценивает природные данные продажных красоток с помощью своих четок. В 1580 году следует любовная связь Генриха с м-ль де Ла Мирандол, из-за которой ангельское терпение королевы Луизы наконец лопнуло. Затем, в 1585 году – сразу две интрижки: с м-ль де Стеве, фрейлиной королевы Луизы, и с м-ль д’Эстре. Когда 16-летнюю Габриэль д'Эстре впервые привели к Генриху, он недовольно сказал, посмотрев на юное создание: -Бела и худощава, точно моя жена. Габриэли же последний Валуа показался чуть ли не стариком, а его любовные изощрения вызывали у нее потаенный страх. Вскоре прошел слух, что Генрих сделал этой 16-летней девочке ребенка, и это весьма огорчило королеву-мать, но слух этот так и остался слухом. Надо сказать, что в 1582 году Генрих дал обет прекратить внебрачные отношения с другими женщинами, но сложная ситуация в личной жизни Генриха и в стране в целом изредка толкала его на краткую любовную интрижку с той или иной дамой. К чести Генриха нужно сказать, что ни одна дама не удостоилась звания официальной фаворитки, ибо король слишком почитал свою супругу, чтобы унизить ее подобным фактом. Всем своим связям Генрих старался придать тайный характер, а некоторым своим пассиям, удосуженным его писем, писал иносказательным, порой весьма туманным языком.
Пьер Шевалье "Генрих III" (продолжение) "С госпожой Шатонеф принцу Анжуйскому пришлось нелегко. Он вел осаду этой неприступной крепости по всем правилам. Женщина действительно была очень красива, а величественная осанка делала ее похожей на богиню. Она обладала нежнейшей кожей и длинными золотыми косами. Все придворные поэты боролись за право воспеть ее – Баиф, Ронсар, Депорт и даже безнадежно влюбленный в красавицу Брантом. Госпожа Шатонеф сначала оказала сопротивление, боясь быть брошенной, подобно своей предшественнице, однако тут адвокатом короля выступил Деспорт: «Когда вы не полюбите меня, Лишив чудесного благоволенья, Величье без любви презренной вещью станет». Как ни горда была Шатонеф, но все же и она подобрала платок, брошенный ей Генрихом. После этого она была постоянной спутницей герцога Анжуйского на протяжении трех лет. Следующей любовью Генриха стала Мария Клевская, и страсть к ней была мистической, платонической и совершенно безнадежной. Когда Мария умерла в 1574 году, Генрих предавался безудержному горю. После этого король женился на Луизе Лотарингской, и его любовные похождения приобрели эпизодический характер. К тому же Луиза была хороша собой, о чем ярко свидетельствуют ее портреты, изображающие высокую блондинку с белокурыми волосами. Один из венецианцев писал о ней: «Она все время смотрит на него (короля) влюбленными глазами». В одном из своих писем Луиза называла себя счастливейшей женщиной в мире. «Генрих так добр ко мне, что я молю Бога сохранить его, и хочу жить только ради него одного…» Конечно, супружеская гармония не всегда была безоблачной, но никто не может отрицать того, что супругов объединяла самая высокая гармония. Например, когда в Лувре проходило празднование свадьбы Жуаеза, королева-мать вошла без предупреждения в королевский кабинет и увидела, как король расположился на низком сиденье с королевой на руках. Екатерина весьма пожалела в тот момент, что комната не заперта. Единственное, что печалило Луизу – это отсутствие детей. От подобных мыслей она дурнела и становилась мрачной. Даже узнавая о какой-нибудь очередной мимолетной неверности короля, у королевы никогда не возникало мыслей отомстить подобным же образом. Напротив, когда Генриха убили, Луиза никогда не переставала кричать о своем горе. Она просила Рим воздать должное памяти Генриха, требовала снять с него обвинение в убийстве кардинала де Гиза. В истории было немного королев, которые с подобным постоянством предавались горю и печали. Таким образом, несмотря на мелкие недоразумения, которые случаются в каждой семье, король мог твердо рассчитывать на свою жену, которая подарила ему истинную любовь, гораздо более сильную нежели лживая любовь по крови; о ней Генрих имел представление и на примере собственной матери, и на примере сестры Маргариты и брата Франсуа. Отношения с двумя последними у Генриха очень скоро переродились в ненависть. Маргарита и Франсуа составляли против Генриха некий постоянный союз. Маргариту нельзя было назвать красавицей в полном смысле этого слова, однако она отличалась элегантностью и нравилась мужчинам, но Франсуа являлся настоящим уродом – маленького роста, с лицом, изуродованным оспой, с носом, похожим на громадный прыщ. В интеллектуальном отношении Франсуа также не блистал в отличие от Генриха и Маргариты, которая никогда за словом в карман не лезла. Говоря о личной жизни Генриха III, поневоле вспоминаешь слова Таванна, который говорил: «король хотел бы избавиться от короны и жить простым буржуа с 50 тысячами ливров ренты». Нечто подобное говорил у Шекспира Генрих VI Английский: «Никогда ни один подданный так не мечтал быть королем, как я мечтаю быть подданным». И все же Генрих до самого своего трагического конца оставался королем в полном смысле этого слова."
Бездетность королевской четы. Бездетность Генриха III и Луизы Лотарингской была беспрецедентным случаем в истории французского королевского дома. Всех это удивляло и порождало множество слухов, в которых Генриха объявляли виновником сего прискорбного обстоятельства. Однако, благодаря немногочисленным свидетельствам, все выглядит не так однозначно, как хотелось бы изобразить некоторым историкам и писателям-романистам. Уже в начале их союза, а именно в 1576 году, Луиза носила под сердцем дитя от Генриха. "Однако одно злополучное лекарство, - пишет канцлер де Шеверни, - которое дали ей (Луизе) спровоцировало выкидыш уже почти зрелого плода." Именно после этого случая королева Луиза начала страдать гинекологическим заболеванием, которое впоследствии сделало ее бесплодной. Однако в то время, если у супругов не было детей, виновником этого объявляли мужчину. Было еще одно обстоятельство, которое говорило не в пользу Генриха в глазах "общественности" - это якобы отсутствие у последнего Валуа побочных детей. Последнее утверждение не совсем соответствует истине, поскольку в разное время разные дамы могли похвалиться (хотя и не делали этого, учитывая законы приличия, которые свято соблюдались при дворе последних Валуа) тем, что носят под сердцем королевское дитя. Более того некоторым особо приближенным Генриха было известно, что м-м дю Берри родила от него дочь, которую король"велел велел воспитывать тайно". Сам Генрих, конечно же в глубочайшей тайне, пытался стать отцом при помощи других дам, в основном замужних, стремясь проверить свою способность к воспроизведению потомства и, если бы в то время существовала генетическая экспертиза, то, я думаю, что в нескольких знатных семьях могли обнаружиться отпрыски последнего Валуа. Поскольку Луиза в начале их брака выказала свою способность стать матерью, то Генрих решился подвергнуться медицинскому осмотру, в ходе которого у Генриха обнаружился небольшой анатомический недостаток (который, впрочем, абсолютно не мешает стать отцом) и король даже согласился претерпеть операцию, что по тем временам, при отсутствии анестезии, было равносильно подвигу. Тем не менее ничего не помогало. Генрих стал проявлять нервозность и начал постепенно отдаляться от Луизы. Прежде разделявший с ней ложе каждую ночь, Генрих все реже стал посещать их совместную опочивальню, а на упреки королевы-матери, пытавшейся повлиять на сына, говоря, что он более не спит с женой, Генрих ответил с чувством ущемленной мужской гордости: -Это не моя ошибка, Мадам. Это- ошибка королевы. Присутствовавшая при этом разговоре Луиза горько расплакалась.
В настоящее время, изучив скупые свидетельства современников Генриха, историки пришли к выводу, что причиной отсутствия потомства у королевской четы безусловно была Луиза (которая вообще отличалась редкой болезненностью), ибо стала бесплодной после неудачного срыва беременности в начале их с Генрихом брака.
Пьер Шевалье "Генрих III" (продолжение): "(...)Через несколько дней в Лувре состоялась свадьба Сен-Люка и Жанны де Бриссак. Екатерина вместе с Маргаритой и Франсуа выехала из Парижа, желая избавить герцога Анжуйского от насмешек королевских фаворитов. Однако был еще и заключительный бал, а на него не пойти не представлялось возможным, поскольку при дворе немедленно сказали бы, что герцог Анжуйский полностью разорвал отношения со своим братом. Немного подумав, Франсуа решил пойти. Большего удовольствия для себя Сен-Люк и его друзья пожелать не могли. Они открыто издевались над герцогом Анжуйским, ничего не забыв – ни маленький рост, ни фигуру, ни костюм. Герцог покинул зал в великом гневе и решил, что не оставит это просто так. Он посоветовался со своим другом Ля Шатром, после чего отправился к Екатерине Медичи. Та как раз раздевалась в своей комнате, однако Франсуа был настолько взбешен, что не обратил ни малейшего внимания на подобное обстоятельство. Он заявил, что хочет покинуть Лувр, хотя бы на несколько дней, чтобы поохотиться. Мать не возражала и отправила к королю Виллекье, чтобы заручиться его согласием. Скоро Виллекье вернулся с разрешением. Франсуа успокоился и пошел в свое комнату, что находилась на втором этаже Лувра, отдал приказ своему егерю Монсоро подготовить собак. Приближенные оставили его, и Франсуа лег в постель, надеясь забыть во сне столь неприятный для него вечер. Тем более, что настроение его было не настолько плохим, поскольку очаровательная мадам де Сов прислала к нему одну из тех записок, что заставляют мужчин чувствовать себя счастливейшими из людей. Герцог изучил благоухающую духами записку и положил ее к себе под подушку. Казалось, все успокоились. Однако в сумраке ночи в Лувре продолжало светиться одно окно: Генрих III все еще не спал. Он советовался с миньонами – Келюсом, Можироном, Сен-Мегреном, Ля Валеттом и д’Арком по поводу предполагающегося отъезда Франсуа. Короля желание брата не настораживало, однако фавориты внушили Его Величеству, что неугомонный герцог Анжуйский готовит очередной заговор. Король, выслушав их доводы, вскочил с постели и побежал вместе со своими фаворитами, все еще одетыми для танцев, в комнату матери. Екатерину эта компания разбудила, и женщина долго не могла понять, чего же еще от нее добиваются. Генрих объяснил, что собирается немедленно идти к брату, найти компрометирующие его бумаги, то есть сделать обыск, после чего подвергнуть его аресту за подготовку предательского заговора. Король пошел по лестнице, а Екатерина бросилась за ним вдогонку, справедливо опасаясь, что в таком состоянии король способен натворить чего-нибудь лишнего. Король сам начал стучать в комнату герцога, и едва дверь начала приоткрываться, как он ворвался в покои Франсуа. Герцога разбудили; он был справедливо рассержен и мешал угрозы с упреками. Король выгнал слуг брата из комнаты, велел принести все шкатулки, вытащил Франсуа из постели и начал переворачивать все вокруг. Видя, что любое сопротивление не имеет смысла, Франсуа попытался спрятать в кулаке записку мадам де Сов, однако король заметил это движение и потребовал показать записку ему. Герцог Анжуйский ответил отказом. Завязалась борьба; Генрих хватал брата за руку, стараясь отнять записку. В конце концов злополучная бумага упала на пол. Генрих набросился на нее, и каково же было его разочарование, когда он увидел обычную любовную записку! Генрих окончательно вышел из себя, главным образом из-за собственного неблаговидного поступка, ушел из комнаты, не пожелав удовлетворить Франсуа хоть сколько-нибудь приемлемым объяснением. Он оставил своего приближенного, де Лосса, охранять герцога Анжуйского и не впускать к нему никого. Едва герцог Анжуйский остался один, как начал умолять де Лосса обратиться к Екатерине Медичи и через нее просить короля о встрече с сестрой Марго. На это Генрих выразил свое согласие, а де Лосс отправил к Марго одного из своих лучников. Марго проснулась в крайнем удивлении при виде подобного посланника. Она кое-как оделась и побежала к Франсуа. Брат и сестра зарыдали в объятиях друг друга, поскольку речь шла уже не только о свободе, а, возможно, о самой жизни герцога Анжуйского. Размышляя в своем кабинете, Генрих по-прежнему продолжал терзаться сомнениями. Он подумал, что неплохо было бы проверить фаворитов своего брата, а также усилить охрану. Вероятно, его опасения были не напрасны, поскольку на рассвете был замечен человек из дома Бюсси, который пришел в Лувр повидаться с одним из ближайших фаворитов Франсуа. Едва королю стало об этом известно, как он приказал немедленно арестовать в своих покоях Симье, Ля Шатра и приложить все усилия к тому, чтобы разыскать Бюсси. Задание поручили капитану гвардейцев, старику Ларшану, который очень любил Бюсси. Последний часто называл Ларшана «мой отец». Капитан обрадовался, что не обнаружил в комнатах Симье Бюсси и собирался уже уйти, как вдруг Бюсси собственной персоной появился из-за занавеси на постели и произнес: «Как, мой отец! Вы хотите уйти без меня! Вы полагаете, что у меня меньше чести, чем у этого Симье?» Так обоих приближенных Франсуа закрыли в одной комнате и приставили охрану. Ля Шатр был арестован вне стен Лувра и помещен в Бастилию. И вновь Екатерина была озабочена тем, как примирить двух братьев. Она организовала встречу короля и герцога Анжуйского с большой торжественностью. Генрих обещал не таить зла на Франсуа и заявил, что пошел на подобные крутые меры лишь из чистого стремления к общественному благу. Герцог сказал тоже что-то в этом роде, после чего Екатерина Медичи толкнула сыновей в объятия друг к другу. Сцена была до слез трогательной; в те времена дворяне были столь же чувствительными, сколь способными хвататься за шпагу по поводу и без повода. Побеседовав с братом, Генрих приказал привести Бюсси. Король искренне его приветствовал, сказал, что чувствует себя в полной мере удовлетворенным и не желает, чтобы впредь при дворе происходили столкновения. После этого монарх попросил Бюсси поцеловать своего главного врага в знак примирения. Бюсси и бровью не повел. «Если вы желаете, чтобы я его поцеловал, я сделаю это с великим удовольствием», - произнес он. Он обнял совершенно растерявшегося Келюса и так звонко поцеловал его, что все придворные не смогли удержаться от смеха. Казалось, весь Лувр буквально светится от радости. Тут весьма кстати Екатерина Медичи заметила, что уже третий час, а никто еще не отобедал. Так праздничный обед стал завершением всеобщего примирения. Как будто мир был восстановлен, но никому не было известно, как долго он продлится. Противники не отличались искренностью, и буря могла разразиться в любой момент. На следующий день герцог Анжуйский снова пребывал в большой тревоге, поскольку охрана продолжала очень тщательно следить за каждым приходом и уходом из Лувра. Капитан гвардейцев следил за Франсуа: он получил приказ воспрепятствовать его выходу из королевской резиденции. Его приближенных просили на ночь покидать Лувр; остаться могли лишь те, кто находился непосредственно в спальне герцога или в его гардеробной. Франсуа решил, что его в ближайшее время по меньшей мере ждет арест, а значит оставался только один выход – бежать. Итак, Франсуа принял решение и первым делом сообщил об этом своему ближайшему другу – сестре Маргарите. В это время герцог Анжуйский вовсе не был пленником, даже вопроса не стояло о том, будто он не может выйти из Лувра, и все же он захотел уйти через окно в спальне королевы Наваррской. Для осуществления плана потребовалась длинная веревка. Маргарита разыскала у себя в спальне старый разорванный чемодан, велела одному из своих слуг заштопать его, что было сделано очень быстро, а в чемодане оказалась необходимая веревка. Вечером после обеда король не выходил из своей комнаты, так как постился, а Маргарита вернулась к себе, оставив в своих покоях лишь двух доверенных женщин. Ночью раздался стук в дверь. Франсуа вошел в сопровождении Симье и слуги Канже. Привязали веревку. Франсуа первым залез на подоконник, а вслед за ним – приближенные, дрожащие от страха. Все, однако, спустились благополучно, и все трое беглецов направились к барке, которая перевезла их через Сену. Затем герцог Анжуйский прибыл в аббатство Святой Женевьевы, настоятель которого, отец Жозеф Фулон, также был участником заговора и укрыл у себя Бюсси, который все подготовил для безопасного бегства. После этого беглецы отправились в Анжу, столицу Монсеньора. Что же касается Маргариты, то она немедленно подняла наверх веревку, которая могла бы ее выдать в случае обыска. Марго приказала женщинам немедленно сжечь улику, однако канат был настолько длинен, что не смог сгореть достаточно быстро. Маргарита уже начала успокаиваться, как в ее дверь снова постучали. Это были лучники, увидевшие, как из трубы камина, расположенного в комнате королевы, вылетает пламя; они торопились потушить возможный пожар. Однако служанка убедила лучников, что ничего страшного не происходит; Ее Величество спит, а она, служанка, вместе с подругами сама успешно справится со всем. Таим образом, сказала она, тревога совершенно напрасна. Однако для Маргариты все еще не закончилось. Утром за ней пришел господин Лосс и пригласил пройти к королю. Королева Наваррская вошла в спальню Екатерины Медичи, которая лежала в постели, а рядом с ней сидел Генрих III. При одном взгляде на родственников, Маргарита поняла, что все они находятся в курсе событий. Она стойко выдержала гнев матери и царственного брата. Ее обвинили в пособничестве бегству Франсуа. Со свойственными ей цинизмом и апломбом, Маргарита все отрицала, притом заметила, что так же обманута коварным братом, как и все остальные. Доказательств вины Маргариты ни у кого не было. Ее в конце концов отпустили, и она отправилась обратно в спальню, чтобы спокойно отдохнуть после всех треволнений. Генрих не захотел рассматривать бегство брата из Лувра как открытый разрыв. Он разрешил людям герцога Анжуйского спокойно покинуть Париж и позволил вывезти весь его багаж. После этого Генрих еще долгих шесть лет как-то пытался считаться со своим взбаламошным братом, который всегда являлся препятствием на пути к миру в королевстве.(...)"
