Персона имя = Ришельё, Арман Эмманюэль дю Плесси (Дюк Ришельё) оригинал имени = Armand-Emmanuel du Plessis, Duc de Richelieu портрет:
описание = Премьер-министр Франции дата рождения = 25 сентября 1766 место рождения = Париж дата смерти = 17 мая 1822 место смерти = Париж
Арман Эмманюэль София-Септимани де Вигнерод дю Плесси, герцог де Ришельё, в России называемый также просто "Дюк ", ( _fr. Armand Emmanuel du Plessis de Richelieu; 25 сентября 1766, Париж — 17 мая 1822) — французский и российский государственный деятель.
Биография
Герцог, внучатый прапраправнук знаменитого кардинала Ришельё. В 1783 году получил придворную должность — стал камергером короля Людовика XVI. В годы Великой французской революции 1789 эмигрировал, сначала в Австрию, потом в Россию.
Поступил на военную службу. Участвовал во взятии Измаила (1790), 21 марта 1791 удостоен Георгиевского креста 4-го кл. № 805 цитата|За отличную храбрость, оказанную при штурме крепости Измаила, с истреблением бывшей там армии. и именного оружия «За храбрость». В 1796 подал в отставку, уехал в Вену.
С 1803 снова в России, Александр I назначил его градоначальником Одессы, в 1805 — генерал-губернатором Новороссийского края.
При поддержке императора в 1804 году герцог добился снятия с Одессы налогового бремени хотя бы на время. Он сумел доказать целесообразность свободного транзита для всех товаров, привозимых морем в Одессу и даже направляемых в Европу. Внёс большой вклад в строительство Одессы и развитие Новороссии. Надпись на латунной табличке памятника «Дюку» на Приморском бульваре в Одессе:
Герцогу Еммануилу де Ришелье, управлявшему с 1803 по 1814 год Новороссийским краем и положившему основание благосостояния Одессы, благодарные к незабвенным его трудам жители всех сословий. *«29 марта 1814 года, — рассказывает Пэнго, — Ришельё с русским отрядом поднялся на Монмартрский холм и долго молча смотрел на город, в котором прошла его молодость, которого он не видел 25 лет...» С 1814 герцог вновь во Франции, став по настоянию царя Александра Первого премьер-министром правительства Людовика XVIII.
Семейная жизнь
*Пятнадцати лет от роду Ришельё женили на 13-летней дочери герцога де Рошешуар. Жена была безобразна, как смертный грех: уродливое лицо, горб на спине, другой горб на груди. Тридцатью годами позднее герцог Ришелье представил свою жену императору Александру I. Царь был в ужасе: «Что за урод! Господи, что за урод!» - сочувственно говорил он приближённым: Александр Павлович искренно любил герцога. Понять причины этого брака невозможно. Рошешуар-Мортемары, потомки лиможских виконтов, — одна из самых родовитых семей Франции, но какой еще знатности нужно было наследнику десяти титулов! Не нуждался Ришельё и в деньгах своей жены: маршал завещал ему состояние, приносившее 500 тысяч ливров ежегодного дохода.
Брак был весьма своеобразный. В вечер бракосочетания новобрачный отправился в свадебное путешествие один, или точнее — в сопровождении гувернёра. Путешествовал он полтора года, затем вернулся, сделал визит жене и опять уехал. Так продолжалось почти всю жизнь супругов. Эмиграция разлучила их на долгие годы. По словам их родных, герцог и герцогиня очень уважали друг друга. Но, кроме уважения, между ними ничего не было.
Детей у него не было. С ним угас род герцогов Ришельё, давший людей столь известных и знаменитых. Похоронен дюк в церкви Сорбонны в Париже. [http://www.ax.od.ua/odessa/history/33/]
Истории с Ришельё
* Дед Армана Луи Франсуа, маршал Франции, после большого карточного выигрыша у короля подарил внуку Арману сорок золотых луидоров. Недели через две маршал встревожился: верно, Арман сидит без гроша? Честный внук изумился: как без гроша, а сорок луидоров? Маршал в бешенстве швырнул деньги нищему за окно: вот до чего дожил - мой внук не истратил сорока луидоров за две недели! - [http://www.ax.od.ua/odessa/history/33/] * Атаман донских казаков Платов приказал Смирному написать письмо герцогу де Ришелье. Смирной написал: «герцог Эммануил... и пр.» :— Какой он герцог, напиши дюк. :— Да, Ваше Сиятельство, герцог все равно что дюк. :— Ну вот еще, станешь учить; дюк поважнее: герцог ни к черту не годится перед дюком. - [http://www.hrono.ru/libris/lib_a/anek18.html]
* В 1812 году генерал-француз по фамилии Ришельё призывал жителей Новороссийского края "явить себя истинными русскими" в борьбе с нашествием французов. И это выглядело совершенно нормально!Он жертвует свои сбережения, все, что у него было, 40 тысяч рублей, на дело обороны от Наполеона.
* Однажды дюк вызвал к себе оборотистых одесских богатеев и с убийственной вежливостью попросил срочно передать в казну все незаконно захваченные городские земли. Просьба была удовлетворена.
* В России дюк стал Эммануилом Осиповичем Ришельё, таким на всю жизнь и остался. Впоследствии, через четверть века, с восстановлением Бурбонов на престоле, Ришелье оказался главой французского правительства; но русской стихии из своей души не вытравил никогда. Вот письма, которые он писал из Франции в последние годы своей жизни. В одном из них он пишет о "чистом, свободном воздухе наших степей" - дело шло о степях Новороссии. В другом письме, выражая одному из одесситов сочувствие по случаю трудного положения одесской хлебной торговли, он добавляет, что, к счастью (heureusement), во Франции тоже ожидается плохой урожай, следовательно, новороссийские дела могут поправиться(!) - [http://www.ax.od.ua/odessa/history/33/]
* На Венском конгрессе король Франции Людовик 18 Бурбон предлагает дюку стать сначала министром иностранных дел при Талейране, затем - главой правительства Франции. Дюк отказывается. Но тут вмешивается царь Александр Первый, которому весьма полезно было бы иметь на ТАКОМ месте своего человека. Царю Ришельё не отказал. Он становится главой Кабинета министров и находится на этом посту два периода - 1815-1818 и 1820-1821 годы.
* Все доходы, получаемые дюком в России, по приказу царя сохранились за Ришельё пожизненно. Все эти суммы дюк пожертвовал одесскому Ришельевскому лицею.
* Среди отобранного у Ришельё во время революции фамильного имущества была великолепная картинная галерея, частью оставшаяся еще от прадеда-кардинала. Она давно находилась в Лувре. Ришелье ходил в музей, любовался там картинами, которые когда-то ему принадлежали, и выражал полное удовлетворение по поводу того, что они перешли к французскому народу. Между тем он был так беден, что вынужден был продать украшенные алмазами знаки своих русских орденов. - [http://www.ax.od.ua/odessa/history/33/]
* При окончательном уходе в отставку французский парламент, зная, что у этого бессребреника нет ни гроша, назначил ему пожизненную ренту в 50 тысяч франков. Ришелье отказался от дара, сославшись на нежелание увеличивать финансовое бремя страны. Людовик XVIII заявил, что усмотрит в отказе личную для себя обиду. Тогда Ришелье принял дар - и тут же пожертвовал его на устройство богадельни в Бордо! *В кабинете одесского генерал-губернатора Ланжерона на Ланжероновской улице стоял мраморный бюст Ришельё работы французского скульптора Ж.Рютиеля, присланный в 1819 в дар городу градоначальником Парижа графом Рошешуаром, бывшим в Одессе адъютантом дюка.