Тараканий ус
Сообщение: 62
Зарегистрирован: 09.12.08
Откуда: Россия, Москва
Репутация:
2
Отправлено: 26.02.10 21:38. Заголовок: Ann Datrie, спасибо ..
Тринадцатилетний Эдуард-Александр носил титул герцога Орлеанского как старший из братьев короля, но в истории он больше известен под именем герцога Анжуйского до того, как унаследовал трон. Так как впоследствии (во время конфирмации) он сменил свое имя и стал зваться Генрихом, то и я буду называть его «Генрихом, герцогом Анжуйским». Он был бледным, хрупким, но весьма живым ребенком и, как многие из рода Валуа, большим любителем шуток-розыгрышей. Нельзя сказать, что ему не хватало храбрости; хотя традиционную семейную страсть к охоте он не унаследовал, зато любил фехтование и достиг в нем значительных успехов. Однако повышенный интерес мальчика к нарядам, богатым тканям и украшениям, к комнатным собачкам и игрушкам вызывал у старших некоторое беспокойство. Элегантный и обладающий не по годам развитым вкусом, он был помешан на красоте, и это его качество лишь усиливалось с возрастом. Сын Екатерины унаследовал его от Медичи так же, как и изящные руки с тонкими пальцами, безукоризненные манеры и способность покорить своим обаянием любого, кого только пожелает. Генрих был красив, хорошо сложен, но гнойник между правым глазом и носом портил его миловидное лицо. Вероятно, этот гнойник был ранним проявлением туберкулеза, одного из смертельных недугов, которыми Екатерина наградила сыновей".
МАКСимка
Сообщение: 4161
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
22
Отправлено: 16.03.10 19:35. Заголовок: Генрих обрел власть ..
Генрих обрел власть уже взрослым, и, хотя отличался гораздо большим умом, чем остальные сыновья Екатерины, и обладал собственными представлениями об управлении государством, мать знала за ним привычку к праздности, опасную для короля. Другие, более чем эксцентричные свойства его характера также заботили Екатерину. Непредсказуемость и неудержимость Генриха как в материальном, так и в эмоциональном плане попросту внушали опасения. Он защищал и любил своих фаворитов, красавцев-миньонов, относясь к ним с ревностной преданностью, которая еще усилилась, когда он стал государем Франции. Даже его страстную любовь к жене принца Конде нельзя с уверенностью считать гетеросексуальным влечением; скорее это было сродни навязчивому, хотя и платоническому, фетишизму. Екатерина не могла не переживать из-за главного противоречия в характере сына: будучи большим любителем удовольствий, он одновременно являлся религиозным фанатиком, способным на самоистязание, для которого ни одна жертва Господу не была достаточной. Его любовь к богатым одеждам привела позднее к тому, что он сам изобретал костюмы для жены, как и для себя самого и своих фаворитов. Одержимость драгоценностями и другими предметами роскоши вряд ли были бы одобрены его отцом. Что же до морали и манер, то, по меркам XVI века, Генрих II держал двор в черном теле. Его суровый кодекс касался в том числе и одежды - - он создал целый комплекс «законов ограничения», дабы обуздать страсть придворных к нарядам и украшениям, хотя эти законы часто игнорировались. Если бы он был еще жив, то наверняка старался бы почаще отправлять Генриха на охоту или заставлял бы рисковать жизнью в опасных физических играх. Однако обычная для рода Валуа страсть к охоте и рыцарским турнирам Генриха II не передалась Генриху, он предпочитал сидеть дома, в тепле и комфорте. Однако ему случалось проявлять и другие черты характера, например, в истории с побегом из Польши. Как бы предосудительна ни была вся затея в целом, Генрих проявил недюжинную храбрость во время отчаянного броска до границы с Империей, и когда свита снова и снова умоляла его повернуть, он гнал вперед, невзирая на опасность впереди и сзади.
К несчастью, за время пребывания в Польше лень и праздность в характере Генриха стали еще заметнее. Венецианский посол Джованни Микиель пишет: «Вся его прежняя рыцарственность и серьезные идеи, о которых столько говорилось, исчезли. Он предался полной праздности, чувственные удовольствия заменили ему все; он так избегает каких бы то ни было телесных усилий, что все диву даются. Большую часть времени король проводит в кругу дам, весь умащенный духами, с завитыми волосами, украшенный серьгами и кольцами разного сорта. Суммы, которые он тратит на одни только изысканные элегантные рубашки, просто невообразимы». А вот один английский наблюдатель в письме к сэру Френсису Уолсингэму, государственному секретарю Елизаветы I, напротив, награждает нового короля всяческими комплиментами. Он описывает обаяние Генриха и его особый, хотя и ускользающий шарм, который портретисты, к несчастью, никогда не могли уловить. (Хотя, возможно, такой положительный отзыв объясняется тем, что Генрих все еще воспринимался как кандидат на руку английской королевы...) Суньига, испанский посол, писал Филиппу 22 сентября 1574 года, что король проводит все вечера за танцами и посещением банкетов. Зная, как подействовать на своего мрачного, всегда одетого в черное, властелина, он отбирал самые броские детали: «Последние четыре дня он [Генрих] носил костюм из фиолетового атласа - - панталоны до колен, камзол и короткий плащ. Вся одежда покрыта рюшами и разрезами, украшенными пуговицами и лентами белого, красного и фиолетового цветов. Вдобавок, он носит серьги и коралловые браслеты». Посол заканчивает такими словами: «Всем этим он только показывает свою истинную суть». Эта ремарка, несомненно, относится к женоподобно сти короля. На самом деле Суньига находил проблемы там, где их не было, ибо, в отличие от аскетичных испанских придворных, французские дворяне XVI века в украшении собственных персон не отставали от женщин. Они носили серьги, ожерелья, усыпанные драгоценностями костюмы, изобретали фантастические фасоны. Генрих этим отличался в особой степени, и такое поведение можно расценивать по меньшей мере как склонность к трансвестизму.
Генрих довел мужскую моду до гротеска. Камзолы надевали на корсеты - - с планками из лозы или из китового уса (такие же носили и женщины), которые причиняли огромные мучения и вредили здоровью, сдавливая ребра и грудь так, что стеснялось дыхание, а, кроме того, натирали кожу до ссадин. Эти настоящие орудия пытки были запрещены в Англии, но только не во Франции при Генрихе III. Часто утверждают, что Екатерина заставляла свой «летучий эскадрон» добиваться ширины талии не более 13 дюймов. Достижение подобного размера в точности представляется невозможным, даже если мы допустим, что французский дюйм был больше английского. Но в любом случае, стремление к максимально тонкой талии имелось, а для этого не обойтись было без жестких корсетов, которые порой «впивались занозами в плоть». Генрих и его придворные носили также тяжелые, подбитые ватой рукава. Плащ накидывался на плечи. и король, для равновесия, ввел в обиход пышные штаны с разрезами, в которых виднелись вставки ярких оттенков"' (1).
(1) Разрезы вошли в моду после того, как швейцарцы отразили вторжение армии бургундцев под предводительством Карла Смелого в 1477 юду. Захватив неприятеля врасплох в его лагере, швейцарцы изрезали на полосы их палатки и знамена. Дабы отпраздновать свою победу, они и подшили эти полосы к одежде. Это породило стиль с разрезами, позволявший знати сочетать различные по фактуре и цвету ткани, увеличивая тем самым роскошь костюмов.
В отличие от своих предшественников, Генрих не хотел жить на людях, считая, что фамильярность - - сестра дерзости. Его королевское достоинство оскорбляло присутствие вельмож при утреннем одевании, поэтому он повелел никому не входить в королевскую опочивальню, пока не оденется полностью. Такие реформы вызвали недовольство придворных, но король отступать не собирался; только когда несколько знатных лиц в знак протеста покинули двор, он согласился кое в чем уступить, и то на время. В 1585 году он велел напечатать брошюру с точными инструкциями по придворному этикету. Она послужила основой для создания тех фантастически стилизованных манер, обычаев и ритуалов, которые впоследствии регламентировали придворную жизнь в Версале во времена Людовика XIV и его потомков. Так Генрих III породил эксцентричную, регламентированную до мельчайших деталей систему существования, которая была устранена лишь с падением королевской власти во Франции. Патриархально-величавый стиль правления его деда и отца, с его добродушно-рыцарской атмосферой, был забыт как анахронизм. В Генрихе не было ничего добродушного: он был слишком утончен и ни на минуту не забывал, кто он такой.
Не прошло и нескольких дней после встречи с Генрихом, как Екатерина осознала, что многие черты его характера, давно тревожившие ее, заметно обострились после пребывания в Польше. Один наблюдатель даже предполагал: «А не случилось ли так, что король проехался не только из Парижа в Краков, но побывал также в Содоме и Гоморре?» Екатерина заметила, как глубоко Генрих был разочарован, не увидев в Лионе, среди встречающих, жены принца Конде, принцессы Марии Киевской. Она была на сносях, и такое путешествие могло стать для нее опасным. Сам же Конде между тем не возвращался из Германии, поскольку оставался врагом правящего дома.
МАКСимка
Сообщение: 4172
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
22
Отправлено: 17.03.10 20:59. Заголовок: КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР И Е..
В.В.Шишкин "Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVII веках"
КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР И ЕГО СТРУКТУРА ПРИ ГЕНРИХЕ III
Двор Генриха III представлял собой феномен, оказавший кардинальное влияние на весь ход дальнейшего развития дворцового института и французского абсолютизма. Вообще, понятие «двор» в литературе определяется по-разному. Его рассматривают как королевское окружение и местопребывание короля, отмечая функциональные особенности как социально-политического и административного института, а также роль «цивилизатора» дворянства. Главной частью, ядром двора является дом короля (maison du roi), под которым понимают большие и малые службы, где заняты лица благородного и неблагородного происхождения, находящиеся при короле в месте его пребывания, и которые организованы для поддержания необходимой частной жизни суверена и церемониала вокруг его персоны (Э. Шалк, Д. Крузе). Сам французский королевский двор эпохи раннего Нового времени описан как в обзорных работах (Ж.-ф. Сольной, М. Шатене), так и в трудах, посвя-Щенных отдельным аспектам его эволюции и его культурной роли (Ж. Буше), хотя исследователи подчеркивают, что именно французская жизнь изучена пока неглубоко. Дошедшая до нас документация весьма неполная и пестрит лакунами, поскольку прообраз министерства двора был создан только при короле-солнце и традиция хранить все бумаги сложилась не сразу. Остаются также не до конца ясными реальные функции каждой из должностей в структуре дома короля и других составляющих его домов. Именно на этой проблеме мы и хотели бы заострить свое внимание, выяснив функции наиболее важных королевских служб. С точки зрения организации французский двор -это совокупность служб дома короля, дома королевы, домов детей Франции и принцев (принцесс) крови, членов королевского дома. Он всегда располагался в месте пребывания монарха или регента королевства, обслуживался штатом церемониальных лиц, представлявших все три сословия страны, при строгой иерархии должностей, соответствовавшей социальному положению каждой персоны. Помимо штата двора, к нему имели постоянный доступ различные должностные лица короны (государственные секретари, губернаторы, генеральные наместники провинций, интенданты и проч.), а также иностранные послы, члены их семей и их штата, привилегированные купцы и торговцы - - «поставщики двора» и прочие лица различного статуса, кормившиеся при нем всяческими способами. Период правления последних королей из династии Валуа знаменовал собой расцвет и бурный рост придворной жизни, который по пышности церемониала, организации и многочисленности представленного в ней благородного сословия стал достойно соперничать с современными ему испанским и английским дворами. Несомненно, французский королевский двор имел многовековую историю, восходящую к Меро-вингам. Во все времена царствующей персоне требовался постоянный обслуживающий ее штат из привилегированных лиц, достойных своей высокой роли. Традиция содержания большого придворного штата возникла и получила особенное развитие на Востоке. Так, франкские короли эталон придворной жизни видели в Византии, которая, в свою очередь, многое заимствовали от восточных деспотий. Французские юристы XVIII в., рассматривая, в частности, эволюцию придворных привилегий, показали, что почти каждая дворцовая должность восходит к римско-ви-зантийской или другой восточной традиции. Конечно, воспроизведение помпезного византийского церемониала и организация бесчисленного множества дворцовых служб были столь необходимы средневековым королям Франции, но традиция почетного окружения монарха оставалась неизменной. В царствование Людовика IX Святого (1226-1270 гг.) двор уже обладал разветвленной структурой служб, организационно выделившись из Curia Regis Капетингов. Средневековый феодальный двор достиг своего расцвета и великолепия у бургундских герцогов XV в. из династии Валуа, церемониал которого был установлен на основе раннего французского. Придворный бургундский историограф Жан Шатлеп писал, что «после воинской славы двор - первое, к чему следует относиться с особым вниманием; содержать его в образцовом порядке - важнейшее дело». Эстетическая привлекательность и рациональная организация бургундского церемониала оказались настолько живучими, что он в XVI в. был принят при испанском, австрийском, английском и отчасти французском дворах. По мере объединения французских земель в XV-XVI вв. и сосредоточения власти в руках короля и его окружения политическая роль двора неуклонно возрастала. Служба при дворе, начинающего определять всю внутреннюю и внешнюю политику страны, становилась заманчивой возможностью приобщения к власти, а значит, к богатству и социальному престижу. Начиная со времени правления Франциска I (1515-1547 гг.) число придворных быстро увеличивалось и достигло своего предела в XVI в. при Генрихе III, чему способствовали Гугенотские войны (1559-1598 гг.) и религиозно-политическое размежевание дворянства, потребность постоянного местопребывания при короле, источнике сакральной власти и гаранте социальной стабильности. Королевские замки были уже не в состоянии вмещать французский двор при его переездах, и во второй половине столетия он окончательно осел в Париже. Лувр стал постоянной и любимой королевской резиденцией. Эпоха Возрождения произвела целую революцию при дворах европейских государей. Франция в этом отношении испытала огромное итальянское влияние: пышные итальянские дворы, особенно флорентийский, способствовали широкому развитию придворной жизни и являлись эталоном великосветского быта. Приезд во Францию Екатерины Медичи, племянницы Папы Климента VII, которая в 1533 г. стала женой будущего Генриха II, повлек за собой появление регулярных балов, маскарадов и прочих празднеств, проходивших с подчеркнутым великолепием и торжественностью. Со второй половины XVI в. доминирующим культурным влиянием в Европе стала обладать Испания, королевский двор которой по численности, строгости этикета и церемониала считался образцовым вплоть до середины XVII в., когда инициативу окончательно перехватил его главный соперник - - двор французский. Как уже упоминалось, при мадридском дворе был принят бургундский церемониал, выросший из раннего французского (1548 г.). В Испании он обрел свой неповторимый облик и, благодаря политическому могуществу Карла V и Филиппа II, оказал влияние на остальные европейские дворы. Франция последних Валуа не могла не попасть под влияние испанской культурной гегемонии, моды и церемониала. Помпезный регламент 1585 г. носил на себе явную печать испанского влияния. Последние Валуа регулярно занимались реформированием двора, который по своей организации стал напоминать двор испанских королей, но не явился его повторением. Поэтому пути французского и испанского церемониала разошлись: если французский подчеркивал роль монарха как центра всей социальной жизни при дворе, то испанский стремился изолировать короля, делая его недосягаемым для окружающих. Царствование Генриха III (1574-1589 гг.), правившего в разгар религиозных войн и национального кризиса, вместе с тем было временем решительных действий короля по созданию четкой системы дворцовых служб и новых правил церемониала, определенных королевскими регламентами 1578, 1582 и 1585 гг. Генриху III удалось установить правила придворной жизни, которыми пользовались все последующие короли Фран-1|ии. Внимание его к своему двору было не случайным.
Фигура Генриха III - - одна из самых трагических и противоречивых во французской истории. Любимый сын Екатерины Медичи, он с детства был воспитан матерью как будущий король. Блестяще образованный и интеллектуально одаренный, Генрих III производил впечатление изящного и утонченного человека, с огромным чувством королевского достоинства. Прежде чем занять французский трон после смерти своего брата Карла IX, он прошел большую школу военной и придворной жизни, разбив гугенотов при Жарнаке и Монконтуре (1569 г.) и полгода царствовав в Польше (1573-1574 гг.). Генрих III был королем, который уже не считал себя лишь первым дворянином Франции и для которого идея королевского величества была превыше всего. Именно при нем утвердилось новое, пришедшее из Испании, обращение к царствующей персоне — Ваше Величество . Если понятие Величества до Генриха III было некой аморфной идеей, то он воплотил ее на практике, став реальным создателем придворного церемониала. Быстрый рост штата поставил перед последними Валуа проблему организации придворной жизни -повседневного церемониала, который включал бы в ебя не просто правила вежливого и обязательного поведения, но и четко определенные, подчас расписанные по часам обязанности придворных по отношению к царствующим персонам и членам их семей. Обер-квартирмейстер руководил размещением придворных в Лувре, следя, чтобы в свиту не затесались случайные лица. Генрих III ввиду наплыва людей запретил представителям высшего сословия находиться при дворе без его разрешения и повелел л лично представляться ему. Право состоять при дворе или на службе в доме короля можно было обрести лишь посредством родственников или покровителей, которые занимали бы уже определенное положение. Так появлялась возможность для складывания придворных клиентелл и партий. С 1579 г. дворянские должности могли занимать только родовитые дворяне , что автоматически придавало и без того пристижным должностям еще большую привлекательность. Должности стали покупаться с согласия короля, и надо полагать, при Генрихе III начинается процесс превращения этих постов в наследственные, который завершится при Людовике XIII. Борьба за главные и почетные должности в доме короля и при дворе, по сути, была борьбой знати, часто родственников короля, за право влияния на решения монарха. Владельцы ключевых постов в доме короля могли выполнять свои обязанности только четыре месяца в году (т. н. «квартал»), а остальную часть года имели право посвящать свободному времяпрепровождению при дворе. Они составляли каждый свой штат служащих из друзей и родственников, которые служили также по четыре месяца, уступая место следующей смене, но оставаясь при монархе и выполняя предусмотренный для них церемониал. То есть на две трети двор был сборищем праздных людей, которым вменялось лишь обязательное присутствие при утреннем и вечернем туалете короля, а также на церемониальных богослужениях. Главным должностным лицом при французском Дворе был его главный распорядитель. Согласно Венсану де Ла Лупу, юристу середины XVI в., главный распорядитель ежегодно формировал штат дома короля и замещал вакансии с его согласия. В течение нескольких десятилетий XVI в. эта важнейшая должность принадлежала самой влиятельной католической дворянской семье Франции -- герцогам Гизам, которые после кровавых событий Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 г.), организаторами и активными участниками которой они являлись, вознамерились еще более увеличить свою власть при дворе. Герцог Генрих де Гиз, глава этого дома, в октябре 1572 г. представил «Статьи» -уточнения своих полномочий - - Карлу IX. Согласно этим статьям главный распорядитель мог формировать генеральный штат дома короля, включая церковный двор и даже мелких служащих (хирургов, цирюльников и др.). Помимо этого, он стремился получить право распоряжаться аналогичными полномочиями в отношении дома королевы и домов детей Франции. Ему должны были подчиняться капитаны гвардейцев, которые вручали бы ему ключи от апартаментов короля. Также он единственный имел возможность представлять иностранных послов королю. К этому присоединялось его право верховной юрисдикции при дворе и в месте пребывания короля, т. е. главным образом в Лувре. Столь широкие обязанности главного распорядителя вели к чрезвычайному усилению клиентеллы Гизов при дворе, что было чревато окончательной потерей власти и короны слабеющей правящей династией. Генрих III, взойдя на престол в 1574 г., не мог открыто отрешить Генриха де Гиза от его должности, так как пост герцога принадлежал к числу коронных. Лица, занимающие этот пост, согласно ордонансу Людовика XI от 1467 г. не могли быть смещены. Здесь вступил в силу механизм придворной игры. Король был уже не столь силен, чтобы удалить влиятельнейшего герцога из Парижа или вступить с ним в открытую борьбу, но он умело воспользовался своими правами короля, сведя до минимума реальные функции главного распорядителя. В «Ответах» герцогу де Гизу король сообщил, что он изъял из подчинения главного распорядителя должности обер-камергера и его штат, обер-квартирмей-стера и всех королевских гвардейцев во главе с их капитанами, наделив к тому же большим правом юрисдикции главного прево дома короля. Регламентом 1582 г. часть функций Гиза передавалась первому гофмейстеру, а возведение главного прево дома короля в 1578 г. в ранг главного прево Франции ограничило юрисдикцию главного распорядителя в Париже. Таким образом, при Генрихе III и его преемниках эта должность постепенно становилась малофункциональной, хотя и оставалась самой почетной. Распоряжаясь функциональной составляющей придворных должностей, король мог влиять на расстановку социально-политических сил при дворе, а значит, и в королевстве. Через его руки проходили все придворные назначения. Помимо функциональных изменений, король активно использовал свое право упразднения и создания новых постов. Это диктовалось как политическими соображениями, так и проблемой постоянного увеличения двора и дома короля. Генрих III придавал особое значение церемониалу, который возвеличивал монарха и подчеркивал значимость отправляемых им публичных обязанностей. Придворный церемониал постоянно совершенствовался и становился все более регламентированным и рациональным, что было также необходимо для поддержания должной дисциплины среди дворянства. Издание трех больших регламентов за семь лет, а также массы второстепенных свидетельствует о неустанном внимании короля к своему двору и его организации. Регламентом 1585 г. впервые учреждалась должность обер-церемониймейстера французского двора , который осуществлял проведение публичных церемоний с участием королевских особ. Должность церемониймейстера не была до этого принята при французском дворе, в отличие, например, от двора последних бургундских герцогов из династии Валуа, церемониймейстер которых, Оливье де Ла Марш, оставил нам полное описание бургундского церемониала. Основные функции организатора публичной жизни при французском дворе ложились на плечи его главного распорядителя. Генрих III, умаляя власть Генриха де Гиза в своем доме, стремился как можно больше рассредоточить его полномочия, распределив их между преданными людьми. Должность обер-церемониймейстера, которая задумывалась как одна из ключевых при дворе, обеспечивала проведение королевской воли, что усиливало партию лояльных монарху придворных, и одновременно помогала бороться с неразберихой и частым беспорядком во время публичных церемоний. Желание дворян находиться как можно ближе к королю и вообще принимать участие в придворных церемониях при отсутствии четких правил поведения приводило к дезорганизации торжеств. Наведение порядка при отсутствии службы, отвечающей за совершение должного хода церемонии, отнимало много времени. Регламент 1585 г. определил обязанности обер-церемониймейстера - - следить за поддержанием строгих правил церемониала. Утром и вечером во время мессы и вечерни короля обер-церемониймейстер лично распределял места в придворной церкви. Согласно церемониалу кардиналы и церковнослужители находились справа от алтаря, за ними располагались кавалеры ордена Святого Духа. Слева размещались, в строгой иерархии социального положения, принцы, герцоги, коронные должностные лица, за ними - капитаны гвардейцев и камер-юнкеры. Далее располагалась сотня дворян короля, а также иные дворяне, служащие в королевском доме. Наконец, после них шли остальные благородные лица, занятые на службе в домах членов королевской семьи и входящие в свиту двора. Церемонии, большие и малые, с избытком заполняли жизнь двора: это были бракосочетания членов королевской семьи и фаворитов короля, праздновавшиеся в резиденции монарха, крещения, пиршества, торжественные приемы послов и т. д. Причем прием иностранных послов, особенно испанских, отличался особой помпезностью, и в обязанность церемониймейстера входило предупреждать иностранцев об этикете, принятом при французском дворе. Регламент подчеркивал также обязанность церемониймейстера соблюдать иерархию придворных должностей, чтобы место каждого лица подле короля на публичных церемониях соответствовало его положению при дворе. Обычно король приказывал обер-церемониймейстеру перед началом какой-либо церемонии предупреждать о ней знатных придворных и сообщать им их место при королевском выходе. Остальных придворных оповещали его подручные. От Генриха III зависело число и состав приглашенных на какое-либо торжество, и неполучение королевского приглашения означало немилость. Посредством церемониала король обретал новый рычаг власти при дворе, все более подчиняя себе дворянство и создавая нужное себе почетное окружение, а также получал возможность разностороннего контроля за двором. Как отмечалось, главной функциональной частью двора являлся дом короля, который подразделялся во второй половине XVI в. на службы, которые, в свою очередь, находились под началом главного раздатчика милостыни Франции, возглавлявшего церковный двор, обер-камергера , следящего за королевскими апартаментами, гардеробмейстера , хранящего королевское платье, первого гофмейстера , который отвечал за внутреннее состояние королевского замка (дворца) и трапезу короля, обер-шталмейстера , попечителя королевских конюшен, главного прево отеля короля -- главы службы порядка во дворце, и капитанов разного рода гвардейских формирований. Причем полномочия обер-шталмейстера, главного прево и капитанов гвардейцев распространялись на весь двор. Регламенты Генриха III не упоминают три главные охотничьи службы, возглавляемые главным сокольничим, распорядителем волчьей ловли и главным егермейстером . Активно они не действовали при нем потому, что Генрих III был исключением среди остальных королей — любителей охоты.
МАКСимка
Сообщение: 4226
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
23
Церемониал двора, установленный Генрихом III в 1585 г., имел различные источники происхождения. Во-первых, несомненно, он являлся прямым прг жением французского церемониала прошлых времен и бургундского церемониала, о чем свидетельствует письмо-инструкция Екатерины Медичи Карлу IX от 1563 г., также присутствующее в Регламенте. Согласно этому посланию при Франциске I и Генрихе II действовал четкий этикет в отношении королевской персоны, устанавливались определенные часы подъема короля, публичной церемонии его утреннего и вечернего туалета, решения государственных мессы, обеда, аудиенций, торжеств и т. д. Королева упоминает и более раннюю эпоху, замечая, что Людовик XII (1498-1515 гг.), например, внимательно следил за своим штатом, всегда имея при себе список всех, кто исполнял обязанности при его персоне. С другой стороны, однако, известно сообщение историка рассматриваемой эпохи, президента Парижского парламента Ж.-О. де Ту, согласно которому церемониал 1585 г. был введен Генрихом III после его беседы с женой лорда Эдварда Стаффорда, английского посла в Париже, леди Дуглас. Король «в деталях воспринял формальности и почтение, с которым относились к королям Англии; например, какое число комнат и передних нужно пройти, чтобы достичь королевских покоев». Лорд Стаффорд, постоянный посол Елизаветы I Тюдор во Франции с 1578 г., был заметной фигурой при французском дворе, -а его жена действительно была часто принимаема членами королевской фамилии. Но все же известие президента де Ту очень сомнительно, поскольку английский придворный церемониал был заимствован в 1470 г. Эдуардом IV из Бургундии, почти не меняясь, в отличие от французского, на протяжении XVI в. Уже в царствование Генриха VIII Тюдора (1509-1547 гг.) различия в организации придворного этикета и церемониала при английском и французском дворах были очевидны. Французский двор отличался более упорядоченной структурой, что показал курьезный случай с французским посольством из шести камер-юнкеров в Лондоне. «Проблема протокола» возникла из-за того, что приближенные Генриха VIII, обязанные принимать французов, не нашли соответствующей должности в доме своего короля. Работа придворных служб начиналась задолго до пробуждения короля. В четыре часа утра слуги под руководством сменных гофмейстеров убирали все залы королевского замка (Лувра) от мусора и нечистот, которые оставались с предыдущего дня. Генрих III заложил традицию регулярной ночной уборки всех помещений, где жила семья короля. Между четырьмя и пятью часами камердинеры короля растапливали камин и зажигали факелы в королевских апартаментах. В пять утра, разбуженный одним из них, король отдавал приказ об открытии дверей своих апартаментов, равно как и дворцовых ворот. К этому времени придворные, в зависимости от значимости их функций в системе двора и знатности, собирались в трех помещениях — зале для аудиенций , палате для государственных заседаний и передней. По замыслу короля в момент отворения дверей королевской спальни первая группа, как наиболее привилегированная, из залы для аудиенций переходила в королевскую спальню, вторая группа - - в залу для аудиенций, а третья - - в и ту для государственных заседаний. Один из камердинеров приносил воду, король умывался; начиналась церемония утреннего туалета короля, которой руководил гардеробмейстер. Ему ассистировали двое слуг, один из которых заведовал ключами от сундуков, где хранилась королевская одежда, другой помогал непосредственно при одевании короля. Из рук первого по знатности и положению при дворе (принца крови, первого барона Франции, главного распорядителя и т. д.) король брал свою сорочку. Здесь же присутствовали дежурный цирюльник и камер-юнкеры, двое из которых подносили королю легкий завтрак, носивший сакральное значение, - - хлеб и вино, двое других по завершению туалета вручали шпагу и плащ (если предстоял публичный выход), остальные камер-юнкеры и пажи ожидали королевских приказаний. После завершения утреннего туалета и приветствия придворных король удалялся в свой кабинет, где заканчивал завтрак и начинал работать с государственными секретарями и другими лицами королевского совета. В это время (или чуть позже) сменные камер-юнкеры убирали королевскую кровать. Обер-камергеру, ответственному за функционирование королевских апартаментов, подчинялся гардеробмейстер со своим штатом портных, обувщиков, сапожников, галантерейщиков, меховщиков, бельевщиков и прочих служащих гардероба короля. Ближайшими помошниками обер-камергера являлись парные камер-юнкеры, затем следовали сменные камер-юнкеры , ординарные дворяне, носители благородных должностей - - камергеры и дворецкие, а также прочий обслуживающий покои монарха штат: лакеи, привратники, цирюльники, ковровщики, стекольщики, столяры и т. д. Обер-камергер контролировал, кроме того, весь многочисленный медицинский персонал дома короля: хирургов, разного рода докторов, аптекарей и др. В начале каждого квартала один из первых камер-юнкеров знакомился со всем «неблагородным» штатом, напоминая служащим об их обязанностях. Дворяне, находящиеся на службе при королевских апартаментах, считались наиболее привилегированными из-за своей близости к королю. Желание попасть в число этих избранных лиц, ближайшее окружение короля, порождало конкуренцию, взаимную зависть и массу ссор среди придворных. Регламенты Генриха III, определяющие полномочия главному прево, хотя и вменяли ему в обязанность наказывать всех затевающих ссоры, вплоть до смертной казни с согласия короля, нисколько не исключали эти ссоры в будущем. Более того, Генрих III умышленно провоцировал взаимную неприязнь придворных на почве борьбы за королевское внимание, что позволяло ему лишний раз подчеркнуть дистанцию между собой и дворянством и лавировать между соперничающими клиентеллами, контролируя ситуацию при дворе. Так, особую ревность вызывали фавориты короля герцог д'Эпернон и герцог де Жуайез, которым, согласно регламенту 1585 г., было разрешено в любое время входить к королю, где бы он ни находился. Около девяти часов утра короля предупреждали о том, что все готово для мессы, и в сопровождении камер-юнкеров, лиц высших достоинств и гвардейцев король следовал в дворцовую церковь. Служба, длящаяся временами до полудня, шла под руководством главного раздатчика милостыни Франции, который был главой церковного двора короля. В его ведении находились придворные церковные службы и их штат. По сути главный раздатчик милостыни Франции, как правило, кардинал, был главным духовным лицом всей страны, Примасом Галльским. Ему принадлежало право ставить свою подпись после королевской при распределении церковных бенефициев. Он же следил, чтобы ни один прелат Франции не мог присоединиться без его разрешения ко двору с целью службы. Последнее право было обусловлено тем, что главный раздатчик милостыни Франции имел достоинство епископа двора. Кардинал также контролировал парижские больницы, Наваррский коллеж, монастырь Святого Гервасия, приюты и т. д. Его обязанностью было произнесение предобеденной и послеобеденной молитвы в момент королевской трапезы. Далее в иерархии церковного двора следовал духовник короля ,глава придворной церкви , руководитель капеллы , священники на смене и др. Все они во главе с главным раздатчиком милостыни Франции служили четыре месяца в году. В полдень первый гофмейстер сообщал королю, что обед готов. Как правило, пять дней в неделю на обеде присутствовали королева и члены королевской фамилии, в остальные дни король обедал один. Регламентом 1585 г. Генрих III приказал устанавливать барьеры во время трапезы, разделяющие стол короля со столами приглашенных придворных, желая тем самым подчеркнуть величие монаршей персоны, ее недосягаемость, но в то же время доступность взору всех присутствующих и прочих любопытных. За королевским столом распоряжался первый гофмейстер, держащий в руках жезл: рассаживал приглашенных королем согласно их достоинству, по его команде менялись блюда специальным штатом дворян при королевском столе . Он же руководил церемонией вручения салфетки королю, передавая ее для этой цели королеве или самым знатным дворянам, приглашенным на обед. Во время трапезы приглашались музыканты и звучала музыка. Регламенты Генриха III не упоминают также старинные почетные службы: главного хлебодара , кравчего и виночерпиев . Первому гофмейстеру полагалось особым образом контролировать королевскую кухню , не допуская туда посторонних лиц. Королевская кухня состояла из семи служб: две из них обслуживали короля и его семью - - объединенная, хлебная и винная , и собственно кухня; остальные пять работали на весь дом короля (хлебная, винная, фруктовая, дровяная и общая кухня). В подчинении первого гофмейстера находились также гофмейстеры на смене , контролеры, глава финансовой службы . Король лично перед началом каждой четырехмесячной смены знакомился со всем штатом первого гофмейстера, поскольку речь шла о жизнеобеспечении всего двора. Королевский обед обычно заканчивался после двух часов дня разносом фруктов, сладостей и вина. После этого, в зависимости от дня недели, король давал аудиенции (дважды или трижды в неделю), наносил визит королеве-матери Екатерине Медичи и своей жене Луизе Водемон-Лотарингской, прогуливался, работал в специализированных королевских советах четырех раз в неделю). В четыре часа дня он отправлялся к вечерне, которая, как и месса, могла проходить с участием королевы и придворных дам и без них, в зависимости от обстоятельств. Королева располагала собственной часовней и приписанным к ней капелланом. Вечерня продолжалась до шести часов, после чего следовал ужин, и дважды в неделю устраивались балы.