Этот бюст сейчас по-прежнему на Ланжероновской, только в Морском музее, расположенном в здании бывшего Английского клуба, построенном в 1842 архитектором Г.Торичелли. Попал он туда по чистой случайности: в 1965 году сотрудники Одесской Картинной галереи приняли Ришельё за неизвестного адмирала и передали хранившийся в запасниках бюст Морскому музею, где его атрибутировал одесский старожил Е.Е.Запорожченко. В результате бюст оказался буквально в двух шагах от того места, где жил сам "дюк" Ришельё. -
Сообщение: 206
Зарегистрирован: 28.04.11
Откуда: Крым, Симферополь
Репутация:
5
Отправлено: 13.04.13 20:56. Заголовок: Про "диктатора ч..
Про "диктатора чести" Дюка де Ришелье (почему, правда, граф???), про одесский барельеф кардинала де Ришелье, с которого делали грим Трофимову, и про уровень образованности у французов, для которых один даже переизданный Варескьель погоду не делает:
МАКСимка
Сообщение: 10822
Зарегистрирован: 20.10.08
Откуда: Россия, Санкт-Петербург
Репутация:
35
Отправлено: 13.04.13 21:53. Заголовок: Lady Rumina пишет: ..
Lady Rumina пишет:
цитата:
про одесский барельеф кардинала де Ришелье, с которого делали грим Трофимову
Очень интересно, огромное спасибо! Не знал, что в Одессе имеется барельеф с изображением кардинала.
Lady Rumina
Сообщение: 209
Зарегистрирован: 28.04.11
Откуда: Крым, Симферополь
Репутация:
5
Отправлено: 13.04.13 23:31. Заголовок: МАКСимка , всегда по..
МАКСимка , всегда пожалуйста! Для меня это тоже стало новостью!
Lady Rumina
Сообщение: 212
Зарегистрирован: 28.04.11
Откуда: Крым, Симферополь
Репутация:
5
Отправлено: 22.04.13 16:35. Заголовок: Фрагмент из воспомин..
Фрагмент из воспоминаний молодости знаменитого французского историка Жюля Мишле, на который ссылаются все от Луи Арагона до Варескьеля, где Мишле рассказывает о церемонии награждения, непосредственным участником и победителем которой он стал - эпизод, посвящённый Дюку де Ришелье:
"19-го августа, пять недель спустя второго возвращения короля в Париж, был праздник в Институте. Блестящая толпа теснилась в зале открытых заседаний. Книги, венцы громоздились перед учениками лицеев, усаженными в первый ряд. Это была раздача призов большого конкурса. Но почему в этот раз купол Института, а не Сорбонны? Почему столько помпезности, ибо было видно, что всё объединено, дабы придать этому торжеству наибольший блеск? Это потому, что наследник великого имени, популярность которого была в этот момент безгранична, должен был возглавить её. Герцог де Ришелье, премьер-министр Людовика XVIII, был на самом деле истинным королём Франции (Le Duc de Richelieu, premier ministre de Louis XVIII, était en réalité le vrai roi de France). Он только что добился от своего друга, императора Александра, и от Веллингтона сокращения военных репараций, также он принёс искусной умеренностью сокращение времени оккупации союзнических войск. Как чествовать того, кто обеспечил нам менее горькое поражение, облегчил нам тяжесть нашей катастрофы? Где его достойно принять, его чтить, его прославлять, если не под куполом, основанным его предком, чьи великие политические качества он вновь возродил с более человеческой душой? (... il revivait les grandes qualités politiques, avec une âme plus humaine?) Когда Ришелье появился в своём престиже, окружённый всеми великими именами Франции, целый зал встал и приветствовал освободителя родины".
(с) Жюль Мишле "Воспоминания молодости", газета Le Temps, 17.08.1879. Перевод - Елена Захарова/Lady Rumina
Сообщение: 215
Зарегистрирован: 28.04.11
Откуда: Крым, Симферополь
Репутация:
5
Отправлено: 10.05.13 22:19. Заголовок: А.Э. де Ришелье. «Мо..
А.Э. де Ришелье. «Мой уход от власти» Фрагмент автобиографии 1819-1821 гг.
Перевод Елены Захаровой (Lady Rumina)
Предисловие журнала Revue des deux mondes, 1 июля 1854 года:
Мы в долгу перед любезностью г-на барона Мунье за ознакомление с важным документом, который последует ниже. Это рассказ, написанный герцогом де Ришелье о его втором министерстве. Мы увидим, с какими трудностями ему приходилось сражаться, находясь между либералами и ультрароялистами, с каким мужеством он продолжал отчаянный труд, чтобы сохранить одновременно парламентские свободы и королевскую власть. Мы с интересом сравним это автобиографическое повествование, в котором благородный характер Ришелье предстаёт во всём своём величии, с рассказом о тех же событиях в «Воспоминаниях» герцога де Брольи, который находился тогда в оппозиции.
«Необходимость объединить все оттенки роялистских мнений, чтобы противостоять вторжению революционных доктрин, глубоко ощущалась в конце 1819 и в начале 1820 гг. Достижения, которые эти доктрины сделали при министерстве г-на Деказа, были очевидны, и отвращение роялистов в Палатах и вне Палат не оставляло никакой надежды увидеть их сплотившимися вокруг правительства короля, пока министр-фаворит находился во главе дел. Он приложил некоторые усилия, чтобы сблизиться с влиятельными людьми среди роялистов, и, вопреки переговорам, начатым с того времени, чтобы изменить закон о выборах, успех оставался более чем сомнительным, когда убийство, которое похитило у Франции герцога де Берри, придало новый облик делам и сделало морально невозможными все виды комбинаций, в которые вошёл бы г-н Деказ. Дух партийности и ненависть охватили всех из-за этого рокового события, и, вопреки желанию короля сохранить своего министра, отвращение, которое ему выказывали Месье и наибольшая часть королевской семьи, восторжествовало над сопротивлением монарха, и отставка г-на Деказа была вырвана у короля в один из тех моментов, когда чувства берут верх над любыми другими соображениями. Моё сопротивление и нежелание его сменить оказались бесполезными. Король, Месье, мои друзья, сам г-н Деказ объединились, дабы вынудить меня занять пост, со всеми сложностями которого я уже сталкивался и заранее предвидел, что мне будет трудно, если не сказать, невозможно, придерживаться того направления умеренности, которое я всегда рассматриваю как единственное соответствующее Франции в состоянии, в котором Революция её оставила. Следовательно, я уступил и согласился вновь встать во главе дел. Когда речь идёт о получении основного преимущества, партии почти не спорят об условиях. Таким образом, формирование министерства полностью зависело от меня, более того, меня уверили, что не желают в нём никаких изменений. Одним человеком меньше и одним человеком больше – это всё, чего хотели. Месье в разговоре, который у него произошёл со мной, дабы уговорить меня вернуться к делам, засвидетельствовал мне самое большое доверие и предоставил полную свободу, чтобы уладить всё так, как мне представлялось наилучшим. Он обещал мне самым торжественным образом и без каких-либо условий всё влияние, какое он оказывал на роялистскую партию, чтобы помогать мне в мучительной работе, которую я собирался начать заново. Поэтому не было сделано никаких других изменений в министерстве, кроме введения в департамент внутренних дел г-на Симеона, которому предоставили заместителем г-на Мунье, ставшего генеральным директором администрации департамента и полиции.