Время от времени двор выезжал на охоту и на прогулки, а также совершал переезды, для чего требовались экипажи и лошади, находившиеся в ведении обер-шталмейстера. Обер-шталмейстер руководил королевскими конюшнями, которых с 1582 г. стало две: малая, находившаяся под руководством первого шталмейстера, и большая. В первой содержались лошади охоты, во второй - - для торжеств и церемоний. При шталмейстерах на смене находились пажи из благородных фамилий, которых обучали верховой езде, фехтованию, боевым упражнениям и правилам дворцового этикета. Генрих III особенно беспокоился о воспитании пажей при дворе, поскольку видел в них следующее поколение придворных, лояльность которых по отношению к королю нужно было воспитывать изначально. В стремлении приручить молодое поколение Генрих III часто требовал, чтобы пажи, а также шталмейстеры на смене сопровождали его в поездках, на церемониях и служили только при его персоне. Обер-шталмейстер был обязан также выделять лошадей и экипажи для иностранных послов, к которым прикреплялся обычно один шталмейстер на смене, непосредственно следивший за тем, что именно им необходимо в данный момент. Вообще, королевские конюшни обслуживала огромная армия конюхов и прочих служителей. Активная жизнь при дворе затихала к вечеру, когда гофмейстеры на смене зажигали факелы в коридорах и залах дворца и в четырех углах внутреннего двора Лувра. В десять часов вечера, когда король ложился спать, дежурный капитан королевских гвардейцев после троекратного предупреждения криком приказывал закрыть ворота. Ночью королевские покои охраняли гвардейцы под началом капитана королевских дверей , а днем они следили за соблюдением церемониала при въезде во двор Лувра. Регламент 1578 г. определил также обязанности отряда сотни швейцарцев во главе с французским капитаном, которые следили за порядком во дворе и на нижнем этаже дворца. Четыре капитана королевских гвардейцев возглавляли четыреста стрелков, причем один отряд из ста человек со времен Карла VII оставался шотландским. Капитан гвардейцев на смене был обязан присутствовать при открытии и закрытии ворот замка, обладал, наряду с главным распорядителем и главным прево, правом юрисдикции в доме короля, следил за порядком во время публичных выходов монарха, а также организовывал почетный эскорт короля. Однако стрелков на смене было не более двухсот человек, и большинство из них были рассредоточены по дворцу, поэтому короля могли сопровождать два-три десятка человек.
МАКСимка
Сообщение: 4264
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
23
Отправлено: 24.03.10 23:24. Заголовок: ФРАНЦУЗСКИЙ ДВОР В К..
ФРАНЦУЗСКИЙ ДВОР В КОНЦЕ ГУГЕНОТСКИХ ВОЙН: ПОТЕРЯ ЕДИНСТВА
В истории французского двора XVI века существует большая лакуна, которая охватывает период 1588—1597 гг. - - время, когда мы можем констатировать почти полное отсутствие королевских регламентов относительно внутреннего устройства двора и регулирования придворной жизни. Что стало с французским двором после гибели Генриха III Валуа в 1589 г. и наступлением политической анархии в период фактического междуцарствия в начале 1590-х гг., малоизвестно. В литературе этот вопрос почти не освещался. Распространено мнение, что после роспуска придворного штата последнего Валуа часть дворян уехала в свои замки и поместья, часть влилась в армию Генриха Наваррского, которому только предстояло стать королем Франции. Гражданский двор как бы исчез. Однако это не совсем так.
Политические лагеря максимально поляризовались, поскольку ставка в борьбе была необычайно высока • • корона Франции. Католические дворяне покидали короля и присоединялись к их вождю герцогу де Гизу, который возглавлял так называемую Католическую Лигу военизированный общественно-политический союз, сплотивший различные слои французских католиков, щедро финансируемый испанским королем Филиппом II. Среди враждующих сторон самые слабые позиции были у короля Франции. Вместе с тем те придворные, кто остался с ним после 1585 г., продемонстрировали ему необыкновенную верность. Точную численность служащих при короле дворян подсчитать невозможно, поскольку помимо лиц, занятых на четырехмесячном дежурстве, при дворе находились две иные смены благородного персонала двора, а также их праздные родственники, не входящие в дворцовый штат и кормившиеся за счет бесплатного столова-ния при дворе или иными способами, и т. д. Приблизительная цифра — около 2 тыс. человек. Учитывая тот факт, что жалованье придворным выдавалось крайне нерегулярно и не в полной мере, двор короля трудно заподозрить только в материальной заинтересованности. Для большинства служащих при дворе Генриха III дом короля оставался последним остовом стабильности, олицетворением и хранителем вековых традиций церемониала, хороших манер и привычного уклада жизни. Несмотря на то что власть короля повсеместно оспаривалась, а реальные возможности осуществления управления неуклонно сужались, придворные видели в Генрихе III и членах семьи Валуа своих харизматических руководителей, помазанников Божьих, естественных гарантов справедливости, символизирующих собой благополучие всего дворянского класса. Несмотря на то что претенденты на корону Франции и руководители Католической Лиги герцоги Гизы развязали в марте 1585 г. очередную гражданскую смуту, Генрих III продолжал царствовать над своим двором, создавая мираж власти. Казалось, двор не замечал войны. Чем ожесточенней проходили сражения, тем пышнее праздновались победы. Великолепие двора, его подчеркнутая изысканность и рафинированность стали естественной реакцией на мрачные события современности. Там были приняты подчеркнутая вежливость, артистичность поведения и показное стремление к роскоши. Последний ренессансный двор Франции последнего монарха из династии Ва-луа отчаянно сопротивлялся распаду, стремился к самодостаточности, к замыканию в самом себе. Регулярный и строго установленный церемониал соблюдался несмотря ни на какие волнения в Париже. Генрих III мог неограниченно царствовать только при своем дворе и быть настоящим королем только со своим двором. Это была своего рода игра, правила которой безукоризненно соблюдал каждый придворный. Для короля его двор был театром, где церемониал являлся спектаклем, в котором Генрих III играл главную роль. Один из биографов монарха (П. Шевалье) очень точно назвал его шекспировским королем. Только церемониал как бесконечно повторяемый ежедневный спектакль позволял чувствовать собственную значимость как монарху, так и тем, ктс ему служил. Это был пир во время чумы. Все знали, что рано или поздно он закончится.
Весь этот порядок начал рушиться в мае 1588 г., когда король бежал из восставшей столицы, а некоторое время спустя к нему выехали обе королевы — королева-мать Екатерина Медичи и жена Луиза Ло-тарингская. Генрих III всеми силами продолжал поддерживать видимость соблюдения придворных регламентов почти в невыносимых условиях, понимая, что благодаря этому он остается королем Франции в глазах своих друзей и врагов. В 1589 г. его ближайшее окружение составляли восемь преданных ему дворян, в обязанность которых входило «извещать Его Величество обо всем важном, что они узнают и выяснят о его жизни, персоне, авторитете, положении и чести». Они обязаны были всюду сопровождать короля, пробовать его пищу, хранить сундуки с оружием, распоряжаться каретами и лошадьми. Дальнейшие пути дезинтеграции двора таковы: Генрих III, согласно Ж.-О. де Ту, приказал двору во главе с королевой Луизой, а также парижским парламентариям и прочим высшим чинам обосноваться в городе Туре, который решено было сделать временной столицей, с тем чтобы позже триумфально вступить в побежденный Париж. Большая часть двора действительно сумела добраться до Тура, в то время как сам Генрих III в последний год своей жизни не имел постоянного местопребывания. Его ближайшее окружение — это вооруженная свита. В январе 1589 г. умерла королева-мать. Ее штат (около 600 чел.) был распущен. Большинство придворных разъехалось по своим владениям, и лишь незначительное их число попало на службу в дом короля и царствующей королевы. Корона, вопреки традиции, в условиях крайнего финансового дефицита и государственной дезорганизации не могла позволить себе содержание такого большого числа ставших бесполезными служащих В этой связи необходимо упомянуть об одном обстоятельстве. Несмотря на задержки (иногда многолетние) жалованья придворным королевского штата, деньги все же выплачивать стремились. Выплаты осуществлялись даже наследниками покойной монаршей персоны, и иногда спустя годы. Так, Екатерина Медичи, умирая, знала, что своей смертью обрекает многих придворных и слуг на весьма скромное существование, что особенно было ощутимо в разгар войны, запустения и разрухи. Поэтому она завещала им значительную сумму из личных доходов, кратную жалованью за несколько лет. Вообще, возвращение долгов считалось священным делом, поскольку все верили, что врата рая откроются только для тех, кто не обременен земными обязательствами. В своем последнем письме, адресованном Генриху III, вдовствующая французская (жена его старшего брата Франциска II) и свергнутая шотландская королева Мария Стюарт просит его выплатить все причитающееся жалованье служащим ее дома после ее смерти за счет продажи имущества, которым она владела во Франции. Серьезно заболевшая в конце 1586 г. и оставшаяся без средств Маргарита де Валуа, сестра Генриха III и младшая дочь королевы-матери, в одном из писем едва ли не умоляет Екатерину Медичи «проявить сочувствие к моему окружению, которому давно не платили за службу», добавляя характерную фразу: «Я знаю, что нет ничего более угодного Богу, чем выплата жалованья слугам». Позднее, во второй половине 1590-х гг., в конце религиозных войн, Генрих IV Бурбон уже как полноправный король Франции поможет погасить все долги, накопленные королевами Луизой и Маргаритой в критическое время тотальной нехватки средств и развала всей финансовой системы государства, связанной с политическим и социально-экономическим хаосом рубежа 1580-1590-х гг. Таким образом, безвозмездный характер придворной королевской службы вместе с тем сочетался с непререкаемыми обязательствами денежного содержания короной своих служащих. Оба элемента представляли собой неписаные принципы организации службы королю, службы, существовавшей, пока есть король. Окончательное разделение двора произошло после трагической смерти Генриха III в августе 1589 г. Королю суждено было погибнуть от кинжала монаха-доминиканца Жака Клемана, совершившего убийство по наущению Гизов, мстящих за смерть Генриха де Гиза (убитого, в свою очередь, по приказанию короля в Блуаском замке в декабре 1588 г.). Члены дома короля не сдерживали слез - - рушился их мир и их будущее. Королевский штат был официально распущен после традиционной фразы церемониймейстера во время похорон монарха в аббатстве Св. Корнелии: «Господа, наш господин умер, поэтому каждый свободен от обязательств. Ибо двор распускается». С этого времени двор последних Валуа распадается на четыре основных центра. Причем это разделение и децентрализация двора осуществились по политическому признаку. Во-первых, собственно военное окружение гугенотского лидера Генриха де Бурбона, короля Наваррского, как гугеноты, так и католики -- бывшие служащие дома Генриха III, примкнувшие к нему из личных и политических соображений. Почти исключительно мужское общество, своего рода военный двор. Только с окончанием активных военных действий, отречением от протестантизма и коронации в Шартре, после своего вступления в Париж в марте 1594 г. Генрих IV публично объявляет о восстановлении полноценного двора. Во-вторых, та часть двора, которая не последовала за Луизой Лотарингской в Тур и осталась в Париже, контролируемом в 1588-1594 гг. лигерами. Судя по всему, некоторые придворные ослушались приказа короля сугубо из соображений защиты своего имущества, которое могло быть разграблено или конфисковано в пользу Лиги, лидеры которой не стеснялись заниматься реквизициями имущества и ценностей, принадлежащих сторонникам короля. К этому двору присоединились благородные семьи из числа сторонников Лиги. Несмотря на отсутствие коронованных особ в столице, руководители Лиги - - герцоги Ги-зы — могли считать себя таковыми. Господствовали при этом дворе герцог Майеннский, брат покойного главы Лиги Генриха де Гиза, объявивший себя «главным наместником государства и короны Франции», а также три дамы этого семейства: Анна д'Эсте, герцогиня Немурская, внучка Людовика XII, его мать, признанная глава клана Гиз-Лотарингских, которую парижане именовали не иначе как «королева-мать», ее Дочь герцогиня де Монпансье, вдохновительница убийства Генриха III, которую парижский хронист Летуаль назвал «губернаторшей Парижа», и, наконец, вдова Генриха де Гиза Екатерина Клевская. Летуаль, не зная, как теперь титуловать этих дам, именует их в своих мемуарах «принцессами», что можно перевести также как «государыни». Позже к ним присоединился бежавший из-под ареста молодой герцог Шарль де Гиз, сын Генриха и Екатерины Киевской которого «в Париже почитали уже за короля». Этот двор не осмелился занять опустевший Лувр и предпочитал пребывать в Отеле Гизов. В Париже также оставалось несколько десятков парламентариев, приверженцев Лиги, не подчинившихся приказу Генриха III переехать в Тур, и, конечно, муниципальное руководство — «Совет Шестнадцати», как они себя называли. С этим советом у двора Гизов возникали бесконечные споры и конфликты по поводу разделения властных полномочий, что усугублялось голодом из-за осады столицы Генрихом Наваррским в 1590 г. и распрями между самими лидерами Лиги. Последние никак не могли согласовать единую кандидатуру на французский трон. Летуаль перечисляет в числе претендентов герцогов Гиза, Майеннского, Немурского, Меркера, Савойского и Лотарингского. Все эти обстоятельства разобщали жизнь этого двора, который распался накануне вступления Генриха IV в Париж. Двор Луизы Лотарингской - - третий по счету двор Франции после 1589 г. После гибели мужа королева Луиза уехала из Тура в замок Шеног завещанный ей Екатериной Медичи, которая в свое время отобрала его у фаворитки своего мужа Дианы де Пуатье. Видимо, Луиза сохранила зн часть своих служащих (в 1589 г. около 300 чел.), к которому добавились некоторые члены дома ее мужа и и ее свекрови. Так, в штате двора этой «белой королевы» числились «свитские дамы, фрейлины, камеристки, дворяне ее дома и обслуживающий персонал». О жизни этого двора мало что известно. О. Мале, канцлер ее брата герцога де Меркера, сообщает нам,' например, что двор королевы Луизы функционировал согласно регламентам Генриха III и представлял собой живой отзвук двора последних Валуа. При нем нашли убежище все, кому была дорога память о прежних временах, кому некуда было ехать, кто стремился там переждать гражданские войны. Единственная деталь отличала его от двора Валуа: королева отказалась от организации публичных праздников и балов. Отчасти в знак вечной скорби по мужу, отчасти ввиду стесненности в средствах. О. Мале так описывает ее будни: «Поднявшись (утром) со своего ложа, первым делом она возносила молитвы Святой Троице, стоя на коленях по четверти часа, затем около часа продолжалось ее одевание, и во время этой церемонии она беседовала с некоторыми из своих дам, чаще всего о чем-нибудь благочестивом». Фактически до 1594 г. Луиза содержала двор за собственный счет, ее вдовье довольствие почти не выплачивалось. Только после восстановления французского двора и централизации финансовой системы Генрих IV подтвердил ее привилегии вдовствующей королевы. В течение нескольких лет, вплоть До своей смерти в 1601 г., Луиза с удивительной настойчивостью требовала от Генриха IV наказать настоящих убийц ее супруга -- членов семьи Гизов. С началом функционирования полноценного двора в Париже Шенонсо опустел. За год до смерти королева Луиза переехала в Мулен, где и скончалась, «сохранив репутацию прекрасной и достойной дамы» (Брантом).
МАКСимка, спасибо за интересную информацию! Скрытый текст
Просто слезы на глаза наворачиваются от ощущения обреченности династии Валуа. А трагическая смерть последнего Валуа - словно последний день Помпеи: рухнул целый мир, целая эпоха...
Пьер Шевалье "Генрих III" (продолжение): " Король-интеллектуал Генрих III любил собирать вокруг себя в Лувре поэтов и философов, эрудитов и ученых, показывая таким образом свою склонность к уединению и учебе, так характерным для всего его образа жизни. Чтения и дискуссии дворцовой академии имели целью интеллектуально и нравственно формировать короля, чтобы лучше подготовить его для исполнения ежедневных обязанностей. Генрих считал себя невеждой и стремился не только восполнить свой пробел в образовании, но и воплотить в реальности идеал Платона, даже зная, насколько велико расстояние между теорией и практикой. Об основополагающих моментах философии королю рассказывал епископ де Шалон-сюр-Саон, Понтус де Тиар, впоследствии кардинал Дю Перрон. Этот человек идеально владел искусством спора, считался самым блестящим проповедником своего времени. Он знал и естественную, и божественную теологию. В течение полутора лет темой его постоянных бесед с королем была астрономия и космология. Также проводились чтения об искусстве красноречия, которое в то время рассматривалось учеными как раздел риторики и часть рациональной философии. Таким образом, дворцовая академия уделяла внимание всем разделам схоластической философии, не затрагивая разве что механику. Конечно, философское образование того времени было абстрактно, традиционно и умозрительно. Хотя все действия Генриха III подвергались критике, однако Генрих Наваррский взял этот опыт своего предшественника. Он отродясь не любил литературу, но став королем – Генрихом IV, счел своим долгом скопировать все, что происходило в Лувре при Генрихе III. В дворцовую академию входили настоящие светила науки и литературы своего времени: Пьер Ронсар, Ги дю Фор де Пибрак, Филипп Деспорт – любимейший поэт короля, Антуан де Баиф, Доррон – королевский учитель латыни, Понтус де Тиар, Жак Дави дю Перрон. Кроме этих людей, в работе академии в Лувре принимали участие Амади Ладен, поэт и переводчик «Илиады», выдающиеся врачи Мирон и Кавриана. Весьма выдающейся личностью в академии был Агриппа д’Обинье, по крайней мере до бегства из Лувра Генриха Наваррского. Благодаря запискам Агриппы д’Обинье известно, что заседания академии проходили два раза в неделю в кабинете короля. Он же называет наиболее часто присутствующих на этих собраниях людей: маршала де Рец и мадам де Линероль. Вторая жена маршала де Рец прекрасно знала греческий, латинский и итальянский языки; во время приема польских послов ее использовали в качестве переводчика. Мадам де Линероль была одной из самых образованных женщин французского двора, и многие опасались ее точных и колких слов. Большинство подобных бесед в кабинете короля отличались холодностью и сдержанностью. Многие боялись выступать на публике и вызывать на себя насмешки Его Величества, а потому, защищая какой-либо тезис, академик порой выглядел искусственно. На одной из бесед Жак Дави дю Перрон изложил свои аргументы в пользу тезиса о существовании Бога. Все присутствующие были восхищены точностью и блеском его формулировок. Успех настолько опьянило Перрона, что он предложил королю в следующий раз защищать совершенно противоположное положение. Генрих III пришел в ужас от одной мысли об этом и прогнал «безбожника» из Лувра. Правда, через некоторое время Перрон вернул королевское расположение, а после стал епископом и кардиналом. Кроме философских моментов, на собраниях академики могли затрагивать и жизненные моменты, которые могли бы иметь практическое применение. Рядом с королем всегда существовали умелые льстецы, и в своей «Беседе о правде и лжи» А. Жамен, не боясь, называет их опасными лисами. Маршал де Рец произнес «Беседу о гневе», где говорил о пороке ревности как плода личного соперничества. В «Беседе об амбициях» Луи де Гонзаг произносил: «следует избегать этого порока и не желать дружбы с амбициозными людьми, потому что они все измеряют с точки зрения полезности, а не в интересах чести и славы». Вообще в академии царил настоящий дух свободы. Так, в «Беседе об опасениях» Генриху III не смущались давать советы: «Не следует бояться показать своему принцу, королю, господину истину». Пибрак в «Беседе о гневе» доказывал, что для принца унижение – показать гнев. Ему вторит Рец: «… высокий гнев принца, умело сдержанный и руководимый разумом, может принести удивительные результаты». Таким образом, можно сказать, что в королевской академии, которая собиралась в Лувре, царил высокий дух гуманизма. Об этом свидетельствуют темы и примеры, которые авторы любят черпать в античности. Авторы буквально расцвечивали подобными примерами свои работы, делая их порой излишне тяжелыми. Именно в таком духе писали Ронсар и Пибрак. Пибрак считал, что на первом месте стоят чувства и страсти, как будто хотел сделать человечество более живым и гуманным, а для Ронсара превыше всего были нравственные добродетели, причем эти добродетели должны иметь решающее значение даже в научной среде. В итоге академики хотели определить конкретные правила и нормы для гражданина в его обыденной жизни, впрочем, то же самое касалось и высшего класса социальной иерархической лестницы. Так в эпоху волнений и беспорядков, когда вновь поднимал голову феодализм, Генрих с его академиками хотели определить путь, с помощью которого можно было бы взнуздать устрашающие человеческие инстинкты. Возможно, король искал общества наиболее просвещенных умов своего государства не из чистого эстетства. В декабре 1578 года Генрих решил учредить новый орден для своего дворянства – Орден Святого Духа. Это диктовала необходимость собрать вокруг себя по-настоящему преданных людей. В это время большинство его друзей уже погибло: убили Линероля; в собственном доме зарезали Дю Гаста; люди Франсуа Анжуйского убили Генриха Сен-Сюльписа за его отказ разорвать дружбу с королем и поступить на службу к Монсеньору; три лучших, самых преданных фаворита погибли на «дуэли миньонов»; Сен-Мегрен, который ухаживал за женой герцога Гиза, поплатился за свою страсть. В такой обстановке Генрих все больше возлагал надежды лишь на небесную помощь. Первые из награжденных должны были предоставить неоспоримые доказательства столетней истории своего рода, а также непременно быть истинными католиками. Как известно, Генрих почитал этикет, а потому лично проработал все детали церемонии. Все дворяне – претенденты на высшую награду были одеты в камзол и штаны из серебряной ткани. На плечи был наброшен плащ из черного велюра с зеленым воротником, который был отделан вышитыми символами королевского дома – лилиями и божественной власти – языками пламени. Король, одетый таким же образом, первым дал клятву соблюдать устав ордена, после чего, уже как король-священник он уже мог принять еще двадцать шесть новых членов. На каждого дворянина, стоящего перед Его Величеством на коленях, он набросил плащ со словами: «Орден дает вам плащ в знак братского союза с нашей верой и католической религией, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». Затем он надевал на шею каждого цепочку и прибавлял: «Да пребудет вечна в вас память о смерти Господа нашего, Иисуса Христа. В знак этого мы приказываем вам всегда носить поверх одежды его крест». Устав обязывал членов ордена неукоснительно исполнять все положенные церковные ритуалы и, кроме того, дважды в год причащаться и исповедоваться. Генрих как истинный человек эпохи Возрождения очень хотел окружить свой новый орден небывалой роскошью и красотой. Однако до настоящего времени не дошли первоначальные атрибуты Ордена Святого Духа, эти первые плащи и цепочки, которые к тому же должны были восстанавливаться наследниками членов ордена. К тому же и Генрих IV изменил внешний вид эмблем, но знаки отличия, придуманные Генрихом III известны благодаря портрету Его Величества с цепочкой ордена на шее. Генрих всегда был утонченным эстетом и хотел, чтобы торжественные службы, которые должны были проходить по праздникам ордена, были роскошными и исполненными величия. В отличие от личных знаков, сокровища культа сохранились до наших дней практически в неприкосновенности. Их можно видеть в Лувре, в галерее Аполлона. Кроме того, Генрих хотел укрепить престиж монарха. Первыми членами ордена стали самые достойные на взгляд Генриха члены королевства. Король сказал: «Никто не может получить такую высокую честь, кроме как идя тропой добродетели». Итак, первыми стали члены королевского Совета, маршалы, высшие офицеры Короны. Среди них особенно выделялись Луи де Гонзаг, которого Генрих очень уважал; Жак де Крюссоль. Естественно, что герцог Анжуйский не стал членом ордена. Он был настолько непослушен, что Его Величество даже слышать не желал об этом «уроде» и «морде». Король очень справедливо полагал, что после создания ордена может полностью рассчитывать на лояльность его членов. Так оно и произошло, и свидетельством тому является факт, что после смерти Генриха III значительная часть этих дворян стала верно служить Генриху IV. Пожалуй, это единственное из начинаний короля, которое было положительно воспринято современниками, и голубая лента Ордена Святого Духа всегда была самой драгоценной, самой желанной наградой. Что же касается законодательной деятельности короля, которой он посвятил столько времени, просиживая в Лувре, в кабинете Совета, то она почти не осталась в народной памяти, хотя, быть может, и не была настолько неудачной. Однако будничные дела в то время не так потрясали человеческой воображение и не являлись настолько блестящими как высший знак отличия – заветная голубая лента Ордена Святого Духа. Кроме того, революция 1585 года, как это часто случается, уничтожила даже воспоминания о каких-либо деяниях короля. Долгое время о Генрихе III бытовало мнение как о «плохом» короле. Немалую роль здесь сыграла его католическая непримиримость и, кроме того, члены Лиги постарались сделать Генриха козлом отпущения в глазах его подданных. Этот мрачный портрет практически без колебаний приняли потомки, доверясь таким образом откровенной лжи гугенотов. В связи с этим хотелось бы вспомнить всего два отрывка из писем Генриха III, одно – герцогу де Неверу, а второе – аббату Жану де Ля Барьер: «Тот, кто беспристрастно будет судить о происходящем и не даст обмануть себя, ясно увидит, соответствуют ли все слухи обо мне тому, что я делаю… Я хочу одной лишь правды», «Тот, кто настолько забудется, что начнет злословить обо мне или моих деяниях, совершит злое дело, недостойное честного человека». Многим современникам казалось, что Генрих чересчур много развлекался на балах и маскарадах в Лувре. Помимо этого, по временам он терял интерес к правлению, а право стоять на первом плане предоставлял своей матери, Екатерине Медичи, сам же уединялся в своем кабинете или где-нибудь в монастыре. Прежде всего, конечно, целью нападок стали королевские развлечения, но кто видел в истории королей и принцев, совершенно отказавшихся о веселья? Тем более, обстановка в Париже была настолько напряженной, что Генрих чувствовал потребность разрядить ее и каким-то образом развлечься. Поэтому он и веселился, «предоставляя своим любимцам и дворянам своего окружения дерзости в отношении женщин и девушек в своем присутствии… каждый день собирает компании девушек, которые собирает в каждом квартале… каждую ночь бродит по городу, танцует, веселится… устраивает маскарады и балы, будто во Франции нет ни войны, ни Лиги». (Л’Эстуаль) Для современников в высшей степени странными были особое внимание Генриха III к этикету и необыкновенная тщательность, с которой он относился как к своему туалету, так и к распорядку дня. С этого времени к королю стали обращаться «Ваше Величество», в это время появился придворный церемониал, который достиг своей высшей точки при Людовике XIV. И все же этот церемониал нельзя поставить королю в упрек, видеть в этом намерение основать культ королевской особы, как упрекнуть в желании развлечь свой двор и своих гостей. Безусловно, атмосфера королевского дворца не может напоминать монастырь, и в конце концов Лувр – это не Эскориал, любимая резиденция Филиппа II, короля-монаха. Ни церемониал, ни праздники, ни уединения не служили для Генриха помехой для успешного правления; он всегда внимательно следил за событиями, происходившими в его королевстве."
Отправлено: 28.03.10 02:42. Заголовок: Ann Datrie пишет: П..
Ann Datrie пишет:
цитата:
Первыми членами ордена стали самые достойные на взгляд Генриха члены королевства. Король сказал: «Никто не может получить такую высокую честь, кроме как идя тропой добродетели». Итак, первыми стали члены королевского Совета, маршалы, высшие офицеры Короны. Среди них особенно выделялись Луи де Гонзаг, которого Генрих очень уважал; Жак де Крюссоль. Естественно, что герцог Анжуйский не стал членом ордена. Он был настолько непослушен, что Его Величество даже слышать не желал об этом «уроде» и «морде».