Я не буду описывать ход сессии 1819 года, усилия, которые приложили, чтобы победить революционную партию, бои, данные ораторами правительства, особенно г-ном Паскье, который до возвращения г-на де Серра почти в одиночку противостоял врагам и проявил талант, сравнимый только с его мужеством. И, конечно, оно требовалось в тот момент, когда оппозиционная партия использовала все средства, чтобы сохранить власть, ускользавшую от неё, когда мятеж был у дверей Палаты, и когда кинжалы могли быть направлены против людей, энергия и красноречие которых столь часто возбуждали бешенство их врагов. В течение всего этого кризиса претензии роялистской партии замалчивались, или, если слышались их голоса, они звучали с такой сдержанностью, что наше продвижение нисколько не было затруднено. Только Месье, которого я видел чаще, чем обычно, с целью поддержать в нём сознание мудрости и умеренности, Месье, говорю я, заставлял меня выслушивать иногда, что, как только закончится сессия, он предоставит мне всё, что соответствует укреплению королевской власти и обеспечению триумфа монархических принципов. Наконец, мы всё это преодолели, не без труда; мятеж был подавлен правильными действиями войск; закон о выборах был изменён, и мы преуспели к концу сессии, которая стала эпохой в анналах Франции, каким бы ни было, впрочем, продолжение событий. В разгар этих споров и парламентских битв мы сильно сблизились с известными руководителями роялистской партии, гг. де Виллелем и Корбьером, и действовали совместно с искренностью и преданностью. Мы признали, что люди, столь влиятельные в Палате, должны рано или поздно стать частью Королевского Совета, и мы решили позвать их до открытия сессии 1820 года.
Спустя некоторое время после окончания сессии Месье сообщил мне об идеях, о которых мне уже объявлял, желая меня привлечь, насчёт изменений, какие он считал необходимыми в персонале администрации. Речь шла об отставке двух министров, гг. Симеона и Порталя, более подверженных в этот момент, чем другие, ненависти роялистской партии. Это изменение, соответственно, влекло за собой отставку гг. Мунье и Англе, префекта полиции: таковым было тайное желание партии, которое вело Месье, убеждённого, что тот, кто держит в своих руках администрацию и полицию, является хозяином королевства, поэтому рассчитывали заменить изгнанных членов на тех персон, в ком якобы были уверены. Я ответил Месье, что мне кажется странным, когда хотят уволить людей, которые только что предоставили столь большие доказательства мужества и самоотверженности; это значило бы показать Франции, что мысли очень мало изменились с 1815 года, что рвение, проявленное людьми, которых больше уже не желали - после того, как меня заверили несколько месяцев назад, что не попросят ни о каких изменениях - не может найти благодарности в глазах партии, считавшейся победителем и желавшей так злоупотребить победой. Стало быть, я определённо отказался от любого урегулирования подобного рода. Месье уступил, но не был убеждён; и я замечу в этом случае, что мне не случалось никогда в течение двух моих администраций добиться во взглядах Месье самого лёгкого преимущества во всех моих переговорах с ним; каким я его находил, входя в его кабинет, таким я его оставлял, выходя; всегда я видел главу партии и никогда заранее подготовленного наследника королевства Франции. Смог бы он, восходя на трон, признать, что король не может быть королём одной партии, и что вся Франция ему принадлежит так же, как и он принадлежит всей Франции!
Lady Rumina
Сообщение: 216
Зарегистрирован: 28.04.11
Откуда: Крым, Симферополь
Репутация:
5
Отправлено: 10.05.13 22:19. Заголовок: Между тем, после сес..
Между тем, после сессии мы ощущали необходимость придать нашей администрации более роялистский колорит и отстранить от должностей тех, кто для вида обхаживал господствующую партию, а на самом деле бросился со слишком большим рвением на путь либерализма. Так мы уволили нескольких префектов с наиболее сомнительной репутацией; другие подали в отставку, супрефекты были заменены в большинстве. Так же действовали среди военных, и занялись преобразованием армии, что позволило отстранить часть неблагонадёжных офицеров, которых маршал Гувьон ввёл туда в очень большом количестве. Всё это делалось со сдержанностью и умеренностью, и не вызывало мыслей о реакции. Надо признать, что эта умеренность не удовлетворяла роялистскую партию. Она не обращала внимания, что мы не были охвачены никакими личными мотивами, ибо уважаемые люди, с которыми мы имели взаимоотношения, но которые сбились с пути, такие, как гг. Камиль Жордан и Ройе-Коллар, были отстранены так же, как гг. Гизо и де Барант; наконец, мы достаточно открыто проявили, по какому пути желаем идти; однако, партия не рассматривала, возможно ли и разумно ли наложить руку на всех администраторов, чтобы раздать их места тем, кого страстно желали там видеть - и решила, что министерство бездействует (это было общепринятое выражение, которое стало весьма модным), что стало всего только наследием от г-на Деказа, при ком оно всегда находилось в том настроении, которое им управляло. Что мы могли ответить на эти обвинения, и каким образом удовлетворить людей, который хотят власти – и власти безраздельной? Мы пытались противопоставить им факты. Пришло время назначать президентов избирательных коллегий: мы выбирали во всех оттенках роялизма, за исключением того, который представляли г-н де ля Бурдонне и генерал Доннадье, их опять оставили невостребованными. Месье выглядел удовлетворённым выборами, и мне кажется, что это был единственный раз, когда я получил от него некое одобрение за действия нашей администрации. Другие, подобные же дела, по его мнению, всегда отстающие от его желаний, были далеки от получения его одобрения. При президентах избирательных коллегий, назначенных таким образом, при усилиях администрации под руководством человека столь просвещённого и столь деятельного, как г-н Мунье, успех выборов не мог быть подвергнут сомнению. Но это, вероятно, позволяло надеяться, что правительство, выказывающее такую добросовестность и стремление решительно и преданно служить роялистской партии, не будет вызывать желание направить повсюду, где окажутся наиболее сильны люди из этой партии, тех, кто отметился в самой жестокой оппозиции против министерства в 1815 году и позже. Однако, именно это произошло. Наиболее ярые члены Палаты 1815 года, отстранённые префекты, наконец, самые охваченные бешенством были избраны роялистами в большом количестве, и с явным намерением заставить нас полностью придерживаться их мнения или уступить дорогу. Признаюсь, я испытал некоторое беспокойство, когда увидел прибытие столь большого числа людей этого оттенка. Тем не менее, я воздержался от того, чтобы это показать; напротив, сделал вид и рекомендовал моим коллегам проявлять наибольшее доверие и избегать всего того, что могло бы заставить предполагать, что мы не были полностью удовлетворены результатом выборов. Новоизбранные со своей стороны заявили о наибольшей умеренности и провозгласили в своих речах желание следовать указаниям министерства и предоставить ему свою поддержку. И на деле мы должны были иметь возможность рассчитывать на них: ибо, за исключением троих или четверых личностей вроде Доннадье, Воблана, ля Бурдонне, которых мы не могли представить в качестве своих кандидатов, даже те из членов Палаты, которые позже наиболее активно выступали против министерства, были избраны только при помощи, которую мы им предоставили. Таким образом, несмотря на сомнения, которые иногда всплывали в моём разуме, чего следует ожидать от подобной Палаты, и опасения, чтобы она нас не завела слишком далеко, я не мог воздержаться от того, чтобы поздравить себя с нынешним положением дел, главным образом сравнивая его с ситуацией, в которой мы находились в прошлом марте. Власть, оспариваемая тогда партией революционеров, не смогла перейти в их руки: теперь они находились от неё дальше, чем когда-либо; спокойствие и умеренность сменили волнения и тревогу; правительство проверило свою силу в июне; и, вопреки успеху военных переворотов в Неаполе и Португалии и попыткам 19 августа, французская армия проявила больше преданности, чем мы осмеливались верить; мы начинали надеяться, что сможем рассчитывать на неё, как для подавления внутренних мятежников, так и для отражения внешних врагов. Именно в это время прошла реорганизация армии, подвергнутая, как и все действия министерства, критике от тех, кто, претендуя на исключительную принадлежность к роялистам, всегда более расположен порицать действия правительства короля; она вызвала сильный шум и была яростно атакована в салонах. Но, не претендуя, что мера столь тяжёлая и столь сложная была лишена ошибок, и соглашаясь, что её следовало провести намного быстрее, я не могу воздержаться, однако, от признания, что в целом операция была хороша и полезна, и что, удалив достаточно большое число офицеров, чьи чувства были более чем сомнительными, мы укрепили дух армии в целом, и в условиях чрезвычайных событий или слишком антинациональных мер, принятых Палатой депутатов, армия не станет больше поводом для тревог; напротив, она – гарантия порядка и спокойствия.
Lady Rumina
Сообщение: 217
Зарегистрирован: 28.04.11
Откуда: Крым, Симферополь
Репутация:
5
Отправлено: 10.05.13 22:20. Заголовок: Занимаясь всеми этим..
Занимаясь всеми этими постановлениями, сделанными в целях укрепления королевской власти и чтобы расстроить планы революционеров, мы достигли времени, назначенного для открытия сессии. Мы ещё хотели верить, что оказываем на Палату большое влияние, и наша надежда простиралась даже до того, чтобы получить от неё решение об отмене ежегодных выборов, неудобства которых не отрицал никто, и чтобы она учредила своё полное обновление через пять или семь лет. Это должно было стать главной целью всех наших усилий; ибо, искренне желая установления представительной формы правления во Франции, следуя духу, а не только букве Хартии, мы были убеждены, что могли бы достичь цели только путём отмены ежегодных выборов, которые, меняя каждый год состав Палаты депутатов, полностью лишают администрацию устойчивости и вновь ставят под вопрос и существование министерства, и даже саму стабильность существующего порядка вещей; но, чтобы достичь меры столь желательной, чтобы иметь возможность прельстить ею без какой-либо неуверенности в успехе, необходимо, чтобы установилось полное доверие между Палатой и министрами; и поскольку благодаря нашим усилиям нынешняя Палата в подавляющем большинстве состояла из роялистов, нам представлялось приемлемым и полезным, чтобы лица, достигшие к этому времени положения лидеров этой партии в Палате, вошли в Королевский Совет. Я сделал предложение гг. де Виллелю и Корбьеру, которые поначалу отказались, потому что в данный момент я не мог предложить им портфели, но вскоре, побуждаемые их друзьями, они согласились, и я должен заметить в этом случае, что г-н де Шатобриан сыграл важную роль в этих переговорах, с которых он начал свою миссию в Берлине. Он удовлетворился вступлением г-на де Виллеля в Совет и утверждал, что с этим единственным условием поддержка роялистов нам была обеспечена; но, поскольку я знал, что один из этих господ не соглашался пойти на союз с нами без своего коллеги, и желал, к тому же, оказать любезность, я предложил г-ну Корбьеру председательство народного просвещения со вступлением в Совет. Эта счастливая амальгама, которая должна была, как говорили, навсегда соединить все оттенки роялистов, осуществилась к удовлетворению всех сторон, за исключением революционной партии, которая испустила пронзительный вопль. Г-н Лене, несмотря на своё нежелание, согласился присоединиться к нам, и наше министерство тогда казалось объединившим всю необходимую силу для осуществления большого и благотворного влияния на ассамблею.
Кто мог усомниться, что мы уверенно объединились, только чтобы быстро продвигаться к цели, которую поставили себе: укреплению монархии и наших институтов? Величайшая гармония царила поначалу между нами и нашими новыми коллегами; и я с удовольствием отдаю им должное, говоря, что особенно вначале они проявляли наибольшую лояльность в своих отношениях с нами, и не давали нам ни малейшего повода для недовольства ими. Они откровенно объявили своим друзьям, что будут заниматься общим делом с министерством, и призвали их отбросить в сторону любое недоверие и присоединиться к нам. Однако, с открытия сессии легко было увидеть, что часть правых - слабая, по правде говоря, в числе и в талантах, но не в амбициях и в интригах, - готовится поднять знамя оппозиции и атаковать министерство при удобном случае.
Возможно, следовало с того времени пойти на полный разрыв с этой маленькой группкой недовольных, количество которых тогда не превышало десяти или двенадцати членов, и которые, изолированные и отвергнутые большим союзом правых, не имели бы ни какого-либо влияния, ни какой-либо силы в Палате, и вскоре были бы вынуждены замолчать. Это, вероятно, единственный упрёк в поведении, который мы могли сделать нашим новым друзьям: кажется, они не чувствовали, что их положение в качестве министров не было более тем же самым, как у лидеров оппозиции; что неважно, если их партия потеряет нескольких индивидуумов, которые не стремятся к благу сильнее, чем мы, и, отделившись от них, мы получали оставшуюся толпу намного более плотную и более лёгкую в управлении; и что эти недовольные, предполагаемо являвшиеся частью правой стороны, могли посеять в ней только семена раздора и раскола. Это отделение зёрен от плевел не состоялось; и именно этому страху, вероятно, чуточку малодушному, потерять нескольких так называемых друзей, которые в действительности были только врагами, мы обязаны разделением, которое существует сегодня, и несчастьями, которые могут стать продолжением.
Генерал Доннадье стал первым, кто забил в набат против министров; и хотя он был выслушан с подчёркнутой немилостью, и часто ему даже не хотели позволить закончить, тем не менее, он преуспел настолько, что, хотя его выступления были неуместными по причине жестоких оскорблений, которые он изрыгал против министерства, его удостоили чести напечататься; и Франция удивлённо взирала на подобного рода одобрение, предоставленное большинством человеку, чья вражда не могла быть более пылкой. В общем, вскоре стало заметно, что привычка оппозиции, которую, к несчастью, роялистская партия усвоила за пять лет, подкреплённая той лёгкостью, с которой она получила возможность играть важную роль и блистать без особых усилий, заставила её аплодировать всем сарказмам, брошенным против министров короля, и мы находились в согласии, только когда нужно было оспаривать мнения и принципы левой стороны Палаты, против которых министры и ораторы правительства часто должны были выдерживать мучительную борьбу.
В то время дела в Италии привлекали внимание всех просвещённых людей и сильно возбуждали страсти у различных партий. Конгрессы в Троппау, затем в Лайбахе собрались, чтобы определить судьбу Неаполитанского королевства, предававшегося всем сумасбродствам какой-то секты, чьё непостижимое бахвальство и эфемерные успехи служили только, чтобы обратить внимание на абсурдность теорий, применённых к такому народу, каким неаполитанцы себя показали на протяжении стольких веков. Франция не могла и не должна, в её нынешнем положении, принимать непосредственное участие в военных операциях, которые подготавливали северные державы: едва оправившись от зла, которое ей причинили Сто дней и последовавшее за ними вторжение, она должна была думать только об исцелении своих ран администрацией мудрой и отеческой. Любая идея активного сотрудничества, которая привела бы к перемещению войск, была ей строго запрещена и по состоянию армии, которая, хотя и реорганизованная, не предоставляла ещё достаточно гарантий, чтобы можно было её отправить по ту сторону Альп, и по состоянию её финансов, и, наконец, из-за недоверия, которое не преминуло бы внушить другим державам слишком активное вмешательство в дела Италии. Следовало довольствоваться тем, что держали на рейде в Неаполе военно-морские силы, достаточные, чтобы защитить в случае необходимости королевскую семью, и мы молча примкнули к мерам, которые приняли против революционеров Австрия и Россия. Мы сделали больший шаг в этом направлении, чем Англия, которая подчёркнуто следовала своим ходом. Категоричность обоих правительств, увлекшихся публичным обсуждением всех действий администрации, настойчиво навязывала подобную манеру поведения, хотя она не могла быть приведена в действие из-за столь многих обстоятельств, присущих Франции.