Но ведь, в Орден Святого Духа допускались лишь католики в возрасте не моложе 36 лет, чье дворянство насчитывало не менее четырех поколений. А Франциск Валуа в эту категорию никак не попадал, ибо не дожил до этого возраста. И если мне не изменяет память( не берусь утверждать 100% ), Генрих де Гиз, к которому король не питал большой любви, был кавалером Ордена Святого Духа
МАКСимка
Сообщение: 4292
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
24
Отправлено: 28.03.10 02:49. Заголовок: TeaRDropS пишет: И ..
TeaRDropS пишет:
цитата:
И если мне не изменяет память( не берусь утверждать 100% ), Генрих де Гиз, к которому король не питал большой любви, был кавалером Ордена Святого Духа
Да, да, его наградили в 1579 году, естественно. Любовь здесь, судя по всему, большого значения не играла.
Отправлено: 28.03.10 02:53. Заголовок: А откуда тогда взялс..
А откуда тогда взялся критерий - 36 лет? Генрих де Гиз родился 31.12.1550 года. Соответственно, в 1579 году ему было только 29
МАКСимка
Сообщение: 4294
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
24
Отправлено: 28.03.10 03:15. Заголовок: TeaRDropS пишет: А ..
TeaRDropS пишет:
цитата:
А откуда тогда взялся критерий - 36 лет? Генрих де Гиз родился 31.12.1550 года. Соответственно, в 1579 году ему было только 29
Насколько я знаю, дело в том, что бывали исключения для детей королевской крови, родственников короля и для иностранных принцев, коими и являлись Гизы. Для Гизов был установлен возраст - с 25 лет. А члены royalty вообще могли стать кавалерами ордена с 12 и 16 лет соответственно. (с 12 - дети Короля, с 16 - принцы)
МАКСимка
Сообщение: 4299
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
24
Рене де Рье, прекрасная Шатонеф - дочь Жана де Рье, сеньора де Шатонеф, который был потомком одного из самых славных родов Бретани. Точная даты рождения и смерти неизвестны (примерно 1550-1586).
Она была фрейлиной королевы-матери Екатерины Медичи и предметом страсти герцога Анжуйского, брата Карла IX, будущего короля Генриха III. Эта интрига повлияла на ожесточённый отказ Генриха жениться на Елизавете Английской. Насколько я понимаю, связь была непродолжительной.
Рене де Рье. Рисунок
В конечном счете, на том основании, что Рене без достаточного уважения относится к королеве Луизе, её отдалили от двора. Она вышла замуж за флорентийца по фамилии Антинотти, которого заколола ножом в припадке ревности в 1577 году, затем снова вышла замуж за Филиппа Алтовити, который в 1586 был убит на дуэли Великим Приором Генрихом Ангулемским, который и сам был смертельно ранен.
МАКСимка
Сообщение: 4301
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
24
Доменико Тинторетто, по другим данным — Веронезе. Портрет Вероники Франко, ок.1575, Вустерский музей искусств. Вустер. Массачусетс, США
Вероника Франко (1546, Венеция — 22 июля 1591, там же) — венецианская куртизанка и поэтесса эпохи Возрождения, возлюбленная Генриха III.
Дочь куртизанки Паолы Фракассы и Франческо Франко, и сама cortigiana onesta, то есть «достойная куртизанка» (а не «честная»), подруга высокопоставленных людей, живущая открытой, публичной жизнью, происходила из семьи венецианских граждан. Её семья входила в профессиональную касту, cittadini originari, которая составляла венецианскую правительственную бюрократию и религиозные братства. Её отец был купцом и имел собственный герб. Вероника была единственной дочерью в семье, где воспитывалось ещё трое сыновей. Её интеллектуальная жизнь началась с совместного обучения вместе с ними у частных преподавателей.
Из сохранившихся записей известно, что к 18 годам она недолго побывала замужем за доктором Паоло Паницца, после чего рассталась с ним, вернув себе приданое. Судя по завещанию, датированному 10 августа 1564 года, она уехала от него, ещё будучи беременной. Возможно, отцом был Джакомо де Бабалли ди Рагуса, хотя сама Вероника была не уверена в этом. Всего у неё родилось шестеро детей, трое из которых умерли в младенчестве. Отцом одного из них будет венецианский аристократ Андреа Трон, а другого — Джакомо ди Бабалли, состоятельный купец из Рагусы (Дубровник).
Уже в 1565 году, не достигнув и двадцати лет, она была включена в «Il Catalogo di tutte le principale et più honorate cortigiane di Venezia» (Перечень всех основных и наиболее уважаемых куртизанок Венеции). Она являлась «чтимой куртизанкой» (cortigiana onesta), то есть принадлежала к элитарной категории. Согласно этому перечню, она жила на Кампо-Санта-Мария-Формоса вместе с матерью.
С 1570-х годов стала участницей литературного салона Доменико Веньера, бывшего венецианского сенатора и советчика многих женщин-литераторов, включая Туллию д’Арагон и Модерату Фонте. Веньер обеспечил ей материальный достаток, а также купил для неё большое собрание книг, которое стало предметом зависти интеллектуалов города.
К 1570-ым годам она входила в наиболее престижные литературные круги города, участвуя в дискуссиях, её сочинения входят в антологии поэзии. Жила богато, играла на лютне и спинете, разбиралась в литературе Древней Греции и Рима, общалась с мыслителями, поэтами, художниками и политиками. Его посещали Челио Маньо, Бернардо Тассо, Спероне Сперони. Среди её возлюбленных был король Генрих III, который, путешествуя из Польши во Францию в июле 1574 года, заехал в Венецию. Королю её имя назвал патриций Андреа Трон, один из 40 джентльменов в венецианском эскорте Генриха и отец её ребенка. Затем Вероника пошлёт королю свой портрет, два сонета и письмо, где сравнит его с Юпитером. Мишель Монтень упоминает её в своем «Дневнике путешествия по Италии 1580-81 гг.», указывая, что её портрет написал Якопо Тинторетто (хотя какой это именно портрет, до сих пор не установлено, сохранившееся полотно атрибутируют его менее знаменитому родственнику Доменико Тинторетто), и что она выразила Монтеню своё почтение, прислав экземпляр своих «Писем».
Поздний период жизни
В 1575 году, во время эпидемии чумы, Вероника была вынуждена покинуть Венецию, её дом и богатства были разграблены. На плечах вернувшейся в Венецию в 1577 году Вероники к тому времени легла забота не только о её собственных детях, но и об осиротевших племянниках.
8 октября 1580 года ей пришлось защищаться от обвинений инквизиции в колдовстве и ереси, будто бы практиковавшемся в её доме: «использование дьявольских инвокаций, запретные игры в её доме, наведение любовных чар на немецких купцов, поедание мяса по пятницам, пренебрежение посещением церкви и ложь относительно своего брачного статуса для того, чтобы носить украшения, запрещённые проституткам». Обвинения были выдвинуты по навету Ридольфо Ваннителли, наставника её сына. «Согласно документам, она блестяще себя защищала на венецианском диалекте, с большой страстностью и уверенностью в своей правоте, которые поразили присутствующих настолько, что обвинение было снято». В свою очередь Вероника упомянула, что данный Ридольфо Ваннителли воровал из её дома. (Скорее всего, это обвинение было спровоцировано обращением, которое Вероника ранее, 20 мая, подала патриарху о том, что её обворовали). Её умная защита, помощь Доменико Веньера и хорошее отношение инквизитора спасли её от обвинений. 13 октября разбирательство было приостановлено после второго заседания, никаких свидетелей обвинения не было привлечено. Именно из этих протоколов известно о том, что она родила 6 детей, в том числе двух сыновей по имени Ахилл и Эней.
Но репутация её была повреждена, и с этого момента её успехи идут на спад. Её верный покровитель и друг Доменико Веньер умер в 1582 году.
Как предполагают некоторые исследователи, к этому времени Вероника «встала на хороший путь». Её считают автором двух анонимных и неподписанных документов, где городскому совету предлагается создать дома для бедных женщин, управляющим которыми автор (Вероника ?) готова стать. Эту версию выдвинул Эммануэль Чиконья (Emmanuele Cicogna, 1824—1863), и некоторые современные исследователи продолжают разделять его точку зрения. Подобный дом (Casa del Soccorso) был основан в 1580 году некой венецианкой, но свидетельства, которые поддержали бы гипотезу, что ею была Вероника Франко, отсутствуют.
После 1580 года информация о ней скудна. По некоторым свидетельствам, Вероника умерла в бедности. По другим данным, документы свидетельствуют, что хотя её положение на исходе лет не было столь процветающим, как в юности, но, тем не менее, она не бедствовала. Налоговые декларации 1582 года свидетельствуют, что она жила в части города вблизи церкви Сан-Самуэле, где обитало много обездоленных проституток. Свою литературную деятельность она прекратила. Скончалась в возрасте 45 лет после 20 дней, проведённых в горячке неизвестного происхождения. Существует версия, что последние годы она провела в покаянии.
Творчество
Литературная деятельность Вероники охватывает 1570-80 годы. Изучала философию, она выпустила при жизни две книги: Terze rime (1575) и Lettere familiari a diversi (1580). Сонеты её вошли в различные сборники.
После смерти графа Эктора Мартиненго в 1575 году она стала редактором-составителем сборника сонетов, написанных различными авторами на его смерть: «Rime di diversi eccellentissimi autori nella morte dell’Illustre Sign. Estor Martinendo Conte di Malpaga», куда она включила 9 сонетов, написанных ею самой.
Король Генрих III, вручая ему свой портрет
Бери, святой король, лишённый всех пороков, Рукой покорною протянутый моей Лик, тонкой кистью на эмали крутобокой, Так верно писанный, что нет его точней.
И если сей портрет, нелепый и убогий, Своим не удостоишь взглядом – пожалей! В подарке оцени старанья, не итоги: Намерений благих нет ничего ценней.
От доблести твоей, бессмертной и небесной, И в брани, и в миру доказанной не раз, Горит моя душа, а в сердце стало тесно.
И алчу я теперь, пока пыл не угас, Тебя ввысь вознести, чтоб стало повсеместно Известно всем: гостил ты среди нас.
В 1575 году был опубликован «Terze rime» (с посвящением Гильельмо Гонзага, герцогу Мантуанскому), которые содержали 18 посланий (capitoli), написанных ею в terza rima, т.е в терцинами, и 7 — от неизвестного мужчины, предположительно Марко Веньера. (Как гласит легенда, их связывала любовь, и в некоторых экземплярах «мужские» стихи подписаны его именем. С другой стороны, его родственник Маффио Веньер, племянник Доменико, высмеивал её в резких сатирах, ср. «Veronica, ver unica puttana»).
Согласно другой версии, эти стихотворения от мужского лица также написала Вероника. Главной темой пространных и на сегодняшний вкус старомодных «Terze rime» являются взаимоотношения между мужчиной и женщиной.
Искусство написания стихов возвышало её над другими женщинами её профессии, менее образованными. Её стихи откровенны и сексуальны. Она оспаривает клише любовной поэзии, заложенной Петраркой, подрывая традиционное изображение женщины как молчащего объекта любви, далёкого, жестокого и недосягаемого, настаивает на диалоге и взаимодействии. В её стиле и словарном запасе прослеживается влияние «Стихов» и «Сатир» Пьетро Аретино. Интонации Вероники зачастую полемические. В одном из своих стихотворений она ставит свое служение Венере выше служения Аполлону, хотя в дальнейшем продолжает настаивать на том, что она посвящена одновременно и Фебу, и Венере. В стихах против своих врагов Вероника защищает не только себя, но и весь женский пол.
В 1580 году она опубликовала «Lettere familiari a diversi» (Сочинения, написанные в юности), которые включали 50 писем, а также два сонета, посвящённых Генриху III, с которым она встретилась шестью годами ранее. Книга имела посвятительное письмо кардиналу Луиджи д’Эсте. Только два письма имеют указанные имена адресатов: письмо № 1 написано королю Генриху, письмо № 21 — Якопо Тинторетто. В этих письмах Вероника защищает свой престиж и настаивает на своем интеллектуальном превосходстве и праве давать советы и рассуждать на социальные темы. Она утверждает, что может видеть добродетель в предметах, даже если сама не является добродетельностью. Её письма посвящены семейным и гражданским идеалам, важности образования. Самое знаменитое из писем — № 22, в котором Вероника советует некой женщине разрешить своей дочери идти в куртизанки, вместо того, чтобы выйти замуж, и описывает жизнь куртизанок[8]. В текст также включены два сонета, посвященных королю Генриху по случаю его приезда в Венецию в 1574 году. В этих сонетах она превозносит его добродетели как монарха, а также описывает процесс преподнесения ему своего портрета.
Образ в искусстве В 1998 году на экраны мира вышел фильм Маршалла Херсковица «Dangerous Beauty» (в русском прокате «Честная куртизанка»), снятый по биографии Вероники Франко, которая была написана Маргарет Розенталь (1992). Роль Вероники в нём сыграла английская актриса Кэтрин Маккормак. Действие происходит в 1583 году, в фильме описывается предполагаемая любовная история Вероники и родственника Доминика Верньера — Марко.