Lady Rumina
Сообщение: 218
Зарегистрирован: 28.04.11
Откуда: Крым, Симферополь
Репутация:
5
Отправлено: 10.05.13 22:20. Заголовок: Мятежное движение в ..
Мятежное движение в Пьемонте не изменило и не должно было ничего изменить в этом процессе. Мы ограничились объединением военной власти на всех границах в руках одного маршала, отправленного, чтобы там командовать. Была легко пресечена революционная попытка Гренобля, которую не поддержал ни один порт, и мы предоставили коменданту Савойи, оставшемуся верным, вооружённую помощь, от необходимости воспользоваться которой даже сами события его избавили. Позволю себе заметить здесь, что момент беспокойства, который был задуман во Франции восстанием в Пьемонте, не оказывал воздействия ни на один класс общества с большей силой, чем на тех, кто назывался роялистами в превосходной степени; их послушать, так всё было потеряно, и долго будем вспоминать, как они осаждали Биржу, чтобы продать по любой цене ренты, которыми владели. Не существовало тогда большего вопроса, чем учреждение и увеличение епархий; мы хотели завершить сессию как можно скорее, чтобы предоставить правительству всю необходимую свободу действий, дабы предохранить, насколько возможно, Государство от подрывной деятельности, которую рассматривали как очень близкую и почти неизбежную. Но мы не могли как можно скорее заняться этим из-за столь стремительного покорения Неаполя, сопровождённого вскоре трудностями Пьемонта - как, забыв о кризисе, который мы преодолели, требования и претензии роялистской партии возобновились с тем большей силой, что полагали, будто больше нечего бояться. Мы получили доказательство этого при обсуждении закона, именуемого об Одаряемых, и тоже самое насчёт увеличения количества епархий. Прежде всего, речь шла всего лишь о регулировании того, что было предусмотрено одним из последних законов о финансах. Ни у кого, даже у наших новых двоих коллег, гг. де Виллеля и Корбьера, которые должны были лучше нас знать больные места своей партии, не существовало мысли, чтобы этот закон мог спровоцировать хоть малейшее раздражение. Речь шла о столь малозначительном фонде, сами дотации были столь мизерными, ибо максимум доходил только до тысячи франков ренты, что казалось невозможным заподозрить, что обсуждение этого закона могло вызвать бурю настолько жестокую, как ту, поводом или предлогом для которой она стала. К несчастью, в списке одаряемых, напечатанном после доклада, посреди нескольких тысяч неинтересных имён были обнаружены четверо или пятеро человек, которые служили при революционном и имперском правительствах, и вследствие той роли, какую они играли, они должны были снискать мало благосклонности в собрании роялистов. По здравому размышлению и сохраняя хладнокровие, можно было увидеть без труда, что исключение этих людей из списка одаряемых находилось не во власти министров короля; и поскольку были признаны права всех остальных, положение которых были точно таким же, становилось необходимым признать также и их. Вникая немного глубже в разумность и последствия этого закона, нетрудно было увидеть, что все они были в пользу принципов и правомерных желаний тех, кто собрался его атаковать с такой яростью. Но проницательность и знание людей и дел не являлись сильными сторонами той Палаты депутатов, какой она была составлена в текущий момент: иначе как понять, что это большинство не заметило, что признание и санкционирование даров, сделанных людям, которые служили Государству во время революции, естественно приводило к вознаграждению тех, кто были тогда жертвами; и что эти дотации были назначены в качестве майората, передававшегося по старшинству от мужчины к мужчине, без права разделения между детьми одного отца, как не заметили в этом положении принцип замены и право первородства, применённые к определённому классу общества, и следовательно, говоря на языке момента, учреждение совершенно в пользу тех, кто собирался бороться с ним с такой яростью? Кажется, всё это ускользнуло от проницательности правой стороны; ибо многие из них атаковали с предельной свирепостью и действия, и людей, которых вознаграждали, и корпусы, к которым они принадлежали, и всю армию в целом. Г-н Дюплесси-Гренедан, заключавший в слабом и тщедушном теле горячую и неистовую душу, произнёс по этому случаю речь самую бессмысленную, самую политически недальновидную и самую яростную, которая, как я думаю, когда-либо звучала в совещательной ассамблее.
Пришлось снова уступить, и я скажу, между прочим, что это желание сохранить мир и доброе согласие с правой стороной сделало нас слишком сговорчивыми в уступках зачастую абсурдных, которых требовали от нас. Это была серьёзная ошибка, и её причина, которую я только что изложил, не может служить оправданием. Мнение гг. де Виллеля и Корбьера обычно превалировало в подобных случаях; они больше всего боялись поссориться со своей партией, и никогда даже не хотели пойти на разрыв с двенадцатью или пятнадцатью членами ультраправых, которые постоянно заводили Палату безо всякой меры, и которых тогда было очень легко изолировать. Я ещё меньше понимаю их манеру поведения, поскольку они знали также хорошо, как и мы, что эти члены ультраправых были их личными врагами даже в большей степени, чем нашими. Г-н Корбьер предложил нам тогда в Совете средство укрепить союз, который казался в этот трудный момент малоискренним; он пытался внушить нам необходимость дать некоторое удовлетворение роялистам, предоставив префектуры части тех людей, кто был уволен при Деказе в 1819 году. Я уже говорил, что некоторые изменения этой природы имели место, и что те, кто бросились с наибольшим жаром на путь либерализма, были удалены и заменены людьми с более выраженными роялистскими взглядами. Но, производя эту операцию, мы дали всем тем, кто сохранил места, детальные инструкции, где предписали им направление, которого мы желали, чтобы они придерживались. Они были ему верны; их усилия во время выборов и успех, который они получили, свидетельствовали об этом. Как тогда оправдать в глазах разума причину увольнения людей, которыми мы отнюдь не были недовольны, единственно с целью удовлетворить личные амбиции, но при этом с убеждённостью, что мы не можем быть довольными всеми теми, кого поставим на их места? Вся наша система администрации будет расшатана: эта система заключалась в том, чтобы дать Франции идею стабильности, отдалять от неё любые поводы для новых потрясений и укреплять спокойствие, которым мы уже начинали наслаждаться. Средство, которое нам казалось наилучшим для достижения этой цели, было сперва внушить доверие должностным лицам, чтобы мало-помалу оно завоевало все классы общества. Как могли мы достигнуть такого результата, если после того, как наметили префектам направление, которому они должны следовать, их точность не являлась для них гарантией сохранения их мест? Требовалось не более двух увольнений без причины, чтобы лишиться любого доверия, и мы снова проваливались в беспредел, из которого старались выйти. Поэтому в ситуации, о которой идёт речь, я взял слово в Совете после г-на Корбьера и, подчеркнув мотивы, которые только что высказал, я определённо заявил, что никогда не соглашусь на замены или увольнения, которые нисколько не будут мотивированы предосудительным поведением или новыми ошибками. Это заявление на тот момент положило конец предложению г-на Корбьера, но не убедило его; и я не был бы удивлён, если идея отделиться от нас, поскольку мы не ставим их в положение, в котором они смогли бы удовлетворить претензии своей партии, датируется у этих господ данным периодом; уже некоторое время спустя их вступления в Совет, видя, что позиция г-на де Виллеля в Палате была малоприемлемой, т.к. он не имел полномочий, я предложил ему взять на себя ту часть, где он мог сделать хорошую большую работу с его методичным разумом и пониманием в делах. Я имею в виду военную администрацию, которую я ему предложил сделать отдельным министерством, оставив маркизу де Лятур-Мобуру только личный состав. Г-н де Виллель знал, что этот отдел находился в некотором состоянии застоя, что можно было много хорошего там сделать, и что там есть возможность оперировать финансами достаточными, чтобы увеличить армию от 12 000 до 15 000 человек без каких-либо вливаний со стороны бюджета военного министерства. Вопреки этим мотивам, которые должны были подействовать на такого человека, как г-н де Виллель, он отклонил данное предложение под предлогом собственного незнания дел такого сорта. Некоторое время спустя г-н Порталь, министр военно-морского флота, движимый незаурядной любовью к общественному благу и миру, решился предложить ему взять морское министерство, которое казалось более соответствующим удовлетворению его амбиций - как по причине, что заботами г-на Порталя оно находилось в состоянии ощутимого и всё возрастающего улучшения, так и из-за событий, которые готовились в Леванте, где французский флот был призван сыграть важную роль. Г-н де Виллель, к тому же, служил во флоте, и это обстоятельство делало его менее чуждым сему департаменту, что не могло быть с кем-либо другим. Однако, он отказал также г-ну де Порталю; именно в Палате депутатов он чувствовал себя призванным играть большую роль, и он желал получить министерство наиболее подходящее, чтобы оно дало ему средства влияния, которыми он хотел воспользоваться, чтобы подпитывать надежды своей партии и убеждать их в своём постоянном сотрудничестве. Именно это он сам сказал мне несколько дней спустя, когда я возобновил предложения, сделанные ему г-ном Порталем. «Я был бы очень доволен…», - ответил он мне. – «… честью, которую вы мне оказываете, если бы речь шла только обо мне; но речь идёт о моей партии, которую я смогу к вам привести, только когда она увидит меня в положении, где я буду ей полезен. Департамент внутренних дел – единственный, на который я мог бы согласиться, с отделением от него церковных дел и народного просвещения, чтобы создать министерство для Корбьера». На это я ответил, что, напротив, мне казалось, что в точности следуя этой гипотезе, он оказался бы в затруднительном положении; что не желая, без сомнения, творить полную реакцию, он скомпрометирует себя своими отказами, которыми будет вынужден часто противостоять претензиям, не имевшим пределов; что если – то, во что я отказываюсь верить – он станет подчиняться этим требованиям, тогда будет очень трудно, чтобы мы смогли с ним договориться, и, следовательно, было бы лучше, по моему мнению, принять министерство, которое ему принесло бы меньше требований и, соответственно, меньше отказов. Мои умозаключения произвели мало впечатления на его разум, и в особенности на ум г-на Корбьера. Я уже мог заметить, что настроения последнего намного труднее было удовлетворить, чем у его коллеги. В нескольких дискуссиях, и в особенности насчёт семилетнего срока и консолидации Палаты, он уже давал нам понять, что такие меры могут быть приняты только при наибольшем доверии, царящем между Палатой и министерством, и что этого доверия не существовало; он выражал сомнения в принятии закона о цензуре и даже склонялся к мнению, что он будет отклонён. Было очевидно, что для их удовлетворения было нужно не только, чтобы они вошли в министерство именно тем самым способом, который они нам предписывают, но ещё, чтобы некоторые министры, малоприятные для правой стороны, уступили им своё место. Именно в это время речь шла о том, чтобы уволить гг. Симеона и Мунье; ещё не возникал вопрос о г-не Паскье. Я слышал до окончания сессии о требовании его увольнения только от одного очень незначительного депутата крайне правых, г-на де Коаслена, который в порыве откровенности сделал мне это признание, и только за два дня до разрыва наших переговоров г-н Корбьер спросил у меня, очень туманно и в качестве средства урегулирования, которое пришло ему на ум, не соглашусь ли я поменять министра иностранных дел. Это были только два случая, когда мне говорили о г-не Паскье, который впоследствии стал объектом всей ярости правых.
Lady Rumina
Сообщение: 219
Зарегистрирован: 28.04.11
Откуда: Крым, Симферополь
Репутация:
5
Отправлено: 10.05.13 22:21. Заголовок: Ещё одну маленькую н..
Ещё одну маленькую неудачу мы потерпели в связи с законом об увеличении епархий. Мы хотели предоставить королю и папе право увеличивать по желанию количество епископов, без нужды во вмешательстве Палат. С этой системой, которая разрушала сверху донизу все обычаи и права Церкви Франции, и с принципами, так давно и так горячо провозглашёнными парламентами, сильно боролись министерство и в особенности г-н Корбьер, который тогда даже потерял из-за жара, который он вложил в дискуссию, часть влияния, которым он пользовался в своей партии. Мы одержали верх над принципом только с помощью левой стороны, и пришлось ещё уступить в количестве мест. Мы предложили двенадцать и были вынуждены принять в количестве тринадцати, которые должны быть последовательно созданными по мере того, как погашение церковных пенсий сделало бы доступными необходимые фонды, чтобы оказывать помощь отчислениями; ибо спустя несколько месяцев после того, как бюджет был представлен, комиссия, уполномоченная его рассмотреть, проявила себя малостремящейся предоставить рапорт об обсуждении в Палату. Г-н де ля Бурдонне, один из двоих докладчиков, сделал из этого средство для переговоров о вещах, которые он намеревался получить. Разумеется, отнюдь не темнота этого закона о финансах стала причиной задержки рассмотрения; никогда ещё он не был представлен яснее, и вся разница с предыдущими заключалась в довольно значительном снижении налогов со второй половины текущего года. Можно было бы ожидать, что это пойдёт на пользу более быстрого доклада и принятия этого бюджета, первого за шесть лет, который предоставлял снижение налогов. Но партийность не рассуждает таким образом, и только после пяти долгих месяцев с момента представления бюджета гг. Бурьенн и де ля Бурдонне, докладчики доходов и расходов, были готовы сделать свой рапорт.