МАКСимка
Сообщение: 4302
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
24
"10 июня 1584 года умер Франсуа, герцог Анжуйский, и в королевстве создалась поистине беспрецедентная ситуация, когда нация поняла, что может оспаривать у законного наследника престола право наследовать у умершего монарха. Генрих де Гиз, тайный агент эскориальского отшельника Филиппа II, решил собрать сторонников с тем, чтобы не дать взойти на трон еретику, то есть Генриху Наваррскому, который, хотя и говорил о своем возможном отречении и обращении в другую религию, но для католиков это не имело никакого решающего значения; с таким же успехом они могли бы выслушать простого еретика. Возник заговор лотарингских принцев, которые собрали войска в Париже и только ждали сигнала, горя нетерпеливым желанием действовать. А в столице Франции царили Гизы, всеобщие любимцы: Гиз Великий, победитель в сражении при Кале и его сын, настоящий идол парижан, Генрих де Гиз Меченый. Последний часто бывал неосторожен и по-глупому отважен, однако именно эти качества вызывали энтузиазм парижан. В письме к Генриху Наваррскому король признавался в своей полной беспомощности «положить конец волнениям в королевстве». Положение короля становилось все более и более угрожающим, о чем свидетельствуют несколько попыток заговоров против него в феврале и марте 1587 года. Генрих III понимал, что у Гизов следует непременно отобрать право на престол. Для этого в начале 1588 года он вызвал к себе в Лувр Парламент и университетский факультет теологии. Он осудил клеветников, что продолжали распространять о короле лживые измышления, однако заявил, что мстить не собирается. Генрих по природе был добр и терпим; он сказал, что простит все виновным в том случае, если они исправят свое поведение. И все же положение Генриха становилось все более сложным. Заговорщики не желали складывать оружие. Много преуспела в антикоролевской пропаганде герцогиня де Монпансье. Король приказал ей покинуть Париж, но она не послушалась и заявила во всеуслышание, что «носит на поясе ножницы, которые отдадут третью корону (первая – французская, вторая – польская, третья – на небесах) брату Генриху Валуа». Напрасно Генрих требовал прекратить смуту; ему отказывались подчиняться. Подстрекаемые Лигой парижане возненавидели королевского фаворита герцога д’Эпернона и тот никуда не мог выходить без вооруженной охраны. Когда жители города его узнавали, то сопровождали насмешками и свистом. Сторонники Лиги строили планы свержения короля и убийства д’Эпернона. Не раз их пытались захватить во время религиозных процессий. Беспокоясь о безопасности короля, д’Эпернон организовал патрулирование города. И все же 15 апреля 1588 году у Бюсси-Леклерка был готов новый план убийства фаворита и захвата короля. 22 апреля Генриху сообщили об этом в Лувре доверенные лица. Королю пришлось усилить охрану и разместить на ночь во дворце Сорок Пять. 8 мая 1588 года в Париж прибыл герцог де Гиз, по которому вся Франция буквально сходила с ума. Его встречали словно нового мессию. Однако Гиз не мог рассчитывать на поддержку короля и потому отдавал себе отчет, насколько большой опасности подвергается. Потому он решился просить встречи у королевы-матери и использовать ее как щит против короля. Екатерина, весьма обрадованная встречей, посадила герцога в свою карету, и они вместе направились к королю. Когда герцог вошел, сопровождаемый Екатериной Медичи, король находился в комнате своей жены и на приветствие не ответил, только сухо поинтересовался: «Почему вы приехали?», поскольку приезд герцога означал неповиновение. Однако Гиз немедленно нашелся и отвечал, что прибыл по приглашению королевы-матери. Екатерина подобную версию подтвердила, заявив, что это нужно «чтобы он всегда находился рядом с королем, как это было всегда, и чтобы добиться мирного решения всех проблем». Генрих не поверил ни единому слову, но сделал вид, будто принял ответ за чистую монету. А что еще он мог сделать, если его мать взяла на себя ответственность за приезд герцога? Как теперь его можно было бы упрекнуть в нарушении королевского приказа? Таким образом, герцог Гиз покинул Лувр так же свободно, как и вошел в него. На улице его уже ждали горожане, встретившие своего кумира криками восторга. Впрочем, герцог покинул Лувр живым, поскольку король уже успел хорошо обдумать, как правильно себя вести. Дело в том, что едва он получил сообщение о приезде герцога, как немедленно послал за корсиканцем Альфонсо Орнано, который мечтал как можно скорее покончить с Гизом. Когда капитан Орнано явился к королю, тот задал ему вопрос: «Если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?». Орнано ответил вопросом: «Сир, на это есть один ответ: кем вы считаете господина де Гиза, своим другом или врагом?». Король ответил жестом, но весьма многозначительным. После этого Орнано предложил раз и навсегда окончить с мятежным герцогом, но Генрих III решил пока воздержаться от этого. Несколько дней после первой встречи короля и герцога Екатерина Медичи старалась всеми силами примирить враждующие стороны. 10 мая 1588 года в ее доме король и герцог встретились еще раз. Когда Его Величество возвращался в Лувр, герцог сопровождал его с непокрытой головой. В Лувре Гиз присутствовал на королевском обеде и, как главный распорядитель дома, подал салфетку Генриху III. С виду все было замечательно, но ни один, ни другой участник представления не заблуждались насчет истинных намерений друг друга. Когда обед закончился, король созвал совет, «но без матери и прочих». Он решил ввести в Париж швейцарцев и верные ему войска. Генрих хотел поддержать порядок в столице и остановить противника. Он собирался лишь продемонстрировать силу, однако ему не удалось ударить сильно и быстро, выполнить до конца задуманное, и, образно говоря, он зажег фитиль, а затем последовал страшный взрыв. Уже 11 мая положение стало угрожающим. Король пришел навестить мать, «когда увидел входящего Гиза и отвернулся в другую сторону». Едва на следующий день королевские войска заняли наиболее важные в стратегическом отношении точки города, как в Париже началось восстание. По городу ползли самые безумные слухи. Швейцарцев блокировали на острове Сите, а затем весь Париж представлял собой сплошные баррикады. Вооружилась большая часть населения города. Король и герцог стояли друг против друга подобно Гамлету и Полонию. Скоро соотношение сил сложилось не в пользу короля. Когда Генрих узнал, насколько широкий размах приобретает мятеж, он решил не принимать брошенный вызов и не проливать кровь подданных. Эта мысль его просто отвращала. Подобно своему потомку, Людовику XVI, он поступил подобным же образом: отказался от шпаги и потерял скипетр; впрочем, это – всеобщая истина. Однако Людовик XVI 10 августа 1792 года приказал своим швейцарцам прекратить бой и бросил их на произвол судьбы. Генрих III не мог позволить себе этого. Он обратился к Гизу, чтобы спасти своих людей. Герцог откликнулся на призыв монарха и приказал освободить проход для отступающих, которых провели через баррикады, расчищая путь хлыстом, словно для стада животных. При виде герцога восставшие горожане кричали: «Не будем больше медлить! Надо вести Монсеньора в Реймс!» 1 мая король и Лига по-прежнему оставались в боевой готовности. Генрих III окружил Лувр войсками, однако здесь же находилось и огромное количество повстанцев. На последнем Совете в Лувре королева-мать высказала мнение, что Генрих должен остаться в Париже, после чего направилась к Гизу, надеясь заключить с ним соглашение. Она очень скоро поняла, что из этой затеи ничего не выйдет, и шепнула секретарю Пинару, сопровождавшему ее, чтобы тот немедленно отправлялся в Лувр и передал королю, что ему следует немедленно покинуть Париж. Однако когда секретарь добрался до дворца, короля там уже не было. Дело в том, что один из самых верных людей Его Величества сказал, что король должен немедленно уйти иначе он пропадет. Генрих «вышел из Лувра пешком, будто прогуливаясь, с палочкой в руках». Он пришел в Тюильри, где находились его конюшни и там сел на лошадь. То же самое сделали все, кому удалось прорваться сквозь окружение. Генрих III обернулся на Париж и воскликнул в слезах: «Неблагодарный город, я любил тебя больше, чем свою жену!» Короля сопровождали придворные и советники. Король решил оставить Париж повстанцам, чтобы бороться с ними, находясь на свободе. Генрих III в отличие от Людовика XVI правильно рассудил, что ни в коем случае не следует оставаться пленником парижан и герцога де Гиза. Л’Эстуаль пишет: «Оба Генриха вели себя как два осла, один, не решившись доделать задуманное, другой – упустив попавшего в капкан зверя». Такая возможность действительно была упущена; больше такой не представится. Для Генриха Гиза бегство короля равнялось поражению. Королева-мать и герцог еще беседовали друг с другом, когда им сообщили об отъезде из Парижа короля. При этом герцог не удержался от восклицания: «Мадам, я погиб!» И это было правдой. Гиз поспешил отправить королю письмо, в котором называл себя несчастнейшим человеком, поскольку страдает из-за несправедливых подозрений на его счет. Он клялся, что приложил все усилия для разрядки напряженности, что далек от интриг и заговоров, которые приписывают ему враги. В заключение герцог писал: «Внезапный отъезд лишил меня возможности устроить все для полного удовлетворения Вашего Величества… Я надеюсь своими поступками доказать это стремление, так что Ваше Величество сочтет меня верным подданным и полезным слугой, и завоевать Ваше расположение, думая только о благополучии Вашего королевства». Это была ложь. На самом деле члены Лиги признались, что при приезде в Париж герцог де Гиз намеревался захватить короля, поскольку он будто бы не способен правильно управлять королевством, после чего сформировать Совет из приближенных лотарингским принцам дворян и офицеров. Этот Совет должен был править страной, а короля отправили бы в монастырь, где ему предстояло жить монахом и никогда не вмешиваться в государственные дела. Члены Лиги теперь поняли: «Король слишком разгневался. Рано или поздно он будет мстить». А Генрих в таком положении сохранял полнейшее хладнокровие. На его боку постоянно находился кинжал, которым он готов был пронзить грудь любого, кто придет его арестовать, уверенный, что следом за ним умрет сам. Однако помощи от восставших еретиков принимать он не желал. 29 июля 1588 года муниципалитет Парижа прислал к Генриху делегацию, которая должна была продемонстрировать повиновение королю. Его Величество долго и безуспешно упрашивали «вернуться в его добрый город Париж». 1 августа к королю прибыли королева-мать, герцог де Гиз и многие другие дворяне. При этом Генрих III вел себя так, словно ничего не произошло. Гиз преклонил колено, на что король поднял его и дважды поцеловал. Один из свидетелей встречи пишет: «Я не знаю, отвечают ли их сердца на эти поцелуи». Подобное примирение врагов было чисто внешним, и это ярко продемонстрировали события 23 декабря 1588 года. С пролитием крови Гизов ложь рассеялась. Французы почувствовали такую ненависть к Генриху, которую впоследствии, через двести лет, испытают роялисты, узнав о казни короля. В Париже получила широкое распространение «Записка» Жана Давида, фанатичного сторонника Гизов. Там настойчиво проводилась мысль о вырождающихся Валуа, которые ведут род от узурпаторов-Капетингов. Их нужно заменить лотарингскими принцами, потомками по прямой линии Карла Великого. Обстановка все более накалялась. Было ясно, что Генрих де Гиз не сложит оружия и будет стараться одержать верх над Генрихом III. Противостояние между двумя сторонами становилось совершенно невыносимым, а потому единственным выходом из такой ситуации оказался «королевский удар» 23 декабря 1588 года."
МАКСимка
Сообщение: 4928
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 16.06.10 21:55. Заголовок: Едва выйдя из отроче..
Едва выйдя из отрочества, герцог Анжуйский вознесся на вершину. Природа и жребий щедро одарили его всем, на что поскупились для его брата: красотой, привлекательностью, исключительно изощренным умом, «душой, пылкой и живой», красноречием, доблестью, популярностью, славой «любимца Марса и Фортуны». Поистине непостижимая личность, полная контрастов, он станет одним из величайших королей Франции, а также одним из наиболее отвергаемых и ненавистных. Генрих в 1572 г. проявляет все характерные качества солдата, но с другой стороны, испанский посланник пишет, что он «прямо как юная девица». Он любит сражения, блистательно фехтует и при этом целые дни тратит на болтовню, на детские забавы с фрейлинами. На Совете он не по годам мудр и при этом причудливейшим образом украшает себя драгоценностями. Набожный до мистицизма. Он то и дело мечтает уйти в монастырь, и разгул уже подорвал его хрупкое здоровье. «Чувствительный до женственности», он до крайней степени обладает вкусом Медичи к изящному, он «ищет прекрасного и верного», жаждет счастья. Это не мешает ему следовать кровожадным наклонностям своего рода. В глубине его Я идет страстная борьба великого человека, которым он мог бы стать (и станет в конце своей короткой жизни), и неврастеником, поддавшимся всем семейным порокам. До крайности честолюбивый, Месье плохо мирится с тем, что он второй после брата, на которого смотрит свысока. Соблазненный в детстве Реформацией, он, возможно, даже воображал когда-то, как встанет во главе гугенотов. Обстоятельства решили иначе. И вот Вам — глава католиков и, по милости своей матери, обладатель известной власти. Это, однако, рискованно, ибо ненависть короля вспыхивает по малейшему поводу. Однажды принц вынужден был стремительно вылететь из спальни своего брата, который уже вытаскивал из ножен кинжал. Герцог де Невер, его наставник, посоветовал ему предоставить Карлу «беситься не переставая», изматывать его и потихонечку прибирать к рукам государственные дела, править без его ведома и стать в конце концов подлинным хозяином в стране. Итак, Карл мечтает освободиться, и его усилия тщетны. За отсутствием иноземной короны, которая, впрочем, мало его прельщает, Генрих должен искать другие перспективы. Он не питает личной вражды к протестантам. «Пока не представляется случая назвать их изменниками и карать как таковых, Вы должны обратить ваши действия к славе Божьей», — сказал ему герцог де Невер. Но именно католический фанатизм предлагает ему шанс. И здесь вполне подходит его экзальтированная набожность. Ни для кого не было тайной в эту решающую осень, что среди сыновей Генриха II лишь один Генрих Анжуйский обладает качествами государственного мужа. Так, иностранные посланники следят за каждым его движением. И сам Колиньи, вспоминая прошлое, задается вопросом, не следует ли предпочесть неустойчивому королю его брата, чтобы осуществить свой великий замысел.
Сообщение: 5431
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 02.11.10 18:38. Заголовок: Из Пьера Шевалье ..
Из Пьера Шевалье "Генрих III":
Генрих III родился в замке Фонтенбло, как один из его преемников Луи XIII, и тоже в сентябре. В точной дате его прихода в мир есть небольшое несоответствие. Согласно тексту латинского манускрипта 844 (том 61) коллекции Дюпюи новое дитя Франции предстало перед двором 18 сентября в 40 минут после полуночи. Но 40 минут после полуночи, это уже 19 сентября, и хронология сохраняет только последнюю дату. Известно, что в XVI веке люди были не так точны, как сегодня. При жизни Генрих III праздновал свой день рождения 18-го числа. А в сентябре 1581 да он даже объединил эту дату с помолвкой его фаворита Анн де Жуаез, не вспомнив, что родился 19-го.
Коннетабль Анн де Монморанси, который вел дела при Генрихе II, в тот же день информировал правителей провинции: «Не могу вас не предупредить,— писал он дю Люду в Пуатье том, что прошлой ночью королева родила прекрасного сына. Он и мать здоровы, слава Богу! Новый принц получил титул герцога Ангулемского и имена Александр и Эдуард, которые он мог не сохранять. Первое, широко распространенное в доме Бурбонов, имя пришло к нему именно потому, что один из двух его крестных отцов был не кто иной, как Антуан де Бурбон, отец будущего Генриха IV. Второе ему дали в честь молодого короля Англии Эдуарда VI, который высоко оценил выбор его в качестве крестного отца. Так, подобно святому королю, имя которого он носил в течение нескольких лет, Генрих Щ почти всю свою жизнь должен был играть роль проповедника религиозной веры и монархии. Ведь уже вокруг его колыбели вставали две противоборствующие партии, готовые немедленно скрестить оружие. Конечно, Антуан де Бурбон был католиком, а его жена Жанна д'Альбре была в то время еще не столь яростной и непримиримой гугеноткой, какой стала впоследствии. Английский король, в свою очередь, проповедовал веру, движимую самым пылким пуританизмом. Только вторая крестная мать новорожденного, Маргарита Палеолог, жена Фредерика де Гонзага (другой крестной матерью была Жанна д'Альбре), принесла к колыбели очарование, улыбки и любовь к прекрасному, естественные плоды двора итальянского Возрождения. С ней дом де Гонзаг следил за первыми шагами будущего короля. И до самого конца его правления, совсем как с Луи де Гонзагом, герцогом Неверским, она демонстрировала ему самую искреннюю преданность. Молодой Александр не остался в Фонтенбло, а присоединился к своим братьям и сестрам в Блуа и пополнил «дом» королевских детей. С 1546 года их гувернером был Жан д'Юмьер. Любопытно, что именно его сын Жак, наг ник своего отца в управлении Перонной, несмотря на свои симпатии к Генриху III, поставил на пути короля одно из самых серьезных препятствий, создав первую Лигу. Жан д'Юмьер помогал своей жене Франсуазе де Кош , которая была старшей среди слуг. Но именно у него Екатерина спрашивала новости о своих детях. После смерти мужа в 1550 году мадам д'Юмьер сохранила звание гувернантки, по с 1551 года ее сменила Катрин дс Пьсрвпв, жена Антуана де Гонди. Родилась она в Пьемонте, вышла замуж за флорентийца по рождению, разбогатевшего на взимании налогов и ставшего впоследствии метрдотелем Генриха II, в то время как его жена смогла завоевать доверие и дружбу королевы Екатерины. Несмотря на то что юноши королевского дома в свои первые годы были доверены всем этим дамам, они воспитывались как мужчины. Пеленки быстро уступили место одежде их пола. «...Пусть она оденет моего Ангулемского сына. Так он будет лучше себя чувствовать во время близящейся жары»,— приказывала королева мадам д'Юмьер. К услугам молодых принцев была портниха Мари Поммерет, в обязанности которой входило шитье рубашек, детских чепчиков, распашонок из белого сатина, колпачков из зеленой тафты, украшенной фестонами. Позже, как и у других братьев и сестер, у Александра-Эдуарда появилась личная гувернантка Анна Ле Мей, девушка Данмари. Известны также имена двух кормилиц, Гиллемет Безар и Анны Руссо. Немногим известным фактам из жизни детей королевской семьи мы обязаны разрозненным указаниям в письмах королевы. Питание детей было для Екатерины настоящей проблемой, так как, писала она, они «больше больны от того, что слишком толстые, чем от того, что слишком худые». Но больше всего королева опасалась болезней, особенно самой страшной из них — чумы. Когда чума появилась в окрестностях Блуа, королевских детей сразу же перевезли в Амбуаз, потому что там воздух был здоровее всего, чем «они очень хорошо воспользовались», писала Екатерина.