Но прежде чем прийти к этому важному закону, предназначенному закрыть сессию, следовало или возобновить закон о цензуре, или подчиниться точке зрения газет, снова ставших свободными и возобновивших оказывать влияние, которое было столь губительным в 1819 году. Многие из наиболее экзальтированных роялистов, воодушевлённые теориями гг. де Шатобриана, Бертена де Во и других писателей или владельцев газет, которые по этой причине должны были бы по крайней мере проявить сдержанность и уклониться, чистосердечно верили в добросовестность свободы печати как обязательной и необходимой для представительной формы правления; другие, намного в большем количестве, признавали все опасности свободы периодической прессы; они заметили, до какой степени это разрешение способствовало в 1819 году развращению сознания людей, и сравнили результаты выборов, сделанные в 1819 году под влиянием этой свободы, с теми, которые имели место в 1820 году, когда газеты, скованные цензурой, не разжигали больше страстей и не искажали общественное мнение; они увидели во всём размахе опасности этих ежедневных воплей, каждое утро взывающих к народным страстям, пробуждающих всю ненависть, тревожащих новые интересы слабых людей и всегда легковерной толпы. Было нетрудно увидеть, что в этом случае газетные писаки всех оттенков, выдающие себя за учителей нации, движимые только самыми корыстными интересами, стремятся исключительно к увеличению числа своих подписчиков, возбуждая любопытство к скандалам и угождая всем страстям. То, что они могли сделать в этом жанре, они продемонстрировали в 1819 году, и возвращать им свободу, которую они уже имели и гнусно ею злоупотребляли, это значило бы отдать во власть их бешенства и религию, и мораль, и устои, и общество в целом. Одно время они были отпущены ради привнесения полного разложения, и это было делом практически доказанным, что в нынешнем состоянии Франции, где потрясения и разрушения, театром которых она являлась, посеяли столько ростков раскола и создали столько противоположных друг другу интересов, свобода печати – это наиболее гибельное, что только можно сделать, и она может быть потребована лишь партией, которая хочет всё разрушить. Всё это ощущало подавляющее большинство правой стороны, и, однако, ненависть к министрам, которые, безусловно, в этом году не могли быть обвинены в злоупотреблении цензурой против роялистов, эта слепая ненависть возобладала у них в данной ситуации над интересами самим дорогими и самыми насущными. Не будет лишним заметить по этому поводу, что главным образом во Франции очень неверно судить о вероятном поведении людей из расчёта их истинных интересов; самолюбие, тщеславие, партийность двигают теми, кто оказывает на взгляды общественности наибольшее влияние, а вовсе не соображения их благополучия или их реальные интересы. Я мог бы привести многие поразительные примеры, но ничто не сражало сильнее, чем поведение некоторых роялистов в столь важном вопросе печати. Месье, даже Месье, брат короля и наследник короны Франции, имел предвзятое мнение в этом деле. Он меня привёл к себе незадолго до доклада комиссии по цензуре, избранной среди людей наиболее оппозиционных принятию этого закона. Там, повторив всё то, что он мне уже говорил о необходимости очищать министерство, он мне заявил, поскольку я не желаю уступать его настоятельным просьбам, он не желает больше вмешиваться в наши дела, и объявил, что собирается хранить наиболее строгий нейтралитет. Я застыл окаменевшим от этого заявления, сделанного братом короля главе министерства. Но я быстро пришёл в себя, чтобы сказать Месье в выражениях крайне энергичных, насколько его слова мало сочетаются с торжественными обещаниями, которые он мне дал в феврале 1820 года, когда кровь его несчастного сына ещё дымилась. Я ему напомнил, что только его обещания убедили меня решиться вернуться к делам, и я пожертвовал ему моими пристрастиями и моей свободой; я потребовал от него держать слово, данное мне безоговорочно, и рассказал ему в деталях обо всём, что с тех пор было сделано в пользу роялистской партии. Всё было бесполезно. Мне бы хотелось суметь забыть всё то, что мне ответил Месье в этом случае. Он повторил мне о своём нейтралитете; я ему ответил, что нейтралитет наследника престола, располагающего собственной партией, является настоящей враждой; что в нынешних обстоятельствах это положение может угрожать общественной безопасности, как и безопасности короля, королевской семьи и его собственной. Я добавил, что мы просили цензуру не для удобства министерства, но для общественного блага, которое поставлено под угрозу из-за свободы прессы; я говорил обо всём этом обрывочно и когда Месье оставлял мне время, так как у него есть привычка почти никогда не позволять вам отвечать – это надёжный способ всегда оставаться правым. К несчастью, он вёл себя также в этой ситуации: по крайней мере, я ничего не добился от него, и вышел со смертью в сердце, видя крушение всех надежд когда-либо получить доверие и сотрудничество Месье. Это роковое расхождение во мнениях между братьями породило все наши трудности. Из-за этого мне всегда чинили препятствия во время моего первого министерства; прежде чем согласиться вернуться к делам, я принял меры предосторожности, взяв с Месье торжественные обещания и не допуская каких-либо условий. После этого я приложил все свои усилия, чтобы удовлетворить его во всём том, что было разумно; успех превзошёл его ожидания и мои. Революционная партия была подавлена и без использования силы; роялисты, которые в 1819 году сформировали в Палате только незначительное меньшинство, обескураженные, как и во всей Франции, были возрождены и находились в сильном большинстве в ассамблее; почти все места были отданы людям из этой партии. Два основных управления оказались вакантными в связи со смертью г-на Баррерона и уходом г-на де Баранта; они были заняты людьми, один из которых, г-н Бенуа, принадлежал к правым, другой, г-н де Шаброль, был очень приятен Месье. Армия, которая внушала тревогу, была полностью переделана, и её образ действий в июне стал гарантией её верности. Всё наконец-то процветало во Франции. Спокойствие царило повсюду; чего ещё хотел Месье? И не было ли в этом положении вещей, особенно в сравнении с тем, что творилось десять месяцев назад, того, что удовлетворяло его наиболее обширным пожеланиям? Да, без сомнения, если только он был заранее намеченным наследником престола Франции; но на самом деле он был главой партии. С того времени, как он являлся главнокомандующим национальной гвардии, во главе которой он встал в 1815 и 1818 гг., где собрались люди самые горячие из каждого департамента, он установил связи со всеми, кто там был из самых экзальтированных людей во Франции, они привыкли на него смотреть, как на лидера партии, и эти отношения продолжились даже после того, как при министерстве г-на Лене эта организация, установившая двоевластие в Государстве, прекратила своё существование. Тайные общества, приводившие преданных людей к Месье, предоставляли также средства для сообщения; мы добивались их расформирования, но оставалась во всём этом привычка к активности и интриге, с которой правительство короля везде сталкивалось на своём пути, и сам Месье, если бы захотел, нуждался бы в крайне большой силе воли, чтобы её разрушить. К несчастью, он был очень далёк от того, чтобы иметь эту волю. Потребность вмешиваться в дела господствовала над ним и, постоянно окружённый людьми, уже шесть лет находящимися в оппозиции, людьми, которые хотели исключительно власти для себя и своих друзей, было очень трудно, чтобы Месье в таком личном положении мог избежать их влияния. Если прибавить ко всему вышесказанному состояние здоровья короля, которое открывало надеждам слуг и сторонников Месье будущее не столь отдалённое, становится ясно, какой властью он располагал и какое влияние он оказывал на людей, составлявших большинство в Палате. Также, когда он мне заявил, что собирается хранить нейтралитет, я понял, какие препятствия вскоре появятся на нашем пути, и это не стало сюрпризом, когда г-н де Виллель мне объявил от своего имени и от имени г-на Корбьера, что они решили уйти после окончания сессии. Это решение совпадало с тем, о чём мне говорил Месье; и хотя не существовало особого согласия между советниками Месье и гг. де Виллелем и Корбьером, по-видимому, они двигались вместе; и придворные ощущали, что эти господа были им необходимы для захвата министерства, ибо было слишком смехотворно видеть, как они сами стремились туда. Следовательно, они тогда объединились для общей цели, чтобы г-н де Виллель получил министерство внутренних дел, включавшее в себя администрацию и полицию, и чтобы ввести в Совет достаточное количество своих людей, дабы сбалансировать влияние министров, которых они ещё хотели сохранить до тех пор, пока станут достаточно сильными, чтобы удалить их всех, и тогда они меня вынудят уйти или следовать исключительно в их направлении. Гг. де Виллель и Корбьер, переполненные идеями о своей отставке, попросили даже без моего ведома аудиенцию у короля, чтобы сделать его частью своего проекта, и Его Величество, который не был предупреждён, принял их с добротой, но без особой настойчивости, чтобы их удержать.
Lady Rumina
Сообщение: 220
Зарегистрирован: 28.04.11
Откуда: Крым, Симферополь
Репутация:
5
Отправлено: 10.05.13 22:24. Заголовок: В течение всех этих ..
В течение всех этих событий комиссия, назначенная для рассмотрения закона о цензуре, сделала голосом своего докладчика г-на де Воблана рапорт, направленный на отклонение закона. Обсуждение было крайне оживлённым, и министерству пришлось выдержать очень сильные атаки со стороны нескольких членов правой партии. Г-н де Виллель отверг идею сделать принятие закона залогом своего вступления в министерство внутренних дел, и мне нравится думать, что он уговорил своих друзей голосовать за этот закон. Однако, было невозможно получить его именно таким, каким он был предложен, и чтобы заставить нас ощутить, сколь мало доверия правая сторона испытывает к нам, поправка, которая ограничивала срок цензуры на три месяца, считая с открытия следующей сессии, была принята подавляющим большинством, причём гг. де Виллель и Корбьер не сказали ни единого слова, чтобы этому воспротивиться. С целью настойчиво дать понять, что это не из-за ненависти к ограничениям свободы печати был установлен для цензуры столь короткий срок, но чтобы преподать урок министру, г-н де Бональд предложил и продвинул поправку, по которой все периодические издания, обсуждающие науку и искусства, будут также подвергнуты цензуре.