Начальное образование Генриха было поручено некоему господину Монпипо (что стало известно благодаря письму кардинала Лотарингского королеве матери от 27 февраля 1553 года). На смену ему придет Жак Амийо. Он только что вернулся из Италии, когда, в соответствии с мнением кардинала Турнонского, на него пал выбор Генриха П. Человек церкви скромного происхождения, Амийо стал аббатом Белозана, дома каноников Премонтре при епархии Руана. Зная греческий так же хорошо, как французский, если не лучше, Амийо завоевал себе репутацию переводом «Романа о Феагене и Хариклии» греческого писателя III века н.э. Гелиодора. Будучи на должности учителя, он продолжал знакомить французских читателей с греческими авторами. Кго имя прославилось и сохранилось в памяти будущих поколений благодаря переводу романов «Дафнис и Хлоя» Лонга и «Параллельные жизнеописания» Плутарха. Хотя последний перевод был посвящен его брату Карлу, Генрих III очень увлекся «Параллельными жизнеописаниями», лжеэпическим характером произведения и уроками, которые можно было оттуда вынесли. Превосходным ли обучением Амийо, врожденными ли качествами молодого принца или умением секретаря следует объяснить зрелость первого его письма, дошедшего до нас:' Это к своему брату, дофину Франциску, Александр-Эдуард обращается в 1557 году (когда Франциск почувствовал первые признаки болезни, унесшей его в 1560 году) с такими нежными словами: «Монсеньор, я очень опечален вашей долгой болезнью. Мне хотелось бы иметь в себе что-то такое, что нравилось бы вам, и проводить все время рядом с вами. Монсеньор, я старательно учусь и делаю это для того, чтобы, когда вырасту, быть вам полезным. Молю Господа, чтобы вы скорее выздоравливали. Ваш скромный и покорный брат, Александр Французский...»
МАКСимка
Сообщение: 5496
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
"Отношения короля и Генриха за фасадом публичных церемоний не всегда были простыми. Карл IX находил, что Генриха вырастили слишком нежным. Он часто его бил, чтобы закалить и сделать более выносливым. 25 мая 1567 года дон Франчес пишет, что Карл IX больше не хочет играть с Генрихом в ракетки и убегает через окно из зала для игры в лапту, когда видит приближающегося Генриха. 30 мая 1567 года Венитьен Корреро рассказывает, что, издав указ против чрезмерной пышности костюма, король заявил, что если Генрих не будет его соблюдать, то он перестанет с ним разговаривать. Эти маленькие факты доказывают растущую враждебность Карла IX по отношению к своему более блестящему и более любимому матерью брату. Генриху исполнилось 15 лет, и, по словам дипломатов, он был невероятно обаятелен. Он очаровывал не только телом, но и душой. В доказательство можно привести письмо, адресованное из Блуа в сентябре 1567 года Генриетте Клевской, герцогине Неверской, жене Луи де Гонзага: «Мне бы очень хотелось видеть вас здесь, что, если на то будет воля Господа, скоро исполнится с освобождением вас от вашей тяжелой ноши, которого вам желают вес ваши родственники и те, кто вас любит. Их Величества приказали господину Неверскому явиться к ним, о чем я нишу ему тоже, и прошу Господа, чтобы он вас: нашел и сохранил в добром здравии. Целую руки. Блуа. 5 сентября 1567 года. Ваш добрый кузен Генрих»
Легкость стиля у него не уступала элегантности и зрелости. Отдавая дань лести и поэтическому преувеличению, Филипп Деспортес написал стихотворение по случаю присутствия Генриха на комедии Антуана де Баиф, данной в честь Карла Великого в Отель де Гиз (во время школьного праздника 28 января 1567 года). В нем он деликатно и где-то двусмысленно описал Генриха, одевая в неожиданные мифологические одежды:
Когда герой Ахилл был среди дам, Переодетый в женские одежды, В нелепом том наряде его очарованье Огонь любви будило в душах. А вы, хоть и наивно-нежны, И не найти прекрасней вас, Вы, воин, любящий, любимый, С душою пламенной и страстной, Вы заставляете нас видеть Венеру с Марсом вместе в вас.
Прав ли был Деспортес, приписывая молодому принцу мужскую доблесть на итальянский манер, облаченную, как у Ахилла, в женскую пленительную нежность? Стал ли уже Генрих бивалентным, когда после очередной внутренней борьбы один его образ сменял другой? Знающий культуру Возрождения, античную классику, воспитанный и утонченный человек XVI столетия, он тем не менее был истинным христианином. У него был выбор. Но хотел ли он выбирать между милыми берегами Елисейских полей и суровыми утесами искупления и благословления?"
МАКСимка
Сообщение: 5545
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
28
Отправлено: 16.11.10 23:35. Заголовок: По Пьеру Шевалье: &..
По Пьеру Шевалье:
"ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ГЕНРИХА АНЖУЙСКОГО ЗА СЛУЧИВШЕЕСЯ В ДЕНЬ СВЯТОГО ВАРФОЛОМЕЯ
До пятницы 22 августа герцог очень хорошо скрывал свою причастность к заговору против адмирала. Но уже в субботу он выдал ее тем, что именем короля назначил Коссена главой солдат, определенных для охраны Колиньи. Коссен командовал гвардейцами короля и был личным врагом адмирала, а впоследствии стал одним из его убийц. По просьбе своей матери, желавшей знать настроение города, в субботу же вместе со своим братом Ангулемским Генрих выехал в карете, не украшенной королевским гербом, чтобы сообщить парижанам, что вскоре в город войдет его правитель Франсуа де Монморанси с отрядом кавалерии. Новость, способная взволновать население. Генриха быстро узнали, и окружившая его толпа устроила ему овации, выкрикивая слова «Жарнак» и «Монконтур».
Вернувшись в Лувр, где герцоги де Гиз и д'Омаль сообщали о своих опасениях королю, герцог Анжуйский уведомил свою мать, что Париж требует расправы с гугенотами. После ужи-па, во время которого королева услышала угрозы Пардайана, Генрих принял участие в первом совещании. Генрих де Гиз не скрывал своего намерения приступить к действию. К личным интересам Екатерины и ее сына добавилась необходимость удержать власть в своих руках. Оказавшись между Гизами и гугенотами, они были вынуждены действовать. Так объясняется визит Гонди к королю, так объясняется заседание Совета, на котором у короля вырвали спасительный приказ, избавляя от ответственности королеву и ее сооощников. можно ли допустить, что, согласно более позднему рассказу Генриха, ставшего уже королем Польши, одному из своих до-неренных лиц (предположительно Марку Мирону), ненадолго до начала драмы Карл IX, Екатерина и он сам чуть было не отступили в последний момент и попытались предотвратить резню? И правда ли то, что в феврале 1574 года, в ночь накануне своей коронации в Кракове Генрих поделился некоторыми воспоминаниями со своми врачом, которые тот записал, но которые увидели свет только в 1623 году в виде «Бесед короля Генриха III с человеком чести и достоинства». Можно почти с уверенностью сказать, что здесь речь идет о подложном документе, предназначенном снять с Альбера де Гонди всякую вину в случившемся кровопролитии. Тем не менее, нельзя не отметить, что им не следует пренебрегать, так как чувствуется, что он основан на истинных фактах. Рассмотрим следующее: «проспав ночью всего два часа (говорил Генрих), на рассвете король, моя мать королева и я вышли в комнату, окна которой выходят в нижний двор, чтобы наблюдать за началом действия. Вскоре мы услышали пистолетный выстрел. Я знаю, что звук болезненно подействовал на всех троих, внушив ужас и понимание того, что должно было произойти. Чтобы избежать этого, мы спешйо послали одного дворя-нийа к господину де ,Гизу, чтобы передать ему и настоятельно потребовать от него вернуться домой и ничего не предпринимать в отношении адмирала. Этот приказ остановил бы все остальное. Но вернувшийся двбрянин сказал, что господин де Гиз ответил, что он пришел слишком поздно, и адмирал уже мертв». Таванн коротко замечает, что «королева Ека ерина охотно отказалась бы от задуманного, лишившись энергий, которую ей вернули капитаны, описав опасность, в которой находилась она и ее дети». Кажется вполне вероятным, что король, его мать и Генрих имели печальную возможность наблюдать за началом событий. Но очень маловероятно, что они захотели отменить королевский приказ, сообщив об этом одному герцогу де Гизу и ничего не сказав Марселю и Ле Шаррону. Если Гиз не мог выполнить приказа в отношении адмирала, то указания об отмене приказа должны были бы быть переданы остальным ответственным лицам. И в этом случае исход был бы неясен. Марсель и Ле Шаррон могли бы ответить, как Гиз, что не осталось времени, и они ничего не смогут предотвратить. Итак, в доказательствах, якобы приводимых Генрихом, есть довольно серьезное несоответствие, чтобы принять, что король и королева хотели отменить приказ. Можно допустить, что у них была, особенно у Екатерины, минута сомнения, о чем свидетельствует Таванн. Так ни «Беседы», ни «Истинное и краткое описание» (более значительный текст, чем «Беседы», речь о нем пойдет чуть позже) во многих моментах не соответствуют истине. Оба документа выдуманы. Первый для того, чтобы оправдать Альбера де Гонди, второй,- - чтобы представить невиновным Генриха Валу а. С нашей точки зрения только современные тем событиям тексты (в первую очередь документы дипломатов) можно признать достоверно отражающими истинную роль Генриха в происшедшем в августе 1572 года. В день кровавой расправы герцог Анжуйский во главе 800 всадников и тысячи пехотинцев должен был поддерживать общественный порядок. Однако солдаты захватывали и грабили дома, а на Пон-Нотр-Дам разграбили ювелирные магазины и гранильные мастерские. Двое людей Генриха поссорились из-за «удивительно прекрасных часов». Отдав 10 экю их владельцу, Генрих забрал их себе. Складывается впечатление, что он не стремился сам выступать против гугенотов. Но он позволял это делать. Так его люди поймали и задушили Телиньи, когда тот пытался спастись бегством через крыши. Если верить очень неодобрительным словам посла Зуниги, то Генрих дошел до того, что изнасиловал дочь Колиньи! Но по свидетельству тосканца Петруччи это обвинение кастильянского дипломата было призвано помешать Генриху стать королем Польши, когда он был уже объявлен кандидатом на ее корону. Согласно «Запискам о Франции», в его активе спасение маршала де Коссе-Бриссака, совершенное по просьбе его любовницы, прекрасной госпожи де Шатонеф. В свете всего вышеизложенного, трудно поверить в самозащиту Генриха в небольшом сочинении на латинском языке. Оно называется «Vera et brevis descriptio tumultus postremi gallici lutetiani. in quo occidit admirallius» (Истинное и краткое описание последних волнений во Франции, случившихся в Париже, во время которых погиб адмирал.) Вот главный отрывок в переводе Генриха Моно. Узнав о «заговоре» гугенотов от Бушаван-на (Байанкура) и Грамона, король «призвал своего брата герцога Анжуйского, сообщил ему о сделанном открытии и рассказал о плане действий, составленном Советом. Но герцог Анжуйский, не желая компрометировать свое имя, прославленное столькими замечательными победами, недоверчиво отнесся ко всей истории заговора и отказался придавать ему значение. Он покинул своего брата короля, и больше ничто не могло его заставить вернуться на Совет».
Так в глазах своих польских подданных Генрих отрицал свое участие в событиях дня Святого Варфоломея. Между Парижем и Краковом большое расстояние. И приходит на ум поговорка: «Хорошо лгать тому, кто пришел издалека». Однако дипломаты единодушны в своем мнении. И докладе Сенату венецианец Джованни Минн остается сугубо формальным. «Все от начала до конца было делом рук королевы: она все задумала, организовала и довела до конца с помощью только одного своего сына, герцога Анжуйского». Далее Мишель объясняет, что ружейный выстрел «направлялся королевой и герцогом Анжуйским», когда же он оказался неудачным, Екатерина с Генрихом одни пошли к королю и убедили его, что надо покончить с гугенотами и начать действовать раньше них. Чутьпозже 24 августа нунций Сальвиатти писал 2 сентября государственному секретарю следующие бесспорные строки: «После покушения... сделанного с согласия герцога Анжуйского, но не короля, правящая королева, узнав, что адмирал не погиб, и поняв, в какой опасности она находится... обратилась к королю, призывая его устроить резню, которая потом затронула всех (гугенотов)». Узнав о случившемся, Филипп II не мог скрыть своей радости и даже засмеялся. 29 авгу ста он написал Генриху письмо с поздравления ми, которое отправил со специальным послом маркизом де Айамонт, дав ему следующие указа ния: «Затем вы посетите герцога Анжуйского, и, отдав ему письмо, вы поздравите его с замечате льным успехом. Он достоин похвал, поскольку он принял активное участие в Совете, в обсуждении и решении. Герцог Анжуйский доказал на деле любовь к своему брату. Пусть он постарается до вести все до конца, и пусть будет уверен, что имеет в моем лице другого брата, который его очень любит и уважает». Герцога Анжуйского рассматривали до такой степени одним из главных авторов событий 24 августа, что его стали поздравлять католические монархи. Кроме Филиппа II, свои чувства ему выразил Великий герцог Тосканский Косм I: 16 сентября Генрих ответил ему, что «король, мой брат и господин, всегда обещал, что ... вы первые узнаете об успешном наказании адмирала и его сообщников, благодаря которому, я надеюсь, Господь позволит ему объединить народ и с помощью церкви Господней привести к послушанию сбившихся с пути истинного». Когда кардинал Лотарингский пришел поздравить Карла IX от имени Отца церкви, сообщив о передаче в знак благодарности в королевскую казну определенной суммы, он добавил, что «признавая заслуги герцога Анжуйского перед римской церковью», духовенство дарит ему 800 000 ливров для покрытия его расходов в путешествии в Польшу. В заключение скажем, что «Краткое и истинное описание» ценно для нас сообщением, что через несколько месяцев после событий 24 августа 1572 года, став королем Польши, Генрих хотел создать определенное мнение о своем участии в той трагической «случайности». Публикуя текст, он без колебаний отрицал свои собственные слова. К тому его вынуждала необходимость продуманной пропаганды. Совершенно по-другому сложилась ситуация, когда, сменив Карла IX, ему пришлось смириться с подписанием мира в 1576 году. Вынужденный отступить перед союзом политиков и гугенотов, избравших своим главой его собственного брата Франсуа Алансонского, Генрих III должен был официально отрицать свою вину и заявить, что «не имел к случившемуся никакого отношения и был до крайности потрясен тем несчастным случаем». О том же говорит Статья 32 эдикта Болье: «Беспорядки и различные нарушения законности, происшедшие XXIII августа в Париже и других городах королевства случились к нашему большому сожалению и неудовольствию». Всегда и во все времена правители и политики без всяких сомнений меняли свои заявления и убеждения, исходя из соображений о наступающей Екатерина и будущий Генрих III были бречены следовать за ходом событий, а не руководить ими. До 1572 года исполнительной власти удавалось оставаться в положении относительного равновесия между противоборствующими сторонами. Но после 24 августа отношение к королю сторонников обеих конфессий радикально изменилось, и потребовалось еще 20 лет, чтобы у монарха вновь оказалась реальная власть. Но пока еще будущий Генрих III не испытал на себе ветер перемен, и чуть меньше, чем через два года ему предстояло вновь попытать военного счастья в осаде Ля-Рошель, а затем примерить тяжесть первой короны, короны королей сарматов".
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 42
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
), что Генрих не любит, когда с него снимают ореол королевской божественности. Есть вещи, которые он действительно хотел бы прояснить для потомков, а есть вещи, о которых он предпочел бы умолчать.
<\/u><\/a> 
- участник сейчас на форуме