Обсуждения, которые последовали про закон о финансах, были менее оживлёнными. Речь шла только об интересах страны; никакого скандала, мало пищи для страстей и партийности. Вскоре все пришли к согласию, и после шести месяцев, когда бюджет оставался в руках комиссии или на обсуждении в Палате, он был принят таким, каким был представлен, помимо сокращения на 300 тысяч франков из 800 миллионов; это, разумеется, не стоило огорчений. Было использовано ещё меньше времени для обсуждения и принятия законов относительно каналов, но что касается их, полагаю, все прониклись полезностью этих предприятий, в которых дух объединения, уже начавший акклиматизироваться во Франции, собирается достичь – по крайней мере, подаёт надежду – очень большого подъёма. Доклад г-на генерального директора мостов и дорог за август 1820 года, представивший общий план устройства каналов по всей Франции и призвавший капиталистов способствовать этому большому труду, выгодно вкладывая свои средства, предоставил пищу для умов, которая не замедлила принести наиболее счастливые плоды. Появились несколько компаний и предложили необходимые фонды для завершения некоторых каналов, уже начатых, и создания нескольких других, совершенно новых. К сожалению, они не брали на себя работу, что стало бы наиболее желательным, но только вложение капиталов посредством фиксированных процентов и некоторых льгот при вероятном доходе от этих каналов; другие принялись за строительство десяти мостов с помощью сборов; и рытьё порта Дюнкерка будет иметь место примерно в подобных условиях. Хотя никто не сможет отрицать, что эти предприятия являются всего лишь заёмщиками, не следует их смешивать с теми, кто этим занимается для покрытия чрезвычайных расходов. Эти денежные авансы ведут в результате, помимо общей пользы для страны, к созданию продукции, которая обогащает Государство - и специальное предназначение, сделанное для тех или иных работ, которые должны быть закончены вовремя, даёт гарантию завершения этих работ без каких-либо чрезвычайных обстоятельств и без любой настоятельной потребности в казначействе, поступающие средства из которого отвлекают от их истинного назначения, дабы использовать их в другом месте. К несчастью, именно это и происходило во Франции во все времена, и более 50 миллионов были использованы в разные эпохи для работ, которые никогда не были закончены. Сегодня у нас есть уверенность, что в установленный срок каналы, средства для которых были собраны в этом году, будут завершены. Приблизительно 50 миллионов было предоставлено для этого важного объекта, и это только прелюдия к предложениям более значительным, которые приходят со всех сторон. Какой бы ни оказалась моя судьба, я всегда буду поздравлять себя с тем, что увидел открытие этого прекрасного поприща при моей администрации; могли бы мы продолжать продвигаться в этом направлении быстрым шагом!
Сессию можно было считать завершённой; оставалось только принятие бюджета в Палате Пэров, что не могло испытать больших затруднений. Г-н де Виллель, которого я удерживал с большим трудом, пожелал, наконец, уйти и категорически сообщил мне об этом. Я снова предпринял все возможные попытки убедить его принять морское министерство, в то время как г-н Корбьер возьмёт на себя церковные дела и народное просвещение. Мне нетрудно было увидеть, что будь он один, он бы принял без колебаний то, что мы ему предложили, но г-н Корбьер, гораздо менее лёгкий в обращении, с характером бескомпромиссным и упрямым, не желал слышать о каких-либо договорённостях. Даже во время аудиенции, которую эти господа получили у короля, и где Его Величество засвидетельствовал им наиболее любезным образом о желании их удержать, г-н Корбьер говорил с королём таким тоном, который должен был стать совершенно новым для него, и который поставил г-на де Виллеля в очень затруднительное положение. Он поспешил закончить беседу, не имевшую никакого результата. В надежде достичь соглашения, я предложил г-ну де Виллелю уговорить г-на Симеона уйти от дел, а г-на Лене – взять министерство внутренних дел. Эта полумера, казалось, ему понравилась, и он мне ответил, что надеется добиться согласия г-на Корбьера. Я поспешил в дом г-на Лене, и я никогда в жизни не забуду эту беседу, которая длилась три часа. Только после неслыханных усилий я добился того, что он уступил моим настоятельным просьбам. В течение всех этих переговоров у меня было несколько бесед с министрами, моими коллегами, и я должен отдать дань истине, заявляя, что не нашёл ни у одного из них никакого личного противодействия такому урегулированию, какое я согласился осуществить. Более того, г-н Паскье, который ещё нисколько не был атакован, но который, однако, совершенно не сомневался, что это не замедлит произойти, дошёл почти до того, что предложил мне пожертвовать им, чтобы передать министерство иностранных дел. Он предвидел почти всё, что произошло дальше, и предложил свою жертву во имя всеобщей гармонии в мире. Однако, именно в сопротивлении любому соглашению он позже был обвинён с яростью, и именно этим упрёком мотивировали ненависть и бешенство, с которыми его атаковали. Какая причина была у меня в тот момент, чтобы лишиться коллеги столь полезного? Разве не трусостью было бы отказаться от него из-за простой вероятности, что он может быть атакован? К тому же, какое бы желание я ни имел видеть гг. де Виллеля и Корбьера в наших рядах, каким бы убеждённым я ни был в необходимости их к нам присоединить, и в особенности насчёт зла, которое нам причинит их уход, я был полон решимости не вверять им всё правительство, предоставляя министерство внутренних дел г-ну де Виллелю. Все аргументы, какие я ему противопоставил, когда он мне об этом говорил, присутствовали в моём разуме и обретали всё большую силу по мере того, как я видел настойчивость партии, продвигавшей его, виды которой распространялись намного дальше, чем заменить г-на Симеона г-ном де Виллелем; я замечал в этой замене свержение системы умеренности, поддержанию которой я придавал столько значения – и это вопреки самому г-ну де Виллелю, который не будет иметь силы сопротивляться партии, усилиям которой он будет должен своё возвышение, и которая не замедлит потребовать свою плату. Я видел себя насильно уведённым с того пути, который я для себя наметил, и который мне виделся единственным, коему должно следовать, чтобы управлять Францией. Я знал, что союз всех роялистов необходим, чтобы противостоять революционерам и укрепить дом Бурбонов; но также я был убеждён, что этот союз должен иметь место только на благо всех и не для триумфа одной партии. Я убеждён, что г-н де Виллель не смог бы сопротивляться с большим успехом, чем я сам, и что если он откажется удовлетворять претензии своей партии, вскоре он станет мишенью для травли, из-за которой ему придётся уступить место. Таким было моё убеждение; быть может, я был неправ, но оно было искренним и чистосердечным. Я не испытывал никакого отвращения, никакого предубеждения против г-на де Виллеля; наоборот, его личность, как и его манеры, мне нравились и очень мне подходили, и я не думаю, что была бы заметная разница в нашей манере вести дела. Какой мотив мог бы, следовательно, побудить меня отказаться от единственного соглашения, которое, казалось, могло меня с ним объединить, если только не убеждённость, что последствием станет вынужденное отклонение от принятой системы и новое руководство, которому я не желал подчиниться? Я ещё раз подтверждаю, что это решение не было мной принято из-за человека; какими бы ни были распространявшиеся суждения, только на меня одного оказывали давление.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 12
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
О да, это точно! 
Удачи. 
- участник сейчас на форуме